25 СЕНТЯБРЯ 1906 — 9 АВГУСТА 1975

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: ВЕСЫ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: СОВЕТСКИЙ РУССКИЙ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: МОДЕРНИЗМ

ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: ВАЛЬС ИЗ «СЮИТЫ ДЛЯ ЭСТРАДНОГО ОРКЕСТРА № 2»

ГДЕ ВЫ МОГЛИ СЛЫШАТЬ ЭТУ МУЗЫКУ: НА ФИНАЛЬНЫХ ТИТРАХ В ФИЛЬМЕ СТЕНЛИ КУБРИКА «С ШИРОКО ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ» (1999)

МУДРЫЕ СЛОВА: «ЕСЛИ МНЕ ОТРУБЯТ ОБЕ РУКИ, Я БУДУ ВСЕ РАВНО ПИСАТЬ МУЗЫКУ, ДЕРЖА ПЕРО В ЗУБАХ».

Вообразите, что вы играете в игру, правила которой вам никто не объясняет, но за нарушение правил наказывают смертью.

Такова была жизнь композитора Дмитрия Шостаковича. Провозглашенный великим талантом, он, будучи в Советском Союзе публичной фигурой, всю жизнь играл в эту опасную игру. То композитора восхваляли и восторгались его произведениями, а то газета «Правда» клеймила его творчество, и тогда исполнение музыки Шостаковича запрещалось; травля достигла столь высокого накала, что даже десятилетнего сына композитора принуждали «разоблачать» отца.

Многие друзья и коллеги композитора погибли или оказались в мрачном ГУЛАГе, — но Шостакович выжил. Он сыграл в ту страшную игру, излив свое горе в мощной, глубокой музыке, из которой мы многое можем узнать о том, какую дань взимает тоталитаризм с человеческой души.

ЭТО НЕ СМЕШНО

Когда в феврале 1917 года в России вспыхнула революция, семья Шостаковичей, представителей интеллигенции, жила в Санкт-Петербурге, пестуя своего явно одаренного сына Дмитрия. Позже официальные биографы написали, что Шостакович находился в толпе тех, кто встречал на Финляндском вокзале Ленина, вернувшегося из ссылки. Трогательная история, но абсолютно неправдоподобная — Шостаковичу тогда было десять лет. И все же, пусть Шостаковичи и не были твердолобыми коммунистами, революцию они приветствовали — в надежде, что она покончит с коррумпированным и репрессивным царским режимом.

В 1919 году Шостакович поступил в Петроградскую консерваторию. То время — начало 1920-х — было очень тяжелым. Зимой в неотапливаемой консерватории студенты занимались в пальто, шапках и варежках, оголяя руки, только когда приходилось что-либо записывать. Тем не менее Шостакович потряс преподавателей и однокашников своей дипломной работой — Первой симфонией, написанной в 1924–1925 годах. Впервые и с большим успехом она была исполнена 12 мая 1926 года в Ленинградской филармонии.

Вскоре Дмитрия Шостаковича назначили представлять Советский Союз на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, но, прежде чем ехать в Варшаву, требовалось прослушать курс марксистского музыковедения. Шостакович, по-видимому, не отнесся к этому курсу серьезно. Когда другого студента попросили объяснить различия в творчестве Листа и Шопена с общественно-экономической точки зрения, Шостакович расхохотался. Экзамен он провалил. К счастью, ему разрешили переэкзаменовку, и он, не моргнув глазом, отбарабанил положенное. И усвоил на будущее: с политикой фамильярничать не стоит.

СТАЛИН НЕ В ВОСТОРГЕ

В 1932 году Шостакович женился на Нине Варзар, физике по профессии. Их дочь Галина родилась в 1936 году, сын Максим в 1938-м. Тем временем советским художникам принялись навязывать социалистический реализм в качестве ленинского, а значит, базового художественного метода, согласно которому искусство должно обличать язвы капитализма и славить достижения социализма. Формалистическое «искусство для искусства» подлежало решительному искоренению, равно как и усложненный, «заумный» модернизм; искусству следовало быть понятным и доступным не только интеллигенции, но и рабоче-крестьянским массам.

В начале 1930-х годов Шостакович старался приспособить эти требования к собственным творческим исканиям. Результатом его стараний стала опера «Леди Макбет Мценского уезда» — по повести Н.С. Лескова о купеческой жене. Опера, поставленная в январе 1934 года, пользовалась бешеным успехом.

26 января 1936 года «Леди Макбет» удостоили вниманием самые уважаемые слушатели — Иосиф Сталин и его ближайшее окружение. Верховный вождь ушел со спектакля, не дождавшись финала, и это не предвещало ничего хорошего. Два дня спустя Шостакович, открыв газету «Правда», увидел не подписанную редакционную статью, озаглавленную «Сумбур вместо музыки». «Леди Макбет» там охарактеризовали так: «Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно». И дальше: «Способность хорошей музыки захватывать массы приносится в жертву мелкобуржуазным формалистическим потугам, претензиям создать оригинальность приемами дешевых оригинальничаний. Это игра в заумные вещи, которая может кончиться очень плохо».

Шостакович мгновенно сообразил, в сколь шатком положении он оказался. Его друзей-единомышленников и коллег уже арестовывали, допрашивали и отправляли в лагеря. Тещу композитора, Софью Михайловну Варзар, урожденную Домбровскую, сослали в исправительно- трудовой лагерь под Караганду, сестру Марию выслали из Ленинграда в Среднюю Азию. Писатель Максим Горький, существовавший по сути под домашним арестом, умер при подозрительных обстоятельствах. Все это было частью сталинского Большого террора, в ходе которого погибли почти два миллиона человек.

Но Шостакович выжил. Он не поднимал головы и не раскрывал рта. Когда в «Правде» была опубликована та разгромная статья, он работал над Четвертой симфонией. На репетициях выяснилось, что мрачная и диссонансная концовка симфонии никоим образом не способна восславить светлое социалистическое будущее; композитор забрал партитуру и прекратил репетиции.

Реабилитировать себя он начал с Пятой симфонии, премьера которой состоялась 21 ноября 1937 года. Не будет преувеличением сказать, что в тот день на кону стояла его жизнь. И тут выяснилось, что манера Шостаковича радикально изменилась: от насыщенной диссонансной музыки он перешел к музыке внятной и гармоничной. Сам Шостакович писал о Пятой так: «Ее (симфонии) основная идея — переживания человека и всеутверждающийся оптимизм. Мне хотелось показать в симфонии, как через ряд трагических конфликтов большой внутренней, душевной борьбы утверждается оптимизм как мировоззрение». Это произведение композитора было принято восторженно. Некоторые обозреватели — особенно западные — сочли его капитуляцией. Но большинство русских услышали в Пятой симфонии торжество свободы воли перед лицом беспросветного террора, и эта концепция была им близка как никогда.

ПОЛУЧИ, ГЕРМАНИЯ!

Когда в июне 1941 года гитлеровские войска пересекли советскую границу, Шостакович немедленно отправился записываться добровольцем в армию. Сильно близорукий композитор армии не понадобился, тогда Шостакович вступил в народное ополчение и рыл окопы близ Ленинграда. Немецкие войска подступали все ближе, друзья уговаривали Шостаковича покинуть город, но он упорно не двигался с места, пока его не заставили эвакуироваться в Куйбышев.

Седьмую симфонию он начал еще в Ленинграде; блокада крепчала, и в этой партитуре композитор излил все свои тревоги и надежды. Премьера симфонии состоялась в Куйбышеве 5 марта 1942-го, затем концерты прошли по всему Советскому Союзу, и каждый раз исполнение «Ленинградской» симфонии звучало вызовом нацистской угрозе. Союзники России также пожелали услышать это сочинение; партитуру Седьмой перевели на микрофильм и отправили в Нью-Йорк кружным путем через Тегеран, Каир и Южную Америку. Премьерой в Нью-Йорке, состоявшейся 19 июля 1942 года, дирижировал Тосканини, а журнал «Тайм» поместил на обложке фотографию Шостаковича.

Жители Ленинграда тоже хотели услышать «свою» симфонию, и с военного самолета в осажденный город сбросили партитуру. Оркестр Ленинградского радио созвал музыкантов на репетиции, но смогли явиться только пятнадцать человек. На фронте пустили клич: кто умеет играть на музыкальных инструментах? Ситуация в городе была столь отчаянной, что трое оркестрантов умерли от истощения, не дотянув до премьеры. С целью не позволить немцам испортить исполнение симфонии советская артиллерия провела предупредительный обстрел. Солдаты установили громкоговорители по линии фронта, транслируя музыку на нейтральную полосу и вражеские окопы. Музыка стала участником войны, а Шостакович — героем военного времени.

ЛАДНО, МОЛЧУ, МОЛЧУ

Во время войны советские власти, занятые более насущными вопросами — прежде всего достижением победы над Гитлером, несколько ослабили внимание к «врагам народа», к облегчению последних. Воспользовавшись передышкой, Шостакович принялся сочинять, что называется, от души — в мрачных, меланхолических тонах; в эти годы была написана, например, трагическая Восьмая симфония. Период относительной свободы закончился в январе 1948 года. Секретарь ЦК ВКП(б) и любимец Сталина Андрей Жданов созвал композиторов на трехдневное совещание, посвященное борьбе с формализмом.

Давно минули те времена, когда Шостакович мог смеяться над марксистскими догмами. Он публично покаялся в своих композиторских ошибках: «…Как бы мне ни было тяжело услышать осуждение моей музыки, а тем более осуждение ее со стороны Центрального Комитета, я знаю, что партия права, что партия желает мне хорошего и что я должен искать и найти конкретные творческие пути, которые привели бы меня к советскому реалистическому народному искусству». Тем не менее ЦК партии запретил к исполнению большинство его произведений, затем Шостаковича уволили из консерватории. Десятилетний Максим, сын композитора, был вынужден «осуждать» отца в музыкальной школе, а Шостакович по ночам сидел в лифте рядом со своей квартирой — на случай ареста: если уж за ним придут, то пусть хотя бы заберут прямо с лестничной клетки, не потревожив семью.

СЛАБОЕ СЕРДЦЕ, КАМНИ В ПОЧКАХ, РАК ЛЕГКИХ — ВОТ ЛИШЬ КРАТКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ НЕДУГОВ ШОСТАКОВИЧА. И НИЧЕГО ЕМУ НЕ ПОМОГАЛО — ДАЖЕ ЛЕНИНГРАДСКАЯ «КОЛДУНЬЯ», ЛЕЧИВШАЯ НАЛОЖЕНИЕМ РУК, ОКАЗАЛАСЬ БЕССИЛЬНА.

Годом позже опозоренный композитор получил странный приказ: ему велели представлять советскую музыку в Нью-Йорке на Всеамериканском конгрессе деятелей науки и культуры в защиту мира. Шостакович отнекивался до тех пор, пока ему не позвонил лично Сталин. Набравшись храбрости, Шостакович спросил, как он может представлять свою страну, если в стране наложен запрет на его музыку. В жизни Шостаковича это был один из самых мужественных поступков, и Сталин поспешил отменить запрет.

Путешествие в Нью-Йорк, однако, обернулось сущим кошмаром. Стоило Шостаковичу открыть рот, как его слова тиражировались прессой — на первых полосах, крупными буквами. Советские «опекуны» ходили за ним по пятам; под окнами его гостиничного номера топтались демонстранты, громко призывая композитора не возвращаться на родину; и в придачу американские участники конференции наперебой пытались вызвать его на откровенность. Когда композитору Мортону Гулду удалось каким-то образом застать Шостаковича одного, тот немедленно вышел из помещения, пробормотав: «Здесь жарко».

В 1953 году умер Сталин, и политическая атмосфера в Советском Союзе до некоторой степени разрядилась. Не прошло и нескольких месяцев с похорон вождя, как в концертных залах зазвучала музыка Шостаковича, давно написанная, но никогда прежде не исполнявшаяся. Однако от потрясений, пережитых в сталинские годы, Шостакович так и не оправился.

ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ ИХ ПОБЕДИТЬ, ВЛЕЙСЯ В ИХ РЯДЫ

Нина Васильевна Шостакович стала известным физиком, она изучала космические лучи. В 1954 году, выехав в командировку в Армению, она внезапно заболела. У Нины Васильевны обнаружили рак толстой кишки, от которого она и умерла. Умная и рассудительная Нина была Шостаковичу надежной опорой; он глубоко переживал утрату и беспокоился о детях-подростках.

Друзья, знавшие о его преданности Нине, были весьма удивлены, когда в 1956 году Шостакович вдруг женился. Тридцатидвухлетняя Маргарита Кайнова была инструктором Центрального Комитета комсомола; в доме Шостаковича она навела порядок и уют, однако творчество мужа ее мало интересовало. Они развелись менее чем через три года. В 1962 году Шостакович женился в третий раз. С новой женой, Ириной Супинской, милой, интеллигентной женщиной двадцати семи лет, композитору повезло куда больше.

В 1960 году Шостакович вступил в Коммунистическую партию — это решение озадачило его друзей и коллег. Позднее жена композитора говорила, что Шостаковича шантажировали, а другой источник передает слова, услышанные от самого Дмитрия Дмитриевича: «Я боюсь их до смерти». И когда молодые коллеги композитора заговаривали о том, что пора бы расправить крылья и начать испытывать терпение властей, он отвечал им: «Не тратьте силы попусту. Вы здесь живете, в этой стране, и вы должны принимать все, как есть».

В конце 1950-х годов здоровье Шостаковича резко пошатнулось. Слабость в правой руке мешала играть на фортепиано, и он с трудом держал карандаш. Врачи поставили диагноз «полиомиелит», но теперь считается, что он страдал от бокового амиотрофического склероза. В его состоянии композитору было трудно передвигаться — он часто падал и в результате получил переломы обеих ног. В 1970-е годы казалось, что у него отказывает все. Шостаковича непрестанно мучили сердечные приступы, донимали камни в почках, и у него диагностировали рак легких. Шостакович обращался за помощью куда только мог, в том числе к ленинградской знахарке, лечившей наложением рук. Ничего не помогло. Он умер 9 августа 1975 года.

Оценка наследия Шостаковича с годами менялась. На Западе многие — и кое-кто на родине — не могли простить ему тесное сотрудничество с Советской властью, утверждая, что, поддавшись политическому давлению, Шостакович проиграл в творческом отношении; другие, напротив, искали в его музыке антисталинские мотивы, изображая композитора тайным диссидентом. Ни один из портретов до конца не верен. Как выразился некий современный критик: «В сумраке диктаторского режима черно-белые категории теряют смысл».

МУЗЫКА ДЛЯ ЗВЕЗД

12 апреля 1961 года первый космонавт Юрий Гагарин пел в космосе песню Шостаковича: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках ее сын пролетает…» Шостакович стал первым композитором, чье произведение было исполнено за пределами планеты Земля.

СЧАСТЬЕ — ЭТО РЮМКА ХОЛОДНОЙ ВОДКИ

Мстислав Ростропович, признанный одним из лучших виолончелистов двадцатого столетия, рассказывал о Шостаковиче такую историю:

«Второго августа 1959 года Шостакович вручил мне рукопись Первого концерта для виолончели. Шестого августа я сыграл ему концерт по памяти — трижды. После первого раза он очень разволновался, и, понятно, мы выпили немножко водки. Во второй раз я играл не совсем идеально, и потом мы опять выпили водки, уже побольше. В третий раз, мне кажется, я играл концерт Сен-Санса, но он аккомпанировал мне по партитуре своего концерта. Мы были бесконечно счастливы».