Глава 21

Первые несколько минут были решающими, и это сводило с ума. Гребцы делали все возможное, чтобы работать слаженно, но получалось как-то неуклюже, сказывалось отсутствие практики. Растущее беспокойство сбивало с ритма. Лед, окружавший со всех сторон, мешал веслам свободно двигаться, и, казалось, — столкновение неизбежно. Все, кто не сидел на веслах, разместившись в носовой части, пытались отталкиваться шестами от больших кусков льда, чем периодически провоцировали ощутимый крен шлюпок.

Высокие борта «Джеймса Кэйрда» и «Дадли Докера» стали дополнительным препятствием. Из-за них скамьи оказались слишком низкими для нормальной гребли, и, несмотря на то что под сиденья четырех гребцов в каждой шлюпке подложили ящики с припасами, грести по-прежнему было неудобно.

Сани, привязанные к «Дадли Докеру», постоянно застревали в ледяном месиве, и спустя несколько минут Уорсли, окончательно рассердившись, разрезал веревки, которыми они крепились к шлюпке.

И все же — к удивлению людей и почти без их участия, — несмотря на сопротивление льдов, они довольно успешно шли вперед. Шлюпка продвигалась — на корпус, еще на корпус — и с каждым рывком льды становились менее плотными. Невозможно было точно сказать: раскрывались ли сами льды или же они уплывали ото льдов, окружавших лагерь Терпения. В любом случае удача сейчас была на стороне экспедиции.

Пасмурное небо выглядело ожившим из-за обилия птиц: над шлюпками летали тысячи капских голубков, крачек, глупышей, антарктических серебристо-серых и снежных буревестников. Птиц было так много, что их помет летел прямо в шлюпки, заставляя гребцов плыть, опустив голову. Киты тоже мелькали повсюду. Они со всех сторон поднимались из воды, иногда приближаясь к людям опасно близко, словно убийца из-за угла.

«Джеймс Кэйрд» во главе с Шеклтоном шел первым. Он держал курс на северо-запад до тех пор, пока это было возможно. За ним шел Уорсли на «Дадли Докере», а следом Хадсон на «Стенкомбе Уиллсе». Их голоса, мерно повторявшие «раз… два-а-а… раз…», сливались с криками птиц над головами и шумом волн от движения льдов. Гребцы с каждым движением все четче попадали в ритм.

Черед пятнадцать минут лагерь Терпения скрылся из виду в ледяном хаосе. Но теперь это было неважно. Покрытая сажей льдина, ставшая их тюрьмой почти на четыре месяца — каждый ее участок они знали так же хорошо, как осужденные знают каждую трещинку в своей камере, — которую они почти возненавидели, но о сохранности которой так часто молились, осталась в прошлом. Теперь вся команда находилась в шлюпках… на самом деле в шлюпках, и только это сейчас имело значение. Люди не думали о лагере Терпения. Сейчас для них существовало только настоящее, а значит, грести… плыть… спасаться.

В течение получаса они вошли в область свободного льда, и уже к половине третьего ночи были в миле от лагеря Терпения. Теперь, даже при огромном желании, они не могли бы его найти. Они проплывали недалеко от высокого айсберга с плоской вершиной, на который с северо-запада то и дело яростно обрушивались волны, разбиваясь о его голубоватый лед и поднимая брызги до шестидесяти футов вверх.

Приближаясь к нему с траверза, они услышали постоянно усиливающийся глубокий хриплый шум. И справа увидели лавину ломающегося льда, похожую на водопад высотой не менее двух футов. В ширину это была настоящая небольшая стремительная река, катившая на них свои волны с востоко-юго-востока. Это было отбойное течение — поток воды, попавший в ледяную массу, отталкивался от берега и выносил ее назад в океан со скоростью около трех узлов в час.

Какое-то время они стояли, не веря своим глазам. Затем Шеклтон повернул «Джеймса Кэйрда» и крикнул рулевым двух других шлюпок, чтобы те следовали за ним. С утроенной энергией гребцы принялись за работу, стремясь уплыть от обрушивающегося на них льда. Но, несмотря на все усилия, лед стремительно догонял их и уже угрожающе надвигался на корму. Гребцы не сдавались. Остальные подбадривали их, топая ногами в ритм. «Дадли Докера» — из-за того что это была самая громоздкая, а потому наиболее трудно управляемая шлюпка, — дважды почти догонял ледяной поток, но команде удавалось увернуться.

Спустя пятнадцать минут, когда гребцы заметно выбились из сил, отбойная волна начала спадать. Через пять минут она потеряла свою силу и вскоре исчезла так же таинственно, как и появилась. Новые гребцы заняли место уставших, и Шеклтон снова повел «Джеймса Кэйрда» на северо-запад. Ветер постепенно сменился на юго-восточный и теперь дул с кормы, облегчая движение.

Садясь в шлюпки, они находились на 61°56′ южной широты, 53°56′ западной долготы, недалеко от восточных пределов пролива Брансфилда. Пролив Брансфилда, около двухсот миль длиной и шестьдесят миль шириной, проходит между Антарктическим полуостровом и Южными Шетландскими островами, соединяя опасный пролив Дрейка с водами моря Уэдделла. Он назван в честь Эдварда Брансфилда, который в 1820 году на небольшой бригантине «Уильямс» впервые попал в эти воды, теперь носившие его имя. Таким образом, по свидетельству британских ученых, именно Брансфилд стал первым человеком, увидевшим Антарктиду.

За те девяносто шесть лет, которые разделяли открытие Брансфилда и день 9 апреля 1916 года, когда люди Шеклтона пробирались здесь сквозь льды, знаний об этих редко посещаемых водах, увы, не прибавилось. Даже сегодня лоция ВМС США по антарктическим водам, описывая условия пролива Брансфилда, виновато начинает с оправданий, говоря о недостаточной информации о данной территории. «Считается…» — продолжает лоция, что здесь бывают сильные непредсказуемые течения, достигающие иногда шести узлов в час. И поскольку они мало подвержены влиянию ветра, часто встречается явление, известное морякам как «перекрестное волнение», когда ветер дует в одну сторону, а течение движется в другую. В таких случаях мощные потоки воды — три, шесть, а то и десять футов высотой — поднимаются вверх. Перекрестное течение очень опасно для небольших лодок.

Мало того, погода в проливе Брансфилда почти никогда не бывает гостеприимной. По некоторым данным, небо здесь ясное не более десятой части года. Часто идет густой снег, и нередки бури, которые, начиная с середины февраля, становятся еще чаще и сильнее, потому что приближается антарктическая зима.

Шлюпки, в которых путешественники преодолевали воды этого грозного моря, были достаточно крепкими, но ни одной открытой шлюпке не справиться с тем, с чем им предстояло столкнуться. «Дадли Докер» и «Стенкомб Уиллс» — классические тяжелые шлюпки с квадратной кормой, сделанные из массива дуба. Норвежские кораблестроители называли их афалинскими шлюпками-убийцами, потому что изначально они предназначались для охоты на афалин. В носовой части каждой из них располагался толстый столб, к которому привязывали гарпун. Каждая шлюпка была длиной двадцать один фут девять дюймов с траверзом шесть футов два дюйма. В каждой располагалось по три скамьи, или банки, а также имелся небольшой настил в носовой части и у кормы. На них были установлены короткие мачты, к которым крепились паруса; но в первую очередь такие шлюпки предназначались для гребли, а не для путешествия под парусом. Единственной существенной разницей между этими двумя шлюпками было то, что Макниш оснастил «Дадли Докера» несколькими досками, подняв его борта на восемь дюймов.

«Джеймс Кэйрд» представлял собой двусторонний вельбот длиной двадцать два фута шесть дюймов и шириной шесть футов три дюйма. Его построили в Англии по специальному заказу Уорсли из американского вяза и английского дуба, обшитых древесиной балтийской сосны. «Джеймс Кэйрд» был немного крупнее двух других шлюпок, но, несмотря на это, оставался более легким и упругим из-за материалов, из которых был сделан. Макниш поднял его борта примерно на пятнадцать дюймов, поэтому даже доверху загруженный «Джеймс Кэйрд» поднимался из воды чуть выше, чем на два фута. Таким образом, из всех трех шлюпок эта была самой подходящей для мореплавания.

Что касалось веса, шлюпки не были перегружены. На «Уиллсе» плыли восемь человек, на «Докере» девять, а на «Кэйрде» одиннадцать. В менее опасных водах и с менее громоздким оборудованием каждое судно могло вместить по крайней мере в два раза больше путешественников. Но все же в шлюпках было тесно. Каркасы палаток и сложенные спальные мешки занимали непропорционально много места. Кроме того, здесь же стояли ящики с припасами и большое количество личных вещей. Все это почти не оставляло места самим людям.

Во второй половине дня — пока они шли на северо-запад — все три шлюпки продвигались отлично. Попадались участки, где лед был довольно плотным, но не настолько, чтобы заблокировать путь. После пяти часов вечера стало темнеть, и Шеклтон крикнул рулевым других шлюпок, чтобы они держались так близко друг к другу, как только возможно, пока не найдется подходящее место для лагеря. Так они плыли до половины шестого, пока не подошли к плоской тяжелой льдине площадью около двухсот ярдов, которую Шеклтон счел достаточно крепкой, чтобы разбить на ней лагерь. Преодолевая сопротивление бурных волн, они не менее шести раз пытались к ней приблизиться. Наконец все шлюпки были благополучно подняты на лед. Примерно в четверть седьмого вечера высадка завершилась. Грин тут же нашел место для своей печи, пока остальные устанавливали палатки — все, кроме палатки номер пять, настолько тонкой и хрупкой, что Шеклтон разрешил ее обитателям спать прямо в шлюпках.

Ужин состоял из четверти фунта собачьего пеммикана и двух бисквитов на каждого. Он закончился к восьми часам, и все, кроме дежурного, тут же легли спать. Это был утомительный, но насыщенный день. По оценке Уорсли, они прошли добрых семь миль на северо-запад. Конечно, само по себе расстояние не было впечатляющим, но осознание того, что они наконец-то сели в шлюпки, сделало их давние мечты реальностью. После пяти с половиной месяцев во льдах они перешли к стадии «делать что-то для себя», как выразился Маклин. Все уснули почти мгновенно.

«Трещина!» — раздался крик дежурного вскоре после того, как все до единого провалились в глубокий сон. Уставшие люди выбежали из палаток, причем некоторые даже не потрудились одеться. Но тревога оказалась ложной; никакой трещины не было, и все снова забрались в спальные мешки.

К одиннадцати часам Шеклтон, почувствовав что-то странное, оделся и вышел из палатки. Он заметил, что волнение моря усилилось и их льдина развернулась таким образом, что сейчас находилась перед открытой водой. Несколько мгновений он пристально смотрел на воду, как вдруг раздался звук глубинного удара — и льдина раскололась прямо под его ногами и под палаткой номер четыре, в которой спали восемь человек.

Почти тут же две части льдины разошлись, палатка рухнула, раздался всплеск. Члены команды начали быстро выбираться из-под ее обмякших складок.

«Кого-то не хватает», — услышал Шеклтон. Он бросился вперед и начал разрывать палатку. В темноте он услышал приглушенные судорожные звуки, доносящиеся снизу, и наконец увидел что-то бесформенное, извивающееся в воде — человека в спальном мешке. Шеклтон протянул руку и одним резким сильным движением выдернул мешок из воды. В следующий момент две надломившиеся части льдины резко ударились друг об друга.

Человеком в спальном мешке оказался Эрни Холнесс, один из кочегаров. Он промок до нитки, но остался жив. Беспокоиться о нем времени не было, так как трещина снова расширилась, на этот раз очень быстро, отрезая тех, кто жил в палатке Шеклтона и спал в «Кэйрде», от остальных. Через трещину перебросили веревку, и две небольшие группки людей смогли на какое-то время соединить половины расколовшейся льдины. Затем, быстро перетащив «Кэйрда», оставшиеся члены команды перепрыгнули на большую льдину. Шеклтон к ним не присоединился, решив убедиться, что все остались целы. Но когда пришла его очередь прыгать, льдины опять разошлись. Он схватил веревку и попытался снова притянуть свою льдину к большой, но один человек не мог справиться с этим. Через девяносто секунд он исчез в темноте.

Повисло гробовое молчание. Казалось, прошла целая вечность. Вдруг все услышали из темноты голос Шеклтона: «Спускайте шлюпку».

Уайлд мгновенно отдал приказ. «Уиллса» спустили на воду, и шесть добровольцев сели в шлюпку. Они опустили весла и поплыли на голос Шеклтона. Наконец в темноте показался знакомый силуэт. «Уиллс» подошел к льдине — и вскоре все благополучно вернулись в лагерь.

Теперь о продолжении сна не могло быть и речи. Шеклтон приказал разжечь жировую печь. Затем переключил внимание на Холнесса, который страшно дрожал в насквозь промокшей одежде. Но ни у кого не оказалось запасных вещей. Чтобы Холнесс не замерз, Шеклтон приказал ему двигаться, пока одежда не высохнет. До конца ночи все по очереди ходили с ним туда-сюда. Его товарищи слышали, как трещат на бедняге замороженные вещи, как звенят осыпающиеся с него кристаллики льда. Кстати, сам Холнесс ни разу не пожаловался на мокрую одежду, зато несколько часов кряду ворчал по поводу того, что потерял в воде свой табак.

 

Глава 22

В пять утра на небе появились первые светлые блики — изнурительная ночь наконец-то закончилась. Наступило 10 апреля.

Погоду на рассвете вряд ли можно было назвать ободряющей: пасмурно и туманно, сильный шквалистый восточный ветер, порывы снега, летевшего в ледяную воду. Не просматривались ни остров Кларенс, ни Элефант. Уорсли только примерно мог оценить, что они находились севернее, приблизительно на расстоянии тридцати и сорока миль от них. Восточный ветер пригнал к их льдине массу ледяных обломков, поэтому казалось, что они снова были заперты.

Вскоре появились первые участки открытой воды, и после завтрака все было готово к отплытию. Шеклтон решил облегчить шлюпки, оставив в лагере несколько инструментов для льда и ящиков с сушеными овощами. Где-то после восьми часов льды начали расходиться, и в восемь часов десять минут Шеклтон отдал приказ спустить шлюпки на воду.

По всему морю плавали куски льда, поэтому шлюпки постоянно кренились в разные стороны, грести было крайне сложно. Но вскоре лед стал раскрываться, и примерно через час они оказались на участке открытой воды, абсолютно свободной ото льда и настолько широкой, что люди с трудом различали льдины, проплывавшие где-то вдали. Это было долгожданное зрелище после целого года ожиданий, когда они не видели вокруг себя ничего, кроме льда. Шеклтон отдал приказ всем трем судам поднять паруса.

На «Кэйрде» было две мачты: для основного и косого паруса, — а также небольшой кливер у носа. «Докер» оснащался одним рейковым парусом, а «Уиллс» имел лишь маленький основной парус и кливер. Таким образом, шлюпки оказались в разных весовых категориях, что стало очевидно, как только все подняли паруса. «Кэйрд» поймал ветер и помчался вперед, уходя влево от других лодок. Несмотря на то что «Докер» двигался чуть быстрее «Уиллса», разница была не так уж заметна, и ни одна из шлюпок не смогла поймать ветер. «Кэйрду» ничего не оставалась, кроме как снизить скорость, чтобы не уйти слишком далеко от остальных.

К середине утра шлюпки подошли к границе паковых льдов, протянувшихся вдоль кромки открытой воды длинной плотной линией, по всей вероятности, ведомой течением. Эти явно старые льды — величественные ветераны — достойно выдержали годы давления в море Уэдделла, чтобы затем расплавиться у берегов Антарктики. Их старые края были стерты водой. Они уже давно ничем не напоминали свежие и острые от недавних разломов края молодых льдин. Больше часа три шлюпки медленно огибали западный край древних льдов и где-то после одиннадцати часов обнаружили проход, по которому двинулись дальше.

Они сразу поняли, что находятся в открытом океане. Об этом моменте они страстно мечтали еще со времен жизни в Океанском лагере, но реальность очень отличалась от мечты. Как только шлюпки миновали защитный ледяной барьер, они тут же попали под удары сильного ветра, а на северо-востоке от них вовсю бушевало море. Они попытались пройти на северо-северо-восток под парусами. И тут же на них обрушились свирепые ледяные брызги, яростно хлеставшие по лицу. Леденящий ветер казался еще холоднее от недосыпания. Орд-Лис и Керр, плывшие на «Докере», ужасно страдавшие от морской болезни, скрючились на своих спальных мешках.

И все же почти никто не жаловался. Все знали, что где-то за туманами, вероятно, не более чем в двух дюжинах миль на север, была земля, и сейчас они к ней постепенно приближались. Когда пришло время обеда, Шеклтон разрешил выдать большие порции бисквитов, холодные пайки, предназначенные для санных походов, собачий пеммикан и по шесть кусочков сахара каждому.

Однако во второй половине дня ветер значительно усилился, и шлюпки стали опасно раскачиваться. Больше часа Шеклтон держался северо-восточного курса, надеясь, что суда смогут противостоять морю. Но к двум часам понял, что двигаться дальше безрассудно, и приказал всем вернуться назад, за пройденную ранее защитную линию льдов.

Шлюпки развернулись и поспешили на юг. Через несколько минут они достигли края льдов и двинулись дальше на запад, в поисках большой льдины. Самой крупной глыбой, найденной ими, стала та, которую Уорсли назвал «льдина-айсберг»: толстая масса сжатого давлением темно-голубого льда площадью около тридцати пяти ярдов в некоторых местах поднималась над водой на целых пятнадцать футов. Она дрейфовала в одиночестве, отдельно от основной линии льдов, и, по всей видимости, уже долго была на плаву. Море искромсало ее края, оставив свои отметины в виде свисающей кромки рыхлого льда.

Шеклтон прекрасно помнил о предыдущей бессонной ночи, чтобы снова пойти на такой же риск. На этот раз всем придется провести ночь в шлюпках. Остановившись у льдины-айсберга, они вогнали весла в лед. Затем привязали их веревками к бортам шлюпок и стали ждать наступления темноты.

Однако через несколько минут ветер сменился на северо-восточный, и на море началось волнение. Шлюпки стали сильно ударяться друг о друга и в любую минуту могли вырвать изо льда весла, к которым были привязаны. Ветер бесновался над поверхностью айсберга, сдувая с его вершины снег и бросая ледяные комья прямо в лицо людям. После получаса таких страданий у Шеклтона не осталось выбора. Если они хотели выспаться — а им это было крайне необходимо, — альтернативы привычному варианту не было. И тогда он нехотя отдал приказ разбить лагерь на льдине.

Шлюпки немного проплыли вдоль льдины-айсберга, и примерно половина команды выбралась на лед. Им тут же стали передавать припасы и оборудование. Затем пришла очередь заняться шлюпками. Рыхлый по краям лед поднимался из воды на пять футов и был опасен. Поэтому шлюпки приходилось ставить почти вертикально и затаскивать на льдину с безопасного расстояния от ее края.

«Уиллс» был первым, и его подняли без приключений. Поднять «Докер» оказалось сложнее. Когда его втянули приблизительно наполовину, рыхлый лед надломился, и Билл Стивенсон, один из кочегаров, упал в ледяную воду. Шесть человек тут же бросились к нему и вытащили беднягу на поверхность. «Кэйрд» был последним, на этот раз рыхлый лед снова сломался. К счастью, Шеклтон, Уайлд и Херли успели ухватиться за борт шлюпки. К тому времени, когда все шлюпки успешно подняли, было уже три тридцать, и все находились на грани изнеможения. Они почти не спали в течение последних тридцати шести часов. Их руки, не привыкшие к гребле, покрылись мозолями и уже были немного отморожены. Одежда промокла от брызг, то и дело попадавших в шлюпки, а спальные мешки вообще вымокли насквозь.

Но сейчас был важен лишь сон. Поужинав холодным собачьим пеммиканом, молоком и двумя кусочками сахара, они полностью одетыми забрались в свои спальные мешки. Несколько человек, перед тем как уснуть, потратили последние силы на то, чтобы быстро описать события дня в дневниках. Уорсли написал: «По моим расчетам мы сегодня прошли [на северо-запад] десять миль, и течение должно помочь нам продвинуться на запад, прежде чем нас унесет этот сильный восточный бриз». А Херли в своем дневнике выразил мысль, которая посещала почти всех: «…молюсь Богу, чтобы эта льдина не раскололась нынешней ночью».

К сожалению, их мольбы не были услышаны — еще задолго до рассвета они поняли, что происходит неладное. С рассветом их взорам предстала ужасающая картина.

За ночь ветер усилился почти до бури, а откуда-то с северо-востока в их сторону принесло огромное количество льда. И сейчас эти громадные глыбы окружали людей — во всех направлениях до самого горизонта. Куски айсбергов и сломанные льдины десятков тысяч самых разных форм покрывали всю поверхность воды. А на северо-западе от одного края горизонта до другого бушевали огромные тридцатифутовые волны, неумолимо напиравшие на толщу паковых льдов. Вода захлестывала льды, и на этих беспощадных волнах льдина-айсберг, приютившая людей, поднималась на головокружительную высоту, а затем падала вниз так низко, что не было видно горизонта. Воздух наполнился жутковатым ревом, в котором смешались все звуки: визг ветра, хрипы волн, закручивающих льды, и беспрестанный грохот перемалываемого льда.

Из-за своего размера айсберг плыл медленнее, чем остальные льды, которые свирепо бросались на него и ударяли со всех сторон, в то время как волны подмывали его края. Иногда то с одной, то с другой стороны от него отваливались куски льда, а некоторые из них просто отрывало ударами соседних льдин. С каждым ударом айсберг начинал лихорадочно дрожать.

Именно этого Шеклтон так боялся, когда началось движение паковых льдов еще там, в лагере Терпения. Айсберг трещал под ними и мог расколоться или перевернуться в любой момент. Но и сесть в шлюпки было сумасшествием: их разбило бы в мелкие щепки за полторы минуты.

Вся картина была ужасающей. Складывалось впечатление конца света. Люди стояли в напряжении, зная, что в следующее мгновение могут оказаться в море, где их раздавит, или они утонут, или будут барахтаться в ледяной воде, пока последняя искорка жизни не погаснет в их телах. И все же величие зрелища завораживало их.

Наблюдая за происходящим, они пытались описать свои чувства, но не могли найти подходящих слов. В голове Маклина вертелись строки из «Смерти Артура» Теннисона: «…таких чудес… я не видал и не увижу впредь, хотя б прожить три жизни довелось мне, не одну…»

Шеклтон поднялся на ледяной холм высотой примерно двенадцать футов с одной стороны айсберга. Оттуда он увидел только бескрайние льды. Лишь иногда где-то вдалеке просматривалась черная линия или небольшой темный участок свободной ото льда воды. Единственной надеждой команды было то, что один из таких участков появится поближе к ним и окружит айсберг, чтобы они смогли выбраться. Но открытая вода то и дело, приближаясь на небольшое расстояние, вдруг уходила в ту или иную сторону, а затем и вовсе исчезала, когда смыкались льды. Они ждали, время шло — часы показывали восемь, девять, десять… С самого рассвета шлюпки были наготове, припасы и оборудование лежали неподалеку, в любой момент готовые к погрузке.

Все смотрели на Шеклтона, стоявшего на холме. Снизу непокорная линия его подбородка выделялась еще сильнее, но по темным кругам вокруг глаз было видно, как он переживает. Иногда он кричал, чтобы все приготовились — появлялся шанс. Все тут же кидались к шлюпкам и ждали, но спустя какое-то время Шеклтон мрачно качал головой. Шанса больше не было.

Пока они ждали, айсберг постепенно разрушался. Поздним утром из-за сильного удара волны от него откололся двадцатифутовый кусок, соскользнувший в воду и частично оставшийся на поверхности. Этот ледяной шельф усиливал давление на айсберг, не давая ему возможности естественно держаться на волнах. Возникла большая вероятность, что айсберг расколется горизонтально, и его вершина просто сползет в воду.

Наступил полдень. Айсберг уменьшался на глазах, но льды не отступали. Волнение усилилось. Всем раздали походные пайки, и теперь люди, разделившись на небольшие группки, тихо разговаривали. Что будет, если с наступлением темноты лед так и останется плотным? Ходили разговоры, что айсберг не протянет до следующего утра. И тогда они окажутся в море прямо посреди ночи.

Они даже пытались отпускать шуточки по этому поводу, из последних сил стараясь не сдаваться или просто не думать об этом. Гринстрит открыл дневник и попробовал описать ситуацию: «…очень тревожное время, потому что наша льдина сильно качается из-за того, что…» Здесь запись обрывалась прямо на середине предложения. Не было ничего хорошего; он не мог продолжать думать об этом.

Незадолго до двух часов, когда впереди оставалось лишь три часа дневного света, все погрузились в траурное молчание. Разводье за разводьем возникали вдали, но все это было слишком далеко и не могло помочь. Все смотрели на Шеклтона, который следил еще за одним разводьем, приближавшимся с севера, но никто уже не верил, что оно даст им шанс.

Раздался взволнованный крик. Бассейн открытой воды внезапно появился с противоположной стороны айсберга. Они обернулись и изумленно уставились на него. Измученные ожиданием люди не могли поверить своим глазам. Лед волшебным образом уплывал, как будто на него действовала какая-то невидимая сила. Пока они зачарованно смотрели, на поверхности воды появились небольшие водовороты и воронки. Странное течение, поднявшееся, по всей видимости, из глубин, столкнулось с нижней частью айсберга и отклонило его, благодаря чему появилась открытая вода. Все начали неистово прыгать, дикими движениями указывая друг другу на этот бассейн темной воды, расходившейся от айсберга.

«Спустить шлюпки! — закричал Шеклтон, сбегая со своего холма. — Забрасывайте припасы как придется». Дрожащими от волнения руками люди схватились за борта шлюпок, стараясь как можно быстрее подтащить их к краю айсберга. Поверхность воды находилась всего в пяти футах под ними, поэтому они просто сталкивали шлюпки со льда на воду. Часть экипажа забралась в них, остальные быстро передавали им вещи. В это время соседняя льдина внезапно поднялась и чуть не рухнула сверху на «Докера». Но его вовремя успели оттащить, и уже через пять минут шлюпки отплыли.

Они гребли к центру этого бассейна, откуда был виден еще один участок открытой воды, возникший за небольшим перешейком из осколков льда. Шлюпки осторожно лавировали между ними, как вдруг лед необъяснимым образом начал расступаться, создавая вокруг них внушительное свободное пространство.

До сих пор пунктом их назначения был один из островов — либо Кларенс, либо Элефант — в зависимости от того, куда они сумели бы быстрее доплыть. Самое логичное решение, поскольку это были два ближайших участка суши. Когда они садились в шлюпки у лагеря Терпения, остров Кларенс находился всего лишь в тридцати девяти милях почти ровно на север. По данным Уорсли, плывя на северо-запад, они сократили дистанцию до двадцати пяти миль на северо-северо-восток. Но последние замеры делали два дня назад, и, похоже, за это время сильные северо-восточные ветра значительно отогнали их на запад.

Более того, открытая вода сейчас была в основном на юго-западе, по направлению к острову Короля Георга, находившемуся на расстоянии восьмидесяти с лишним миль. Шеклтон тут же принял решение: они оставят попытки доплыть до островов Кларенс или Элефант, и вместо этого — благодаря попутному ветру — воспользуются шансом добраться до острова Короля Георга.

В любом случае это было самое предпочтительное место. Острова Кларенс и Элефант находились в отдалении, и, насколько было известно Шеклтону, к ним никогда никто не подплывал. Но от острова Короля Георга за несколько небольших морских переходов от одного острова к другому, самый длительный из которых занял бы всего девятнадцать миль, они могли добраться до острова Десепшен. Там застывшая в свое время вулканическая лава образовала отличную гавань, и в это место часто заплывали китобои. Считалось, что на острове Десепшен есть тайник с едой для тех, кто потерпел крушение. Но самое главное — там была небольшая простенькая часовня, построенная китобоями. Даже если бы к острову не причалил ни один корабль, Шеклтон рассчитывал разобрать церковь и использовать ее древесину для постройки достаточно большой шлюпки, которая сможет вместить их всех.

Во второй половине дня они плыли на юго-запад. Около половины четвертого Шеклтон дал сигнал поднять паруса, и почти тут же неравенство сил трех шлюпок снова стало очевидным. «Кэйрд» ловко рассекал воду, за ним шел «Докер», а «Уиллс» плелся сзади, все сильнее отставая от остальных. Спустя какое-то время Шеклтон подвел «Кэйрда» под ледяное укрытие и крикнул Уорсли, чтобы тот вернулся за «Уиллсом». «Докеру» потребовалось около часа, чтобы проплыть против ветра, взять «Уиллса» на буксир и вернуться к «Кэйрду».

К тому времени, как все три шлюпки воссоединились, начало заметно темнеть. Шеклтон боялся, что в темноте они столкнутся со льдами. На всех шлюпках убрали паруса и взялись за весла. В последних лучах света нашли казавшуюся крепкой льдину и подплыли близко к ней. Но этой ночью они не стали разбивать лагерь — Шеклтон считал, что больше никогда не стоит этого делать. Они выучили урок, преподанный им дважды, и не хотели повторять прошлые ошибки. Единственным человеком, выбравшимся на льдину, был Грин, перетащивший с собой жировую печь и припасы. Он приготовил тюленью похлебку и подогрел молоко. Все ели, сидя в шлюпках.

Закончив, решили немедленно отплывать. Быстро подготовили шлюпки и выстроили их в ряд. «Докер» пошел первым. Они очень медленно двигались на юго-запад. Решили грести посменно, по два человека. Остальные члены экипажа выполняли функции дозорных. Сидя на носу шлюпки, каждый дозорный наблюдал за краем льдов, стараясь удержать свое судно за этой защитной линией. Кроме того, он внимательно следил за тем, чтобы не врезаться в айсберги и крупные льдины. Пошел снег: большие влажные снежные хлопья налипали на все поверхности, но тут же таяли. Из-за снега дозорным приходилось еще сильнее напрягать глаза, чтобы увидеть в темноте движение льдов.

Смены на веслах длились недолго, люди сменялись очень часто. Это был единственный способ согреться. Любой, кто не стоял на веслах, вместе с дозорными делал все возможное, чтобы кровь продолжала течь в жилах. Не было и речи о том, чтобы уснуть, поскольку лечь было негде. Дно каждой шлюпки было завалено вещами, места едва хватало для ног. На носу много места занимали спальные мешки и палатки, а две банки, на которых сидели гребцы, должны были оставаться свободными. Поэтому тем, кто был не занят, приходилось сидеть на маленьком пятачке в центре шлюпки, прижавшись друг к другу, чтобы сохранять тепло.

Внезапные всплески воды, звучавшие вокруг всю ночь, больше всего напоминали звук парового клапана под действием сильного давления и говорили о присутствии китов. Именно они больше всего тревожили людей в течение этой долгой темной ночи. Поднимаясь на поверхность за очередным глотком воздуха, киты могли отбросить в сторону или вообще перевернуть любую большую льдину. К тому же способность китов отличать нижнюю часть льдин от белого дна шлюпок вызывала большие сомнения.

Около трех часов ночи все оцепенели от истерического крика Хадсона. «Свет! Свет!» — показывал он на северо-запад. Все вскочили с мест и впились взглядами туда, куда показывал Хадсон. Радость длилась всего лишь одно короткое жестокое мгновение — люди быстро пришли в себя, осознав абсурдность такого предположения. Все вернулись на свои места, проклиная Хадсона за то, что напрасно подал им надежду. Но Хадсон настаивал, что видел свет, и еще несколько минут обиженно ворчал себе под нос, поскольку никто ему не поверил.

К пяти часам 12 апреля небо начало светлеть. Вскоре рассвет озарил своим сияющим великолепием весь горизонт. Солнце постепенно взбиралось вверх по безоблачному небу. Казалось, один только этот вид менял все их взгляды на происходящее. Они подплыли к большой льдине, и Грин снова вышел на нее, чтобы приготовить похлебку и горячее молоко. После завтрака все продолжили двигаться на юго-запад, подняв паруса. Условия были отличными: шлюпки шли по широким разводьям, охраняемым линией льдов, на которых лежали сотни тюленей.

Около половины одиннадцатого Уорсли достал свой секстант. Держась за мачту «Докера», он сделал тщательные замеры — впервые с тех пор, как команда покинула лагерь Терпения. В полдень он снова повторил операцию. Все с нетерпением ожидали результатов. Пока Уорсли на «Докере» производил нужные расчеты, путешественники на трех шлюпках томились в беспокойном ожидании. Они видели выражение его лица, когда он замерял две линии, показывающие их местоположение. Ему потребовалось больше времени, чем обычно, и выглядел он при этом весьма озадаченным. Люди волновались все сильнее, но Уорсли упрямо снова и снова перепроверял свои расчеты. Наконец он еще раз пробежал взглядом по цифрам и поднял голову. Шеклтон на «Кэйрде» приблизился к «Докеру», и Уорсли показал ему нынешнее положение команды — 62°15′ южной широты, 53°7′ западной долготы.

Они были в ста двадцати четырех милях от острова Короля Георга, находившегося на востоке, и в шестьдесят одной миле от острова Кларенс, лежавшего на юго-востоке, — то есть на двадцать две мили дальше от земли, чем когда три дня назад отплыли из лагеря Терпения!

 

Глава 23

Люди постоянно плыли на запад, подгоняемые сильными восточными ветрами и все-таки двигались в противоположном направлении. Они оказались на двадцать миль восточнее того места, откуда стартовали, и на пятьдесят миль восточнее той точки, в которой, как им казалось, находятся. Эти новости настолько ошеломили всех, что некоторые просто отказывались верить услышанному. Так не могло быть. Уорсли ошибся. Но нет. Вскоре он сделал замеры в третий раз — и стало ясно, что остров Жуанвиль, который они видели две недели назад, сейчас находился в восьмидесяти милях от них.

Они попали в какое-то неизвестное и непонятное течение — настолько мощное, что оно смогло снова затащить их назад, в пасть бури.

Чтобы добраться до острова Короля Георга, им следовало плыть против течения, поэтому Шеклтон в третий раз объявил о смене пункта назначения. На этот раз им стал залив Надежды, находившийся в ста тридцати милях от них на оконечности Антарктического полуострова, за островом Жуанвиль. Шлюпки стали продвигаться на юг. Уставшие и обескураженные, потерявшие надежду на скорую встречу с землей, люди сидели на своих местах в скорбном молчании.

Позже днем ветер с северо-северо-запада усилился, и шлюпки столкнулись с обломками льдов, что Шеклтон счел опасным в условиях темноты. Он отдал приказ сменить курс. Уорсли настаивал на том, чтобы они продолжили плыть на веслах, но Шеклтон отказался. Они попытались найти льдину, к которой смогли бы привязать шлюпки на ночь. Но поблизости не оказалось даже достаточно крупного куска льда, чтобы высадить туда Грина с его печью. Самое лучшее, что они нашли, — небольшая льдина, к которой сначала подошел «Докер», затем «Уиллс» и наконец «Кэйрд». Даже просто подплыть было трудно из-за волнения моря, побрасывавшего и шлюпки, и льдину. Прошло около часа до того момента, когда работа была окончена.

На каждую шлюпку натянули палаточный тент и с неимоверными усилиями растопили маленькие примусовые печи, чтобы разогреть молоко. Они сделали его обжигающе горячим, выпили и забрались под сотрясавшуюся от порывов ветра ткань. Увы, наслаждаться роскошью тепла довелось недолго, потому что возникла новая угроза. Большие куски льда начали дрейфовать вокруг их льдины с подветренной стороны, именно там, где были закреплены шлюпки.

Тент, укрывавший шлюпки, отбросили в сторону. Вооружившись веслами и багром, люди разместились по краям шлюпок и начали отталкивать приближающиеся куски льда, чтобы во время волнения те не ударились о борт судна. Эта борьба, возможно, продолжалась бы всю ночь. Но около девяти часов буквально за несколько минут ветер внезапно сменился на юго-западный. Оказавшись на наветренной стороне, льдина больше не могла защитить их; шлюпки неумолимо несло на ее острые края. Шеклтон крикнул, что надо уходить, и гребцы бросились занимать свои места. Все произошло так быстро, и ветер бушевал с такой силой, что не хватило времени даже отвязать трос «Докера», которым он был прикреплен к льдине, поэтому пришлось его отрезать. Люди гребли с отчаянием безумцев до тех пор, пока не отошли от льдины на безопасное расстояние.

Снова пошел густой мокрый снег. Температура начала снижаться из-за ветра, дувшего со стороны полюса. Вскоре поверхность моря буквально на глазах стала замерзать и трансформировалась в резиноподобную массу, которая позже превратилась в блинчатый лед.

Шеклтон приказал «Докеру» идти первым. «Кэйрд» должен был следовать за ним, а «Уиллс» — замыкать цепочку. К десяти часам им удалось выстроиться в такой последовательности.

И снова, уже вторую ночь подряд, измученные люди не спали. Некоторые пытались согреться, прижимаясь друг к другу, и хоть ненадолго уснуть. Но было невыносимо холодно. Термометры Хасси лежали где-то далеко, поэтому точные замеры он сделать не мог, но Шеклтон предполагал, что было около четырех градусов ниже нуля. Они даже слышали, как замерзает вода, превращающаяся в лед прямо у них на глазах. Это сопровождалось легким хрустом. Свежий лед на все лады скрипел и шипел, поднимаясь на волнах и тут же покрываясь падавшим снегом.

Одежда путешественников, промокшая от брызг и снега, буквально сразу дубела на морозе. К тому же она была невероятно изношенной и залоснившейся от естественных выделений человеческих тел за шесть месяцев постоянного ношения. Если человек двигался, пусть даже немного, его кожа тут же соприкасалась с твердой заледеневшей одеждой. Все пытались сидеть, не шевелясь, но это было невозможно. Усталость, недостаток еды, напряжение и тревога ослабили их настолько, что чем неподвижнее они старались сидеть, тем больше дрожали. Собственная дрожь не давала людям уснуть. Лучше было грести. Шеклтон сомневался, что все благополучно переживут эту ночь.

Уорсли, казалось, уже раз сто спросили, который час. Каждый раз он запускал руку под рубашку и доставал хронометр, который носил на шее, прикрепив к веревке, и согревал теплом своего тела, чтобы не заморозить. Поднося его близко к лицу, он пытался рассмотреть стрелки в тусклом сиянии луны, проникавшем сквозь тонкие снежные облака. Это стало чем-то вроде страшной игры — кто продержится дольше, не спросив, который час. Когда, наконец, кто-то не выдерживал, все тут же поднимали голову в ожидании ответа Уорсли.

Но рассвет все же наступил. На каждом лице отчетливо отпечатались мучения прошедшей ночи. Белые, будто высушенные щеки; глаза, красные от соленых брызг и от того, что удалось поспать лишь один раз за последние четыре дня. На спутанные бороды падал снег, мгновенно замерзая в виде бесформенной белой массы. Шеклтон вглядывался в лица своих людей в поисках ответа на вопрос, беспокоивший его больше всего. Как долго они еще выдержат? Но он не находил ответа. Некоторые, казалось, были уже на грани, а на лицах других читалась твердая решимость выдержать все. По крайней мере они все пережили эту ночь.

Вскоре после рассвета ветер сменился на юго-восточный, и заметно посвежело. Шеклтон крикнул Уорсли, чтобы тот подвел «Докера» к «Кэйрду». После небольшого совещания они объявили о смене места назначения в четвертый раз. Появился юго-восточный ветер — значит, они снова попробуют добраться до острова Элефант, который находился сейчас в ста милях на северо-запад от них, и будут молиться Богу, чтобы ветер не менялся значительно до тех пор, пока они туда не доберутся.

После перераспределения припасов, рассчитанного на то, чтобы «Уиллс» стал легче, все шлюпки подняли паруса и выстроились в ряд. Первым шел «Кэйрд». Перегнувшись за борт, люди отталкивали куски льда, чтобы было легче плыть. Несмотря на это, не обошлось без столкновений, и борт «Кэйрда» слегка проломился от удара одной особенно большой льдины. К счастью, дыра была выше уровня воды, но Шеклтон все же приказал убрать паруса, чтобы избежать дальнейших повреждений.

Примусовые печи снова зажгли, чтобы приготовить еще немного горячего молока. Кроме того, Шеклтон разрешил людям есть все, что они хотят, чтобы повысить сопротивляемость холоду и восполнить недостаток сна. Но ободряюще это прозвучало не для всех, поскольку некоторые страдали еще и от морской болезни. Хуже всего приходилось Орд-Лису, по крайней мере он больше всех жаловался. Но ему никто не сочувствовал. С тех пор как они пересели в шлюпки, Орд-Лис работал меньше остальных. Часто, когда подходила его очередь грести, он умолял Уорсли отпустить его, ссылаясь на то, что ему плохо, или на то, что он не умеет хорошо это делать. Уорсли было трудно оставаться суровым, а желающих грести, чтобы согреться, и так было предостаточно. Поэтому Орд-Лису часто разрешали пропустить свою очередь. В тех редких случаях, когда его стыдили и заставляли грести, он демонстрировал полную неспособность справиться с веслами — и его быстро освобождали. Несколько раз, садясь грести перед Керром, он слегка сбивался с ритма. Благодаря этому, отклоняясь назад после каждого гребка, он ударялся спиной о пальцы Керра. Проклятия, угрозы — ничто не могло на него повлиять. Казалось, он просто не слышит. В конце концов Керр просил Уорсли заменить Орд-Лиса.

Когда Шеклтон разрешил без ограничений есть любые имеющиеся продукты, все на «Докере» дразнили Орд-Лиса. Каждый хотел убедиться в том, что Орд-Лис видит, как они наедаются, чтобы ему от этого стало еще хуже.

К одиннадцати часам потрескавшийся лед начал истончаться. Но, несмотря на это, шлюпкам все еще приходилось преодолевать большие участки замерзшей в очередной раз снежной каши. В это же время команда наблюдала за тем, как на блинчатый лед выбросило тысячи мертвых рыбок длиной около семи дюймов, которые, по всей видимости, погибли из-за холодного течения. С неба на лед спускались глупыши и снежные буревестники, чтобы съесть нежданную добычу.

Все это время ветер усиливался. Ближе к полудню он почти превратился в бурю и очень быстро помог шлюпкам развить невиданную скорость.

Незадолго до полудня их вынесло изо льдов в открытое море.

Перемены происходили с невероятной быстротой. До этого удары волн, накатывавших с северо-запада, смягчались льдами. Но теперь преград не существовало, и волны подхватывали шлюпки с неукротимой яростью. Тем не менее приходилось держать курс прямо на них, и спустя несколько минут шлюпки уже подбрасывало на волнах. Картина разбушевавшейся стихии открывалась взглядам по меньшей мере на четверть мили вперед. На самых вершинах волн, куда забрасывало шлюпки, ветер взвизгивал, завывал, обдавал их легкими моросящими брызгами. Затем шлюпки уносило вниз. Они опускались медленно, но по очень крутой траектории, готовясь к столкновению со следующей волной. И этот цикл повторялся снова и снова. Вскоре льды совсем исчезли из поля зрения. А шлюпки безостановочно продолжало швырять на гигантских волнах.

Они будто окунулись в бесконечность, оказавшись на пустынном и враждебном просторе океана. Шеклтон вспомнил строки из Кольриджа:

Как плачевно они выглядели: три шлюпки с людьми, которые раньше были грандиозной экспедицией, а теперь превратились в команду из двадцати восьми человек в отчаянном, почти нелепом положении, из последних сил боровшихся за выживание. Но на этот раз пути назад уже не было, и они об этом знали.

Все мертвой хваткой вцепились в края шлюпок. Несмотря на то что они отлично продвигались, прогресс давался нелегко. Из «Докера» и «Уиллса» постоянно приходилось вычерпывать воду. Все сидели лицом к корме, прямо навстречу порывам ветра, но это было едва ли лучше, чем смотреть вперед и попадать под жалящие брызги воды.

Во второй половине дня ветер усилился, поэтому Шеклтон приказал подтянуть паруса, уменьшив их площадь. Так они шли, пока не стемнело. На закате Уорсли подвел «Докера» к «Кэйрду» и попытался убедить Шеклтона двигаться дальше, но тот наотрез отказался, ведь даже днем шлюпкам было тяжело держаться вместе, а ночью это будет просто невозможно. Предложение Уорсли привязать шлюпки на ночь друг к другу и грести в таком положении тоже не вызвало одобрения.

Шеклтон был убежден, что в целях безопасности они должны держаться вместе. Благополучное продвижение «Кэйрда» и «Уиллса» прямо зависело от навигаторских способностей Уорсли, и Шеклтон осознавал, что за «Уиллсом» постоянно нужно присматривать. Не только потому, что это была наименее приспособленная к такому путешествию шлюпка, но и потому, что командовавший ею Хадсон из-за постоянного напряжения начал ослабевать как физически, так и морально. Шеклтон был уверен, что, отстав от остальных, «Уиллс» непременно сразу же затеряется.

Он решил, что все три шлюпки проведут ночь дрейфуя, и потому приказал «Докеру» стать на якорь. Затем «Кэйрда» привязали к корме «Докера», после чего таким же образом закрепили «Уиллса». Окоченевшими пальцами Уорсли, Гринстрит и Маклеод крепко связали три весла, протянув поверх них кусок ткани. Эту конструкцию привязали к длинному тросу и закрепили вдоль бортов шлюпок. Когда все было готово, люди снова заняли свои места, чтобы дождаться утра.

У них еще не было ночи хуже этой. Тьма сгущалась, ветер усиливался, температура падала. Сделать замеры по-прежнему не представлялось возможным, но сейчас, вероятно, было около восьми градусов мороза. Царил ужасный холод, брызги волн, ударявшихся о борта шлюпок, замерзали прямо в воздухе, на лету. Задолго до наступления темноты стало ясно, что якорь не удержит их при таком ветре. Волны то и дело подбрасывали шлюпки то вверх, то вниз, атакуя мощными ударами их борта. Люди, вещи, шлюпки — все сначала промокало, а затем замерзало. Большинство пыталось укрыться под парусиной палаток, но безжалостный ветер проникал и туда.

В носовой части «Кэйрда» выделили место, где сразу четыре человека могли греться в куче спальных мешков, и люди по очереди менялись местами, тщетно пытаясь там поспать. На «Докере» хватало места лишь на то, чтобы сидеть прямо, прижавшись друг к другу, причем ноги людей были зажаты ящиками. В шлюпку постоянно проникала вода. Войлочные сапоги насквозь пропитались ледяной влагой. Чтобы ноги не окоченели, приходилось постоянно шевелить пальцами. Боль в ногах была отрадным признаком, потому что ее отсутствие означало бы, что началось обморожение. Из последних сил им приходилось сосредотачиваться и заставлять себя продолжать шевелить пальцами — ведь остановиться было так ужасающе легко и заманчиво.

Время тянулось мучительно долго, страдания людей усиливались с каждой минутой, и экипаж «Докера» отбивался единственным до смешного жалким оружием — проклятиями. Они проклинали все, что можно: море, шлюпки, брызги, холод, ветер, иногда друг друга. В их проклятиях звучала мольба, будто бы они молили об избавлении от страданий, которые становились совсем невыносимыми из-за воды и мороза. Больше всего они проклинали Орд-Лиса, который оказался обладателем единственной штормовки и ни за что не желал ни с кем ею делиться. Более того, отпихнув Мэрстона, он протиснулся в самое удобное место и занял там надежную оборону, открыто игнорируя сыпавшиеся на него ругательства возмущенных товарищей. Наконец Мэрстон сдался и перебрался на корму, приютившись у румпеля рядом с Уорсли. Какое-то время был слышен лишь стон ветра в снастях. Затем, чтобы дать выход эмоциям, Мэрстон начал петь. Он спел одну песню, помолчал немного, затем затянул другую. Усталым высоким голосом он повторял тоскливый припев:

Всю ночь путешественники мучились от постоянного желания мочиться. Конечно, главной причиной был холод, но оба врача считали, что ситуация усугублялась и другим фактором: люди все время были промокшими, поэтому их кожа интенсивно поглощала воду. Тем не менее, какой бы ни была причина, всем по несколько раз за ночь приходилось покидать относительно комфортное укрытие из парусины и пробираться к подветренной стороне шлюпки. К тому же у многих началась диарея из-за того, что приходилось постоянно есть сырой пеммикан, поэтому им приходилось внезапно подскакивать, бежать к бортику и, держась за канаты, сидеть на холодном планшире. При этом их неизбежно окатывало снизу ледяной водой.

Хуже всего сейчас было на «Уиллсе». Вода, проникавшая в него, иногда поднималась до коленей. Маленький моряк Уолли Хоу испытывал настоящий ужас — он боялся, что косатка может перевернуть их шлюпку вверх дном. Кочегар Стивенсон то и дело плакал, закрывая лицо руками. Блэкборо, настоявший на том, чтобы носить кожаные сапоги, оставив войлочные «про запас» на будущее, через несколько часов совсем перестал чувствовать ступни. А у Хадсона, простоявшего у руля почти семьдесят два часа без перерыва, развилась сильная боль в левой ягодице, которая с каждым часом только усиливалась, потому что часть мягких тканей начала опухать. Все чаще из-за боли Хадсону приходилось сидеть боком, поэтому малейшее покачивание шлюпки оборачивалось для него ужасным мучением. Помимо этого у него были серьезно отморожены руки.

Крепкий трос, связывавший «Уиллса» с «Кэйрдом», каждый раз опускался в воду и снова поднимался вверх, на ледяной воздух. Спустя какое-то время на нем образовалась толстая корка льда. Жизнь восьми человек экипажа «Уиллса» зависела от прочности этого троса. Если он разорвется, что было очень вероятно, «Уиллс» тут же окажется во власти моря и погибнет задолго до того, как команда успеет сбить лед с паруса и поднять его.

Шлюпки все больше тяжелели от намерзавшего на них льда, но «Уиллс» страдал сильнее других. Попадавшая в него вода насквозь пропитывала спальные мешки в носовой части, и они тут же начинали покрываться льдом. С каждым погружением в воду носовая часть шлюпки все сильнее обрастала новыми слоями льда, которые тянули ее вниз, изменяя центр тяжести. Поэтому каждые полчаса и даже чаще приходилось посылать вперед человека, чтобы сбить лед, пока шлюпка из-за него не пошла ко дну.

Последним из мучений была жажда. Они так быстро и неожиданно покинули зону паковых льдов, что совсем не успели взять с собой запас льда, который можно было растопить и превратить в воду. С прошлого утра им нечего было пить, и жажда лишь усиливалась. Рты пересохли, полуобмороженные губы начали опухать и трескаться. Некоторые, пытаясь есть, не могли глотать, а из-за голода усиливалась морская болезнь.

 

Глава 24

К трем часам ночи ветер начал затихать, а к пяти утра превратился в легкий бриз. Море стало постепенно успокаиваться.

Небо прояснилось, и солнце засияло незабываемым блеском, поднимаясь все выше в розовом тумане, который вскоре растворился в пылающем золоте.

Это был больше чем просто восход солнца. Казалось, он наполнил души измученных людей светом, вдохнул в них жизнь. Все завороженно смотрели, как отступает тьма, как под действием солнечного света исчезают темные дикие несчастья ночи, которая наконец была позади.

Когда солнце поднялось еще выше, по правому борту все заметили вершины острова Кларенс, а чуть позже и Элефант — землю обетованную, которая находилась сейчас не более чем в тридцати милях. Радуясь этому долгожданному моменту, Шеклтон поблагодарил Уорсли за отличную навигацию. Сильно замерзший Уорсли отвернулся, пытаясь скрыть гордость.

Они смогут достичь земли до наступления ночи, если не будут терять времени. Шеклтон тут же отдал приказ продолжать путь. Но это было не так легко. С наступлением рассвета проявились ужасные последствия ночи. На многих лицах появились уродливые белые круги — результат обморожения. Почти все покрылись нарывами из-за соленой воды, которые, лопаясь, выделяли серую, похожую на творог массу. Макелрой с «Уиллса» окрикнул Шеклтона и доложил, что ступни Блэкборо, скорее всего, окончательно отморожены и отмирают, потому что он так и не смог восстановить в них кровообращение. Да и сам Шеклтон выглядел изможденным. Его голос, который всегда был громким и ясным, теперь охрип от изнеможения. На «Докере» и «Уиллсе» было очень много льда, как снаружи, так и внутри. На то, чтобы отодрать его и подготовить шлюпки к отплытию, потребовалось больше часа.

Когда пришло время поднимать якорь, Читэм и Холнесс перегнулись через борт «Докера», пытаясь замерзшими пальцами, которыми едва могли двигать, развязать ледяной узел.

В этот момент «Докер» поднялся на волне, а затем резко устремился вниз. Холнесс не успел поднять голову, и ему морским якорем выбило два зуба. Из глаз невольно хлынули слезы, которые, стекая на бороду, мгновенно превращались в ледяные капли. Читэм и Холнесс так и не смогли отвязать якорь. Пришлось разрезать трос и поднять его на борт вместе с якорем и намерзшим на нем льдом.

Весла тоже примерзли к бортам, и их пришлось отдирать. Попытались сбить с весел ледяную корку, но два из них все еще оставались очень скользкими, а потому просто выскользнули из уключин и упали за борт. К счастью, «Кэйрду» удалось отыскать одно весло, но второе все-таки унесло в открытое море.

Наконец к семи часам шлюпки были готовы. На завтрак выдали орехи и печенье, но мало кто мог есть — жажда стала просто невыносимой. Шеклтон предложил жевать сырое тюленье мясо, чтобы попробовать глотать кровь. Всем быстро раздали небольшие кусочки замороженного мяса. Спустя несколько минут жевания и высасывания кровяного сока люди смогли глотать и набросились на еду с такой жадностью, что Шеклтон понял: такими темпами припасы очень скоро закончатся. Поэтому он приказал выдавать сырое мясо только в случае, если для кого-то жажда станет совершенно невыносимой.

Они подняли паруса, и в то же время работали веслами, двигаясь к западной оконечности острова Элефант, чтобы компенсировать занос из-за юго-западного ветра.

На «Докере» Маклин и Гринстрит сняли обувь и поняли, что ноги отморожены, причем у Гринстрита гораздо сильнее, чем у Маклина. Как ни странно, Орд-Лис сам предложил разогреть с помощью массажа ноги Гринстрита. Он долго их разминал, затем расстегнул рубашку и приложил полуотмерзшие ноги Гринстрита к своей теплой голой груди. Спустя какое-то время Гринстрит почувствовал боль: кровь снова прилила к сосудам.

Они гребли час за часом, очертания острова Элефант становились все четче. К полудню прошли почти половину расстояния, а в час тридцать находились менее чем в пятнадцати милях от заветной цели. Они не спали почти восемьдесят часов и были ужасно истощены. Казалось, из людей уходит жизнь. Но уверенность в том, что они будут на земле еще до наступления темноты, придавала сил. Сейчас они могли или плыть, или погибнуть, и потому, несмотря на тошнотворную жажду, изо всех сил налегали на весла.

К двум часам дня прямо по курсу показались величественные заснеженные пики острова Элефант высотой около трех с половиной тысяч футов, находившиеся не более чем в десяти милях от них. Однако спустя час они по-прежнему оставались на том же расстоянии от острова, не приближаясь и не отдаляясь. Они гребли изо всех сил, но стояли на месте. Сам собой напрашивался вывод: вероятнее всего, они попали в сильное течение, уносившее их от берега. Подул северный ветер, поэтому пришлось убрать паруса.

Шеклтон с каждой минутой все больше волновался о том, как доставить людей на берег. Поэтому он приказал связать шлюпки, выстроив их цепью — одну за другой во главе с «Докером». Ему казалось, что это поможет увеличить скорость. Но его надежды не оправдались. Около четырех часов дня ветер снова сменился на западный. Они тут же взялись за весла и подняли паруса, пытаясь поймать его. Но «Уиллсу» это было не под силу, поэтому «Кэйрду» пришлось взять его на буксир. И все равно они практически не продвигались против течения.

К пяти часам вечера ветер ослабел. В сгущавшихся сумерках они снова взялись за весла и начали отчаянно грести, надеясь достичь берега до наступления темноты. Но спустя полчаса снова поднялся ветер с западо-юго-запада и за пятнадцать минут разогнался до пятидесяти миль в час. Уорсли подвел «Докера» к «Кэйрду». Перекрикивая ветер, он попытался убедить Шеклтона разделить шлюпки и попробовать добраться до острова Элефант по отдельности.

Шеклтон впервые согласился разделиться; по крайней мере он получил на это одобрение Уорсли. Тем не менее «Уиллса» все-таки оставили привязанным к «Кэйрду», и Шеклтон попросил Уорсли сделать все возможное, чтобы оставаться в зоне видимости. К тому времени, как «Докера» отвязали, стало совсем темно. Остров близко, но насколько? Определить было невозможно — может, десять миль, может, меньше.

Высоко в небе виднелся призрачно бледный лунный диск. Его свет просачивался сквозь облака, отражаясь от ледников острова, которые оставались единственным ориентиром. Иногда порывы ветра были настолько сильными, что экипажу «Кэйрда» приходилось все время сидеть скрючившись, чтобы укрыться от жалящих брызг. Но на «Докере», и особенно на «Уиллсе», от них спрятаться было просто невозможно.

Тем, кто стоял у руля, приходилось тяжелее всего, и около восьми часов вечера напряжение начало сказываться на состоянии Уайлда, который находился у румпеля «Кэйрда» вот уже двадцать четыре часа без перерыва. Шеклтон приказал Макнишу сменить его, но плотник и сам уже еле стоял на ногах. Примерно полчаса Макниш продержался в качестве рулевого, а затем, несмотря на разрывающий одежду ледяной ветер и жалящие лицо брызги, резко уронил голову на грудь и уснул. Задняя часть шлюпки тут же угрожающе качнулась параллельно попутному ветру, и огромная волна захлестнула палубу. Это разбудило Макниша, но Шеклтон приказал Уайлду снова занять место у руля.

Их ближайшей целью была юго-восточная часть острова. Завернув туда, они окажутся под защитой береговой полосы и смогут спокойно найти место, куда можно подойти на шлюпках. Примерно в половине десятого вечера отражение луны в ледниках острова показалось им очень близким, и все поняли, что находятся почти у берега.

Вдруг необъяснимым образом они снова стали терять землю из виду. Глядя по сторонам, они видели, что быстро плывут к земле, но при этом земля постепенно ускользает от них. Ничего не оставалось делать, кроме как пытаться плыть еще быстрее.

Около полуночи Шеклтон взглянул направо и не увидел «Докера». Вскочив на ноги, он стал напряженно всматриваться вдаль, пытаясь разглядеть шлюпку среди бушующих вод, но напрасно. С тревогой в голосе он приказал зажечь свечу в нактоузе и поднять его повыше к парусу. Ответного сигнала не последовало.

Шеклтон приказал найти коробку спичек и попросил Хасси зажигать их по одной каждые несколько минут. При этом нужно было держать их так, чтобы пламя освещало парус. Хасси принялся по одной зажигать спички, а Шеклтон напряженно вглядывался в темноту. Сигнала от «Докера» не было.

Но они пытались ответить. Их разделяло расстояние не более полумили, и многие на «Докере» видели в темноте сигнал «Кэйрда». По приказу Уорсли они достали свою единственную свечу и зажгли ее под парусом. Затем, пытаясь ответить на сигнал Шеклтона, они держали свечу таким образом, чтобы свет проходил сквозь парусину, но его так никто и не увидел.

Мгновение спустя все попытки ответить «Кэйрду» были оставлены — «Докера» сильно подбросило на мощной волне. Уорсли едва смог удержать контроль над шлюпкой. Все бросились убирать парус и даже сняли мачту, которая могла в любую секунду сломаться из-за страшной качки. Они достали весла и начали грести, пытаясь выровнять шлюпку. Но она то взлетала на невидимых в темноте волнах, но падала в темную пропасть.

Уорсли приказал Орд-Лису взять весло, но тот начал умолять избавить его от такой работы. Он убеждал Уорсли, что гребет недостаточно хорошо для столь опасной ситуации. И вообще, сейчас слишком мокро. В конце концов, эти двое начали кричать друг на друга в кромешной темноте, а из каждого угла шлюпки слышались проклятия в адрес Орд-Лиса. Но все было тщетно, и наконец Уорсли с отвращением махнул рукой — жест, означавший «иди-ка ты отсюда». Орд-Лис тут же с готовностью забрался на дно и отказывался перебраться в другое место, несмотря на то что своим весом нарушал равновесие шлюпки.

Гринстрит, Маклин, Керр и Мэрстон, сидевшие на веслах, буквально падали от изнеможения, силы их были на исходе. Спустя какое-то время Уорсли решил рискнуть и снова поднять парус. Он бросал «Докера» прямо в пасть кровожадному ветру, держа парус как можно ниже, чтобы они более или менее ровно закрепились на волнах. Уорсли воспользовался всеми своими способностями и опытом, накопленным за двадцать восемь лет в плаваниях, чтобы развернуть и выровнять шлюпку, но ее почти не удавалось контролировать. Более того, из-за воды, просачивающейся внутрь, она стала медленной и неповоротливой. Орд-Лис, до этого лежавший на дне, вдруг сел и выпрямился. Казалось, он внезапно осознал, что шлюпка тонет, поэтому схватил чайник и принялся вычерпывать воду. Читэм присоединился к нему, и они вдвоем стали упорно бороться с подступавшей водой, выливая ее за борт. Через какое-то время «Докер» снова выровнялся и поднялся над водой.

Было уже около трех часов ночи, и Уорсли начал слабеть. К этому моменту он просидел лицом к ветру так долго, что теперь уже не мог нормально видеть и правильно оценить расстояние. Он изо всех сил боролся со сном, но все-таки начал засыпать. Вот уже пять с половиной дней люди находились в шлюпках, и за это время имели возможность увидеть Уорсли в совершенно ином свете. Раньше его считали восторженным, диковатым и даже безответственным. Но сейчас все изменилось. За последние дни он продемонстрировал почти феноменальный талант навигатора и все необходимые навыки для командования небольшой шлюпкой. Ни один другой человек в команде не мог бы с ним сравниться, поэтому Уорсли поднялся в их глазах на совершенно новую высоту.

И вот теперь, сидя на корме, он засыпал от усталости. Заметив это, Маклин предложил сменить его. Уорсли согласился, но, попытавшись встать, понял, что не может выпрямиться. Он просидел в одном положении почти шесть дней. Маклеод и Мэрстон помогли ему встать, перетащив с кормы на скамью и ящики с припасами. Уорсли уложили на дно шлюпки и начали растирать бедняге живот и бедра до тех пор, пока мышцы не стали разогреваться. К этому моменту он уже глубоко спал.

Гринстрит тоже воспользовался небольшой паузой для отдыха, но в нужный момент проснулся и сменил Маклина у румпеля. Никто из них не подозревал, где они могли быть. Все боялись одного — открытого моря. Между островами Элефант и Кларенс существовал небольшой проход шириной примерно четырнадцать миль, а за ним начинался пролив Дрейка. Они давно не понимали, где находятся, а именно с тех пор, когда сгущались сумерки и до острова Элефант оставалось примерно десять миль. Но теперь стало совсем темно, и ветер дул на юго-запад, толкая их прямо к злополучному проходу. Если их пронесет по нему, то шанс развернуться против ветра и попытаться доплыть до острова был практически равен нулю. Как бы то ни было, Гринстрит и Маклин откровенно признались друг другу: они уверены, что «Докер» уже давно находится в открытом море и положение его безнадежно.

Незадолго до этого разбился компас «Докера», и единственным ориентиром оставался небольшой серебряный карманный компас Уорсли. Маклин и Гринстрит натянули над головами парусину. Маклин зажигал спички, одну за другой, а Гринстрит пытался снять показания компаса. Но даже в таком укрытии ветер безжалостно гасил спички, едва их зажигали. Тогда Маклин достал нож и стал разрезать головки спичек, чтобы они горели дольше, — и тогда Гринстрит увидел наконец стрелки компаса. Каждые несколько минут они ныряли в свое укрытие и сверялись с компасом, надеясь, что шлюпку уносит на юго-запад, и уповая на то, чтобы их хотя бы не вынесло в открытое море.

Все люди на «Докере» были на грани изнеможения, им казалось, что даже ветер начал кричать на каких-то новых частотах. Но вот наконец на востоке небо начало слегка светлеть, очень медленно. Как долго осталось ждать настоящего рассвета, никто не знал. Время тянулось нестерпимо медленно. Даже невыносимая жажда после сорока восьми часов, проведенных без воды, отошла на задний план — все ждали восхода солнца, чтобы узнать свою судьбу. Втайне каждый готовился увидеть перед собой лишь море или в лучшем случае далекие, недостижимые острова там, откуда дул ветер.

Постепенно показалась сначала поверхность моря, а потом прямо по курсу, за туманами, высокие серо-коричневые скалы острова Элефант — менее чем в одной миле от них. Это расстояние казалось таким маленьким, как будто оставалось не более нескольких сотен ярдов. Счастью изможденных людей не было предела. И только изумление уступило место долгожданному огромному облегчению.

Со скал на них внезапно обрушились мощные порывы ветра, скорость которого составляла не менее ста миль в час. Они набрасывались на поверхность моря, создавая волны чудовищной высоты. Мгновение спустя одна такая волна понеслась на «Докера».

Гринстрит отдал приказ убрать паруса. Тут же достали весла и пошли прямо на волны. Каким-то образом удалось направить «Докера» прямо на них, но это требовало больших усилий, а люди были измождены. Впереди они увидели новую волну высотой не менее шести футов, она неслась прямо на них.

Кто-то окрикнул спящего Уорсли, и Маклеод начал его трясти, пытаясь разбудить. Но Уорсли, больше похожий на мертвеца, распластавшегося в центре шлюпки, крепко спал на ящиках под промокшей до нитки парусиной. Маклеод встряхнул его еще раз. Уорсли даже не пошевелился. Тогда Маклеод пнул его ногой, снова и снова. Наконец Уорсли открыл глаза, сел и тут же понял что происходит.

«Ради Бога! — закричал он. — Разверните шлюпку! Уходите он нее! Поднять паруса!»

Гринстрит опустил румпель, и все лихорадочно бросились поднимать парус. Как только он поймал ветер, их настигла первая волна, хищно хлынувшая через корму. Гринстрита почти сбило с ног и едва не унесло в море. Через мгновение их накрыло второй волной. Наполовину затопленный «Докер» резко просел под тяжестью воды, его ход значительно замедлился. Люди принялись хватать все, что попадалось под руку, и вычерпывать воду. Кружками, шапками, даже голыми руками, сложенными «лодочкой». Остальное было не важно. Постепенно им удалось вычерпать почти всю воду. Уорсли взял румпель и повернул на север, уходя от надвигавшейся сзади бури. Он вел шлюпку прямо к прибрежным ледникам, окружавшим остров. На волнах плавали куски льда, и люди склонялись за борт, чтобы поймать их руками.

Как только это удавалось, они принимались жадно грызть и сосать лед — и долгожданная восхитительная вода наконец-то струилась по горлу.

 

Глава 25

Всю ночь Шеклтон, стоя на борту «Кэйрда», высматривая «Докер». И с каждой минутой его беспокойство усиливалось. Он знал о прекрасных навигационных способностях Уорсли, но такая ночь требовала чего-то большего, чем простое умение.

Несмотря на эту тревогу, у него было достаточно забот и на борту «Кэйрда». Уайлд оставался у румпеля и, когда с юго-запада на них начала надвигаться буря, он постарался держать шлюпку максимально точно по ветру, чтобы их не пронесло мимо острова. Шлюпку подбрасывало на волнах, а, когда она падала вниз, из-под нее на людей обрушивались потоки воды, укрыться от которых было невозможно. Хасси пытался привязать к парусу трос, но ветер несколько раз вырывал его из рук, поэтому Винсенту пришлось подменить уставшего товарища.

На борту «Уиллса», привязанного к «Кэйрду» условия были еще хуже. Хадсона терзала невыносимая боль в боку, и он больше не мог стоять у румпеля. Его сменил Том Крин, которого, в свою очередь, иногда сменял Билли Бэйквелл. Тщедушный Рикинсон в полуобморочном состоянии сидел чуть поодаль, прижавшись к борту. Когда Хоу и Стивенсон заканчивали вычерпывать воду, они прижимались друг к другу, пытаясь хоть немного согреться.

«Уиллса» накрывало почти каждой волной, поэтому всем приходилось сидеть по колено в воде. Как ни странно, это было даже почти комфортно, потому что вода оказалась теплее воздуха. Ступни Блэкборо уже давно не болели. Он никогда не жаловался, хотя прекрасно понимал, что развитие гангрены теперь оставалось лишь вопросом времени. Даже если выживет, мало шансов на то, что этот юноша, проникнувший полтора года назад на корабль безбилетником, когда-либо сможет ходить. Однажды посреди ночи Шеклтон обратился к нему, пытаясь подбодрить:

— Блэкборо, — раздался его окрик в темноте.

— Здесь, сэр, — ответил Блэкборо.

— Завтра мы будем на острове Элефант, — прокричал Шеклтон. — Никто из людей еще никогда не бывал там, и ты будешь первым, кто ступит на этот берег.

Блэкборо не ответил.

Шеклтон сидел на корме рядом с Уайлдом, держа руку на тросе, который связывал их с «Уиллсом». Еще до наступления темноты он проинструктировал Хадсона на случай, если «Уиллс» все-таки оторвется от них. Ему нужно будет двигаться с подветренной стороны, вероятно, к острову Кларенс, и ждать там, пока к ним не придет помощь. Но этот приказ был простой формальностью. Шеклтон знал, что, если «Уиллс» от них оторвется, они его никогда больше не увидят. И сейчас, сидя на корме, он чувствовал, как трос, которым был привязан «Уиллс», натягивается каждый раз до предела, когда шлюпка неохотно поднимается на волне. Оглядываясь назад, он едва различал его очертания в темноте. Несколько раз трос опускался и провисал, а «Уиллс» исчезал из виду, но затем к общему облегчению появлялся снова, четко выделяясь на фоне белой пены волн.

Появились первые признаки серого рассвета, но трос, соединявший «Уиллса» с «Кэйрдом» по какому-то волшебному стечению обстоятельств пока еще был цел. Обе шлюпки шли в связке. А по левому борту над ними возвышалась земля — огромные черные скалы появились в тумане, всего в четверти мили от них. Шеклтон тут же приказал повернуть и плыть на запад против ветра. Прошло минут пятнадцать или даже меньше — и ветер внезапно прекратился. Они двигались вдоль северо-восточной оконечности острова, и теперь, наконец, были слева от земли. Шлюпки продолжали держаться западного курса, проплывая мимо огромных скал и ледников, возвышавшихся над ними. В небе кричали доминиканские чайки, пролетавшие мимо высоких скал, вулканических образований и камней, о которые яростно разбивались морские волны. Но не было никаких признаков пригодного для высадки места — ни одной маленькой бухты или подходящего участка береговой линии.

Зато везде простирался лед. Целые глыбы ледников, рухнувшие в воду и плававшие по ее поверхности. Все хватали маленькие кусочки и с наслаждением рассасывали их. Место, куда можно было причалить на шлюпке, искали около часа. Вдруг кто-то заметил крошечный, спрятавшийся за горой камней берег, покрытый галькой. Шеклтон привстал со своей скамьи, чтобы получше рассмотреть его: это было не очень надежное место. Недолго поколебавшись, он все-таки приказал обеим шлюпкам идти туда.

Когда они были примерно в тысяче ярдов от берега, Шеклтон подал знак «Уиллсу», чтобы тот подошел ближе и взял его к себе на борт. Из двух шлюпок эта была немного уже, и Шеклтон вначале хотел подойти к берегу на ней, чтобы посмотреть, сможет ли «Кэйрд» беспрепятственно пройти мимо прибрежных камней.

В то же время с запада вдоль острова плыл «Докер» в поисках подходящего берега. По оценке Уорсли со времени наступления рассвета они проплыли около четырнадцати миль, но так и не нашли места, пригодного для высадки. К тому же до сих пор они ничего не знали о судьбе «Кэйрда» и «Уиллса», хотя на часах была уже почти половина десятого. Команда «Докера» была уверена, что только им удалось пережить эту ночь. «Бедные парни, — шептал Гринстрит Маклину. — Они все погибли».

Продолжая двигаться вдоль берега, «Докер» обогнул очередной небольшой выступ. Вдруг прямо перед ним возникли мачты «Кэйрда» и «Уиллса», покачивающихся на волнах. По какому-то невероятному стечению обстоятельств то, что «Докер» никак не мог найти подходящего места, позволило воссоединиться команде. Если бы он нашел его раньше, хоть на одну милю, обе части команды могли бы высадиться на берег недалеко друг от друга в полной уверенности, что вторая часть экспедиции погибла.

Экипаж «Докера» трижды хриплыми голосами прокричал приветствие, но их крики заглушил грохот волн. Несколько минут спустя на «Кэйрде» заметили их парус. Шеклтон поднял голову и увидел, что прямо к ним плывет «Докер». К этому времени «Уиллс» был уже недалеко от берега. Проход к нему преграждал узкий риф, о который, пенясь и шипя, бились волны. Шеклтон немного выждал, а затем отдал приказ идти вперед, и «Уиллс» спокойно проскочил мимо рифа. Со следующей волной он уже достиг берега.

Помня о своем обещании, Шеклтон разрешил Блэкборо первому выйти на берег, но тот не смог встать на ноги. Казалось, он вообще не понимает, о чем говорит Шеклтон. Тогда Шеклтон, не в силах терпеть, сам поднял парня на руки и помог ему перебраться через борт. Блэкборо упал на руки, встал на колени, затем перекатился и сел прямо у кромки прибрежных волн.

«Вставай», — приказал Шеклтон.

Блэкборо посмотрел на него снизу. «Я не могу, сэр», — ответил он.

Шеклтон внезапно вспомнил о ногах Блэкборо. В волнении и под впечатлением от высадки на берег он забыл об этом и теперь чувствовал себя виноватым. Хоу и Бэйквелл перепрыгнули через борт и оттащили Блэкборо подальше от берега.

С «Уиллса» быстро выгрузили припасы, и он подошел к «Докеру». Всех людей вместе с припасами благополучно переправили на берег. Затем с «Кэйрда» забрали необходимое количество вещей, чтобы он налегке смог миновать риф.

Пока все шлюпки благополучно причаливали к берегу, Рикинсон внезапно побледнел и через минуту осел на руках подоспевшего Гринстрита — у него случился острый сердечный приступ.

Гринстрит, еле стоявший на отмороженных ногах, с большим трудом смог удержать Рикинсона. Наконец его удалось перетащить на берег и усадить рядом с Блэкборо. Хадсон из последних сил преодолел приливные воды, а затем просто сполз на землю. Стивенсон продолжал сидеть в шлюпке с отсутствующим выражением лица до тех пор, пока ему не помогли выбраться на берег и не усадили подальше от воды.

Они находились на земле.

Это был совсем небольшой клочок суши, около ста футов в ширину и пятидесяти в длину. Скудное место на диком побережье, всецело во власти яростного субантарктического океана. Но разве это имело значение? Они были на земле! Впервые за четыреста девяносто семь дней они ступили на землю. Твердую, непотопляемую, непоколебимую, благословенную землю.