– Володя, ты где сейчас был? – хмуро спросил демон.

В комнате стояла непривычная тьма, лишь на полу лежал желтый квадрат лунного света.

– Я? Здесь. Я спал, – прозвучал испуганный спросонья голос. – А что? Что-то случилось?

Владимир понял: судя по освещению в комнате, нескончаемый серый день сменила долгожданная ночь.

– Пока ничего. Ты вообще хорошо спал? Тебе ничего не снилось?

– Кажется, нет, – соврал Владимир, вытаращив сонные глаза.

– Смотри у меня! Я по запаху чую: сюда «белокрылый» пролез? Поди, сопли и сантименты тебе на уши вешал?!

– Мой сон был крепок. Похоже, без сновидений.

– Я слишком поздно спохватился. Не уберег твой сон, – посетовал Виктор. – В следующий раз буду бдительней. Я не слышал твоих слов и мыслей в этом сне – и мне это не нравится. Ты видел Глашу?

– Кажется, она-то мне и снилась…

– Ну и ладно, – вдруг повеселел Виктор. – Знаешь, сколько у тебя будет таких Глашек? Собьешься считать. Погоди Володя, вот пройдешь учебный курс, и будут у нас с тобой такие полеты… Ты не только будешь вхож в подлунный мир, но и в любую его точку, а также, если захочешь, познаешь будущее или вернешься в древние века. Знаешь, как я люблю бывать в прошлом! Станешь прилежным учеником – перед тобой откроется столько возможностей. Ладно, я пошел отдыхать, да и ты поспи еще немного. За окном ночь наступила.

Бдительный архонт встал со стула и двинулся в сторону картинной рамы. Теперь он был одет в длинный темный плащ. На этот раз его голову покрывали черные блестящие кудри, щедро ниспадающие на плечи, на ногах скрипели высокие, кожаные ботфорты.

– Да, чуть не забыл, – Виктор наполовину уже влез в раму, но остановился. – Я тоже обратил внимание – Глашкины титьки стали еще больше… – сказав это, он исчез в темном, золоченом по краям, проеме.

Владимир со злостью откинул одеяло и сел.

«Вот ракалия, еще дразнит меня! – подумал он. – Нет, чтобы привести ее ко мне».

Сон пропал, он нервно заходил по комнате.

– Русалка! – вспомнил он. – Там на берегу озера меня ждет русалка Глаша. И мне все равно: она это или нет. Но я принесу ее домой и сделаю ей ножки. А потом… – он старался не думать, что будет потом. При мыслях о «потом» его приап вставал так, что становилось больно.

Владимир бодро подошел к окну – на небе сияла такая огромная луна, что было видно каждую травинку и каждый куст. Лунный лик походил на гигантский круг ноздреватого желтого сыра. Владимир почувствовал прилив душевных и физических сил. Он наскоро оделся и выбежал во двор. Горгульи не спали – они лежали возле крыльца и ласково мяукали, осклабив внушительного вида зубы.

– Я рад вас видеть, милые крошки! – прокричал он.

Горгульи замахали хвостиками и стали ласкаться к ногам хозяина.

– Погодите, очень скоро я приведу в этот дом хозяйку. А что? Если я не женился при жизни, то почему бы мне не жениться теперь? Всё не так одиноко, как одному. Вон и у Печенкина есть жена, – Владимир хохотнул, – хотя, чем иметь такую, то лучше всю жизнь прожить холостяком! А Глашенька, она – ласковая и кроткая. Она и за домом и за хозяйством присмотрит. Может, и еда у нее получится лучше, чем моя… Все же женщина, как-никак. А я смотрю: здесь без бабы не прожить.

Владимир разговаривал с горгульями. Те преданно смотрели на хозяина, навострив ушки, и внимали каждому его слову. Владимир хотел уже отправиться в дорогу, но остановился.

– Маленькие, вы голодаете вместе со мной? Видите, какой непутевый из меня хозяин получился. Знаете, что? Я сейчас сосредоточусь и попрошу вам…, например, рыбки. Вы любите рыбку?

Горгульи еще сильнее замахали хвостиками. Владимир сосредоточился и… о чудо! Откуда-то сверху упало объемистое деревянное корыто, полное карасей и жирных блестящих карпов.

– Ну вот, так-то лучше! – восторгу Владимира не было предела. – Кушайте, милые киски!

Он бодро выскочил за ворота и зашагал по дороге в сторону леса. Позади раздалось благодарное чавканье и мерное урчание двух счастливых существ. Горгульи уплетали рыбку.

Владимир шел по дороге и все также любовался диковинными деревьями. Лунный свет серебрил глянцевые листья. Казалось, что на деревья и кусты плеснули толстый слой перламутровой краски – все вокруг сверкало и переливалось, источая нежное, лазоревое и неоновое свечение. Он явственно услышал чьи-то вздохи. Присмотрелся – на одном из магнолиевых кустов, сложив огромные припудренные крылья, сидела гигантская бабочка. Но до чего же она была красива – лимонный тон крылышек перемежался с алыми вкраплениями ввиде причудливых глазков, черные усики нервно дрожали. У бабочки было лицо. И еще какое! Это был женский лик. Она была копией Тициановской Венеры Урбинской. Светлые волнистые локоны обрамляли нежное лицо, по прекрасным фарфоровым щечкам катились слезы.

– Что с вами, мадам? – робко спросил Владимир, наклоняясь к бабочке. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Ах, сударь, скорее нет, – вздохнула она. – Мой жених Робертино бросил меня…

– Как же так? Вы столь прекрасны…

– Я прекрасна, но коварству мужчин нет предела. Я отдалась ему ранее срока, и он покинул меня, посчитав легкомысленной, – она зарыдала еще громче.

Владимир с сочувствием и внутренним восхищением рассматривал ночную летунью и не знал: чем ей помочь. Она еще раз всхлипнула и изящно взмахнула огромными крыльями – перед глазами Владимира мелькнула яркая радуга тропически сочных оттенков. Он не видел таких причудливых расцветок у земных бабочек. На прощанье бабочка кротко посмотрела на Владимира и скрылась в густой синеющей темноте.

Он постоял еще немного и двинулся дальше. Позади послышались шаги – захрустел гравий. Владимир оглянулся – поблизости никого не было. Он снова пошел вперед – шаги прозвучали явственней. Он вспомнил. В тот день, по дороге к Полин, с ним происходили эти нелепые странности. Тот, кто шел позади, остановился и снова бесцеремонно толкнул Владимира чем-то мохнатым – Владимир не удержал равновесия и шлепнулся на дорогу. Раздался грубый мужской смешок, а вслед за ним и женское ядовитое хихиканье. Владимиру стало не по себе.

– Глянь-ка, погулять поперси, – произнес насмешливый женский голосок.

– Пущай гуляет, пока гуляется. Он догуляется до фонарей под глазами, – встрял мужской и утробно загоготал.

– А может, и вовсе сгинет. Леса-то у нас – гиблыеееее. Глядишь, кто-нибудь и сожрет по дороге, – захихикала невидимая спутница мохнолапого. – Шел бы ты, милай, домой подобру-поздорову и отсыпался… Дуй баеньки, Казанова нижегородский!

– А пусть себе тащится. Наше дело – предупредить. Он же – упертый, настырный чОрт! – хрипло отозвался «шерстистый бок».

– И то верно! Пойдем, Гриша.

Невидимые создания обогнули Владимира. Он вывернул шею, рассматривая то, как впереди обозначились когтистые следы, похожие на огромные львиные лапы. Следы «Гриши» имели большую форму, другие – очевидно, они принадлежали противной подружке шерстистого гиганта, выглядели вполовину меньше.

Владимир встал, отряхнул брюки. Стращания невидимых монстров оставили неприятный осадок. «Черт! Ну, не домой же возвращаться? – с раздражением рассуждал он. – У всех «лямуры», а я должен сиднем сидеть и приказы докучливого архонта исполнять. Надоело! И потом – там Глашенька лежит возле камушка, слезы льет. Не могу я обмануть ее ожиданий».

Он ускорил шаг. Промелькнул дом с красноватым забором. Ему показалось, что из замочной скважины сочится странный изумрудный свет. Он миновал и заболоченный дом – вокруг ветхого строения стояла густая, замогильная темнота. Не светились и окна. Дом казался мертвым и зловеще унылым. Слышалось лишь кваканье лягушек, шелест камышей и плеск воды. Свет яркой луны падал на болотную воду, золотя ее поверхность, в других же частях странного дома копошились немые тени.

Дойдя до дома Полин, он увидел темнеющий, ласковый сад, уютные окна, занавешенные золотистыми, тяжелыми портьерами и отблеск множества жирандолей. В других окнах мелькали мягкие тени, слышался женский смех и легкая музыка. От дома веяло домашней теплотой и дорогим покоем. За такими окнами должен гореть камин и пахнуть ванильными печеньями и кофе со сливками.

«Интересно, с кем сейчас Полин и как она выглядит?» – подумал Владимир. Послышалось серебристое журчание фонтанной воды и легкий шелест ожившей листвы. По крайней мере, здесь не было ничего необычного. Ему лишь почудилось, что на крыше дома, на самой трубе, в свете яркой луны обозначился лохматый, почти ведьминский, женский силуэт. Он попытался рассмотреть его лучше, но силуэт тут же пропал.

Владимир свернул к дороге, ведущей через лавандовые поля. Он просто обомлел от увиденного зрелища. Лиловые, синие, лазоревые краски цветочного марева переливались и мерцали в свете яркой луны настолько, что поле походило на огромное живое море. Оно не только переливалось, оно горело изнутри сапфирной и алмазной россыпью маленьких огней. Свет гигантской, низко висящей луны, создавал золотистую дорожку, от которой расходились колышущиеся в темноте, лучистые, трепещущие блики. Ему почудилось – он слышит звуки необыкновенной мелодии. Это была «Лунная соната» Бетховена: «Откуда идет музыка? Где сидит невидимый оркестр? Не само же поле издает эти звуки?» Но факт оставался фактом – над полем лилась, именно, «Лунная соната».

«Да… Наш эстетствующий демон любит все самое лучшее. Если бы я не знал, что умер и попал в ад, то снова подумал бы что, это – рай, или божий мир, где-нибудь на юге незабвенной Франции, – рассуждал наш герой. – Ах, Франция! Запах миндаля и меда, оливок и жареных каштанов, запах виноградной лозы и аромат пылкой и ненавязчивой любви…»

– Ну, что барчук, встал, как истукан? Шел и иди дальше. Не то все гляделки проглядишь на мое поле. Не ты сажал – не тебе и пялиться, – прервал его лирический настрой уже знакомый старческий, зловредный голос с носовым французским прононсом. Постепенно утихла и чудная мелодия.

– Простите, а вам разве жалко, если я постою, полюбуюсь красотой и музыку послушаю? – холодно отозвался Владимир.

– А вот жалко! Если хочешь знать: мои нежнейшие цветочки портятся от дурного взгляда. А вдруг ты, барчук, глазливый? А?

– Не говорите глупостей! – все, более раздражаясь, ответил Владимир.

– Глупости? Это ты глупостями у себя в поместье занимался. А я занимаюсь благородным делом – лаванду выращиваю. И кстати: вырасти свою, тогда и пялься! Шаматон!

– Пошел к черту! – буркнул Владимир и быстрыми шагами двинулся по дорожке, освещенной лунным светом.

Вслед ему посыпались ругательства на русском и французском языках.

Пройдя с полверсты, он увидел два странных силуэта – обнаженную, высокую женщину с распущенными волосами и маленького ребенка. Женщина шла уверенной, быстрой походкой, подрагивая крутыми, белеющими в темноте бедрами, ребенок держал ее за руку, подскакивал рядом, хныкал и что-то канючил. Малыш остановился и капризно затопал маленькими ножками, облаченными в длинные штиблеты. Владимира осенило – это же Фрол Карпович со своей блудливой женой Селестой. «Ага! Сейчас я полюбуюсь на его гулящую красотку, – злорадно подумал Владимир, – тем паче, что она голышом по полям бегает».

Но супруги не заметили Владимира, меж ними шел оживленный диалог.

– Селестина, я право устал от твоих измен, – озабоченно пел Фрол Карпович, заглядывая в шалые, отсвечивающие зеленью, глаза непутевой красавицы.

В том, что Селеста – красавица, Владимир имел удовольствие наглядно убедиться. Длинные белокурые волосы тяжелыми гирляндами падали на ровные, матовые плечи, прикрывая небольшую, торчащую вверх розовыми сосками, соблазнительную грудь. Ниже шла подвижная талия, плоский живот, маленькая красная розочка торчала из пупка. Такие же розы только крупнее были вплетены в венок, украшающий прелестную головку. Ниже пупка, прямо на лобке расположился трогательный дубовый листик, с трудом прикрывающий мохнатую красоту Селестины. Даже в лунном свете ее лицо казалось столь нежным и прекрасным, что от него трудно было оторвать взгляд.

«Жаль мне тебя, Фрол Карпович, – подумал Владимир, – нет тебе с такой женой покоя, и никогда не будет. Если обналичить все твои рога, наставленные зеленоглазой шалуньей, то ты из карлика подрастешь до великана».

– Селестина, ты хоть слышишь меня?

– Слышу, – лениво отозвалась красотка и сладко зевнула.

– А если слышишь, то ответь: сколько меня можно мучить? То гусар Ржеконевский, то маркиз де Жубер, то этот гадкий Епифан, – карлик всхлипнул и топнул ногой от возмущения. До каких пор мне терпеть твои адюльтеры? И скажи: зачем ты к сатирам повадилась ходить? Почему я должен тебя по кустам разыскивать?

– Ах, Фролушка, я и слов-то таких иноземных не знаю. Что еще за «дюльтер» такой? Говори по-русски.

– По-русски? А зачем же ты с маркизом Жубером французским занималась? А? Я платил за уроки, а ты ни слова не выучила!

– Зачем?? – Селеста деланно нахмурилась, потом хохотнула, будто вспоминая что-то забавное. Взгляд лукавых глаз скользнул по голове мужа, полные губы надулись, словно от обиды. – Я же не виновата, что мне языки и науки не даются? – капризно проговорила она.

– Ну, ладно. Пусть не даются. А почему Ржеконевский возле тебя крутился?

– Он меня верхом учил ездить, – смешливо откликнулась Селеста и присела в лавандовую траву.

– Ах, Фролушка, ночь-то, какая! А ты все гундосишь и гундосишь. Надоело!

– А Епифан? – визгливо вскричал карлик, – этот-то лапотник, чего? Что ему от тебя надо?

– Что надо? Что надо? Да то же, что и всем! – расхохоталась белокурая ведьма, – Епифан он… он, – маленькая ладошка закрыла рот. – Селеста давилась смехом.

– Селеста, солнышко, неужели тебе меня не жалко? – взмолился несчастный супруг.

– Ну почему? Жалко… – фальшиво протянула красотка.

– В том-то и дело, что просто – жалко. Ты не любишь меня! – Фрол Карпович повалил Селесту и принялся неуклюже осыпать ее страстными поцелуями. – Селеста, обещай, что ты не бросишь меня! Обещай!

– Фрол, отстань! – рассмеялась она. – Отстань, я тебе сказала, – голос прозвучал решительней. – Пошел вон, болван!

Фрол Карпович вскочил на ноги.

– Ну, ладно! Я тебе еще покажу, как мужем пренебрегать! Я отомщу! – злобно прокричал он, затопал ногами и скрылся в лавандовых кустах.

В ответ на его грозную тираду, Селестина лишь беззаботно рассмеялась. Затем она закинула ногу на ногу, положила прекрасные руки под белокурую голову и, казалось, задремала. Владимир на цыпочках пошел дальше – он не хотел себя обнаружить и внести еще больший разлад в семейную драму этого странного мезальянса.

Отойдя на несколько шагов, он услышал шорох и заговорческий шепот. Он оглянулся. Крупный мужчина, одетый в простонародный кафтан, подхватив Селестину, словно пушинку на руки, резво удалялся в противоположную сторону дороги. Селестина радостно смеялась, ласковая рука с нежностью обхватывала могучую шею желанного богатыря, изящная головка покоилась на широком плече любовника.

Через несколько минут Владимир был уже возле поляны, ведущей к лесной чаще. Плавающие в густом лазоревом и желтом тумане зеленые и синие травяные бугорки, облитые лунным светом, казались люминесцирующими копями царя Соломона. Среди глянцевого, однородного сияния тут и там выделялись рубиновые огни. Владимир не понял: что это – головки маков, маленькие фонарики или крылышки невидимых светлячков? Он наклонился ниже – в густой темной траве шла бурная жизнь. Он разглядел множество маленьких человечков. Все они были обнажены и… занимались любовью. Кто-то делал это открыто, а кто-то прикрывался травой или малахитовыми листьями лопухов, кто-то облюбовал место под сенью пятнистых, мраморных валунов. Обнаженные маленькие тела выглядели довольно привлекательно и походили на фарфоровые статуэтки. У некоторых крошек за спинами поблескивали прозрачные, словно стрекозиные крылья. Маленькие мужчины с рыцарским усердием ухаживали за миниатюрными красавицами. Добившись расположения, уводили последних в зеленые и синие травянистые ложа. Повсюду слышались пылкие вздохи почти детских голосов и характерные стоны.

«Кто это? Лесные духи, эльфы или гномы?» – с любопытством рассуждал Владимир. Ему не хотелось вторгаться в любовную страсть этих маленьких существ, и он двинулся дальше.

Свет яркой луны обнажал лесные дороги и превращал густые кроны деревьев в лохматых великанов, отбрасывающих, узорчатые тени. В лесу тоже стояла почти сказочная красота. Среди травы горело множество синих, изумрудных, желтых и пурпурных огней. Их фантастический свет отражал местами странное шевеление. Владимир присмотрелся – это было шевеление обнаженных тел. В уши вливался чувственный шепот, дыхание множества существ, стук множества сердец и гул сладострастных стонов. Владимир остолбенел, зараженный всеобщим духом вожделения. Его собственный приап стоял, словно каменный жезл. Он ускорил шаг в сторону лесного озера. Теперь тут и там ему попадались совокупляющиеся обнаженные тела. Мужчины – по-видимому, это были сатиры, выглядели не просто брутально, а даже зловеще. Они лежали на траве, прыгали по деревьям, прятались в густых кустах. Волосатые тела и мощные, смуглые и почти черные торсы контрастировали с белоснежными женскими телами, плавящимися молочным, перламутровым сиянием. Казалось – их роскошные, широкие бедра, пышные бюсты, сильные, полные ноги, прекрасные лица и длинные густые волосы только и созданы для чувственной любви.

Совокупления сатиров и менад выглядело столь наглядно и откровенно похотливо, что Владимир еле удержался от того, чтобы самому не подыскать себе подходящий объект. Теперь он смог хорошенько разглядеть и орудия любви козлоногих существ. В паху у многих раскачивались такие огромные, красноватые и толстые инструменты, что Владимир внутренне ахнул и немного поежился. Ниже внушительных приапов волочились тяжелые волосатые тестикулы.

Он загляделся на одну пару: рогатый герой, пружинисто оттолкнулся от земли и взлетел на ветки раскидистого дуба. В мощных лапах обреченно покоилась нежная светловолосая нимфа. Глаза ее были закрыты. Казалось: она потеряла сознание – пухлые ручки безжизненно болтались по обеим сторонам толстой ветки. Сатир деловито подтянул ее повыше, перегнул тонкую талию через торчащий сук и примостился возле упругих ягодиц.

«Полно, а жива ли его возлюбленная? Может, она умерла от страха?» – с тревогой подумал Владимир. Белокожая красавица не подавала и признаков жизни. Владимир, забыв об осторожности, приблизился к дереву. Сатир тоже заметил его, в глазах лесного монстра сверкнул злобный огонь, узкий лоб нахмурился. Это был незнакомый сатир. Его внешность отличалась от внешности Матиса и Атиса. Этот казался выше ростом и мощнее. Черные волосы кустились не только на теле, но и на лице. Острая бородка торчала клинышком, нос выглядел не курносым, а наоборот длинным и довольно крупным, ниже носа шла тонкая полоска сжатых, почти незаметных губ, голову венчали огромные полосатые, бычьи рога, загибающиеся назад. Этот монстр был настолько страшен, что Владимир, увидев его недружелюбный взгляд, поспешил ретироваться. Пройдя несколько шагов, он услышал женский стон и всхлипывания, а также гулкую дрожь векового дуба и грохот опадающих желудей. «Красотка жива!» – обнадеживающе рассудил он и зашагал дальше.

Слева открылась другая картина: трое низкорослых, но мощных и коренастых сатира тащили на руках корпулентную, грудастую и лохматую вакханку. Вакханка казалась пьяной – она распевала заплетающимся языком веселую итальянскую песенку, хохотала и слабо сопротивлялась бурному натиску рогатой троицы. Один из сатиров запнулся, все с хохотом и улюлюканьем кубарем покатились в заросли влажной травы. Вакханка встала на колени, выгнула крепкую талию и призывно оттопырила мясистые ягодицы с темнеющим красноватым альковом. Один из сатиров пристроился к дамочке и тут же вогнал длинное и мощное орудие в ее белокожий зад, другой, ухватив женщину за лицо, открыл ей рот, третий сжал лапами пухлые, аппетитные груди. А потом началось такое, что заставило Владимира ускорить поиски лесного озера.

Справа он заметил другое действо. На поваленной ветке серебристой ивы, в лунном сиянии сидел стройный и прекрасный юноша. Он не был сатиром. У юноши отсутствовала шерсть, не было и рогов. Его фигура походила на фигуру греческого Атланта – бугорки мышц подрагивали и играли при каждом напряжении тела. Роскошные русые кудри украшали его породистую голову. Нежные стебли и цветы белой лилии струились в волосах – на голове юноши покоился причудливый венок. Лицо тоже казалось удивительно благородным и красивым. Похоже, он знал о собственной привлекательности – гордый подбородок был заносчиво устремлен кверху. И лишь смеющиеся, синие глаза отсвечивали плутовским огоньком. Длинные, опущенные ресницы бросали легкую тень, делая взгляд таинственным и томным. Его взгляд был направлен вниз… У раздвинутых ног юноши копошились обнаженные женщины с распущенными волосами. Они по очереди ласкали его длинный, упругий пенис. Красавицы отталкивали друг дружку, вытягивая пухлые сладострастные губы, шевелили яркими язычками, алкали пряное лакомство, молочные спины дрожали и прогибались в сладостной истоме. Их влажные, округлые зады открывали готовые и страждущие грубой ласки, влажные тоннели. «Ох, едва ли он один сумеет погасить в вас любовный огонь, – подумал Владимир. – Шли бы вы к сатирам – те быстро вас угомонят».

На широком пне восседала другая спелая красавица. Она закинула назад черноволосую голову, руки едва удерживали вздрагивающее тело. Длинные, стройные ножки были раздвинуты. У ног вакханки примостился короткорукий, но кряжистый гном с крупной, плешивой головой и орлиным носом. Упираясь руками в круглые колени брюнетки, с силой раздвигая их в стороны, гном ласкал языком распахнутый, припухший пирожок изнывающей сладострастницы.

По дороге на лесном пригорке он встретил еще одну парочку. Мужская особь не походила на сатира: скорее это был огромный дед с прядями зеленых, словно болотная тина, волос и такой же зеленой бородой. Низ туловища странного деда был полностью обнажен и лежал на распластанном теле рыжеволосой красавицы, выше пояса шла заткнутая к подмышкам и вывернутая наизнанку рубаха из грязного льняного полотна. Рядом на траве валялись домотканые штаны и старые, стоптанные сапоги. Рыжая плутовка, широко раздвинув ноги, подбрасывала на себе кряжистого любовника, охала, стонала от удовольствия и сладострастно покусывала алые, полные губы.

Махнев засмотрелся и на эту парочку. Зеленовласый дед оторвал голову от шеи женщины и вперил очи на любопытствующего Владимира. От страха у Владимира перехватило горло: он даже не успел вскрикнуть, изо рта вырвался лишь приглушенный хрип. Дед смотрел пустыми, темными глазницами, в глубине которых мерцал фосфорный огонь.

«Это же леший!» – осенила молниеносная догадка.

Похотливое дыхание и стоны ночного леса, утопающего во всеобщей вакханалии, взорвались раскатами сильного грома, диким голосом вскрикнула ночная птица. Владимир вздрогнул, по телу побежали мурашки. Он снова посмотрел на рыжеволосую партнершу лешего. О, ужас! Вместо красавицы под телом деда извивалась страшная уродина, похожая на лесную кикимору. Рыжие волосы вмиг позеленели, цвет тела стал бусым, а местами даже покрылся турмалиновыми трупными пятнами. Лицо сделалось плоским, губы вывернулись и срослись с обрубленным носом, глаза провалились, руки вытянулись и скрючились на концах. Парочка на миг прекратила любовную игру и, вывернув длинные шеи, уставилась на Владимира. Потом монстры принялись гнусаво хихикать. Почудилось, что вместе с ними засмеялся и загукал целый лес. Со всех сторон, незнамо откуда к Владимиру полезли ветки и корни деревьев. Они царапали спину, путали волосы, цеплялись за воротник, рвали пуговицы, швыряли его из стороны в сторону.

Владимир едва владел собой, он с трудом уворачивался от натиска лесных гигантов. У него было одно желание: бросить все и убежать домой. Но он вспомнил о Глаше и постарался взять себя в руки. Тем более что среди густых деревьев блеснула полоска лесного озера. Одно довольно сильное, кряжистое дерево подхватило его за воротник вилообразной веткой и швырнуло поближе к вожделенному песчаному берегу.

Владимир огляделся. Как и ожидалось: хрустальная поверхность лесного озера в свете огромной луны казалась расплавленным жемчугом, пробитым холодными, белыми лучами. Серебристая лунная дорожка утекала в камышовый край, где спали, покачиваясь на легких волнах, длинноногие, розовые фламинго. От клубнично-сливочных перьев этих диковинных птиц в небе висело легкое облако, похожее на северное сияние или кружевную радугу.

«Нет, когда-нибудь я точно нарисую все это», – восхищению Владимира не было предела.

Белые и кремовые кувшинки, светились изнутри зеленоватым огнем и выглядели маленькими ночными светильниками. Было такое ощущение, что кто-то специально обсыпал их порошком белого фосфора – они горели таинственной, притягательной зеленью.

Но берег был пуст. Русалок отчего-то не было видно. «Виктор запретил им заниматься любовью, пока не пройдет две луны, – вспомнил Владимир. – Либо они настолько послушны, либо давно разбежались по лесу. Но как? У них ведь нет ног. А может, это сатиры повылавливали их из воды и утащили в кусты – путать волосы и заниматься развратом?»

Махнев, стараясь ступать осторожно, подошел к воде. Сердце стучало так, что закладывало уши.

– Глаша, ау, ты где? – громким шепотом прошелестел Владимир. – Иди ко мне милая, я вернулся за тобой.

Его призыв не остался незамеченным. Серебристая гладь заволновалась, забурлила множеством пузырьков, похожих на ртутные шарики, и на поверхности показалось несколько прекрасных головок. Их было меньше десяти – всего пятеро.

«По-видимому, другие уже определились с ночным досугом», – летуче рассудил Владимир.

Русалки довольно резво замолотили плесами, заработали руками, мгновение – и они выскользнули на влажный, песчаный берег.

– Месье Махнев, вы принесли ореховый прутик? – с замиранием в голосе спросила одна из русалок.

– Да-да, – растерянно ответил Владимир. Его рука нырнула в карман брюк. Карман был пуст!

«Я же оставил прутик в шалоновом сюртуке, а он висит в спальне! – осенило его. – Как, я мог забыть? Вот, шляпа! Так торопился, что забыл».

Черноволосая русалка перехватила растерянный и обескураженный взгляд Махнева.

– Девочки, этот барчук забыл прутик! – истерически завизжала она и с силой ударила по воде мощным хвостом.

Владимиру показалось, что его облили ушатом холодной воды. Рубашка и брюки вмиг промокли – хоть отжимай.

– Безжалостный негодяй! Эгоист! О чем ты только думал?! Лучше бы ты голову свою забыл! – подхватили другие. – А давайте его утопим!

– Нет, уж лучше мы откусим его противный, никчемный фаллос! – встряла третья и мстительно щелкнула острыми, белоснежными зубами.

– Почему, никчемный? – глупо спросил Владимир и попятился. – Мой фаллос еще ни разу не подвел меня, и не оставил ни одну даму неудовлетворенной.

– Скотина! Он еще издевается. Твой фаллос никчемен, потому, что мы не можем им воспользоваться! – ответствовали взбешенные наяды.

– Тише сестры, он пришел за мной, – услышал он знакомый, тихий голосок.

Откуда-то сбоку из зарослей высокой травы подплыла русалка, похожая на Глашу.

– Ну и пусть тебя забирает, – ответили ей другие рассерженные девы и отплыли от берега, плеснув от обиды плесами. Владимир еще долго слышал их злобные выкрики и страшные запугивания.

– Глашенька, как я рад тебя видеть! – Владимир протянул руки навстречу вожделенной красавице.

– Володенька, но у меня нет ножек, как ты меня поведешь? – печально спросила русалка Глаша.

«А, правда, как? – озаботился Владимир и почесал затылок. – А черт знает как? Дурная голова – ногам покоя не дает».

– Как-как? Обыкновенно! – запальчиво отвечал он. – Я тебя, любимая, на руках понесу!

– А не надорвешься? – проквакал из-за кустов ракиты чей-то ехидный голос.

– А вот и донесу!

Он подошел к берегу и подхватил русалку подмышки, затем потянул выше и взгромоздил ее на руки.

«Однако а русалка-то, какова! Чем же она питалась в этом водоеме, что набрала такой приличный вес?» – озабоченно подумал он.

Владимир сделал несколько шагов, но у него тут же взмокла спина, и затряслись колени. Сложность заключалась в том, что рыбий хвост прекрасной амфибии был покрыт слизью и тиной – руки с трудом удерживали массивные бедра – русалка съезжала все ниже, серо-зеленый плавник волочился по песку. Чешуя хвоста в лунном свете выглядела так же, как чешуя зеркального карпа, только во много раз крупнее. Русалка старалась обхватить Владимира за шею, прижималась полной влажной грудью, устраивалась удобней, но неизбежно выскальзывала из рук. На милом лице появилось оконфуженное и расстроенное выражение. Он попробовал продеть руку в том месте, где у женщин сгибаются колени. К сожалению, массивный хвост оказался столь упругим, что практически не сгибался, а наоборот, пружинисто шлепался на песок.

Владимир сделал около тридцати шагов, как позади него раздался громкий свист, и чей-то грубый голос окликнул:

– Эй, барчук, ты куда это рыбку поволок? Тебе кто разрешал наших дев воровать? Не для тебя они здесь плавают, тела белые холят, волосья отращивают. А ну, положь на место!

– Нее, ты гляди какой наглый! Не успел нарисоваться, как рыбу нашу умыкнул. Ты, холеная морда, голубая кровь, сначала свой водоем заведи, а потом и вынямывай оттеда хоть рыб, хоть лягух, – прохрипел второй злобный голос.

На него надвигалось двое волосатых сатиров. В руках обоих темнели увесистые сучковатые палки. Владимир обомлел и чуть не выронил русалку из рук. Она смотрела на него испуганными мокрыми глазищами и все сильнее прижималась к его торсу.

– Погоди, милая, – Владимир с трудом добежал до кустов орешника, разросшихся возле леса, и положил русалку на песок.

Он понял, что потасовки не избежать. Свирепые сатиры были настроены решительно. Мелькнули разгоряченные волосатые морды, блеснули колючие, темные глаза, пахнуло горячим козлиным потом. Один из сатиров со всего маху огрел Владимира по голове палкой, другой саданул кулаком в глаз и разбил губу. У Махнева поплыли перед глазами лиловые и красные круги, он обмяк и чуть не потерял сознание. Правда, он тоже успел поработать кулаками, и один из сатиров взвыл от полученного удара.

Вдруг из чащи раздался чей-то трубный звериный клич и раскатистое залихватское уханье. Сатиры встрепенулись и прекратили драку. Словно завороженные, они бросили палки и поскакали в темноту ночного леса. Густые черные заросли поглотили их плотные, разгоряченные тела.

«Хорошо, что их кто-то позвал, – подумал Владимир. Голова раскалывалась от боли, во рту появился привкус крови. – Иначе они бы и вовсе убили меня или покалечили».

– Владимир Иванович, – послышался жаркий шепот из кустов. – Вы живы?

– Жив-жив, Глашенька. Сейчас пойдем домой. – Владимир подбежал к русалке.

– Я так испугалась за вас, – всхлипнула она. В лунном свете ее фиалковые глаза казались огромными и блестящими. В них стояли слезы.

– Не бойся, милая, – Владимир с трудом переводил дыхание. Разбитая губа сочилась кровью, припухший правый глаз почти ничего не видел. – Давай-ка я закину тебя на плечо. Так будет лучше.

Владимир так и сделал – теперь рядом с лицом, закрывая боковой обзор, покоился увесистый, округлый зад тяжеленькой наяды. В нос назойливо лез запах тины и свежевыловленной рыбы…

Идти стало немного легче. Он делал сто или двести шагов, останавливался, отдыхал и шел дальше. Пару раз перед ним мелькнули насмешливые морды сатиров, испуганные и удивленные глаза лесных нимф. Вслед несся хохот, цоканье языков и улюлюканье. Во время очередного привала к ногам прыгнула белка. Он узнал ее. Это была Софи.

– Ах, Володечка, и вправду говорят: охота пуще неволи, – хмыкнула она и присела на сосновую ветку прямо перед глазами Владимира. – Что же ты моим предложением не воспользовался? Я ведь тебя ждала и обслужила бы по высшему классу. – Софи сузила глаза и присмотрелась к подбитому глазу Владимира. – Батюшки! Это кто же тебя, красавчика, так разукрасил? Идем ко мне в мою избушку, на пятую опушку. Туда, где осинка с золотыми апельсинками растет… Я приложу тебе на глаз лопушок, а губы соком драчун-травы смажу, и все как рукой снимет, станешь лучше прежнего. А рыбку-то ты в пруд отпусти или в болотце. Негоже рыбам по дорогам хаживать, по полям разгуливать, к добрым молодцам в приличные дома заруливать!

– Владимир Иванович, это кто? – ревниво спросила русалка, кивнув в сторону белки, и надула губы.

– Это… – Владимир почесал голову. – Это белка. Её зовут Софи.

– Откуда ты ее знаешь? – тоном законной жены, мгновенно перейдя на «ты», продолжила она.

– Да мы, собственно, недавно познакомились…

– Значит так! Кто ты, ледяная кровь, чтобы оправданий у моего любовника спрашивать? – с видом разъяренной базарной торговки, выкатив бархатные восточные глаза и распушив рыжий хвост, встряла Софи.

– Как так любовника? Володя объясни… – захныкала русалка.

– Никакой я ей не любовник, Глаша, послушай меня… Софи, не кажется ли вам, что вы поспешили с выводами?

– Ничего я не поспешила. Вова спал со мной и не единожды! – не моргнув, соврала наглая белка.

– Как спал? Ты же маленькая! – возмущению русалки не было предела.

– То-то, миленькая, что я – маленькая. Разве не слышала, как в народе говорят: сладок беличий глазок, потому что узок – не широк! Ты поняла, дурища толстозадая, о чем это я? – белка подоткнула лапки в боки, ощерила мордочку и, сдвинув восточные брови, грозно надвигалась на русалку.

Махнев понял, что ничем хорошим эта свара не закончится. Без лишних разговоров он подхватил русалку, взгромоздил ее себе на плечо и поволок дальше. Бесноватая белка все же успела подпрыгнуть и тяпнуть водную диву за палец. Русалка истошно вскрикнула, а белка скрылась в кустах орешника. Когда Владимир отошел на несколько шагов, хвостатая рыжая бестия выглянула из зарослей и принялась кривляться, подпрыгивать, корчить рожи и кричать вослед:

– Тащи, тащи. Воду из воды взял – водой и захлебнешься, а любовью дуры-рыбы не напьешься… По дороге запнешься, чуть насмерть не убьешься! Вспомнишь про Софи, да поздно будет! – она прокричала еще какие-то обидные слова, погрозила маленьким кулачком и скрылась с глаз долой.

Наконец темный лес остался позади, пролетели и лавандовые поля. Владимир старался идти мимо них тихо, чтобы не услышать злобных выпадов хозяина «лиловой роскоши». Но невидимый страж не удержался и пустил ядовитую реплику:

– Канешна! Зачем нам агрономией заниматься или цветы разводить для общественной пользы? У нас одни бабы на уме! Недаром тебе морду-то твою холеную разукрасили!

Владимир не стал пускаться в склочные прения.

Через полверсты показалась усадьба Полин. Владимир остановился, чтобы передохнуть. Он опустил русалку на траву. А сам распрямил затекшие плечи, отер пот со лба и глянул на темнеющий Версальский особняк в глубине ночного сада. Он вздрогнул от увиденного.

Луна, висящая над домом, окрасилась в багровый цвет. Лунное сияние теперь было не желтым и холодным, а скорее кроваво-зловещим. Не горели и окна дома, они зияли пустыми глазницами, сквозь них напрямую падал свет, выделяя остовы ржавых решеток. Дом вновь показался Владимиру старым, полуразрушенным, претерпевшим вековые изменения.

Сад тоже выглядел заросшим и неуютным. Но главным было другое: из середины сада шел страшный, зловещий гул, напоминающий работу гигантских металлических шестеренок или фабричного вала.

Владимир, словно завороженный, пошел в сторону витого забора, чтобы посмотреть: откуда идет этот грохот.

– Володя, ты куда? Не ходи туда! – в голосе русалки чувствовалась сильная тревога.

– Глашенька, посиди немного на травке. Я скоро вернусь. Гляну одним глазком и к тебе. Про «один глазок» Владимир почти не соврал. Второй, подбитый глаз почти ничего не видел.

– Вова, там страшно…

Но он почти не слушал ее, ноги несли его к дому Полин. Зайдя за ворота и обогнув несколько засохших и почерневших кустов, Владимир остановился и едва перевел дыхание. Посередине ранее роскошного двора с прямоугольными, ухоженными клумбами, газонами для игры в крокет, прямо на месте мраморного фонтана зияла огромная огненная воронка, уходящая глубоко под землю. Именно из этой воронки шел тот страшный гул и скрежет, к которому присоединялись теперь человеческие душераздирающие крики и звериный рев.

У Владимира от страха зашевелились волосы. Он захотел убежать, но словно какая-то невиданная сила, помимо воли, тянула его все ближе к этому месту. Теперь ему были отчетливо видны ее внутренние стенки – они и вправду походили на раскаленные до красна, железные лепестки, перевитые мощными тросами и вращающиеся таким образом, что казалось, будто воронка – это гигантский макабрический механизм, вгрызающийся в твердые пласты грунта. Движения огромных лопастей и создавали этот чудовищной силы скрежет. Помимо человеческих криков и звериного рева, из воронки валили клубы горячего желтого и красного пара и вырывались острые языки пламени.

В глубине ямы вдруг произошло какое-то шевеление и гулкая возня – будто невидимые чугунные гиганты столкнулись шипастыми боками… И, словно резиновый мяч, выпущенный с глубокого речного дна на поверхность воды, из ямы вылетел первый субъект.

Вид этого субъекта напоминал страшный кошмар… Примерно такое же чудище Владимир видел в глубоком детстве на старинной средневековой гравюре. Это было существо, похожее на свирепого дракона: с черной собачьей морды стекала огненная слюна; туловище смахивало на туловище пятнистой гиены с длинным и мощным, раздвоенным книзу хвостом; перепончатые серые крылья походили на крылья шерстистой летучей мыши. Чудище вылетело из воронки, осмотрелось, рыкнуло и присело на толстую ветку одного из засохших деревьев.

Через несколько секунд вылетел и второй, похожий на первого, крылан. Он тоже расположился на одной из почерневших веток, но сухое дерево не выдержало большого веса и треснуло – пугалище грузно осело на землю, зацепившись за острый сук бусым крылом. Оно недовольно рыкнуло – из пасти вырвалось пламя, и неуклюже скользнуло в другую часть двора, оставляя на земле глубокие борозды от мощных когтей.

Потом полезли монстры, напоминающие африканских пауков с красными огненными узорами на мохнатых, колючих спинах. Вылезли и химеры с львиными головами, увенчанными изогнутыми рогами и крыльями за жесткими, мускулистыми спинами.

Все чудовища разместились вокруг воронки – кто на кривых, засохших ветках, а кто и прямо на земле. Откуда-то сверху раздался зычный женский окрик, похожий на зов воинственного индейца, и свист хлыста. Владимир поднял глаза.

На краю карниза темной крыши, переливаясь в мягких красноватых лунных потоках, стояла обнаженная Полин с развивающимися, лохматыми волосами. Её ножки притоптывали от нетерпения, изящная ручка сжимала длинный хлыст.

– Займите свои места, мои верные слуги! – прокричала она и еще раз ударила хлыстом.

На земле вокруг зияющей воронки произошло неуклюжее шевеление, похрюкивание и суета. Наконец все адские «звери» заняли нужные позиции, образовав сложный живой узор вокруг похожего на цветок тоннеля, ведущего в центр Преисподней. Раздался ведьминский хохот, Полин, оторвавшись от карниза голыми пятками, взлетела высоко в темное густое небо. Сделав почти акробатический кульбит, она чуть снизилась. Теперь были хорошо видны торчащие, тугие груди, плоский живот и темный мысок в лоне сомкнутых стройных ножек. Полин облетела почетный круг и присела на что-то невидимое. Её ручки потянулись в сторону и ухватились за невесть откуда взявшиеся, золотистые канаты, перевитые пурпурными цветами. Полин принялась раскачиваться вперед и назад. Она сидела на невидимой жердочке, от натянутой прямо в небе, качели. А «милые зверюшки» следили за ней восхищенными взглядами. Все это зрелище напоминало цирковое представление со львами и бесстрашной дрессировщицей, раскачивающейся под небесным куполом. Полин смеялась от удовольствия, отталкивалась стройными ногами, качели улетали прямо к мерцающим звездам.

«А какова хозяйка? Какие разносторонние увлечения: от светских танцев и игры в крокет до виртуозной дрессуры и летания меж звезд! – дивился Владимир. – А что я, собственно, здесь забыл? Сую свой нос, куда ни попади. Надо бы уходить, не то веселая циркачка может в любой момент закончить полет на небесных качелях и натравить своих подопечных прямо на меня…» И правда – самый близкий к Владимиру крылан развернул пятнистую толстую шею и уставился горящими глазами прямо на нашего героя. Пасть крылана распахнулась, оттуда вырвался сноп искр, одна из искорок упала на рукав Владимира, задымилась и прожгла круглую дыру, расплавленный металл припаялся к коже руки.

Владимир дернулся от боли и бросился за ворота усадьбы. Русалка тревожно смотрела в его сторону и протягивала голые ручки. Он лихо взгромоздил ее на плечи и снова пошел по дороге, вперед к своему жилищу. Дом загадочной Полин остался позади.

Незаметно луна преобразилась: кровавые краски ушли, их место занял холодный, ровный, белый свет, серебрящий деревья и кустарники. Зацвиркал невидимый сверчок. Через несколько шагов показался ветхий дом загадочной певуньи. Теперь и этот дом стал неузнаваем. Из трубы валил сизый дымок, сквозь синие в горошек, ситцевые занавески мерцал мягкий свечной свет. Мелькали и темные силуэты.

«Надо же! Шторки повешали, огонь развели… А некоторое время назад здесь один ветер гулял», – удивленно подумал Владимир. Из дома доносились обрывки громкой, оживленной беседы, мужские и женские веселые голоса, бряканье посуды, звон стаканов, монотонная игра на балалайке, и пиликанье гармошки. Дом смахивал на разудалый, придорожный кабак.

Гармоника взвизгнула чуть громче, раздались широкие меха, неизвестный гармонист заиграл «плясовую», а громкий женский голос, напоенный малоросским южным говорком, запел:

Потом певунья хохотнула, и последовал дружный, разудалый перепляс – десяток пар ног затопали так громко, что зашаталась ветхая крыша, выпустив на волю стаю жирных, черных ворон. Вороны, каркая и тяжело махая крыльями, полетели в сторону мерцающего лавандового поля.

Скрипнула и отворилась деревянная дверь, выпустив в густую ночь полоску света, громкие трели балалайки и перебор гармоники. На крыльцо вышла рослая, босая девица в красном, длинном сарафане, сладко потянулась, затем выудила из сеней таз с помоями, размахнулась и вылила воду прямо возле дома в плавающие в тине камыши. Она мечтательно, с блуждающей улыбкой посмотрела на небо, полное звезд, смачно зевнула, крупные ладошки оправили русую косу, одернули яркий сарафан, секунда – и девица скрылась в дверном проеме.

Спустя несколько мгновений дверь снова распахнулась настежь, и на крыльцо с шумом вывалились два других персонажа. Он – высокий, крепкий мужик, был одет в простонародную цветастую рубаху, темные штаны и невысокие казачьи сапоги. Крупные руки держали в объятиях красавицу с белой косой, тоже одетую в васильковый русский сарафан, маленькие лыковые лапотки и светлые онучи. Богатырь дурашливо посмеивался, губы тянулись к груди возлюбленной, обтянутой тонкой, полотняной рубахой и украшенной медными монистами. Потом пошли поцелуи и жаркие объятия. Луна хорошо освещала их лица. Владимиру показалось, что он уже видел это красивое женское лицо, эти отсвечивающие зеленью, шалые и немного бессмысленные глаза. «Это же Селеста, жена Фрола Карповича!» – осенило его. – «А мужик? Не тот ли, худо упомянутый карликом, Епифан? Наверное, он! А может, и не он… У ветреной прелестницы – поклонников не перечесть!»

Меж тем мужик, охваченный страстью, от крепких поцелуев перешел к более решительным действиям: он развернул Селесту роскошным задом, наклонил вперед, перекинув гибкой талией через деревянные перила, рука потянулась к длинному подолу, заголилось матовое стройное бедро. Селеста охнула, выгнула спину и страстно закатила глаза, красноватые ручищи мужика с жаром облапили ее небольшую грудь, торопясь расстегивать застежки белой блузы. Селеста дернулась, кивнув на неплотно прикрытую дверь. Мужик обвел двор глазами, при виде воды и зарослей высоких камышей на его лице появилась некая озабоченность. Он потащил девушку за руку, увлекая с крыльца, но не рассчитал – его повело в сторону, пьяные ноги запутались, и… парочка с шумом ухнулась в болотную воду, вызвав жуткие брызги и возмущенное кваканье лягушек.

На шум выбежало несколько молодцев и девиц. Раздался дружный хохот. Собутыльники сбегали за длинным коромыслом и протянули его барахтающимся влюбленным. Те выбирались на крыльцо, отряхиваясь от зеленой тины, и отжимая мокрую одежду. Потом вся компания с шутками и разудалым гиканьем вновь ринулась в дом. Дверь захлопнулась, полилось балалаечное треньканье и топот ног под плясовую песню.

– Володя, здесь, кажется, весело! И к тому же много воды – робко встряла русалка, – может, заглянем и мы на огонек? Погуляем, повеселимся. Холодная ручка коснулась волос Владимира. Русалка извернулась мощным хвостом и неловко чмокнула его в щеку.

– Глашенька, давай как-нибудь в следующий раз… У нас с тобой нынче несколько другие планы. – Владимир почувствовал знакомый жар, охвативший пах и ускорил шаги.

Недалеко от дома с высоким красным забором он остановился, чтобы немного отдохнуть. Натруженные руки опустили скользкий хвост вожделенной водной девы.

Дверь, окрашенная красной краской, со скрипом отворилась, и на дорогу вышел невысокий пожилой господин с длинным-предлинным носом, лысой головой, обрамленной жидкими, седыми волосами и маленькими красноватыми глазками. Старый, мышиного цвета камзол, изрядно потертый на рукавах, свободно болтался на худой и сутулой фигуре. На плечах красовался женский, шерстяной клетчатый платок. Несмотря на теплую погоду, маленькие ножки были обуты в самокатные, черные валенки. Человек-нос ежился от холода и шмыгал.

– Молодой человек, вас, кажется, зовут Владимиром? – раздался скрипучий голосок, темные зрачки красноватых глазок двигались так быстро, что трудно было уследить за тем, куда направлен взор их владельца.

– Да, меня зовут Владимиром, – ответил Махнев и кивнул головой.

– Я понимаю, что знакомиться на улицах – это признак дурного тона, и нас должны были друг другу представить. Но, видите ли… Магистр не часто меня, так сказать, жалует, он не благоволит иностранцам. Он, скорее, русофил, – в этом месте человек-нос глубоко вздохнул и шмыгнул носом, – а потому, если вы не против, позвольте я представлюсь сам? Тем паче, что вы – мой сосед, и я не раз наблюдал вас гуляющим мимо моего дома, – он помолчал немного, не останавливая бег сумасшедших зрачков. Узкие губы растянулись в улыбке. – Ах, вы молоды, пытливы, в вас столько нерастраченной энергии. Мне очень жаль! Вам еще надо было жить, да жить и наслаждаться плотскими радостями, а вы вынуждены в расцвете лет довольствоваться, чем попало… – После этих слов русалка Глаша гневно зыркнула на странного господина и ударила по траве серым хвостом. – А, впрочем, простите, что-то я отвлекся, – продолжил он, – меня зовут Генрихом Францевичем. Моя фамилия Кюхлер. Я, собственно, обрусевший немец.

– Очень приятно, – ответил Владимир, – Махнев Владимир Иванович.

Генрих Францевич галантно распахнул красные ворота.

– Милости прошу, любезный Владимир Иванович! – буква «в» у него звучала как «ф».

– Спасибо, Генрих Францевич. Может, как-нибудь в следующий раз. Я, видите ли, тороплюсь и потом я не один, я с дамой…

– Ах, это – пустяки. Я не задержу вас надолго. Я только сделаю вам свинцовую примочку на глаз и дам Гофманских капель. А дама? Дама ваша подождет в приятном для нее месте…

Русалка холодно посмотрела на немца и поджала обиженные губки. Владимир галантно кивнул и перешагнул порог, распахнутых ворот. Русалка все также покоилась на его широких плечах и искоса, с неприязнью рассматривала двор старого, носатого немца.

Аккуратная песчаная дорожка вела к ухоженному, побеленному домику с красной черепичной крышей и маленьким крылечком. Во всем убранстве небольшого двора чувствовался немецкий порядок. На ровных, прямоугольных клумбах росли маки и еще какие-то невиданные, пахучие травы.

– Здесь у меня растут лекарственные растения: конопля, опиумный мак, александрийский лист, валериана, солодковый корень, медвежьи ушки, – раздался за спиной скрипучий голос Генриха Францевича. – Видите ли, Володенька, я – ботаник, химик и медик. Я служил при Петербургской Академии наук, жил на Васильевском острове. Работал в Аптекарском Приказе, а позже и советником уже в Медицинской канцелярии и даже служил при дворе его Величества… – тут немец запнулся, – а, впрочем, вам совсем не нужны эти подробности. Я работал и аптекарем и хирургом. Но последние годы впал в немилость, и был удален от двора. Но не разжалован до конца, а оставлен на службе в Морском гошпитале в качестве анатома при «анатомическом театре». Много практиковал, работал в прозектуре. Вышел в отставку и поселился в маленьком домике при Лютеранском кладбище… – Кюхлер помолчал в задумчивости, будто припоминая что-то. – А на этой грядочке у меня ядовитые травки: белена, аконит, анемона, белладонна, арум, волчеягодник, головолом, жабрей, мышатник, касторка, пьяная трава, собачья петрушка, сон-трава, рогатый василек. Здесь много чего… Вы только, пожалуйста, не нюхайте и барышне вашей не давайте.

Голова русалки свешивалась с плеча Владимира прямо возле ядовитых растений. Он приподнял ее повыше, но было поздно: русалка успела вдохнуть ядовитых ароматов. Она поморщилась, чихнула и неожиданно задремала, прикрыв фиалковые глаза длинными ресницами.

– Ну, что же вы, Генрих Францевич, сразу не предупредили? – спросил взволнованный Владимир, заглядывая в бледное лицо русалки. – Она не умрет?!

Он аккуратно положил ее на траву.

– Нет, что вы! Она лишь поспит немного. Да и вы отдохнете, – уверил его немец. – Вы так далеко тащили ее… и ради чего? Ах, простите, это – не мое дело. Только… – Генрих Францевич снова запнулся. – Володя, положите ее в эту куфу с водой. Видите ли, амфибии любят воду. Это я вам говорю, как биолог. Смотрите, у нее и кожа на ручках потрескалась, и губки обветрили, и плёс стал подсыхать.

Владимир удрученно разглядывал тело спящей русалки. Оно, действительно подсохло во многих местах, а кое-где даже шелушилось…

– Не переживайте так. Водная среда ей пойдет на пользу. Тащите ее к куфе.

В глубине двора темнела дубовая бочка, сжатая металлическими кольцами. Владимир заглянул внутрь – до самых краев она была наполнена чуть зеленоватой, зацветшей водой.

– Здесь ей будет хорошо. Опускайте даму в куфу, – деловито скомандовал ученый немец.

– А она там не захлебнется в спящем-то виде? – усомнился Владимир.

– Что вы… Я не первый год здесь живу. Я знаком с флорой и фауной здешних мест, кои любезно собрал наш хозяин со всех стран и земель, а так же мыслимых и немыслимых пределов… Ваша красавица не только не утопнет, она прекрасно отоспится в родной среде и предстанет живая и здоровая, словно лучезарная Венера из морской пены.

– Ну, ладно… – Владимир подтащил русалку к краю широкой бочки и аккуратно опустил в темную холодную воду.

Тяжелый чешуйчатый зад гулко плюхнулся о поверхность воды – прекрасная амфибия медленно опускалась на дно. Голова оказалась ниже упругого хвоста, хвостовой плавник немного выглядывал наружу. Владимир заботливо смочил водой и его, а после заглянул в бочку – из темной глубины отчетливо проступало бледное, спящее Глашино лицо с развивающимися золотистыми волосами. Поднятые к верху, безвольные белые ручки мягко шевелились от движения воды, растопыренные тонкие пальчики поблескивали синеватыми ноготками, от сомкнутых пухлых губок отлетали воздушные пузырьки.

– Как она хороша, моя Глашенька, – тихо прошептал Владимир. – Генрих Францевич, а она точно не утонет? – серые глаза с тревогой смотрели на длинноносого немца.

– Молодой человек, где вы видели, чтобы рыбы тонули в воде?

– Не видел…

– Эх, Володя, не все есть то, что мы думаем, не всякая вещь имеет те свойства, кои мы ей приписываем… Богатое воображение способно сотворить фантомы даже из речного песка… А горячее желание наделяет плотью даже мертвый камень, – изрек ученый немец, улыбнулся по-вольтеровски и глубоко вздохнул. – Пойдемте, пока в дом. Я покажу вам, как живу и сделаю свинцовую примочку – вам сильно подбили глаз, у вас синяк на пол лица.

– Да это – пустяки, – задумчиво ответил Владимир и шагнул за порог дома.

Внутреннее убранство выглядело строгим и смахивало больше на ученую лабораторию, нежели на уютный дом: шкафы и полки со старыми фолиантами стояли повсюду, куда не кинешь взор; широкий письменный стол, заваленный грудой исписанных листов; медицинская кушетка; стеклянные шкафы с колбами, трубками, сосудами, наполненными разноцветными жидкостями; микроскопы нескольких видов; большие песочные часы; различные мензурки и склянки, клистиры, фарфоровые и медные иготи и пара человеческих и звериных черепов. В углу расположился черный кожаный диван с высокой, плоской спинкой и несколько небольших банкеток.

– Вот, собственно, здесь я и живу. Как видите, очень скромно. Я, Володя, хирург и анатом. А потому, для меня самое главное – иметь возможность заниматься любимым делом. Виктор, наш хозяин, надо отдать ему должное, благоволит к прошлым занятиям своих подопечных, не препятствует привычкам, а иногда даже всячески потакает последним. Я здесь читаю, работаю, и к счастью, продолжаю практиковать. Препарирую лягушек и не только… – темные зрачки нервно взметнулись на Владимира. – Присядьте, пожалуйста, на кушетку. Я обработаю ваши раны…

Владимир с любопытством рассматривал убранство комнаты. Сбоку от этого кабинета шла другая, неплотно прикрытая дверь. Пока немец пошел в дальний угол комнаты за свинцовой примочкой, любопытный Владимир подскочил с кушетки и заглянул в приоткрытую дверь… Эта комната походила на анатомический класс или холодильник в морге: белые мраморные стены отливали холодным глянцем, таким же казался и чистый пол, металлические столики на колесах поблескивали множеством хирургических инструментов – скальпелями различных размеров и форм, щипцами, зажимами и всякой медицинской дребеденью. Владимир бегло осмотрел убранство кабинета. Но главным было другое… Посередине стоял высокий и длинный хирургический стол с желобом, направленным в сливную дыру, проделанную в полу. На столе кто-то лежал! Вернее контур неподвижного тела просвечивал сквозь тонкую ткань простыни. Судя по формам, это была – женщина! Из-под простыни свешивались длинные черные волосы и кончики накрашенных ногтей. Это был женский труп!