Глава XXIV
Декабрь 1787
Нравы, костюмы, ремесла и обычаи жителей Маоуны. — Контраст красоты и плодородия острова с жестокостью его обитателей. — Поднимается очень высокая волна, и мы вынуждены сняться с якоря. — Мсье де Лангль высаживается на берег на четырех баркасах, чтобы пополнить запасы воды. — Его убивают, подобная судьба постигает еще одиннадцать человек с двух кораблей. — Подробный отчет о происшествии.
На следующее утро восход солнца объявил наступление ясного дня. Я решил воспользоваться хорошей погодой, чтобы познакомиться со страной, посетить жилища ее обитателей, пополнить запасы воды и затем выйти в море. Благоразумие не позволило бы мне провести еще одну ночь на этой якорной стоянке, которую и мсье де Лангль посчитал слишком опасной для более долгого пребывания. Посему мы условились после полудня сняться с якоря, а утро, которое было очень хорошим, отчасти посвятить приобретению фруктов и свиней.
На рассвете два фрегата окружила сотня пирог, полных различного продовольствия, которое туземцы желали менять лишь на бусы — они были для них все равно что алмазы чистой воды. Они пренебрегли нашими топорами, тканями и другими предметами обмена.
Пока одна часть экипажа была занята сдерживанием туземцев и торговлей с ними, остальные погрузили в шлюпки пустые бочки, чтобы отправиться на берег за водой. Два наших баркаса с солдатами под командованием мсье де Клонара и Колине, а также два баркаса «Астролябии» во главе с мсье де Монти и Бельгардом с этой целью были спущены на воду в пять часов утра. Они направились в бухту, расположенную приблизительно в одном лье с наветренной стороны от наших фрегатов. Бухта располагалась довольно удобно, поскольку наши шлюпки, груженные водой, могли вернуться под парусами при попутном ветре.
Вскоре я последовал за мсье де Клонаром и де Монти в своем бискайском баркасе и пристал к берегу тогда же, когда и они. К несчастью, мсье де Лангль отправился на прогулку на своей шлюпке в другую бухточку, отдаленную от нашего места пополнения запасов воды на расстояние около лье. Эта прогулка, из которой он вернулся очарованный красотой деревни, посещенной им, окажется причиной беды, как будет видно далее.
Бухта, куда отправились наши баркасы, была большой и удобной. В малую воду и баркасы, и шлюпки оставались на плаву на расстоянии половины пистольного выстрела от берега. Пресная вода была здесь хорошего качества, и ее было легко набрать. Мсье де Клонар и де Монти поддерживали там отменный порядок.
Солдаты построились шеренгой между берегом и туземцами, число которых было около двух сотен, включая множество женщин и детей. Мы заставили их всех сесть под кокосовые пальмы, находившиеся не далее восьми туазов от наших баркасов. У каждого были с собой куры, свиньи, попугаи, голуби и фрукты, которые все они хотели продать нам тотчас же, что вызвало небольшую сумятицу.
Женщины, среди которых было несколько очень миловидных, вместе с фруктами и курами предлагали свои ласки каждому, кто даст им бусы. Вскоре, с игривостью, весельем и поощряющими жестами, они попытались пройти сквозь шеренгу солдат, которые оказывали слишком слабое сопротивление. Европейцы, совершающие кругосветное путешествие, и прежде всего французы, безоружны против подобного наступления. Без особого труда дикаркам удалось пройти сквозь наши ряды, и тогда за ними последовали мужчины. Всеобщее смятение возросло, однако появились туземцы, вооруженные палками, кого мы приняли за вождей, и восстановили порядок. Каждый вернулся на свое место, и торговля возобновилась к большому удовлетворению как покупателей, так и продавцов.
Абориген Новой Каледонии, бросающий копье.
Гравюра из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
Между тем на одном из наших баркасов случился эпизод подлинной враждебности, которую я пожелал обуздать без кровопролития: туземец вскочил на корму баркаса, схватил колотушку и нанес несколько ударов по рукам и спине одного из наших матросов. Я приказал четверым самым сильным морякам поймать его и бросить в море, что было мгновенно исполнено. Другие островитяне, как нам показалось, осудили поведение своего соотечественника, и эта стычка не имела никаких последствий.
Возможно, мы должны были проявить строгость, чтобы внушить этим людям уважение к себе, и показать им, насколько наше оружие превосходит их грубую силу. Ибо ростом большинство из них было выше пяти футов десяти дюймов и их члены были колоссальных пропорций, что могло вызвать у них представление о собственном превосходстве, в то время как мы едва ли казались им устрашающими. Однако я не посчитал, поскольку нам оставалось совсем недолго находиться среди этих островитян, что должен навлечь на обидчика более суровое наказание. Чтобы показать им наше могущество, я довольствовался тем, что купил у них трех голубей, которых подбросили в воздух и застрелили из мушкета перед всем скоплением туземцев.
Это действие, как нам показалось, пробудило в них некоторый страх. Признаюсь, что я более рассчитывал на это чувство с их стороны, чем доброжелательность, которую человек, едва покинувший состояние дикости, редко способен испытывать.
Пока торговля с туземцами проходила самым мирным образом и наши бочки наполнялись водой, я посчитал, что могу отойти на двести туазов, чтобы посетить очаровательную деревню посреди леса или, скорее, сада, поскольку все деревья были фруктовыми. Дома располагались кругом с диаметром приблизительно сто пятьдесят туазов, образуя открытое пространство, устланное прекраснейшей зеленью. Окружающие деревья не только давали тень, но и поддерживали восхитительную прохладу.
Женщины, дети и старики, сопровождавшие меня, пригласили меня войти в их дома. Они расстелили превосходные новые циновки на полу из отборной мелкой гальки, который возвышался приблизительно на два фута над землей, чтобы защищать от сырости.
Я вошел в самую красивую из этих хижин, которая, судя по всему, принадлежала вождю. Сколь велико было мое удивление, когда я увидел внутри просторную комнату с решетчатыми стенами, так же хорошо отделанную, как и любая гостиная в Париже. Лучший архитектор не смог бы придать более изящный изгиб оконечностям эллипса, которыми заканчивалось строение. Ряд колонн, в пяти футах друг от друга, образовывал периметр здания. Колоннами служили древесные стволы, весьма искусно обработанные, между которыми, подобно нашим жалюзи, висели на веревках циновки, перекрывающие друг друга, словно рыбья чешуя. Остальные части дома закрывали листья кокосовой пальмы.
Эта прекрасная страна соединяет в себе двойные преимущества почвы, плодородной без возделывания, и климата, который не требует какой-либо одежды. Плоды хлебного дерева, кокосы, бананы, гуавы и апельсины обеспечивают этому народу обильное и здоровое питание, в то время как куры, свиньи и собаки, живущие излишками этих плодов, предоставляют им приятное разнообразие блюд.
Они были столь богаты и настолько незначительны были их потребности, что они пренебрегали нашими железными орудиями и тканями и желали от нас лишь бусы. Щедро осыпанные природными благами, они нуждались в одних безделушках.
На нашем рынке они продали нам свыше двухсот домашних голубей, которые ели только из рук, а также прелестных горлиц и попугаев, таких же ручных, как и голуби.
Какое воображение не нарисовало бы картин счастья в столь прекрасном окружении! Эти островитяне — готовы были снова и снова повторять мы, — несомненно, счастливейшие обитатели Земли. Рядом с женами и детьми они проводят свои мирные дни в безмятежности. Они не знают других забот, кроме выращивания птиц, и, подобно первым людям, без какого-либо труда собирают плоды, которые висят у них над головами.
Мы заблуждались. Эта прекрасная страна не была обителью невинности. Хотя мы и не увидели никакого оружия, тела этих туземцев покрывали шрамы, которые свидетельствовали, что они часто воюют или ссорятся друг с другом. Их черты выражали свирепость, которая не читалась на лицах их женщин.
Природа, несомненно, поставила на них эту печать, чтобы предупредить, что человек почти дикий в состоянии анархии — существо более злобное, чем самый кровожадный зверь.
Это первое посещение завершилось без каких-либо ссор, которые могли бы привести к нежелательным последствиям. Впрочем, я узнал, что произошло несколько отдельных стычек, однако весьма благоразумно они были улажены. В мсье Роллена, нашего главного врача, бросили несколько камней. Один островитянин, изображая восхищение саблей мсье де Моннерона, попытался выхватить ее, и когда в руке у него оказались лишь ножны, бежал в большом страхе при виде обнажившегося оружия.
Мне показалось, что в целом островитяне были весьма беспокойны и очень плохо слушались своих вождей. Однако я намеревался покинуть остров вечером и поэтому был рад, что не придал большого значения маленьким обидам, которые нам нанесли.
Около полудня я вернулся на корабль вместе с баркасами. Я с трудом поднялся на борт, поскольку оба фрегата окружали пироги, и наша торговля шла полным ходом.
Я оставлял командование мсье Бутену, пока высаживался на сушу, и предоставил ему полное право решать, позволить ли нескольким островитянам подняться на палубу или строго запретить им делать это, смотря по обстоятельствам. На юте я увидел восемь туземцев, старейшего из которых мне представили их вождем.
Мсье Бутен доложил мне, что он смог бы помешать их восхождению на борт, лишь приказав стрелять в них, и что когда они сравнивали свою физическую силу с нашей, то смеялись над нашими угрозами и передразнивали наших часовых. Зная о моем принципе умеренности, он не пожелал прибегать к насильственным мерам, которые, впрочем, были единственным способом обуздать их. Он также сказал, что когда появился вождь, другие островитяне, поднявшиеся на борт ранее, стали спокойнее и послушнее.
Я преподнес вождю множество подарков и оказал знаки величайшего благоволения. Затем я пожелал вызвать у него более высокое мнение о наших силах. Я приказал провести несколько опытов с нашим оружием у него на виду, однако они почти не впечатлили его. Он, видимо, посчитал, что наши мушкеты годны лишь для уничтожения птиц.
Наши баркасы вернулись с бочками, наполненными водой, и я отдал приказы готовиться к отплытию, чтобы воспользоваться слабым бризом с суши, благодаря которому мы надеялись немного отдалиться от берега.
Вскоре со своей прогулки вернулся мсье де Лангль и сообщил мне, что он высаживался в удобной бухте, на берегу которой располагается очаровательная деревня возле водопада с чистейшей водой. Поднявшись на свой фрегат, он приказал готовиться к поднятию якоря, поскольку, как и я, считал это необходимым. Однако он настаивал самым решительным образом на том, что мы должны остаться в одном лье от берега, чтобы взять на борт еще несколько баркасов с водой, прежде чем покинем остров. Тщетно я убеждал его, что у нас нет в этом ни малейшей потребности.
Мсье де Лангль придерживался системы Кука и полагал, что свежая вода стократно предпочтительнее, чем та, которая была у нас в трюме. Поскольку у некоторых членов его команды проявились легкие симптомы цинги, он решил, и вполне справедливо, что ради них он обязан использовать все доступные ему средства. Кроме того, ни один остров изобилием продовольствия не мог сравниться с этим. Два фрегата уже приобрели свыше пятисот свиней, а также огромное количество птицы, голубей и фруктов, и все это стоило нам лишь несколько ниток стеклянных бус.
Я сознавал справедливость этих доводов, однако тайное предчувствие мешало мне согласиться немедленно. Я сказал ему, что нахожу островитян слишком беспокойными, чтобы посылать наши шлюпки на остров, когда мы не сможем поддержать их с кораблей, и что наша сдержанность лишь увеличила дерзость туземцев: они принимали в расчет только нашу физическую силу, которая, безусловно, уступала их силе.
Однако ничто не могло поколебать решимости мсье де Лангля. Он сказал мне, что мой отказ возложит на меня ответственность за распространение цинги, которая начала проявляться уже достаточно сильно, и что, кроме того, бухта, о которой он говорил, намного удобнее той, где мы пополнили свои запасы воды. Наконец, он попросил меня позволить ему лично возглавить вылазку, уверяя, что через три часа он вернется на корабль со всеми шлюпками, наполненными водой.
Мсье де Лангль был человеком столь большой рассудительности и настолько одаренным, что эти соображения более любых других доводов определили мое согласие или, скорее, то, что моя воля уступила его воле. Я пообещал ему, что ночью мы будем лавировать возле острова, а утром под его командованием отправим на берег два баркаса и две шлюпки, вооруженные, как он посчитает нужным.
Вскоре мы убедились, что время для отплытия действительно наступило: поднимая якорь, мы обнаружили, что одну из прядей каната перерезало кораллом, и через два часа он был бы разрезан полностью.
Поскольку мы поставили паруса лишь в четыре часа пополудни, было уже слишком поздно отправлять баркасы на берег, и мы отложили это до следующего дня. Ночью был шторм, и ветер постоянно менялся, поэтому я решил отойти приблизительно на три лье от острова.
На рассвете мертвый штиль не позволил мне приблизиться к суше. Лишь в девять часов задул слабый бриз от норд-оста, с которым я подошел к острову. В одиннадцать часов менее лье отделяло нас от берега, и я отправил баркас и большую шлюпку, под началом мсье Бутена и Мутона соответственно, к «Астролябии», чтобы принять командование мсье де Лангля. Туда погрузились все матросы с легкими признаками цинги, а также шесть вооруженных солдат во главе с каптенармусом.
Всего на этих двух лодках было двадцать восемь человек и около двадцати бочек для воды. Мсье де Ламанон и Колине, хотя и больные, были в числе тех, кто отправился с «Буссоли».
С другой стороны, мсье де Вожуа, выздоравливающий, сопровождал мсье де Лангля в его большой шлюпке. Мсье Гобьен, мичман, командовал баркасом. Мсье де ла Мартинье, Лаво и отец Ресевер были среди тридцати трех человек, отправившихся с «Астролябии». Всего шестьдесят один человек составили эту экспедицию, среди них находилась элита наших экипажей.
Мсье де Лангль вооружил всех своих людей мушкетами и саблями, на баркасы установили шесть фальконетов. Я предоставил ему полное право взять с собой все, что он сочтет необходимым для своей безопасности.
Мы были уверены, что у нас не было никаких ссор с туземцами, за которые они могли бы затаить злобу на нас. В открытом море нас окружило огромное количество пирог, и наша торговля неизменно проходила в духе веселости и взаимного доверия. Короче говоря, все указывало, что мы в безопасности. И я считаю, что мы не могли быть более защищены.
Однако это противоречило моим принципам — отправлять на берег отряд без крайней необходимости и, особенно, в столь многочисленное скопление людей, когда мы не могли поддержать и даже увидеть наши шлюпки с фрегатов.
Лодки отошли от «Астролябии» в половине двенадцатого, и через три четверти часа прибыли к месту пополнения запасов воды.
Каково было удивление всех офицеров и самого мсье де Лангля, когда они увидели вместо просторной и удобной бухты маленький заливчик, заполненный кораллами, сквозь которые вел извилистый проход шириной не более двадцати пяти футов, где морской прибой был столь же силен, как на прибрежных скалах! Внутри глубина воды была меньше трех футов, и баркасы сели на дно, в то время как шлюпки оставались на плаву, потому что их отнесло довольно далеко от берега. К сожалению, мсье де Лангль осматривал эту бухту в полную воду и не предполагал, что в прилив возле острова море поднимается на пять или шесть футов. Он не мог поверить собственным глазам.
Первым побуждением мсье де Лангля было покинуть бухту и отправиться туда, где мы уже набирали воду и где для этого были все преимущества. Однако мирный и кроткий вид людей, ожидавших его на берегу с огромным количеством фруктов и свиней; женщины и дети, которых он видел среди островитян и кого они должны были бы отослать, если бы питали враждебные намерения, — все эти обстоятельства развеяли его изначальное побуждение. Непостижимый рок помешал ему прислушаться к голосу благоразумия.
Бочки четырех лодок выгрузили на сушу без малейших происшествий. Солдаты поддерживали порядок на берегу: они выстроились шеренгой, чтобы освободить место для наших работников. Однако покой продлился недолго.
Множество пирог, распродав свой груз продовольствия на борту наших кораблей, вернулись на берег, и все туземцы с них высадились в этой бухте, поэтому постепенно берег там наполнился людьми. Вместо двухсот человек, включая женщин и детей, которых мсье де Лангль застал, когда прибыл туда в половине первого, к трем часам там было от десяти до двенадцати сотен туземцев.
Количество пирог, которые утром пришли торговать с нами, было столь велико, что после полудня мы едва ли заметили уменьшение их числа. Я надеялся, что чем больше туземцев будет занято возле наших кораблей, тем спокойнее все пройдет на берегу. Сколь велико было мое заблуждение!
Положение мсье де Лангля с каждой минутой становилось все более затруднительным. Он благополучно погрузил воду в баркасы, однако в это время был отлив, и он не мог надеяться выйти в море раньше четырех часов. Тем не менее он взошел вместе с отрядом в лодку и расположился на носу со своим мушкетом и стрелками, запретив им открывать огонь, пока он не отдаст приказ.
Он понимал, что будет вынужден сделать это. В них уже полетели камни, и туземцы, лишь по колено в воде, окружали баркасы, приблизившись на три ярда. Солдаты тщетно пытались отогнать их. Если бы мсье де Лангля не сдерживал страх начать военные действия и быть обвиненным в жестокости, он, несомненно, приказал бы дать залп по туземцам из всех фальконетов и мушкетов — это должно было рассеять толпу. Однако он надеялся, что сможет обуздать туземцев, не проливая крови, и пал жертвой собственной человечности.
Вскоре град камней, бросаемых с короткого расстояния с такой силой, словно их метали пращами, поразил почти каждого человека в баркасе. Мсье де Лангль успел выстрелить лишь два раза, прежде чем его сбили с ног. К несчастью, он упал за левый борт, где свыше двухсот туземцев мгновенно забили его камнями и палками. Когда он был уже мертв, они привязали его руку к уключине баркаса, несомненно, чтобы сохранить его останки.
Баркас «Буссоли» под командованием мсье Бутена сидел на мели в двух туазах от баркаса «Астролябии», и между ними оставался небольшой проход, который не был занят туземцами. Через этот проход все раненые, которым повезло не упасть за борт, бежали вплавь на наши шлюпки, в это время, к счастью, остававшиеся на плаву, что позволило спасти сорок девять человек из шестидесяти одного участника вылазки.
Мсье Бутен во всем следовал примеру мсье де Лангля. Его бочки с водой и все его люди погрузились в лодки в то же самое время и таким же образом, и он сам так же занял место на носу баркаса. Хотя он и опасался дурных последствий сдержанности мсье де Лангля, он не позволил себе открыть огонь и не приказал стрелять своему отряду, пока это не сделал его командир. Очевидно, что с расстояния четырех-пяти футов каждый выстрел мушкета должен был поразить кого-либо из туземцев, однако времени, чтобы перезарядить, не было. Мсье Бутен также был опрокинут камнем и, к счастью, упал между двух баркасов, на которых меньше чем за пять минут не осталось ни одного человека.
Каждый из тех, кто бросился вплавь к шлюпкам, получил множество ранений, и почте все — в голову. Те же, кто, к несчастью, упали с того борта, где находились туземцы, были мгновенно забиты насмерть дубинками.
Братья Роарк. Смерть Поля Антуана Флерио де Лангля.
1846 г.
Страсть к грабежу была столь велика, что когда островитяне завладели нашими баркасами, они вскочили туда в количестве трехсот-четырехсот человек, сорвали скамьи и раскрошили все в щепы, чтобы отыскать наши предполагаемые сокровища.
Между тем они почти упустили из виду наши шлюпки, что дало возможность мсье де Вожуа и Мутону спасти всех оставшихся в живых и убедиться, что туземцы не захватили никого, кроме тех, кого они убили в воде ударами своих дубинок.
Команды наших шлюпок открыли огонь по островитянам и убили многих, а затем, не задумываясь, сбросили в море бочки с водой, чтобы принять на борт всех, кто спасся. Кроме того, они почти истощили свои боеприпасы, и их отступление было нелегким, поскольку столь большое число опасно раненных, распростертых на скамьях, мешало гребцам.
Самообладанию мсье де Вожуа и порядку, который он смог восстановить, а также дисциплине, которую сохранил мсье Мутон, командир шлюпки «Буссоли», мы обязанные спасением сорока девяти человек из двух экипажей.
Мсье Бутену, получившему пять ранений в голову и одно в грудь, помог спастись вплавь старшина нашего баркаса, который сам был ранен.
Мсье Колине нашли без сознания на якорном тросе шлюпки, у него были сломаны рука и палец, и голова была ранена в двух местах.
Мсье Лаво, главный врач «Астролябии», получил столь тяжелое ранение черепа, что его пришлось трепанировать. Несмотря на это, он сам смог приплыть к шлюпкам, как и мсье де ла Мартинье и отец Ресевер, получивший сильный ушиб глаза.
Мсье де Ламанон и де Лангль были забиты насмерть с беспримерной жестокостью, как и Тален, каптенармус «Буссоли», и еще девять солдат и матросов двух кораблей. Свирепые туземцы, уже убив их, продолжали изливать свою ярость на их бездыханные тела, нанося удары дубинками.
Мсье Гобьен, командовавший баркасом «Астролябии», покинул его, лишь когда оказался совершенно один, израсходовав все свои патроны. Он спасся вплавь через проход между двумя баркасами, который, как я уже говорил, не был занят туземцами. Несмотря на ранения, он смог доплыть до шлюпки «Астролябии», в которой было столько людей, что она села на дно.
Это происшествие пробудило в островитянах желание потревожить раненых при отступлении. В большом количестве они устремились к рифам возле входа в залив, в десяти футах от которых должны были пройти наши шлюпки. На них израсходовали все остававшиеся патроны, и шлюпки наконец покинули эту коварную бухту, оказавшуюся жутким логовом дикарей, которые своей жестокостью превзошли тигров и львов.
В пять часов вечера наши шлюпки вернулись на корабли, и мы узнали о произошедшей трагедии. В это время вокруг нас было около сотни пирог, в которых туземцы продавали свое продовольствие со спокойствием, свидетельствовавшим об их невиновности. Однако они были братьями, детьми и соотечественниками жестоких убийц, и я признаю, что мне потребовалась вся моя рассудительность, чтобы сдержать гнев, овладевший мной, и помешать команде убить их.
Солдаты уже заряжали пушки и мушкеты — я остановил эти приготовления, которые, впрочем, были вполне простительны. Я приказал сделать лишь один холостой выстрел из пушки, чтобы прогнать пироги. Маленькая лодка, пришедшая с берега, несомненно, сообщила им о том, что произошло, ибо не прошло и часа, как возле фрегатов не осталось ни одной пироги.
Когда прибыла наша шлюпка, на юте фрегата находился туземец, и я приказал заковать его в кандалы. На следующий день, приблизившись к острову, я позволил ему выпрыгнуть в море: спокойствие, с которым он оставался на корабле, не вызывало сомнений в его невиновности.
Моим первым побуждением было отправить еще один отряд на остров, чтобы отомстить за наших несчастных товарищей и забрать обломки баркасов. С этой целью я приблизился к берегу, чтобы найти якорную стоянку, однако лот показывал все то же дно из кораллов, при этом возле суши установилось сильное волнение и прибой с яростью разбивался на рифах. Кроме того, бухта, в которой произошла кровавая бойня, глубоко врезалась в остров, и едва ли было возможно подойти к ней на расстояние пушечного выстрела.
Мсье Бутен, который не вставал с постели по причине ранений, однако сохранял всю ясность мысли, также сообщил мне, что положение бухты таково, что если наши шлюпки, к несчастью, сядут на мель, а это вполне вероятно, то никто не вернется живым. Ибо деревья, растущие почти на самом берегу, предоставят туземцам укрытие от наших мушкетов, и французы во время высадки будут открыты граду камней, от которых очень трудно уклониться. Туземцы метают их с большой силой и точностью, производя почти такое же действие, как и наши пули, однако при том преимуществе, что камни следуют друг за другом намного быстрее. Мсье де Вожуа был того же мнения.
Тем не менее я не желал согласиться с ними, пока не убедился в невозможности встать на якорь на расстоянии пушечного выстрела от деревни. Я провел два часа, лавируя возле входа в бухту. Я увидел обломки наших баркасов на прибрежном песке и огромное количество туземцев вокруг них.
Что, без сомнения, покажется невероятным — в это время пять или шесть пирог отошли от берега со свиньями, голубями и кокосами, чтобы предложить нам обмен. Каждый миг я был вынужден сдерживать свой гнев, чтобы не приказать отправить их на дно. Эти туземцы, не зная, что у нас есть оружие, поражающее с большего расстояния, чем мушкеты, без страха оставались в пятидесяти туазах от наших фрегатов и предлагали нам свое продовольствие с видом величайшего спокойствия. Мы не показывали им жестами, чтобы они подошли ближе, и они провели целый час в ожидании после полудня 12 декабря.
За предложением продовольствия последовали насмешки, и я тотчас же увидел, что от берега отошло еще несколько пирог и направилось к ним. Поскольку они не подозревали о дальности стрельбы наших пушек и все указывало на то, что вскоре я буду вынужден отойти от своих принципов умеренности, я приказал произвести один пушечный выстрел между этими пирогами. Мой приказ был исполнен с величайшей точностью. Вода, поднятая ядром, захлестнула пироги, и они тут же поспешили к берегу. Те, которые недавно отошли от острова, присоединились к их бегству.
Я едва смог оторвать себя от этого рокового места и оставить позади тела наших убитых товарищей. Я потерял старого друга, человека большого ума и величайших познаний и одного из лучших офицеров французского флота. Причиной его смерти стала его человечность. Если бы он позволил себе выстрелить в первых туземцев, вошедших в воду, чтобы окружить баркасы, он предотвратил бы собственную смерть, гибель мсье де Ламанона и еще десяти жертв варварской жестокости.
Сверх того, двадцать человек были серьезно ранены, и это происшествие в один миг лишило нас службы тридцати двух человек и двух баркасов — наших единственных достаточно больших шлюпок, способных вместить необходимое количество вооруженных людей, чтобы предпринять высадку. Эти соображения определили мое дальнейшее поведение. Малейшие новые потери вынудили бы меня сжечь один из фрегатов, чтобы укомплектовать второй. По правде говоря, у меня на борту был еще один, разобранный баркас, однако я мог собрать его лишь на берегу.
Если бы мой гнев могло утолить убийство нескольких туземцев, у меня была возможность потопить, сжечь и уничтожить сотню их пирог, в которых находилось свыше пятисот человек. Однако я боялся наказать невиновных: голос моей совести спас их жизни.
Те, кому случившееся с нами несчастье напомнило трагедию капитана Кука, не должны забывать, что его корабли стояли на якоре в бухте Каракакуа и их пушки позволяли англичанам чувствовать себя хозяевами на берегу. Они могли заставить туземцев повиноваться, угрожая им уничтожением пирог, которые оставались возле берега, а также поселений, расположенных на нем.
Мы же, наоборот, находились в открытом море и дальше пушечного выстрела, вынужденные держаться вдали от берега из опасения попасть в штиль возле него. Сильная волна постоянно сносила нас в сторону рифов, у которых мы, разумеется, могли бы встать на якорь на железных цепях, однако мы все равно находились бы дальше расстояния пушечного выстрела от деревни туземцев. Наконец, качка была настолько сильна, что это могло бы привести к обрыву якорного каната в клюзе, что подвергло бы фрегаты величайшей опасности.
Прежде чем покинуть этот роковой остров, я исчерпал мысленно все возможные в нашем положении действия. Я пришел к заключению, что постановка на якорь неосуществима, а вылазка на остров без поддержки с фрегатов слишком безрассудна, и даже ее успех оказался бы бесполезен, поскольку было ясно, что у туземцев не остается ни одного из наших живых товарищей, а наши баркасы, которые мы могли заменить, разбиты и сидят на мели.
Вследствие этого 14 декабря я взял курс на третий остров, который различал на вест-тень-норде и который мсье де Бугенвиль по причине плохой погоды смог увидеть лишь с топов мачт. Этот остров отделен от Маоуны проливом шириной девять лье.
Туземцы сообщили нам названия десяти островов, образующих их архипелаг, и приблизительно начертили их взаимное положение на листе бумаги. Хотя и нельзя слишком доверять их карте, представляется вероятным, что народы этих различных островов образуют своего рода конфедерацию и имеют частые сношения между собой.
Наши дальнейшие открытия не оставляют сомнений в том, что этот архипелаг крупнее, населеннее и богаче продовольствием, чем острова Общества. Также вполне вероятно, что здесь есть хорошие якорные стоянки. Однако лишившись баркасов и зная настроение команды, я решил не становиться на якорь, пока мы не прибудем в Ботанический залив на побережье Новой Голландии, где я намеревался собрать новый баркас, который находился у меня на борту в разобранном виде.
Тем не менее ради прогресса географии я желал изучить различные острова, которые окажутся у нас на пути, и точно определить их широту и долготу. Я также надеялся, что смогу торговать с островитянами, лавируя возле берега.
Я охотно оставляю другим заботы о написании неинтересной истории этого варварского народа. 24-часового пребывания и рассказа о наших несчастьях вполне достаточно, чтобы составить представление об их жестоких нравах и ремеслах, а также плодах прекраснейшей из всех стран на земле.
Прежде чем я продолжу отчет о нашем путешествии вдоль островов этого архипелага, я считаю своим долгом привести донесение мсье де Вожуа, который командовал нашим отступлением с Маоуны. Хотя он сошел на берег лишь в качестве выздоравливающего и не был при исполнении офицерских обязанностей, обстоятельства вернули ему все его силы, и он покинул бухту лишь тогда, когда убедился, что в руках туземцев не остается ни одного живого француза.
Донесение мсье де Вожуа
«Во вторник 11 декабря в одиннадцать часов утра мсье де Лаперуз отправил свой баркас и свою шлюпку с бочками для воды и отрядом вооруженных солдат, чтобы присоединиться к экспедиции под командованием мсье де Лангля. Мсье Бутен уже получил инструкции относительно средств поддержания порядка и обеспечения нашей безопасности, когда лодки подойдут к острову. В тот же час наш капитан мсье де Лангль спустил на воду свои шлюпку и баркас, также груженные бочками для воды и вооруженные.
В половине первого, когда фрегаты находились на левом галсе в трех четвертях лье от суши, четыре лодки отправились на берег, чтобы пополнить запасы воды в бухте, разведанной мсье де Ланглем. Это место находилось с подветренной стороны от той бухты, где мы уже набирали воду. Мсье де Лангль посчитал его более предпочтительным, поскольку ему показалось, что оно менее населено и столь же удобно. Однако у первой бухты было преимущество более легкого подхода и достаточной глубины для баркасов, которые не подвергались опасности сесть на мель.
Змеелистник, или дракофиллум.
Гравюра по рисунку Пьера Жозефа Редута из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
Мсье де Лангль предложил мне, хотя я и был еще слаб после болезни, сопровождать его, чтобы прогуляться на берегу. Он лично возглавил шлюпку, а баркас доверил мсье Гобьену. Мсье Бутен командовал баркасом „Буссоли” и мсье Мутон — шлюпкой этого фрегата.
Мсье Колине и отец Ресевер, оба еще больные, мсье де Ламанон, ла Мартинье и Лаво сопровождали нас, а также несколько других человек с борта двух кораблей. Таким образом, наш отряд состоял из шестидесяти одного человека, включая команды двух шлюпок.
Когда мы были в пути, то отметили с некоторым беспокойством, что многие пироги, которые находились возле борта корабля, последовали за нами, направляясь в ту же бухту, что и мы. Мы также увидели, что вдоль скал, которые отделяли бухту от соседних, собирается большое число туземцев, пришедших из других деревень.
Когда мы подошли к рифу, который образовывал очертания бухты и оставлял лишь узкий и мелкий проход для наших лодок, мы увидели, что в это время был отлив и что мы не сможем завести баркасы в бухту, не посадив их на дно. Это и произошло на половине расстояния мушкетного выстрела от берега, к которому мы приблизились лишь потому, что толкали баркасы веслами. Эта бухта предстала перед капитаном в более благоприятном свете, поскольку тогда, когда он осматривал ее, отлив не достиг еще малой воды.
По нашем прибытии дикари, которые усеяли берег в количестве семисот или восьмисот человек, в знак мира бросили в море несколько ветвей кавы, из корня которой островитяне Южного моря готовят свой опьяняющий напиток.
Когда мы высадились, мсье де Лангль приказал, чтобы каждую лодку охраняли один солдат и один матрос, в то время как экипажи баркасов, занятые наполнением бочек, будут под защитой двойной шеренги солдат с мушкетами, которая протянулась от баркасов до источника, где мы набирали воду.
Когда бочки наполнялись, их спокойно погружали в лодки. Островитяне не сопротивлялись вооруженным солдатам, которые не позволяли им приблизиться. Среди них были женщины и очень молодые девушки, которые предлагали себя нам самым бесстыдным образом, и не все отвергли их знаки внимания. Мы также увидели нескольких детей.
Когда наша работа подходила к концу, количество туземцев увеличилось, и они становились все более беспокойными. Это обстоятельство побудило мсье де Лангля отказаться от его изначального намерения выменять у туземцев немного съестных припасов, и он отдал приказ грузиться в лодки немедленно. Однако прежде, и это, я полагаю, стало первой причиной постигшего нас несчастья, он подарил немного бус нескольким островитянам, своего рода вождям, которые помогали нам удерживать туземцев в небольшом отдалении. Впрочем, мы были уверены, что их попытки сохранить порядок были всего лишь игрой: если эти предполагаемые вожди и обладали какой-либо властью, она распространялась на незначительное число их соотечественников.
Эти подарки, полученные лишь пятью или шестью островитянами, вызвали недовольство всех остальных. Всеобщий ропот отныне не прекращался, и мы более не могли их сдерживать. Однако они позволили нам взойти в баркасы, хотя часть из них последовала за нами в море, в то время как другие начали поднимать камни на берегу.
Поскольку баркасы сидели на мели недалеко от берега, мы были вынуждены по пояс войти в воду, чтобы попасть в них, и при этом несколько солдат намочили свое оружие. Когда мы находились в этом критическом положении, и начались те ужасные события, о которых я сейчас расскажу.
Портрет Лаперуза.
Гравюра Д. К. Бонатти по картине Ж. Ф. Бозио. Начало XIX в.
Только мы оказались в баркасах, как мсье де Лангль приказал столкнуть их с мели и поднять якорь. Несколько самых сильных островитян решили помешать этому и схватили канат. Капитан, свидетель их противодействия, видя, что волнение возрастает и несколько камней уже достигло его, попытался устрашить дикарей и выстрелил в воздух. Однако, нисколько не напуганные, они восприняли это как сигнал к общему наступлению.
Тут же град камней, метаемых с такой же силой, как и скоростью, обрушился на нас. Обе стороны вступили в схватку, и она стала всеобщей. Те, чьи мушкеты были в состоянии стрелять, поразили нескольких разъяренных дикарей, однако других это нисколько не смутило, и они, как казалось, лишь удвоили свой напор. Часть из них приблизилась к нашим баркасам, в то время как другие, шестьсот или семьсот человек, продолжали забрасывать нас камнями самым страшным и сокрушительным образом.
Как только началась схватка, я бросился в воду, чтобы добраться до шлюпки „Астролябии”, в которой не было ни одного офицера. Обстоятельства придали мне достаточно сил, чтобы преодолеть небольшое расстояние вплавь. Хотя я был еще слаб и получил несколько ударов камнями, я смог взобраться в шлюпку без чьей-либо помощи. С отчаянием я увидел, что в шлюпке лишь один или два мушкета не намочены и что нам не остается ничего другого, кроме как увести ее за пределы рифов как можно скорее.
Тем временем схватка продолжалась, и огромные камни, метаемые дикарями, каждый миг поражали кого-либо из нас. Как только раненый падал в море с того борта, где находились дикари, его тут же добивали ударами весел и палок.
Мсье де Лангль стал первой жертвой кровожадных дикарей, которые видели от него лишь благодеяния. В самом начале нападения его сбили с носа баркаса, и он упал в море вместе с каптенармусом и старшим плотником, которые были рядом с ним. Ярость, с которой островитяне набросились на капитана, спасла двух других, которые смогли добраться до наших лодок.
Все, кто находился в баркасах, вскоре разделили горестную судьбу капитана, кроме нескольких человек, которым удалось бежать на рифы и оттуда отправиться вплавь к шлюпкам. Не прошло и четырех минут, как островитяне завладели обоими баркасами, и в отчаянии я смотрел, как убивают наших несчастных товарищей, не имея возможности хоть чем-то помочь им.
Шлюпка „Астролябии” еще оставалась среди рифов, и каждый миг я ждал, что ее постигнет та же участь, что и баркасы. Однако жадность островитян спасла ее: большинство бросились к баркасам, остальные довольствовались тем, что метали в нас камни. Несколько из них, впрочем, отправились на рифы в проходе, чтобы дождаться нас.
Хотя волнение было очень сильным и ветер встречным, нам удалось, несмотря на камни и опасные ранения, которые получили почти все мы, покинуть эту роковую бухту и соединиться с мсье Мутоном, командиром шлюпки „Буссоли”, которая уже вышла за пределы рифов. Он приказал выбросить в море бочки с водой, чтобы освободить место для всех, кто смог добраться к нему. Я взял в шлюпку „Астролябии” мсье Бутена и Колине, а также еще несколько человек.
Все, кто спасся на шлюпках, получили ранения разной тяжести, и шлюпки, таким образом, оказались без защиты. Невозможно было думать о возвращении в бухту, чтобы противостоять тысяче разъяренных дикарей. Это означало бы бессмысленно обречь себя на верную смерть.
Поэтому мы направились к фрегатам, которые в три часа пополудни, тогда, когда произошла расправа, лавировали в сторону моря. Они не догадывались, что мы могли подвергнуться какой-либо опасности. Установился свежий бриз, и фрегаты были далеко на ветре — досадное обстоятельство для нас, в особенности для тех, чьи раны нуждались в срочной перевязке. В четыре часа фрегаты переменили галс и направились к суше. Как только мы преодолели рифы, я поставил парус и пошел по ветру, чтобы отдалиться от берега. Я приказал выбросить в море все, что могло замедлять ход нашей шлюпки, наполненной людьми.
К счастью, островитяне, занятые разграблением баркасов, не думали о том, чтобы преследовать нас. Все наши средства защиты состояли из четырех или пяти сабель и двух или трех патронов для мушкета — едва ли мы смогли бы противостоять с таким оружием двумстам или тремстам дикарям, вооруженным камнями и дубинками, в легких пирогах, в которых они могли бы держаться от нас на таком расстоянии, на каком пожелали бы.
Впрочем, несколько пирог вышли из залива вскоре после нас, однако они пошли вдоль берега, откуда одна из них направилась к тем пирогам, которые оставались возле наших фрегатов. Проходя мимо нас, туземцы имели наглость делать нам угрожающие жесты, однако я был вынужден отложить мщение и сберечь наши незначительные средства обороны.
Когда мы оказались в открытом море, мы пошли против ветра в направлении фрегатов, подняв красный платок на топ мачты, и, приблизившись, израсходовали три последних патрона. Мсье Мутон также подал сигнал о помощи с помощью двух платков, однако нас заметили лишь тогда, когда мы оказались у борта корабля.
Тогда „Астролябия”, которая была ближе к нам, спустилась под ветер, чтобы подойти к нам. В четыре с половиной часа я выгрузил на нее тех, чьи ранения были наиболее тяжелыми, мсье Мутон поступил так же, и мы незамедлительно отправились на „Буссоль”. Я сообщил командующему печальную новость. После всех мер предосторожности, подсказанных его благоразумием, и при его полном доверии к благоразумию мсье де Лангля, его изумление было беспредельным. И я могу сравнить его скорбь лишь с той, которую испытывал сам.
Это несчастье живо напомнило нам о бедствии 13 июля 1786 года и придало еще бо льшую горечь нашему путешествию. Впрочем, в нашем последнем несчастье мы можем считать, что нам повезло, поскольку большинство тех, кто высадился на остров, спаслись. Если бы страсть к грабежу не отвлекла на время разъяренных дикарей, никто из нас не смог бы бежать.
Невозможно выразить чувства, которые пробудило это печальное событие на борту двух фрегатов. Смерть мсье де Лангля, который пользовался доверием и любовью своего экипажа, вызвала у всех на „Астролябии” самое горестное сожаление. Островитяне, которые находились рядом с кораблем и не знали о происшедшем, едва не пали жертвой мести матросов, которую мы лишь с большим трудом смогли сдержать.
Всеобщая скорбь, воцарившаяся на борту, — лучший панегирик, который мы могли бы воздать капитану. Что касается меня, я потерял в нем не столько командира, сколько друга. Он всегда проявлял участие ко мне, и до конца своих дней я буду сожалеть об этой утрате. Я был бы счастлив, если бы смог оказать ему знак своей преданности и благодарности, пожертвовав собой ради него! Однако этот храбрый офицер подвергал себя большей опасности, чем других, и стал первой добычей кровожадных зверей, напавших на нас.
В моем ослабленном состоянии выздоравливающего, я сошел на берег без оружия и под защитой других. И когда я оказался в шлюпке, почти все патроны либо были израсходованы, либо намочены. Все, что я мог делать, — отдавать приказы, от которых, к сожалению, было мало пользы.
Я был бы несправедлив по отношению к тем, кому, как и мне, посчастливилось спастись, если бы не объявил, что они вели себя с величайшей храбростью и хладнокровием. Мсье Бутен и Колине, которые, несмотря на свои тяжелые ранения, сохраняли всю ясность своего ума, изволили помочь мне своими весьма полезными советами. Моим незаменимым помощником был также мсье Гобьен, который последним покинул баркас и своим примером, отвагой и увещеваниями немало способствовал восстановлению духа тех матросов, которые уже, возможно, поддались страху. Младшие офицеры, матросы и солдаты исполняли все отданные им приказы с таким же старанием, как и точностью. Равно и мсье Мутон может лишь похвалить экипаж шлюпки „Буссоли”.
Все, кто находился с нами на берегу, согласятся со мной в том, что ни насилие, ни какой-либо неосторожный поступок с нашей стороны не могли вызвать нападение дикарей. Наш капитан отдал нам в этом отношении самые строгие приказы, и никто их не нарушал.
Подпись: Вожуа».
Список погибших от рук дикарей острова Маоуна 11 декабря 1787
«Астролябия»
Мсье де Лангль — капитан корабля, командующий;
Ив Юмо, Жан Ределлек, Франсуа Фере, Лоран Робен, Китаец — матросы;
Луи Давид — помощник канонира;
Жан Жеро — слуга.
«Буссоль»
Мсье Ламанон — ученый и натуралист;
Пьер Тален — старший канонир;
Андре Рот, Жозеф Райе — помощники канонира.
Все другие участники вылазки получили ранения разной тяжести.
