Глава 24. Почему я не защитник окружающей среды: экономическая наука против религии экологии

В четырехлетием возрасте моя дочь получила свой второй диплом. Когда ей было два года, она стала выпускницей яслей в детском саду в Колорадо, получив при этом самые высокие из возможных оценок. Двумя годами позже она закончила курс дошкольного образования при Центре еврейской общины, куда поступила сразу после нашего возвращения в штат Нью-Йорк.

На церемонии выпуска, носившей название «Друзья Земли», я прослушал лекцию четырех- и пятилетних участников о важности безопасных источников энергии, общественного транспорта и переработки материалов. Вновь и вновь повторялась мантра: «Привилегия предполагает ответственность». При этом имелось в виду следующее: «Привилегия жить на этой планете предполагает ответственность заботиться о ней». Конечно, Томас Джефферсон считал, что жизнь на этой планете была неотъемлемым правом, а не привилегией, но он же никогда не посещал детские дошкольные учреждения.

Я слышал что-то подобное от своей дочери и раньше и свыкся с мыслью, что время от времени она нуждается в небольших сеансах контрпропаганды. Но когда я прислушался к монотонному повторению политической повестки дня детьми, которые еще не умеют читать, то решил, что как раз подошло время перемолвиться парой слов с учительницей. Ей захотелось узнать, какие именно моменты в этом катехизисе я счел нежелательными. Я уклонился от ответа. Так как движение в защиту окружающей среды все больше начинает напоминать назойливую государственную религию, то нас, инакомыслящих, все сильнее раздражают заявления, будто мы испытываем своего рода аберрацию.

Наивное движение в защиту окружающей среды в детском саду моей дочки — это насильственно скармливаемая детям сборная солянка из мифов, суеверий и ритуалов, имеющих много общего с самыми отталкивающими формами религиозного фундаментализма. Противоядие от плохой религии — хорошая наука. Противоядие от астрологии — научный метод, противоядие от наивного креационизма — эволюционная биология, а противоядие от наивных представлений о защите окружающей среды — это экономика.

Экономика — это наука конкурирующих предпочтений. Защита окружающей среды перестает быть наукой, когда вопросы предпочтения возводятся в ранг вопросов морали. Предложение заасфальтировать пустынную местность и устроить там место для парковки автомобилей — благоприятная возможность для конфликтной ситуации между теми, кто предпочитает дикую природу, и теми, кто предпочитает удобную автостоянку. В последующей борьбе каждая сторона пытается навязать свои предпочтения, манипулируя политической и экономической системами. Поскольку одна сторона должна победить, а другая — проиграть, сражение ведется упорно и подчас ожесточенно. Все это вполне ожидаемо.

Но за 25 лет, минувших с момента учреждения Дня Земли, возник некий новый и неприглядный компонент в виде убежденности одной из сторон в том, что ее предпочтения являются верными, а предпочтения другой стороны — нет. Экономическая наука старается не занимать такой моралистической позиции, тогда как религия защиты окружающей среды себе в этом не отказывает.

Экономика заставляет нас помнить о фундаментальной симметрии. Конфликт возникает, потому что каждая из сторон хочет распределить один и тот же ресурс по-своему. Джеку хочется лесистой местности за счет места для парковки автомобиля Джилл, а Джилл хочется места для парковки за счет лесистой местности Джека. Такая формулировка нейтральна с точки зрения нравственности и должна служить предостережением против придания более высокого морального статуса взглядам Джека или Джилл.

Симметрия простирается еще дальше. Защитники окружающей среды утверждают, что природа важнее парковки, потому что решение заасфальтировать участок земли является «необратимым». Конечно, они правы, но они не придают значения тому факту, что решение не асфальтировать точно так же необратимо. Если мы не положим асфальт сегодня, то моя возможность припарковаться завтра будет утрачена, причем так же необратимо, как и само «завтра». Возможность парковаться в более отдаленном будущем может оказаться недостаточно удовлетворительной заменой этой упущенной возможности.

Одна из вариаций на тему защиты окружающей среды заключается в том, что мы должны сделать выбор, касающийся судьбы дикой природы, не для самих себя, а для будущих поколений. Но есть ли у нас основания полагать, что будущие поколения предпочтут получить в наследство дикую природу, а не доходы от автостоянки? Это один из первых вопросов, который возникнет при всяком беспристрастном научном изучении проблемы.

Другой аргумент защитников окружающей среды состоит в том, что строители парковки руководствуются в своей деятельности прибылью, а не предпочтениями. На это есть два ответа. Во-первых, прибыль строителей зависит от предпочтений клиентов; основной конфликт увязан не со строителем, а с теми, кто предпочитает иметь парковочное место. Во-вторых, из этого аргумента следует, что предпочтение прибыли в нравственном отношении менее значимо, чем предпочтение природы, что является лишь отражением моралистической позы, которой как раз и пытались избежать с помощью этого аргумента.

Мне кажется, что все эти аргументы: «необратимость», «будущие поколения» и «некоммерческие предпочтения» — целиком полагаются на ложные различия, которые блекнут под честным и внимательным испытующим взглядом. Почему же тогда некоторые защитники окружающей среды раз за разом повторяют эти аргументы? Возможно, честный внимательный взгляд им попросту не важен. Во многих случаях они начинают с постулирования того, что обладают моральным превосходством, после чего делают вывод, что в силу этого они вправе распространять интеллектуально нечестную пропаганду, если она служит высшей цели завоевания новых сторонников.

Отличительным признаком науки является последовательное доведение аргументации до ее логических выводов; отличительным признаком определенных видов религии — поверхностные призывы к логике, тут же сменяющиеся поспешным отступлением, если вдруг не устраивают выводы, подсказываемые логикой. Защитники окружающей среды могут цитировать массу статистических данных о важности деревьев, а затем просто перескочить к выводу о том, что переработка бумаги — хорошая идея. Но столь же значим и обратный вывод. Я уверен, что если бы мы нашли способ переработки говядины, то поголовье крупного рогатого скота пошло бы на убыль, а не возросло. Если требуется, чтобы владельцы зверофермы держали много крупного рогатого скота, нужно есть много говядины. Переработка бумаги лишает компании, занимающиеся производством бумаги, стимулов сажать больше деревьев и может привести к сокращению лесов. Если требуется больше лесов, то наилучшая стратегия, возможно, состояла бы в как можно более расточительном использовании бумаги или лоббировании денежных субсидий в лесозаготовительную промышленность. Отметьте этот факт в разговоре с защитником окружающей среды. Мой собственный опыт подсказывает, что вы столкнетесь с подобием блаженной улыбки евангелиста, проповедующего по квартирам, сраженного непредвиденным вопросом, но уверенного в том, что он постиг Божественное Откровение.

Это предполагает, что у защитников окружающей среды — по крайней мере, у тех, с которыми я сталкивался, — отсутствует реальный интерес к сохранению лесов. Если же таковой интерес имеется, то они должны были бы основательно исследовать долговременные последствия переработки. Подозреваю, что они не хотят этим заниматься, потому что, на самом деле, их волнует ритуал переработки вторсырья, а не ее последствия. Глубокая потребность в том, чтобы чем-то жертвовать самим и заставлять жертвовать других, является фундаментальным религиозным импульсом. Защитники окружающей среды призывают нас запретить канцерогенные пестициды. Они предпочитают игнорировать последствия запрета пестицидов: в результате такого запрета фрукты и овощи становятся дороже, люди потребляют их меньше, а показатели заболеваемости раком, соответственно, возрастают. Если бы они действительно хотели сократить заболеваемость раком, то они учли бы такой эффект от запрета.

Движение в защиту окружающей среды имеет свою апокалиптическую сторону. Последствия исчезновения биологических видов, внушают нам, полностью непредсказуемы, и такой риск слишком опасен. Но непредсказуемость-штука обоюдоострая. Один из уроков экономической науки состоит в том, что чем меньше мы знаем, тем полезнее экспериментировать. Если мы совершенно ничего не знаем о последствиях исчезновения видов, мы можем получить немало ценных знаний, истребив несколько биологических видов, чтобы посмотреть, что получится в результате. Сомневаюсь, что ученые на самом деле ничего не знают об этой проблеме; меня же интересует готовность защитников окружающей среды оправдывать свое полнейшее невежество, если оно отвечает их целям, и отступать, когда они сталкиваются с непредвиденными последствиями своей собственной позиции.

В октябре 1992 года в джунглях Амазонии были обнаружены совершенно новые виды обезьян, а СМИ использовали этот сюжет для обоснования необходимости сохранения дождевых лесов Амазонии. Моя реакция была совершенно противоположной. В течение долгого времени я жил, не зная ничего об этой обезьяне и нисколько от этого не страдая. Открытие нового вида никак не обогатило мою жизнь, и если бы этот вид исчез, вообще не будучи обнаруженным, сомневаюсь, что я бы сильно страдал от этого. Есть и другие биологические виды, которые волнуют меня гораздо больше, видимо, из-за того, что у меня сохранились о них самые нежные воспоминания при посещении зоопарка или из детских книжек. Львы, к примеру. Мне было бы жалко, если бы львы исчезли, причем настолько, что я, возможно, был бы готов платить до 50 долларов ежегодно, чтобы сохранить их как вид. Не думаю, что стал бы платить больше указанной суммы. Если львы значат для вас меньше, чем для меня, я нормально воспринимаю это наше различие и не стану осуждать вас как грешника. И если для вас они значат больше, чем для меня, то надеюсь, что и вы будете столь же благосклонны по отношению ко мне.

В текущей политической обстановке часто кажется само собой разумеющимся, что правительство США в первую очередь должно заботиться о благосостоянии американцев; и точно также очевидным кажется, что загрязнение воздуха — вещь, безусловно, плохая. В таком случае можно было бы ожидать всеобщего одобрения предложения главного экономиста Всемирного банка, высказавшего мысль, что было бы совсем неплохо переместить промышленность, сильно загрязняющую окружающую среду, в страны третьего мира. Для большинства экономистов это является бесспорной возможностью сделать жизнь лучше не только для американцев, но и для всех остальных. Люди из богатых стран вполне могут себе позволить жертвовать какую-то часть своих доходов на роскошь иметь вокруг себя более чистый воздух; люди из более бедных стран рады дышать плохим воздухом в обмен на возможность увеличения своих доходов. Но когда исследования банковского экономиста просочились в СМИ, защитники окружающей среды пришли в негодование. Для них загрязнение воздуха — одна из разновидностей греха. Они хотят не улучшить наше благосостояние, а спасти наши души.

Здесь есть закономерность. Предлагая реальное решение экологической проблемы, вам не удастся впечатлить защитника окружающей среды, если только предложенное вами решение не усилит его чувство нравственного превосходства. Субсидии для лесопереработки, использование пестицидов, планомерное истребление видов и вывод грязных производств в Мексику — все это не входит в его катехизис; субсидии на общественный транспорт, использование каталитических преобразователей, плановые стандарты расхода топлива и вывод промышленных предприятий с тихоокеанского побережья Северной Америки — вот часть надежной доктрины. Похоже, что решения попадают в ту или иную категорию не в соответствии с их действительной пользой, а в соответствии с тем, как они согласуются с догмой защитников окружающей среды.

В последние недели президентской кампании 1992 года Джордж Буш-старший, выступавший за меньшее вмешательство государства в экономику, с большой помпой подписал законопроект, предписывающий, какие лейки для душа вам можно будет покупать. Союз гражданских свобод не занял никакой позиции по данному вопросу. Я догадываюсь, что если бы законопроект конкретизировал допустимые молитвенники вместо допустимых леек для душа, тогда даже покладистый господин Буш, возможно, бы воспротивился, а если и нет, то мы бы услышали что-нибудь от защитников гражданских свобод. Но ничто в экономической науке не предполагает никакого основополагающего различия между предпочтением, отдаваемым «Книге общей молитвы», и предпочтением, отдаваемым мощной насадке-разбрызгивателю для душа. Наоборот, экономический образ мысли побуждает нас признать, что никакого фундаментального различия между ними нет.

Сторонники закона о лейках для душа утверждали, что закон против леек, расходующих слишком много воды, больше похож на закон против замусоривания, чем на закон, ущемляющий права религиозного меньшинства: он нужен для того, чтобы помешать отдельным эгоистичным личностям перекладывать издержки на других. Если господин Буш руководствовался этими соображениями, тогда — и не в первый раз в его жизни — он стал жертвой плохой экономической науки.

Имеются веские экономические основания для запрета замусоривания и введения других ограничений (хотя даже здесь можно дойти до крайности — посещение переполненного людьми супермаркета создает проблему для всех остальных покупателей, но мало кто из нас считает, что его нужно запретить). Но во многих частях Соединенных Штатов потребление воды не создает проблем для других по той простой причине, что вы сами платите за воду. Ваш дорогостоящий душ действительно причиняет вред другим покупателям, вызывая рост тарифов на воду, но верно и то, что ваш душ помогает продавцам на ту же самую сумму, на которую причиняет вред покупателям. Вы захотели бы ограничить использование воды только в том случае, если бы вы больше заботились о покупателях, чем о продавцах — в таком случае имеются столь же веские доводы в пользу ограничения потребления всего, включая энергосберегающие лейки для душа.

Подобно другим принудительным идеологиям, идеология защитников окружающей среды нацелена прежде всего на детей. После того, как моя дочь перешла из яслей в детский сад, ее учителя приучали ее экономить ресурсы, ополаскивая использованный бумажный стаканчик вместо того, чтобы выбросить его. Я объяснил ей, что время — тоже ценный ресурс, и, возможно, стоит пожертвовать несколькими бумажными стаканчиками ради экономии времени. Ее учителя также учили ее тому, что общественный транспорт хорош тем, что позволяет экономить энергию. Я объяснил ей, что, возможно, стоит принести в жертву некоторое количество энергии в обмен на комфортность личного автомобиля. Ее учителя настаивали на необходимости переработки бумаги, чтобы природа не превратилась в полигон для хранения мусора. Я объяснил ей, что, возможно, стоит пожертвовать кусочком природы, чтобы не заниматься сортировкой своего мусора. В каждом случае разум пятилетнего ребенка без труда усваивал суть вопроса. Но я боюсь, что после нескольких лет идеологической обработки моя дочь станет такой же невосприимчивой к доводам разума, как и ее учителя.

Наиболее предосудительная тактика наиболее радикальных защитников окружающей среды, атакующих детский ум, — рассматривать каждый новый вызов своему учению как отражение борьбы Добра со Злом. По субботам в утренних мультфильмах показывают вредных загрязнителей окружающей среды, загрязняющих только ради самого загрязнения, а не потому что загрязнение является необходимым побочным продуктом некоторой полезной деятельности. Это закрепляет отвратительную ложь. Американская политическая традиция не приемлет тех, кто отстаивает свои идеи, пороча своих оппонентов. Эту традицию необходимо поддерживать, особенно когда целевую аудиторию составляют дети. В конце концов, есть ли у защитников окружающей среды представление о порядочности?

Экономика в самом узком смысле — наука, свободная ют ценностей. Но экономика — это также способ мышления, оказывающий влияние на тех, кто ей занимается, которое выходит за рамки требований формальной логики. Рассматривая разнообразные интересы человека в качестве своего предмета, экономика представляет собой плодородную почву для взращивания таких ценностей, как толерантность и плюрализм.

По опыту знаю, что экономисты необычайно открыты к альтернативным предпочтениям, стилям жизни и мнениям. Поверхностные клише, вроде «трудовой этики» и «добродетели бережливости», глубоко чужды словарю экономики. Наша работа — понимать человеческое поведение, а понимание не так уж далеко от уважения.

После беседы с учительницей моей дочери в день выпуска я послал ей письмо с объяснением, почему я отклонил ее приглашение поучаствовать в теологическом споре. Некоторые из высказанных в этом письме мнений носят характер скорее личный, чем профессиональный. Но самое главное, что в этом письме заявляется уровень толерантности, которую экономисты обычно проявляют сами и того же ожидают в ответ. Поэтому я позволю себе воспроизвести его здесь в качестве примера того, как экономический способ мышления сформировал мысли одного экономиста:

Уважаемая Ребекка,

Искренне Ваш,

когда мы жили в Колорадо, Кэли была единственным еврейским ребенком в своем классе. Там было еще несколько детей-мусульман. Порой, особенно в преддверии Рождества, учителя забывали об этом различии и позволяли себе высказывать замечания, которые подходили только для детей-христиан. Это происходило нечасто и легко нейтрализовалось дома объяснениями, что разные люди верят в разные вещи, так что в самом начале мы не хотели ничего говорить по этому поводу. Мы изменили свое мнение, услышав, как учитель рассказывал группе детей, что если Санта не пришел к вам домой, это означает, что ты очень плохой ребенок; это слышал также мусульманский ребенок, который наверняка не ждал, что к нему придет Санта. Тогда-то мы и решили поделиться своей озабоченностью с учителями. Они искренне признали свою вину, и с тех пор инцидентов больше не было. Не сомневаюсь, что учителя были порядочными и честными людьми, не имевшими никакого намерения навязывать какие-то принципы, но несколько простодушными вследствие провинциального воспитания. Возможно, что такой же вид честной наивности кроется и в основе проблем, с которыми мы столкнулись в этом году в Центре еврейской общины. Точно так же, как учителя Кэли в Колорадо искренне позабыли о том, что существуют различные религии, ее учителя в Центре еврейской общины, вероятно, искренне позабыли, что существует множество разновидностей политики.

Стивен Ландсбург

Я поясню, в чем состоит это разнообразие. Мы не защитники окружающей среды. Мы их горячие противники. Мы рассматриваем движение в защиту окружающей среды как форму массовой истерии сродни исламскому фундаментализму или движению «Борьба с наркотиками». Мы не практикуем повторное использование. И мы учим нашу дочь не использовать что-либо повторно. Мы учим ее тому, что люди, которые стараются убедить ее использовать что-либо повторно, или те, кто принуждают ее к этому, злоупотребляют ее правами.

Предыдущий абзац служит той же цели, что и наше заявление учителям Кэли в Колорадо о том, что мы — не христиане. Некоторые из них вообще никогда понятия не имели, что кто-то может быть нехристианином, но они свыклись с новой мыслью довольно быстро.

Как только учителя из Колорадо осознали, что мы и еще несколько других семей не придерживаемся той религии, которую они распространяли, они тотчас же извинились и прекратили всяческие попытки. Никто из них не расспрашивал меня, что именно в христианстве меня не устраивает; они просто признали, что вряд ли изменят наши взгляды на этот предмет, и не стали пытаться менять наши взгляды и, конечно же, прекратили попытки привить нашему ребенку иные взгляды.

Я сравниваю это с Вашей реакцией, когда у нас возник спор с Вами на выпускном для дошкольников. Вы захотели узнать, с чем именно из того, чему Вы обучали мою дочь, я не согласен. Я не согласен с Вашим правом задавать подобные вопросы. Для нас вся программа защиты окружающей среды представляется столь же чуждой, как и доктрина христианства. Я не имел намерения всту-• пать в подробный теологический спор с учителями Кэли в Колорадо, а они сами не имели наглости спрашивать меня об этом. Я просто попросил их не касаться данного вопроса, а они признали законность моего требования, и тема была закрыта.

Я рассматриваю текущую ситуацию, как гораздо более серьезную, чем та, с которой мы столкнулись в Колорадо, по нескольким причинам. Во-первых, в Колорадо мы имели дело с несколькими отдельными и редкими высказываниями, тогда как в Центре еврейской общины мы сталкиваемся с систематическими попытками привить доктрину, буквально говоря, через детские рты. Во-вторых, Вы, похоже, не готовы признать тот факт, что в мире, вероятно, есть люди, которые не разделяют Ваших воззрений. В-третьих, меня гораздо больше беспокоит вероятность того, что моя дочь станет защитницей окружающей среды, чем христианкой. В-четвертых, в настоящий момент мы не сталкиваемся с какой бы то ни было угрозой навязывания нам христианства самодурами; но мы не можем заявить то же самое о защите окружающей среды. Органы самоуправления нашего округа никогда не пытались прислать мне Новый Завет, но зато они прислали мне мусорный контейнер для вторсырья.

Хотя я и поклялся не вступать в дискуссии по этим вопросам, я все же отвечу на один вопрос, который Вам показался весьма важным в нашем обсуждении: согласен ли я, что привилегия предполагает ответственность? Мой ответ: нет. Я считаю, что ответственность появляется, когда люди сами добровольно принимают ее. Я также считаю, что, когда нет четких и ясных договоренностей, люди, читающие нотации другим об их ответственности, почти всегда вызывают недоверие. Я учу свою дочь остерегаться подобных людей, даже если они являются учителями дошкольных учреждений, которые во всех остальных отношениях заслуживают только любви.