Осталось рассказать о людях, с которыми мы познакомились в ходе этого повествования, и о том, что с ними сталось.

Сначала о султане Альмансоре с Тидоре. Как мы уже узнали, его договор с испанцами оказался серьезным промахом. После того как Антониу ди Бриту приказал построить на Тернате форт, а Альмансор продолжал противиться признанию господства Португалии, войско, составленное из португальцев и жителей острова Тернате, атаковало Тидоре. Нападающим не удалось захватить главный город острова, и после многих безрезультатных атак они повернули на Мариако, резиденцию правителя, расположенную у вулкана Тидоре. Этот военный поход был успешный. Благообразная, укрепленная местность была разорена и предана огню. Альмансор запросил мира, который был ему дарован Гарсией Эирикишем, новым наместником Португалии на Молуккских островах, только летом 1525 года. Однако то был «мир скорпиона»: Гарсиа приказал португальскому врачу, к которому обратился за помощью больной султан, отравить Альмансора. И в то время, когда жители Тидоре еще проводили траурные церемонии по умершему правителю, португальцы напали на их главный город и сожгли его. Весь остров был разграблен, население бежало к подножию вулкана. Поэтому понятно, что жители Тидоре встретили прибывшие в декабре 1526 года испанские корабли всеобщим ликованием и приняли участие в строительстве крепости, которую начали возводить испанцы. Как оказалось впоследствии, преемники Альмансора снова сделали ставку не на ту карту.

И другому коронованному лицу, императору Карлу, острова Пряностей даровали мало радости. Вначале он договорился с королем Жуаном III (1521–1557), правившим Португалией, о создании комиссии, в которую войдут компетентные ученые. Они должны будут определить, к испанской или португальской сфере влияния относятся Молуккские острова. Во всяком случае, совет, в который вошли такие видные специалисты, как Себастьян Кабот, Фернандо Колон, младший сын первооткрывателя Нового Света, и Хуан Себастьян де Элькано, не мог прийти к единому мнению. Это объясняется тем, что не могли установить географическую долготу островов, а также не было известно, чему равно расстояние между географическими градусами. Например, Фернандо Колон, отстаивавший ошибочное учение отца об общей картине мира, во время переговоров доказывал, что не только Молуккские острова, но и Индия и Аравия относятся к территориям, на которые должна распространяться прерогатива испанского владычества. Как можно было заранее предположить, комиссия закончила работу, так и не найдя приемлемого решения.

Это произошло через два года после завершения первого кругосветного плавания. А когда последующим экспедициям к островам Пряностей под руководством Гарсиа Хофре де Лоайсы и Альваро де Сааведры Серона не удалось добиться значительного успеха, Карл 1 решил заключить договор (Сарагоса, 1529) согласно которому должен быть осуществлен новый передел мира. Тем самым он отказывался от притязаний на Молуккские острова и все области, простирающиеся на семнадцать градусов долготы к востоку от островов Пряностей, а значит, и от Новой Гвинеи, открытой три года назад. Португальская корона выплатила ему за этот отказ 350 000 дукатов. Так уж получилось, что предприятие Магеллана было оплачено вторично. «Золотоносные острова, которые он, помимо прочего, открыл для своего императора, были присоединены к Испании только в период правления преемника Карла 1. Поэтому они носят его имя — Филиппины. В то время колонизация Америки больше всего поглощала силы Испании; наверное, это и стало причиной, заставившей Карла отказаться от далеких Молуккских островов.

Подобное решение должно было весьма раздосадовать банкира Кристобаля де Аро. Легко представить, с какой радостью узрел деятельный купец груз пряностей, доставленный на «Виктории». Поначалу все выглядело так, будто бы подобные оказии еще повторятся. Скоро Аро основал в Ла-Корунье Каса де эспесьериас (Палату пряностей), которой стал управлять на правах фактора. Император Карл предоставил ему исключительные привилегии, в частности установление цен на пряности, освобождение его кораблей от всяческих таможенных сборов за швартовку в гаванях, а также; от пошлины и налогов. В свою очередь Аро соглашался финансировать будущие экспедиции с целью достичь Молуккских островов и обеспечивал предприятие платежеспособными заимодавцами с обширными связями. В 1525 году он стал главным финансистом армады Лоайсы, внеся пай 1,2 миллиона мараведи. И даже банкиры Фуггеры, с которыми он был тесно связан, рискнули снова вложить в дело 10 000 дукатов. Однако экспедиция потерпела фиаско. Только четыре из семи отправившихся в плавание кораблей достигли Тихого океана, только один — Молуккских островов. Экипажу этого единственного корабля пришлось пережить то же самое, что и людям Эспиносы. Лишь восемь моряков после длительных мытарств по португальским тюрьмам сумели в 1536 году вернуться в Испанию, для Аро это не явилось уничтожающим ударом, но впредь он вкладывал деньги более осмотрительно. Когда в апреле 1526 года четыре каравеллы под командованием Себастьяна Кабота вышли в просторы Атлантики и взяли курс на запад, чтобы проследовать по пути, указанному Магелланом, Аро предоставил возможность группе банкиров, которые вели дела в Севилье, дать взаймы нужную сумму. Но дело обернулось таким образом, что его сдержанность целиком и полностью оправдалась. Начинание Кабота закончилось уже у бразильского побережья катастрофическими потерями.

В 1527 году дошла очередь до Эрнана Кортеса. Он захотел проложить морской путь между Мексикой и Молукками. Отправленный им на Молуккские острова Альваро Сааведра Серон, можно сказать, достиг цели. Однако на обратном пути его постигла неудача, он все-таки не смог преодолеть постоянные противные ветры. Груз пряностей, корабль и его команда попала в руки португальцев. Кристобаль де Аро в этом предприятии участия вообще не принимал. Можно предположить, что так произошло из-за возникшего на некоторое время тесного делового контакта между ним и епископом Хуаном Родригесом де фонсекой, который в 1522 году пытался оклеветать Кортеса и лишить власти. В этой ситуации Фонсека сам оказался поверженным. Когда-то могущественнейший политик Испании, мнимый дядя Хуана де Картахены, Фонсека закончил свои дни никому не известным кабинетным ученым. Ну а Аро был слишком благоразумным дельцом, чтобы позволить втянуть себя в эту интригу. Конечно, кроме борьбы с Фонсекой, могли быть и другие причины, побудившие Кортеса к этой самостоятельной атаке на Молуккские острова. Когда Карл У запретил все последующие плавания на Молукки и Каса де эспесьериас была распущена, закончилась также деятельность Аро в роли поборника и финансиста исследовательских плаваний.

Что сталось с Руем Фалейру, отчасти было уже упомянуто. После того как двери португальских казематов перед ним раскрылись, он вернулся в Испанию. Обещание предоставить ему возможность руководить экспедицией не было выполнено. Во всяком случае, позже ему была назначена пенсия, что позволило обману- тому вести приличное существование. Он и в самом деле уже не был в состоянии претворить свои планы в жизнь. Руй Фалейру умер предположительно в 1556 году, лишившись рассудка, он был до такой степени буйным, «что, бывало, пятеро мужчин не могли его скрутить».

Алвару ди Мишкита, бывший капитан «Сан-Антонио»., все еще томился в тюрьме, когда «Виктория» прибыла в Севилью. Заступничество Элькано обеспечило ему свободу, но не защитило его поруганную честь. Противник Мишкиты Эстебан Гомес остался не только безнаказанным, но и получил высочайшее одобрение. В 1524–1525 годах он искал Северо-западный проход в Тихий океан, спустя девять лет ему был пожалован фамильный герб за якобы «свершенные во время исследовательского плавания Магеллана достойные признания деяния».

Судебные заседатели проявили себя столь же пристрастно, как и в упомянутой афере, и во время процессов за наследство Магеллана. Так как его сына Родриго и жены Беатрис более не было в живых, а родные в Португалии не предъявили своих притязаний, этим делом занялись тесть Магеллана Дьогу Барбоза и его сын Хайме. Дьогу Барбоза скончался в 1525 году, так и не успев узнать, что в том же году королевский трибунал признал его наследником всех значительных денежных сумм и привилегий, которые были когда-то обещаны Магеллану. Однако несмотря на благоприятное завершение дела, его преемники не получили ни одного мараведи из королевской кассы. В 1796 году возник новый правовой спор относительно их претензий, тоже безуспешный. То было последнее разбирательство. Ни брат Магеллана Дьогу ди Соуза, ни сестра Тереза не сделали даже попытки отстоять права, оговоренные в их пользу завещанием Магеллана. У них были весьма веские основания так поступить: король Мануэл, снедаемый жаждой мести, приказал разбить вдребезги герб Магальяйншей, украшавший дорогу к его резиденции в Саброзе.

Хуану Себастьяну де Элькано была назначена ежегодная рента в пятьсот дукатов, Франсиско Альбо и Мигель де Родас также получили щедрое вознаграждение. Родаса, шкипера «Виктории», император Карл лично возвел в рыцарское звание. То, что потерял один, получил другой. Скоро Элькано было дозволено ввести для своего рода пышный герб, на котором были изображены замок — символ Кастилии, палочки корицы, мускатные орехи и гвоздика. Над щитом с этими изображениями красовались шлем и земной шар; лента с девизом «Ты первым обошел вокруг меня» обвивала щит. К сожалению, Элькано сам во многом опорочил славу, им заслуженную. Когда в октябре 1522 года судебная палата в Вальядолиде занялась выяснением некоторых обстоятельств плавания, например событий в бухте Сан-Хулиан, смерти Магеллана и других, баск неоднократно ложно приписывал бывшему генерал-капитану низменные побуждения и безрассудность. Такие заявления порочили память умершего, которому он раньше, в письме к императору, все-таки отдал должное. Вполне могло бы получить поддержку утверждение, что военный поход Магеллана против Силапулапу поставил под угрозу дальнейший ход плавания. За это он дорого заплатил. Но для чего Элькано выдвинул обвинение, будто генерал-капитан проявил себя врагом Испании? В угоду императору? В угоду судьям? Сам Хуан Себастьян де Элькано вскоре убедился, чего стоят приятно звучащие фразы, когда ему снова и снова тщетно пришлось требовать обещанную императором ренту. Одновременно он на самом себе испытал, сколько кругом опасностей для жизни великого человека: в мае 1524 года он выпросил у Карла У двух вооруженных телохранителей для постоянной охраны своей особы. На следующий год Элькано стал командиром одного из семи кораблей, с которыми Гарсиа Хофре де Лоайса должен был отправиться на Молуккские острова. Генерал-капитан Лоайса умер в Тихом океане. Его преемник Элькано пережил его всего на неделю. 4 августа 1526 года где-то в районе экватора его тело было предано водам океана.

Гонсало Гомесу де Эспиносе тоже была обещана ежегодная рента в 300 дукатов, которую он ни разу не получил. Вместо этого власти предержащие поведали ему, что он не может претендовать на денежное возмещение за то время, что находился в португальском плену, ибо в означенный период не состоял на службе у Испании. В 1528 году он начал с того, что предъявил судам иск и потребовал удовлетворить свои притязания. Нет никаких сведений, чем кончилось дело. Только еще один раз, в 1550 году, в документах встречается его имя. Тогда он, в возрасте шести- десяти лет, состоял инспектором кораблей, следовавших из Испании в Новый Свет.

Довольно редко упоминается о судьбе индонезийцев, попавших в Европу на «Викторию>. Из тринадцати человек, покинувших с Элькано Молуккские острова, только пятеро пережили опасности и тяготы плавания в Испанию. Четверо из них отправились с армадой Лоайсы в путь, чтобы вернуться назад на родину, одного задержали. Как сообщает историк Овьедо, это произошло потому, что индонезиец во время пребывания в Испании раздобыл определенные сведения:

«Сразу по прибытии в Испанию тот человек направил все силы на то, чтобы разузнать, сколько реалов составляют один дукат и сколько мараведи в одном реале. Он часто посещал торговцев пряностями, и у него вошло в привычку тут и там покупать по щепотке перца, и таким способом он досконально узнал, каковы в нашей стране цены на пряности. В результате он стал настолько хорошо разбираться в вопросе, что испугались его знаний. Вот так он сам лишил себя возможности возвращения на родину».

А что с Антонио Пигафеттой, смелым, добросовестным, любознательным хронистом первого кругосветного плавания?

«Я отправился в Вальядолид и преподнес Его святейшему величеству дону Карлу не золото, не серебро, а кое-что не менее ценное: помимо прочих вещей, я передал ему книгу, в которой день за днем собственноручно отобразил все события и происшествия нашего плавания».

Видимо, Пигафетта избегал являться на аудиенцию к королю вместе с Элькано. По его свидетельству, он покинул Вальядолид, едва только представилась такая возможность. Вполне вероятно, что он не желал присутствовать при чествовании человека, которого не уважал. Именно его поистине достойный короля подарок, к сожалению, не сохранился в потоке времен. Из Вальядолида итальянец направился в Лиссабон и рассказал королю Жуану III о своих приключениях, и, наконец, он посетил регентшу Франции Луизу Савойскую, которой подарил «несколько вещиц с противоположной стороны Света». В феврале или марте 1523 года он появился при дворе в Мантуе, в ноябре его принимали дожи Венеции. Без сомнения, уважаемый и почтенный рассказчик в этот промежуток времени посетил родной город Виченцу, где усердно занялся дополнением и копированием своих путевых заметок. После возвращения из Венеции он был приглашён в Рим папой Климентом 3 — всем было любопытно услышать о чудесах Восточной Азии. Наверное, во время той аудиенции Пигафетта и получил испрашиваемое разрешение на печатание его книги, а также благословение папы. Судя по письму Пигафетты в феврале 1524 года маркизу Мантуи, он действительно получил и то и другое, но по неизвестным причинам рукопись не была напечатана.

По пути в Рим Пигафетта встретил Великого магистра своего ордена, прибывшего в Италию после того, как рыцари ордена иоаннитов вынуждены были покинуть Родос, спасаясь от турецкого нашествия. Магистр, видимо, использовал представившуюся возможность и попросил у своего подчиненного список его произведения, так как экземпляр копии, который был использован в нашем повествовании, имеет довольно пространный заголовок: «Плавание на кораблях, обнаружение Юго-Восточной Индии, равно как и Молуккских островов, где растет гвоздичное дерево. Описано Антонио Пигафеттой из Виченцы, рыцарем Родосским. Начато в год 1519. Посвящается высокочтимому и благородному вельможе Филиппу Вилье де Лиль-Адану, славному Великому магистру Родоса, моему многоуважаемому повелителю, от Антонио Пигафетты, гражданина Виченцы и Родосского рыцаря>.

Это счастье, что рукопись или список с нее сохранились, ведь хотя неоднократные усилия Пигафетты издать рукопись в Венеции (август 1524 г.) не встретили препятствий, но почему-то книга так и не вышла в свет. В настоящее время в мире существуют еще четыре рукописных экземпляра сообщения о плавании, в ходе которого впервые был обогнут земной шар. Один экземпляр написан на венецианском диалекте итальянского языка, все остальные написаны по-французски. Вопрос о том, есть ли среди этих экземпляров оригинал или какое изложение наиболее близко к тексту автора, оставим на рассмотрение экспертов. Можно предположить, что Пигафетта писал по-итальянски, но не следует забывать, что его магистром был француз и официальным языком ордена был французский, — всем четырем рукописям предпослано посвящение Вилье де Лиль-Адану.

В рамках нашего повествования было бы, конечно, интереснее всего узнать, как сложилась судьба Антонио Пигафетты дальше. Это как раз и неизвестно. Существуют две противоречащие друг другу версии о его кончине. Согласно одной, он вернулся в 1536 году после сражений в Тунисе с турками назад в Виченцу и там умер. Если исходить из другой, то он закончил свое существование в 1534 или в 1535 году на острове Мальта, предоставленном Карлом У ордену иоаннитов. Книгу, которая, как он надеялся, должна была послужить тому, что «потомки не забудут мое имя», пощадили и горение, и гниение, и разбой, и война. Чем бы было дело без слова?

Действительно, деяние, свершенное всеми названными людьми и их соратниками, непревзойденно. Оно — единственное в своем роде и может быть сравнимо, да и то довольно приближенно, с подвигом человека, первым облетевшего нашу планету на космическом корабле. Ведь тогда было практически установлено, что Земля — шар. И хотя об этом догадывались уже античные ученые, наблюдавшие круглую форму тени Земли на Луне, но планету нужно было обогнуть, чтобы доказать этот факт. В результате было установлено, что области антиподов на самом деле существуют. А ведь один из отцов церкви иронически заявлял, что быть того не может, чтобы люди жили вверх ногами и вниз головами, да кому придет на ум всерьез задумываться о местностях, «где все вещи перевернуты и низ есть верх, а верх есть низ, деревья растут в другую сторону, а дождь, град и снег выпадают вверх». Еще в 1490 году испанский консилиум возражал Колумбу, что весьма сомнительно, сможет ли корабль вернуться назад в Европу, даже если он достигнет области антиподов. Показательным и обнадеживающим оказалось и то, что множество чудовищ в человеческом и зверином облике, которые в течение столетий были непременными персонажами романтической литературы и изустных преданий, во время всего плавания ни разу не были встречены. Оказалось, что Земля, произрастающие на ней растения и обитающие на ней живые существа могут быть изучены, они находятся по отношению друг к другу в определенной взаимосвязи, основные законы которой познаваемы.

Отчетливее, чем раньше, люди стали представлять себе истинное соотношение суши и воды на земной поверхности. Распространенное заблуждение, значительно преуменьшавшее размеры земного шара, было исправлено. Наконец-то был найден западный морской путь в Азию, на поиски которого отправлялись раньше иберийские, скандинавские и английские экспедиции. По крайней мере для южной части Нового Света стало совершенно очевидным то, что подозревали уже современники Колумба: к трем известным континентам присоединился четвертый. И хотя картографы продолжали длительное время изображать Америку в виде гигантского азиатского языка суши, поскольку западное побережье Северной Америки еще не было исследовано, для живых умов уже было достаточно оснований внести серьезные поправки в принятую картину мира. Это относилось не только к суше, но и к водным поверхностям. до сих пор на картах господствовали Атлантический и Индийский океаны. Васко Нуньес де Бальбоа назвал открытый им Тихий океан заливом Сан-Мигель или по аналогии с Северным морем, обозначающим Атлантику, — Южным морем, до такой степени он был введен в заблуждение устаревшими представлениями. Теперь тяжкое плавание Магеллана и его товарищей через Тихий океан доказало, что этот предполагаемый залив на самом деле огромный океан, а не восточная бухта Индийского океана. Сравнение глобусной карты, выполненной Иоганном Шёнером в 1523 году, с его изображением западного полушария 1515 года показывает, какой колоссальный шаг вперед сделала тогда география. И несмотря на то, что Азия на ней охватывает весь американский север, а обломки большого неведомого континента покрывают южное полушарие, все-таки отчетливо прослеживается расположение континентов и протяженность океанов. Тихий океан — в 1515 году Шёнер отвел для него на карте поверхность только в пару градусов долготы — вырос в Мировой океан.

Волнение охватило ученых Европы. Не слишком большое значение придавалось теперь плаванию Ясона в Колхиду, а странствия Одиссея сравнивались с делами нынешних аргонавтов. И по мере того, как мерк блеск античных мифов, утрачивалась и вера в учение Птолемея, который так долго был «оракулом всех географических наук». Многие издания огромными тиражами распространили весть о самом выдающемся предприятии в истории морских открытий человечества, К первым публикациям на эту тему, вышедшим из немецких типографий, можно отнести листовку без даты, имеющую приблизительно такое название: «Прекрасные новые известия, полученные только что Его императорским величеством из Индии», письмо Максимилиана Трансильвана «О Молуккских островах») (1523) и послание Шёнера «О недавно открытых островах» (1523) с упомянутой выше картой. Вряд ли можно вообще переоценить сколь неслыханное, столь простое и проницательное наблюдение, с которым эти документы знакомили читателя: мир в прямом смысле слова познаваем, человеческий дух и воля в состоянии разгадать все загадки земли и неба.

И наконец, в результате первого кругосветного плавания были созданы дальнейшие предпосылки для политического и экономического господства стран Европы над другими государствами. Но между прочим, колониальная эра уже давно началась и сложившееся превосходство Европы основывалось на более высоком уровне социально-экономического, научного, технического и культурного развития европейского позднего средневековья. Прошло лишь четыре десятилетия, и был открыт морской путь между Центральной Америкой и Филиппинами; теперь европейская торговля охватила весь мир. Какого рода был тот товарообмен, кто давал, а кто брал, хорошо известно. Если рассматривать эту проблему в историческом смысле, то этот товарообмен принес двум государствам, которые вывели конкисту на мировую арену, мало пользы. Реконкиста, имевшая изначально прогрессивные цели национального объединения под единой державной властью — процесс, который должен был бы, собственно, прекратиться с победой буржуазии над феодализмом, — превратилась в конкисту, ставшую в свою очередь проводником прошлого. Обусловленное реконкистой позднефеодальное развитие, бесконечный угар крестовых походов привели к преувеличению значения военно-феодальной концепции государства, к анахроничной политике всеобщей империи, которую проводили в жизнь Габсбурги, сидящие на испанском троне. Зачатки капиталистического развития были подорваны.

«В 1700 году в Испании насчитывалось 625 000 дворян, но едва ли более 300 ткацких станков… И в то время, как, например, английская корона запретила экспорт золота и серебра, а также препятствовала вывозу шерсти-сырца и таким образом создала действенную государственную систему, защищавшую становление единой национальной индустрии, Испания открыла рынок для изделий экономически развитых стран, проникших таким способом в колонии. Испанские дельцы довольствовались прибылью от оборота капитала, набивая собственные кошельки сейчас же и наиболее туго» (А. Антковяк).

В том была их заслуга, но не добровольная: поток сырья и ценностей, захлестнувший Иберийский полуостров, способствовал накоплению капитала в других европейских странах и тем самым их общественному развитию. Испания и Португалия же, с 1580 года объединенные под одним скипетром, напротив, после своего «золотого века», длившегося едва ли столетие, погрузились в историческую тьму. И пробудились они только тогда, когда войска Наполеона вторглись на Пиренейский полуостров.

Общеизвестно, к каким зверским методам, выполняя свою «историческую миссию», прибегали конкистадоры. Но часто забывают, что их методы мало чем отличались от образа действий, например, Нидерландов на Молуккских островах. Все это бросает тень на мужественного генерал-капитана, но ни в коей мере не умаляет ни его славу, ни славу его смелого преемника, его, деятельного хрониста и многих безымянных героев, которые когда-то подняли паруса в Санлукар-де-Баррамеде.