1
«Уважаемые товарищи! Посылаю документ, который поможет Вам избежать ошибки. Это последнее письмо моей матери. Оно было в пути, когда я вылетел по вашему вызову в Ленинград, и ждало меня на корабле, когда я вернулся. И после своей смерти моя мать позаботилась обо мне. Ее письмо доставило мне много радости и спасло мою семью. Я очень прошу Вас сохранить его и вернуть мне, как только это будет возможно.Олег Бондарев».
К этой записке, написанной на служебном бланке капитана теплохода, было приложено большое письмо на восьми страницах. Екатерина Петровна Бондарева подробно описывала день своего рождения, примирение с невесткой и вручение ей золотых серег. Показания Галины Гуровой подтверждались во всех деталях. В конце письма стояла дата. Оно было написано 26 апреля, накануне убийства.
Полковник Зубов передал оба письма Соколову и сказал:
— Отошлешь обратно. Сообщи, что следствие закончено и убийцы сознались. — Зубов помолчал и спросил: — Где Кастальская?
— У меня в кабинете.
— Пусть побудет. А сейчас приведи ко мне этого…
Соколов отправился в камеру, где с утра находился Владислав Кастальский, доставленный Суриным из Заполярья.
2
Следствие было закончено. Оставались формальности. Зубова уже ждали другие дела. Но, как это часто с ним бывало, и на этот раз успешное расследование убийства на Мойке не принесло ему полного удовлетворения. Зубова продолжали тревожить вопросы, казалось бы не имевшие прямого отношения к науке о раскрытии преступлений — криминалистике.
Еще несколько лет назад, готовясь к экзаменам в Университете марксизма-ленинизма, Зубов выписал в особую книжечку, которую всегда держал в столе, две цитаты из работы Ленина «Государство и революция».
«…избавленные от капиталистического рабства, от бесчисленных ужасов, дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации, люди постепенно п р и в ы к н у т к соблюдению элементарных, веками известных, тысячелетиями повторявшихся во всех прописях, правил общежития, к соблюдению их без насилия, без принуждения, без подчинения, б е з о с о б о г о а п п а р а т а для принуждения, который называется государством».
И вторую:
«Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов о т д е л ь н ы х л и ц, а равно необходимости подавлять т а к и е эксцессы».
С этими цитатами у Зубова было связано много долгих раздумий.
Четверть века прошло с того дня, когда партия послала Зубова на борьбу с преступностью. Со своей необычной позиции он лучше других видел те изменения в сознании людей, которые предвещал Ленин. На его глазах вымирало поколение профессиональных преступников, рожденное капиталистическим строем. Он видел, как исчезают многие виды преступлений, неотделимые от «дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации». Втайне он мечтал дожить до той поры, когда работники уголовного розыска, вместо приемов личного сыска и рукопашного боя, будут изучать только психологию и педагогику.
Но живучие пережитки старого все еще дают себя знать. Корыстолюбие, тунеядство, алкоголизм продолжают толкать людей на преступления. Не обходится без жертв и та ожесточенная борьба, которую ведет советский народ с растленной идеологией империализма. Яд трупного разложения проникает из-за океана через кордоны нового мира и поражает слабых.
«Мы не утописты»… Ленин писал эти строки, заглядывая далеко вперед, характеризуя будущее коммунистическое общество. Долго еще будет бороться человечество с «эксцессами отдельных лиц». Но разве это снимает с работников «особого аппарата принуждения», со всех членов нашего общества ответственность за преступления, которые можно и должно было предупредить?
Снова и снова приходил Зубов к одной и той же мысли: сколько преступлений можно было бы предупредить правильным, зорким и умным воспитанием молодежи, — воспитанием в семье, в комсомоле, на производстве…
3
Соколов открыл дверь и пропустил вперед Владислава Кастальского. Зубов показал рукой на кресло.
— Садитесь.
Как ни старался Кастальский сохранить выражение полного спокойствия, его выдавали глаза, избегавшие прямого взгляда, намертво сжатые челюсти и непокорные руки. Франтоватый шарфик, холеная полоска усов и зализанные к затылку волосы выглядели на нем, как на манекене.
#img_8.jpeg
— Я вас допрашивать не буду, — сказал Зубов. — О том, как вы убивали вашу бывшую воспитательницу, Екатерину Петровну Бондареву, вы расскажете товарищу Соколову.
Судорожно глотая слюну, Кастальский проговорил:
— О чем вы говорите? Я никого не убивал.
— Лжете! Ваши сообщники арестованы и во всем сознались. Отпечатки ваших пальцев найдены на взломанном сундуке. Запирательство ничем вам не поможет. Ваши искренние показания нужны только для того, чтобы уточнить вину каждого из вашей шайки.
Кастальский окостенел от страха и не мог выдавить из себя ни слова.
— Я хочу поговорить с вами о другом, — продолжал Зубов. — Вы жили вдвоем с матерью?
Кастальский кивнул головой.
— Отца своего вы совсем не знаете?
— Знаю. Он ушел от нас, когда мне было пять лет, но я с ним встречался.
— Что это были за встречи? Где? О чем вы разговаривали?
— В разных местах встречались… Я к нему заходил иногда.
— Просили деньги?
— Да.
— Он давал.
— Да.
— И этим ваше общение с ним исчерпывалось?
— Он всегда был очень занят… спешил.
— А когда вы бросили учиться в школе, он вам тоже ничего не сказал?
— Не помню.
— А мать?
— Что?
— Ваша мать следила за вашей учебой, интересовалась вашими успехами?
— Я ей ничего не говорил.
— Вы состояли в школьной пионерской организации?
— Немного.
— Почему немного?
— Не помню уже.
— Мать знала, что вы с седьмого класса начали курить и ходить по ресторанам?
— Знала… Она считала меня взрослым.
— А говорила она когда-нибудь вам, что взрослые люди обязаны трудиться.
— Об этом мы с ней не разговаривали.
— А о чем же вы с ней говорили:
— Как о чем? Обо всем, — о кинокартинах, о знакомых…
— Задумывались вы когда-нибудь о своем будущем? Как вы думали жить на свете? На какие средства? На подачки отца?
— Нет, я собирался поступить на работу.
— Куда? На киностудию?
— Нет, это случайно. Мне там не понравилось.
— А в геологической экспедиции вам понравилось?
— Нет, это тоже не по мне.
— А что же вам по душе?
— Не знаю… Я еще не определился.
— Это в двадцать лет! В ваши годы люди горы ворочают, всенародную славу завоевывают, а вы не определились… Вы читали что-нибудь, книги, газеты?
— Странно, — читал, конечно…
— Что?
— Разное… Не помню сейчас, но читал.
— Ни черта вы не читали. Жили, как клоп за обоями. Потому вы так легко и определились в убийцы… Вы хотите увидеться с матерью?
Кастальский молчал. Зубов кивнул Соколову.
Спустя минуту, на пороге кабинета появилась высокая раскрашенная женщина. Только одно мгновенье она стояла, гордо выпрямившись, как театральная королева. Она увидела Кастальского и с истерическим воплем бросилась к нему.
— Владя! Сынок! Этого не может быть.
— Элеонора Викентьевна, — громко и сурово сказал Зубов, — прошу вас сесть и держать себя в руках. Иначе мне придется прервать свидание.
Облившись слезами, она сразу стала жалкой старой женщиной. Голова ее тряслась. Промокший кружевной платок размазал по лицу краски и оно стало страшным.
— Ваш сын участвовал в убийстве Екатерины Петровны Бондаревой. Его будут судить. Может быть вы пожелаете что-нибудь сказать ему?
Кастальская потянулась к сыну и умоляющим голосом повторяла все тоже:
— Этого не может быть. Владя, скажи! Сынок мой!
Кастальский молчал.
Женщина закрыла лицо руками и уронила голову на стол.
По знаку Зубова Соколов вывел Кастальского из кабинета.
Прошло несколько длинных минут. Зубов подписывал бумаги. Элеонора Викентьевна всхлипывала.
— Я хочу задать вам несколько вопросов, — сказал Зубов. — Вы последние десять лет нигде не работали. Это так?
— Я очень больна.
— Возможно. Но у вас оставалось достаточно времени, чтобы воспитывать своего сына?
— Боже мой! Я посвятила ему всю свою жизнь. Я для него никогда ничего не жалела.
— Знаю. Вы его вкусно кормили, красиво одевали, учили, как сидеть за столом и подавать пальто дамам. Что вы еще для него сделали? Покупали игрушки, когда он был маленьким, и снабжали деньгами, когда он стал большим?
Кастальская качала головой из стороны в сторону и бормотала:
— Боже мой! Боже мой!
— Вы не можете вспомнить. Я вам помогу. Он был в третьем классе и однажды прибежал домой радостный, сияющий. Он доложил вам, что его приняли в пионеры. Как вы его встретили? Что вы ему сказали? «Тебе, Владик, красный галстук не к лицу. Сними». Вы забыли, а в школе этот факт помнят до сих пор.
Два года спустя, к вам пришли школьники-старшеклассники. Они хотели предупредить вас, что ваш сын растет лодырем и хулиганом. Вы не захотели с ними разговаривать и выгнали их.
К вам приходила классная воспитательница. Вы приняли ее в коридоре и жестоко обидели. Не помните?.. Вы никогда не интересовались, с кем дружит ваш сын, кто его приятели, как они учатся. Вас интересовало только, как они одеты.
Напомню вам еще одни эпизод. Его не забыли ваши соседи. Это было два года назад. Сын потребовал у вас денег на очередную попойку. На этот раз вы почему-то отказали ему. И он поднял на вас руку. Он хотел вас ударить. Как вы отнеслись к этому? Вы застыдились перед посторонними людьми, обратили все в шутку и сунули ему двадцать пять рублей.
…Зубов встал, отошел к окну, хотел привычным жестом расстегнуть пуговицу кителя, но опустил руку. Он должен был высказать все, что накипело в больном сердце.
— И самое тяжкое ваше преступление в том, что вы не только не приучили сына к труду, но помогали ему уклоняться от труда, воспитали в нем отвращение к труду. Этим вы нарушили основной закон нашей жизни. Вы родили человека, а вырастили преступника.
Круглые сироты, потерявшие отцов и матерей, более счастливы, чем дети таких родителей, как вы и ваш бывший муж. И мне очень жаль, что я не могу посадить вас на скамью подсудимых рядом с вашим сыном… Вы свободны, можете идти.
Зубов не смотрел вслед уходившей женщине. Когда за ней захлопнулась дверь, он снял трубку телефона и позвонил домой.
— Что слышно, старая?
Жена уловила усталость в его голосе и заговорила с напускной строгостью:
— Ну чего звонишь, молодой? Обещал ведь сегодня пораньше приехать.
— Сейчас еду. Что там Екатерина Ивановна поделывает?
— Тебя дожидается.
— Подсади-ка ее к телефону.
Послышалась какая-то возня: двухлетнюю внучку полковника пристраивали к аппарату. Зубов так ясно представил себе, как маленькую пухленькую ручонку приучают держать тяжелую трубку, что весь сморщился от сдержанного смеха.
Слышно стало, как Екатерина Ивановна сосредоточенно сопит в микрофон, а два женских голоса шопотом подсказывают: «Скажи: деда, приезжай».
— Здравствуй, Катюша! — окликнул Зубов.
Сопенье на мгновенье затихло и возобновилось с новой силой.
— Не хочешь разговаривать? Обиделась? Скажи бабе, что дед выехал.
Зубов положил и вновь поднял трубку. Он вызвал гараж.
— Машину на площадь!
#img_9.jpeg