В конце 1950-х гг. существенным изменениям подверглась официальная трактовка недавнего прошлого страны. В новой версии истории Северной Кореи, широко распространившейся с конца 1957 г., особое внимание уделялось реальным или вымышленным деяниям Ким Ир Сена и его маньчжурских партизан. Если раньше Ким Ир Сена представляли как главного лидера корейских коммунистов в колониальные времена, то с конца 1950-х гг. Ким Ир Сена стали изображать как единственного подлинного руководителя, который существовал в корейском коммунистическом движении по меньшей мере с начала 1930-х гг. Все остальные коммунистические руководители изображались либо как верные солдаты Ким Ир Сена, либо как предатели и агенты враждебных сил. На этом этапе пропагандистская машина еще не утверждала, что Великий Вождь играл ключевую роль в корейской политике уже в 1920-е гг., то есть во времена, когда ему было 14–18 лет, однако и до подобных заявлений было уже не так далеко.
Новый миф активно распространялся в официальной печати, на страницах которой появилось огромное количество публикаций, посвященных маньчжурским партизанам и их былым победам. В 1958 г. в ежемесячном журнале «Кынлочжа», официальном печатном органе ЦК ТПК, было опубликовано 11 статей на исторические темы. Еще 10 статей появились в 1959 г. Однако среди публикаций 1958 г. только две были связаны с деятельностью партизанских отрядов, а вот в 1959 г. уже семь из десяти статей рассказывали о подвигах (большей частью придуманных или, по крайней мере, преувеличенных) маньчжурских воинов Ким Ир Сена.
Новый официальный подход к истории удовлетворял трем важным требованиям: во-первых, подчеркивалась особая роль Ким Ир Сена, изображавшегося Единственным Истинным Вождем корейского коммунистического движения; во-вторых, корейскому коммунизму придавался более «национальный» вид; в-третьих, по возможности «удревнялась» история Трудовой партии Кореи, которая теперь казалась до неприличия короткой. Как отмечал в своей статье Ли Сон-ун, «несмотря на то, что история нашей партии коротка, у нее глубокие корни». Статья, опубликованная в 1957 г. в майском номере «Кынлочжа», заявляла примерно то же самое, но в дополнение подчеркивала особую роль Ким Ир Сена: «В Корее в период правления японского империализма не была восстановлена единая марксистско-ленинская партия, однако истинными коммунистами, преданными товарищу Ким Ир Сену, была создана организационная и идеологическая база для [будущего] основания марксистско-ленинской партии». Для нас, знакомых с теми трагикомическими формами, которые обожествление Ким Ир Сена приняло в 1970-1980-х гг., фраза о «преданности Ким Ир Сену» может представляться вполне безобидной, но в условиях 1957 г. ее появление было важным показателем того, что официальные мифотворцы начали создавать образ Великого Вождя, всезнающего руководителя коммунистического движения с момента его возникновения. Авторы таких публикаций делали вполне предсказуемый вывод: «Главные исторические корни всех этих [достижений КНДР] лежат в антияпонской революционной борьбе, которую с 1930-х гг. вели истинные коммунисты, возглавляемые товарищем Ким Ир Сеном».
В декабре 1957 г. в журнале «Кынлочжа» Хван Чан-ёп опубликовал разгромную рецензию на недавно вышедшую монографию Ли Чхон-вона «Борьба за гегемонию пролетариата в Корее». В пространной рецензии содержалась резкая политическая критика Ли Чхон-вона, ведущего корейского историка, члена-корреспондента АН КНДР, который был отцом-основателем северокорейской марксистской историографии и в отличие от большинства своих коллег никогда не сотрудничал с японской колониальной администрацией. Долгое время Ли Чхон-вон являлся директором Института истории Академии Наук. Он впал в немилость летом 1957 г., несмотря на все свои попытки избежать опалы. Главное обвинение, выдвинутое против него Хван Чан-ёпом, заключалось в том, что в своей книге, которая рассматривала историю северокорейского коммунистического движения, Ли Чхон-вон несколько раз положительно отозвался о коммунистах из низвергнутой внутренней группировки, которых, согласно новой мифологии, следовало изображать ненадежными и тщеславными фракционерами или просто предателями, агентами японской полиции и американской разведки. Другим прегрешением историка было то, что он не придал «должного значения» маньчжурским партизанам Ким Ир Сена, которые теперь считались единственными «настоящими корейскими коммунистами» 1930-х гг.
Было бы ошибочным полагать, что столь резко критиковавшаяся книга Ли Чхон-вона была актом некоего «скрытого диссидентства». Несмотря на редкую принципиальность и стойкость, проявленную им в колониальные времена, Ли Чхон-вон, став крупным функционером режима, принимал более чем активное участие в восхвалении Ким Ир Сена. В начале 1957 г., когда над головой Ли Чхон-вона стали сгущаться тучи, академик активно критиковал «фракционеров, в частности, своего бывшего покровителя Чхве Чхан-ика. Именно Ли Чхон-вон в январе 1957 г. опубликовал в «Нодон синмун» статью с жесткими нападками на «фракционеров, которые были разоблачены на августовском пленуме». Это была одна из первых публикаций, в которой содержалась открытая критика Чхве Чхан-ика и его группы. Впрочем, как уже говорилось выше, все эти лихорадочные усилия Ли Чхон-вону не помогли: летом 1957 г. он был снят со всех своих постов.
Таким образом, в критиковавшейся Хван Чан-ёпом книге Ли Чхон-вона, равно как и в других трудах историка, а также работах его коллег-конкурентов и будущих обвинителей, содержалась та версия корейской истории, которая официально считалась «правильной» на момент выхода книги. Сам Ли Чхон-вон стал жертвой репрессий, скорее, по причинам личного характера: из-за своих давних связей со южнокорейскими коммунистами и яньаньскими активистами, в первую очередь с Чхве Чхан-иком. Когда официальная точка зрения на историю внезапно изменилась, книги Ли Чхон-вона стали легкой мишенью для обвинений. Однако нельзя забывать, что абсолютно такой же критике можно было подвергнуть любую работу на схожую тематику, увидевшую свет в КНДР до начала 1957 г. Работы столпов режима и официально признанных историков исключением из этого правила не являлись. Любопытно сложилась и дальнейшая судьба рецензента. Как известно, со временем именно Хван Чан-ёп дал окончательное определение концепции чучхе и превратил ее в некое подобие стройной идеологической системы. Впоследствии, в 1997 г., он стал также и самым высокопоставленным перебежчиком, ушедшим из КНДР на Юг.
С начала 1958 г. в массовой печати также стало быстро увеличиваться число материалов, посвященных героическим деяниям маньчжурских партизан. В номере «Нодон синмун» за 4 июля 1958 г. целая полоса была отведена «революционным традициям» партизан, и особенно сражению при Почхонбо (этот партизанский рейд 1937 г., в ходе которого партизаны заняли и несколько часов удерживали небольшой городок на маньчжуро-корейской границе, впоследствии стал краеугольным камнем мифа о Ким Ир Сене). Вскоре после этого в «Нодон синмун» стал широко употребляться новый идеологический штамп — «славные революционные традиции» (кор. пичх-нанын хёкмёнъ чонтхонъ), использовавшийся главным образом для описания партизанского движения в Маньчжурии 1930-х гг. Эта фраза появилась неожиданно и сразу же была подхвачена всей прессой, так что, скорее всего, она была создана идеологическими органами, а затем уже целенаправленно внедрена в печать.
Новая кампания в сфере идеологии была одобрена лично Ким Ир Сеном, все чаще упоминавшим в своих выступлениях антияпонских партизан и их подвиги и все более охотно призывавшим партию и народ «учиться на примере партизан». В феврале 1958 г., во время посещения воинской части № 324, Ким Ир Сен произнес длинную речь, в которой он прямо заявил, что истинная история северокорейских вооруженных сил началась не в 1948 г., когда была официально основана Корейская Народная Армия, а гораздо раньше — в 1932 г. Это было понятно уже из первых слов его речи: «Наша Народная армия — наследница славных традиций антияпонского партизанского движения. Как регулярная армия, КНА была образована 8 февраля 1948 г. Однако наш народ обрел свою армию не после Освобождения. КНА была создана 10 лет назад, но уже с 1932 г. у корейского народа были антияпонские, антифеодальные вооруженные силы, которые на деле принадлежали народу». В этом пассаже отчетливо видна идея, которая постоянно подчеркивалась северокорейской пропагандой в конце 1950-х гг.: официальная история политических институтов КНДР может на первый взгляд показаться короткой, но в действительности у них глубокие исторические корни, которые восходят к партизанскому движению в Маньчжурии 1930-х гг.
Этот новый подход к освещению истории корейского коммунистического движения лег в основу работы по политическому образованию, и корейцы принялись изучать «новую» историю своей страны. Например, в пространной статье Хан Пхё-ёпа («Кын-лочжа», март 1959 г.) обсуждалась необходимость перестройки системы политического образования в соответствии с новой линией, которая требовала считать партизан Ким Ир Сена единственными представителями «истинного коммунизма» в Корее.
Стремительному развитию культа партизан и Ким Ир Сена способствовал выход первого тома «Воспоминаний антияпонских партизан» (кор. «Ханъиль ппальчхисан чхамгачжадыль-ый хвесанъ-ги»). За первым томом последовало еще три. Эта книга была немедленно объявлена главным средством идеологического воспитания, так что каждый взрослый житель Северной Кореи был обязан прочитать ее и затем регулярно «обсуждать» прочитанное на специальных собраниях. Страну буквально наводнили публикации подобного рода. По официальным данным, суммарный тираж «Воспоминаний антияпонских партизан» и других книг о партизанском движении, изданных в 1957–1960 гг., составил 95,8 миллиона экземпляров! Это означает, что на каждого мужчину, женщину и ребенка приходилось приблизительно по девять экземпляров таких книг. Эта цифра окажется еще более примечательной, если учесть, что за этот период было издано «всего» 12,1 млн экземпляров книг, посвященных текущей политике ТПК. А после того, как в декабре 1958 г. Президиум ТПК принял специальное решение по обязательному изучению «великих революционных традиций», кампания по пропаганде материалов партизанского движения приобрела официальный и всеобщий характер.
В новой версии истории коммунистического движения право именоваться «истинными коммунистами» (кор. кёнсильхан конъсан-чжуыйчжа — стандартная формула того периода) получали только те, кто с самого начала однозначно поддерживал Ким Ир Сена. Оценивая происходившие тогда в Северной Корее перемены, важно обратить внимание на то обстоятельство, что в новой ортодоксии партизанское движение изображалось как одновременно коммунистическое и национальное. При этом официальная пропаганда всегда умалчивала о том, что корейские партизанские отряды сражались в составе китайских коммунистических сил, действовавших в Маньчжурии.
Вопреки историческим фактам, о которых тогда еще помнили очень многие, партизанские отряды Ким Ир Сена были изображены как совершенно независимая корейская национальная армия, которая якобы боролась с японцами в основном самостоятельно и лишь в некоторых случаях действовала совместно с китайскими подразделениями.
Главная цель всей этой кампании была очевидна: «национализировать» корейский коммунизм и связать всю его историю с Ким Ир Сеном. Корейский коммунизм в новой версии истории страны изображался как сугубо местное движение, которое развивалось в Корее (или, по крайней мере, корейцами) вполне независимо, при минимальной поддержке внешних сил, и которое к 1945 г. стало играть значительную роль в политической жизни страны. При этом неизменно подчеркивалось, что решающим фактором достижения этого успеха было «выдающееся руководство», которое осуществлял Ким Ир Сен. В новой версии официальной истории иностранное влияние на корейское коммунистическое движение и любые зарубежные связи корейских коммунистов замалчивались или вовсе отрицались. Августовскую оппозицию стали обвинять еще и в том, что она, выражая сомнения в величии Ким Ир Сена и преклоняясь перед иностранными идеологическими веяниями, стремилась исказить «великие революционные традиции» Кореи, воплощенные в партизанском движении.
Все непартизанские коммунистические организации, существовавшие в стране до 1945 г., отныне рассматривались как питательная среда для «фракционализма», а то и как логово злобных предателей и платных агентов империализма. С особым презрением в новой исторической ортодоксии полагалось относиться к «Армии справедливости» (кор. Ыйёнъгун), то есть к тем корейским коммунистическим отрядам в Китае, которые подчинялись Ким Ту-бону, Чхве Чхан-ику и другим эмигрантам из Яньани. В упоминавшейся ранее речи Ким Ир Сена, произнесенной в феврале 1958 г., по этому поводу говорилось следующее: «Можем ли мы следовать традициям Ким Ту-бона "Лиги Независимости" и его "Армии справедливости", которая ни разу не сразилась с японцами и обращалась в бегство, едва услышав о приближении японцев? Мы не можем следовать этой антимарксистской традиции». Конечно, некоторая доля правды в его словах имелась: с военной точки зрения, успехи «Армии справедливости» действительно были весьма скромными. Однако точно то же самое можно было сказать и о деяниях самого Ким Ир Сена: вопреки распространявшимся впоследствии легендам, все операции подчинявшихся ему партизан носили сугубо локальный характер, а численность тех частей, которыми командовал будущий Великий Вождь и Непобедимый Полководец, даже в лучшие времена измерялась несколькими сотнями человек. Разумеется, можно возразить, что политическое значение маньчжурского сопротивления было куда большим, чем его военные успехи. Это, конечно, так, но опять-таки то же самое можно сказать и об «Армии справедливости» Ким Ту-бона.
Другой характерной тенденцией, которая стала проявляться в корейской печати с конца 1950-х гг., было стремление если не приуменьшить роль Советской Армии в Освобождении Кореи, то уж, по крайней мере, не распространяться на эту тему. В соответствии с новой мифологией, Ким Ир Сен должен был предстать главным освободителем страны, и упоминания о роли иностранцев в изгнании колонизаторов были нежелательны. В то же время северокорейская пресса по-прежнему была переполнена новостями из СССР и активно славила советские достижения — число статей на советские темы начало постепенно сокращаться только с 1959 г. Однако уже в 1957 г. в советском посольстве отметили, что в северокорейской печати стало появляться все меньше статей, в которых речь шла о роли советской помощи в восстановлении и развитии северокорейской экономики. В июле 1957 г. советник посольства Г. Е. Самосонов счел необходимым обратить на этот факт внимание заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК ТПК, сказав, что в КНДР «совершенно недостаточно пропагандируется братская безвозмездная помощь СССР, КНР и стран народной демократии». Разумеется, его северокорейский собеседник охотно признал существующие «недоработки» и пообещал их в скором времени исправить, однако на практике об иностранной помощи пхеньянские газеты писали всё реже и реже, а примерно с 1960 г. перестали писать совсем.
Поворот к национализму и культу Вождя, произошедший в идеологии в конце 1950-х гг., изменил северокорейское общество. В 1950-х гг. Ким Ир Сен сумел использовать противоречия внутри правящей элиты и уничтожить всех своих противников по очереди, сталкивая их друг с другом. Победа Ким Ир Сена над соперниками была окончательно закреплена на IV съезде ТПК, который был отмечен беспрецедентным восхвалением «Великого Вождя» (такое восхваление являлось отчасти и прямым вызовом антисталинской риторике, которая в тот момент доминировала в «советском секторе» мирового коммунистического движения).
Четвертый съезд ТПК проходил сентябре 1961 г. в Пхеньяне. Уже в первый день его работы «Нодон синмун» применила к съезду хорошо известный советский штамп: IV съезд был назван «съездом победителей» (кор. сынъличжа-ый тэхве). Как известно, это выражение широко использовалось в советской публицистике и официальной историографии для описания XVII съезда ВКП(б), который проходил в 1934 г. Позднее, уже во времена хрущевских реформ, стало известно, что две трети делегатов XVII съезда были репрессированы, и с тех пор это выражение, которое в свете новой информации было трудно воспринимать всерьез, исчезло из советского официального лексикона. Однако пропагандисты из «Нодон синмун» использовали хорошо известный им старый советский штамп, который так и остался в северокорейском обиходе. Поэтому IV съезд ТПК в северокорейских публикациях и поныне часто именуется «съездом победителей» (скорее всего, сейчас северокорейские журналисты и официозные историки просто не подозревают ни о советском происхождении самого термина, ни о тех разоблачениях, которые сделали невозможным употребление этого Термина на его исторической родине). Пока не ясно, какая часть делегатов IV съезда ТПК разделила печальную судьбу большинства делегатов XVII съезда ВКП(б), но ясно, что таких было немало: 1960-е гг. были в КНДР временем масовых репрессивных кампаний среди партийного аппарата и чиновничества.
В работе IV съезда ТПК принимали участие 1157 делегатов с правом решающего голоса (всего было избрано 1160 делегатов), и 73 делегата с правом совещательного голоса. В соответствии с установившейся традицией, главный доклад на съезде был сделан Ким Ир Сеном. Доклад этот был в основном посвящен экономическим планам, однако немало внимания было уделено и внутриполитическим проблемам. В частности, Ким Ир Сен заявил, что «успешно решена великая историческая задача по достижению полного единства корейского коммунистического движения, решительному укреплению единства и монолитности партии, уничтожению корней фракционализма». Конечно, «единство», о котором речь шла в докладе, означало единство под руководством самого Ким Ир Сена.
Действительно, именно на IV съезде руководство ТПК было фактически монополизировано бывшими маньчжурскими партизанами. Изменения в составе высших правящих структур ТПК требуют более подробного рассмотрения, поскольку они прямо указывают на те кардинальные перемены, которые произошли в КНДР и ТПК между 1956 г. и 1961 г.
В 1961 г. ЦК ТПК состоял из 85 членов и 50 кандидатов в члены, то есть по сравнению с 71 членом и 45 кандидатами в 1956 г. его численность возросла. И в ТПК, и в большинстве других правящих коммунистических партий каждый последующий ЦК был многочисленнее предыдущего (еще одно подтверждение закона Паркинсона?). Из 85 членов ЦК, «избранных» в 1961 г., только треть (28 человек) входила в его состав в 1956 г. Примечательно, что из 11 «партизан» были переизбраны все, за исключением Ю Кён-су, умершего в 1958 г. В 1961 г. к этим 10 ветеранам присоединились еще 27 бывших маньчжурских партизан, которые стали членами ЦК впервые! Шестеро из партизан-«новичков» раньше были кандидатами в члены ЦК (некоторые из них стали его членами еще до съезда, в ходе кооптационных пополнений конца 1950-х гг.), но большинство из них появилось в списках ЦК впервые. «Партизанская фракция» оказалась представлена гораздо внушительнее (37 человек), чем любая другая из традиционных группировок. Если учесть, что в 1945 г. вместе с Ким Ир Сеном в Корею вернулось не более 130 бывших маньчжурских партизан, и к 1961 г. некоторые из них уже умерли или погибли, то получается, что приблизительно каждый третий бывший партизан в 1961 г. стал полноправным членом ЦК! Такое положение сохранялось до конца 1970-х гг., и именно оно было одной из причин того, что Вада Харуки назвал КНДР «партизанским государством».
Очевидно, что это резкое увеличение численности и влияния бывших партизан произошло за счет всех остальных фракций. Вероятно, в наибольшей степени пострадали советские корейцы — только двое из них (Нам Иль и Пак Чжон-э) остались в составе ЦК в 1961 г. Даже Пан Хак-се, отец-основатель северокорейских спецслужб, не был переизбран в состав ЦК в 1961 г. К тому же в ноябре 1960 г. его сняли с должности министра внутренних дел, так что какое-то время казалось, что Пан Хак-се станет еще одной жертвой им же созданного механизма репрессий (впрочем, Пан Хак-се повезло: он избежал судьбы Ягоды и Ежова, его опала продлилась недолго, и на следующем съезде Пан Хак-се восстановил свое членство в ЦК). Положение яньаньской фракции было немногим лучше, так как только трое из ее представителей оказались в составе ЦК созыва 1961 г.: Ким Чхан-ман, Ха Ан-чхон и Ким Чхан-док. От уничтоженной несколькими годами ранее внутренней фракции в ЦК 1961 г. вошел только один человек, который вдобавок не занимался политикой и был мало связан с Пак Хон-ёном и иными бывшими руководителями коммунистического подполья. Этим человеком стал Пэк Нам-ун, известный историк-марксист, получивший общенациональную известность еще в колониальные времена и перебравшийся на Север в 1948 г. В ЦК состава 1961 г. оставалось еще несколько коммунистов с опытом подпольной работы в период до 1945 г., но после 1945 г. все эти люди находились на Севере и не имели тесных связей с Коммунистической партией Южной Кореи. Помимо многочисленных партизан в ЦК состава 1961 г. были также широко представлены молодые функционеры и технократы, которые сделали свои карьеры после 1945 г., то есть на протяжении пятнадцатилетнего правления Ким Ир Сена. К этой категории можно было отнести 30–35 членов ЦК.
Политический комитет (новое название политбюро) ЦК ТПК в 1961 г. состоял из 11 членов. Большинство мест (шесть) в его составе принадлежало бывшим маньчжурским партизанам; два места занимали уцелевшие советские корейцы Нам Иль и Пак Чжон-э. Яньаньская фракция была представлена только Ким Чхан-маном, который доказал свою надежность активным участием в репрессивных кампаниях против оппозиционеров. Двое оставшихся членов Политбюро, Чон Иль-рён и Ли Чон-ок, были уроженцами Северной Кореи, которые сделали карьеру уже после освобождения и большую часть жизни занимали руководящие посты в экономике. Строго говоря, они не принадлежали ни к одной фракции и были первыми «технократами», которые вошли в состав политбюро ЦК ТПК (как мы помним, в составе собственно ЦК технократы появились ранее, еще на III съезде в 1956 г.). Впоследствии Ли Чон-ок, известный в советской печати как «Ли Ден Ок», долгое время занимал пост премьер-министра страны.
Таким образом, победа Ким Ир Сена была полной. Из высших партийных органов были удалены все ненадежные элементы. Высший уровень внутрипартийной иерархии был практически монополизирован преданными Вождю (хотя, увы, и не слишком образованными) участниками маньчжурского сопротивления. С начала 1960-х гг. КНДР управляли именно партизаны, часто при помощи молодых технократов. Последние начали свое карьерное продвижение уже после освобождения и по своему мировоззрению и ценностям тоже принадлежали к «людям Ким Ир Сена». Все возможные каналы опасного советского влияния были надежно перекрыты, и толпы северокорейцев отныне без особых проблем могли быть мобилизованы на строительство бесконечных монументов Великому Вождю, Солнцу Нации, Непобедимому Стальному Полководцу.
Наше исследование почти завершено, но читателю может быть интересна дальнейшая судьба некоторых основных персонажей нашего повествования. К сожалению, большинство из них сгинуло в бесконечных репрессивных кампаниях. С конца 1950-х гг. Ким Ир Сен решительно отбросил сталинскую традицию показательных процессов, так что конец многих из них и поныне скрыт завесой тайны. Узнать что-нибудь о последних годах их жизни будет невозможно до тех пор, пока не падет или не претерпит существенных изменений тот режим, создателями и жертвами которого они были.
Некоторые участники описываемых нами событий нашли убежище за границей. Ким Сын-хва и Ли Сан-чжо провели остаток жизни в Советском Союзе. Ким Сын-хва стал известным историком и жил в Алма-Ате (автор этих строк в студенческие годы активно читал его работы), а Ли Сан-чжо преподавал и занимался научной работой в Минске. Юн Кон-хым и Со Хви так и остались в Китае. Их жены, по сообщению Ким Хак-чжуна, были арестованы и погибли в Северной Корее. Уже в 1960-е гг. Со Хви, опасаясь, что Пекин принесет его в жертву ради укрепления союза с КНДР, попытался бежать из Китая в СССР, но был арестован и некоторое время провел в китайской тюрьме. Он умер в 1993 г. в Китае. Юн Кон-хым тоже окончил свои дни в Китае, в 1978 г. Кан Сан-хо, зам. министра внутренних дел, пытавшийся перехватить Юн Кон-хыма на пути к китайской границе, и Пак Киль-ён, зам. министра иностранных дел КНДР, столь охотно общавшийся с советскими дипломатами, в конце 1950-х гг. тоже выехали в СССР, где и дожили до глубокой старости (Кан Сан-хо умер в 2000 г.).
Для человека, не слишком знакомого с внутренними механизмами сталинистского государства, может показаться странным, что политики, занявшие сторону Ким Ир Сена во время августовского кризиса, едва ли преуспели больше, чем их противники. Нам Иль и Пак Чжон-э, советские корейцы, входившие в ближайшее окружение Ким Ир Сена в конце 1940-х гг., дожили до конца 1960-х гг., хотя постепенно и утратили свое политическое влияние. В 1976 г. Нам Иль при достаточно подозрительных обстоятельствах погиб в автомобильной катастрофе, а Пак Чжон-э исчезла с политической сцены в конце 1960-х гг. Её считали репрессированной, но неожиданно для всех она вновь появилась на политической сцене в середине 1980-х гг., хотя так и не вернула себе первоначального политического статуса. Та же участь постигла Хан Соль-я, «литературного гения» и, пожалуй, едва ли не самого усердного из кимирсеновских подхалимов: по неизвестной нам пока причине он был репрессирован в начале 1960-х гг., но остался в живых и был формально реабилитирован в 1969 г., незадолго до своей смерти. Ким Чхан-ман, еще один активный создатель культа личности Ким Ир Сена, который принимал весьма активное участие в чистках 1957 г. и 1958 г., впоследствии некоторое время считался главным идеологом режима (в 1961 г. он находился на пятом месте в официальном списке ЦК), но в конце концов тоже был репрессирован в 1966 г. По слухам, он вскоре умер, работая на полях захолустного сельхозкооператива. Такой же печальный конец ждал и Пак Кым-чхоля, еще одного недоброжелателя советской и яньаньской фракций, который в 1961 г. находился на четвертом месте в списке северокорейского ЦК. Пак Кым-чхоль бесследно исчез в 1967 г. когда внутренний раскол в партизанской фракции привел к чисткам среди «капсанцев», то есть тех, кто до 1945 г. не состоял непосредственно в партизанских формированиях, а занимался поддержкой их рпераций в качестве гражданских подпольщиков. Возможно, из всех основных героев нашей истории один только Чхве Ён-гон, сыгравший в событиях лета 1956 г. достаточно двусмысленную роль, избежал опалы и умер в 1976 г. на вершине власти и прчета, будучи третьим лицом в партийной иерархии Северной Кореи.