Итак, когда сюцаю Вэню не удалось повидаться с Симэнем, он от стыда забрал жену и переселился на прежнее место. Симэнь же велел прибрать кабинет и устроил в нем гостиную, но не о том пойдет речь.

Как-то хозяину нанес визит ученый-цзюйжэнь Шан. Он собирался на экзамены в столицу и пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение и просить об одолжении.

Ему требовалась теплая одежда и кожаный дорожный сундук. Симэнь угостил его чаем и поднес подарки. Потом зашел разговор о свате Цяо и Юнь Лишоу.

– Один получил почетный чин, другой титул наследовал, – пояснил Симэнь. – Надо будет свитки с поздравлениями подносить. Может, у вас, сударь, найдется знакомый, кто сделал бы надписи? Порекомендуйте, будьте так добры. Я бы щедро вознаградил.

– Не стоит говорить о вознаграждении, сударь, – улыбаясь проговорил Шан. – Я охотно поговорю с моим однокашником Не Лянху. Учился в военной академии. Моего сына обучает. Высокообразованный человек. Если вас не затруднит, сударь, велите доставить ко мне свитки.

Симэнь не замедлил поблагодарить Шана, и тот после чая откланялся. Хозяин тот же час распорядился приготовить два платка и пять цяней серебра, которые вместе со свитками, теплой одеждой и кожаным сундуком были доставлены ученому-цзюйжэню слугой Циньтуном. А дня через два посыльный вручил Симэню готовые свитки. На темном узорчатом атласе сверкали золотом начертанные поздравления, отличающиеся безупречным слогом. Довольный Симэнь повесил их на стену.

– Господину Цяо и брату Юню свитки готовы? – спросил пожаловавший вскоре Ин Боцзюэ. – А что я почтенного Вэня не вижу?

– Да, почтенный … – протянул Симэнь. – Кобель-ерник – вот кто он.

– А что я тебе говорил, брат?! – подхватил Боцзюэ, выслушав рассказ Симэня. – За что только его расхваливали? Пустой человек – ветер в голове. Ты скажи, хорошо его вовремя распознал, а то бы он тебе всех слуг растлил. Ну а кто теперь поздравительные подписи сделает?

– Был у меня с визитом Шан Сяотан, – объяснял Симэнь. – Своего друга, Не Лянху, порекомендовал. Словесных, говорит, красот большой мастер. Не Лянху и заказал. Надписи уже готовы. Пойдем поглядишь.

Хозяин провел гостя в залу, где висели свитки. Боцзюэ принялся на все лады превозносить надписи.

– Так в чем же дело?! – недоумевал он. – Раз все готово, посылай скорее, и пусть угощения готовят.

– Завтра будет счастливый день, завтра и пошлю барана, вина и сладостей в красных коробках …

– Сын его сиятельства Ся с визитом, – неожиданно прервал их беседу слуга. – Завтра утром отбывают. Я сказал, батюшки, мол, нет дома. Просили послать слугу от господина Хэ, чтобы дом не оставлять без присмотра.

Симэнь развернул визитную карточку и прочитал:

«С нижайшим поклоном и благодарностью ваш покорный слуга Ся Чэнъэнь».

– Они, значит, в один день с Шаном выезжают. Надо будет тому и другому подарки отправить, – заметил Симэнь и обернулся к Циньтуну: – Ступай купи, а зятюшке вели упаковывать и написать визитные карточки.

Хозяин пригласил Ин Боцзюэ в кабинет пообедать.

Тут вбежал запыхавшийся Пинъань и протянул три визитных карточки.

– Их сиятельства советник Ван, командующий охранными войсками Лэй и начальник ведомства Ань прибыли с визитом, – доложил он.

«Ван Боянь, Лэй Циюань и Ань Чэнь с поклоном»

, – прочитал Симэнь и стал поспешно одевать парадное облачение.

– Ты, брат, я вижу, занят, – сказал Боцзюэ. – Я поел и пойду.

– Ты завтра ко мне приди, – наказал хозяин и, поправив халат, вышел навстречу прибывшим.

Сопровождаемые многочисленной свитой сановные гости, – квадратные нашивки на халате одного украшал серебристый фазан, другого – летящая в облаках цапля, а третьего – олень-единорог, – уступая друг другу дорогу, проследовали в парадную залу, где обменялись с хозяином приветствиями. Извинившись за причиненные в прошлый раз хлопоты, гости сели за чай, во время которого завязался разговор.

– Лэй Дунгу, Ван Шаохуа и ваш покорный слуга вынуждены снова просить вас об одолжении, – начал Ань Чэнь. – Дело в том, что господин Чжао, правитель Чжэцзяна, удостоился повышения. По случаю назначения его начальником Высшей кассационной палаты мы хотели бы устроить в его честь пир и уже разослали приглашения на девятое число. Потребуется накрыть пять столов. Актеров мы пригласим сами. Вы возражать не будете?

– Милости прошу, господа! – заверил их Симэнь. – Только прикажите! Мой дом всегда к вашим услугам.

Ань Чэнь велел сопровождающему подать свой пай серебра в сумме трех лянов и вручил их хозяину. Симэнь распорядился убрать деньги. Гости стали откланиваться.

– Цянь Лунъе уведомил меня в письме, что Сунь Вэньсян служит у вас в приказчиках, – по дороге к воротам обратился к Симэню Лэй Дунгу. – Я его отпустил. Вам сообщили об этом, сударь?

– Да, – подтвердил Симэнь. – Премного вам благодарен за содействие. Разрешите в подходящее время нанести вашей милости визит.

– Не извольте утруждать себя! – воскликнул Лэй. – Мы же свои люди.

С этими словами посетители откланялись и, разместившись в паланкинах, отбыли.

Надобно сказать, что Пань Цзиньлянь, взяв в свои руки денежное хозяйство дома, первым делом завела новые весы. Слуги обязаны были всякий раз показывать ей купленные овощи и съестное. Расчеты производились только после ее личного осмотра. Расчетами собственно занималась Чуньмэй. Это она, горничная, взвешивала серебро, осыпала слуг нещадной бранью и стращала, что пожалуется хозяину, а это грозило побоями. Слуги выходили от нее ни живы ни мертвы. Среди них пошел ропот.

– При матушке Третьей как хорошо было! – говорили они друг другу. – А матушка Пятая только и знает побоями грозить.

На другой день рано утром Симэнь отбыл в управу.

– Семья Ся Лунси отбыла в столицу, – обратился он к тысяцкому Хэ после заседания. – Вы еще не послали сторожа?

– Мне как раз вчера сообщили, отвечал Хэ. – Слуга послан.

– Мне бы хотелось с вами вместе осмотреть дом, – проговорил Симэнь.

Они вместе вышли из управы и, оседлав коней, направились к дому Ся Лунси. Хозяева выехали. Только у ворот стоял сторож. Они спешились и проследовали в залу. Будущего хозяина водил Симэнь. Осмотрев помещения передней половины, они приблизились к Беседке цветов. Царило запустение. Цветов не было и в помине.

– По переезде вам придется привести в порядок места для развлечений, сударь, – заметил Симэнь. – Цветы рассадить. И эту беседку поправить.

– Да, непременно, – поддержал Хэ. – К весне все переделаю. И новые постройки возведу. Крытую галерею построю. Тогда и вас скуку развеять приглашу, сударь.

– А велико ли ваше драгоценное семейство, сударь? – поинтересовался Симэнь.

– Нет, всего несколько домочадцев. С челядью и прислугой десять с лишним человек наберется.

– Ну, в доме добрых полсотни комнат, так что вам вполне хватит.

После осмотра Хэ распорядился прибрать в доме и запереть помещения.

– Надо будет на этих днях написать дядюшке в столицу, – заключил он. – Чтобы к новому году семья приезжала.

Симэнь простился с сослуживцем и направился домой, а Хэ продолжил осмотр, после чего вернулся в управу. На другой день он распорядился, чтобы перенесли вещи, но не о том пойдет речь.

Когда Симэнь подъехал к дому и спешился, он заметил Хэ Девятого. Тот в знак благодарности поднес ему кусок шелку, четыре блюда из курятины и гусятины и жбан вина. Посыльный от дворцового евнуха-смотрителя Лю доставил короб с подарками. В нем были ярко-красные и желтые восковые свечи, два десятка столовых скатертей, восемьдесят пачек казенных благовонных палочек, коробка алойного аромата, а также жбан вина домашнего изготовления и свиная туша.

Симэнь вошел в ворота. Посыльный от Лю отвесил ему земной поклон.

– Мой батюшка свидетельствует вам глубокое почтение, сударь, – заговорил он. – Простите за скромные подношения. Может, пригодятся для награды слугам.

– В прошлый раз я скромно угостил твоего господина, а его сиятельство изволили прислать столь щедрые дары. – Симэнь распорядился убрать принесенное и продолжал. – А ты обожди немного.

Вскоре Хуатун подал посыльному чай, потом накормили. Симэнь вручил ему пять цяней серебра наградных и с ответной визитной карточкой отпустил.

Пригласили Хэ Девятого. Перед ним предстал хозяин уже не в обычной шапке, а в парадной из белого фетра. Он протянул Хэ руку и провел его в залу. Хэ Девятый поспешил отвесить хозяину земные поклоны.

– Вы проявили величайшую милость, какую только могли, батюшка, – начал он. – Вам и только вам обязан мой младший брат своим спасением. Брат тронут вашим сочувствием и благодарит вас от всей души. Примите же мои земные поклоны, батюшка.

Однако Симэнь не дал ему земно кланяться и, приподнимая его, сказал:

– Брат Девятый, мы ведь с тобой старинные друзья, так что обойдемся и без церемоний. Встань, прошу тебя!

– То было когда-то, – не унимался Хэ. – Теперь совсем другое дело. Я – человек ничтожный, вам не ровня.

И он встал сбоку. Симэнь угостил его чашкой чая.

– И зачем ты, брат, хлопотал, на подарки тратился? – говорил Симэнь. – Не могу я их от тебя принять. А кто будет тебя обижать, приди и скажи мне. Я тебя в обиду не дам. С управой нелады будут – правителю Ли напишу в твою поддержку.

– Мне прекрасно известна великая доброта вашей милости, – благодарил его Хэ, но я стал стар и передаю службу свою сыну Хэ Циню.

– И правильно делаешь! Пора и на отдых. Раз уж ты так настаиваешь, вино приму, а шелк забирай. Я тебя не задерживаю.

Хэ Девятый на все лады благодарил хозяина и, откланявшись, удалился.

Симэнь же сел в зале, чтобы посмотреть, как слуги будут готовить поздравительные свитки, упаковывать в коробы цветы, бараньи туши, вино и другие подарки. Первым он отправил Дайаня к свату Цяо, потом Ван Цзина к Юнь Лишоу.

– Меня пятью цянями серебра наградили, – вернувшись от Цяо, доложил Дайань.

Ван Цзина у Юнь Лишоу угостили чаем со сладостями, одарили куском широкого темного полотна и парою туфель. В визитной карточке Юнь Лишоу называл себя «недостойным подопечным и учеником».

– Просили низко кланяться батюшке, – докладывал Ван Цзин. – На днях пришлет приглашение на пир.

Довольный Симэнь пошел обедать в покои Юэнян.

– С отъездом Бэня Четвертого на Львиной младший шурин торгует, – начал обращаясь к хозяйке, Симэнь. – Надо будет в лавку заглянуть, благо время есть.

– Загляни – в чем дело, – поддержала его Юэнян. – А нужно будет вина или закусок, слугу пришли.

– Ладно, – отозвался Симэнь и велел готовить коня.

В парадной фетровой шапке с отороченными соболем наушниками, в парадной куртке из зеленого бархата с квадратными нашивками и в черных сапогах с белой подошвой, сопровождаемый Циньтуном и Дайанем, Симэнь направился на Львиную улицу.

Когда он подъехал к лавке, шурин У Второй и Лайчжао уже повесили у входа корзину с цветами. Шла бойкая торговля шелками, тафтой и бархатом, шелком для вышивания и ватой. В лавке толпилось столько покупателей, что трудно было пройти.

Симэнь спешился, поглядел, как кипит торговля, и проследовал в расположенную сзади теплую постройку. Появился шурин и сложенными руками приветствовал хозяина.

– До двадцати лянов серебра за день выручаем, – докладывал он.

– Чтобы шурину без промедления и чай подавать и стол накрывать, как и прежде, – обращаясь к жене Лайчжао, Шпильке, наказывал Симэнь.

– И вино и стол – все сама готовлю, батюшка, – отозвалась Шпилька.

Хмурилось. Сгущались тучи.

Только взгляните:

Похоже было, собирался снег. Симэнь вдруг вспомнил, что он должен поехать к Чжэн Айюэ, и велел Циньтуну скакать домой.

– Мне меховую шубу привезешь, – наказывал он. – У матушки Старшей спроси, чтобы прислала шурину вина и закусок.

– Слушаюсь! – отозвался слуга и ускакал домой.

Немного погодя он привез Симэню длинную шубу на собольем меху. За ним следовали с коробом солдаты. Они принесли вина и закусок. В коробе стояли четыре блюда соленой курятины, жареные на масле голуби, четыре блюда из морских деликатесов к вину, блюдо луку и кувшин вина.

Симэнь выпил за компанию с шурином три чарки вина и наказал ему:

– Ты и на ночь тут оставайся, шурин. Располагайся как дома. А я поехал.

Симэнь прикрыл глаза пылезащитным флером, сел на коня и отправился к Чжэн Айюэ в квартал «кривых террас». Его сопровождали Дайань и Циньтун. Когда свернули на Восточную улицу, запорошил снег и ветер заслонил все небо благодатными хлопьями.

Да,

Только взгляните:

Симэнь держал путь по щедро рассыпанному нефриту и осколкам яшмы. Соболью шубу его облепили сверкавшие белые бабочки. Конь топтал серебряные цветы. Вот и «кривые террасы». У ворот Чжэн Айюэ он спешился. Его сразу заметила служанка.

– Батюшка пожаловали, – тотчас же доложила она.

Навстречу гостю вышла мамаша Чжэн и проводила его в приемную.

– Премного благодарна вам, батюшка, за щедрые дары, – после приветствий обратилась хозяйка. – Опять вам моя дочка доставила беспокойства. А матушку Старшую и матушку Третью от меня за цветы и платки поблагодарите.

– Плохо я ее прошлый раз угостил, – вежливо ответил Симэнь и сел. Дайаню было велено ввести коня и поставить во дворе.

– Прошу вас, батюшка, – снова обратилась к гостю хозяйка. – Пройдите в гостиную. Айюэ только что с постели. Причесывается. Она вас вчера целый день прождала. Нынче ей что-то нездоровиться, вот и пролежала.

Симэнь прошел через внутренние покои в гостиную. Утопающее в зелени окно было чуть-чуть приоткрыто, низко свисали теплые пологи. На полу в начищенной до блеску большой медной жаровне горел уголь. Симэнь спустился в стоявшее посреди комнаты кресло.

Первой появилась Чжэн Айсян. Поклонившись гостю, она подала чай. За ней вошла и Айюэ. Ее волосы держали отороченный каланом ободок в виде спящего кролика, украшенная ханчжоуской бирюзою и цветами зимней сливы шелковая сетка, а также золотые и серебряные шпильки. Прическа ее напоминала окутанную туманною дымкой черную тучу. Напудренные ланиты нежно розовели. Она казалась хрупким изваянием, благоуханным, как цветок. На ней были белая шелковая накидка, зеленая парчовая безрукавка и широкая в крапинку юбка, из-под которой выглядывали малюсенькие лотосовые лепестки-ножки. Ее тонкие брови походили на серпик едва родившегося молодого месяца, так изящно они были изогнуты. Это была спустившаяся в мир смертных фея с вершин Лофу, оказавшаяся среди людей богиня с Уских гор.

Айюэ с улыбкой приблизилась к Симэню и поклонилась.

– В тот раз я так поздно вернулась, – проговорила она. – Гости задержались, потом матушка Старшая угощала. Никак не хотела отпускать. Только в третью ночную стражу до дому добралась.

– Ишь ты говорунья какая! А вы с Ли Гуйцзе здорово тогда Попрошайку Ина в оборот взяли! Под орех разделали.

– А он, урод, чего из себя строит?! – оправдывалась певица. – Еще на пиру с поганым языком вылезает. Думал нас унизить? Рябой Чжу в тот раз тоже лишнего хватил. Подговаривался меня провожать. Что, говорю, у батюшки фонаря, что ли, не найдется? Куда напрашивается! Лучше, говорю, вон в помойную яму садись, а то оттуда вони что-то не слышно.

– А Хун Четвертая говорила, будто Рябой Вана Третьего подговорил пригласить Жун Цзяоэр с Большой улицы.

– Да, у Жун Цзяоэр переночевал ночку, «воскурил благовонную свечу» и тю-тю – к Цинь Юйчжи вернулся. – Айюэ помолчала немного и продолжала: – Вам не холодно, батюшка? Пройдем в спальню.

Симэнь проследовал в спальню, где снял соболью шубу и подсел рядом с Айюэ к горящей жаровне. Расстилавшийся по спальне аромат так и бил в нос.

Вошла служанка и принялась собирать на стол. Появились четыре блюда тонко приготовленных закусок и три блюдца с имбирем. Немного погодя она внесла три чашки пирожков, начиненных мясом с молодой капустой и душистым луком, и с вершок величиною пельмени.

За компанию с Симэнем сели обе сестры. Перед каждой стояло блюдце с едой. Айюэ хотела было подложить гостю из своего блюдца, но он остановил ее.

– Нет, нет, мне хватит, – говорил он. – Я только что из шелковой лавки. С шурином закусили немного. Тебя повидать захотелось, вот и надумал заехать, а тут снег пошел, пришлось слугу за шубой посылать.

– Вы, батюшка, вчера обещали, я целый день прождала, – говорила Айюэ. – Не думала, что вы нынче пожалуете.

– Не мог я вчера, – пояснял Симэнь, – Гостей принимал.

– Я вас вот о чем хотела попросить, батюшка, – начала Айюэ. – Не могли бы вы купить мне соболью шкурку, а? Мне горжетку хочется сделать.

– Почему ж не могу? – отозвался Симэнь. – У меня приказчик только что привез из Ляодуна десяток отличных собольих шкурок. У матушек тоже нет горжеток. Буду им заказывать, тогда и тебе сделаю.

– Вы одну Айюэ признаете, а мне не поднесете? – спросила Айсян.

– Обеим подарю.

Сестры тотчас же поднялись с места и поклонами благодарили гостя.

– Только Гуйцзе с Иньэр чтоб ни слова! – наказал Симэнь.

– Ясное дело, – сказала Айюэ. – А Ли Гуйцзе, как узнала, что вы Иньэр звали, интересовалась, когда я домой воротилась. Я скрывать не стала. Батюшка, говорю, господина Чжоу приглашал, и мы вчетвером целый день пели. А тебя, говорю, батюшка оттого звать не решился, что среди гостей был и Ван Третий. Нынче же родных и друзей приглашает, потому и тебя позвал. Она ни слова мне в ответ.

– Ты ей верно объяснила, – заметил Симэнь. – Я ведь и Ли Мина не звал. Дядя Ин меня упросил. А когда день рождения матушки Третьей справляли, Гуйцзе с подарками пришла, прощения у меня просила. Не заступись за нее матушки, я бы с ней не стал мириться. И все-таки я оставил Иньэр одну. Это чтобы знала.

– Матушка Третья рождение справляла? – спросила удивленная певица. – А я и не знала. Ничего не послала.

– Вот погоди, батюшка Юнь будет пир устраивать, тогда с Иньэр приходите.

– Обязательно придем, только скажите, – отозвалась Айюэ.

Немного погодя служанка убрала со стола. Айюэ достала полированную деревянную шкатулку и высыпала из нее тридцать две фишки слоновой кости. Симэнь и Айюэ расположились на разостланном на кане ковре. За их игрою наблюдала подсевшая сбоку Айсян.

А на дворе носимые ветром кружились, словно в пляске, грушевые лепестки-снежинки и опускались стаями на землю.

Только взгляните:

Во мгле порхая, на коньке резном заблудшие покой, наконец, обретали. Мгновение ока – и опять запорошили «осиные усы». В воздухе кружатся – точно нефритового дракона чешуя. Белого аиста пух нежно на землю садится. Похоже, крабы по песку едва ползут. Кажется, нарочно разбросали у крыльца рукою щедрою целые груды нефрита.

Да,

Они немного поиграли в кости, и на столе появилось вино. На блюдах горою лежали фрукты и редкостные яства. Из чашек исходил аромат плиточного чая с драконовой печатью, в янтарных кубках пенилось вино. Лились песни и романсы, смеялись алые уста. Айсян и Айюэ по очереди угощали гостя. Потом, как и полагается, подтянули вереницу колков, перекинули через плечо шелковый шнур инструментов и, ударив по струнам в лад, запели из цикла на мотив «Синяя куртка»:

На мотив «Милого браню»:

На мотив «Встречали барабанным боем»:

На мотив «Тронута милостью царской»:

На мотив «Песенки Восточного Оу»:

На мотив «Собираем чайный лист»:

Добавочный романс:

На мотив «Ночной крик ворона»:

На мотив «Вздымается все выше»:

На мотив «Тетеревов»:

Заключительный романс:

Певицы спели цикл романсов и принялись играть с Симэнем в кости. Опять вздымались кубки, ходили чарки. Царили оживление и улыбки.

Симэнь заметил висевшую на ширме у кровати картину «Красавица любуется луной». Его внимание привлекли начертанные на свитке стихи:

– Саньцюань, по-моему, прозвание Вана Третьего? – прочитав стихи, спросил удивленный Симэнь.

– Это он давно писал, – после замешательства солгала Айюэ. – Он теперь и прозвание изменил. Боится, батюшка разгневается. Как я, говорит, буду Саньцюанем, когда батюшка прозывается Сыцюань? Он принял поэтому прозвание Сяосюань – Домик.

С этими словами Айюэ взяла кисть и, подойдя к свитку, зачеркнула прозвание.

– Не знал я, что он его изменил, – заметил весьма польщенный Симэнь.

– Я слыхала, как он другу объяснял, – продолжала певица. – Покойный родитель мой, говорит, прозывался Исюань – Уединенная Мансарда, вот я и взял прозвание Сяосюань.

Тут Чжэн Айсян удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем. Они, плотно прижавшись друг к дружке, продолжали пить вино и играть в кости. Речь зашла о госпоже Линь.

– Вот кто в любви понимает толк! – воскликнул Симэнь. Тут как-то меня Ван Третий угощал. Она меня сама пригласила в свои покои, где я выразил ей почтение. Упросила меня стать приемным отцом ее сыну и принять подарки. Очень хочет, чтобы я был его наставником и вывел в люди.

– А кто вам, батюшка, к ней дорожку указал, а? – хлопнув в ладоши и смеясь от восторга, подхватила Айюэ. – Мне спасибо говорите. Погодите немного, и жена Вана вашей станет.

– Сперва уж я хозяюшке «воскурю благовонную свечу», – говорил Симэнь. – На Новый год думаю пригласить ее с сыном и невесткой к себе. Пир устрою, пусть на фонари полюбуются. Интересно, придет она или нет.

– Видели бы вы, батюшка, ее невестку! – продолжала свое певица. – Писаных красавиц затмит. Сколько игривости и очарования! А всего девятнадцать. И сидит дома одна-одинешенька, словно вдовушка. Ван ведь и домой не заявляется. Стоит вам, батюшка, чуть-чуть постараться, и она будет принадлежать вам.

Они сидели, припав друг к другу, когда служанка внесла тарелочки с деликатесами. На столе появились орехи, водяные каштаны, ненюфаровые зерна, свежие померанцы, белые, словно снег, груши, яблоки, апельсины и другие фрукты. Айюэ протянула Симэню блюдце, предлагая закусить яствами. Потом из собственных уст остроконечным язычком сунула ему прямо в рот кусочек благоухающей медовой лепешки. А немного погодя, обнажив из-под рукава нежные пальчики, приподняла полы его светло-коричневой атласной куртки и бросила взор на белые шелковые штаны. Симэнь распустил пояс, чтобы показать ей воителя и велел женщине поиграть с ним. Сдерживаемый серебряной подпругой, багровый от напряжения, с подъятой главой он являл вид грозный и устрашающий. Симэнь предложил Айюэ попробовать его на вкус. Склонилась накрашенная головка, изогнулась напудренная шея, приоткрылись алые уста, которые стали звучно засасывать и выталкивать, двигая взад и вперед, после чего обоих любовников охватила огненная страсть. Симэнь уже жаждал утех, но красавица удалилась во внутренние комнаты. Симэнь тоже вышел.

Снег валил пуще прежнего. Когда Симэнь воротился в спальню, служанка уже повесила парчовый полог, положила на постель расшитые неразлучной парой уточек подушки, опустила газовый занавес и, воскурив ароматы, постелила помягче постель. После того как она помогла Симэню раздеться, он забрался на отделанную слоновой костью кровать. Вскоре, завершив омовение, вернулась и Айюэ. Она заперла дверь, и они легли под парчовым пологом.

Да,

Они наслаждались игрою дождя и тучки вплоть до первой ночной стражи. Потом встали, поправили платье и прическу. Служанка внесла светильник, поставила им доброго вина и закусок.

– Зонт и фонари принесли? – спросил хозяин Дайаня, осушив несколько чарок.

– Циньтун принес, – отвечал слуга.

Симэнь стал откланиваться. Айюэ с мамашей проводили гостя за ворота.

– Батюшка! – крикнула Айюэ, когда гость сел на коня. – Если будете звать, заранее предупредите.

– Хорошо, – ответил Симэнь и под зонтом по снегу отбыл из заведения.

Юэнян он сказал, что выпивал с шурином У Вторым на Львиной, но не о том пойдет речь.

Настало восьмое число. Хэ Юншоу перенес вещи в дом Ся Лунси. Симэнь отправил ему по случаю новоселья четыре коробки чая со сладостями и на пять цяней платков.

Прибыл Ин Боцзюэ. Поскольку небо прояснилось, подул ветер и сильно похолодало, Симэнь оставил его в переднем кабинете погреться у жаровни. Слуге было велено накрывать стол.

За столом разговорились.

– Свату Цяо и брату Юню подарки я отправил, – говорил Симэнь. – И от тебя два цяня серебра послал. Так что не беспокойся. Жди приглашения.

Боцзюэ из благодарности всплеснул руками.

– Господин Хэ переехал, – продолжал Симэнь. – Чаю ему на новоселье послал. А ты не посылал?

– А он, думаешь, пригласит? – спросил Боцзюэ. – Да! Зачем это к тебе тогда начальник ведомств Ань приезжал? А с ним были что за господа?

– Это командующий Лэй и советник Ван, – объяснял Симэнь. – Они в прошлый раз у меня прием устраивали и теперь просили. Ханчжоуский правитель Чжао Тин повышения удостоился – помощником начальника Высшей кассационной палаты назначается. Они сами чжэцзянцы, а он у них в свое время правителем служил. Ну как же не угостить! Как не почтить! Актеры от них будут. Просили гостевой стол накрыть, остальные обыкновенные, а вручили всего три ляна. Придется, наверно, хоть певцов позвать.

– Гражданские чины, брат, и всегда-то не из щедрых, – заметил Боцзюэ. – На три ляна, конечно, ничего не сделаешь. Придется тебе уж раскошелиться.

– Командующий Лэй мне про допрос Сунь Вэньсяна, шурина Хуана Четвертого тут же напомнил. Освободил я, говорит, его.

– Видишь, все припомнил, – подхватил Боцзюэ. – А ты говоришь – щедрый? Выходит, как ни прикидывай, а пир тебе устраивать придется.

Во время разговора Боцзюэ крикнул Ин Бао:

– Ступай позови его.

– Кого? – спросил Симэнь.

– Да живет у меня слева малый, – начал Боцзюэ. – Из хорошей семьи, круглый сирота. С малых лет у полководца Вана служил. Женат. Ну с кем-то не поладил. Пришлось уйти. А устроиться нелегко. Без дела сидит. Они с Ин Бао друзья. Ин Бао попросил меня устроить его куда-нибудь. В слуги наняться хотел бы. Батюшка, говорю, не даст человеку пропадать. Давай, говорю, порекомендую батюшке. У тебя, брат, слуг-то не хватает, кажется. Взять не согласишься? – Боцзюэ обернулся к Ин Бао: – Зови! А как его зовут-то?

– Зовут Лайю, – отвечал Ин Бао.

Появился Лайю. На нем были темное холщовое платье, сшитые из четырех полос холста чулки и туфли. Отвесив четыре земных поклона Симэню, он поспешно поднялся и удалился за занавеску.

– Ну и здоров же, сукин сын! Только бы в носильщики, – похвалил Боцзюэ и спросил: – Сколько же тебе лет?

– Двадцать, – последовал ответ Лайю.

– Дети есть?

– Нет, вдвоем с женой.

– Должен вам сказать, батюшка, – вставил Ин Бао, – жене его девятнадцать лет. Хорошая кухарка и рукодельница. А как шьет!

Симэнь оглядел скромного малого. Он стоял навытяжку, потупив взор.

– Ну, раз тебя рекомендует батюшка Ин, беру, – заключил Симэнь. – Служи с усердием. Выберем благоприятный день, составим контракт и переедешь с женой.

Лайю опять поклонился до земли. Хозяин велел Циньтуну проводить нового слугу к Юэнян. Они поклонились и ушли. Юэнян распорядилась поселить его в помещении, где жил в свое время Лайван.

Боцзюэ посидел еще немного и откланялся. Ин Бао составил контракт и передал его Симэню, который изменил ему имя на Лайцзюэ, но не о том пойдет речь.

А теперь расскажем о жене Бэня Четвертого. С тех пор как ее дочку Чжанъэр взяли в дом Ся Лунси, она стала покупать одну вещь за другой. То Пинъаня попросит, то Лайаня или Хуатуна, а то Сяоюя, сына соседки тетушки Хань. Слуги Симэня стали у нее постоянными гостями. Сидят, бывало, выпивают, а она за ними ухаживает – закуски ставит, попросят чаю – без промедленья чай на стол подает. А случится, нагрянет Бэнь Дичуань из лавки, застанет у себя компанию – и хоть бы что. А тут, пока он был в отъезде, каждый из слуг старался ей услужить. Чаще других наведывались Дайань и Пинъань.

Девятого числа Симэнь Цин устраивал пир, на котором начальник ведомства Ань, советник Ван и командующий Лэй угощали правителя Чжао. В тот же день к Симэню переехал Лайцзюэ. Жена его прошла в дальние покои и отвесила Юэнян земные поклоны. Она была в лиловой шелковой кофте, синей холщовой накидке и зеленой холщовой юбке, стройная, с овальным, как тыквенное семечко, лицом, подпудренная, нарумяненная, с напомаженными алыми губами и острыми-преострыми бинтованными ножками. Она оказалась мастерицей на все руки, и хозяйка назвала ее Хуэйюань. Ее определили на кухню, где она была обязана дежурить раз в три дня, сменяя Хуэйсю и Хуэйсян, но не о том пойдет речь.

Однажды с Северной окраины города слуга Аньтун принес скорбную весть. Скончалась золовка Ян. Симэнь принес в жертву трех жертвенных животных и отвесил пять лянов серебра на благовонные свечи. У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь отбыли в паланкинах за город выразить соболезнования и возжечь жертвенные деньги. Их сопровождали Циньтун, Цитун, Лайцзюэ и Лайань.

Симэнь находился в кабинете при атласной лавке напротив. Он наблюдал за работой скорняка, изготовляющего Юэнян собольи горжетки. Первую он отослал с Дайанем в заведение Чжэн Айюэ вместе с десятью лянами серебра на новогодние праздники. Дайаня там угостили вином и наградили тремя цянями на семечки.

– Барышня премного вам благодарна, батюшка, – докладывал, вернувшись, Дайань. – Просила кланяться. Плохо, говорит, в прошлый раз батюшку приняла. Мне три цяня серебра дала.

– Деньги себе возьми. – распорядился Симэнь и продолжал: – Ведь Бэня Четвертого нет дома, а ты, я смотрю, к нему заглядывал. Чего там делал, а?

– По хозяйству у них никого не стало, как дочку просватали, – отвечал Дайань. – Хозяйка кое-что купить просила.

– Раз так, вы уж для нее постарайтесь, – наказал Симэнь и, понизив голос, продолжал: – Ты ей как-нибудь намекни. Так, мол, и так. Батюшка, скажи, хотел бы тебя навестить. Что ты на этот счет думаешь? Интересно, как она посмотрит. Если не будет против, попроси у нее для меня платок.

– Ясно, батюшка! Слушаюсь! – ответил Дайань и удалился.

Симэнь позвал Чэнь Цзинцзи поглядеть за скорняком, а сам пошел домой.

Явился Ван Цзин. Он принес от ювелира Гу золотого тигренка и четыре пары серебряных шпилек с золотыми головками. Симэнь убрал пару шпилек в кабинет, а остальные сунул в рукав и направился в покои Ли Пинъэр, где поднес золотого тигренка вместе с парой шпилек кормилице Жуи. Другую пару он подарил Инчунь. Кормилица и горничная не преминули грациозно поклониться Симэню. Он велел Инчунь накрыть стол. Немого погодя появилась еда. Подкрепившись, Симэнь удалился в кабинет.

Туда незаметно проник Дайань. Он предстал перед хозяином, но в присутствии Ван Цзина упорно молчал. Только когда Симэнь послал Ван Цзина в дальние покои за чаем, Дайань открыл рот.

– Ваше желание, батюшка, я передал, – докладывал он. – Она от радости улыбнулась и попросила придти попозже. Будет ожидать вас, батюшка. И вот платок просила передать.

Симэнь извлек из красного пакета красный узорного шелка платок и приложил его к лицу. От него исходил густой аромат. Довольный Симэнь спрятал его в рукав.

Ван Цзин внес чай, после которого хозяин снова ушел в кабинет напротив, где стал наблюдать за работой скорняка.

Доложили о прибытии шурина Хуа Старшего.

– Зовите, – распорядился Симэнь.

В кабинет вошел Хуа Цзыю и, поприветствовав сложенными руками хозяина, сел у жаровни.

– Сердечно благодарю вас и прошу прощения за доставленное в прошлый раз беспокойство, – проговорил он.

Тем временем Хуатун принес чай.

– Купец из Уси предлагает пятьсот мешков рису, – продолжал Хуа. – Реки замерзли. Спешит продать и домой. Может, вы купите, зятюшка? По сходной цене уступает.

– Зачем мне рис! Кому он теперь нужен! Как реки тронутся, дешевле будет. Потом я сейчас и наличным серебром не располагаю, – с этими словами Симэнь велел Дайаню накрывать стол и обернулся к Хуатуну. – Ступай батюшку Ина пригласи. Пусть с батюшкой Хуа посидит за компанию.

Прибыл Боцзюэ, и они втроем устроились пировать у жаровни. На столе стояло множество блюд – вареные и жареные куры и рыба, всевозможные закуски. Сунь Сюээ было велено испечь два противня пирожков. Потом подали четыре тарелки потрохов и бульон с молоком. Немного погодя прибыл Инчунь, послушник настоятеля У, с новогодними подарками и амулетами. Симэнь пригласил его за стол, потом дал серебра для поминовения Ли Пинъэр в сотый день ее кончины.

Пировали до заката. Когда шурин Хуа и послушник ушли, Симэнь позвал вернувшегося из лавки Ганя, и они с Боцзюэ занялись играми в кости и на пальцах. За разговорами незаметно стемнело. Зажгли огни.

Вернулись в паланкинах У Юэнян и остальные жены, о чем доложил Лайань.

– Куда же это невестушки отбывали? – поинтересовался Боцзюэ.

– Видишь ли, золовка Ян с Северной окраины умерла, – пояснял Симэнь. – Сегодня третий день справляли. Я жертвенный стол готовил и на благовония серебра дал.

– В годах была золовушка, – заметил Боцзюэ.

– Да, лет семьдесят пять-то было, – говорил Симэнь. – Своих детей не имела. Племянник кормил. А гроб я ей еще загодя приготовил.

– И очень хорошо сделал! – похвалил его Боцзюэ. – Старому человеку гроб – что золото в кубышке. Добрые ты, брат, дела творишь.

Вино обошло несколько кругов. Боцзюэ и приказчик Гань откланялись.

– Одиннадцатого зятюшке надо будет здесь ночевать, – сказал Симэнь.

– Дядя Фу тоже домой ушел, – доложил Дайань. – Одному мне лавку сторожить придется.

Перед уходом из лавки Симэнь наказал юнцу Ван Сяну быть осторожнее с огнем.

– Знаю, батюшка, – ответил слуга и запер двери.

Убедившись, что никого поблизости нет, Симэнь бросился к дому Бэнь Дичуаня. Жена его, стоя у ворот, давно поджидала гостя. Вот щелкнул засов ворот напротив и из темноты пред нею предстала фигура Симэня. Она поспешно открыла ворота, и Симэнь без задержки скользнул внутрь.

– Прошу вас, батюшка, – запирая за ним ворота, приглашала она. – Пройдите, пожалуйста, в дом.

А от внутренних покоев дома, надобно сказать, отходил флигелек. В глубине его была небольшая комната с каном. Там ярко горел огонь. На столе стоял светильник. Около сиявшего белизною побелки кана размещалась четырехстворчатая ширма.

Высокую прическу хозяйки украшали четыре золотых шпильки и позолоченный ободок с бирюзою. В ушах у нее красовались серьги, подобные бутонам цветов гвоздичного дерева. Поверх красной кофты из дешевого шелка и бледно-зеленой хлопковой юбки была надета еще одна кофта из синего шелка.

Она поклоном приветствовала гостя и торопливо подала чашку чаю.

– Как бы тетушка Хань, соседушка, не пронюхала, – говорила она за чаем.

– Не бойся, – заверил ее Симэнь. – Чего в такую тьму увидишь!

И Симэнь без лишних слов обнял ее и стал целовать, все время приближаясь к ложу. Он снял с нее одежды, посадил на край кана, задрал ноги и вставил грозного воителя, поддерживаемого подпругой, в срамную щель. Едва тот успел просунуться несколько раз, как из женщины вытекла любострастная влага, насквозь промочившая ее синие полотняные штаны. Симэнь вынул свой причиндал и, достав из кошеля заветный узелок со «сладкоголосой чаровницей», слегка умастил ею головку, а потом вновь задвинул. Удерживаясь от извержения сладострастного сока, он метался взад и вперед. Госпожа Бэнь, обеими руками обхватив плечи Симэня, отвечала всем его движениям и нежно щебетала, затем от нежного шепота она перешла к едва слышному непрерывному стону. Симэнь же, распаляемый вином, положил ее ноги себе на плечи и продолжал напирать, заботясь только о бодрости члена, остроте его атак и длительности скачки. В этой безудержной и шумной качке он мотнулся туда и сюда две или три сотни раз. Вскоре у женщины растрепалась прическа-туча и онемел кончик языка, ставший холодным, как лед. Она была не в силах вымолвить слово. Симэнь тяжело и прерывисто дышал, а его волшебная черепаха, наслаждаясь, потоком испускала семя. Когда через некоторое время все вышло, он вынул свой член и женщина вытерла его платком. Оба любовника стали одеваться, затягивать пояса и поправлять сбившиеся украшения.

Когда они привели себя в порядок, Симэнь достал из рукава узелок с пятью или шестью лянами мелкого серебра и пару отделанных золотом шпилек.

– Это тебе к Новому году, – сказал он, вручая подарки.

Она поклонами поблагодарила его и с оглядкой проводила до ворот.

Стороживший в лавке Дайань был уже наготове. Едва заслышав стук дверного кольца, он тотчас же открыл ворота и впустил хозяина. Симэнь, будучи уверен, что никто не видит, наведывался потом к жене Бэня Четвертого не один раз и подолгу у нее засиживался.

Да,

Симэнь и не подозревал, как зорко следила за их похождениями тетушка Хань. Она-то и дала знать Пань Цзиньлянь, но та держала тайну про себя.

Однажды, а было это в пятнадцатый день последней луны года, сват Цяо устроил угощение. Симэнь пошел пировать вместе с Ин Боцзюэ и шурином У Старшим. Собралось много родных и друзей. Звали актеров. Пир продолжался до второй ночной стражи. На другой день сват Цяо прислал каждому в подарок съестного, но не о том пойдет речь.

* * *

А теперь расскажем о Цуй Бэне. Закупил он на две тысячи лянов в Ханчжоу шелков, погрузил их на корабль и в начале последней луны пустился в обратный путь. Достигнув пристани Линьцин, он оставил там Жунхая стеречь товар, а сам поспешил верхом домой за серебром для уплаты пошлины. У ворот Цуй Бэнь спешился.

– А! брат Цуй! – приветствовал его Циньтун. – Прошу в залу. Присаживайся! Батюшка в доме напротив. Обожди, я сейчас доложу.

Циньтун удалился, но в доме напротив Симэня не оказалось. Он спросил Пинъаня.

– Батюшка, должно быть в дальних покоях, – проговорил Пинъань.

Циньтун направился к Юэнян.

– Какой тебе батюшка, разбойник! – заругалась хозяйка. – Он же с утра ушел и до сих не появлялся.

Слуга обошел все покои, кабинет в саду, но хозяина нигде не было.

– Хоть убей, не знаю, куда батюшка девался, – громко говорил он вернувшись к главным воротам. – Все обыскал. Средь бела дня исчез. Брат Цуй приехал, велел ему обождать …

Дайань все знал, но молчал. Тут неожиданно явился Симэнь и прямо-таки ошеломил слуг. А был он, как и следовало ожидать, у жены Бэнь Дичуаня.

Пинъань впустил хозяина и показал Циньтуну язык. Слуги так и думали, что ему сейчас достанется, но Симэнь направился прямо в залу.

– Спасибо, батюшка пошел к Цуй Бэню, а то бы тебе не поздоровилось, – говорили они.

После земного поклона Цуй Бэнь вручил хозяину счета.

– Корабль на пристани, – докладывал он, – Пошлину надо платить. Выехали мы первого числа. Расстались в Янчжоу. Они отправились в Ханчжоу, а мы остановились ненадолго у Мяо Цина. – Цуй Бэнь немного помолчал и продолжал: – Он у одного янчжоуского тысяцкого для вас, батюшка, девицу шестнадцатилетнюю за десять лянов купил. Чуюнь зовут. Красоты необыкновенной. Нежный цветок – ее личико, нефрит – ее тело, звезды – очи, лунные серпики – брови. Ее стан – гибкий, точно ива, носки ее туфелек грациозно изогнуты, а ножки – точь-в-точь три вершка. В самом деле, это та, от чьей красоты рыбы прячутся в глубину, а дикие гуси, пораженные, падают на землю, скрывается месяц в облаках и стыдливо никнут цветы. Она знает три тысячи песен и восемьсот арий. В самом деле, она игрива, как хрусталь или рассыпанный по блюду жемчуг. Она – словно нежный алый абрикос выглядывает сквозь зелень ветвей в лучах восходящего солнца. Живет пока у Мяо Цина. Он готовит ей приданое. А с началом весны приказчик Хань и Лайбао привезут ее вам, батюшка. Она будет служить вам и разгонит вашу тоску и печаль.

Симэнь был сильно обрадован такой новости.

– Захватил бы ты ее с собой, – говорил он. – Какое там еще приданое! Неужели у меня не найдется для нее нарядов и украшений!

Как он сожалел, что у него нет крыльев! А то воспарил бы сейчас же под облака и полетел в Янчжоу. Взял бы с собой красотку и насладился ею.

Да,

Тому свидетельством стихи:

Симэнь пообедал за компанию с Цуй Бэнем, отвесил ему для уплаты пятьдесят лянов серебра и, помимо того, передал акцизному письмо, в котором просил о снисхождении.

После разговора Цуй Бэнь откланялся и пошел доложить о приезде свату Цяо.

– А ты счастливо отделался, сынок, – говорил Пинъань Циньтуну, убедившись, что Симэнь не собирается наказывать опрометчивого слугу. – Не будь у батюшки хорошего настроения, тебе бы крепко досталось.

– Ну, разумеется! – засмеялся Циньтун. – Кому как не тебе знать господский нрав!

В конце месяца привезли шелка. Их сгрузили на Львиной.

Симэнь был занят рассылкой новогодних подарков, когда ему подали визитную карточку, присланную с посыльным от коменданта Цзина.

Он писал:

«Доклад цензора Суна вот уже несколько дней как вручен Его Величеству. Быть может, объявлена Высочайшая воля? Было бы разумнее всего с Вашей стороны, почтеннейший государь, направить в цензорскую палату гонца, чтобы быть в курсе событий».

Симэнь передал пять цяней серебра посыльному из управы и велел ему обратиться к секретарю прокурорского приказа.

И в самом деле, как оказалось, еще накануне туда поступили «Столичные ведомости», в которых было помещено Высочайшее решение. Посыльный переписал его целиком и вручил Симэнь Цину. Тот развернул бумагу, желая узнать, что же напечатано, и стал читать:

«Доклад Сун Цяоняня, цензора Шаньдунского прокурорского приказа.

По закону полагается поощрять достойных и наказывать нерадивых среди местных гражданских и военных лиц чиновного звания с целью поднятия усердия подданных и прославления мудрого правления Вашего Величества.

Полагая, что предназначение чиновников гражданской службы состоит в воспитании народа, а чинов военных – в предотвращении беспорядков и смут, я, верноподданный Вашего Величества, усматриваю высший долг пастыря народного в обеспечении обороны на местах. Если же на государевой службе окажутся лица, действующие вопреки вышеуказанным требованиям, правление таких строптивцев окажется пагубным для народа. Кто тогда сможет олицетворять опору Отечества. Ни в чем так не нуждается Отечество наше, как в чинах на поприщах гражданском и военном. А Уложение о поощрении не допускает оттягивания в их продвижении по службе.

Удостоенный Высочайшего указа, я, верноподданный, совершил инспекторскую поездку по областям и уездам Шаньдуна, где изучил лично состояние местных обычаев и нравов. Тщательному обследованию подвергались жалобы народа, деятельность гражданских и судебных властей, а также тех, на кого возложена оборона Отечества. Помимо того, облеченные высокими полномочиями инспектора и ревизоры, получив распоряжение доподлинно определить, насколько достойны своих постов состоящие на службе чиновники, представили соответствующие письменные донесения. Ныне, пользуясь окончанием срока службы, решаюсь подать Вашему Величеству доклад, в коем подробным образом излагаются истинные результаты проведенного обследования.

Правый губернатор Шаньдуна Чэнь Сычжэнь – Четыре Предостережения, отличаясь безупречной честностью, преданностью и верностью долгу, обладает великим даром утешать народ. Судебный инспектор Чжао Нэ – Заика – знаток законов, сочетающих в себе строгость с непорочностью, за что его мнением одинаково дорожат чиновники и народ. Помощник инспектора просвещения Чэнь Чжэнхуэй – Педант прославился тем, что его действия как будто отшлифованы на точильном камне, а распоряжения точно и неукоснительно соответствуют статьям Уложения.

Была обследована также деятельность помощника командующего Лэй Циюаня. За милосердие и строгость он завоевал всеобщий авторитет как в войсках, так и среди населения. Сослуживцы в один голос указывают на его незаурядное владение искусством военачальника. Правитель Цзинани Чжан Шуе как рачительный хозяин наладил завидный порядок в подвластной области, чем выказал талант подлинного пастыря народа своего. Правитель Дунпина Ху Шивэнь служебные обязанности отправляет честно и с благоговейной осторожностью, всей душою печется о благе народа своего. Правитель Сюйчжоу Хань Банци известен чистотою помыслов и стремлением к постоянному личному совершенствованию. По своим талантам был бы достоин занять место среди придворных советников Вашего Величества. Правитель Цайчжоу Е Чжао, прикрывший Отечество от вторжения морских пиратов, не допустил проникновения во вверенные ему священные пределы ни единого грабителя. Он щедро наградил народ свой земельными угодьями, дабы трудился он на полях и не ведал бедности. Вышеупомянутых верноподданных слуг Вашего Величества надлежало бы поощрить наградами и повышением в чинах.

Проверена была также служебная деятельность левого советника Фэн Тингу – согбенного старца, похожего на горбуна-истукана, своенравного и алчного; правителя Дунчана Сюй Суна, который, потворствуя отцу своей наложницы, не брезговал подкупами; дошел до того, что разражался разнузданной клеветой и поношениями в стенах общественного присутствия и присваивал себе поборы, которые вымогал у населения сверх установленных налогов, вследствие чего проклятия в его адрес раздаются у деревенских околиц.

Оба вышеназванных лица подлежат немедленному снятию со своих постов и разжалованию.

Далее проверке подверглась служебная деятельность секретаря трибунала левого крыла армии, начальника гарнизона Чжоу Сю – человека величавой осанки, строгих правил, недюжинного опыта, воплощенного идеала военачальника и полководца, стремящегося к исполнению воинского долга и повергающего разбойников в паническое бегство.

Цзичжоуский военный комендант, инспектор пехоты и конницы, Цзин Чжун. Из года в год закаливаются его силы и растет умение, совершенствуется опыт в обучении пехоты и конницы воинскому искусству. Его приказы, предельно строгие и четкие, всегда ясны и понятны каждому воину. Он показал себя непревзойденным знатоком военных наук, за что по праву называется просвещенным полководцем. Его блестящие тактические расчеты, благодаря которым он не знает поражений, доказывают, что ему можно не колеблясь доверить командование войсками; с его дальновидной стратегией, вполне можно поручиться, он сумеет отстоять честь родной Отчизны. Яньчжоуский военный комендант, командующий пехотой и конницей, Вэнь Си известен как выдающийся тактик и стратег старой школы, прекрасно владеющий стрельбою из лука и верховою ездой. Он умеет накапливать и приумножать силы воинов-кавалеристов, с тем чтобы они не знали поражений на поле брани в любых самых непредвиденных обстоятельствах; сооружать укрепления на стратегически опасных позициях, с тем чтобы разрушить любые самые хитроумные замыслы противника.

Вышеназванных верноподданных слуг Вашего Величества надлежало бы поощрить переводом на новые посты с повышением в чинах и званиях.

Тысяцкий уезда Цинхэ У Кай снискал себе репутацию человека опытного и разумного, овладевшего законами обороны страны и умеющего повести войска на разгром самого ядра ударных сил противника. Его атаки неотвратимы. Он неизменно печется о провианте, дабы ни один солдат не оставался голоден, и облагодетельствованные им воины, которым он отдает всю свою душу, готовы пожертвовать жизнью, но исполнить свой воинский долг. Он – оплот Империи во вверенной ему местности, надежный заслон на рубеже Отечества, а посему заслуживает особого повышения в чине и звании.

Если Вы, Ваше Величество, сочтете мнение Вашего верноподданного слуги справедливым и распорядитесь провести его в жизнь для вящего поощрения деяний верноподданнейших Ваших, то тем самым среди лиц чиновных и титулованных уменьшатся факты злоупотребления властью, возликуют подданные Ваши, обретя подлинных пастырей, и найдет опору мудрое правление Вашего Величества».

Удостоились получить Высочайшую Государеву волю:

«Довести до сведения соответствующих ведомств».

Исходя из представлений Ведомства Чинов и Военного Ведомства и принимая во внимание доклад Цензора Сун Цяоняня, возвысить соответственно одних чиновников гражданской и военной службы как преданных слуг Государевых и наказать других, коих пороки определены общественным мнением. Обследованием выявлено подлинное состояние дел на местах с целью споспешествовать мудрому правлению Вашего Величества.

Пав ниц, умоляем Ваше Величество, явите Высочайшую милость, даруйте право привести изложенное в исполнение. И тогда возликует от счастья вся Поднебесная, возликует живущий народ.

Удостоились получить Высочайшую волю:

«Действовать в соответствии с изложенным. Быть по сему!»

Обрадованный Симэнь пошел с выпуском «Столичных ведомостей» прямо к Юэнян.

– Доклад цензора утвержден, – начал он. – Твой брат возведен в чин квартального надзирателя и назначается на пост управляющего военным поселением.

Воевода Чжоу и комендант Цзин представлены к награде и возведены в ранг помощников военных советников. Надо будет шурина пригласить.

– Пошли слугу, а я велю накрыть стол, – поддержала его жена. – Брату в должность вступать, а денег у него нет. Вот что меня волнует.

– Не тужи! – говорил Симэнь. – Денег я ему дам.

Немного погодя явился шурин У Старший. Симэнь показал ему доклад. Шурин стал тотчас же поклонами благодарить Симэня и сестру.

– Сколько я доставил вам беспокойства, зятюшка и сестрица, – повторял он. – Я никогда не забуду вашей поддержки и щедро вас отблагодарю.

– Если тебе, шурин, будут нужны деньги на угощения, я дам тебе тысячу лянов серебра.

У Старший снова сложенными на груди руками благодарил Симэня. В покоях Юэнян был накрыт стол. За компанию с ними села и Юэнян. Симэнь велел Чэнь Цзинцзи списать сообщение из газеты для шурина, а Дайаня с визитными карточками и выпуском «Ведомостей» отослал к воеводе Чжоу и коменданту Цзину поведать радостные вести.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.