Так вот. Нанял Чэнь Цзинцзи лошадь, взял у дяди Чжана в попутчики слугу и рано утром отправился в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.

Расскажем про У Юэнян. На другой день, после того как взяли Пань Цзиньлянь, она послала за тетушкой Сюэ с намерением продать Цюцзюй.

Когда Чуньхун вышел на большую улицу, ему повстречался Ин Боцзюэ.

– А, Чуньхун! – окликнул его Боцзюэ. – Далеко ли спешишь?

– Мне хозяйка велела позвать матушку Сюэ.

– А зачем же ей сваха понадобилась?

– Цюцзюй, служанку матушки Пятой, продает.

– А Пятую почему продала? – расспрашивал Боцзюэ. – Она у старухи Ван пока находится. Сватают ее, говорят. Верно?

– Видите, дело-то какое, – начал слуга. – Она с зятем в близких отношениях была. Узнала хозяйка. Сперва Чуньмэй продала, потом зятя наказала и выгнала. А Матушку Пятую только вчера взяли.

Боцзюэ покачал головой.

– Вон оно что! – протянул Боцзюэ. – С зятем, значит, шашни водила. Кто бы мог подумать! Ну, а тебе, малый, чего там после батюшки-то делать, а? Никакого проку не будет. Ты сам-то как думаешь? К себе на юг вернуться или тут пристроиться?

– Да как вам сказать! – неопределенно говорил Чуньхун. – С кончиной батюшки хозяйка круто повернула. Лавки поприкрывала, дома продала. Циньтун с Хуатуном уже ушли. Хозяйке, конечно, со всем разве управиться. Оно и на юг бы поехать, да кто меня в попутчики возьмет. А тут в городе устроиться – никого я не знаю.

– Эх ты, глупыш! – засмеялся Боцзюэ. – Кто вперед не заглядывает, тому никогда прочно на ногах не стоять. Зачем тебе, скажи, по всем этим горам да рекам скитаться, на юг ехать? Кто тебя возьмет? Тебе нечего унывать! Ты песни знаешь, и тут пристроишься. Я тебе протекцию составлю. Порекомендую господину Чжану Второму с Большой улицы. Несметными богатствами владеет. Дом в сто комнат. Он теперь место вашего покойного батюшки занял. В чине тысяцкого, на пост судебного надзирателя назначен. Вашу матушку Второю в дом взял, младшей женой сделал. Я тебя к нему провожу, будешь у него служить. Стоит только ему сообщить, что ты южные напевы знаешь, стрела, как говорится, сразу в цель угодит. Сразу при себе оставит, приближенным слугой сделает. Заживешь не то, что теперь. Характер у него добрый, да и сам он молодой сосем. Радушный человек. Словом, широкая натура. К нему попадешь, будешь за счастье считать.

Чуньхун пал ниц и бил челом.

– Доставлю я вам хлопот, батюшка, – говорил он. – Я вас отблагодарю, если вы только поможете мне устроиться к господину Чжану, подарок куплю.

Ин Боцзюэ положил руку на плечо Чуньхуну.

– Глупый малый! Встань! Кого я только в люди не выводил! И никаких мне подарков не нужно. Где ты на них денег возьмешь.

– Ну, я пойду, – сказал Чуньхун. – А то матушка хватится.

– Ладно! Не беспокойся! – заключил Боцзюэ. – А с господином Чжаном я насчет тебя поговорю. Пошлет он хозяйке визитную карточку с ляном серебра. Серебро принять она не решится, а тебя и так отдаст.

Они разошлись, и Чуньхун направился за тетушкой Сюэ. Та взяла Цюцзюй и продала ее всего за пять лянов, которые вернула Юэнян, но не о том пойдет речь.

А пока вернемся к Ин Боцзюэ. Взял он Чуньхуна, и пошли они к Чжану Второму. Увидал Чжан, что малый недурен собой, южные песни поет, и оставил у себя, а Юэнян послал визитную карточку с ляном серебра и просьбой отдать его вещи.

У Юэнян в то время угощала жену Юнь Лишоу, урожденную Фань. Юнь Лишоу, получивший по наследству от командующего Юня, своего старшего брата, пост квартального, был назначен теперь помощником начальника левого гарнизона Цинхэ. Прослышав о смерти Симэня, Юнь Лишоу сразу смекнул, что около богатой вдовы Юэнян можно руки погреть, отчего у него слюнки потекли. Не теряя времени, закупили они яств, которые и были доставлены Юэнян на восьми подносах слугами, сопровождающими Фань.

Юэнян растила сына Сяогэ, а у Фань два месяца назад родилась дочка. За пиршественным столом она решила породниться с Юэнян. По обычаю отрезали по куску от полы и стали сватьями. По случаю помолвки Фань поднесла Юэнян пару золотых колец.

Тут вошел Дайань и вручил хозяйке от Чжана Второго визитную карточку с ляном серебра.

– Чуньхун у него служить остается, – сказал он. – Посыльный корзину с его одеждой ждет.

Юэнян неловко было отказать судебному надзирателю. Серебро она тоже не взяла, а корзину велела отдать Чуньхуну.

Ин Боцзюэ еще раньше говорил Чжану Второму:

– Поглядели бы вы Пань Цзиньлянь, Пятую жену Симэнь Цина. Вот красавица и на лютне играть мастерица. А сколько песен и романсов знает! В двойную шестерку и шашки играет. Чему только не обучена! А как пишет! Годами она молода, вот и не сдержалась – с хозяйкой повздорила. Та ее и отдала. Старая Ван ее сватает.

Одного слугу за другим посылал Чжан к свахе.

– Хозяйка требует сто лянов серебра и никак не меньше, – твердила Ван.

Слуги возвращались с серебром и докладывали хозяину:

– Восемьдесят давали, но сваха никак не уступает.

– Она с зятем жила, вот ее и не стали в доме держать, – услыхал потом Чжан от нового слуги Чуньхуна и отказался от своего намерения.

– Сыну у меня пятнадцать лет, учением занят, – говорил он Боцзюэ. – К чему мне такую в дом?

– Цзиньлянь-то? – раcпространялась Ли Цзяоэр. – Да она первого мужа отравила, потом к Симэнь Цину попала, со слугой путалась. А когда у Шестой сын родился, она и мать, и младенца в гроб вогнала.

Чжан после этого и вовсе выбросил из головы свою затею.

Тут наш рассказ раздваивается.

Расскажем пока о Чуньмэй. Купив ее, начальник гарнизона убедился, как она хороша собой и привлекательна, как бойка и сметлива. Сильно этим обрадованный, он выделил Чуньмэй дом из трех помещений, дал молоденькую служанку и провел с только что обретенной красавицей три ночи подряд. Потом он заказал ей два комплекта нарядов, а тетушку Сюэ наградил пятью цянями серебра. Ей была куплена горничная, и Чуньмэй стала младшей женой. Ослепшая на один глаз старшая жена начальника соблюдала длительные посты и проводила все дни в молитвах Будде, так что хозяйства не касалась. Вторая его жена, урожденная Сунь, подарившая ему дочь, жила в восточном флигеле. Чуньмэй же, поселившаяся в западном флигеле, стала любимицей хозяина и получила в свое распоряжение ключи.

Однажды от тетушки Сюэ она узнала, что Пань Цзиньлянь постигла та же участь и сватает ее старая Ван.

Вечером Чуньмэй обратилась к мужу.

– Сколько лет прожила я с ней как дочь с матерью! – говорила она со слезами на глазах. – И никогда, даже в гневе, не повысила она на меня голос. Как к дочери родной относилась. Потом пришлось расстаться. А вот теперь и она из дому ушла. Если б ты взял ее, мы опять бы счастливо зажили вместе. А как она хороша собой. Каких только песен и романсов не знает. Играет на лютне. Она умна, смышлена и бойка. Родилась в год дракона. Ныне ей идет лишь тридцать второй год. Если ты согласишься взять ее, я готова стать самой младшей женой и уступить ей свое место.

Так ей удалось уговорить мужа.

Столичный воевода Чжоу вручил своим приближенным слугам Чжан Шэну и Ли Аню два платка и два цяня серебра и послал их к старой Ван. Цзиньлянь, как они убедились, действительно красавица. Сваха встретила их сообщением, что по требованию хозяйки она уступит Цзиньлянь только за сто лянов. Чжан Шэн и Ли Ань долго торговались со старухой, предлагали восемьдесят лянов, но она ни в какую не соглашалась. Слуги по возвращении доложили хозяину. Тот согласился прибавить пять лянов и отправил слуг с серебром, но старуха, ссылаясь на Юэнян, продолжала упорно стоять на своем.

– Только сто лянов и ни гроша меньше, – твердила Ван. – Ну а мне за сватовство, будет добрая воля, дадите, а нет – не надо. Авось Небо не оставит меня с пустыми руками.

Пришлось Чжан Шэну и Ли Аню снова возвращаться ни с чем домой и доложить хозяину.

На переговоры ушло два дня.

Вечером заплаканная Чуньмэй опять стала просить мужа:

– Уж прибавил бы серебра. Возьми ее, будет мне подруга. Тогда можно и умереть спокойно.

Увидал воевода слезы Чуньмэй и послал вместе с Чжан Шэном и Ли Анем своего старшего управляющего Чжоу Чжуна. Из войлочного мешка они извлекли девяносто лянов и разложили перед старухой, но та заупрямилась пуще прежнего.

– Будь я согласна за девяносто отдать, ее давно бы здесь не было, – говорила Ван. – Судебный надзиратель господин Чжан забрал бы.

Чжоу Чжун был вне себя и велел слугам завернуть серебро.

– Трехлапую жабу не сыщешь, а тут обыкновенная баба, подумаешь, невидаль какая! – говорил он. – Старая потаскуха не ведает, с кем дело имеет. Что ты нам на Чжана-то киваешь? Наш хозяин и связываться-то с тобой не стал бы, если б не молодая жена. Она многократно упрашивала хозяина взять эту женщину в наложницы. И то сказать, с какой это стати выбрасывать такие деньги, на кой она нужна?!

– Нас заставила порог обивать, потаскуха проклятая! – поддержал его Ли Ань. – Больно много на себя берешь! – Он взял за руку Чжоу Чжуна и продолжал. – Пойдемте! Доложим батюшке. Пусть прикажет в острог ее отвести. Пальцы разок зажмут – узнает.

Старая Ван все еще надеялась поживиться за счет Чэнь Цзинцзи, поэтому молча сносила ругань и угрозы.

Слуги с управляющим ушли.

– И за девяносто не уступает, – доложили они хозяину.

– Ладно! – согласился воевода. – Завтра сто лянов дадите и доставите в паланкине.

– Батюшка! – обратился к хозяину Чжоу Чжун. – Старухе и ста мало. Она сверх того пять лянов за сватовство требует. Лучше обождать денек-другой. А будет упираться, в управу взять да пальцы в тиски. Поглядим, что она тогда скажет!

Да, дорогой читатель! Не подай такую мысль Чжоу Чжун, у Пань Цзиньлянь, как и у всех на свете, было бы не только место рождения, но и место погребения. А тут лихая судьба настигла ее, и:

А теперь обратимся к другой части рассказа.

Расскажем о том, кого зовут У Сун. После того как Симэнь Цин сослал У Суна в Мэнчжоу, ему там неожиданно посчастливилось. Сын начальника лагеря, Ши Энь, прослышав о могучем У Суне, стал оказывать ему всяческое содействие. Дело в том, что Ши Энь держал в Роще Веселья кабачок, который у него решил силой отобрать некто Цзян по прозвищу Дух Хранитель Врат. В схватке с насильником Ши Энь получил увечья и рассчитывал на богатыря У Суна. У Сун избил Цзяна, но у того была сестра Юйлань, оказавшаяся замужем за военным комендантом Чжаном. Комендант ложно обвинил У Суна в грабеже, богатыря избили и перевели в крепость Спокойствия и Мира. По дороге туда в местечке под названием Затон Плывущих Облаков У Сун прикончил обоих охранников и обрел свободу. Тогда он убил коменданта Чжана и Цзяна Духа Хранителя Врат вместе со всей его семьей, а сам укрылся у Ши Эня. Ши Энь вручил У Суну для передачи сундук с сотней лянов серебра и направил в крепость Спокойствия и Мира с письмом начальнику крепости Лю Гао, в котором просил относиться к его подателю как можно снисходительнее.

Однако по дороге в крепость У Сун узнал, что император объявил наследника престола и по сему случаю после жертвоприношений Небу даровал всеобщую амнистию. У Сун повернул домой. В уездной управе Цинхэ он подал бумагу и снова стал начальником местной охраны. Сосед Яо Второй отдал ему сильно повзрослевшую девятнадцатилетнюю Инъэр, и зажили они вместе. Прослышал У Сун, что Симэнь Цина уже нет в живых, а невестку его сватает старая Ван, у которой та пока и проживает, и прежний гнев закипел у него в сердце.

Да,

На другой же день У Сун приоделся и направился прямо к старухе. Стоявшая у дверной занавески Цзиньлянь, едва приметив его, опрометью бросилась к себе в комнату. У Сун отдернул занавеску и вошел в дом.

– Мамаша Ван дома? – спросил он.

Старуха просеивала на мельнице муку.

– Кто это там меня, старую, зовет? – поспешно выходя, бормотала она, а увидев У Суна, поклонилась.

– С благополучным возвращением домой, брат У Второй! Давно ли пожаловал? – спросила она.

– Высочайшее помилование получил, только вчера вернулся, – отвечал У Сун. – Задал я вам, мамаша, с домом хлопот. Ладно, в другой раз отблагодарю.

– А ты, брат, здорово возмужал, – продолжала Ван и захихикала. – И усами, и бородой оброс, а ростом-то вымахал! Хорош! И вежливости в чужих краях обучился.

Она предложила гостю присаживаться и подала свежезаваренного чаю.

– У меня к вам, мамаша, дело есть, – заговорил У Сун.

– Говори, брат, что у тебя такое.

– Симэнь Цин, мне говорили, умер, а невестку мою к тебе отправили, у тебя проживает. Может, она не думает замуж выходить, тогда другое дело. А если собирается, я бы взял ее. У меня племянница выросла. Посмотреть за ней надо да жениха подыскать. Одна семья – один кошелек. Спорее жить бы стало. Чем мы хуже людей!

Старуха замялась.

– Невестка твоя, верно, пока у меня, – наконец, проговорила она, когда он пообещал щедро ее отблагодарить.

– Обожди, я с ней поговорю, узнаю, что она думает.

Цзиньлянь за занавеской услыхала о намерении У Суна, и в ней вновь заговорила прежняя страсть. Тем более за это время У Сун еще больше возмужал, пополнел и стал куда разговорчивее, чем раньше. «Может, назначено мне вернуться в прежний дом, может, судьба нас свела», – подумала она и, не дожидаясь пока позовет старуха, вышла к У Суну и отвесила поклон.

– Раз вы, деверек, пожелали взять меня в дом для присмотра за Инъэр, я с удовольствием пойду, – сказала она. – Выдадим Инъэр замуж и заживем одной семьей.

– Вот тут дело-то какое! – вмешалась Ван. – Хозяйка требует за нее сто лянов серебра, не меньше.

– Отчего так много? – удивился У Сун.

– Столько, говорит, господин Симэнь в нее денег вбухал, что ее из серебра отлить хватило бы.

– Ну ладно! – согласился У Сун. – Раз я невестку в дом беру, можно и сотню выложить. А тебя, мамаша, я как сваху пятью лянами награжу.

Услыхав такое, старая Ван даже обмочилась от радости.

– Как ты, брат, разбираешься что к чему, а! – повторяла она. – Вот что значит повидать озера да реки! Настоящий мужчина!

Цзиньлянь удалилась к себе в комнату, заварила густого с орехами чаю и обеими руками поднесла чашку У Суну.

– Хозяйка меня торопит, – заметила старуха. – К ней ведь наперебой сватаются и все чиновные господа. Только в цене задержка. Кто раньше сварит, тот первым и съест. Для судьбы и дали нипочем – она веревкой привязана. Смотри, не досталась бы кому другому.

– Если желаете меня взять, не медлите, деверек, – поддержала ее Цзиньлянь.

– Я завтра же и принесу серебро, а потом вечером невестку в дом приглашу.

Старой Ван все еще не верилось, что У Сун такие деньги отвалит, но согласие она дала.

На другой день открыл У Сун сундук, достал сто лянов, которые вручил ему Ши Энь для начальника крепости Лю Гао, отсчитал еще пять лянов мелочью и направился к свахе.

Серебро взвесили на безмене и разложили на столе. У старухи в глазах зарябило. Ничего она не сказала, а про себя подумала: «И Чэнь Цзинцзи сто лянов обещал, да жди, когда он из столицы привезет. Раз дают, бери. От добра добра не ищут. Он и пять лянов добавил».

Она торопливо убрала серебро, а сама все рассыпалась в благодарностях.

– Вот что значит брат У Второй знает толк! – твердила она. – Жизнь человек понимает и в людях разбирается!

– Ну, мамаша, серебро ты получила, сказал У Сун, – теперь можно и невесту взять.

– А к чему же, брат, так спешить! – удивилась старуха. – Или потешные огни пускать будут – никак вечера не дождешься, а? Обожди. Вот отдам хозяйке серебро, тогда и возьмешь. Нынче, брат, шапка на тебе блистает, удалой жених счастье предвкушает.

Не терпелось У Суну, на месте не мог сидеть, а старуха, знай себе, подшучивала. Проводив У Суна, она прикинула в уме: «А ведь хозяйка велела мне забрать ее из дому, но никакой цены не назначила. Дам ей лянов двадцать, а остальное заначу. Говорят, и с нечистой силы выкуп бери, если только ее поймать удастся».

Ван отправилась к Юэнян, где и вручила ей двадцать лянов за Цзиньлянь.

– Кто же ее взял? – спросила Юэнян.

– Бегал заяц по горе, да вернулся к своей норе, – отвечала старуха. – Деверь взял. Из того же котла кормиться будет.

Услыхала это Юэнян и про себя пожалела. Ведь она знала, что встреча кровных врагов до добра не доведет.

– Найдет Цзиньлянь смерть от руки своего деверя, – говорила она Мэн Юйлоу. – Он человека убьет и глазом не моргнет. Нет, от него пощады не жди.

Однако не будем говорить, как сокрушалась Юэнян, а перейдем к старой Ван.

Отдав Юэнян серебро, она после обеда велела Ван Чао перенести к У Суну сундуки и стол Цзиньлянь. У Сун тем временем прибрал комнату. На столе стояли вино, мясные блюда и закуски.

Под вечер старуха привела Цзиньлянь. Та сняла траур, сделала себе высокую прическу и оделась в красное платье. Лицо ее прикрывала вуаль. Женщины вошли в гостиную, где ярко горели свечи. Прямо перед ними на почетном месте стояла дщица покойного У Чжи. Подозрение невольно закралось им в душу. Ощущение было такое, будто кто-то схватил за волосы, на крюк поддел за живое. Тут У Сун наказал Инъэр запереть ворота и заднюю дверь.

– Ну, я пошла, брат, – предвидя недоброе, проговорила старуха. – Дом без присмотра оставила.

– Проходи, мамаша, винца выпьем, – пригласил У Сун и велел Инъэр подавать закуски. Вскоре появилось и подогретое вино. У Сун пригласил обеих женщин к столу, сам же безо всяких церемоний знай подливал себе, пока не осушил чарок пять.

– Я выпила достаточно, брат, – проговорила старуха, видя, как лихо опрокидывает чарку за чаркой хозяин. – Отпусти старуху. Я вам мешать не буду.

– Брось, мамаша, ерунду городить! – оборвал ее У Сун. – Мне с тобой еще надо будет поговорить.

Тут он со свистом выхватил из-под полы меч. Был тот длиною в два чи, с толстым ребром и тонким лезвием. Волосы у богатыря встали дыбом, страшные вытаращенные глаза округлились.

– Не волнуйся, старуха! – говорил он, а сам пробовал, хорошо ли наточен меч. – Исстари так повелось: раз появился должник, значит есть и ростовщик. Совершено насилие – ищи насильника. И довольно прикидываться, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Ты с братом расправилась. Его гибель на твоей совести лежит.

– Ты пьян, брат У, – взмолилась старуха. – А время уже позднее, и мечом играть тут не место.

– Брось ерунду городить, старуха! – оборвал ее У Сун. – Я смерти не боюсь. Погоди, вот потаскуху допрошу, потом с тобой рассчитаюсь. Только пошевелись у меня, старая свинья! Мечом пудовалым полосну, сука! – Он обернулся к Цзиньлянь. – Говори, потаскуха, как брата погубила! Правду выложишь, пощажу.

– А я тут при чем, деверек?! – проговорила Цзиньлянь. – Не в холодном котле бобы трещат. Ваш брат от сердечной боли умер. Я не виновата.

Не успела она договорить, как У Сун с силой вонзил меч в стол, левой рукой схватил ее за волосы, правой уперся в грудь и толкнул ногой стол. С грохотом опрокинулся уставленный блюдами и чарами стол. По полу разлетелись черепки. У Сун без труда приподнял Цзиньлянь, перетащил ее через опрокинутый стол и бросил перед дщицей покойного брата.

Увидала старая Ван, что дела плохи, бросилась было к двери, но дверь оказалась запертой. У Сун тотчас же настиг ее, прижал к полу и связал ей поясом руки и ноги. Она скорчилась, точно обезьяна, подносящая плоды. Как она ни старалась выпутаться, у нее ничего не вышло.

– Начальник! – кричала она. – Не сердись на старуху. Это невестка твоя сотворила. Я тут ни при чем.

– Все знаю, собака! – отвечал ей У Сун. – На других не сваливай. Это ты надоумила негодяя Симэнь Цина меня в ссылку загнать. А я взял да вернулся! Симэнь же твой где? Что?! Молчишь? Дай мне потаскуху прикончить, а там и с тобой расправлюсь, свинья старая!

У Сун поднял меч и махнул им дважды перед самым лицом Цзиньлянь.

– Деверек! Пощади меня! – закричала со страху Цзиньлянь. – Дай мне подняться. Все расскажу.

У Сун приподнял ее, сорвал с нее платье и поставил на колени перед дщицей У Чжи.

– Говори, потаскуха, да побыстрей!

У Цзиньлянь со страху, казалось, вот-вот душа расстанется с телом. Она рассказала все, что было: как она угодила шестом по голове Симэню, как взялась шить, чтобы завлечь его; как он ударил У Чжи ногой под самое сердце, как она отпаивала его снадобьями, как старая Ван подговорила их подмешать отравы, как они с Симэнем добились сожжения покойного и как потом она перешла в дом Симэня. Все подробнейшим образом выложила Цзиньлянь.

Слушала ее Ван и втихомолку злилась: «Вот дура! Расписала! А как же я, старуха, буду ему зубы заговаривать!»

Тут У Сун одной рукой схватил Цзиньлянь, а другой возлил жертвенное вино и предал огню бумажные деньги.

– Старший брат мой! – воскликнул он. – Твоя душа еще близко. Я, У Второй, вершу нынче месть за тебя.

Поняла Цзиньлянь, что дело плохо, и только хотела закричать, как У Сун зачерпнул из курильницы пригоршню золы и заткнул ей рот. Потом он пригнул ей голову к полу. Цзиньлянь сопротивлялась. У нее сбилась прическа и выпали шпильки. Чтобы она не вырывалась, У Сун пнул под ложечку, а потом встал ей на руки своими тяжелыми сапогами.

– Слыхал, ты уж больно бойкая, потаскуха, а? А ну-ка поглядим.

С этими словами он обнажил ее белую грудь, – не скоро сказка сказывается, скорее дело делается, – занес меч и вонзил в самое сердце. Из раны брызнула алая кровь. Цзиньлянь только успела глазами блеснуть. Ноги ее забились в предсмертных судорогах. Тогда У Сун закусил меч и запустил руки в зияющую рану. Хрустнуло. И вырванное вместе с внутренностями сердце, с которого текла кровь, было положено на жертвенник перед дщицей У Чжи. Последовал еще удар меча, и покатилась отрубленная голова. Весь пол был залит кровью. Стоявшая в стороне Инъэр от страху закрыла лицо руками.

Ну и жесток был в этот момент У Сун, а какой жалкой казалась Цзиньлянь!

Да,

Ей шел тридцать второй год.

Только взгляните:

От руки мстителя в расцвете лет погибла. От меча карающего рассталась с жизнью красотка. Семь низших духов-по, ее покинув тело, унеслись в загробные Палаты чащоб и тенет. Три высших духа-хунь, рассеявшись, вернулись в адский Град непрерывных страданий. Навсегда закрылись очи-звезды. На голом полу, раскинувшись, в крови застыла. Губы закушены, отливают серебром белые зубы. Поодаль лежит отрубленная голова. И кажется, будто снег ранней весною повалил, сломал и запорошил ивы веточку в убранстве нитей золотых. И мнится, ветер неистовый конца зимы сорвал и растерзал нежнее яшмы сливовый цветок. Куда девались прежние чары и краса! Под кровом чьим найдет пристанище сей ночью ее душа?

В старину еще сложили стихи, в которых оплакивается страшная смерть Цзиньлянь.

– Убивают! – во весь голос закричала старая Ван.

У Сун подбежал к ней и одним ударом отрубил ей голову, а тело оттащил в сторону. Потом он подцепил на меч сердце и внутренности Цзиньлянь и пригвоздил их сзади под стрехой.

Начали отбивать ночные стражи.

– Дядя! Мне страшно! – промолвила Инъэр, все еще остававшаяся в запертой комнате.

– Не бойся, дочка! – успокоил ее У Сун. – Я тебя не трону.

Он бросился к дому старухи, решив покончить и с ее сыном Ван Чао, но тому не суждено было погибнуть.

Когда Ван Чао услыхал крик матери, ему стало ясно, что это У Сун чинит кровавую расправу. Он толкнулся было в одни ворота, потом в другие, но никто не откликался. Тогда Ван Чао бросился что есть сил на улицу.

– Караул! Караул! – закричал он.

Соседи по обе стороны сразу догадались о случившемся, но никто не решился даже приблизиться к дому У Суна.

У Сун тем временем перепрыгнул через стену и ворвался в дом старой Ван. На столе горел светильник, но не было ни души. Он распахнул старухин сундук, повыбрасывал оттуда всю одежду и под ней обнаружил шпильки, серьги, головные украшения и серебро. Старуха отдала Юэнян только двадцать лянов, остальные же восемьдесят припрятала для себя. У Сун, не долго думая, завязал их в узелок и, размахивая мечом, перемахнул через заднюю стену.

В пятую ночную стражу он миновал городские ворота и направился прямо к Крутому Перекрестку, где и укрылся в доме Чжан Цина. Там же он сделался странствующим монахом, а потом примкнул к разбойникам с горы Лян.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.