Храм, созданный моим воображеньем, Был золотым с подножья до вершины. Глупец! Всё рухнуло в одно мгновенье, Зачем тебя я слушал, бог наживы!

Луиш ди Камоинш. «На смерть португальца, погибшего в Африке»

Посланцам короля Манузла в Индии пришлось убедиться, что их товары здесь не ценятся. Индия не та страна, где можно как на Африканском побережье, менять коралловые бусы на з(лото или, того хуже, безнаказанно устраивать охоту на рабов. Когда Вашку да Гама предстал на аудиенции перед раджой (самудрином) правителем Каликута. — его казначей насмешливо отказался принять подарки европейцев. Пристыженные португальцы убедились, как строго соблюдается здесь коммерческий уклад давно заведенный арабскими купцами, когда европейские ткани. безделушки и их святая вера ни во что не ставятся. Чувствовали себя при этом да Гама истинным первооткрывателем? В Ка: ликуте он встретил многих, кто прекрасно владел итальянским и испанским языками, знал, откуда он прибыл, и видел в нем только морского разбойника, стремившегося обобрать купцов. торговавших на всем пространстве от Индии до Александрии. Однако ему не дано было увидеть, как Колумбу, людей, в страхе падающих ниц перед «белыми богами».

Вашку да Гама и его последователи вынуждены были здесь воевать, бесцеремонно используя те немногие преимущества, которые могли сыграть им на руку: феодальную раздробленность Индии, раздоры между мусульманскими султанами на севере, между империей калцкутского раджи и индуистским государством Виджаянагар на юге. Учитывались дерзкая смелость португальских солдат, их более совершенное оружие и могучие, но ходкое корабли с пушками, изрыгающими огонь. И еще одно средство пускалось в ход зверская жестокость. «Счастье, что всевышний создал португальцев меньше, чем тигров и львов, иначе бы они уничтожили весь род людской», — гласила индийская поговорка того времени. Эта действительно так, ведь для португальцев речь идет о большем. нежели о лишении мусульманских купцов их привилегий. дело касается гигантских барышей. попадавших до сего времени в сундуки индийских. персидских, египетских, турецких и венецианских торговцев. Количество перца. корицы, имбиря или гвоздики, которое можно получить в Каликуте за 1О—20 дукатов, в Венеции, например, стоит уже 100 дукатов. Приблизительно так же обстоят дела с другими ценными товарами с Востока. Сейчас Португалии представилась удачная возможность несколькими решительными взмахами меча разрубить существующую торговую сеть и потом заполучить все то, что до сих пор загребали другие: торговую пошлину, подорожные налоги и остальные доходы от торговли.

Отъезд Вашку да Гамы с Малабарского побережья походил на бегство. Педру Алвариш Кабрал поначалу тоже вынужден был беспомощно сносить поведение купцов-соперников, которые мешали ему загрузить корабли пряностями. пытались всячески задержать его до тех пор, пока с муссоном через Красное море не прибудут арабские купцы-мореходы и не выдворят непрошеных пришельцев. Он испробовал и ценные подарки, и силу, а добился лишь того, что враждебно настроенные мусульмане напали на португальскую факторию, недавно заложенную в Каликуте. Погибло пятьдесят европейцев. Кабрал отомстил. Два дня кряду он вел обстрел города из корабельных пушек, причем пострадали, конечно, ни в чем не повинные люди. Правда, это вызвало широкое одобрение противников раджи Каликута. Кабрала торжественно встретили в Кочине и Каннануре там он, наконец, получил желанные пряности.

За ним в 1501 году последовала эскадра из четырех кораблей под предводительством Жуана да Новы. Он закупил в Кочине и Каннануре много специй, а также нанес поражение каликутскому флоту.

Потом, в 1502 году, снова появляется Вашку да Гама, но на этот раз уже не в роли открывателя и просителя, да и подарки он везет странные. Арабские торговые корабли, повстречавшиеся в пути, он приказал захватить и поджечь; один из них пошел ко дну со всеми находящимися на нем людьми, всего двести человек мужчин, женщин, детей, — совершавших паломничество в Мекку. Когда его флот оказался в виду Каликута, на реях все еще болтались повешенные. Он потребовал от раджи, чтобы тот изгнал из своего государства всех арабов это приблизительно пять тысяч семей, — но, поскольку правитель не уступил, португальцы начали лютовать словно одержимые. Восемьсот пленных, так утверждает хронист, подверглись зверским истязаниям — им отрубили носы, уши и руки. Потом отрубленные части тела бросили в одну лодку, изувеченные, дергающиеся туловища в другую. Несчастным связали ноги и выбили зубы, чтобы они не могли перегрызть связывающие их путы, затем их облили маслом и подожгли. Лодки с ужасным грузом стало сносить к берегу, ярко озаренному отблесками артиллерийского огня, опустошавшего город. Кого же удивит, что каравеллы Вашку да Гамы покидают на этот раз Малабарское побережье груженные до отказа! Впрочем, не все: один конвой под командованием Висенти Содре отстал от остальной эскадры, чтобы подстерегать у выхода из Аденского залива арабских мореходов.

В 1503 году, как раз тогда, когда да Гама возвращается на родину и король Мануэл награждает его титулом графа Видигейрьт, Франсишку и Афонсу Албукерки закладывают в Кочине форт Сантьяго. Те сто двадцать португальцев, которые под руководством дуарти Пашекуша остались защищать первый оплот Португалии на индийской земле, проявили себя столь же смелыми воинами, сколь жестокими оказались подчиненные да Гамы. Они с местными союзниками, предоставившими для защиты крепости пять тысяч человек, отбили в 1504 году много нападений каликутского раджи. Его войска насчитывали семьдесят тысяч солдат, сто шестьдесят кораблей и триста восемьдесят орудий. Атаки с суши и моря, брандеры и плавающие крепости не смогли вытеснить португальцев с труднодоступного клочка земли, где они утвердились. Нападающие не учли несоизмеримо большую точность попадания европейских пушек и не могли ничего поделать со стойкостью и мужеством Пашекуша и его соратников, подогреваемых фанатизмом и алчностью. В конце концов эпидемия заставила осаждающих убраться восвояси. «Краеугольный камень португальского владычества в Индии остался цел и невредим. В ближайшее время кое-кто из правителей на Малабарском побережье тайно или явно изыскивает возможности сближения со зловещими чужестранцами, тем более что Лопу Суариш еще в том же году появился у Каликута и снова обстрелял многострадальный город из своих корабельных пушек.

Именно в 1504 году Магальяйнш наконец обратился к своему королю с просьбой освободить его от службы при дворе и позволить отплыть в Индию с Франсишку ди Алмейдой — будущим вице-королем. Мануэл дал согласие. 17 декабря бывший паж Фернан ди Магальяйнш, а ныне собресальенте во флоте ди Алмейды появился у Домингу Мартинша, нотариуса из Белена, чтобы заверить и оставить на хранение свое завещание. Этот рукописный текст в отличие от составленного позже в Испании документа, выражающего последнюю волю Магальяйнша, кажется, начертан им собственноручно. Но завещание все же мало говорит о его характере. На случай, если он не вернется из Индии, Магальяйнш завещает все свое имущество сестре Терезе, ее мужу Жуану да Силва Теллишу и их сыну. Он обязует Силна Теллицiа включить герб Магальяйншей в изображения на своем родовом щите. Поместье Кинта-ди-Сота он отписывает в пользу церкви в Саброзе. За это должно быть отслужено двенадцать месс по одной в год за упокой его души. Кроме того, он просит: «Если я умру на чужбине или на корабле армады, с которой. продолжая верой и правдой служить моему повелителю, высочайшему и могущественнейшему королю Мануэлу, да продлит господь его ДНИ, направляюсь в Индию, то прошу похоронить меня как простого матроса. Мою одежду и оружие прошу отдать корабельному священнику, чтобы он отслужил три заупокойные мессы».

В первые весенние дни 1505 года Фернан ди Магальяйнш прощается с Лиссабоном, этим лабиринтом на семи холмах, где он провел юность. Он прощается с крутыми переулками между высокими, отбрасывающими густую тень домами: от их фасадов эхом отзываются пронзительные крики ремесленников, Торговок рыбой и звуки свирели, которыми пытаются привлечь внимание прохожих точильщики; прощается с Алфамой этим экзотическим уголком, где мавританские арочные проезды чередуются с внутренними двориками, великолепно разукрашенными изразцами.

Город уже совсем не похож на тот, каким его увидел двенадцатилетний паж. Пальмы, саженцы которых доставили из сенероафриканских владений, окаймляют только что застроенные улицы. Роскошные здания вытесняют и поглощают жилые кварталы бедняков, окруженные хлопающим на ветру бельем, развешанным для просушки. Там, где раньше можно было видеть преимущество рыбацких жен в черных одеяниях — они считали себя вдовами. пока их мужья оставались в море, — сегодня встречаешь праздно гуляющих знатных дам в роскошных платьях из шелка и парчи.

Очень изменился и Белен гавань, расположенная перед Лиссабоном, где стоит готовый к отплытию флот ди Алмейды. В 1499 году там, где еще Генрих Мореплаватель воздвиг часовню в честь девы Марии, король Мануэл начал строительство монастыря иеронимитов8. Здесь молился да Гама перед выходом в свое первое плавание, здесь, в начальном пункте португальской экспансии, были упокоены под высоким надгробием его останки, а рядом — останки Луиша Важа ди Камоинша, знаменитого португальского поэта, воспевшего величие подвигов и страдания мореплавателей, искавших дорогу в Индию. Монастырь иеронимитов не слишком гармоничное произведение архитектурного искусства. Самое прелестное, что в нем есть — водоемы со скульптурами львов в крытых галереях, — заимствовано, видимо, из мавританского стиля. Все остальное — каменные украшения в виде розеток, фрески куполов, напоминающие переплетения снастей, — производит, с одной стороны, впечатление излишества, с другой — кажется, что все это порождено непомерной спесью.

Ранним вечером 25 марта 1505 года Фернан ди Магальяйнш стоит коленопреклоненный, как и многие отбывающие с Ди Алмейдой, перед алтарем в Белене. для беседы со всевышним много причин. Магальяйнш завербовался на трехлетнюю службу в Индию, где сразить, кроме холеры и лихорадки, его могут еще стрелы и мечи. Цинга и штормы в те времена нередко уносили не менее половины команд. А на сей раз гороскопы лиссабонских астрологов что-то уж чрезмерно мрачны. Но ни предстоящие трудности, ни какие-либо иные причины не в состоянии запугать полторы тысячи солдат, двести канониров, четыреста матросов, четыреста ремесленников и собресальенте, которые спустя день на двадцати двух кораблях покидают, Белен и спускаются вниз по Тежу. до самой банки у устья реки их сопровождает король. Уже во время подготовки к экспедиции Вашку да Гамы можно было почти ежедневно видеть в гавани короля Манузла. Вот и теперь он лично ободряет каждого из своих капитанов.

Мануэл Счастливый знает, что делает: мусульманские владыки пожаловались папе римскому на зверства и разбой португальцев и пригрозили разорить гроб господень, к тому же султан Египта собирает флот, и, что опаснее всего, этой подготовкой к военным Действиям руководят могущественнейшие венецианские купцы, получавшие до сих пор основные барыши от торговли с Восточной Азией. Рассказывали даже, что венецианские канониры обучают экипажи арабских военных кораблей и купеческих судов. Как бы там ни было, но, чтобы овладеть индийскими пряностями и драгоценностями, нужно пускать в ход более жесткие меры. для этого и учреждалось в Индии вице-королевство, направлялись туда грандиозные вооруженные силы, привлекались средства банкиров Фуггеров и Вельзеров. Этим же определялось морское тщеславие Манузла. Инструкции, полученные Алмейдой, однозначны: от Софалы до Ормуза, от Кочина до Баб-эль-Мандеба — везде он должен стереть с лица земли мусульманские укрепления и заложить в общей сложности шесть португальских крепостей. Они поднимутся преимущественно на небольших островах, расположенных неподалеку от материка. Алмейда должен преследовать все торговые суда, капитаны которых не могут предъявить так называемых карташей разрешения купцам на торговлю в этих местах. Выдавать карташи впервые начали во время правления Алмейды. И, наконец, он должен после того, как будет в достаточной степени продемонстрирована его военная мощь, заключить политические и военные союзы. При этом безразлично, какого вероисповедания придерживаются его будущие партнеры. В отношении веры Мануэл, даже если бы хотел, не имел возможности быть слишком щепетильным, ведь уже тогда можно было предвидеть, что, хотя Португалия и будет контролировать Ост-Индию, тем не менее, она никогда не сможет полностью ее покорить.

Сначала флот ди Алмейды входит в гавань Портудал, расположенную к югу от островов Зеленого Мыса. Там запасают питьевую воду, и флот делится на две эскадры. Одной предстоит, как только будет обойден мыс доброй Надежды, военный поход на Восточноафриканское побережье. Вторая эскадра получила задание без промедления плыть к острову Анджидива, что расположен южнее сегодняшнего Карвара, там закрепиться и ожидать другие корабли. Но прежде, чем все это произойдет, Фернан ди Магальяйнш и все те, кто впервые держат путь в Индию, успеют узнать, как убога и сурова жизнь рыцаря, ступившего на «стезю господню». Питание на борту крайне скудное, а вода вскоре протухла; у южной оконечности Африки кормчие сбились с курса, и корабли оказались на пять градусов южнее намеченного курса. Тем самым они подвергли команды суровому испытанию корабли попали в область неистовых штормов, характерных для этого района в зимнее время. В результате лишь шесть судов сумели обогнуть мыс, в том числе корабль Алмейды — его целью была Индия.

По сообщениям многих хронистов, между 20 и 26 июля 1505 года кормчие флотилии, решив, что мыс уже обойден, сменили курс на северо-восточный. Но вновь обрушившийся ураган изодрал в клочья паруса одной из каравелл, вырвав их из шкаторин; трех человек бушующие волны смыли за борт. Потом, наконец, воцарилась хорошая погода. Франсишку ди Алмейда может считать себя счастливчиком. В Атлантике и Индийском океане до сих пор были разбиты только два корабля, которые пришлось бросить, потому что они пришли в негодность.

В середине июля флот бросил якорь у островов Примейраш близ побережья Мозамбика, где намечалась короткая стоянка. Пребывание на островах, почти безводных, поросших казуаринами и густым кустарником, необходимо не столько для отдыха команд, сколько для приведения в порядок кораблей и бортовой артиллерии, так как ближайшая цель плавания — Кильва. 22 июля восемь судов, остававшихся еще с Алмейдой, достигли этой гавани — одного из важнейших центров восточноафриканской торговли ЗОЛОТОМ, медью, слоновой костью, рабами, медом, носком и кожами. В 1502 году Вашку да Гама навязал шейху Кильвы договор, Обязывавший его отдавать предпочтение португальским кораблям и систематически выплачивать дань. Но уже в 1504 году правитель Кильвы посчитал себя достаточно сильным и отказался выплатить дань Лопу Суаришу, возвращавшемуся на родину. И сейчас шейх действует отнюдь не как покорный верноподданный. Алмейда без промедления реагирует. Утром 24 июля, еще в сумерках, пятьсот закованных в латы португальцев высаживаются на берег. Прошло совсем немного времени, и первый бой Магальяйнша и других собресальенте был уже позади. Город, вместивший под своими крышами двенадцать тысяч человек, его богатства, стада, плантации, склады, полные товаров, — все разграблено. Вся добыча вместе с другим награбленным добром будет позже продана в Индии с аукциона. Не успели писари подсчитать количество захваченной меди и слоновьих бивней, как Алмейда уже распорядился заложить крепость Сантьяго. Точно так же сложились дела в Софале, расположенной южнее сегодняшней Бейры. Ее захватили войска под командованием Педру Аньяйя, действовавшего отдельно от Алмейды. В фортах остаются гарнизоны португальских солдат, которые в союзе с готовыми прийти на помощь местными князьками будут следить за непрерывной деятельностью обоих центров торговли.

Еще одной ключевой позицией на Восточноафриканском побережье хочет завладеть Алмейда, прежде чем поднимется юго-западный муссон и вынудит начать приготовления к последнему переходу в Индию, — Момбасой. Там, однако, население не спасается бегством в глубь страны, как было до того в Кильве, а оказывает появившимся 13 августа захватчикам решительное сопротивление. Их встречают залпами из всех орудий севшего здесь некогда на мель португальского корабля. И только через два дня войска, высадившиеся на берег, смогут в уличных боях покорить город, при этом четыре человека убиты, а семьдесят ранены. ВИДИМО, и в этой схватке Магальяйнш находился на переднем краю. Ибо собресальенте принимали на службу только в том случае, если они имели полное вооружение, приобретенное за свой счет, а так как Алмейда в Софале и Кильве оставил много солдат он вынужден был использовать сейчас каждого латника. Таким образом, Магальяйнш, конечно же, принимает участие в последовавшем разграблении города, во время которого на корабли бы загружено столько золота, серебра, слоновой кости и провизии, сколько удалось поспешно собрать, прежде чем Момбасу подожгли. На берегу на этот раз не оставляют гарнизон, а возводят мраморную колонну. Население же облагалось ежегодной данью в 60 000 дукатов.

После этих событий Алмейда плывет с уже ослабевающим юго-западным муссоном на остров Анджидива, достигает его 13 сентября и без промедления приступает к строительству крепости. Время не терпит, ведь, конечно, будущий вице-король, именующий себя пока губернатором, захочет отправить часть флот с поднимающимся северо-восточным муссоном назад, в Лиссабон. Груза более чем достаточно. Раджа Каннанура сообщил, что на складах собрано 20 000 кинталей (920 тонн) пряностей и португальцы могут их перегрузить на свои корабли. Кроме того, казначеи Алмейды располагают полными кассами денег, вырученных от продажи на аукционах награбленного в Кильве и Момбасе добра, для закупки остальных ценных товаров.

После небольшой военной интерлюдии с непослушным князем острова Оноре (Хонавар) 22 октября Алмейда появляется у Каннанура. Здесь, во владениях союзного раджи, который, как и раджа Кочина, надеется, что с помощью португальцев будет сломлено господство Каликута, Алмейда провозглашает себя вице-королем Индии. Мы уже догадываемся, что еще успевает сделать Алмейда во время своего пятидневного пребывания в Каннануре: заложенная здесь крепость называется Сан-Анжел, ее будут защищать сто пятьдесят солдат и две каравеллы. Магальяйиша нет в числе защитников и этой крепости. Он остается на кораблях, которыми Алмейда еще располагает, и плывет в Кочин. Там он становится свидетелем великолепной церемонии коронования местного раджи. Король Мануэл велел изготовить для Вассала в Кочине корону, которую как раз теперь и должен был Алмейда водрузить на голову раджи.

Другие князья на Малабарском побережье остались верны прежним партнерам. Так, очень скоро вице-король получает весть, что в Килоне, лежащем к югу от Кочина, португальцам не было разрешено заложить фактории с персоналом. Расправу Алмейда предоставил — как многие другие военные акции до этого — своему сыну Лоуренсу, который уже во время битв за Кильву, Момбасу и Опоре проявил себя как исключительно храбрый и осмотрительный воин. О нем шла молва, что он заговорен и от любого клинка, и от любой пули. Но это, конечно, не так и мы об этом в свое время узнаем. Однако пока дому Лоуренсу опять удается одержать блестящую победу. Когда же всего через несколько дней после отбытия из Кочина он возвращается назад, то может сообщить отцу, что флот восставших, в котором было двадцать семь кораблей, полностью разбит, сам же он не потерял ни одного человека.

К концу 1505 года на Малабарском побережье воцарилась обманчивая тишина. Франсишку ди Алмейда приказал оснастить и загрузить в Кочине караван судов под командованием Фернана Суариша, хотя и без того трюмы кораблей еще в Каннануре были забиты почти до самого верха мешками, полными корицы и гвоздики. Караван покидает Индию на второй день нового года.

Оставленное небольшое войско португальцев вынуждено отбивать нападения непокорных индийских владык, объединившихся вокруг каликутского раджи, а также мусульманских купцов, поскольку рассчитывать на подкрепление можно только с началом юго-западного муссона. Ситуация кажется им наиболее благоприятной для того, чтобы отплатить за зверства, учиненные в Каликуте проклятыми португальцами. Отомстить этим варварам в вонючих кожаных колетах и ржавых латах, молящимся на деревянных идолов и действующим, словно заправские пираты, Одним ударом, как нечисть, вымести их с Малабарского побережья. Раджа Каликута собрал двести девять кораблей (правда, среди них около ста тридцати — маленькие суденышки без вооружения) и повел их в середине марта против основных сил португальского флота в Каннануре.

Но они не застали противника врасплох. Именно в то время Лоуренсу ди Алмейде, находившемуся как раз в Каннануре, нанес визит весьма странный человек, одетый в арабское платье, но уверявший, что он итальянец и зовут его будто бы Лодовико ди Вартема. То, что рассказал младшему Алмейде скиталец, пустившийся однажды в дальние странствия, в равной степени удивительно и поучительно. В 1502 году он покинул Рим, «поскольку был несметлив и не расположен учиться по книгам», и решился «собственными глазами увидеть различные места этого мира, ибо свидетельства даже одного Очевидца стоят больше, чем все разговоры, вместе взятые, основанные на легендах и слухах». В Египте и Сирии он изучил арабский язык, стал вести образ жизни мусульманина. Это позволило ему беспрепятственно путешествовать по всем странам мусульманской сферы влияния — его будто бы даже за- несло в Индокитай и на Молуккские острова. Правда, сейчас есть основания предполагать, что сведения об Индокитае и Молукках он почерпнул у арабских купцов. Бесспорно, однако, что его описания Мекки, Медины и районов Южной Аравии первое письменное свидетельство европейца о тех областях мира. Но сейчас было не до рассказов о приключениях и чудесах далеких стран, пережитых и увиденных Вартемой, — он открывает Лоуренсу план нападения, про который проведал в Каликуте.

Таким образом, португальцы были предупреждены, когда 16 марта 1506 года, как позже записывает Вартема, они увидели возникшие на горизонте, словно лес стройных деревьев, мачты приближающихся кораблей. И несмотря на то что в распоряжении дома Лоуренсу находилось только одиннадцать каравелл, вид противника не вызвал отчаяния. Все и каждый уже привыкли презирать индийские войска, снято верят в боевую силу своих и, конечно, в поддержку всевышнего.

Тем не менее морская битва при Каннануре станет для Магальяйнша и большинства его товарищей крещением огнем. По сравнению с ней Кильва, Момбаса, Оноре и Килон были детскими играми. дом Лоуренсу потерял много людей, прежде чем ему удалось подавить сопротивление экипажа флагманского судна противника, а потом совместно с Нуньу Важ Перейрой засыпать пушечными ядрами самый большой вражеский корабль, так что не составило большого труда закрепить на его борту абордажные крючья. Кстати, Перейра — капитан именно того корабля, на котором сражается собресальенте Фернан ди Магальяйнш. Он к тому моменту, а возможно, и раньше, был тяжело ранен. Как сообщает хронист Гаспар Корреа, это не первое его ранение во время столкновений на Малабарском побережье.

Потеря самых больших кораблей, ужасные разрушения, причиненные португальским огнем, заставили в конце концов остатки флота, который, видимо, и вели-то сюда скрепя сердце, обратиться в бегство. Когда все кончилось, на стороне дома Лоуренсу насчитали семьдесят восемь убитых и более двухсот раненых. На следующее утро после битвы море выбросило на берег у Каннанура свыше трех с половиной тысяч трупов.

Алмейда решил, что утопил в крови сопротивление на Малабарском побережье. Он теперь шлет корабли для дальнейших поисков новых военных опорных пунктов и их укрепления. Так Лоуренсу ди Алмейда стал первым португальцем, попавшим на Цейлон. Нуньу Важ Перейра получает особое задание, не менее важное. Он должен разобраться в сложной ситуации, сложившейся в Кильве, восстановить и упрочить господство Португалии в Софале, комендант крепости которой был убит арабами. Подчиненный Перейры Фернан ди Магальяйнш, кажется, тем временем завоевал значительный авторитет. Франсишку ди Алмейда упоминает его имя в отчете королю Мануэлу, где он сообщает о предстоящем предприятии и перечисляет выдающихся лиц, принимающих в нем участие.

Итак, уже двадцатишестилетний Магальяйнш в октябре 1506 года вместе с боевой группой Перейры покидает Индию и направляется к побережью Восточной Африки. По прибытии в Кильву выяснилось, что достаточно одного только вида войск португальцев, чтобы прекратились дрязги по поводу наследования престола. А вот в Софале, напротив, пришлось пустить в ход корабельную артиллерию, пока тридцать шесть португальцев. уже долгое время осажденных в крепости, не были оставлены в покое. Теперь Перейра взял на себя командование фортом. Ему впоследствии будет придаваться особое значение, ведь в гавани Софалы сходятся караванные пути, по которым на побережье доставляется все добываемое южноафриканское золото. Скоро этот город для португальцев будет означать вход в Офир страну, откуда происходили сокровища библейского царя Соломона. Магальяйнш же вряд ли мог отзываться столь хвалебно об этой местности, окруженной топкими болотами, где притаились лихорадка и прочие африканские болезни. Его пребывание здесь заканчивается в сентябре 1507 года, когда пришедшей из Лиссабона эскадре потребовалось подкрепление. Вместе с Перейрой и другими товарищами он отправляется в Мозамбик. Там португальцы проводят время до начала юго-западного муссона, залечивая раны и болезни в наспех возведенном госпитале, строят церковь и совершенствуют систему защиты крепости.

Весной 1508 года Перейра и его команда снова прибыли в Индию. Именно в этот момент у вице-короля Алмейды появились новые заботы, которым не позавидуешь. до сих пор португальцы были почти полными хозяевами на море. Причина такого положения заключалась в том, что большинство арабских и индийских кораблей не было приспособлено для пушек, так как отдельные детали в местах соединения крепились канатами и деревянными шпонами. Но даже если на некоторых из них все же были пушки, то опытные канониры отсутствовали. Поэтому тактика португальцев держать во время боя свои каравеллы, обладающие хорошей маневренностью, на расстоянии пушечного выстрела от врага, чтобы тот не мог пустить в ход луки и пращи, всегда приносила успех. Но сейчас приближается хорошо вооруженный флот египетского султана. На многих его кораблях служат наемники из стран Восточного Средиземноморья. Флот объединился с вооруженными силами каликутского раджи, которому венецианские торговые партнеры прислали в 1503 году двух опытных мастеров по литью пушек и который теперь имеет в своем распоряжении и меткие орудия, и умелых канониров. Помимо этого, к флоту египетского султана присоединятся военные силы раджи Камбея. К этим несчастьям добавилось и то, что пошатнулась система военных опорных пунктов Португалии на суше: пришлось покинуть крепость на Анджидиве и сровнять ее с землей; на трон дружественного каннанурского раджи взошел другой, который месяцы вел осаду форта Сан-Анжел.

Жертвой этой борьбы стал дотоле якобы неуязвимый Лоуренсу ди Алмейда, высокородный сын вице-короля. Эмир Хусейн, адмирал египетского флота, извлек урок из поражений своих предшественников. В январе 1508 года он напал на корабли Лоуренсу. когда они находились в устье реки недалеко от Чаула (Южнее Бомбея), где невозможно было использовать их значительно более высокую маневренность по сравнению с арабскими и индийскими судами. На этот раз с поля боя бежали португальцы. Только корабль дома Лоуренсу, не способный осуществить ни одного маневра, все-таки ведет стрельбу, и сын Алмейдьт погибает как герой. После того как пушечное ядро раздробило ему ногу, он велел привязать себя к мачте и продолжал командовать битвой, пока следующее ядро не заставило его умолкнуть навеки. Во всяком случае, именно так описывают этот эпизод некоторые хронисты. Конечно, сейчас было бы уместно напомнить, что все события, о которых здесь рассказывается, известны нам из свидетельств европейских историков. Это и объясняет, почему и победы, и поражения португальцев выглядят столь блестяще. Вряд ли вообще кто-нибудь имел возможность наблюдать кончину Лоуренсу, так как остатки его эскадры еще раньше спаслись бегством в Кочин, а девятнадцать человек, оставшиеся в живых после полного разгрома, были тяжело ранены и, видимо, уже в бессознательном состоянии попали в руки противников.

Не подлежит сомнению, что вице-король Франсишку ди Алмейда стремится теперь лишь к мщению. И делает он это не из скорби по умершему сыну, которого он, кстати, недавно отдал под трибунал, предъявив обвинение в трусости, а в основном потому, что хочет доставить королю более приятные вести. Ведь одновременно с ним в Каннанур в декабре 1508 года из Португалии прибывает некий гранд по имени Афонсу ди Албукерки — он-то и есть новый вице-король. Иберийские государи не раздавали такие посты на пожизненный срок, дабы ни у одного из их под- данных не оказалась в руках слишком большая власть. Албукерки — конкистадор чистой воды, сама его внешность вселяет страх, поскольку свою огромную буйную бороду он завязывает узлом, — только что нанес арабам серьезные удары в Оманском заливе и у Ормуза. Правда, против Алмейды, который не признает ни его печати, ни звания, ни сана, он не может ничего поделать. Он вынужден бездеятельно наблюдать, как его предшественник повел девятнадцать кораблей и тысячу триста воинов, среди них четыреста малабарцев, в одно из решающих в истории Азии морских сражений. На откном из тех кораблей опять под командованием Нуньу Важ Перейры к заливу Камбей плывет и Фернан ди Магальяйнш.

Второго февраля 1509 года Алмейда встретил египетский флот, который, соединившись приблизительно с тысячью индийских кораблей, стоит в боевой готовности у Дну. Первые атаки не приносят преимущества ни той, ни другой стороне. В результате эмир Хусейн отводит свои корабли под защиту огня крепостной артиллерии и предоставляет противнику самому решиться на активные действия. На следующий день португальцы смело, и решительно входят в бухту. Тотчас же корабли буквально заклинивают друг друга, пороховой дым заволакивает палубы, на которых в смертельной схватке уничтожают один другого египетские сабельники, итальянские канониры, португальские алебардисты, малабарские лучники. Нуньу Важ Перейра получил приказ обстрелять галеру эмира Хусейна — вражеский флагманский корабль, — вывести его из строя и взять на абордаж. Он выполняет задачу с присущей ему энергией, пока мушкетная пуля, угодив в шею, не разрывает ее на куски. Битва длится с утра до ночи, потом становится очевидным, что Алмейда одержал полную победу; со светом уходящего дня угасает также жизнь четырех тысяч человек.

Как сообщает португальская хроника, судьбу этих четырех тысяч человек разделили только тридцать два соотечественника Магальяйнша. Сам он среди тех приблизительно двухсот раненых, что приняли бой на его стороне. Мануэл и будущие вице-короли Индии могут ликовать: правитель Диу заключает мир с Португалией, индийские раджи должны оставить впредь всякую надежду на помощь арабов. Отныне и на столетие вперед португальские корабли, почти не встречая сопротивления, контролируют водные пространства на Востоке. Франсишку ди Алмейду, однако, весьма рассердило то, что эмир Хусейн сумел бежать и что его теперь уже не подвергнешь тем истязаниям, которые выпали на долю пленных венецианцев. Их зверски пытали, затем привязали их изуродованные тела к жерлам пушек и прошили насквозь картечью. Кое-что еще омрачает радость вице-короля. Когда в марте 1509 года он возвращается в Кочин. там его ожидает Албукерки, перебравшийся сюда из Каннанура, и настаивает на передаче ему власти. Алмейда, недолго думая, велит взять его под стражу и отправить назад в Каннанур. И только осенью, когда на Малабарское побережье прибыл маршал Фернан Коутиньу с весьма конкретными королевскими повелениями и с тремя тысячами солдат, вице-королевство переходит в руки Афонсу ди Албукерки. Франсишку ди Алмейда так и не услышал от короля в свой адрес ни одобрения, ни порицания: он погиб 1 марта 1510 года по пути на родину. С ним вместе во время схватки с местными жителями в южноафриканской бухте Салданья погибло шестьдесят четыре человека, сопровождавших его.