Нервы Пургина были натянуты до предела. Он не мог спокойно работать, зная, что где-то рядом, быть может, за ближайшей стеной, сидит враг, выдавший государственную тайну, который скрытно следит за ним, здоровается за руку и входит в его кабинет.
«Головнин, Нежин, Чернов. Кто из них?» — уже много раз чуть не вслух повторял Пургин, хмуря густые брови. Ему хотелось самому наблюдать за этими людьми и разоблачить соглядатая! Но инструкция Язина приказывала: «Ни в коем случае не допускать шагов, которые могли бы насторожить заподозренного врага».
И Пургин сдерживался, понимая, что бессилен чем-либо помочь контрразведке.
На столе перед ним лежал главный журнал. Листая его, Пургин вновь и вновь испытывал мучительную неловкость. Всё, что с затратой больших средств, времени и ума собиралось в эту драгоценную книгу в чёрном переплёте, уже похищено и, вероятно, находится на пути к военному атташе иностранной державы.
Часы мягко пробили 6, пробили 7, но Пургин всё также сидел, забыв о работе. «Неукоснительно продолжать заведённый порядок», — вспоминал Пургин слова контрразведчика и читал его инструкцию снова и снова.
Взяв себя в руки и написав Ильину записку, что задержит главный журнал до 9 вечера, Пургин внёс в книгу собранные за день цифры. А затем стал читать шифрованные телеграммы из Москвы, с заводов и рудников.
Осторожно, чтобы не сработали механизмы уничтожения, он вскрывал стальные портсигары и извлекал оттуда драгоценные листки со скупыми цифрами и сводками. Мысль, что и эти портсигары могут попасть к врагу, вернула его к карусели из трёх фамилий: «Чернов, Нежин, Головнин».
Чтобы несколько отвлечься от навязчивых размышлений, Пургин раскрыл принесённый ещё утром том Брэма. «Тарантулы, — было написано в «Жизни животных», — ядовитые пауки, распространены по всему земному шару. Волосатые ноги этих восьмиглазых животных усыпаны лоснящимися чёрными пятнами. Ноги на своих концах имеют острые когти. Неприятный вид, большая величина, быстрота бега, вероломный нрав, внезапное появление в самых неожиданных местах — способствуют тому, что люди всех стран питают к этой породе пауков непреодолимое отвращение...»
От описания яркоцветных тропических тарантулов, размером со спичечную коробку, от пересказов легенд, окружающих смертоносных пауков, думы Пургина возвращались к случаю в кабинете спецчасти.
Отложив официальную переписку, Пургин стал просматривать местную корреспонденцию. Его внимание привлёк голубой конверт с красной рублёвой маркой.
Несмотря на поздний час, Ганин всё ещё сидел у себя в кабинете, изучая справку, только что полученную из УКГБ. Зазвонил телефон, и майор услышал непривычно торопливую речь начальника главка.
— Товарищ майор, говорит Пургин. У меня неприятный случай. Спешу к вам.
«Опять что-то стряслось», — обеспокоенно подумал Ганин и заходил по кабинету.
Не прошло и трёх минут, как появился Пургин. Он был бледен.
— Вот, пожалуйста, — протянул он голубой конверт. — Читайте.
Адрес был написан твёрдым почерком, печатными буквами: «Ясногорск. Пушкинская, 100. Тов. Пургину». На штампе отправления значилось: «Ясногорск. 16 июля». На штампе поступления — «Ясногорск. 17 июля».
Внутри находился второй конверт из плотной чёрной бумаги, в какую обычно пакуют фотоплёнку. Ганин с неожиданной живостью бросил оба конверта на стол:
— Отпечатки! — чуть не закричал он. — Сотрём отпечатки пальцев! — и, достав металлический пинцет, майор извлёк им лист плотной бумаги, на котором стояло всего семь слов:
«Вам осталось жить три дня.
16 июля»
Письмо было написано теми же крупными печатными буквами, синими чернилами.
— Н-да! — только и мог выговорить Ганин.
— И, заметьте, что написано на бумаге Главурана!
— Скажу прямо, Аркадий Аркадьевич, — после некоторого молчания произнёс Ганин, — не могу сейчас разобраться. Одно идёт на другое. Перешлём письмо Язину.
По лицу офицера Пургин видел, что положение серьёзное.
Вызвав по телефону Скопина, майор положил письмо в коробку с пробковым дном.
— Езжай! Охранять тебя будет Синцов!
— Охранять? — удивился капитан, поймав себя на том, что голос его неестественно громок.
— Всё это очень неприятно, — продолжал разговор Ганин. — Да, садитесь, прошу, — спохватился он, только сейчас заметив, что начальник главка стоит перед ним. — Видно, начинается каша. Скажу прямо, необходимо спокойствие, — майор чувствовал, что ему самому недостаёт его. — Посмотрим, не придёт ли завтра вторая угроза. Если они пришлют письмо и завтра, приставим к вам человека, или же придётся денька три-четыре побыть «в командировке». Впрочем, вернется Скопин, будет яснее.
Задумавшись на минуту, Ганин вдруг поднял голову.
— А что, если враг просто хочет выжить вас из вашего кабинета? И как раз на послезавтра? Чтобы провести там какую-то операцию. Конкретно: он хочет, чтобы вас не было в кабинете 19 июля.
Помолчав, Ганин попросил:
— А теперь, расскажите, пожалуйста, как вы получили письмо.
Пургин положил ногу на ногу, сложил руки на колене и начал:
— Как обычно. Секретарь принес пачку служебных писем, и среди них это — голубое, с рублёвой маркой. Странно, почему местное письмо отправлено авиаконвертом? Я вскрыл его — и сразу к вам.
Майор терялся в догадках: «Зачем врагу убивать Пургина? Он шпионов не ищет. Скорее он мог бы убить Скопина, меня, и прежде всего — Язина, если знал бы о его существовании. Нет. Здесь что-то не то».
Забыв о присутствии начальника главка, майор весь ушёл в анализ причин, побудивших врага послать это анонимное письмо. Его разум, привыкший к строгой логике, строил одно умозаключение за другим, и Ганин всё более убеждался, что отправка письма Пургину нелогична, даже несуразна.
И здесь у майора мелькнуло страшное предположение: «А не враг ли Пургин? Он хозяин Главурана. Никто, кроме него, не может открыть стальную дверь в бронированный кабинет. Это письмо он послал себе сам, чтобы отвести от себя даже тень подозрения».
Большим усилием воли отогнав позорную мысль-клевету, Ганин также невольно заметил, что, несмотря на угрозу смерти, Пургин уже совершенно спокоен, даже чуть весел. И безостановочно работающий мозг продолжал безжалостный анализ: «Смотри на указательный палец левой руки! Нет ли там мозоли?» Весь окружающий мир сузился для Ганина до размеров небольшого кружка, в центре которого были руки Пургина.
Но кисть правой руки начальника упорно прикрывала пальцы левой. Ясно, что он сознательно прячет их. Ганин механически повторял:
— Так, так... Значит, письмо принёс секретарь… — и одновременно выжидал момент, когда откроется левая рука. — Интересно, что скажет Язин... — левая рука всё не открывалась.
«Мозоль на левом указательном пальце»,— вспоминал он слова полковника Язина на совещании, уже не пытаясь снять с Пургина дикое подозрение.
В это время начальник Главурана нечаянно снял правую руку, и обомлевший Ганин увидел, что на указательном пальце левой руки Пургина надет белый резиновый напалечник.