Примечательно, что в минуту своего наибольшего успеха Магеллан неожиданно проявил склонность к демократизму. По всей вероятности, теперь он считал возможным признать, что его противники тоже имели право на успех, что действовали они не вероломно и коварно, а, наоборот, не смогли удержаться от предостережений. Известно, что, перед тем как войти в пролив, который ныне носит его имя, Магеллан созвал всех капитанов и кормчих. Он желал знать их мнение, следует ли дальше продолжать плавание. Причем свои собственные взгляды он не скрывал. Команды здоровы, провизии припасено на три месяца вперед, настало самое подходящее время выполнить обещание, данное королю. Большинство присутствующих было того же мнения. Одни поддались красноречию адмирала, другие вспомнили день в бухте Сан-Хулиан, когда четвертовали уже мертвого капитана Мендосу, или подумали о капитане Картахене, которого оставили на берегу с небольшим запасом сухарей и вина. Правда, голоса в поддержку адмирала звучали без всякого оптимизма. Кроме того, энтузиазм моряков неприятным образом сдерживал Эстебан Гомиш, один из многих эмигрантов-португальцев, которых объединил вокруг себя Магеллан. Сейчас он был кормчим на «Сан-Антонио». Устами Гомиша говорил холодный рассудок: было бы совершенно неоправданным риском продолжать плавание с такими скудными запасами, ведь предстоит еще пересечь всё Южное море; теперь, когда открыт пролив, нужно с триумфом вернуться назад и организовать еще одно плавание на Молуккские острова с заново оснащенными кораблями и свежими командами. Именно так прокладывали португальцы дорогу в Индию, осмотрительно следуя от мыса к мысу, пока Васко да Гама одним смелым рывком не завершил дело, длившееся десятилетиями. Но для Магеллана, стремящегося к действию, этот вариант неприемлем. Вернуться с пустыми руками, вновь пережить интриги, мелочный торг, никчемные беспредметные дебаты и неуверенность, что при сложившейся ситуации его оправдают и снова доверят командование, когда никакой тайны пролива уже не существует. Никогда! Кроме того, ведь ему не дано знать наперед, что, приняв совет Гомиша, он мог бы спасти жизнь и свою, и еще почти двухсот моряков. И Магеллан заявил, что он поплывет через пролив и через океан, даже если ему придется питаться кожаной обшивкой рей. Затем он послал в лодке герольда, который, следуя от корабля к кораблю, объявил, что смерть грозит всякому, кто только посмеет заговорить о возвращении назад или о скудном рационе.

Устье пролива, обращенное к Атлантике, так и манит моряков войти в лабиринт. Стоит исключительно солнечная погода, бухты просторны и удобны, мели легко распознаются даже издали, берега покрыты скудной растительностью, но радует глаз обильно разросшийся кустарник с листвой, как у мирта. По мере продвижения к западу берега становятся все более обрывистыми, пролив сужается, вокруг делается сумрачно из-за подступающих вплотную гор, вершины которых, покрытые снегом, достигают высоты двух тысяч метров. Проливные дожди чередуются со снежными бурями и неожиданными порывами ураганного ветра. Мрачная местность вокруг и изнуряющая борьба со встречным западным ветром, должно быть, укрепили замысел Эстебана Гомиша, который он, безусловно, давно вынашивал. Когда «Сан-Антонио» обследовал один из рукавов пролива, Гомиш поднял кинжал на капитана Мишкиту, спровоцировал мятеж и дезертировал в Испанию. Для флотилии Магеллана это означало не только потерю шестидесяти членов экипажа, но и вынужденный отказ от большей части провианта. Похищение провизии, так насущно необходимой, тем самым Гомишем, который всего несколько дней назад энергично высказывал озабоченность по поводу скудных запасов экспедиции, было самым большим злодеянием в ходе первого кругосветного плавания.

Пока «Виктория», «Тринидад» и «Консепсьон» стояли на якоре в тщетной надежде, что в один прекрасный день «Сан-Антонио» все же появится, матросы, посланные на разведку, вернулись назад с вестью, что на западе они обнаружили мыс и открытое море. В этот день люди увидели слезы в глазах адмирала. Он назвал мыс El Cabo deseado — мыс Страстного Желания. 23 ноября, после того как звезды подсказали одному из кормчих, сведущих в астрологии, что «Сан-Антонио» находится на пути в Испанию, под пушечный салют были подняты якоря.

Магелланов пролив на карте 1620 года

По правому борту простирался Южноамериканский континент, по левому — Tierra del Fuego (Земля Огней)35 , где по ночам горели таинственные огни. Корабли плыли мимо них на запад. Нередко с левой стороны до слуха моряков долетал шум могучего прибоя — значит Огненная Земля всего лишь остров. Но, поскольку местность кругом была скудной, а мороз пронизывал до костей, Магеллан воздержался от детального обследования окрестностей. Через тридцать семь, а может быть, даже тридцать шесть дней после того, как корабли вошли в пролив, адмирал и его спутники увидели — так зафиксировал позже королевский секретарь — «море, такое огромное, что человеческий дух вряд ли способен это осмыслить». Это и было открытое Бальбоа Южное море, названное Магелланом Тихим, поскольку он никогда не видел на нем даже небольшой волны. Но Фрэнсис Дрейк напишет о нем впоследствии, что его следовало бы назвать Бешеным, а не Тихим морем.

С облегчением устанавливают моряки, что западное побережье континента, который они только что обогнули, простирается прямо на север и они могут, наконец, покинуть промозглые штормовые широты. 16 декабря Магеллан решил, что поднялся на достаточную широту, чтобы изменить курс на северо-западный. который должен привести его к Молуккским островам. Однако «Острова пряностей» находятся дальше, чем он думал. Проходят день за днем, но ни один клочок земли не нарушает чернильно-синюю монотонность океана. 24 января 1521 года, почти через два месяца после того, как экспедиция покинула пролив, впередсмотрящие обнаружили контуры поросшего лесом острова, названного Магелланом Сан-Пабло — наверное, это был один из островов архипелага Туамоту. Остров оказался необитаемым, и надежды экипажа на освежающую передышку не осуществились. Через одиннадцать дней у острова Акул — видимо, Каролайн, Восток или Флинт из группы островов Лайн — повторилось то же самое: ни людей, ни питьевой воды, ни фруктов. Пара акул, несколько других рыб и немного птичьих яиц-вот все. что перепало здесь истощенным морякам. Магеллан назвал острова Несчастливыми. Это произошло в первые дни февраля. Скоро стало очевидным, что, когда адмирал гордо заявлял, что станет скорее питаться кожаной обшивкой рей, чем повернет назад, речь, оказывается, шла о деликатесах. Пигафетта сообщает:

«Мы питались сухарями, но то были уже не сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили желтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели также воловью кожу, покрывающую грот-рей, чтобы ванты не перетирались; от действия солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твердой. Мы замачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали ее. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать.

Однако хуже всех этих бед была вот какая. У некоторых из экипажа верхние и нижние десны распухли до такой степени, что они не в состоянии были принимать какую бы то ни было пищу, вследствие чего и умерли. От этой болезни умерло девятнадцать человек, в том числе и великан [патагонец], а также индеец из страны Верзин [Бразилия]. Из числа тридцати человек экипажа переболело двадцать пять, кто ногами, кто руками, кто испытывал боль в других местах, здоровых оставалось очень мало.

Я глубоко уверен, что путешествие, подобное этому, вряд ли может быть предпринято когда-либо в будущем».

Как считает Пигафетта, Магеллан прилагал все усилия, чтобы облегчить страдания своих спутников, но часто ему не оставалось ничего иного, как следить за сохранностью наследства умерших. Если мы сейчас развернем карту Океании и восстановим путь флотилии Магеллана, то в полной мере убедимся в том, что в Тихом океане над ней тяготел злой рок: в то время как все новые и новые жертвы цинги зашивались в парусину и предавались морю, корабли проплывали совсем недалеко от берегов сотен плодороднейших островов, и ни один из них так и не был замечен. Не ясно, какие цели преследовал адмирал, когда он вместо того, чтобы плыть в западном направлении прямо на Молукки, пересек экватор, следуя северо-западным курсом. Изучение записок Пигафетты тоже не проясняет ситуацию, ибо всегда, когда речь заходит о делах навигационных или географических, его описания очень запутанны. В феврале встречается упоминание о том, что Магеллан следует к мысу Катикара. Имеется в виду мыс Каттигара в «Золотом Херсонесе», то есть на полуострове Малакка, который космографы того времени, находившиеся под влиянием географических представлений Птолемея, располагали на восьмом с половиной градусе южной широты. Мало вероятно, что Магеллан выбрал именно эту цель после того, как он уже пересек экватор. Скорее, он предполагал найти какую-нибудь восточноазиатскую гавань, чтобы там привести в порядок корабли и дать отдых экипажу. Ведь нельзя исключать появления враждебно настроенных португальцев, и надо иметь силы и возможность в случае конфликта дать им отпор. Своим спутникам он объявил, что будто бы имеет сведения о том, что на Молукках невозможно пополнить запасы провизии.

В момент крайнего напряжения и жесточайших лишений, 6 марта 1521 года, флотилия достигла группы островов, один только вид которых должен был произвести на изможденных, покрытых язвами моряков впечатление райской обители: хижины на сваях и лодки на берегу говорили о присутствии людей, возможно даже гостеприимных, рощи кокосовых пальм обещали излечение от мук цинги. Среди жителей островов тоже проснулось любопытство: «Капитан-генерал намеревался было сделать стоянку около большого острова [определенно Гуам из группы Марианских островов], чтобы запастись свежей водой, но он не мог выполнить своего намерения, потому что жители этого острова забирались на корабли и крали там все, что было под руками, мы же не могли защититься от них. Наши решили было уже спустить паруса и высадиться на берег, но туземцы весьма ловко похитили у нас небольшую лодку, прикрепленную к корме флагманского судна».

Не совсем ясно, чем закончилась эта первая встреча европейцев с океанийцами. Хронист Эррера сообщает, что пришлось пустить в ход пушки и убить многих островитян, прежде чем остальные убрались восвояси. Пигафеттани о чем подобном не рассказывает или не хочет рассказывать, а описывает только внешность и обычаи местных жителей. Они достаточно высокого роста, имеют темную кожу, длинные черные волосы, которые кое-кто завязывает узлом на макушке. Одежды они носят ровно столько, сколько требуется в экваториальном климате: маленькие фартучки, плетеные из пальмовых листьев; только женщины обматываются еще и набедренной повязкой. Пигафетта заметил у островитян выкрашенные в красный или черный цвет зубы

Лодка с балансиром с Марианских островов. Рисунок, помещенный в одном из первых изданий записок Пигафетты

и решил, что это делается для красоты. На близких Филиппинах он еще не раз сможет увидеть такое «украшение», вызванное постоянным жеванием листьев бетеля. В наибольший восторг его привели местные лодки с балансиром, их, как он считает, граничащие с чудом скоростные и маневренные качества. Пигафетта с изумлением констатирует, что европейцы, обогнув половину Земли, вновь встретились с латинским парусом. Это обстоятельство произвело на испанцев глубокое впечатление, и за архипелагом наряду с названием Разбойничьи острова долгое время сохранялось название-острова Латинских парусов.

Не будем упрекать европейцев за то, что их интерес не ограничивался только знакомством с этнографическими редкостями. Они требовали питьевую воду, провизию и украденную лодку. Предосудительно однако то, что ни им, ни другим мореплавателям, которые в течение будущих двухсот лет последуют проложенным маршрутом, даже не приходила в голову мысль о возможности совершенно разного отношения к понятию частной собственности в Южном море и в Европе. Напротив, они во всем видели только «бандитскую гнусность» и приняли жестокие меры. 7 марта в предрассветных сумерках Магеллан приказал подплыть к тому месту, где, как ему казалось, находилась украденная лодка, и сошел на берег с отрядом вооруженных людей.

Он высадился на остров не для того, чтобы вести переговоры, и на борту об этом знал каждый: «Перед тем как мы высадились на берег, некоторые из больных нашего экипажа просили нас принести им внутренности мужчины или женщины в том случае, если мы кого-нибудь убьем, дабы они могли немедленно излечиться от своей болезни». Было сожжено около полусотни хижин и множество лодок, убито семь-восемь островитян. Наконец, нападавшие решили, что это достаточная плата за украденную лодку, и покинули остров.

Наконечник копья из человеческой кости. Марианские острова

Через два дня флотилия Магеллана вышла за пределы Микронезии, то есть района, описываемого нами в этой книге. И все-таки надо вкратце рассказать, что же случилось дальше. Спустя неделю после отплытия с Марианских островов адмирал и его спутники совершили еще одно значительное открытие — они достигли Филиппинских островов, доселе не известных в Европе. Во время пребывания на них моряки не только восстановили здоровье, но и пришли к выводу на основании бросавшегося в глаза богатства здешней земли, что наконец-то начнется прибыльная торговля и наступит конец всем неприятностям. Они считали, что больше всего им повезло на острове Себу, где Магеллан заключил кровный союз с местным вождем и даже уговорил его креститься. Приемы и фейерверки, пылкие богослужения и показательные бои — так проходил день за днем. Магеллан вынашивал честолюбивые планы, подготавливая колонизацию архипелага. Он уговорил местного правителя принять присягу на верность императору Карлу, и две тысячи островитян были обращены в христианство. При этом их окропили святой водой, а поселения «закостенелых язычников» сожгли.

До сих пор испанцам оказывали гостеприимство добровольно, теперь они стали добиваться его силой. На соседнем острове Мактан бежавшие вожди объединили вокруг себя непокорных. Пигафетту, всегда восприимчивого к любого рода чудесам, охватили мрачные предчувствия: «Ежедневно около полуночи над городом появляется черная-черная птица величиною с ворону, которая начинает кричать, как только приближается к жилищам. Тогда все собаки поднимают лай, и этот крик и лай не прекращаются в течение четырех-пяти часов. Туземцы никак не могли объяснить нам причину этого».

Магеллан тем временем был озабочен укреплением королевской власти. Он потребовал, чтобы правители окрестных островов покорились радже острова Себу и выплачивали ему дань, иначе они испытают на себе остроту испанских мечей. 27 апреля 1521 года он и еще шестьдесят членов экипажа высадились на островке Мактан, где их уже ожидали две тысячи вооруженных островитян. Войско жителей Себу, выделенное раджой в помощь Магеллану, он решил не использовать, оставив его поблизости: подданные раджи должны были быть безмолвными свидетелями блестящей победы. Речь, с которой он обратился к сопровождавшим его солдатам перед боем, свидетельствует о тщеславии, подтолкнувшем Магеллана к роковым действиям: он напомнил, как Кортес с двумя сотнями воинов разбивал стотысячные войска.

Смерть Магеллана на острове Мактин. Рисунок 1537 года

Спустя некоторое время человек, начавший первое в истории кругосветное плавание и проложивший первую морскую дорогу через Тихий океан, был мертв. Антонио Пигафетта, его верный и искренний почитатель, посвятил ему следующие слова: «Слава о столь благородном капитане не изгладится из памяти в наши дни. В числе других добродетелей он отличался такой стойкостью в величайших превратностях, какой никто никогда не обладал. Он переносил голод лучше, чем все другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, умел он разбираться в навигационных картах. И то, что это так и есть на самом деле, очевидно для всех, ибо никто другой не владел таким даром и такой вдумчивостью при исследовании того, как должно совершать кругосветное плавание, каковое он почти и совершил».

К сожалению, так и осталось невыясненным, когда Пигафетта написал эти строки. Но, судя по последнему замечанию, Магеллан принял решение обогнуть земной шар только в ходе своего выдающегося предприятия. И действительно, ни в одном из документов, написанных до отплытия из Санлукара, ни разу даже не упоминается о подобном намерении. Тем не менее такая идея логически должна была возникнуть у адмирала во время пересечения Тихого океана, поскольку он убедился в том, что, во-первых, Южное море оказалось значительно больше, чем предполагалось, и во-вторых, он встретил при транстихоокеанском переходе устойчивый юго-восточный пассат, который не дал бы кораблям вернуться на родину, поплыви они на восток.

Как и любое знаменательное деяние, оно стало искрой, воспламенившей множество других начинаний и идей, которые все вместе приписываются тому, кто первым взялся за дело. А деяние Магеллана поистине грандиозно. Он окончательно доказал шарообразность Земли, открыл доступ в западном направлении к океану, занимающему треть земной поверхности, и претворил в жизнь мечту Колумба достичь Востока, плывя на запад. Он привел доказательства того, что Южное море, открытое Бальбоа, — это не часть Индийского океана, а отдельный гигантский водный ареал и что Новый Свет представляет собой самостоятельную часть света, а не восточную оконечность Азии, как тогда думали. Экспедиция Магеллана, кроме того, подорвала португальское господство в Юго-Восточной Азии и способствовала созданию новой политической ситуации в мире, она сделала перец и мускатный орех, шелка и фарфор доступными для международного торгового рынка, укрепила господствующее положение Европы, начавшее складываться в период позднего средневековья, окончательно сформировала колониализм, зародившийся на берегах Африки.

Поступки Магеллана, как поступки всех незаурядных людей, мы в состоянии расценивать только применительно к своим собственным меркам. Ошибки, им совершенные, принадлежат его времени. Но одно можно сказать с уверенностью — это была личность, обладавшая силой подчинять своим стремлениям сушу и море, тьму и свет.

Великое приключение со смертью Магеллана не окончилось. Раджа острова Себу, чье войско в конце концов вступило в бой и прикрыло отход испанцев, предал своих новоиспеченных союзников. Сейчас уже невозможно установить, что побудило его к измене, но он пригласил капитанов Барбозу и Серрано на торжественный обед и приказал убить их и сопровождавших их матросов. Поскольку теперь было слишком мало людей, чтобы составить экипажи для всех трех кораблей, «Консепсьон» пришлось сжечь. «Тринидад» и «Виктория» под командованием Гонсало Гомеса де Эспиносы и Хуана Себастьяна де Эль-Кано после семи месяцев пиратства прибыли в ноябре 1521 года на Молуккские острова. Испанцы взяли на борт большой груз пряностей и хотели в декабре отправиться на родину, но «Тринидад» и его команда вынуждены были остаться, так как судно дало течь. Началась страшная и полная лишений одиссея «Виктории» через Индийский океан и вокруг мыса Доброй Надежды, в конце которой в Санлукар 6 сентября 1522 года прибыло только восемнадцать человек, в том числе Пигафетта и Эль-Кано. Из команды «Тринидада» на землю Испании снова ступили спустя пять лет, проведенных в португальских казематах, только Эспиноса и еще двое оставшихся в живых.

По возвращении «Виктории» испанский хронист Антонио Эррера писал: «Впервые корабль, подобно солнцу, обошел вокруг всего земного шара. То была величайшая новость, когда-либо слышанная со дня сотворения человека. Мужественному Магеллану принадлежит заслуга в идее и разработке плана плавания, в стоической последовательности, с какой он его придерживался и добился претворения в жизнь. Однако вся слава его завершения досталась Хуану Себастьяну де Эль-Кано».

Финансисты экспедиции были не в восторге, но все же остались удовлетворены. Когда доставленный «Викторией» груз пряностей был продан с аукциона и из выручки вычтены расходы на организацию экспедиции, чистая прибыль составила почти триста пятьдесят тысяч мараведи-доход, вообще-то говоря, не сказочный, но в конторах Фуггера и де Аро отнюдь не лишний. Куда более выгодное дельце обстряпал император Карл: в 1529 году он отказался от своих притязаний на Молуккские острова, правомерность которых плаванием Магеллана не была доказана, и уступил их Португалии за триста пятьдесят тысяч дукатов. Подчиненным досталась слава: де Эль-Кано (дель Кано) получил великолепный герб, на котором, кроме всего прочего, были изображены две скрещенные палочки корицы, гвоздика и земной шар, опоясанный девизом «Ты первым обошел вокруг меня». В сопровождении двух вооруженных телохранителей, ибо он жил теперь под постоянной угрозой покушений со стороны португальцев. он часто появлялся при дворе и в конторах королевских учреждений, где тщетно добивался выплаты ежегодной пенсии в пятьсот дукатов, обещанной императором. В конце концов в 1525 году он принял участие в экспедиции Гарсии Хофре де Лоайсм, которая на семи кораблях должна была повторить плавание Магеллана к «Островам пряностей», но окончилась провалом. Эль-Кано, бывшему в бухте Сан-Хулиан в числе мятежников, а потом удостоившемуся чести завершить самое смелое начинание в истории человечества, не было суждено совершить второе кругосветное плавание. Он умер в Тихом океане.