В 1943 году во время поездки в Баньюльс, о которой расскажу позже, я посетил Рауля Дюфи, жившего тогда в Перпиньяне. Не знаю, повлияли ли на него мои советы вернуться в Париж, но весной 1944 года Дюфи восстановил свою мастерскую на Монмартре, пустовавшую в течение четырех лет. Слева от тупика Гельма, который начинается от бульвара Клиши, возвышается довольно большой дом с мастерскими. Дюфи работал там с 1911 года. На втором этаже находилась его квартира и одновременно мастерская.

Мы встретились там. Он принял меня очень тепло и тотчас провел в свою мастерскую в глубине вестибюля, окна которой выходили одновременно на улицу и во двор. В отличие от Перпиньяна, где он показался мне вполне здоровым, теперь он с трудом передвигался, страдая от ревматизма.

К моему изумлению, в мастерской были свалены груды картин, написанных в разное время. Мы долго рассматривали рисунки, особенно акварели, эскизы которых я видел в Перпиньяне: жатва, молотилки.

Дюфи не слишком интересовался концепцией картин, даже композицией и изготовлением красок. Очарованный старинной техникой, особенно Грюневальдом, у которого он многому научился, он мечтал добиться того же свечения, что на картинах мэтра.

На обороте каждой картины Дюфи написал таинственный номер, который, как выяснилось, соответствовал определенной технике. В тетради каждый номер сопровождала подробная пояснительная заметка, дополненная многочисленными приложениями. Экспериментируя, он иногда несколько раз менял технику, работая над одним сюжетом.

Когда мы рассматривали крашенные пробы по дереву, человек, до этого молчаливо стоявший в углу мастерской, вмешался в нашу беседу. Дюфи познакомил нас. Это был его химик. Он долго объяснял мне, в чем состоит его работа. Оказалось, что он смешивал различные краски в порошке, масле и мастике — причем так искусно, что я, сам того не желая, увидел в нем соавтора произведений Дюфи.