Вышагивая по перрону, Юля ежилась, прятала покрасневший нос в воротник, с ненавистью глядя на медленно ползущий поезд, к которому уже ринулись пассажиры и встречающие. От путей, частично перекрытых составами, немилосердно дуло. Порывы ветра ледяными пальцами залезали под одежду. Юля сделала несколько шагов назад, укрываясь от ветра за киоском с нехитрой паровозной снедью: лапшичкой быстрого приготовления, супами, газировкой и пивом, но здесь было ненамного теплее. Даже продавец внутри выглядела обмороженной. На Юлю она взглянула без интереса, сообразив, что девица в норковом полушубке вряд ли станет есть лапшу, и захлопнула оконце плотнее, отрезая запах прогорклого масла и жареных сосисок.

Голодная Юля с раздражением отвернулась от оконца с выставленными напоказ шоколадками и жвачкой.

Она, естественно, проспала, потому что вставать в три ночи и тащиться на вокзал через весь город, оказалось невыносимо сложно. Нечесаная, не накрашенная, в мятых плотных джинсах, выдернутых из шкафа впопыхах, она едва успела выпить чашку черного кофе, спустилась во двор и отправилась встречать сестру.

Муж, естественно, был против.

— Такси бы взяла, — бурчал Валерий. — Не барыня. С какого перепуга ты должна тащиться среди ночи на вокзал?

Юля безнадежно отмахивалась. По поводу торжественной встречи Татьяны, кузины Юли, у нее состоялась грандиозная стычка с матерью, увещевающей непокорную дочь, что с родней ссориться грех, и вообще… Родная кровь, мол, не водица, надо помогать и прощать. Прощать и помогать, к слову, приходилось постоянно: деньгами, советами, связями, проглатывая бесконечное осуждение менее удачливых, но куда более трепетных во всех отношениях родственников. Они обижались по любому поводу, становились поводу и требовали извинений, а не получив их, начинали гадить по мелочи: обзванивать друзей и родственников, рассказывая им небылицы про «проклятых богатеев, которые отреклись от родной крови». Мать, конечно, расстраивалась, сглаживала углы, как могла, глотала таблетки горстями, сдерживая приступы гипертонии. Родственникам было все нипочем.

Родню Юля не любила.

Собственно, она вообще не особенно любила людей. Будучи мизантропом, она мало кого пускала в свой близкий круг. Это были люди, проверенные годами, готовые ради нее в огонь и воду, ну и она, соответственно, так же. Никиту взять, к примеру. Шмелев мизантропом не был. У него, кстати, все время вылетало это определение из дырявой головы, потому слово «мизантроп» он запоминал через «марципан», вольно или невольно заразив этим всех. Юля вспомнила, как в беседе с Мироновым у нее вырвалось: «Мы с Никитосом — два марципана», чем вызвала его недоуменный взгляд. Хорошо, хоть объяснять не пришлось.

Подумав об этом, Юля рассмеялась, да так громко, что с перрона на нее недовольно поглядела тучная тетка в бесформенном пальто. Действительно, глупо получилось, стоит на перроне девица неопределенных лет и ржет, как идиотка.

Плевать. Зато немного согрелась.

Поезд медленно выплыл из мрака, рассекая тьму мощным прожектором, в свете которого плясали редкие снежинки. Пассажиры и встречающие, обморожено торчащие на перроне, пришли в движение, вытянули шеи, старательно выискивая в окнах вагонов таблички с номерами, и торопливо следовали за нужным. По утоптанному снегу туда-сюда сновали обмороженные носильщики, да у переходов на вокзал хищно высматривали жертв таксисты.

Поезд остановился. Проводники открыли двери, откинули лесенки и, вытерев поручни, стали выпускать пассажиров. Юля неохотно пошла к нужному вагону, надеясь, что в последнюю минуту случилось чудо, и сестра решила не ездить, а предупредить не успела. Мало ли… Может, деньги на телефоне кончились? Уж лучше так…

Сестру Татьяну Юля в гости не звала и видеть отнюдь не хотела. Тетку, сестру матери, как и Таньку, Юля давно перевела в категорию упырей, от которых следовало держаться подальше. Родственники смачно, со знанием дела, пили у окружающих кровь, влипая в разные передряги, заставляли переживать и решать проблемы. И если тетка была более-менее вменяемым человеком, то Танька, одержимая собственной красотой и желаниями стать звездой эстрады и найти приличного мужчину, била все рекорды глупости.

Из вагона сестрица не просто вышла — выпала, поскользнувшись на ступеньке, и только мертвая хватка удержала ее от падения. Вытянув из вагона большие клеенчатые сумки в клетку — мечта гастрабайтера — Таня принялась озираться по сторонам, а увидев Юлю, бросилась к ней.

— Юлька! Сестренка! Я так рада тебя видеть! Я так соску-у-училась! А ты по мне соскучилась?

Таня бросилась обниматься, обслюнявив холодные щеки Юли. Ее громогласное «соскучилась», услышанное на всем перроне, прозвучало как жеманное присюсюкивающее «каку-у-училась». Было в нем что-то отвратительное, жалкое и насквозь фальшивое, словно она всем хотела показать: я не просто приехала, я к сестре! Она даже по сторонам обернулась, словно пытаясь увидеть попутчиков, способных оценить это семейное воссоединение, но даже если рядом и были люди, делившие с Таней одно купе, они не обратили на встречу никакого внимания. Некстати вспомним, что сестра крайне редко звонила «просто поболтать», ограничивала общение бисерным вбросом «лайков» в социальных сетях, Юля мужественно вытерпела эти ритуальные пляски.

От Тани пахло тяжелым вагонным смрадом, запахом немытого тела и китайской лапши, придавленной сверху ядовитым виноградным ароматом приторно-сладких духов.

— Так соскучилась по мне? — повторила Таня, обшарив взглядом искрящийся мех полушубка, и дорогие серьги, с холодными искрами бриллиантов.

— Безумно, — равнодушно ответила Юля, и, не в силах сдержать раздражение, добавила: — А что, не было другого поезда, который прибывал бы не в четыре утра?

Таня обиженно захлопала ресницами.

— Были какие-то, но мне неудобно на них уезжать, надо было рано вставать.

Юля скривила губы и внимательно поглядела на сестру, приплясывающую на месте от холода в слишком тоненькой курточке.

— Ну и? Никаких противоречий не замечаешь?

Танька, судя по всему, не замечала, поскольку озабоченно заглянула сестре в глаза и с трогательной заботой констатировала:

— Ты какая-то невеселая с утра. Слушай, а, может, мы заедем куда-нибудь по-быстренькому покушать? Маманя мне в дорогу супа наварила, а он, зараза прокис… А курицу я еще в первый день съела.

— По-быстренькому только вон, беляши с котятами, или Макдональдс. Потерпи уж до дома. Тут ехать полчаса, пока город пустой еще…

— У тебя такой вид усталый, и мешки под глазами.

— Неужели? И с чего бы это? Может быть, оттого, что я не выспалась? — ядовито поинтересовалась Юля и пошла с перрона прочь. Таня подхватила свои баулы и суетливо понеслась следом, стараясь не отставать. Юля чеканила шаг и злилась.

От прежних, девичьих отношений, с годами не осталось и следа. Если раньше сестры частенько ездили друг другу в гости, доверяли самые сокровенные тайны, делились нарядами и нехитрыми украшениями, то с годами все изменилось. Таня вышла замуж первой, выбрав в качестве спутника жизни деревенского алкоголика, который бросил ее через год, а потом и вовсе спился и умер, оставив бывшей жене многочисленные кредиты и бестолковую дочь. Таня, сбросив проблемы на плечи своих немолодых родителей, продолжала грезить сценой, как знаменем размахивая письмом от продюсера, пригласившего ее на прослушивание десять лет назад.

Певицей Таня решила стать, еще в детстве, хватала флакон лака или скакалку, и вертелась перед зеркалом, копируя манеру исполнения той или иной артистки, слушала льстивые комплименты матери и действительно верила в грядущую звездную жизнь. Из планов, естественно, ничего не вышло. Школьная группа, в которой Таня пела, быстро развалилась, в городском Доме культуры для нее места не нашлось. Песни, которые Таня писала сама, оказались слишком примитивны. Однако, она продолжала верить и ждать, записывала себя на кассеты, а затем и на веб-камеру, размещала ролики в сети и с придыханием читала редкие отзывы.

Юле эти бессмысленные действия сестры напоминали разглагольствования лягушки-путешественницы, которую утки когда-то попытались взять с собой в теплые края, да так и бросили в болоте. Уж и уток нет, и самая последняя местная пиявка не верит в путешествие, а лягушка все рассказывает и рассказывает про короткий полет, не замечая аиста с голодными глазами. Таня о своей грядущей карьере трепалась направо и налево, не замечая, что былая красота подувяла, а голос, на который возлагались такие надежды, отнюдь не выдающийся, да и образования соответствующего, кроме музыкальной школы, нет. Времена, когда без особых данных можно было стать звездой, давно миновали, и иной раз, слушая трепотню сестры, Юля с трудом давила в себе желание стукнуть ее головой о стенку.

Идти до машины было всего ничего, и за пару минут Таня, с пыхтением волочащая за собой сумки, успела рассказать немудреные новости о родителях, дочери, а потом пустилась в извечные размышления о смысле жизни и путеводной звезде, что указывала путь. Юля слушала и терпела, зная, что любые вопросы только подстегнут сестру, а так была надежда, что она выдохнется и замолчит. Хорошо, что поддерживать разговор не требовалось.

Татьяна, затолкав сумки в салон, уселась рядом, ни на минуту не прекращая говорить.

— Знаешь, я жила, жила, работала, копошилась, а потом подумала, как глупо провожу время. Годы-то идут, а я все сижу, сижу, а ведь мне ведь уже тридцать… два.

— Три, — безжалостно уточнила Юля и завела мотор. — Тебе уже тридцать три. А скоро будет тридцать четыре.

— Ну и ладно. Произносить эту страшную цифру вслух совсем не обязательно, — надулась Таня и ехидно добавила: — Ты тоже не девочка.

— Не девочка, — согласилась Юля и нажала на газ, думая о своем.

Я не девочка уже настолько, что у меня нормальная семья, состоявшаяся карьера журналистки, успешный бизнес, недвижимость, две машины. Я не девочка настолько, что пахала с семнадцати лет, параллельно учась в университете, мыла подъезды, когда не было денег, печатала рефераты ленивым студентам, терпела интриги на работе и сама строила козни, давила конкурентов и недругов. Я бегала под пулями вместе с Никиткой, вляпывалась в шпионские скандалы, иногда думая, что меня придушат в темной подворотне. А что делала ты в своей провинции? Ходила на дискотеки до тридцати лет, спихнув дочь на воспитание бабушке, вылетала из всех мест, куда брали на работу, и мечтала, что когда-нибудь станешь великой певицей?

Ей хотелось высказать это Таньке, чтобы сбить этот романтический флер, но пришлось сдержаться, чтобы нарастающее раздражение не выплеснулось в ссору, опасную, как ядерный взрыв. Вместо этого Юля довольно безразлично поинтересовалась:

— Какие у тебя планы? Чем собираешься заниматься?

— Ну… — Таня стушевалась, почесала нос и оптимистично продолжила: — Пока осмотрюсь. У вас же наверняка есть профессиональные студии звукозаписи? А у меня целая куча песен, которые нужно записать и сделать профессиональную аранжировку, с бэк-вокалом. Смотри — вот. Две тетрадки песен!

Две густо исписанные общих тетради, которые Таня торопливо пролистала перед носом сестры, невероятно умилили Юлю, но, с трудом сдерживая смех, она строго сказала:

— Это все, конечно, прекрасно… творчество, песни, две тетрадки, но запись — удовольствие не дешевое.

Таня фыркнула и отмахнулась:

— Да брось. Когда в студии услышат, как я пою, они в обморок упадут от восторга, и бесплатно запишут. А сами отправят продюсеру. Фадееву, например, или Крутому. Мне абы кто не нужен, я буду только с профессионалами работать. А потом, думаю, сняться в кино. Я очень хочу работать с Бондарчуком.

Юля не выдержала и расхохоталась. Скажите, какая цаца! Профессионалов ей подавай!

— А уж Бондарчук-то как хочет, — фыркнула она. — Спит и видит. Все глаза выплакал: где же Таня, где же Таня?.. А чего так мелко? Почему сразу не Спилберг?

Посерьезнев, она добавила:

— Хочешь совет? Бросила бы ты фигней страдать и куда-нибудь на работу пошла.

— Это не фигня! — запальчиво воскликнула Таня. — Это — моя мечта! Тебе не понять, потому что ты — не творческая личность, и не бредишь искусством. А я вот чувствую — это мое! Из меня бы вышла прекрасная певица, а, может, актриса, потому что я сердцем пою, живу и существую. Я — будущее эстрады, а, может, и кино!

— Тебе тридцать три, — холодно ответила Юля, злясь, прежде всего на себя, за то, что затеяла этот разговор. — У тебя нет опыта, образования, зато есть мечта. Похвально, только мечта не прокормит.

— Образование — не главное. Вон люди даже в сорок становятся звездами, потому что появляется шанс! Стас Михайлов, например. Или Лепс.

Объяснять сестре, что она — не Лепс с его луженой глоткой, Юля не стала, вместо этого спросив:

— Тань, кто «Вишневый сад» написал?

— Что?

— Спрашиваю, кто написал «Вишневый сад»?

Таня чувствовала подвох, но, осоловелая после бессонной ночи, никак не могла понять, к чему Юля задает такие странные вопросы, и потому ляпнула наугад.

— Пушкин. А, нет… этот, как его… Гоголь! Правильно?

«Господи, боже мой, — подумала Юля. — Гоголь… И это — будущее российской эстрады и, может, даже кино».

— Нет, не правильно- ответила она. Таня скривилась и поудобнее устроилась в кресле.

— Ну, и ладно. Какая разница? Кто помнит этот сад? Сейчас люди живут другими интересами. Я вообще решила, что первым делом надо прийти на какой-нибудь проект, спеть, и там меня сразу заметят продюсеры.

— Угу… Заметят, какая ты дура, — буркнула Юля под нос.

— Что?

— Говорю, конечно, заметят. К гадалке не ходи.

Раздражение тяжелой волной ударило в затылок. Нет, нет, надо спихивать сестрицу с рук как можно раньше, иначе это плохо кончится. Валерий тоже терпеть не может глупых людей, к тому же ни в грош не ставит даже свою родню, не говоря уже о родственниках жены, разве что для тестя с тещей делает исключение. Пребывание Тани в их семейном гнезде рано или поздно выльется в скандал, и что-то подсказывало Юле, что она вряд ли встанет на сторону сестры.

На перегоне мигал красным светофор. Шлагбаум был закрыт, издалека доносился стук колес первой электрички. Юля выудила из кармана сотовый, отметив, что лампочка мигает, сигнализируя о пропущенном звонке или полученном смс. Проведя пальцем по экрану, она вывела на него входящее сообщение от Шмелева.

Бестактная Танька тут же уставилась в чужой телефон, и, увидев рядом с сообщением фото Никиты, тут же сделала стойку:

— Это кто?

— Никита, мой очень хороший друг, — рассеяно ответила Юля.

— М-м-м, какой красивый. А он женат?

Видя любого свободного мужика, Танька первым делом интересовалась, свободен ли тот, и, если оказывалось, что самца никто не отвел в стойло, бросалась в атаку. Юля насторожилась: следом должна прозвучать просьба познакомить.

Нет, не так. Познакомить — не Танькин случай. Правильно здесь было употребить — сведи. Сведи меня с ним, независимо от его желания, возьми на себя ответственность за мое дальнейшее счастье, иначе я обижусь насмерть.

Нет, дорогая. Сама-сама-сама!

— Женат, и счастлив в браке, — торопливо соврала Юля. — Четверо детей, супруга — красавица, успешная бизнес-леди.

Танька вздохнула.

— Жаль… — она вдруг оживилась и добавила: — Слушай, а, может, эта бизнес-леди заинтересуется мной, как продюсер?

Юля чуть слышно вздохнула.