Итак, после изучения пульса врач Жэнь вернулся в залу.

– Что вы скажете о недуге, доктор? – спросил его Симэнь. – Опасное заболевание?

– Недуг госпожи вызван небрежным отношением к восстановлению здоровья после родов, – объяснил Жэнь. – До сих пор продолжаются послеродовые кровотечения, а от этого бледность лица, отсутствие аппетита и быстрая утомляемость. По моему скромному мнению крайне необходимо тщательно остерегаться и беречь себя. Женщине после родов, как и младенцу после оспы, обычно трудно бывает восстановить здоровье. Малейшей неосторожности оказывается достаточно, чтобы укоренились семена болезни. У вашей почтенной супруги пульс слабый и ненаполненный. При пальпировании обнаруживается опасный симптом разбросанного пульса. Отсюда и общее недомогание, мешающее восстановлению сил. Недуг вызван обилием огня. В печени и внутренних полых органах испытывается недостаточность земли и избыточность дерева. По телу беспорядочно обращается пустая кровь. Надо сейчас же начать лечение, иначе будет поздно.

– Какое же лекарство вы посоветовали бы, доктор? – спросил Симэнь.

– Потребны средства, очищающие от огня и приостанавливающие кровотечение, – отвечал лекарь, – таковыми являются прежде всего лубовина пробкового дерева и корневище анемархены, а помимо них – корневище наперстянки, очищенный корень шлемника и прочее. Увеличивать же либо уменьшать их прием надобно, сообразуясь с состоянием болящей.

Симэнь, выслушав, велел Шутуну проводить доктора Жэня и вручить ему лян серебра за лекарства. Жэнь поблагодарил хозяина и откланялся. Вскоре слуга принес лекарства, и Пинъэр приняла их, но не о том пойдет речь.

Проводив доктора, Симэнь продолжал разговор с Ин Боцзюэ. Тут-то он и вспомнил о приближающемся дне рождения императорского наставника Цая. Дайань загодя купил и заказал в Ханчжоу узорные парчовые халаты с драконами, золотые цветы и драгоценности, так что подарки наставнику были готовы. Чтобы от Шаньдуна добраться до Восточной столицы, прикидывал Симэнь, требовалось не менее половины месяца. Медлить было нельзя. Надо было начинать сборы немедленно, иначе опоздаешь. Симэнь пошел к Юэнян и сказал о предстоящей поездке.

– Что ж ты до сих пор молчал? – спрашивала она. – А теперь будешь пороть горячку, да? Надо определить день выезда.

– Какой там день?! – воскликнул Симэнь. – Завтра надо отправляться, а то не поспею.

Он вышел и наказал Дайаню, Шутуну и Хуатуну, чтобы собирались в путь.

– Завтра со мной в столицу поедете, – объяснил он в заключение.

– Пригласи матушек, – наказывала Юэнян горничной Сяоюй. – Пусть придут, батюшке помогут в дорогу собраться.

Вскоре в покоях Юэнян засуетились все жены, кроме Пинъэр. Она не могла прийти из-за ребенка и недомогания. В кожаные баулы и легкие корзины упаковали расшитые драконами и змеями парадные одеяния и шелка. Подарков собралось больше двух десятков тюков. Потом собрали выходные одежды самого хозяина. Вечером, когда все приготовления были закончены, жены устроили мужу прощальный ужин. Симэнь дал каждой наказ, а на ночь остался с Юэнян.

Утром первым делом отправили два десятка тюков. С собой захватили подорожную с тем, чтобы на почтовых станциях смотрители не чинили препятствий с ночлегом или перекладными. Когда были отданы последние распоряжения, Симэнь зашел к Пинъэр проведать Гуаньгэ.

– Будь осторожна, береги себя! – просил он Пинъэр. – Я скоро вернусь.

– Ты себя-то береги! – наказывала Пинъэр. – Остерегайся в пути!

Она проводила мужа из залы, и он, окруженный Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и остальными женами, вышел за ворота, где его ждали легкий паланкин и четверо слуг верхами. Симэнь тронулся в столицу.

Не проехали они и сотни ли, как стало вечереть. Симэнь распорядился о ночлеге на почтовой станции. Расплатившись со смотрителем, путники выехали ранним утром. Симэнь торопился. Они проезжали живописные горы и реки. В полдень устраивали обед и снова пускались в путь. По дороге им встречались все официальные лица, гражданские и военные, везшие подношения в столицу, а среди них с подарками наставнику государя было столько, что и не перечесть.

Прошло с десяток дней. До столицы было уж совсем близко. Симэнь как раз поспевал к торжественному дню. После ночлега они провели в пути два дня и достигли столицы. Когда Симэнь миновал ворота Долголетия, солнце клонилось к закату. Наконец путники очутились под аркой на улице Драконовой доблести у самого дома дворецкого Чжая. Узнав о прибытии Симэня, Чжай Цянь поспешил ему навстречу. Они обменялись приветствиями и сели выпить чаю. Симэнь велел Дайаню разложить подношения в коробки и внести в дом. Чжай Цянь приказал своим слугам убрать подарки и накрывать стол, чтобы угостить с дороги Симэня.

Вскоре на столе с резьбою по носорожьему рогу появились десятки разнообразных кушаний и такое же обилие закусок. Все блюда, а среди них были и ласточкины гнезда, и акульи плавники, отличались необыкновенной изысканностью, и от них исходил тончайший аромат. Тут не было разве что печени дракона или мозгов феникса. Редчайшими яствами и богатством сервировки стол дворецкого Чжая ничуть не уступал столу императорского наставника Цая. Лакей наполнил рог водяного носорога вином бессмертной Магу и протянул его Чжай Цяню. Тот после поднесения первого кубка Небу наполнил его опять и предложил Симэню. Гость в свою очередь поднес кубок хозяину. Они сели. Настоянное на сладких плодах вино лилось рекой. Когда вино обошло несколько кругов, Симэнь обратился к Чжай Цяню с такими словами:

– Ваш скромный ученик прибыл исключительно по случаю дня рождения его превосходительства. Захватил с собою на случай кое-какие подарки, дабы выразить глубокое почтение его превосходительству наставнику государя. Правда, мне кажется, они будут отвергнуты, но я все же тешу себя надеждой, что при нашей взаимной поддержке вы, свояк, замолвите за меня словцо. Мне хотелось бы только заручиться покровительством государева наставника. А заветная мечта всей моей жизни – стать приемным сыном его превосходительства. Не знаю, однако, удобно ли будет вам изложить такое дерзкое мое намерение его превосходительству.

– Это не так уж трудно сделать, – заверил его Чжай Цянь. – Хотя хозяин наш и высочайший сановник двора Его Величества, ему, тем не менее, весьма и весьма льстит как подчеркнутая услужливость, так и особое внимание, оказываемое его особе. При столь щедрых дарах он вне сомнения пожелает сделать вас своим приемным сыном, более того – повысить в чине. Даю вам слово!

Заверения дворецкого привели Симэня в неописуемый восторг. Пир затягивался.

– Я больше не в состоянии осушить и чарки, – начал отказываться Симэнь.

– Это почему? Но пропустите еще хоть чарочку, – упрашивал его Чжай Цянь.

– Больше не могу! У меня ведь завтра важные дела! – говорил Симэнь.

Чжай Цяню удалось, наконец, уговорить Симэня осушить еще один кубок, после чего хозяин распорядился угостить сопровождающих Симэня слуг и носильщиков, а лошадей поставить на конюшню. Убрали посуду, и хозяин пригласил гостя в расположенный сзади кабинет на ночлег. Там стояла крапленная золотом массивная кровать, укрытая шелковым пологом, висевшим на серебряных крючках. Из-под полога виднелось прекрасное парчовое одеяло, источавшее аромат. Множество слуг помогали Симэню снять одежды и чулки. Но почивать ему пришлось в одиночестве, к чему он никак не привык и едва скоротал время до рассвета. Когда же он захотел встать и выйти, двери кабинета оказались на запоре. Хотел было умыться, да не было воды. Пришлось ждать. Наконец-то перед самым обедом появился слуга с ключами и отпер двери. Тут же вошли мальчики-слуги. Один держал полотенце, другой внес серебряный таз с ароматной горячей водой. Симэнь закончил утренний туалет, надел чиновничью шапку и халат и сел в кабинете. Появился Чжай Цянь и, поприветствовав гостя, занял место рядом с ним. Лакей внес ярко-красную коробку, из которой извлек до трех десятков разнообразных яств и серебряный кувшин вина. Наполнили чарки.

– Прошу вас! – угощал Симэня дворецкий. – После завтрака я пойду поговорю с хозяином, узнаю, когда вам нести подарки.

– Прошу прощения за беспокойство! – извинялся Симэнь.

– Выпили по нескольку чарок. После завтрака слуги убрали посуду.

– Вы пока отдохните, – сказал Чжай, – а я пойду к его превосходительству. Я скоро вернусь.

Немного погодя он быстро вошел в кабинет.

– Его превосходительство заканчивает утренний туалет, – сообщил он Симэню. – Прием еще не начался, а во дворе уж полно ожидающих. Мне удалось поговорить с его превосходительством. Вас примут первым, а поскольку желающих очень много, я пойду с вами.

Симэнь очень обрадовался и велел слугам, своим и Чжая, доставить двадцать тюков к резиденции Цай Цзина. Слуги бросились выполнять распоряжение.

Облаченный в парадные одежды Симэнь сел в паланкин. По дороге шумною толпой, задевая друг друга, едва проталкивались спешившие к резиденции крупные и мелкие чиновники. У арки Драконовой доблести Симэнь заметил едущего в паланкине чиновника. Ему показалось, что это богач Мяо Цин из Янчжоу. Тот тоже узнал Симэня. Они вышли из паланкинов и, приветствуя друг друга, обменялись любезностями. Перед Симэнем был в самом деле именитый горожанин Мяо, первый богач Янчжоу, также сумевший получить чин благодаря покровительству Цай Цзина. Так неожиданно встретились старые друзья. Оба торопились поздравить своего высокого покровителя и, обменявшись несколькими фразами, вернулись в паланкины. Симэнь подъехал к резиденции императорского наставника.

Только поглядите:

Будто палаты Зеленой Поляны возносятся до самых небес, точно дворец Линъянь достигает Созвездья Ковша. Перед вратами простор необъятный – есть где коню хоть галопом мчать. Высоки достославного дома громады – хоть водружай знамена. Из парчи узорной кущ доносит ветер трели дивные дроздов. В золоте солнечных лучей отливают нефритом деревья и благоухают цветы. Перила и балки – пахучий сандал. Ступени сплошь из отрезвлявшего камня. Кругом из яшмы ширмы и экраны. Девицы, как одна, Игуан или Хунфу красотою не уступят. В величественных залах расставлены рядами бесценные редкости – сосуды Шан, треножники Чжоу. Вот висит дюжина пылающих жемчужин, при коих и ночью излишни фонари. Из девяти областей, с четырех морей до трех тысяч знатных гостей с мечами и шпагами, в туфлях, украшенных жемчугами, сошлись поздравить хозяина. Даже начальники шести палат и губернаторы со всех концов Империи стоят смиренно, потупив взор.

Да,

Симэнь с благоговейной почтительностью вошел в главные ворота. Средние же ворота были закрыты, и все шествовали через боковые двери.

– Почему же в такой торжественный день заперты эти ворота? – спросил Симэнь.

– Через них проследовал однажды сам Государь Император, – объяснял дворецкий Чжай. – Простые смертные больше не могут тут ступать.

Симэнь с Чжай Цянем миновали ряд ворот. Все они охранялись военной стражей. Часовые стояли не шелохнувшись. Они только кивали головой, когда мимо проходил дворецкий, и всякий раз спрашивали:

– Кто с вами?

– Мой свояк из Шаньдуна, – отвечал дворецкий. – Прибыл поздравить его превосходительство.

Чжай Цянь с Симэнем миновали еще ряд дверей. Не раз им пришлось повернуть, и всюду пред ними открывались расписные колонны и резные балки, сверкавшие золотом постройки и башни.

Вдруг откуда-то, словно с неба, донеслись барабанные удары и музыка.

– Где ж это играют? – опять спросил Симэнь. – Ведь отсюда так далеко жилье.

– Это играют двадцать четыре девы, призванные услаждать его превосходительство, – говорил Чжай. – Они исполняют танцы Мары, фей, одетых в зарницы, и танец бодхисаттвы Гуаньинь. Они играют всякий раз, когда его превосходительство совершают трапезу. Сейчас его превосходительство, должно быть, завтракают.

Не успел Симэнь дослушать дворецкого, как повеяло тончайшим ароматом. Музыка зазвучала гораздо ближе.

– Тише ступайте! – предупредил Чжай. – Мы подходим к кабинету его превосходительства.

Они потихоньку обошли полукруглый коридор и очутились перед огромным дворцом, напоминающим царскую палату или заоблачные чертоги. Около дворца прохаживались журавли и павлины, порхали редкие птицы. Кругом цвели гортензии, канны и мальвы, не увядавшие круглый год. Яркая пестрота до того слепила глаза, что окинуть взором все цветы не было никакой возможности.

Первым войти во дворец Симэнь не решился и, уступив дорогу Чжай Цяню, сам проник внутрь вслед за ним. Симэнь очутился в зале, где на возвышении стояло покрытое тигровой шкурой кресло. В нем восседал императорский наставник Цай Цзин в ослепительно-красном халате, расшитом драконами.

За ширмой рядами стояли три или четыре десятка красавиц. Нарядами не уступая служанкам при Дворе, они – кто с платками и полотенцами, кто с веерами и опахалами – неустанно ухаживали за Цай Цзином. Когда сбоку от него встал дворецкий Чжай, Симэнь Цин отвесил четыре земных поклона. Государев наставник приподнялся и, стоя на мягком шерстяном ковре, поклонился в ответ. Это было их первое знакомство.

Чжай Цянь тут же наклонился к Цай Цзину и зашептал на ухо. Симэнь догадался, что речь идет о его просьбе, и отвесил еще четыре земных поклона. Цай Цзин на них не ответил. Принятием поклонов он выразил свое согласие быть приемным отцом Симэня. Между ними тотчас же установились отношения отца и сына.

– Мне нечем было выказать вам, батюшка, свою глубокую сыновнюю почтительность, – заговорил Симэнь. – К торжественнейшему дню вашего славного рождения я припас кое-какие скромные подарки – что называются гусиное перышко, пронесенное тысячу ли. Желаю вам благоденствовать вечно, как южная гора!

– Благодарю за любезность! – говорил Цай. – Присаживайтесь, прошу!

Лакей подал кресло. Симэнь поклонился и сел. Подали чай. Чжай Цянь поспешно выбежал и велел носильщикам внести два десятка тюков с подарками. Открыли корзину и вручили Цай Цзину перечень подношений: ярко-красный халат со змеями, парадный зеленый халат с драконами, двадцать кусков шэньсийской парчи, двадцать кусков сычуаньской парчи, двадцать кусков огнестойкого холста и двадцать кусков заморского полотна. Помимо этого в перечне значились: сорок штук цветного и белого полотна, нефритовый пояс с застежкой в форме львиной головы, пояс из ароматного алойного дерева в золотой оправе, кубков из нефрита и носорожьего рога по десятку пар, восемь пар червонного золота чарок с инкрустированными цветами, десяток блистающих жемчужин, а также золота сотни две лянов. Цай Цзин пробежал глазами перечень, бросил взор на тюки с сундуками и пришел в восторг.

– Премного благодарен! – несколько раз повторил он и велел Чжай Цяню убрать все в кладовую, а потом распорядился накрыть стол.

Симэнь не посмел больше задерживать государева наставника и начал откланиваться.

– Хорошо! – промолвил Цай Цзин. – После обеда приходи.

Симэнь поклонился и встал. Цай Цзин прошел с ним рядом несколько шагов и вернулся на свое место. Вслед за ним покинул дворец и Чжай Цянь, но тут же, сославшись на дела, снова скрылся во дворце Цай Цзина. Воротившись в дом дворецкого, Симэнь снял парадные одежды и после плотного обеда только было задремал в кабинете, как к нему явился посыльный Цая с приглашением на пир. Наградив пришедшего чаевыми, Симэнь стал собираться. Дайаню было велено запастись узелками с серебром, которых набралась целая коробка. Симэнь сел в паланкин. Его сопровождало четверо слуг, но не о том пойдет речь.

Целое утро принимал императорский наставник шедших с поздравлениями военных и гражданских лиц и каждому вручал приглашение на один из приемов, которые начинались со следующего дня. Первыми были приглашены императорские родственники и придворные смотрители; на другой день – начальники палат, высшие сановники и правители; наконец, на третий день – все остальные, более низкие чиновники как столичные, так и с мест. Лишь Симэнь, как прибывший издалека с такими щедрыми подарками, удостоился особого внимания Цай Цзина и был принят отдельно на день раньше всех остальных.

Когда Цай Цзину доложили о прибытии его нового приемного сына Симэнь Цина, он поспешил на террасу встретить его.

– Прошу вас, батюшка! – то и дело повторял Симэнь, почтительно уступая дорогу и все время стараясь идти сзади Цай Цзина.

– Хочу выразить вам искреннюю признательность за щедрые дары, – заговорил императорский наставник, когда Симэнь с благоговейным трепетом переступил порог. – Присаживайтесь после тягот дальнего пути.

– Всей моей жизнью я обязан только вам, батюшка, вашей безграничной милости, – заверял его Симэнь. – А ничтожные подношения не стоят и упоминания.

Они задушевно беседовали и шутили, как отец с сыном. Заиграли на своих инструментах красавицы-девы, и лакеи наполнили кубки вином. Цай Цзин хотел было поднести кубок Симэню, но тот долго не решался его принять, потом осушил стоя. Заняв свое место, Симэнь велел Шутуну достать золотой кубок в форме персикового цветка, наполнил его до самых краев и поднес императорскому наставнику.

– Желаю вам здравствовать, батюшка, целую тысячу лет! – сказал он, преклонив колени.

– Встань, сын мой! – сказал польщенный Цай Цзин и, взяв кубок, осушил его до дна.

Симэнь встал и вернулся на свое место, но не будем говорить подробно, какие яства подавались на роскошном пиру у наставника императора и о чем говорили. Симэнь пропировал до самых сумерек, потом раздал узелки с чаевыми лакеям и слугам и стал откланиваться.

– Прошу меня простить, батюшка, – говорил Симэнь. – Задержал я вас. Примите нижайший поклон и глубокую благодарность. Больше не посмею отвлекать вас от великих дел ваших.

С этими словами Симэнь вышел из дворца императорского наставника и направился на отдых к дворецкому Чжаю.

На другой день Симэнь решил нанести визит богачу Мяо. Целый день разыскивал его по всей столице Дайань. А остановился Мяо Цин прямо за императорским дворцом в доме придворного смотрителя Ли. Дайань передал привратнику визитную карточку, и богач Мяо сам вышел навстречу Симэню.

– А я как раз один скучаю, – говорил Мяо Цин. – Только думал, чтоб, мол, пришел задушевный друг, поговорили бы, а вы как раз и пожаловали! Кстати! Очень кстати!

Мяо Цин устроил Симэню целый пир, и как гость ни отказывался, ему пришлось остаться. Стол ломился от обилия яств, перечислять которые нет никакой возможности.

Усладить пирующих вышли два молоденьких певца, красавцы собой.

– Мои вон истуканы, – указывая в сторону Дайаня, Циньтуна, Шутуна и Хуатуна, говорил Симэнь, когда певцы спели несколько арий, – только пить да есть умеют. То ли дело ваши певцы! Молодцы!

– А я боялся, не угодят вам, сударь, – заметил, улыбаясь, Мяо Цин. – Если они вам по душе, я бы мог вам их подарить.

– Я б не решился отбирать у вас лучших, – благодарил хозяина Симэнь.

Он засиделся у Мяо Цина допоздна, потом распрощался и пошел ночевать к Чжай Цяню.

Придворные смотрители и другие сановники засыпали Симэня приглашениями на пиры. В столице пришлось задержаться дней на девять. Симэню хотелось стрелой лететь домой, и Дайаню было велено собирать вещи. Однако Чжай Цянь никак не желал расставаться с дорогим гостем и упросил его провести еще вечер за пиршественным столом. Оба так коротко сошлись, так друг к другу привязались, словно состояли в самом близком родстве.

На другой день Симэнь встал рано утром и, простившись с хозяином, отбыл домой, в Шаньдун. По дороге приходилось и ночевать в лодке, и питаться прямо на ветру, но не о том пойдет речь.

Между тем после отъезда Симэня в столицу жены его, с нетерпением ожидая мужа, гулять почти не выходили, а больше сидели за рукоделием дома. Только Цзиньлянь продолжала рядиться, цвела и блистала. Окруженная толпою служанок, она рисовалась и кокетничала, то затевала игру на пальцах, то садилась за домино. Она и болтала, и шутила, словом, бурное веселье ее не знало предела. А до чего громко хохотала на виду у всех! Стоило ей только вспомнить о зяте Цзинцзи, как сердце начинало учащенно биться, она принималась тяжело вздыхать и, подперев руками лицо, как глупая, устремляла взор в одну точку. Она все время ждала Цзинцзи, жаждала свиданья. Но Цзинцзи едва управлялся в лавке, а когда выдавалась свободная минута, сейчас же шел к ней. Увы! Ее постоянно окружали служанки. Они-то и мешали встрече. Так и бегал он взад-вперед, как муравей по раскаленной сковородке.

Однажды стояла теплая погода. Дул приятный ветерок. Умастив себя мускусом и стираксом, Цзиньлянь обошла крытую галерею и направилась прямо к гроту. Цзинцзи был занят в лавке. Она оглядела все кругом и, вернувшись ни с чем, взяла кисть, тяжело вздохнула и набросала послание.

– Ступай зятю Чэню передай, – сказала она Чуньмэй, протягивая запечатанный конверт.

Чэнь Цзинцзи вскрыл конверт и стал читать. Это был романс. Цзинцзи пробежал его до конца и, бросив лавку, помчался в сторону крытой галереи. Они встретились. Цзиньлянь, как голодающий, завидевший арбузную корку, бросилась в объятия к Цзинцзи и, ласкаясь, осыпала его поцелуями.

– Ах ты арестант! – говорила она, перебивая слова поцелуями. – Жить тебе, видать, надоело, изменник! С того дня, как нас увидала Сяоюй, исчез и не показываешься. Батюшка уехал, я одна скучаю, в слезах по тебе тоскую. Неужели у тебя нет ни стыда ни совести, а? Подумать только, до чего ж ты бессердечный! Скрылся и ладно! А я до сих пор тебя забыть не могу. Да, видать, понадеялась, глупая баба, а он давно изменил. Я для тебя ничто, так ведь?

Цзиньлянь подняла голову и увидела невдалеке Юйлоу. Та бросила в их сторону короткий взгляд. Цзиньлянь поспешно оттолкнула Цзинцзи. Он чуть не упал. Любовники тотчас же разбежались в разные стороны, но не о том пойдет речь.

Юэнян с Юйлоу и Пинъэр сидела у себя в комнате, когда к ней вбежал запыхавшийся Дайань.

– Батюшка воротились! – объявил он, отвешивая земной поклон хозяйке. – Я с подорожной впереди ехал. Батюшка в двух десятках ли, не больше.

– Проголодался? – спросила Юэнян.

– С утра крошки во рту не было, – признался слуга.

Юэнян велела Дайаню идти на кухню и распорядилась, чтобы готовили обед хозяину, а сама вместе с остальными женами направилась в залу встречать мужа.

Да,

Женщины успели вдоволь наговориться, прежде чем паланкин Симэня остановился у ворот, где они его и встретили.

Симэнь первым делом поклонился Юэнян. Потом его приветствовали Юйлоу, Пинъэр, Цзиньлянь и остальные. С каждой он обменялся несколькими фразами. Позднее на поклон к хозяйкам подошли Шутун, Циньтун и Хуатун. Затем слуги поспешили на кухню.

Симэнь подробно рассказал о своих дорожных невзгодах, о том, как остановился у дворецкого Чжая, как на другой день его радушно принимал императорский наставник Цай и как он изо дня в день пировал у видных сановников.

– А как сын? – спросил он, обращаясь к Пинъэр. – Поправился? Как твое здоровье? Помогли лекарства доктора Жэня? Я был вдали, но сердце мое оставалось здесь. Все думал, как там торговля идет, вот и поспешил вернуться.

– Сын ничего, – отвечала Пинъэр. – Мне после лекарства тоже стало полегче.

Юэнян велела женам убрать вещи и подарки Цай Цзина, а поварам подавать Симэню обед. К вечеру по случаю приезда хозяина был устроен пир. Две ночи подряд Симэнь провел в покоях Юэнян.

Да,

Но говорить о любовном наслаждении подробно нет надобности.

На другой день на поклон к Симэню пришли дочь с зятем Цзинцзи. С Цзинцзи хозяин говорил о торговле и счетах. О возвращении Симэня узнали Ин Боцзюэ и Чан Шицзе и тоже поспешили нанести ему визит.

– Устал, брат, должно быть, в пути, а? – в один голос спрашивали они.

Симэнь поведал им о красоте и роскоши столицы, о приеме у императорского наставника и благосклонности, с каковою последний к нему отнесся. Ин Боцзюэ с Чан Шицзе сопровождали рассказ громкими возгласами восхищения. Симэнь оставил их у себя, и они пировали целый день.

Перед самым уходом Шицзе подошел к Симэню.

– У меня к тебе просьба, брат, – заговорил Шицзе. – Не знаю, правда, как ты отнесешься…

Он умолк на полуслове и опустил голову.

– Ну, говори же! В чем дело? – спросил Симэнь.

– Дом у меня плох, – продолжал Шицзе. – Хотел бы подыскать другой, а денег нет. Не мог бы ты, брат, мне помочь? Со временем все сполна бы вернул, с процентами.

– Мы ж свои люди! – воскликнул Симэнь. – Какие могут быть проценты?! Я сейчас слишком занят. Некогда мне серебром заниматься. Погоди, вот вернется с товарами приказчик Хань, тогда и потолкуем.

Чан Шицзе и Ин Боцзюэ на том и расстались с Симэнем, но не о том пойдет речь.

Расскажем теперь о богаче Мяо. Встретив Симэня у резиденции императорского наставника, Мяо Цин пригласил его к себе на пир, во время которого пообещал подарить двоих певцов. Симэнь тогда рвался домой, и друзьям не пришлось даже попрощаться. Мяо Цин полагал, что Симэнь все еще в столице, и направил к дворецкому Чжаю своего слугу.

– Господин Симэнь три дня как отбыл домой, – ответили слуге у Чжай Цяня.

Тут только Мяо Цин понял, почему не видно Симэня. «Да, что доброму скакуну удар хлыста, то благородному мужу обещанное слово», – размышлял он. – Можно было бы, конечно, не дарить певцов, ну если обидится? Как я ему потом в глаза смотреть буду?!» – Мяо Цин позвал обоих певцов.

– В прошлый раз на пиру я пообещал подарить вас господину Симэню, – обратился он к певцам. – Он отбыл домой, и вам пора укладывать вещи. Ступайте собирайтесь, а я пока напишу письмо.

– Сколько лет мы вам служили! – взмолились певцы. – Чем же вдруг не угодили? Какой у господина Симэня нрав, мы не знаем. Оставьте нас, не бросайте!

– Как вы не понимаете! – уговаривал их Мяо Цин. – Господин Симэнь – человек влиятельный, богатый. Какими деньгами ворочает. Военный чин имеет, а теперь вот стал приемным сыном самого государева наставника Цая. Его придворные смотрители да важные сановники привечают, дружбу с ним водят. Шелковую и атласную лавки держит, собирается охранную контору открывать. Барышам и счет потерял. По характеру человек он покладистый и мягкий. А какой поклонник изящного! Одной прислуги человек восемьдесят наберется. И всех в шелка одевает. Шесть жен содержит. С головы до ног в золоте и жемчугах. Без певцов и актеров дня не обходится. Все около него кормятся. А искусницы из переулка Пинкан, скажем, или Циншуй, так те только благодаря его милости и процветают. Словом, вам и так ясно! Раз я вас подарить пообещал, не могу ж я от своего слова отказываться!

– Сколько мы вам за все годы хлопот доставили, батюшка! – продолжали свое певцы. – Вы нас музыке и пению обучали, а теперь – Только мы познали звучание струн, а вы не хотите, чтоб мы услаждали вас, батюшка. Зачем вы посылаете нас ублажать других?

Певцы пали ниц. На глазах у них невольно навернулись слезы. Расчувствовался и сам хозяин.

– Вы по-своему правы, – говорил он. – Мне ведь тоже нелегко с вами расставаться. Но вспомните, что сказал всесовершенный Конфуций! Разве можно называть человеком того, кто не держит слова! Нельзя же преступить сей завет! Так что я не могу уступить вашему желанию. Обождите, напишу письмо и пошлю с вами провожатого. Он будет вас оберегать в пути. А там вам будет не хуже, чем у меня.

Мяо Цин позвал домашнего учителя, и тот моментально набросал восемь строк, посвященных излияниям чувств и добрым пожеланиям, а в конце сообщалось о певцах и содержалась просьба черкнуть ответ. Далее был приложен перечень подарков: шелка, писчая бумага и прочее. Мяо Цин передал письмо слугам Мяо Сю и Мяо Ши, которым велено было сопровождать певцов.

Вскоре подвели навьюченных ослов. Все было готово к отъезду в Шаньдун. Певцы не сдержались и проронили слезу, но против хозяйской воли не пойдешь. Отвесив не один земной поклон хозяину и поблагодарив его, они верхом пустились в дальний путь. Впереди, за конской головой пред ними простирались темнеющие вершины гор, внизу, где мелькал хлыст, несла зеленоватые воды река. То тут, то там над густою шапкою деревьев вздымались высоко флажки питейных лавок и винных погребков. А впереди в лучах заката ютились бедные лачуги. Но оборвалось их беззаботное житье, исполненное радости и песен, и вот они, с хозяином простясь, уж вынуждены ехать, обдуваемые ветром среди туманной мглы. В тоске по родным краям, с думою о милостивом хозяине они из головы даже выбросили и кастаньет задорный треск и песни, вроде «Солнечной весною белый снег». А слуги, те оба гнали лошадей, спешили и, думая о том лишь, как бы поскорей хозяйский выполнить наказ, сон отгоняли лунной ночью, когда мерцали звезды.

Да,

Вдали в лесу показался флажок винной лавки.

– Братцы! – обратились к слугам певцы. – У нас животы подвело. Ведь целый день в пути. Не пропустить ли по чарочке?

Все четверо выпрыгнули из седел и направились к дверям кабака, на котором красовалась остроумная надпись: «За наше вино бессмертный отдаст нефритовые подвески, сановник расстанется с золотыми регалиями и собольей шубой». В самом деле, это был прелестный кабачок!

Путники сели за стол и окликнули полового.

– Подавай рога с вином! Тащи лук и чеснок! Побольше мяса нарежь! Да соевого творогу не забудь.

На столе появились блюда. У путников в предвкушении обильной трапезы даже слюнки потекли. Но тут кто-то из них поднял голову. На стене белели две парные надписи, начертанные размашистым витиеватым почерком:

Строки эти красовались как раз напротив певцов и били, что называется, не в бровь, а в глаз. Задетые за живое, певцы не сдержали слез.

– Братцы! – говорили они слугам. – Мы-то надеялись весь век у хозяина прожить, а что вышло? Перекинулись за чаркой вина парой фраз, и уж отправляют нас в подарок в далекие края, а жалок человек на чужой стороне. Что-то нас ждет впереди?

Мяо Сю и Мяо Ши стали их успокаивать. После плотного обеда путники снова вскочили на коней. Снова застучали шестнадцать копыт. Много дней миновало, прежде чем они добрались до области Дунпин. В уездном центре Цинхэ они спешились и стали разузнавать, куда идти дальше. Наконец остановились на Лиловокаменной у дома Симэнь Цина.

Симэнь после приезда из столицы не видал покою. Одни присылали подарки, другие приглашали на пиры. По три, по четыре гостя в день навещали. А там и старшей жене надо было с приездом уделить внимание, и остальных не обойти. Дни проходили в пирах и усладах. Симэнь и в управу не заглядывал, даже о возвращении своем не уведомил.

Но вот в день приезда певцов у него выдалось время, и он поспешил на заседание в управу. Одного за другим приводили на допрос арестованных. Всякие дела разбирали – прелюбодеяние, драку, шулерство и ограбление. Потом, когда собрали и зарегистрировали поступившие жалобы, Симэнь сел в легкий паланкин и, окруженный телохранителями, очищавшими путь от зевак, отправился домой. Тут-то он и заметил заждавшихся слуг с певцами. Следуя за паланкином, они вошли в залу.

– Мы от господина Мяо из Янчжоу, – встав на колени, отрекомендовались вошедшие. – Вот вам, батюшка, письмо.

Они отвесили земные поклоны.

– Встаньте! – подняв руку, сказал Симэнь и начал расспрашивать о Мяо Цине.

Он позвал Шутуна. Тот разрезал серебряными ножницами пакет и вынул бумагу. Симэнь стал читать приложение к письму. Между тем Мяо Сю с Мяо Ши, продолжая стоять на коленях, протянули подарки.

– Примите, батюшка, знаки почтения от нашего господина, – сказали они.

Симэнь очень обрадовался и распорядился, чтобы Дайань убрал подношения, а слугам велел встать.

– Мы ведь встретились за тысячи ли от дому, – говорил он. – И представьте, какое родство душ, какая привязанность! Пообещал певцов подарить, – и разговор-то за чаркой вина зашел, – я уж забыл давным-давно, а ваш почтенный хозяин помнит. Я-то все жалел, что в спешке не успел с ним проститься. Да, обет дороже денег. Говорят, умели в старину дружить, да и то называют только Фана и Чжана. О них добрая молва живет, будто они друг за другом за тысячу ли ходили. Вот и ваш хозяин из таких редких друзей.

Так Симэнь на все лады расхваливал и благодарил Мяо Цина.

– Хозяин приказал нам служить у вас, батюшка, – говорили, приблизившись и отвешивая земные поклоны, певцы. – Не будьте к нам слишком строги, батюшка, умоляем вас!

Симэнь посмотрел на подростков-певцов, чистых и стройных. Они были действительно хороши собой. Уступая, быть может, разодетым женам Симэня, певцы затмили бы любую служанку, привыкшую блистать обрамленной алыми губами белизною зубов. Симэнь велел устроить в передней зале угощение. Было отдано распоряжение, чтобы с ответным письмом Мяо Цину отправили щедрые дары – шелка и украшения. Для ожидавших в кабинете певцов готовили комнаты.

Прослышав о певцах, Ин Боцзюэ и остальные друзья поспешили к Симэню, и тот велел Дайаню накрывать стол на восемь персон. На устроенный по этому случаю пир к гостям вышли певцы и, ударив в кастаньеты, запели на мотив «Вешних вод»:

На мотив «Остановив коня, внимаю»:

На мотивы «Опустился дикий гусь» и «Победной песни»:

– Да, в самом деле вы чудесно поете! – сказал, кивая головой Симэнь.

– Нас обучали и коротким романсам, – говорили, кланяясь, певцы. – Мы Вам сейчас споем, батюшка.

– Очень хорошо! Спойте! – попросил Симэнь.

Певцы запели:

На тот же мотив:

На тот же мотив:

На, действительно, голоса их были чисты, а песни плыли облаками и превращались в «Белые снега». Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр, завороженные тоже вышли к пирующим.

– Чудесно! Прекрасно! – восклицали они хором.

Цзиньлянь, оставаясь среди остальных женщин, так глазами и поедала сразу же очаровавших ее певцов. «Да, ребята и поют превосходно, и собой красавцы», – шепотом повторяла она.

Симэнь отпустил певцов отдыхать в восточный флигель и распорядился накормить Мяо Сю с Мяо Ши. Было велено также готовить Мяо Цину подарки и ответ с выражением особой благодарности.

Хотите знать, что было, приходите в другой раз.