Симэнь Цин вернулся домой только в третью ночную стражу. Юэнян еще не спала. Она вела беседу с женой У Старшего и остальными гостьями. Пинъэр поднесла Симэню чарку вина. При появлении хозяина старшая невестка У удалилась в соседнюю комнату. Юэнян помогла подвыпившему мужу раздеться, а Пинъэр велела приветствовать его земным поклоном.

Когда все сели, Симэнь поинтересовался, как пировали. Юйсяо подала чай. Поскольку госпожа У осталась в комнатах Юэнян, Симэнь пошел ночевать к Юйлоу.

Рано утром пришли повара и начали готовиться к пиру. Симэнь отправился в управу на торжественный обряд поклонения Сыну Неба. На церемонии его увидел надзиратель Ся.

– Благодарю сердечно за гостеприимство, какое было оказано вчера моей жене, – сказал он, обращаясь к Симэню.

– Прошу прощения за скромный прием, – отвечал Симэнь.

Когда он вернулся домой, то застал там тетушку Кун, которая принесла от госпожи Цяо Пятой жбан южного вина и всевозможные яства. Симэнь принял подарки и угостил прибывших с ними слуг. Тетушка Кун расположилась в покоях Юэнян. Первой прибыла в паланкине жена У Шуньчэня, Чжэн Третья, и приветствовала хозяйку поклоном. Жены пили чай с тетушкой Кун.

Тем временем Ли Чжи и Хуан Четвертый выручили на поставках благовоний и воска тысячу лянов. Доставить серебро из Дунпина им помогал Бэнь Дичуань. Как только о приезде подрядчиков прослышал Ин Боцзюэ, он тотчас же явился к Симэню. Хозяин велел Чэнь Цзинцзи принести весы. Серебро тщательно взвесили и передали Симэню. За подрядчиками осталось пятьсот лянов долгу и проценты, составлявшие сто пятьдесят лянов. Хуан Четвертый достал четыре золотых браслета. Они потянули тридцать лянов, что в обмен на серебро равнялось ста пятидесяти лянам. Подрядчики предложили составить новый контракт.

– Приходите после праздника, тогда и потолкуем, – сказал Симэнь. – Некогда мне сейчас.

Прежде чем уйти, Ли Чжи и Хуан Четвертый долго благодарили Симэня, величая «почтенным батюшкой». Что же касается Ин Боцзюэ, то его занимал только магарыч. Решив, что настал подходящий момент сорвать обещанное, он направился было вслед за подрядчиками, но его удержал Симэнь.

– Что это вы вчера ни с того ни сего ушли? – спросил он. – Даже мне не сказались. Я за вами слугу посылал, а вас и след простыл.

– Да мы и так, верно, надоели тебе вчера, – отвечал Ин Боцзюэ. – И мы лишнего хватили, и ты был навеселе. А тебе, брат, сегодня еще в дамском обществе пировать предстоит. До коих же пор, думаю, нам сидеть! Ты уж в управу нынче, конечно, не пойдешь? Как ты только выдерживаешь!

– Я вчера в третью ночную стражу домой заявился, – объяснил Симэнь. – А нынче уже на торжестве поклонения Сыну Неба в управе присутствовал, дела разбирал. Теперь вот распорядиться надо насчет пира: скоро гостьи начнут съезжаться. А до этого в даосском монастыре на новогоднем молебне отстоял. Мне еще у Чжоу Цзюйсюаня пировать. Даже не знаю, когда и домой ворочусь.

– Твоя неутомимость меня поражает! – воскликнул Боцзюэ. – Не хочу тебе льстить, но со своей деловитостью, брат, ты не знаешь себе равных. Выпадает же человеку редкое счастье!

После разговора Симэнь предложил Боцзюэ остаться и отобедать с ним.

– Благодарю, брат, но мне пора, – отказался Боцзюэ.

– А что ж твоя жена не приходит? – поинтересовался Симэнь.

– Паланкин наняли, и она вот-вот прибудет.

Ин Боцзюэ поднял руку и, распростившись с хозяином, бросился к Ли Чжи и Хуану Четвертому.

Да,

Проводив Ин Боцзюэ, Симэнь достал браслеты. С наслаждением щупал он золото. Оно приятно согревало ему руки. «Сестрица Ли родила мне сына, – размышлял он. – Твердо я теперь стою. Только появился наследник, я вдруг чином обзавелся, с богатым Цяо породнился, а тут и денег подвалило…»

Симэнь спрятал в рукав браслеты и пошел не в дальние покои, а в сад, к Ли Пинъэр. У садовой калитки ему навстречу вышла Цзиньлянь.

– Чего это у тебя в рукаве? – спросила она. – Ну-ка, покажи.

– Приду, тогда посмотришь, – отозвался Симэнь и продолжал путь к Пинъэр.

– Напугал, проклятый! Несется, ног под собой не чуя! – заругалась Цзиньлянь, задетая таким невниманием со стороны Симэня. – Чтоб тебе ноги поломать у нее на пороге, насильник трехвершковый!

Когда Симэнь вошел к Пинъэр, она была занята утренним туалетом. У кормилицы на коленях играл Гуаньгэ. Симэнь сразу дал малышу потрогать золотые браслеты.

– Это откуда? – спросила Пинъэр. – Смотри, как бы ручонки не застудил.

– Ли Чжи с Хуаном Четвертым долг принесли, – объяснил Симэнь. – А это золото я на процентах заработал.

Чтобы не простудить сына, Пинъэр обернула браслеты цветастым платком и протянула ему.

Вошел Дайань.

– Приказчик Юнь лошадей привел, – доложил Дайань. – Просит вас выйти.

– Откуда у него лошади? – удивился Симэнь.

– Старший брат командир Юнь, говорит, с границы прислал, – отвечал слуга. – Так расхваливает. Отличные, говорит, кони. Тут полюбоваться на Гуаньгэ в комнату вошли госпожа У с невесткой Чжэн Третьей. Их сопровождали Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу. Симэнь оставил браслеты и вышел к воротам посмотреть лошадей. Пинъэр приветствовала вошедших и попросила присаживаться.

Предоставленный самому себе Гуаньгэ продолжал играть браслетами.

– Матушка, вы случайно не брали браслет? – обратилась вдруг к Пинъэр кормилица Жуи. – Тут только три. Где ж четвертый?

– Я не брала, – ответила Пинъэр. – Я их только завернула в платок.

– И платок на полу валяется, – сказала Жуи. – И куда только он мог подеваться?

В комнате начался настоящий переполох. Жуи спрашивала с Инчунь, та допытывалась у старой Фэн.

– Помилуйте! – причитала Фэн. – Какой такой браслет? Ослепнуть мне на этом месте! Я его и в глаза-то не видала. Который год в вашем доме, разве я посмею что-нибудь взять? Вот матушку спросите, она вам скажет. А золото мне, старухе, и вовсе ни к чему. Больше бы за младенцем глядели, чем зря на старого человека поклеп возводить.

– Ишь как разошлась, старая! – говорила шутя Пинъэр. – Но потеряли ведь не что-нибудь, а золото! – Она обернулась к Инчунь: – А ты что шум подымаешь, вонючка проклятая?! Придет батюшка, спросим. Может, он убрал.

– О каком золоте разговор? – спросила Юйлоу.

– Да батюшка ребенку поиграть принес, – отвечала Пинъэр. – Кто его знает, откуда.

Между тем Симэнь, окруженный приказчиками и слугами, осматривал лошадей, потом велел молодым слугам проехаться верхом.

– Лошадки хоть и с Востока, да статью не взяли, – заметил Симэнь. – И поступь не та. Так, для прогулки, еще сойдут. – Он обратился к Юнь Лишоу: – За сколько ж твой брат собирается их отдать?

– Всего-навсего семьдесят лянов за обоих, – отвечал Юнь Лишоу.

– Цена подходящая, да рысаки плоховаты, – проговорил Симэнь. – Нет, этих лучше уведи. Будут хорошие, серебра не пожалею.

Симэнь пошел в дом.

– Вас матушка Шестая просит, – доложил повстречавшийся ему Циньтун.

Симэнь направился к Пинъэр.

– Ты не брал браслет? – спросила его Пинъэр. – Тут только три почему-то.

– Я все четыре оставил, – отвечал Симэнь. – Кто ж его взял?

– А я думала, ты убрал, – протянула Пинъэр. – Мы прямо обыскались. Нигде нет. Кормилица старую Фэн подозревала, а та плачет и клянется, не знаю, мол, никакого браслета.

– Ну так кто ж его взял? Поищите как следует. Зачем волноваться?

– Тут жена У Старшего с невесткой пришли, мы и убрать не успели, – объяснила Пинъэр. – Занялись с ними, про браслеты совсем забыли. Я думала, ты убрал… Бросились искать, они сразу ушли.

Она передала Симэню три браслета.

В это самое время Бэнь Дичуань принес и вручил хозяину сто лянов. Симэнь понес серебро в дальние покои.

Между тем шум в покоях Пинъэр донесся и до ушей Цзиньлянь. Едва ей стало известно, что пропал золотой браслет, она не преминула подлить масла в огонь и тотчас же поспешила к Юэнян.

– Сестрица! Подумай только, – обратилась она к хозяйке дома, – какими фокусами занимается наш негодник! Как бы богат ты не был, к чему золото ребенку давать? Разве это игрушка?!

– Мне уж доложили, – сказала Юэнян. – У нее там целый переполох. Какой-то браслет потерялся. Откуда он взялся?

– А кто знает, откуда. Он его из передних построек в рукаве пронес. Гляжу, идет, будто варвар с подношением трону. «Что это у тебя? – спрашиваю. – Дай-ка поглядеть». Так он даже головы не повернул. К ней спешит – ног под собой не чует. А немного погодя такой шум поднялся. «Золотой браслет пропал!» – кричат. Вот, думаю, что ты тащил! А он, негодник, знаешь, что сказал? «Поищите, – говорит, – как следует. К чему волноваться?» Такое Ван Миллионщик себе не позволит. И то сказать – браслет золотой! В таком весу, небось, с десяток лянов – с полсотни лянов серебра стоит. А ему хоть бы хны! Точно игрушка потерялась. Ведь все свои кругом. Кто же это мог у нее стащить, а?

Пока говорила Цзиньлянь, вошел Симэнь. Он велел Юэнян убрать сто лянов, которые принес Бэнь Дичуань, и три браслета.

– Это Ли Чжи с Хуаном Четвертым вернули, – сказал он. – Было четыре, да я дал сыну поиграть. Один куда-то запропастился. Вызови служанок и как следует допроси каждую. Не отыщется, бить буду.

– И вовсе ни к чему было ребенку золото давать, – заметила Юэнян. – Студить только. Такой тяжестью, того и гляди, ножку еще себе отдавит.

– Зачем ты ему давал играть, а? – вмешалась Цзиньлянь. – Как тебе не терпелось к ней добраться! Я ж тебя окликнула, а ты и ухом не повел. Несется, глаза кровью налились – настоящий разбойник. Хотел, чтоб никто не знал. Только не вышло по-твоему. Кого же теперь винить будешь в пропаже? Теперь у тебя хватает совести сестрицу просить? Заставлять служанок обыскивать, по их комнатам шарить? Да они после этого не только язык тебе начнут показывать, но и жопу. Смеяться над тобой будут.

Симэнь не выдержал, толкнул Цзиньлянь, отчего она упала прямо на кровать Юэнян.

– Выведешь ты меня из терпенья, заноза! – закричал он, размахивая кулаками. – Так бы и убил на этом месте, да разговоры пойдут. Ну чего ты со своим языком-то везде лезешь? Твое ли тут дело?!

– Знаю, в твоих руках власть и сила. – Цзиньлянь то ярилась, то вдруг заливалась слезами. – Богатство – вот что для тебя важнее всего! Потому-то ты и буйствуешь, на мне зло срываешь. Тебе, конечно, ничего не стоит и убить меня. Никто не остановит. Ну, на, бей беззащитную! Бей до последнего издыхания. А моя почтенная матушка за тебя возьмется. К суду привлечет – и не поглядит, что ты богатый и всесильный. Скажешь: чего мне бояться? Я, мол, тысяцкий, в управе служу. Да кто ты такой есть?! Мелкая сошка, должник – рваная шапка! Вот кто! Посадить человека ты можешь, а убивать его – сам государь император сперва подумает.

Симэнь расхохотался.

– Вот заноза, кривая кость! – ругался он. – Что у тебя за язык такой! Мелкой сошкой называешь? Рваная шапка, говоришь? А ну, пусть шапку принесут. Найдешь хоть одну дырку? А какой я должник? В Цинхэ любого спроси. Кому я задолжал?

– А ты почему меня кривой костью обзываешь? – Цзиньлянь повертела ножкой. – Где ж это она кривая?

– Ну, нашла коса на камень, – засмеялась Юэнян. – Злодей со смирным расправится, а на злодея нарвется, растеряется. Исстари повелось: кто на язык остер, за тем и верх. Скажи спасибо, сестрица, что язык тебя выручает.

Симэнь понял, что не переговорить ему Цзиньлянь, и, одевшись, вышел.

– Господин Чжоу посыльного с приглашением прислал, – сказал ему Дайань. – Лошадь готова. Батюшка, вы сперва в монастырь собираетесь или к господину Чжоу?

– Пусть зять за меня в монастырь съездит, – распорядился Симэнь, – а после принесения жертв поскорее домой возвращается. Может, коней приведут. Я к Чжоу поеду. – Он обратился к Шутуну: – Ступай парадную шапку с поясом принеси.

Только Симэнь приладил пояс, от императорской родни Вана прибыли два актера с труппой и поклоном приветствовали хозяина. Симэнь велел Шутуну накормить их.

– Уж вы постарайтесь! Как следует усладите сударынь, – обратился он к актерам. – Щедро одарю. А за платьем наверх не ходите.

– Как же нам не стараться, – пав на колени, говорили актеры. – Тогда мы не посмели бы надеяться на вознаграждение.

– Они в другой раз приходят, – обратился Симэнь к Шутуну. – Отвесь пять лянов за труды.

– Хорошо! – отозвался слуга.

Симэнь сел на коня и отправился на пир к начальнику гарнизона Чжоу.

Цзиньлянь тем временем сидела с женой У Старшего в комнате Юэнян.

– Тебе бы надо попудриться, – обратилась к Цзиньлян хозяйка. – А то у тебя глаза красные. Неловко в таком виде гостьям показываться. Не знаю, зачем ты к нему пристала. Уж я и так и сяк старалась. Если б не я, быть тебе битой. Мужа лучше не задевай. У всех у них норов такой. Рассуждать не будут – сразу кулаки в ход пустят. Пропало золото – и ладно. Нашли иль нет – не наше дело. Не у тебя ведь в комнате пропало. Зачем же лезть на рожон? Брось ты эту манеру!

Цзиньлянь молча удалилась в свои покои, чтобы привести себя в порядок.

Вскоре к Юэнян явились разряженные Ли Пинъэр и У Иньэр.

– Как мог пропасть браслет? – обратилась к Пинъэр хозяйка. – Сам тут только что с сестрицей Шестой поругался. Дело чуть не дошло до рукоприкладства. Я еле их утихомирила. Хозяин на пир отправился, велел новые розги купить. Вечером бить служанок собирается. Куда ж твои служанки с кормилицей смотрят? Дают ребенку золотые вещи, потом теряют. Ведь не что-нибудь – золото!

– Не знаю, для чего он дал ему четыре браслета, – говорила Пинъэр. – Я с госпожой У Старшей и с Чжэн Третьей занималась. Тут же была сестрица Вторая. Пока мы вели разговор, браслет и исчез. Служанка на кормилицу грешит, кормилица на старую Фэн. А старуха клянется, плачет: не брала, мол. Того и гляди, покончит с собой. Прямо-таки загадка! Ума не приложу, кого и винить.

– Как хорошо, что меня там не было! – воскликнула У Иньэр. – Знать, самому Небу было угодно так распорядиться. Я ведь целый день с ребенком играла, а тут как раз вышла, прической занялась. А то б на меня подумали. Сказать, может, и не сказали бы, а я бы переживать стала. Деньги кто не любит! Только нам, из заведения, запрещено о них даже поминать, а то пойдет дурная молва…

Пока они говорили, вошли Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр с узелками в руках и, весело улыбаясь, отвесили земные поклоны Юэнян, госпоже У и Ли Пинъэр.

– А ты, Иньэр, со вчерашнего дня тут? – приветствуя подругу, спросили они.

– А вы откуда знаете? – удивилась Иньэр.

– Мы вчера у батюшки пели, он нам и сказал, – отвечала Дун Цзяоэр. – Велел сегодня прийти, матушек услаждать.

Юэнян предложила певицам присаживаться, а Сяоюй подала чай. Они поспешно встали, чтобы взять у служанки чай, и поклонились.

– До каких пор вчера пели? – спросила Иньэр.

– После второй ночной стражи до дому добрались, – отвечала Хань Юйчуань. – Вместе с Ли Мином вышли.

Между тем Юэнян наказала Юйсяо поторопить певиц, так как опасалась, как бы не нагрянули гостьи. Вскоре был накрыт стол. На нем красовались весенние блюда и четыре коробки со сладостями.

– Ступай к матушке Второй и пригласи Гуйцзе, – обратилась к Сяоюй хозяйка. – Пусть тоже попьет чаю.

Вскоре появилась Гуйцзе в сопровождении своей тетки. Они отвесили поклоны и сели к столу. Когда убрали посуду, появилась по-праздничному одетая Инчунь с Гуаньгэ на руках. Его украшала атласная шапочка с расшитыми золотом пожеланиями всяческих благ. На нем были ярко-красная даосская ряса, белые шелковые чулочки и черные атласные туфельки. На груди красовались таблички и талисманы, а на ручонках – золотые запястья.

– О, дорогой мой сыночек! – увидев Гуаньгэ, воскликнула Пинъэр. – Тебя не приглашали. Зачем же ты пожаловал сюда?

Она посадила сына на колени. Младенец осматривал полную людей комнату, переводил взгляд с одной женщины на другую. Сидевшей на кане Гуйцзе захотелось поиграть с Гуаньгэ.

– Чего это ты на меня так смотришь, сынок, а? – спросила она, поманив ребенка. – На руки хочешь?

Она взяла младенца и заключила его в объятья.

– Дитя малое, а ласку понимает, – заметила, улыбаясь, старшая невестка У.

– В отца пошел, – вставила Юэнян. – Подрастет – такой же повеса будет.

– Тогда маме придется наказывать сынка, – заметила Юйлоу.

– Смотри, сынок, тете платье не испачкай, – предупредила Пинъэр. – А то накажу.

– Ну и испачкает, чего страшного! – говорила Гуйцзе. – Люблю с детьми играть.

Она крепко прижала к себе Гуаньгэ и расцеловала.

– Мы целый день здесь, а матушкам не спели, – сказала Дун Цзяоэр, и певицы попросили Сяоюй принести инструменты.

Сяоюй принесла цитру и лютню. Дун Цзяоэр взяла цитру, Хань Юйчуань – лютню, а Ли Гуйцзе встала рядом и приготовилась петь цикл «Роскошный пир луною полной освещен. С платана свисают златые канаты качелей». Она пропела первую фразу, держа на руках Гуаньгэ, и голос ее был такой сильный, что, казалось, закружилась пыль, эхо раздалось в каменистых ущельях, трели вознеслись к самым небесам. Испуганный Гуаньгэ съежился, не решаясь поднять голову. У него даже дыхание перехватило.

– Сестрица Ли! – позвала Юэнян. – Возьми ребенка! Пусть Инчунь унесет его. Горе – не ребенок! Погляди, как перепугался, – лица нет!

Пинъэр тотчас же взяла у Гуйцзе сына, велела Инчунь заткнуть ему уши и отнести в спальню.

Певицы запели вчетвером.

На мотив «Милого браню»:

На мотив «Восточного Оу»:

На мотив «Тронута милостью царской»:

На мотив «Сижу за рукоделием во флигеле»:

На мотив «Собираем чайный лист»:

На мотив «Пробуждается Се Сань»:

На мотив «Ночной крик ворона»:

Заключительная ария:

Певицы еще пели, когда появился Дайань.

– Ты передал приглашение? Где же гостьи? – спросила его Юэнян.

– Да, передал, – сказал слуга. – Госпожа Чжу и супруга ученого Шана к матушке Цяо пожаловали. Ждут прибытия госпожи Цяо Пятой. Все вместе пожалуют.

– Передай Пинъаню, чтоб от ворот не отлучался, – наказывала Юэнян. – Как покажутся паланкины, пусть придет доложит.

– Как у главной залы грянет музыка, так, матушка, и будьте готовы к встрече, – отвечал Дайань.

– В задней гостиной постели цветной ковер, расставь кресла и повесь занавески на золотые крючки, – наказывала Юэнян. – Да не забудь надуши помещение ароматом мускуса и орхидей.

Появились разодетые Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян, а за ними жены слуг. Их прически украшали золото и серебро. Пестрел средь яркой зелени ослепительный кумач. Они приготовились встречать новую родню.

Первой пожаловала жена Ин Боцзюэ, тетушка Ин. Ее носилки сопровождал Ин Бао. Юэнян во главе остальных жен ввела ее в гостиную, где после взаимных приветствий гостья села.

– Прошу прощения за беспокойство, – обращаясь к хозяйке, говорила, то и дело отвешивая поклоны, тетушка Ин. – Сколько из-за нас вам хлопот!

– Будет вам так говорить! – успокаивала ее Юэнян. – А сколько для нас хлопочет каждый раз батюшка Ин!

Все отчетливей слышались возгласы разгонявших толпу. В передней зале грянула музыка.

– Госпожа Пятая прибыли! – доложил Пинъань.

Вскоре у ворот дома появилась целая толпа одетых в черное. Среди больших паланкинов выделялся первый, в котором восседала госпожа Цяо Пятая. Серебряный верх его украшали свисавшие нити жемчуга, а нежно-голубой балдахин – золотая бахрома. Сопровождавшие паланкин возгласами и пальмовыми хлыстами отгоняли с дороги зевак. Вслед за Цяо Пятой несли малые паланкины с ее служанками, за которыми следовали четверо солдат с сундуком одежд и жаровней. Дальше на маленьких лошадках верхами следовали двое слуг. Замыкали процессию большие паланкины жен господина Цяо, цензора Чжу, ученого Шана, господина Цуя и госпожи Дуань. Жена Цяо Туна с их туалетами находилась в маленьком паланкине.

Юэнян была в ярко-красном халате из вышитой парчи с рукавами, на которых, обращенные друг к другу, красовались белый зверь и единорог. На поясе у нее отливали всеми цветами подвески из драгоценных камней в золотой оправе. Жемчуг с бирюзой украшали высокую прическу, которую венчали две шпильки-фениксы. На груди блистали ленты и золото, ожерелье и знаки отличия. Юбка по подолу была отделана жемчужинами и колокольчиками. Юэнян сопровождали Ли Цзяоэр, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и Сунь Сюээ. Они напоминали нефритовые изваяния – так изящны и ослепительны были их наряды.

Они вышли к внутренним воротам, где и встретили госпожу Цяо Пятую, которую сопровождали остальные гостьи.

Цяо Пятая была дамой лет семидесяти, но высокой и стройной. Носила она расшитый халат придворного покроя, а высокую прическу держала сетка из драгоценного жемчуга и бирюзы. Если вглядеться, становилось заметно, что волосы у нее совсем седые.

Да,

Пройдя в заднюю залу, она поклонилась сперва супруге У Старшего, потом Юэнян и остальным женам Симэня. Юэнян хотелось отвесить низкий поклон госпоже Цяо Пятой, но та всякий раз удерживала хозяйку. Наконец, после долгих церемоний, гостья согласилась, чтобы Юэнян приветствовала ее обыкновенным поклоном. Затем Юэнян и свашенька Цяо обменялись приветствиями, какие приняты между родственницами, и поблагодарили друг дружку за подарки.

Затем госпожа Цяо Пятая села в покрытое цветным ковром кресло перед парчовой ширмой. Рядом с ней предложили сесть свашеньке Цяо.

– Не посмею я занять место рядом с госпожой Цяо! – отказывалась она. – Я ей довожусь племянницей.

Пригласили супруг цензора Чжу и ученого Шана, но и они вежливо отказывались. После продолжительной церемонии за госпожой Цяо Пятой, занявшей почетное место, по обеим сторонам расположились гостьи и хозяйки. Посредине зажгли большую квадратную жаровню, и в зале стало тепло, как весной.

Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян в ярко-красных кофтах из расшитого цветами атласа, отделанных золотом голубых юбках и зеленых безрукавках вышли к столу и принялись разносить чай.

– Будьте так любезны, пригласите, пожалуйста, к столу господина Симэня, – немного погодя обратилась к Юэнян госпожа Цяо Пятая. – Мне хотелось бы засвидетельствовать свое почтение.

– Мужа нет дома, – отвечала Юэнян. – Он занят в управе.

– В каком чине изволит состоять ваш супруг? – спросила гостья.

– Мой муж обыкновенный уездный житель, – отвечала хозяйка. – Только благодаря милостям двора ему пожаловали чин тысяцкого и назначили на пост судебного надзирателя. Помолвка наших детей, наверное, уронила достоинство вашего знатного рода.

– Зачем вы так говорите, сударыня! – возразила госпожа Цяо Пятая. – Я с большой радостью узнала о помолвке. Мне очень приятно, что моя племянница породнилась со столь почтенным семейством, к каковому относится ваш достопочтенный супруг. Я пришла познакомиться с вами, сударыня, и была бы рада поддерживать и в дальнейшем наши родственные отношения.

– Но это не нанесет ущерба вашему достоинству, сударыня? – спросила Юэнян.

– Да что вы, сударыня! – воскликнула гостья. – Двор с чернью родниться не будет! Если только вас не утомит мое объяснение, я скажу. Другая моя племянница состоит матушкой государыней Восточного дворца при ныне царствующем государе. Родители ее скончались, и она оставалась у меня на попечении. Мой покойный муж носил наследственное звание командующего императорской гвардией, но он, увы, умер пятидесяти лет. Детей у нас не было, и звание наследовал мой племянник. Человек без состояния, выходец из посыльных, он стал впоследствии именитым горожанином, обладателем солидного достатка. Надеюсь, он не запятнает вашей чести.

– Показали бы наследничка! – вмешалась в их разговор старшая невестка У, обращаясь к Юэнян. – Пусть почтенная сударыня пожелает ему долгих лет жизни.

Пинъэр тотчас же бросилась в спальню и велела кормилице завернуть Гуаньгэ. Она отвесила земной поклон и показала ребенка.

– Какой милый ребенок! – похвалила госпожа Цяо Пятая и велела слугам развязать узел.

Она извлекла оттуда кусок желтой с лиловым оттенком парчи, какую изготовляют для двора, и пару позолоченных браслетов и украсила ими Гуаньгэ. Юэнян поспешно поднялась с места и поклоном поблагодарила ее за подарки. Потом пригласила гостью пройти к себе в спальню и переодеться.

Через некоторое время в крытой галерее было накрыто четыре стола, на каждом из которых стояло по четыре десятка блюд с фруктами и разнообразными сладостями, закусками, пирожками и пирожными. Жены слуг обносили пирующих чаем, но не о том пойдет речь.

После чая Юэнян открыла сад, и гостьи насладились его красотою.

Тем временем из монастыря вернулся Чэнь Цзинцзи и вместе с Шутуном и Дайанем устроил в передней зале пир, на который и пригласил Юэнян с гостьями.

Прекрасный это был пир!

Только поглядите:

На ширмах павлины распустили хвосты, на тюфяках красуются лотосы. Груды диковинных плодов и фруктов на подносах. В вазах средь листвы ярко-зеленой букеты золотых цветов. Тлеет фигурный уголь в жаровнях, курильницы струят аромат «драконова слюна». Кругом стоят рядами старинные изделья из Сянчжоу, [636]Сянчжоу – см. примеч. к гл. X.
сверкают на занавесах жемчужины Хэпу. [637]Жемчужина Хэпу – см. примеч. к гл. X.
На блюдах из белого нефрита грудами лежит единорога вяленое мясо, полны искрящимся вином золота червонного кувшины. Вот вареные губы обезьяньи, вот барса жареные потроха. Каждый глоток стоит не меньше десятка тысяч медяков! Вот дракона вареная печень, вот жареные феникса мозги. Да, тут подают самые изысканные яства. Актеры Грушевого сада; [638]Грушевый сад – образ таетра. Первоначально так называлось место театрального действа во дворце Танского императора Сюань-цзуна. В его Запретном Дворце был сад, в котором триста актеров учились театральному мастерству. В театральных представлениях участвовали также шестьсорт певичек, которые проживали в специально отведенном для них месте дворца – в Северном дворе Согласия Весны (см. также примеч. к гл. XI).
играют на флейтах и свирелях. Знаменитые певицы исполняют арии под аккомпанемент гуслей и треск кастаньет. Вином обносят красавицы – обеих сравнишь с Лофу [639]Лофу – красавица, фея реки Ло, дочь мифического императора Фуси, супруга речного божества Хэбо. Лирическая история любви феи изложена в поэме Цао Чжи (III в.), по ее мотивам был создан знаменитый свиток Гу Кай-чжи (IV в.) «Фея реки Ло».
благовония возжигают чаровницы – обе не уступят Чанъэ.

Да,

Юэнян и Пинъэр поднесли гостьям вино. Когда внизу затихла музыка, госпожа Цяо Пятая и остальные гостьи предложили Пинъэр чашку вина и пожелали ей долгих лет жизни. Гуйцзе, Иньэр, Юйчуань и Цзяоэр заиграли на арфе, цитре и лютне, и, отбивая кастаньетами такт, запели «Будь долговечнее Южной горы». Внизу грянула музыка, и актеры поднесли перечень исполняемых труппой драм. Госпожа Цяо Пятая пожелала услышать драму «Ван Юэин оставляет туфельку в новогоднюю ночь». Повара подали жареного гуся, и госпожа Цяо Пятая наградила их пятью цянями серебра. Уж пять раз накрывали столы. Одни только супы подавались трижды. Актеры исполнили четыре акта и удалились. Вечерело. В зале зажгли разноцветные свечи и фонари. Казалось, яркие ленты затрепетали на ветру, цветные нити закружились в воздухе. На востоке выплыла ясная луна, заливая светом своим всю залу, в которой ярко горели светильники.

Жена Лайсина, Хуэйсю, с женой Лайбао, Хуэйсян, вынесли большие квадратные подносы. На них стояли серебряные чашки с золотыми ложечками в форме абрикосовых лепестков, а рядом красовались сахарные розочки и новогодние сладкие пирожки, от которых исходил аппетитный аромат. Пока Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян по всем правилам этикета не спеша разливали чай, внизу играли на лютнях и цитрах, свирелях, флейтах и рожках. Лилась мелодия вступления к «Подведенным бровям» из песен, посвященных Празднику фонарей: «Месяц светом заливает весенний город…» Когда песня умолкла, госпожа Цяо Пятая и свашенька Цяо позвали актеров и дали им по два узелка с ляном серебра. Каждая певица получила в награду по два цяня серебром.

Юэнян тем временем распорядилась накрыть столы в задней гостиной и пригласила всех туда. Четыре стола были завалены яствами. Под музыку и пение пир продолжался.

Цяо Пятая не раз собиралась откланяться, но Юэнян и остальные хозяйки уговаривали ее побыть еще немного. У ворот ее снова угостили вином и упросили полюбоваться потешными огнями. Народ на улице гудел, как пчелиный рой, и собралось его как, чешуи на рыбе. Пинъань и солдаты палками теснили толпу, но она продолжала напирать. Подожгли раму с потешными огнями. Народ расступился. Тут только госпоже Цяо Пятой и остальным гостьям удалось проститься с хозяйками и отбыть в паланкинах. Шла третья ночная стража. Потом проводили тетушку Ин, и Юэнян с остальными женами удалилась в дальние покои, наказав Чэнь Цзинцзи, Лайсину, Шутуну и Дайаню убрать в зале посуду и угостить актеров. Им было вручено пять цяней серебром, и они ушли.

Потом Юэнян распорядилась не трогать один стол, поставить полжбана вина и позвать приказчика Фу, Бэнь Дичуаня и зятя Чэня.

– Пусть выпьют после всех хлопот, – добавила она.

Приглашенные пировали в большой зале.

– Не знаю, когда батюшка вернется, – говорила хозяйка, – да и в зале пока не погасли светильники.

Приказчик Фу, Бэнь Дичуань, Цзинцзи и Лайбао заняли почетные места. Лайсин, Шутун, Дайань и Пинъань уселись по обеим сторонам. Налили вино.

– Поставил бы кого-нибудь у ворот, – обратился к Пинъаню Лайбао. – А то батюшка, чего доброго, придет.

– Не волнуйся! Я Хуатуну наказал поглядеть, – отвечал Пинъань.

Они пили вино, играли на пальцах.

– Хватит шуметь, а то сзади услышат, – предупредил Цзинцзи. – Давайте лучше стихи слагать. Каждый по строке. Кто не сумеет, будет штрафную чару пить.

Начал приказчик Фу:

продолжал Бэнь Дичуань.

продекламировал Цзинцзи.

вставил Лайбао.

продолжал Лайсин.

сказал Шутун.

продекламировал Дайань.

заключил Пинъань.

Все громко рассмеялись.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.