Как известно, огромную роль в создании северокорейского государства и в его истории в 40-50-е годы сыграли многочисленные советские корейцы, которые были направлены в Северную Корею после Освобождения советскими властями. Среди этих людей в первые послевоенные годы совершенно особое место занимал Хо Га И (Хегай Алексей Иванович), которого по праву считали наиболее влиятельным среди всех находившихся в Северной Корее советских корейцев. Хо Га И до своего прибытия в Корею занимал в Советском Союзе довольно крупные посты и в силу этого обладал большим опытом административной деятельности, особенно в области партийной работы. Этот опыт выделял его как среди советских корейцев, подавляющее большинство которых в Советском Союзе работало школьными учителями, так и среди представителей других фракций — партизанской, яньаньской и внутренней, которые в большинстве своем тоже не имели никакого опыта государственного строительства. Это позволило ему стать «главным архитектором» Трудовой Партии Кореи, фактическим создателем ее аппарата. Излишне говорить, что после гибели А. И. Хегая все его заслуги северокорейская пропаганда приписала Ким Ир Сену.
В ходе своих работ по изучению истории Северной Кореи в 40-50-е годы автор данной статьи собрал довольно много материалов о тех советских корейцах, кто в свое время работал в Северной Корее, в том числе и о Хо Га И. В основном это записи интервью с живущими ныне в Советском Союзе активными участниками тех событий или их родственниками. Человеческая память, увы, не надежна, поэтому те или иные неточности в этих интервью неизбежны. Большой удачей для автора стала возможность использовать некоторые документы из личного архива Хо Га И, сохранившиеся в семье его сына Игоря Хегая. Однако со временем, когда документы, хранящиеся ныне в архивах Москвы и Пхеньяна, станут доступны историкам, многие из данных удастся уточнить. В то же самое время время я надеюсь, что в собранных материалах есть немало интересных деталей, многие из которых не нашли своего отражения в официальных документах.
Здесь мне хотелось бы остановиться в первую очередь не на политической деятельности А. И. Хегая, а на его личной биографии, которая недостаточно хорошо известна историкам. По понятным причинам, особое внимание в настоящей статье уделяется жизни Хо Га И до его отъезда в Северную Корею.
Автор выражает свою благодарность всем тем, кто согласился побеседовать с ним, поделиться воспоминаниями или предоставить необходимые материалы. В первую очередь хотелось бы поблагодарить семью Хо Га И (дочерей Маю и Лиру и сына Игоря), а также Кан Сан Хо.
***
Алексей Иванович Хегай родился в Хабаровске 18 марта 1908 года. В отличие от большинства российских корейцев, которые имели два имени: православное русское и традиционное корейское, у А. И. Хегая, видимо, не было корейского имени. Имя Хо Га И, под которым он вошел в историю, явно является ничем иным как транскрипцией руссифицированного варианта его фамилии. Когда на рубеже веков на земли российского Дальнего Востока устремился поток корейских иммигрантов, российские чиновники, в обязанности которых входила регистрация новоприбывших, часто «удлиняли» односложные корейские фамилии. Такие, обычные в Корее, фамилии как Хо, Чо, Ю, О казались им «слишком короткими», так что чиновники добавляли к этим фамилиям суффикс «-гай» (возможно, от корейского «га» — «семья»?). Так появились «русско-корейские фамилии» типа Хегай, Тягай, Югай, Огай, которые и поныне носит немалая часть корейцев бывшего СССР.
Отец А. И. Хегая работал учителем в одной из корейских школ Хабаровска. Мальчик рано осиротел: в 1911 г. умерла его мать, а через несколько месяцев покончил с собой и отец, поэтому воспитанием А. И. Хегая и его брата занялся их дядя. Семья нуждалась, и А. И. Хегай был вынужден рано пойти работать. Он продавал газеты, работал в парикмахерской, был поденщиком. Вдобавок ко всему, детство Хегая прошло в обстановке гражданской войны, которая на советском Дальнем Востоке была особо продолжительной и затянулась до 1922 года. Тем не менее, А. И. Хегай, несмотря на все трудности, сумел получить школьное образование. По-видимому, уже в эти годы мальчик пристрастился к книгам. Впоследствии у А. И. Хегая всегда была большая библиотека, его начитанность отмечается многими из работавших с ним людей.
Большинство российских корейцев отнеслось к новой, большевистской власти с немалой симпатией. В годы гражданской войны корейцы создали многочисленные партизанские отряды, выступавшие на стороне Красной Армии. Массовая поддержка коммунистической революции российскими корейцами объяснялась рядом причин: ее интернационализмом, подчеркнутым уважением к малым народам и решительным осуждением любых форм национальной дискриминации; ее антияпонской направленностью (на Дальнем Востоке); ее стремлением обеспечить лучшую жизнь социальным низам, к которым относилось большинство корейцев. Нет ничего удивительного, что Хегай, как и многие другие молодые корейцы, активно занялся общественной работой и в 1924 г. вступил в ВЛКСМ. Примерно с 1926 года молодой А. И. Хегай становится все более заметной фигурой среди комсомольских активистов, участвует в ряде конференций, пленумов и совещаний. В декабре 1930 года он вступил в партию. Одну из трех необходимых для вступления рекомендаций дал ему Афанасий Ким — человек, очень известный на Дальнем Востоке, в годы гражданской войны командовавший одним из корейских партизанских отрядов, а другую — секретарь Дальневосточного крайкома комсомола Листовский. Вскоре А. И. Хегай стал профессиональным комсомольским работником. Большую роль в его выдвижении сыграл Постышев — впоследствии один из крупнейших советских политических деятелей тридцатых годов. Рассказывают, что Постышев присутствовал на одном из комсомольских собраний, резолюцию которого составил А. И. Хегай. Резолюция чрезвычайно понравилась Постышеву и он захотел познакомиться с ее автором. После этой встречи и началось быстрое продвижение А. И. Хегая.
Карьера А. И. Хегая была очень успешной. То, что он не был славянином, не только не мешало, но даже отчасти способствовало его политическому продвижению. В 20-е годы политика советской власти была подчеркнуто интернационалистичной и представители национальных меньшинств, сыгравшие очень большую роль в победе коммунистов в революции и гражданской войне, имели даже больше шансов в продвижении по служебной лестнице, чем русские. Это положение начало постепенно меняться лишь к середине 30-х годов, когда советский режим стал принимать все более национальный и националистический характер. На молодого корейца, выделяющегося своей волей, умом и незаурядными организаторскими способностями, обратили внимание, и в начале тридцатых годов А. И. Хегай уже был заметным на всем Дальнем Востоке комсомольским работником, секретарем Дальневосточного крайкома комсомола.
Весной 1933 г. А. И. Хегай уезжает с Дальнего Востока в Подмосковье. Не ясно, сделал ли он это по своей воле или же таково было решение ЦК ВЛКСМ, но как бы то ни было, в мае 1933 г. А. И. Хегай был направлен ЦК ВЛКСМ в город Кинешму (районный центр в Ивановской области, в нескольких сотнях километров от Москвы) , где до сентября 1934 г. работал вторым секретарем районного комитета комсомола. В сентябре 1934 г. А. И. Хегай уехал в Москву учиться в Всесоюзном коммунистическом сельскохозяйственном университете имени Свердлова. А. И. Хегай всегда мечтал о высшем образовании, и учился он, судя по по сохранившимся документам, блестяще, но долго оставаться в университете он не смог. 10 июля 1935 года он был отчислен из университета «по семейным обстоятельствам». Обстоятельства эти были, действительно, достаточно тяжелыми. Еще на Дальнем Востоке, осенью 1927 г. А. И. Хегай, которому было тогда всего лишь 19 лет, женился на Анне Иннокентьевне Ли (Ли Сун И, 1908–1947) , от брака с которой у него было четверо детей: 3 дочери и сын (к 1935 году у супругов Хегай уже было 2 дочери). Прокормить такую, довольно большую, семью на скудную стипендию оказалось невозможно, так что А. И. Хегай был вынужден оставить учебу и вернуться на Дальний Восток, где он вновь стал крупным комсомольским работником.
После возвращения в родные места А. И. Хегай некоторое время с февраля 1936 года работал заведующим организационным отделом Амурского областного комитета ВЛКСМ, занимал ряд других заметных должностей. В конце 1936 или начале 1937 года его перевели в Посьетский район, где он стал сначала 1-м секретарем райкома комсомола. Это выглядело как понижение, но в действительности такое назначение было весьма ответственным: в результате массовых чисток и репрессий государственное и партийное руководство Посьетского района, заселенного по преимуществу корейцами, было сильно ослаблено, многие руководящие работники оказались арестованы (так как они были корейцами, а дело происходило в приграничном районе, то обычно их клеветнически обвиняли в «шпионаже в пользу Японии»). А. И. Хегай должен был восстановить нормальную работу комсомольской организации в районе. С этой задачей он, видимо, справился успешно, так как всего через полгода был назначен на новый пост — стал вторым секретарем райкома партии в Посьетском районе, который в те годы был заселен по преимуществу корейцами. Это, в общем, отражало уже сложившийся к тому времени вариант типичной карьеры профессионального партийного работника: работа в комсомольском аппарате, которая рассматривалась как возможность набраться необходимого опыта, а уж потом, после 30, переход на «настоящую» партийную работу.
Итак, в середине 1937 года А. И. Хегай стал вторым секретарем Посьетского районного комитета партии. Это было очень ответственное назначение, А. И. Хегай оказался одним из руководителей района, в котором тогда жила большая часть советских корейцев и который был важнейшим центром корейской культурной и общественной жизни в Советском Союзе. Именно из комсомольских и партийных активистов Посьетского района вышли многие из тех, кто впоследствии, уже в сороковые годы, занимал заметные посты в Северной Корее — Кан Сан Хо, Пан Хак Се, Михаил Кан и ряд других. А. И. Хегай был человеком весьма заметным, вторым лицом в Посьетском районе, поэтому уже тогда он хорошо знал почти всех этих людей. Именно там, в коридорах и кабинетах посьетского райкома, завязались многие связи и знакомства, которые 10 или 15 лет спустя продолжились в Северной Корее.
Хегай оказался одним из руководителей Посьетского района в 1937 году, в период самой кровавой чистки государственного и партийного аппарата за всю советскую историю. Основной удар репрессий обрушился в тот год на партийных работников среднего и высшего звена, выдвинувшихся еще в двадцатые годы (в их излишней самостоятельности Сталин видел потенциальную угрозу своей власти). Другим объектом гонений стали представители некоторых национальных меньшинств, в особенности тех, которые по большей части проживали за пределами СССР (китайцы, поляки, венгры, корейцы).
А. И. Хегай, таким образом, оказался под двойной угрозой: и как кореец, и как партийный деятель среднего звена. Действительно, уцелел он только чудом. Осенью 1937 г. был арестован первый секретарь райкома Сенько, «врагами народа» объявлены Афанасий Ким и Листовский — то есть те, кто рекомендовал А. И. Хегая в партию. Вслед за этим за «связь с врагами народа» был исключен из партии и сам А. И. Хегай. В 1937 г. для партийного работника исключение с подобной формулировкой в 9 случаях из 10 предшествовало аресту и, вероятнее всего, расстрелу. Как человек умный и здравомыслящий, А. И. Хегай великолепно это понимал. Как вспоминает его дочь, в конце 1937 года А. И. Хегай не только ждал ареста, но и сделал все необходимые приготовления на этот случай. В доме всегда стоял чемоданчик со сменой белья и самыми необходимыми вещами, которые могут понадобиться в тюрьме (такие чемоданчики были тогда наготове в десятках тысяч советских домов). А. И. Хегай не раз обсуждал с женой, что она должна будет делать после его ареста, как ей следует позаботиться о детях и по возможности обезопасить себя: в 1937 г. зачастую вслед за мужем арестовывали и жену.
Тем не менее, арестован Хегай не был. Похоже, что его спасло то, что стало большой трагедией советских корейцев — насильственное переселение в Среднюю Азию. Как показывает опыт 1937 года, очень многим советским гражданам тогда удавалось избежать ареста, внезапно переехав на новое место жительства. Исчезнувших, как правило, власти не искали и таким образом порою удавалось скрыться и весьма высокопоставленным лицам, которые при других обстоятельствах и лучшей организации полицейского аппарата, скорее всего, не имели бы ни малейшей надежды на спасение. Когда А. И. Хегай вместе со своей семьей и тысячами других корейских семей был отправлен в Среднюю Азию, «компетентные органы» потеряли его след в хаосе переселения и, похоже, просто забыли о нем.
По прибытии в Среднюю Азию А. И. Хегай вместе со своей семьей оказался в Янгиюле, близ Ташкента, где он смог устроиться бухгалтером в заготовительную контору, которая занималась закупкой фруктов и овощей у местных крестьян. В 1939 г. волна террора пошла на убыль, и новое руководство НКВД во главе с Берией официально признало, что в 1937 г. были допущены «отдельные перегибы и ошибки». В ходе начатой новым руководством кампании, некоторые их тех, кто пострадал в 1937 году, были реабилитированы. Среди них оказался и А. И. Хегай. В 1939 г. по решению комиссии, которая прибыла в Узбекистан для пересмотра решений об исключении из партии, А. И. Хегай был восстановлен в ВКП(б) и смог снова вернуться к руководящей партийной работе, хотя прошло некоторое время, прежде чем он вновь достиг того уровня, на котором находился до 1937 года. После восстановления в партии Хегай работал в Янгиюле сначала — помощником секретаря райкома, потом — инструктором райкома, заведующим организационным отделом, а с лета 1941 г. — вторым секретарем райкома. В конце 1941 г. А. И. Хегай был переведен в соседний Нижнечирчикский район, где тоже был вторым секретарем райкома ВКП(б). Первым секретарем Янгиюльского райкома в то время был Расулов, человек, весьма авторитетный в партийных кругах Узбекистана, впоследствии, уже в годы войны — комиссар 1-й узбекской кавалерийской бригады. Расулов высоко ценил А. И. Хегая и сыграл немалую роль в его судьбе. Именно по предложению Расулова А. И. Хегай получил в 1943 г. новое назначение — заместителем секретаря парткома на Фархадстрой — строительстве крупной ГЭС недалеко от Ташкента. Работал там А. И. Хегай почти до самого конца войны. Зимой 1944/45 гг. он уехал оттуда и в течение года руководил строительством малых гидроэлектростанций в корейских деревнях под Ташкентом.
Осенью 1945 г. советские власти начали активно подбирать среди советских корейцев людей, которые могли бы быть отправлены на работу в Корею. Первые группы советских корейцев были отобраны через военкоматы (специальные учреждения, занимающиеся организацией призыва в армию) в сентябре-октябре 1945 года. Их призвали в армию и как военнослужащих отправили в Корею в распоряжение штаба 25-й армии. Лишь очень немногие из них имели офицерские звания — большинство было рядовыми или сержантами. При отборе людей особое внимание уделяли тем корейцам, которые имели образование и считались убежденными коммунистами — учителям, немногочисленным партийным и государственным руководителям среднего и низшего звена. Разумеется, выбор пал и на А. И. Хегая, который осенью 1945 г. был призван в армию. 29 октября группа из 12 советских корейцев, среди которых был и А. И. Хегай, выехала из Ташкента на Дальний Восток, в штаб 25-й армии, где им предстояло служить переводчиками. Это была, видимо, вторая большая группа советских корейцев, направленная в Пхеньян после Освобождения. Группа поездом доехала до станции Краскино, на советско-корейской границе и неподалеку от тех мест, где за десятилетие до этого работал А. И. Хегай, а дальше двинулась на машинах в Пхеньян, куда и прибыла в начале ноября.
Большинство приехавших в Пхеньян советских корейцев первое время работало переводчиками в Советской гражданской администрации и местных комендатурах. Впоследствии большинство их перешло на работу в учреждения формирующегося северокорейского режима, где они играли двоякую роль: с одной стороны они, обладая немалыми знаниями и практическим опытом, играли роль консультантов и советников, а с другой — обеспечивали надежный советский контроль над северокорейским государственным, партийным и военным аппаратом. Массовый переход советских корейцев из органов советской военной администрации в северокорейский партийно-государственный аппарат начался летом 1946 г. Однако А. И. Хегай был исключением: почти с самого начала он перешел на руководящую работу и уже к концу 1945 г. играл большую роль в формирующейся Компартии Кореи.
Не исключено, что такая роль А. И. Хегая было предусмотрено советскими властями заранее, еще до его отъезда в Корею. Его дочь Майя вспоминает, что для работы в Корее отца рекомендовал все тот же Расулов. Если бы Хегая посылали в Корею как обычного переводчика, то такая высокая рекомендация едва ли понадобилась бы. Впрочем, это только предположение. Даже если на первых порах А. И. Хегай и прибыл в Корею на общих основаниях, как простой переводчик, то вскоре на его большой политический опыт и заметное положение, которое он занимал в СССР, обратили внимание советские власти и уже в конце 1945 года А. И. Хегай перешел на работу в формирующуюся Компартию Кореи. Возможно, что А. И. Хегай стал первым советским корейцем, перешедшим из оккупационной администрации на работу непосредственно в создающийся государственный аппарат северокорейского коммунистического режима. К концу 1945 года Хо Га И, оставаясь гражданином СССР, был уже не только членом Компартии Кореи, но и одним из ее высших руководителей. Показательно, когда 17–18 декабря 1945 г. состоялся Третий расширенный пленум Исполкома Северокорейского бюро Компартии Кореи, Хо Га И, который лишь за месяц до этого прибыл в Корею, не только был в числе его участников, но даже вошел в президиум и был автором принятой пленумом резолюции. На этом пленуме он был избран заместителем заведующего орготделом.
Именно тогда Алексей Иванович Хегай превратился в Хо Га И. Существует мнение, это имя для А. И. Хегая выдумал выдающийся Ким Ду Бон, лингвист и революцинер, лидер «яньаньской группировки» в руководстве ТПК. Ким Ду Бон якобы который переделал на корейский лад обычное для фамилий советских корейцев окончание «-гай». Об этом в ходе интервью говорили многие советские корейцы, работавшие вместе с Хо Га И в КНДР. Однако, это мнение, по-видимому, ошибочно. Дело в том, что в сохранившемся мандате делегата Первой конференции женщин-кореянок Посьетского района (17 февраля 1937 г.), на которой выступал А. И. Хегай, его имя покорейски уже записано как Хо Га И. По-видимому, А. И. Хегай уже и раньше транскрибировал свое имя таким образом, а Ким Ду Бон только предложил как можно записать это имя китайскими иероглифами.
С первых же дней главной заботой Хо Га И стало создание Коммунистической партии Кореи. Поскольку эта партия, как и большинство коммунистических партий в оказавшихся под советским контролем странах Восточной Европы, создавалась по образу и подобию ВКП(б), то большой опыт, накопленный Хо Га И за время работы в Советском Союзе, пригодился. Надо отметить, что из всех четырех основных фракций Коммунистической партии, участвовавших в создании северокорейского государства — партизанской, советской, китайской и внутренней — только советская фракция обладала опытом и знаниями, необходимыми для налаживания деятельности государственного аппарата и создания массовой правящей партии. В свою очередь, среди советских корейцев наибольшим опытом в этой области обладал именно Хо Га И. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он сыграл решающую роль в создании партийных организаций в Северной Корее, в налаживании всей их практическая деятельности. По-видимому, Хо Га И являлся одним из главных авторов Устава Трудовой Партии Кореи. Когда в августе 1946 г. в результате слияния Коммунистической Партии Северной Кореи и Новой Народной Партии Северной Кореи была создана Трудовая партия Северной Кореи, Хо Га И вошел в состав ее Политбюро и стал заведующим Организационным отделом ЦК. Это означало, что он курировал всю практическую деятельность по созданию партийных организаций, а также оказывал немалое влияние на назначения и перемещения партийных кадров (последнее становится особенно важным, если учесть хронически фракционный характер корейской политической культуры).
Ким Ир Сен и Хо Га И в горах Кымгансан. 1947 г.
В сентябре 1948 г. Хо Га И стал первым заместителем председателя Трудовой Партии Северной Кореи, заняв таким образом третье место в северокорейской партийно-правительственной иерархии (после Ким Ир Сена и Ким Ду Бона). Это было признано и формально: в официальном списке членов ЦК, который всегда публиковался в порядке весомости упоминаемых лиц, Ким Ир Сен вплоть до начала Корейской войны шел третьим. Одновременно Хо Га И вошел в состав Оргкомитета партии и возглавил Контрольную комиссию. В 1949 г. произошло слияние Трудовых партий Северной и Южной Кореи. Во вновь созданной ТПК 1949 г. Ким Ир Сен сменил Ким Ду Бона на посту Председателя партии, в то время как Хо Га И занял пост первого секретаря ЦК. Наличие в партии двух высших постов — председателя и первого секретаря — не было совсем уж уникальной корейской особенностью. Такая система существовала в те времена и в некоторых других коммунистических партиях (например, в болгарской). Председатель партии занимался общей стратегией, в то время как Генеральный секретарь отвечал за организационную работу. Став первым секретарем, Хо Га И на некоторое время превратился в «фигуру No. 2» во всем партийно-государственном аппарате страны. Это был пик его политической карьеры.
Среди всех этих бурных событий произошли и изменения в личной жизни Хо Га И. Его семья — жена, сын и трое дочерей — приехали к нему в Пхеньян осенью 1946 г. Однако жена Хо Га И Анна Ли к тому времени была уже тяжело больна — переселение и военные годы подорвали ее здоровье и вскоре после прибытия в Пхеньян, в 1947 г. она умерла от туберкулеза. 1 января 1949 г. в доме Хо Га И отпраздновали свадьбу. Его новой женой стала Нина Цой, дочь Петра Ивановича Цоя (Чхве Пхе Дока), который приехал в Пхеньян в августе 1948 г. как военный советник. П. И. Цой был одним из очень немногих корейцев-офицеров Красной Армии, которые уцелели в годы массового террора (1937–1939). В 1938 г. он был арестован и провел 11 месяцев в тюрьме, подвергался пыткам, но так и не признался в том, что является «агентом японской разведки». П. И. Цой отличился во время Второй Мировой войны, к конце которой он был начальником Училища бронетанковых войск в Саратове В Корею он прибыл уже полковником советской армии, и в этом качестве был советским советником в бронетанковых войсках. Его дочь Нина — будущая жена Хо Га И (1922–1972) окончила филологический факультет Харьковского государственного университета и приехала в Корею вместе с отцом. Хо Га И знал Петра Цоя с очень давних времен, с начала двадцатых годов. По настояниям Хо Га И Петр Цой, который первоначально приехал в Корею как военный советник, советский офицер и не собирался служить в северокорейской армии, согласился перейти на службу в «Корейскую Народную Армию» и принять командование бронетанковыми войсками (сделал это Петр Цой, по словам его дочери Людмилы, с большой неохотой, так как он предпочитал продолжать службу в Советской Армии). Впоследствии П. И. Цой сыграл большую роль в разработке и осуществлении блестящей операции по молниеносному захвату Сеула в июне 1950 г.
В круг обязанностей А. И. Хегая входило не только руководство деятельностью партийных организаций Трудовой партии Кореи на Севере. Вместе с Пак Хон Еном и другими ушедшими на Север южнокорейскими коммунистами он руководил и действиями коммунистического подполья и его организаций на Юге. После того, как в 1949 г. он стал первым секретарем ТПК, он отвечал за партийную работу как к северу, так и к югу от 38-й параллели. Как вспоминает Пак Пен Юль, который вперед началом Корейской войны руководил Кандонским военно-политическим училищем — главным центром подготовки партизан и подпольщиков — из высших корейских руководителей в этом училище чаще всего появлялись Пак Хон Ен, Ли Сын Еп и Хо Га И. Хо Га И с большим уважением относился к Пак Хон Ену и другим руководителям южнокорейского подполья, поддерживал с ними очень хорошие отношения (возможно, это впоследствии послужило причиной слухов, которые связывали самоубийство (?) Хо Га И с падением Пак Хон Ена).
По сообщения бывшего начальника оперативного управления Генерального штаба северокорейской армии Ю Сон Чхоля, подготовка к нападению на юг была начата еще осенью 1948 года, а окончательное решение было принято после встречи Ким Ир Сена и Сталина весной 1950 г. По рассказам Ю Сон Чхоля, Хо Га И был одним из тех немногих людей, кто знал о планируемом ударе по Югу и принимал активное участие в подготовке Севера к надвигающейся войне. Едва ли сам этот план вызывал у Хо Га И какие-либо протесты. Воспитанный в духе традиционного коммунистического мировоззрения, Хо Га И едва ли считал саму идею вооруженного вторжения с целью насаждения коммунистической системы чем-то предоссудительным, тем более, что в тот период, как сообщали мне многие информированные очевидцы, северокорейское руководство было уверено, что достаточно одного удара, чтобы на Юге началось всеобщее восстание против Ли Сын Мана.
Однако главной областью деятельности Хо Га И было все-таки партийное строительство. Именно Хо Га И подписывал большинство документов, касающихся партийной жизни Северной Кореи. В кругах высшего северокорейского руководства Хо Га И часто уважительно называли «профессор партийных дел». Как заместитель председателя партии (а в 1949–1951 гг. ее первый секретарь) и глава Контрольной комиссии Хо Га И оказывал большое влияние на все назначения на государственные посты, на формирование партийного и чиновничьего аппарата.
Улица в Пхеньяне. Сентябрь 1950 г.
С началом Корейской войны ситуация на Севере существенно изменилась. Как известно, война привела к заметному усилению китайского влияния и ослаблению советского. В этой обстановке у Ким Ир Сена, который стремился использовать войну для укрепления своей власти, появилась возможность отделаться от тех советских корейцев, кого он считал своими наиболее опасными соперниками в будущем. Естественно, что среди таких людей оказался Хо Га И. Пока Хо Га И находился в высшем северокорейском руководстве, Ким Ир Сен не мог считать себя полновластным хозяином в партийных делах. Вдобавок, можно предположить, что для Ким Ир Сена Хо Га И во многом был символом того самого советского контроля, которым Ким Ир Сен все более тяготился.
Отстранение Хо Га И от руководства внутрипартийной жизнью ТПК произошло в конце 1951 г. В декабре 1950 г. на Третьем пленуме ЦК ТПК Ким Ир Сен распорядился провести проверку всех тех членов партии, которые в период отступления северокорейской армии оказались на территории, контролировавшейся американскими войсками. Задача эта была возложена на Контрольную комиссию, которую возглавлял Хо Га И. Проверка проводилась жестко, большинство членов партии, оказавшихся в оккупации, утративших партийные билеты и не принявших непосредственного участия в деятельности подполья и партизанских отрядов, были исключены. Так, из 164 членов партийной организации уезда Сунчхон провинции Пхенъан-пукто было исключено 154. Одновременно Хо Га И резко ужесточил условия приема в партию.
Эта линия Хо Га И вызвала серьезную критику со стороны Ким Ир Сена на IV пленуме ЦК ТПК Второго созыва, который состоялся 1–4 ноября 1951 г. По инициативе Ким Ир Сена на этом пленуме Хо Га И был обвинен в «ликвидаторстве» и снят со своего поста. Надо сказать, что термин этот был выбран Ким Ир Сеном (или кем-нибудь из его окружения) не слишком грамотно: ведь в коммунистической традиции термином «ликвидаторство» обозначается стремление умеренного крыла подполья к отказу от нелегальных организаций и нелегальной деятельности. Таким образом, этот термин не может быть применен к партии, действующей в легальных условиях, а уж тем более к правящей, каковой в то период являлась ТПК.
Профессор Со Дэ Сук — автор авторитетного исследования по истории Северной Кореи, считает, что спор Хо Га И и Ким Ир Сена носил принципиальный характер и был связан с определением стратегии партийного строительства. По его мнению, Хо Га И был сторонником элитарной партии, в то время как Ким Ир Сен стремился к превращению ТПК в массовую организацию. Проф. Со Дэ Сук — ведущий специалист в области северокорейской истории, но в этом вопросе с ним трудно согласиться. Представляется, что Ким Ир Сен во время своего конфликта с Хо Га И не был столь уже озабочен теоретическими вопросами. Куда вероятней, что происшедшее было не более чем удобным предлогом для устранения Хо Га И. Если бы не произошло инцидента с делом об исключении из партии, то Ким Ир Сен нашел бы какой-нибудь другой повод расправиться с ним. В этой связи следует учесть и замечание Кан Сан Хо, который, основываясь на циркулировавших среди северокорейской верхушки слухах, считает, что Хо Га И в действительности стал жертвой примитивной ловушки, подстроенной Ким Ир Сеном, который сначала посоветовал ему быть жестким, а потом использовал эту жесткость, чтобы разделаться с ним.
Тем не менее снятие Хо Га И с партийных постов еще отнюдь не означало его полного отстранения от активной политической деятельности. Ким Ир Сен в 1951 г. был еще слишком слаб для того, чтобы позволить себе напрямую расправиться со столь влиятельным человеком. Хо Га И был назначен заместителем Председателя кабинета министров. Новое назначение было, конечно, существенным понижением, но тем не менее Хо Га И оставался довольно заметной политической фигурой на Севере. В его обязанности входило руководство сельским хозяйством Северной Кореи и, в частности, контроль за состоянием Сунанского водохранилища.
Вскоре стало известно о том, что водохранилище серьезно пострадало от налетов американской авиации, а восстановительные работы на нем идут недостаточно быстро. Это обстоятельство и было использовано Ким Ир Сеном для решительной атаки на Хо Га И. Хо Га И был обвинен в плохой организации обороны водохранилища, халатности. Ким Ир Сен явно стремился использовать ситуацию на водохранилище как предлог для окончательного устранения Хо Га И. В начале июля должно было состояться заседание Политбюро ЦК ТПК, но котором предполагалось рассмотреть вопрос об ответственности Хо Га И и наложить на него взыскание.
30 июня 1953 г. Хо Га И побывал в советском посольстве и встретился с поверенным в делах С. П. Суздалевым. Эта встреча описана в недавно рассекреченных документах советского посольства. В ходу беседы с С. П. Суздальцевым Хо Га И рассказал о том, что на состоявшемся в тот день заседании Совета министров ему были предъявлены обвинения в бюрократизме, волоките, неправильном руководстве восстановительными работами. С наибольшей активностью на Хо Га И нападали сам Ким Ир Сен и Пак Чхан Ок, который после падения Хо Га И в 1951 г. стал претендовать на положение неформального лидера советской группировки. После этого Ким Ир Сен предложил снять Хо Га И с поста заместителя премьера и назначить Министром внешней торговли. Как считал сам Хо Га И, «большинство из этих обвинений необъективны, натянуты и продиктованы личной неприязнью к нему Ким Ир Сена и в известной степени Пак Чан Ока, а также объясняются его несогласием с рядом действий Кима и руководства ЦК по расстановке кадров, налоговой системы, чрезмерному восхвалению Ким Ир Сена и другим вопросам». Хо Га И сказал С. П. Суздалеву, что ему предоставлено два дня для подготовки ответа на предъявленные ему обвинения.
Суздалев посоветовал Хо Га И «серьезно и спокойно продумать свое выступление на Политсовете, честно признать свои ошибки и упущения и взять обязательство исправить их в дальнейшей работе. Что же касается тех обвинений, с которыми он не согласен, открыто заявить об этом на Политсовете». Выслушав советы С. П. Суздалева, Хо Га И покинул посольство, в котором ему более не было суждено побывать.
Через несколько дней стало известно о гибели А. И. Хегая. В соответствии с официальным сообщением, которое предназначалось исключительно для высших партийных кадров и было сделано Пак Чон Э, А. И. Хегай покончил с собой в своей резиденции в ночь накануне заседания Политбюро, которое должно было обсудить его ошибки в деле охраны и восстановления Сунанского водохранилища. Из материалов посольства видно, что убийство (или самоубийство?) Хо Га И произошло 2 июля 1953 г. около 9:15. О его гибели Поверенному в делах сообщил Пак Чхан Ок — старый недоброжелатель Хо Га И (Пак Чхан Ок претендовал на роль лидера советских корейцев и относился к Хо Га И как к сопернику).
Главным вопросом, связанным с гибелью Хо Га И, является следующий: действительно ли он покончил с собой или же был тайно убит людьми Ким Ир Сена, которые потом постарались создать впечатление того, что произошло самоубийство. Я боюсь, что с полной уверенностью ответить на этот вопрос уже никому не удастся, ибо даже после Объединения Кореи едва ли будут найдены материалы, которые позволят дать однозначный ответ. Тем не менее, на основании той информации, которой располагает автор, предположение об убийстве представляется более вероятным.
Во-первых, ряд фактов заставляет сомневаться в правильности официальной версии о самоубийстве. Так, вечером накануне самоубийства в гостях у Хо Га И был его тесть Петр Цой. Они просидели вместе целый вечер. Хо Га И много говорил о своем маленьком сыне — внуке Петра Цоя, о том, что после окончания войны очень хотел бы увидеться с ним. В ходе этого разговора Хо Га И (уже не в первый раз) сказал, что в создавшейся обстановке оставаться в Корее он не хочет и не исключает того, что через некоторое время после окончания боевых действий вернется в Советский Союз. Расстались они поздно, Хо Га И уговаривал Петра Цоя остаться переночевать, но тот заторопился к себе, в штаб бронетанковых войск, и отказался. Когда поздно вечером они расстались, никакого уныния или обеспокоенности у Хо Га И не было. О намеченном на следующий день заседании Политбюро Хо Га И говорил достаточно спокойно и особо по этому поводу не волновался. Не было ни малейших признаков того, что он думает о самоубийстве. Можно, конечно, возразить, что решение о самоубийстве Хо Га И принял внезапно, но все, кто знал его, в один голос отмечают, что Хо Га И был на редкость выдержанным и уравновешенным человеком, всегда сохранявшим самообладание и тщательно обдумывающим каждый свой шаг.
По крайней мере, у Петра Цоя никаких сомнений на этот счет не оставалось. На следующий день, когда стало известно о «самоубийстве» Хо Га И, Петр Цой в ярости позвонил Ким Ир Сену по телефону и обвинил высшего северокорейского лидера в организации убийства. После этого Петр Цой подал в отставку и срочно выехал из Кореи в СССР.
Заметим кстати, что северокорейские руководители, в том числе и сам Ким Ир Сен, в первые же дни после гибели А. И. Хегая неоднократно ставили перед советскими дипломатами вопрос об отзыве П. И. Цоя. Об этом Ким Ир Сен говорил поверенному в делах С. П. Суздалеву 6 июля. 7 июля Пак Чхан Ок объяснил причины этой спешки. Он сказал, что «Цоя было бы желательно отозвать в Советский Союз, поскольку он после самоубийства его зятя не сможет поддерживать нормальные взаимоотношения с Ким Ир Сеном. Уже сейчас, сказал Пак Чан Ок, Цой не проявляет лояльности по отношению к Ким Ир Сену, делает необоснованные заявления о причинах самоубийства Хегая (весьма прозрачный намек на то, что П. И. Цой обвиняет Ким Ир Сена в организации убийства — А. Л.)». Году в 1956 или 1957 г., когда Ким Ир Сен стал полновластным хозяином положения у себя в стране, судьба Петра Ивановича и Нины Петровны Цой была бы самой печальной, но в 1953 г. Ким Ир Сен еще слишком зависел от Москвы, чтобы позволить себе расправиться с высокопоставленным офицером Советской Армии, поэтому П. И. Цоя просто постарались поскорее отправить из Кореи. За ним последовала его дочь (остальные дети А. И. Хегая тоже со временем вернулись в СССР).
Есть и еще одно обстоятельство, которое подкрепляет подозрения в убийстве. Когда жена Хо Га И Нина прибыла в его резиденцию из Харбина (там, в Харбине, в эвакуации находились семьи большинства высших северокорейских руководителей), она обнаружила, что ее муж уже похоронен. Ни с кем из тех, кто был в доме в то утро, когда погиб муж, ей встретиться не дали: и адъютанты, и шофера, и обслуга были уже переведены куда-то, никого из них в доме не было. Единственное, что смогла сделать молодая вдова — это сходить на могилу мужа, но даже и этого удалось добиться с трудом: только помощь Чон Чхоль У — старого друга Хо Га И — Нина Цой получила возможность увидеть могилу. Вся эта странная поспешность слишком похожа на стремление замести следы совершенного преступления.
Тем не менее, впоследствии стало известно, что обстоятельства, при которых Хо Га И был обнаружен мертвым, вызвали у многих подозрения. Его нашли лежащим в детской кроватке его сына, в руках у него было охотничье ружье, к спусковому крючку которого был привязан поясок от платья жены. Однако некоторым из тех, кто смог побывать там в первые минуты и часы, показалось, что в действительности Хо Га И был убит, а самоубийство лишь инсценировано.
Во-вторых, в ходе сбора материалов по истории Северной Кореи мне довелось встретиться с многими людьми, которые хорошо знали Хо Га И. Почти все они (не исключая и тех, кто в целом стоит на прокимирсеновских позициях!) достаточно единодушно высказались в поддержку предположения о тайном убийстве. Большинство людей, хорошо лично знавших Хо Га И, отвергает мысль о самоубийстве как несовместимую с его спокойным, уравновешенным характером.
Если Хо Га И действительно стал жертвой организованного Ким Ир Сеном убийства, то невольно напрашивается вопрос: почему Ким Ир Сен совершил это преступление? Чем ему был опасен Хо Га И, который после 1952 г. уже был отстранен от власти и не оказывал особого влияния на развитие политической ситуации? Представляется, что существовали три основные причины, по которым Ким Ир Сен мог принять решение убить Хо Га И. Во-первых, он опасался, что Хо Га И станет руководителем какого-либо антикимирсеновского движения, какого-нибудь заговора, который могли бы попытаться отстранить от власти самого Ким Ир Сена (причем в той обстановке Ким Ир Сен мог опасаться и прямой советской поддержки такого заговора). Умный, влиятельный и авторитетный Хо Га И был опасен даже в опале. Во-вторых, не следует сбрасывать со счета и чисто психологическую сторону вопроса: в первые годы после Освобождения Ким Ир Сен, находившийся под полным контролем советских властей, видел в Хо Га И — одном из самых влиятельных советских корейцев — важное орудие этого контроля. В немалой степени Ким Ир Сен мог просто завидовать авторитету Хо Га И в партийных кругах. В-третьих, Ким Ир Сен наверняка знал о намерении Хо Га И вернуться в Советский Союз и опасался, что, оказавшись вне его достигаемости, Хо Га И сможет нанести ему немало вреда (например, сообщив советскому руководству свои критические оценки ситуации в Кореи и деятельности Ким Ир Сена). Поэтому для Ким Ир Сена желательно было не выпускать Хо Га И живым.
Как уже говорилось выше, в этой статье автор не ставил перед собой задачи давать историческую и моральную оценку той роли, которую сыграл в корейской истории Хо Га И. Однако, несколько слов в заключение все-таки хотелось бы сказать.
Безусловно, роль Хо Га И достаточно двойственная. С одной стороны, не вызывает никаких сомнений его субъективная честность. Подобно многим другим корейским коммунистам — как выросшим в самой Корее, так и приехавшим из-за границы — Хо Га И искренне верил в коммунистические идеи, считал, что работает во имя осуществления великой цели — установления идеального общественного строя. Все, кто знал Хо Га И, отмечают его скромность, непритязательность в быту, бескорыстие. Во время второй мировой войны, когда Хо Га И занимал весьма заметные посты в Советском Союзе, его семья жила также, как и тысячи советских семей: нуждаясь, а то и голодая. Бесспорен также большой талант Хо Га И, его незаурядные организаторские способности.
С другой стороны, объективные результаты деятельности Хо Га И в Северной Корее весьма печальны. Весь свой талант и ум он отдал делу создания на корейской земле копии сталинского Советского Союза (причем копии ухудшенной). Хо Га И и другие советские корейцы расчистили путь к власти Ким Ир Сену и его группировке. Советские корейцы были орудием советской внешней политики, которая была направлена тогда на коммунизацию Корейского полуострова. Авторы этой политики в своем подавляющем большинстве не были циничными карьеристами и прагматиками. Наоборот, они честно и искренне верили в то, что несут корейскому народу счастье. Тем не менее, их деятельность привела к трагическим последствиям, Корея в течение нескольких десятилетий перенесла немало страданий и по их вине. Однако ни Хо Га И, ни кто-либо другой тогда не мог еще этого предвидеть.