35

В своей квартире он не появлялся. Ни для кого не секрет: Найдан «Тедди» Максумич объявил войну своему бывшему боссу. Куму.

«Бест Вестерн» в Орсте, отель «Ибис», сомнительный хостел на Хорнстулле. Так и было задумано. Две ночи в одном месте – исключено. К тому же он не знал, вышли из игры паяцы из «Сведиш Премиум Секьюрити» или нет. Им тоже не стоило попадаться на глаза.

Номера одинаковые: линолеум, косящий под паркет, двуспальная кровать с немыслимо жестким матрасом, наглухо привинченные никелированные контейнеры для мыла в ванной – чтобы не сперли. Энергосберегающие лампы с сенсором движения: посидишь пару минут без движения – гаснут. В первый раз Тедди решил, что произошла обесточка. После восьми лет вне общества он иногда чувствовал себя марсианином.

Бродил по улицам: Орста, Йерва, Сёдермальм. Обдумывал следующий шаг. Конечно, он мог позволить себе отель поприличнее, но так безопаснее. А может, кажется, что безопаснее. Но нет – надо подальше держаться от кумовых радаров. И продолжать давить.

Тедди не видел Эмили с того дня, как она наорала на него в машине после пожара в гараже.

Он купил новый телефонный абонемент – кто знает, какими ресурсами располагает «Сведиш Премиум Секьюрити». Дал эсэмэску Саре:

Сара, надеюсь, тебе лучше. Все время думаю о тебе, хотел узнать, как ты. Тедди.

Позвонила Линда, как раз на праздник.

Никола арестован. Еще и это. Линда рассказывала то немногое, что ей было известно, и рыдала.

Тедди терпеть не мог, когда сестра плачет. А главное – Никола. Опять угодил в дерьмо.

Он вспомнил телефонный звонок накануне праздника – Никола попросил разрешения зайти. Но Тедди тогда был по уши занят предстоящим поджогом.

Попытался утешить Линду. Все обойдется, будем надеяться… а под конец сказал:

– Тебе надо уехать из страны.

– О чем ты?

– Мое прошлое хватает меня за пятки. И я должен кое-что разрулить, чтобы поправить дело.

– Ничего не понимаю. Перестань говорить загадками.

Тедди постарался объяснить.

Уехать из Швеции – не может быть и речи. Согласилась переехать в гостиницу и несколько дней не ходить на работу.

Он поклялся возместить каждую потраченную крону.

Позвонил Эмили – не ответила. Дал эсэмэску. Пошел в «Лейонс». Заглянул к Магнусу Хасселу: где Эмили?

– Нет, Тедди-бой, понятия не имею. Спроси у Алис в отделе кадров. А у вас какие-то общие дела?

Тедди покачал головой и пожалел, что зашел к Хасселу.

По пути к лифту кто-то дотронулся до его плеча.

– Это ведь вы Тедди?

Одна из адвокатов. Он не знал ее имени, но встречал в коридорах. Изящная фигура, светлые крашеные волосы и потрясающе отполированные ногти. Эмили не дотянуться.

– Да. Это я.

– Меня зовут Йосефин, я сижу в одной комнате с Эмили.

Эмили упоминала как-то. Йоссан. Они вроде бы подруги – а может, ей известно, где скрывается Эмили?

– Вы, как я понимаю, ее разыскиваете?

– Да… Мне надо с ней поговорить. Но она, похоже, больна или что-то в этом роде.

Йосефин испытующе уставилась на него.

– Больна? Или что-то другое? Тедди?

Тедди промолчал. С тихим звоночком разъехались двери лифта.

– Мне надо бежать, – сказал он. – Но если вы ее увидите…. Попросите ее мне позвонить, ладно?

Она проводила его взглядом.

По дороге в очередной отель он зашел в киоск и купил большую упаковку жвачки.

Рельефные обои. Пестрые шторы задернуты – на всякий случай. В тумбочке Библия. На журнальном столике бесплатный глянцевый журнал с фотографией на обложке. Пара островов в Стокгольмском архипелаге. Красивое место. Интересно, как туда попасть. Под кроватью обрез дробовика из схрона в лесу. «Заставу» он спрятал в квартире.

Единственный положительный момент: «Сведиш Премиум Секьюрити» словно в землю провалился. Не видно и не слышно. С тех пор как он живет в бегах – ни намека. Но и провоцировать их не стоит. Скорее всего, он не должен был переться в «Лейонс». Не должен был пытаться найти Сару.

С другой стороны – надо продолжать. Он прекрасно знал, когда выбирал эту дорогу: будет жарко.

Зажужжал его старый телефон. Номер неизвестен.

– Привет, Тедди. Можем повидаться?

Деян. Его голос Тедди узнал бы из тысячи.

Старый друг… плохое предзнаменование.

– Нет… сейчас нет. Не могу.

– А надо бы. Тебе хорошо бы с кое-кем поговорить.

– Позже. Когда все уляжется.

– Чем ты занимаешься? Свихнулся? Я хочу поговорить с тобой. Потому что ты был моим другом.

Был твоим другом. Когда они виделись в последний раз, Деян не употреблял прошедшее время. Хвастался собакой.

– Передай тем, кто велел тебе позвонить, что у меня тормоза сломались. Понял? Так и скажи: он без тормозов.

Тедди повесил трубку, едва договорив последнее слово. Жарко. Деян – еще один горячий фен в этом оркестре. Мазера надо дожимать.

Лег на кровать. Закрыл глаза.

Он и Деян. Им по восемнадцать. Они взяли хороший куш в конференц-отеле. Поездка в Амстердам, пирушки в «Грин-баре». В машине: разговоры о родителях…

Снова вызов. Неизвестный номер. Деян к тому же и непонятлив.

– Привет, это я.

Нет, не Деян. Сара.

– Сара, как ты?

– Лучше. Но пока держат в больнице. Говорят, еще несколько дней.

– Где ты?

– Каролинский госпиталь, отделение 57.

– Прости меня, Сара. Все это по моей вине. Я был уверен, что за мной нет хвоста. И, наверное, зря написал эсэмэску.

– Нет, Тедди. Твоей вины нет. Это я начала копаться в твоем деле, пока ты еще сидел. Это я пригласила тебя домой. Мой выбор, а не твой. Тедди… я хочу, чтобы ты узнал все, что я накопала по Матсу Эмануэльссону.

Тедди резко встал с кровати.

– Мы не можем сейчас видеться. Я не хочу подвергать тебя опасности.

– Можем, Тедди. Я так хочу. Поговорила с моим бойфрендом. Я иду на этот риск.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 18 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Флемингсберг-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 5 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Надо постараться закончить до Рождества, так что мы вряд ли успеем за сегодня, придется встретиться еще и завтра. Ничего?

М: Завтра – значит, завтра.

ЙС: Отлично! Продолжайте ваш рассказ.

М: Что ж… на чем мы остановились? Да… пришла пора осуществить мой план. Я почти убежден, что попытки перекупить «Гамбро» уже начались. Вопрос только – когда? Я просматривал курс их акций по нескольку раз в день. Фонды «СЭБ» покупали акции ежедневно, а они, как вы знаете, связаны с Валленбергами. Очень скоро я понял и рисунок, и тайминг. По моим расчетам, «Инвестор» буквально в ближайшие недели предложит купить контрольный пакет, причем по сильно подсахаренной цене.

ЙС: Как это – подсахаренной?

М: Намного выше биржевого курса. Процентов на тридцать.

У меня было две альтернативы. Первая – скупить как можно больше акций «Гамбро» и выжидать. Тогда курс был, если не ошибаюсь… да нет, не ошибаюсь – девяносто крон. Но на это нужна была куча денег, а их-то у меня и не было. И выигрыш в лучшем случае, я уже сказал, – тридцать процентов, несколько сотен тысяч крон. То есть много беспокойства и сравнительно небольшая прибыль. Другая альтернатива – я уже говорил. Купить опционы. То есть заплатить за право купить двести тысяч акций «Гамбро» по восемьдесят пять крон в сентябре. Всего сто тысяч крон, а выигрыш может быть колоссальный.

Короче, у меня была информация, которой, кроме меня, владели, самое большее, пятьдесят-шестьдесят человек. Но все они связаны разными обязательствами – неразглашением служебной тайны, антиинсайдерскими правилами. А я – свободный игрок.

На покупку опционов денег у меня не было. Но… Себбе же заставлял меня отщипывать со счетов клиентов нашей конторы на оплату моих долгов – почему бы не позаимствовать у самого Себбе? Это же операция столетия! Боже мой, я всего-то хотел обеспечить будущее своим детям… К тому же не украсть, а именно позаимствовать, причем на короткое время. Самое большее – несколько недель.

Что я сделал? Вот что: я купил опционы на деньги компаний, которые консультировал. Обнаружить невозможно.

Лето 2006 года прошло довольно спокойно. Даже Себбе, похоже, сообразил, что мне нужен отпуск. Клиенты Педера тоже не давали о себе знать, чему я был очень рад, – после того, что я обнаружил в их компьютерах, мне вовсе не хотелось иметь с ними дело.

Мы поехали в деревню. Лиллан научилась плавать, а Беньямин – кататься на водных лыжах. Но те фильмы и фотографии… не выходили у меня из головы. Конечно, у меня был даже не крючок, а метровый крюк на этих подонков. Крюк, заброшенный в преисподнюю. Конечно, каждый нормальный человек обязан в таких случаях известить полицию. Но я не решался. Вся моя двойная жизнь наверняка выплывет наружу, и тогда конец.

К концу лета мы поехали в Данию и сняли маленький домик в Юланде. Каждый день я мотался на велосипеде километра три в соседнюю деревню. Нужен был интернет, а там покрытие было получше, интернет работал, и я шарил по биржевым страницам на моем новом телефоне. Курс «Гамбро»… я зациклился на этом «Гамбро».

В сентябре вернулся на работу, и почти сразу позвонила Микаэла.

– Что ты натворил, идиот?

– О чем ты? – я изобразил непонимание.

– Ты знаешь, черт тебя побери. Ты должен немедленно навести порядок.

Наш открытый конторский пейзаж вовсе не способствовал разговором такого сорта. Я посмотрел на коллег – сосредоточенные и тихие, как овцы.

Попытался сохранить спокойную интонацию.

– Разумеется, дорогая. Конечно, все будет сделано. Это очень разумная инвестиция.

– Что ты мелешь? Это не твои деньги! И еще я скажу вот что: кое-кто из нас не собирается ждать, пока ты все выплатишь. Кое у кого большой зуб на тебя.

Я взял такси и поехал домой. Взбежал по лестнице. Вниз спускался какой-то парень, но это был не Себбе. И не Максим. Уже неплохо. Единственное, о чем я мог думать, – мой компьютер. Собрание больших и маленьких крючков. Я должен попытаться уговорить Себбе и Максима: не мечите икру, ребята, все спокойно. А если вы собираетесь меня наказать – связываться не советую. У меня на вас достаточно дерьма, чтобы и вас утопить, и еще поставить кое-кого вам на головы.

В это время я почти никогда не бывал дома. Уходил на работу в KPMG рано, чтобы после полудня успеть в «Клару». В квартире было очень тихо. Мне показалось, что даже пахнет по-другому, будто в моей квартире поселился кто-то еще.

Я включил компьютер и начал шарить в своих каталогах. Один каталог без названия – туда я собрал файлы, скачанные в конференц-отеле в усадьбе.

Запах и в самом деле странный. Пахло горелым, остро и неприятно. Поначалу я решил, что кто-то развел костер, хотя в этом доме во всех квартирах камины. Или где-то пожар.

Открыл форточку и выглянул. По комнате пронесся странный ветер, будто ожидал, когда я открою окно.

Я захлопнул форточку. Запах усилился.

В кухне что-то шумело, словно ветер, пойманный в форточку, никак не мог найти выход.

Я открыл дверь.

Кухня полыхала.

Языки пламени, как неумелый маляр, лизали белые стены, оставляя черные жирные мазки.

У меня начался приступ кашля. Дым и газы разъедали горло. И как назло, домашний телефон в кухне. Лихорадочно попытался вспомнить какую-нибудь инструкцию – что делать? Звонить, гасить, спасаться? Я не мог сообразить, где оставил мобильник! Видимо, уже начали действовать ядовитые газы. Звонить в пожарную службу, найти воду, погасить… спасти компьютер!

Я уже задыхался от кашля. Горячие газы поднимаются вверх, сообразил я, встал на колени и пополз в спальню. Почему-то казалось, что лицо у меня мокрое.

Пол наклонился, контуры предметов расплылись…

Больше я ничего не помню.

Спокойный голос акушерки: у вас родился сын. Беньямин. Мы с пятилетней Лиллан едем в больницу – я умудрился в ее день рождения прищемить ей палец подвальной дверью. Наше обручение с Сесилией… ее прическа. Похожа на ангела.

Волны воспоминаний. Даже не воспоминаний – видений. Тихая радость.

Я не знаю, как они сумели меня вылечить. Говорят, несколько дней был без сознания. Ожоги не такие сильные, в основном первой степени, на руках кое-где второй. Сказали, что самое опасное – ингаляционные, как они назвали, повреждения. Я надышался дыма и ядовитых газов. Завернули в чистые белые простыни, дали внутривенный наркоз… ожог слизистых, обезвоживание. Много чего.

Проснулся я в паутине прозрачных шлангов.

«С вашей семьей все в порядке. Жена и дети живут в отеле».

Питье через соломинку. Чуть не насильно.

Однажды я почувствовал, что в палате кто-то есть. Кто-то сидит у моей койки.

Сесилия. Она протянула мне стакан с соком.

Мы не обменялись ни словом, да я и не мог говорить из-за повреждений гортани. Но и не только гортань… я просто не решался объяснить, что произошло. Себбе организовал поджог. Сказал же когда-то в гимнастическом зале: не стоит со мной собачиться. И подтвердил. Не стоит.

Я опять провалился в сон. Или бред – трудно определить. Не знаю, долго ли сидела Сесилия у моей койки.

Когда я проснулся, она была рядом – даже не знаю, уходила ли? Или так и сидела все время? И сколько я спал?

На стене в палате висела репродукция, изображающая лесное озеро. Закат – солнце окрасило небо в красно-оранжевый цвет. Не знаю… кого-то этот пейзаж, наверное, успокаивал, но я сразу вспомнил полыхающую кухню.

– Твой компьютер был открыт, когда я вошла в квартиру.

Я не понял, о чем она говорит.

– Он был открыт, – повторила она. – Я видела.

Я похолодел. Ощущение, будто сорвался с обрыва и лечу неизвестно куда. Закрыл глаза и отвернулся.

Она видела мой компьютер. Есть, конечно, надежда, что она имеет в виду таблицы «Эксель» с сомнительной бухгалтерией, но что-то подсказывало – нет. Не только «Эксель». Самое страшное – видеофильмы из усадьбы.

Может, она и поняла, чем я занимаюсь в последний год. В какое дерьмо я вляпался. Я был готов все рассказать. Но как объяснить эти проклятые фильмы?

– Это они подожгли квартиру.

Больше я не смог выдавить ни слова.

…В тот же вечер, когда Сесилии уже не было, ко мне подошла дежурная сестра.

– Вам звонит мужчина, Себастьян, как он представился. Вы в состоянии с ним поговорить?

Телефон висел на тумбочке рядом с койкой.

– Слушаю, – с трудом произнес я.

– Матс… ты помнишь, что я тебе сказал когда-то? – нежно спросил Себбе.

– Я и не собирался с тобой собачиться. Занял деньги на несколько недель – что за проблема? Ты слышал про «Гамбро»?

– Надеюсь, ты понимаешь теперь, как я действую в таких случаях, дружок. А ты сам-то слышал?

В его голосе было что-то странное. К тому времени я его достаточно хорошо знал – когда Себбе в ярости, он никогда не говорит так спокойно и даже ласково. К тому же это неожиданное «дружок»…

– Что я должен был слышать?

– Микаэла мне объяснила. Какие-то ловкачи… акционерное общество «Индап», дочка «Инвестора», предложило за акции «Гамбро» сто пятнадцать крон за штуку. Этот опцион, или как там его называть, в общем, то, что ты купил на мои деньги, сегодня стоит шесть миллионов. Ты гений. Фантастично , – добавил он по-сербски.

Я почувствовал себя легким, как облако. Как дымок от потушенного пожара…

– Я готов забыть про твою выходку, если будешь держать язык за зубами… по поводу поджога и прочего… Договорились?

Сесилия пришла на следующий день. Уже не надо было гадать, что именно она видела в моем компьютере, – прямо спросила, откуда взялись эти видео и фотографии. Решила, что мне нужна помощь психиатра, пока дело не кончилось бедой. Короче, уверилась, что я педофил.

Сидела на краю койки и говорила намеками.

– Когда? – и надолго замолкала.

Или:

– Матс?

И опять молчание.

Я не мог говорить с ней об этом. Невозможно. Рассказать – все погибло.

Время шло. В соседней палате кто-то включил телевизор.

Зашла сестра, принесла лекарства, проверила повязки и исчезла.

Не успела закрыться дверь, Сесилия наклонилась ко мне.

– Если ты не объяснишь, в чем дело, я передам твой компьютер в полицию, – прошептала она.

Я сделал вид, что сплю. Но был почти уверен: она знает, что я притворяюсь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

 

36

Стены камеры: стоит дотронуться, тут же кажется, что все тело покрывается сеткой кракелюр, как на старинных холстах. Пол ледяной. Он лежал, свернувшись, на зеленом клеенчатом матрасе. Тошнило – вот-вот вырвет. И отвратительная, сосущая пустота в животе. Матрас сантиметров пять толщиной. Не больше.

Клеенка: ясно для чего. Чтобы легче отмыть кровь и блевотину после постояльцев. Щедрость государства истощилась на пороге этого заведения. Одеяло тонкое, подушка не предусмотрена.

Цемент, замазанный неумелым граффити, бетонный пол пахнет мочой. Ни туалета, ни телевизора, ни телефона. И почитать нечего, кроме идиотских надписей на стенах. Ручка, бумага – ничего. А вдруг кто-то задумает совершить самоубийство шариковой ручкой? Или удушиться комком бумаги… Захотел в туалет – дай знать как минимум за полчаса. Для тех, кто думает, что камера выглядит как в полицейских сериалах… Маленькая лампочка под потолком, микрофон подвешен так высоко, что даже Леброн Джеймс не допрыгнет. С десятиметрового разбега.

Никола и раньше бывал в предвариловке, но никогда так долго. Уже прошло три дня, как полицейская овчарка намертво вцепилась ему в руку. Там, в канаве. И никто ничего не сказал. Ни слова. Только короткий допрос после задержания.

– Мы обойдемся без адвоката, глядишь, выйдешь отсюда пораньше.

Рука выглядела как фарш для котлет. Обещали прислать врача, но пока только промывали какой-то вонючей жидкостью и делали перевязки.

При обыске у него ни хрена не нашли, но все равно заставили просидеть три часа в одних трусах на «хулиганке», как они называли деревянную скамью в отделе полиции. Демонстрация силы. Почище, чем Путин с его полетами над шведской территорией.

– Ты подозреваешься в крупной краже со взломом.

Никола представлял, что может попасться, прикидывал линию поведения, но никогда не думал, что отнесется к этому с таким безразличием.

– Мне нечего сказать. Я отрицаю все обвинения.

Оба снюта выглядели как опечаленные щенки. Они были явно разочарованы. Что они ждали? Что он встанет раком и пригласит их себя изнасиловать?

Они ушли и оставили его сидеть. В трусах.

Через несколько часов вернулись.

– Тебе лучше признаться, Нико. Это неподходящее место для тебя, ты еще слишком молод. Рассказывай, как было дело, и мы тебя отпустим. Поговори с матерью. Мы тебя подвезем, куда скажешь.

– Позовите врача.

Помолчал и повторил:

– Позовите врача.

И ничего больше. Ни слова.

Уснуть он не мог. Есть тоже не хотелось. Хотелось курить, а еще больше – выпить стакан кока-колы. Рука болела, хотя ему дали обезболивающие таблетки.

Он не знал и никак не мог вычислить, что им известно. Прикидывал: где они могли наследить. Дверные ручки? Сейф? Мотоцикл? Камеры наблюдения? Самое главное – он не знал и не мог представить, как работают полицейские собаки-ищейки. Этот зверь вынюхал именно его? Или мог ошибиться?

А снюты молчали. Вернее, не молчали. Повторяли одну и ту же мантру: «Колись, быстрее выйдешь на свободу».

Как только за ним закрылись двери камеры, он заплакал. Не мог удержать слезы.

Почему они не допросили его подробнее? Он знал закон: они не имели права задерживать его больше четырех суток без предъявления обвинения. И Хамон, и многие из приятелей в Спиллерсбуде через это прошли. Тюрьма лучше, чем предвариловка: в камере батарея, нормальная постель и телевизор. Не то что здесь. Гуантанамо.

Далее: ему нужен адвокат. А кого выбрать? Того же, кто его защищал перед отправкой в Спиллерсбуду? Ханс Свенберг. Он и тогда страдал старческим слабоумием, а теперь наверняка ушел на пенсию. Если жив.

У Хамона был адвокат, Эрик Юханссон, он его защищал несколько раз, но если Хамона тоже взяли, Эрик будет защищать его. Но если Бог милостив и Хамон ушел – все равно. Он попросит Юханссона – и тень ляжет на Хамона.

Он перебирал известные ему имена. Тобиас Сандин, Клея Хольмгрен, Бьорн Фельт… Лучшие из лучших. С другой стороны: Никола никогда с ними не встречался. А сейчас ему нужен был человек, с кем бы он чувствовал себя спокойно, если не сказать – в безопасности. Если бы с ним была мама…

В дверь постучали. Смотровой лючок пополз в сторону.

– К тебе посетитель.

Никола потер лицо.

– Кто?

Дверь открылась. В глаза ударил яркий свет. Надзиратель сморщил нос. Запах в камере, должно быть, – святых выноси.

– Полицейский.

– Кто?

– Полицейский. Не помню фамилию. Сидит и ждет в комнате для допросов.

Никола встал, и от резкого движения его прошиб озноб. Надел казенные тапки – в предвариловке собственная обувь запрещена. Вышел в коридор. Надзиратель пропустил его и двинулся следом. У каждой камеры на двери укреплена дощечка. Большинство пустует, но на некоторых от руки написаны инструкции для сведения персонала.

Диабет.

Не ест свинину.

Суицид.

Симон Мюррей. Он приподнялся на стуле.

– Привет, Никола! Как дела?

Сука-Симон попытался обнять его, но Никола сделал шаг назад. Этот парень к числу его друзей не принадлежит.

Они сели.

– Никола… я шел мимо и решил заглянуть. Как дела?

– Ничего хорошего. В камере холодища, одеяло тонкое, свитер не дали. Воспаление легких гарантировано. Честно. И руку никто не лечит.

– Попробую поговорить… с кем? С надзирателем?

– Можешь поговорить… попозже.

Симон покопался в сумке.

– Хочешь?

Коробочка со снюсом и шоколадное печенье. Никола взял крохотный мешочек снюса и сунул под верхнюю губу.

– И что ты опять натворил? Ведь еще и месяца не прошло… – Симон отечески улыбнулся.

Фальшивая, кривая, подлая ухмылка.

– Ничего не натворил. Это ошибка. Они говорят, что я взорвал супермаркет. Может, и меня стоило бы спросить? Даже допроса не было. И адвоката не дали.

– Поговорю и об этом. А ты хочешь какого-то конкретного адвоката?

– Пока не знаю. Надо подумать.

– Вот ты и ответил на свой вопрос насчет адвоката. А с матерью говорил?

– И с матерью не говорил.

– Это я могу устроить.

– Скажу спасибо.

– Да… правильно сделаешь. Но я хочу с тобой кое о чем поговорить.

Никола мысленно подобрался и сосредоточился. Жди ловушку.

– Они и Хамона взяли, – сказал Симон. – Только он в другом конце коридора, чтобы не было этих «постучи-в-стенку» затей.

Николу вновь начал бить озноб.

– Но это неважно… поговоришь со следователем, который ведет дело. Не моя забота. Мне интересно другое: что ты можешь порассказать про разборку? Ты знаешь, о чем я. Суд Исака.

Никола растерялся. Слишком много всего сразу. Взяли Хамона… Как они его взяли? Что он рассказал?

– Нико? Хелло! Ты еще не ушел? – Симон потряс его за руку.

– Не ушел. И я не знаю, о чем ты лопочешь.

– Ну-ну… я-то знаю, что ты знаешь. И ты знаешь, что ты знаешь. У нас идет расследование, мы получили разрешение на прослушку. Так что ты был там, это я могу доказать, как дважды два. И я знаю, что речь шла о конфликте кланов Тасдемира и Бар-Сауме. Сёдертелье под угрозой войны. Если они начнут, от города камня на камне не останется. И нам нужна помощь, чтобы остановить этих отморозков. Расскажи, что ты знаешь. Это все, что я хочу. Я не спрашиваю о Хамоне, не спрашиваю о твоих приятелях. Расскажи, что там произошло.

– Откуда мне знать?

– Кончай, Никола. Еще раз: я знаю, что вы с Хамоном шестерили на этой стрелке. Что тут такого – подтвердить, что нам и так известно? Я скажу насчет одеяла, посещение Линды, завтра принесу пожрать что-то человеческое, снюс…

– Я же сказал – ничего не знаю.

Симон побарабанил пальцами по столу.

– О’кей, о’кей, это я уже слышал. Тогда у меня есть одна мысль. Только учти – я делаю такое предложение только потому, что ты мне симпатичен. Никола, ты не вписываешься в их мир. Ты из другого теста. Мать работает с утра до ночи, твой дядя, Тедди, тоже взялся за ум. И ты, Никола… я смотрю на тебя и вижу – не по душе тебе все это. И скажу тебе вот что: я обещаю помочь выбраться из дерьма, в которое ты вляпался. Это в моих силах. Понял?

– Это как это?

– А вот это я тебе не могу рассказать. Извини.

Голова у Николы пошла кругом.

Симон хочет сделать из него стукача.

Стучать! Самый смертный из всех смертных грехов. Священная корова воров – лояльность. Принцип настоящих мужчин.

С другой стороны – если будет суд, ему влепят как минимум двушку, а то и больше. И на этот раз это будет настоящая тюрьма. К тому же… Симон вовсе не требует, чтобы я стучал на кого-то из моих друзей. Только на этих маразматиков. Мало того: Тасдемир попытался кинуть Исака. Самого Исака! Ему самое место в тюряге.

Картинка в памяти.

Ему лет семь, самое большее восемь. Значит, Тедди чуть больше двадцати, он пришел взять его из продленки. Идет дождь. Подарок от Тедди: билеты на футбол. У «Ассирийцев» все шансы попасть в высшую лигу. Отборочный матч с «Борстой». Все только и говорили об этом матче. Даже фрекен в школе.

Приятели кружили вокруг Тедди – он стоял неподвижно. Ждал, пока Никола оденется. Никто ничего не сказал, но и так было ясно: с Николиным дядей шутки плохи.

Тедди взял его за руку, и они пошли к автобусной остановке. Николин кулачок уместился в огромной ладони Тедди, как мышка в норке.

– Как дела в школе?

– Хорошо.

– Какие уроки были?

– Обычные… уроки как уроки.

Иногда Тедди становился похожим на мать. Или на деда – те же дурацкие вопросы. Нет чтобы рассказать что-то интересное.

– Тедди, а кто самый сильный человек в мире? Ты его видел?

– Конечно! – засмеялся Тедди. – Неужели ты не знаешь? Самый сильный человек в мире – твой дядя.

– Я серьезно.

– Не знаю… но есть один и в самом деле здоровенный парень. Магнус Самуэльссон. Я вчера видел по ящику, он тянул целый поезд… Но все же расскажи – что в школе?

– Все хорошо… маленькая неприятность в продленке.

– Что еще за неприятность?

– Нино и Марван побежали на шоссе, что-то там им было надо… а потом обозлились на меня.

– С чего бы?

– Я рассказал фрекен.

– Настучал?

– Но фрекен же говорила, что это очень опасно – выбегать на шоссе. Можно попасть под машину и все такое.

– То есть ты настучал на своих приятелей?

– Но это же опасно! Разве я неправильно сделал?

Тедди промолчал, но рука его, в которой он сжимал маленький кулачок племянника, заметно напряглась.

Чуть позже: Николин кумир Андреас Хаддад, как обычно, играет как бог. Публика на трибунах в красно-белых шарфах – цвета «АФФ».

– Это мы – А-эф-эф, А-эф-эф – это мы! – поет многоголосый мужской хор.

Никола слышит, как Тедди объясняет соседу:

– Я, конечно, югге, но здесь у вас клево – и девушки, и мужики с семьями.

Сосед обнял за плечи.

– Какой ты югге? Ты из Сёдертелье. Ты с нами, мы с тобой. Все, считай, мы уже в гостиной.

И Никола, и Тедди кричат вместе со всеми:

– Это мы – суриойе! Мы – сирийцы!

В перерыве пошли купить сосиски.

– Знаешь, Нико, у меня из головы не выходит твоя история. Насчет того, что опасно выбегать на шоссе. Ты был прав, что сказал фрекен. Но и неправ.

– Как это?

– Повторяю: ты поступил правильно, когда пошел к фрекен. Ты боялся за своих друзей. Но это было неправильно.

– Как может быть: правильно и в то же время неправильно?

– Не знаю. Но это так. Потому что есть принцип – не закладывать друзей. Ты знаешь, что такое принцип?

– Нет.

– Закон. Табу. Правило, которое нельзя нарушать: никогда не стучать.

Симон Мюррей уже не улыбался. В комнате пахло сырым цементом.

Сука-Симон ждал ответа на свое предложение.

Тасдемир – враг. Он подстроил весь этот налет, нанял этих психов в масках с автоматами, чуть не снес череп Исаку. Забрал бабки. Прострелил ногу своему же.

И все же…

– Никола, – мягко сказал Симон. – Я понимаю, что тебе нелегко. Но давай скажем так: думаю, ты уже и сам понял, что надо брать другой курс. Заняться чем-то порядочным.

– О чем ты?

– О сирийцах. После этих массовых судов многие сидят. А новые шакалы только и ждут, чтобы перегрызть горло старым паханам. Исак уже не король.

– И что?

– Что-что… все просто. Я помогаю тебе выйти из тупика. А ты помогаешь мне.

Никола опять подумал о Тедди. Чем он занимается сейчас? Вся эта темная история год назад, еще до Спиллерсбуды. Эта девушка-адвокат, с которой Тедди работал.

– Симон, тебе стоит поторопиться домой.

– Ты о чем?

– Боюсь, Исак как раз в эту минуту трахает твою жену.

– Ты охренел?

Никола встал.

– Запомни: я никогда не буду стучать. Никогда. И передай следователям, что я нашел адвоката. Хочу, чтобы меня защищала Эмили Янссон.

 

37

Сначала пришлось звонить его ассистентам, заместителям и секретарям: прямой телефон исполнительного директора «Форум Эксчендж» Стига Эрхардссона нигде не значился.

О чем это говорит? Правильно: очень занятой человек. Один из ассистентов сообщил, что свидание с директором возможно, но осенью. В октябре. Через четыре месяца. Если это и шутка, то довольно неостроумная.

Пришлось прибегнуть к обману. Послала мейл с домена «Лейонс» – она, дескать, представляет крупный банк, который хочет обсудить предпосылки для сотрудничества и разработки совместной с FE инвестиционной линии в Германии. Перечитала, повторила вслух «совместной инвестиционной линии», улыбнулась и кликнула по кнопке «отправить».

На следующий же день пришел ответ от Эрхардссона:

Завтра в моей конторе в четыре часа.

Стиг Эрхардссон принял ее в комнате для посетителей. Главная контора помещалась в том же доме, что и обменник FE, только на верхнем этаже. Вид из окна неплох. Шпили церквей в Старом городе, голубое спокойное море… но с видом из окон адвокатуры «Лейонс» не сравнить.

Не успела войти в комнату, сразу поняла: не все так просто, как она рассчитывала. Рядом со Стигом Эрхардссоном сидел еще один человек. Встал и представился – сотрудник адвокатского бюро «Веландер». Эмили знала эту контору – пятая или шестая из самых крупных адвокатур Швеции. Хорошая адвокатура, высшая лига – само собой, но что касается тонких и щепетильных сделок, им до «Лейонс» тянуться и тянуться.

– Вы в единственном числе? – удивился адвокат. – Вы же не партнер…

– Нет… пока нет, – Эмили, не дожидаясь приглашения, отодвинула стул и села. – Скажу прямо: я не представляю никакой банк. Я соврала. Мало того: я даже не представляю свою адвокатуру. Я представляю интересы юноши, арестованного по подозрению в убийстве.

Она сделала паузу, выжидая реакцию.

Адвокат нервно поправил узел галстука.

– Это любопытно… Значит, вы напросились на встречу со Стигом Эрхардссоном и скрыли истинную причину?

– Это очень важно.

– Наверняка. Но я считаю, что на этом наша встреча закончена.

Адвокат встал. Перламутровые круглые запонки блеснули в лучах послеполуденного солнца.

Эмили не шевельнулась.

– Имя моего клиента – Беньямин Эмануэльссон. Сын Матса Эмануэльссона.

Стиг Эрхардссон прокашлялся и повернулся к адвокату.

– Прошу меня извинить. Но мне хотелось бы поговорить с нашей гостьей с глазу на глаз.

Эрхардссон был одет очень буднично – на удивление не похож на шефа огромного банка. Джинсы, расстегнутая сорочка. Даже без обязательного пиджака.

Физиономия непроницаемая.

– Как вы связаны с Матсом Эмануэльссоном? – спросила Эмили.

Эрхардссон понизил голос:

– А почему вы спрашиваете?

Эмили представления не имела, что за человек сидит перед ней.

– Это неважно, – сказала она уклончиво. – Единственное, что я хочу узнать, – знали ли вы Матса. И если знали, что именно.

– И почему я должен с вами это обсуждать?

– Потому что вы клали в банковскую ячейку коды для получения денег в вашей конторе. А к ячейке имеет доступ сын Матса, Беньямин.

Стиг наклонился над столом и сказал тихо:

– Но ведь Матс погиб…

– Я знаю… но был ли у вас какой-то контакт? Вы очень помогли бы его семье, если бы рассказали мне какие-то детали.

Стиг долго молчал – возможно, обдумывал слова Эмили. Она глянула на его руки – таких тщательно ухоженных ногтей нет даже у Йоссан.

– Да… я знал Матса. Мы работали вместе. Он мне очень нравился. А что случилось с Беньямином?

– Вы не читали про убийство в Вермдё?

– О боже… они подозревают Беньямина?

Эмили выложила на стол коды, найденные в ячейке, и голубой пакет для наличных, который ей вручили в обменнике.

– Да. Вот это я нашла в комнате Беньямина. И у меня есть вопрос: что все это значит?

Он долго смотрел в сторону. Под мышками расплылись темные пятна пота.

– Слушайте, что я вам скажу. Я скажу это только один раз, и будьте уверены: никогда и нигде не повторю. Даже в суде. Эти деньги предназначены для Беньямина и его сестры. Я пытался помочь семье Матса. Хотя бы деньгами. Им так нелегко пришлось…

– А Матс?

– Что вы имеете в виду?

– Что с ним происходило, пока он был еще жив?

Стиг опять замолчал. Пятна под мышками еще расползлись и стали величиной с тарелку.

– Я уже сказал – Матс был моим деловым партнером. А сейчас его нет в живых. Что тут комментировать?

Стокгольмский городской суд. Через полчаса назначено слушание дела о мере пресечения для Беньямина. Она хотела прийти заранее. Можно было, конечно, сделать все через интернет, но она решила прийти. Сама не могла определить зачем. Скорее всего, хотелось посмотреть судье в глаза.

Секретарю сказала: встреча в городе. А может быть, это и есть ее призвание – адвокат по уголовным делам? Вчера поступил еще один запрос на ее услуги. Никола, племянник Тедди.

И ей даже не показалось странным, что она согласилась. Хотя понимала: еще более глупая затея, чем ввязаться в дело Беньямина. Здесь, по крайней мере, что-то серьезное: подозрение в убийстве. А Никола – уж никак не дело премиум-класса, как выражались ее коллеги. Но она все больше и больше втягивалась в новую профессию. Тут речь идет о человеческих судьбах, а не о пачках испещренных цифрами бумаг. И не о мучительных раздумьях, какие именно параграфы договора надо набрать мелким шрифтом, чтобы они ускользнули от внимания читающего.

Эмили никак не могла примириться с поджогом гаража. И с шантажом Маклауда. Но при чем тут племянник Тедди? Наверное, именно поэтому она и согласилась – чтобы Тедди не думал, что она ему мстит. И племянника она как-то видела – симпатичный паренек. Дело пустяковое – в газетах о таком не напишут. Так что риском разоблачения в «Лейонс» можно пренебречь.

Она с трудом открыла тяжелую дубовую дверь суда.

Перед этим выстояла очередь у контроля безопасности. Как адвокат, она могла пройти без очереди, но не хотелось выслушивать злобные комментарии публики.

Впечатляет. Высокие каменные своды, мраморный пол, скульптуры. Залы госпожи Юстиции. Тут эта дама вершит правосудие больше ста лет.

Эмили прошла в зимний сад, обрамленный новыми остекленными конторами. Здесь же был буфет. Взяла чашку кофе и пошла к табло.

Она никогда не думала, что одновременно разбирают столько дел.

11.00: Прокуратура / Реза Али, попытка убийства. Зал 12

11.00: Прокуратура / Мария Кумминен, кражи и т. д. Зал 3.

11.00: Прокуратура / Абди Мухаммад, избиение. Зал 28.

11.00: Прокуратура / Йон Свенссон, изнасилование. Зал 27.

На этом табло Беньямина не было. Перешла к другому.

Тоже нет.

С третьей попытки:

Выбор меры пресечения, Беньямин Эмануэльссон.

Вспомнила слова Стига Эрхардссона: я поддерживал семью Матса материально. Может быть. Может, именно это помогало им держаться на плаву.

Вчера она опять была у доктора Гуннарссона.

– Я выписываю вам препарат последний раз, – сказал доктор. – После этого мы всерьез займемся вашим здоровьем.

– Да, да, конечно, – Эмили старалась сыграть примерную пациентку: широко распахнутые глаза, слабая улыбка, легкий кивок на каждое слово врача. И вдруг сообразила: она не отвяжется от стесолида. Просто не сможет. Привыкла. Наследство отца. Гены.

Положила таблетки в коробочку от драже «Лекерол». Проглотила одну, запила кофе. В коридоре, кроме нее, никого не было. Прокурор Рёлен, видимо, прошла в зал через другую дверь.

Кто-то положил ей руку на плечо. Она обернулась – среднего возраста мужчина в круглых очках. Поредевшие волосы. Бородка и жесткие складки у рта.

– Добрый день… вы – адвокат Янссон?

– Да… а кто вы?

– Старый друг Беньямина Эмануэльссона. Мне бы очень хотелось, чтобы вы передали ему эту записку, – он протянул ей запечатанный коричневый конверт.

Несколько секунд Эмили изучала собеседника. Почему он не назвал свое имя? И собирается передать Беньямину что-то, о чем она, его адвокат, не имеет ни малейшего представления. Это невозможно. Без разрешения прокурора она не имеет права сообщить подследственному даже телефонный номер.

– Не могу, – сказала она. – Содержание под стражей с ограничениями. Вы знаете, что это значит?

– Знаю… но, может быть, можно сделать исключение?

– Я могу передать ваше письмо, но сначала прокурор должен ознакомиться с его содержанием.

Он положил письмо в наплечную сумку.

– Нет – значит, нет. Так тому и быть.

 

38

Такси остановилось на площадке для разворота перед главным входом. Полно народу – одна из самых больших стокгольмских больниц. Хромые, увечные, с нездоровым цветом лица. Многим наверняка нечего здесь делать, они просто не знают, куда податься. Поперечный разрез Швеции. Экстракт. Но, оказывается, не совсем.

– У богатых свои больницы, – пояснил Шип. – Все определяет страховка, но я такими вещами не занимаюсь. А ты?

– Как ни странно, да. Через бюро, – Тедди показал на остановившуюся машину. – Вот и они.

Он-то думал, отвяжутся – после урока, который он дал Энтони Юингу. Мало того – не появлялся в своей квартире.

Ничего подобного. Уже на выходе из отеля он почувствовал: что-то не так. Кто-то чересчур внимательно к нему присматривается. Странное чувство. Откуда оно возникает, он не мог бы объяснить.

«Сведиш Премиум Секьюрити». Он уже понял их стиль. За ним следили разные люди, но всегда не больше одного.

Он позвонил Шипу. Они взяли такси.

За ними ехала машина, она то исчезала, то появлялась вновь. Как они, черт их подери, его нашли?

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они узнали, что он встречался с Сарой. И не только – они вообще не должны знать, где она. Разумнее всего было бы уехать отсюда.

И все же он вылез из машины. В сопровождении Шипа. Типичный грузчик холодильников: покачивается при ходьбе, плечи сведены вперед.

– Мы же не будем нарываться без нужды?

– Нет. Но поверь мне, друг: сегодня мы будем нарываться по нужде.

Автоматический стеклянный турникет крутится без перерыва. Очередь к стойке информации. Странно: скамейки, стулья – вполне обычные, но почему-то ясно, что место им только в больнице, и нигде больше. Цветовые коды на стенах. Хирургическое отделение – следуй оранжевой линии, неврологическое – синей. Все цвета радуги. И разобраться в них не проще, чем в дорожных надписях на улицах Шанхая.

В коридоре пахло, как в кухне. Шип барабанил пальцами по брюкам и покачивал головой в такт одному ему ведомому ритму.

Тедди затылком чувствовал – они где-то позади, близко.

– Как ты? – спросил он. – Ты не обязан мне помогать.

Шип оторвал руки от брюк, сцепил и покрутил пальцами.

– Какого хрена? Я опять живу.

А Тедди думал про сволочную иронию жизни. Ему позвонил тот самый черный маклер.

– У меня на примете шикарная однушка в Тумбе.

– Цена?

– Верхний этаж, шикарный вид из окна. Квартплата три с половиной тысячи в месяц. Ты получишь ее за двести кусков.

Тедди – богатый человек. Первый лимон от Маклауда уже получен, скоро тот переведет и остальное. Его племянник должен иметь отдельное жилье, научиться жить самостоятельно – и надо же, опять попался. Дуралей.

Он открыл дверь в онкологическое отделение. Если в этой больнице и можно было найти место, более удаленное от отделения 57, то это как раз оно и было: онкология.

Шип остался в коридоре.

Сел на скамейку, расположился поудобнее.

– Скину эсэмэску в случае чего, – он ухмыльнулся. – Можешь называть меня Джейсон Борн.

Тедди вошел в отделение. Величественная аппаратура, вся на колесиках. Снующие врачи и сестры в зеленых пижамах. Пациенты, ожидающие беседы, – наверное, самой важной в их жизни.

В мобильнике пискнуло.

Он здесь. Тот же парень, что сидел в машине. Вошел в коридор.

Сиди спокойно, – ответил Тедди. – Я разберусь.

Какой-то парень, возможно, врач, писал что-то на компьютере за стеклянной перегородкой.

Тедди постучал.

Доктор сдвинул очки на нос.

– Чем могу помочь?

– Покажите, где пожарная лестница.

– Лестница? – удивился врач. – С чего бы?

– Требует ремонта.

– Ничего не знаю, – пожал тот плечами. Неприятный, ломкий, как у подростка, голос.

Надпись на бейджике: «Фарух Хушман».

– Может, и не знаете. Мы получили заявку на ремонт.

– Подождите минутку. Я сейчас закончу и проверю на компьютере.

Еще одна эсэмэска от Шипа.

Стоит перед дверью. Сейчас войдет.

Ждать нельзя. Он рывком открыл стеклянную дверь, схватил врача за горло. Бодибилдером не назовешь: пальцы Тедди едва не сошлись на позвоночнике.

– Покажи пожарную лестницу и не вякай. У меня нет времени.

Через десять минут. Отделение 57. Сара сидит в столовой, за первым же столом. Больничная рубаха, наклейки на руках после уколов. Тапки на подошве из папиросной бумаги.

– Привет, – сказал он негромко и сел рядом.

Врач, не говоря ни слова, показал ему дверь на пожарную лестницу. Он поднялся на один этаж, постучал в дверь. Ему открыла удивленная сестра.

Через десять секунд получил эсэмэску от Шипа.

Он все еще в отделении. Может, заболел?

Тедди не стал отвечать. Неважно.

Он пробежал через всю больницу. Парень из «СПС» может спокойно пройти обследование в онкологии. Времени хватит.

– Ты вовсе не обязана со мной встречаться, если не хочешь.

– Я хочу.

– Как ты?

– О’кей.

– Как Эдвард?

– Нормально.

– Он с отцом?

– Да. Их поселили в каком-то отеле. Полиция помогает.

– Вообще-то они ко мне подбираются, а не к тебе. Но это правильно – перестраховаться не помешает. Снюты правильно решили.

– Я знаю… – Она вздохнула. – Сколько лет прошло, как мы в последний раз говорили про Эмануэльссона, и вот опять…

Тедди взял ее за руку. Кожа белая, как молоко.

– Ты не заметила номера на этой машине? Или, может, физиономию, кто стрелял?

Сара отняла руку.

– Очень расплывчатые картинки… и потом, было не особенно светло. Полиция тоже спрашивала. Номера я не запомнила, но физиономию… не могу сказать, чтобы помню, но, скорее всего, швед. И еще вот: что-то у него с правой половиной лица.

– Как это?

– Точно не скажу… но кожа странная. Неровная, что ли… в каких-то буграх.

Она кивком показала на картонную коробку на полу рядом со стулом.

– Здесь все, что у меня есть. Я попросила своего парня поехать домой, сходить в кладовку и притащить ее сюда. – Она помолчала. – В первый раз в жизни вмешиваю его в свои дела. Сама даже поднять не могу.

Тедди положил коробку на колени.

– Что здесь?

– Все, что есть. Документы о разделе жилья, когда Матс и Сесилия разводились. Аттестат о смерти, флешки с камер наблюдения на пароме, когда он прыгнул в море. Протоколы следствия, еще какие-то бумажки по делу о похищении… о твоем деле. Мои заметки. Много. Разберись. Эта коробка пролежала в кладовке четыре года. Я ее на всякий случай спрятала в чехол от спального мешка.

– И еще одно, Сара, – Тедди постарался говорить спокойно, но мгновенно почувствовал, сколько горечи просочилось в голос. – И еще одно… почему ты перестала со мной встречаться? Что случилось?

Сара опустила глаза.

– Какое это имеет значение сейчас? – тихо сказала она. – Подумай – наши шансы были не так уж велики. Долгосрочный прогноз сомнительный. Мягко говоря. Надо быть реалистами.

– Для меня – имеет значение. И еще какое.

– Мне позвонили… – Ее голос стал еще тише и невыразительней. Будто припудренный. – Позвонил какой-то человек и сказал, что если я буду продолжать с тобой встречаться и расспрашивать насчет Матса, они изнасилуют меня до смерти в ближайшие сутки, так что не стоит терять время. И тебя тоже пришьют… Я не знала, что и думать. Но на следующий день мне принесли пакет, а в нем – мои часы. Они были в моей квартире, пока я спала, и взяли эти часы… Намек более чем понятный.

– Вот так, значит…

– Я струсила, Тедди. И тебе советую быть поосторожнее. Они ни перед чем не остановятся.

Тедди встал. С коробкой под мышкой.

– Насчет осторожности… с меня хватит осторожничать. У меня другая стратегия.

Он поехал прямо в контору Луке Уденссона. «Твоя компьютерная безопасность». Маленькая фирма в центре города. Как говорил Луке: «Однажды в жизни приходится выбирать сторону. Я перешел в ведомство сатаны. Сатана платит неплохо, не забывает делать пенсионные взносы, и никто не грозит переломать мне ноги за болтливость. Все знают, на кого я работаю».

Луке вставил флешку в компьютер.

Открыть файлы, проверить файлы, скачать или не скачивать.

Фильм с камеры наблюдения на финском пароме.

У Тедди эта процедура заняла бы не меньше часа.

– Очень рад, что тебя сюда занесло, малыш, – Луке улыбнулся. – Что ты хочешь? Кофе, «Ред Булл» или комбучу? Это мой новый фаворит – комбуча.

– Это еще что за хрень?

– Комбуча? Ферментированный чай. Чайный гриб, как его называют. Двадцать пять миллионов витаминов, тридцать миллионов микроэлементов и полезных бактерий. Двадцать два стакана антиоксидантов на чашку.

– Ничего не надо. Во мне этих полезных бактерий, как в… Разберись с этой техникой.

Картинка на удивление четкая, даже когда Луке вывел ее на большой экран, – редкость для камер наблюдения. Видимо, пароходство на технике не экономило.

Палуба. Зеленые полы, белые стены. Небо и море сливаются в одну темную массу, непонятно, где проходит граница. Тедди мгновенно узнал вышедшего на палубу пассажира.

Матс Эмануэльссон. В джинсах и легком свитерке, хотя, судя по всему, довольно холодно. Он постоял немного, вглядываясь в море, залез на релинг и бросился в воду.

– Это еще что? – глаза у Луке сделались круглыми.

– Поставь еще раз.

– Можем посмотреть покадрово, – Луке понажимал какие-то кнопки и перемотал на начало.

Легкая одежда на Матсе. Матс залезает на релинг. Изготавливается к прыжку. Прыгает. Далеко.

Еще раз.

В самом деле – очень далеко.

Что-то не так с этим прыжком. Только что?

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 18 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Флемингсберг-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 5 (часть 2)

Запись беседы

М: Меня выписали из больницы. Сесилия не захотела, чтобы я жил в той же гостинице, что и она с детьми. Каждый раз, когда она на меня смотрела, глаза ее сужались в презрительные щелочки.

Через несколько недель я вернулся в KPMG. Но не на полную ставку. Шла осень 2006 года. Ремонт, или, как они называли, «санация» квартиры, затягивался, а мне не терпелось вернуться домой. Отель – как финский паром. Первые несколько часов все кажется интересным и льстит самолюбию, а потом – сплошное однообразие и скука.

О пожаре думать не хотелось. В какой-то степени я понимал Себбе. Я его надул. Во второй раз. А в его мире, в том мире, где и я работал… так сказать, на полставки… в том мире нет возможности пойти в полицию и написать заявление: «Меня надули при таких-то и таких-то обстоятельствах». Все вопросы надо решать самому. Дать понять, что этого делать не стоит. Не стоит меня надувать. Я не уверен, что он замышлял убийство. Даже уверен, что не замышлял, – он же не знал, что я среди белого дня вернусь домой. Он просто решил дать понять еще раз: не стоит с ним собачиться.

И, кстати, очень профессионально – пожарная комиссия не нашла никаких следов, указывающих на поджог. Говорили о кухонном оборудовании, о неправильно проложенной проводке. Я согласно кивал – да-да, у нас несколько раз случалось короткое замыкание в посудомойке, что правда, то правда… Наверное, это и послужило причиной пожара, как же мы не подумали?

Но что делать с Сесилией? Она не сдавалась. Твердо решила, что фото и видео с детским порно принадлежат мне. «Тебе нужно лечиться», – повторяла она. А я не мог сказать, как обстоит дело в действительности. Объяснить, что последний год нашей жизни – сплошная ложь. И прежде всего: рассказать правду – значит, подвергнуть ее и детей смертельной опасности.

А она спрашивала и спрашивала. Докапывалась до моей психики. Теперь я думаю, что мне не надо было вообще отвечать на ее вопросы. Потому что, как только я придумывал какое-то объяснение, у нее появлялись новые. И самой большой глупостью было, когда я сказал, что, возможно, эти картинки попали в компьютер случайно, с каким-то вирусом.

Думал, на том и остановится. Куда там!

– Тем более! – сказала она. – Ты должен пойти в полицию и заявить.

ЙС: И что было дальше?

М: Дальше? Она сама пошла в полицию. Сообщила, что за погань она видела в моем компьютере.

ЙС: Вас допрашивали?

М: Да. Один раз.

ЙС: Странно… я смотрел ваши дела, там нет ни слова ни о каких допросах.

М: Можно понять… но я до этого еще доберусь. Короче, то, что я рассказал следователю, было куда ближе к правде, чем мои объяснения Сесилии. Я сказал, что это не мои фильмы, что они скопировались в мой комп по ошибке. Следователь, ясное дело, хотел посмотреть компьютер, но у меня его не было. Сесилия после пожара спрятала его куда-то, и я понятия не имел, где он находится. Он начал меня убеждать, что я должен попытаться его найти, что в противном случае дело придется закрыть – нельзя же ориентироваться на слова. Я подумал, что можно все остальное, все крючки и зацепки, перекопировать на другой диск и показать полиции только эти чертовы видео.

ЙС: Так и сделали?

М: Не так все просто. Сесилия ни за что не хотела говорить, куда она спрятала этот проклятый компьютер. Она хотела, чтобы меня допросили еще раз, направили к психотерапевту и все такое. Если бы не ее упрямство, никогда бы не случилось то, что случилось.

А потом я сам усугубил всю историю в сто раз.

Мне показалось, что можно как-то все урегулировать, что вся эта история – нелепая ошибка.

И я позвонил Педеру.

Такое ощущение, что он был на катере. Или, может быть, опять в вертолете.

– Мне надо вас кое о чем спросить, – сказал я.

– Разумеется.

– Это щекотливое дело… когда я был в усадьбе, случайно увидел странные… мягко говоря, сомнительные видео в вашем компьютере.

Подвесной мотор? Лопасти вертолета?..

– Что это за дерьмо? – продолжил я. – Я был в полиции, рассказал, как было дело.

Грохот почти невыносимый. Педер что-то сказал, я не расслышал, и связь прервалась.

Через несколько дней я получил эсэмэску. Содержание помню дословно.

…Мы поняли, что у тебя есть компьютер с файлами, которые тебе не принадлежат и тебя не касаются. Если компьютер будет передан в полицию, мы изнасилуем твою жену до смерти, и детей у тебя не будет.

Я оцепенел. Смотрел на дисплей и пытался сообразить, что же произошло. Я же не сказал Педеру, что снял копии! Сесилия тоже не могла кому-то сказать. Значит, полиция. Другого не дано: утечка информации произошла в полиции.

ЙС: Если вы правы, то ничего удивительного, что я не нашел протокол допроса.

М: Я так и думал.

После этого я поговорил с Сесилией. Вы же понимаете – я не мог ей сказать всю правду. Знаете… это как если тебе на удочку клюнула меч-рыба. Вытащить вы ее не можете, но и ей не сладко. Сесилия напирала и напирала, вытягивала из меня признания. Попытался объяснить, что я сам шарил на порносайтах. «Это же многие мужчины делают. Миллионы. Стресс на работе, и к тому же мы… в последнее время наши отношения были не слишком интимны, – сказал я. – А потом как-то втянулся. Попал на эти страницы, совершенно случайно».

Короче, я представил сам себя как наркомана, который против воли смотрел эти садистские видео. И любыми способами пытался убедить ее, что я, и только я, во всем виноват. Никто, кроме меня, тут не замешан. Если она заподозрит, что я не один, начнет докапываться и в конце концов отнесет компьютер в полицию. А они ясно предупредили, что в таком случае произойдет.

Я попытался ее убедить вернуть мне компьютер, но только подлил масла в огонь.

Как-то утром я, как обычно, шел пешком в KPMG. Прохладный осенний воздух не снимал стресса. Поднялся на мост и посмотрел вниз. Щиты, леса – шла реконструкция центрального вокзала и прилежащих улиц. Рос целый квартал отелей и офисов. В два часа мне надо было вернуться домой – назначена встреча со строительной инспекцией. Как сказали по телефону: «Надо уточнить некоторые аспекты работ по санации вашей квартиры». Мы уже дважды туда заходили – выбирали обои, цвет и все такое. Обсудили кухонное оборудование – почему-то и я, и Сесилия решили, что все должно быть по-иному. Я чувствовал облегчение: хоть о чем-то мы можем разговаривать нормально.

На самой середине моста рядом со мной остановился минивэн. Я тут же почувствовал: что-то не так. Но среагировал слишком поздно.

Они, ни слова не говоря, схватили меня и бросили в закрытый кузов. Я пытался отбиваться, но куда там! Успел только заметить у одного из них в руке шприц, который он воткнул мне в шею.

– Что вы делаете?!

– Спокойно, дружок. Все будет хорошо.

А потом… я словно потерял контроль над конечностями. Они стали чужими. Вспомнил отвратительный, режущий трахею дым от пожара.

Но это было другое. Через несколько секунд я заснул, как младенец.

А когда открыл глаза… ( неразборчиво )… простите, мне трудно об этом говорить, хотя прошло много лет…

ЙС: Успокойтесь, никто вас не торопит.

М: Может, лучше…

Пауза.

М: Ну хорошо. Только я буду краток. Я уже говорил и с психологами, и с психотерапевтами… рассказывал, что случилось в тот день.

ЙС: Конечно… я понимаю.

М: Когда я открыл глаза, все было черно. Как в могиле. Попробовал подняться и ударился головой в потолок… не в потолок, конечно. Не знаю, как называть поверхность в паре дециметров над твоей головой. Пощупал руками – доски. Запах дерева.

И я понял. Из меня словно выпустили воздух. Полный паралич воли. Я лежал в деревянном ящике. Может быть, в гробу. Они затолкали меня в гроб…

Я взял себя в руки и попытался успокоиться. Вдохнул и выдохнул несколько раз и начал кричать.

Начал кричать – и не мог остановиться:

– Выпустите меня отсюда!

Минут через двадцать прямо над моим лицом в гробу открылся люк. В глаза брызнул яркий свет, и я зажмурился.

Эту физиономию я не забуду никогда.

– Затихни, – сказал он. – Ты что, жрать хочешь? Или в сортир?

– Выпустите меня!

– Если в сортир, пошли. Только вначале я тебя свяжу.

– Что вам надо? Пожалуйста… скажите, что вам от меня надо?

– Этим занимаюсь не я. Думаю, так: заплатишь – никто тебя задерживать не будет.

А потом… вряд ли я могу рассказать подробно. В памяти провалы, да и то, что помню, – как в тумане. Должно быть, я сам подсознательно вытеснил из памяти несколько суток, что пролежал в этом ящике… деревянный ящик, по-моему, меньше, чем багажник у «Вольво». Единственное, что могу сказать, – во всем этом участвовал не он. Не тот, кто меня похищал. Не тот, кто первым открыл люк и предложил мне еду. Я помню, как изменилось его лицо, когда он потом увидел, что они со мной сделали.

Другие люди пришли в первый же день. Я не знал, кто они, – всегда в масках. Сначала решил, что это «торпеды» Себбе. Что он меня не простил. Что хочет выжать из меня еще больше – за то, что я его обманул. Было же сказано: надо заплатить. Но вскоре я понял – дело не в деньгах. Им был нужен мой компьютер. Им нужно было знать, кому я рассказывал, что видел в конференц-отеле в усадьбе. Это не были люди Себбе. Это не были люди Кума. Они представляли какую-то другую мафию.

Куда более темную.

Они выдернули семь ногтей на пальцах рук. Они гасили об меня сигареты. Они засовывали в меня бутылки. Они… ( неразборчиво )… то есть… я не в силах рассказывать.

ЙС: И не надо. Я читал протоколы суда, вы же все там рассказали?

М: В основном – да. Единственное, что я не сказал, – им был нужен компьютер. Не сказал, потому что боялся за семью.

ЙС: Это можно понять.

М: Как бы там ни было, через пять суток и пять часов они меня отпустили. Потом Сесилия рассказала. Ей позвонили – твой муж в наших руках, нам нужен его компьютер.

ЙС: И она отдала?

М: Да. Отдала. И одновременно заявила в полицию о похищении. Не знаю, что уж там предпринимала полиция, но как только она передала комп, тут же нашлись мои следы.

ЙС: А что случилось с компьютером?

М: Не знаю. Он попал к ним в руки. Больше ничего не знаю.

ЙС: И только одного человека осудили за все это? Из всех них – только одного?

М: Да. Того самого, кто меня похитил, а потом открыл гроб и предложил поесть. Его имя – Тедди Максумич.

 

39

Заседание окончилось.

Прокурор Анника Рёлен запросила еще две недели – причина та же, что и раньше. К тому же привела новые обстоятельства, усугубляющие подозрения. Эмили поморщилась. Дело хуже, чем она думала. Пришли анализы одежды: найденные в лесу футболка и джинсы. На футболке следы ДНК Беньямина: у воротника и на левой руке, коэффициент надежности +4, то есть наивысший. И последний гвоздь в крышку гроба: футболка испачкана кровью, и кровь эта принадлежит убитому.

Эмили делала все, что могла. Спрашивала, нашли ли кровь в других местах, не только в гостиной. Не обнаружены ли другие отпечатки пальцев, ДНК или что-то еще. Не найдено ли какое-либо оружие.

Анника Рёлен практически не отвечала на ее вопросы. Только насчет оружия – нет, орудие убийства пока не найдено. Но, судя по всему, убийца использовал разрывную пулю.

Центральная криминологическая лаборатория еще не готова с окончательным ответом, но и так все ясно: высшая степень подозрений. Содержание под стражей возможно продолжать только в одном случае – когда есть так называемая высшая степень подозрений, а если есть высшая степень, суд никогда не отпустит подозреваемого, пока не получит окончательный ответ от криминалистов. Но… Беньямин по-прежнему без сознания. Все очень странно – он же никому и ничего не может рассказать.

Но прокурор ответила и на этот вопрос.

– Эмануэльссону лучше. Он садится в постели, может двигаться. С ним есть контакт – пусть слабый, но есть. Возможность тайного сговора серьезно возросла.

Обсуждение не заняло и пяти минут: судья постановил продлить содержание подозреваемого Беньямина Эмануэльссона под стражей.

Эмили вышла на улицу. Надо было поймать такси. Она помахала рукой, но машина проехала мимо. Открыла «Гугл» и написала: «Разрывные пули».

Википедия тут же дала разъяснение: пуля с отверстием в наконечнике, благодаря этому при столкновении с препятствием она раскрывается, и ее диаметр значительно увеличивается. Патология какая-то. Но: используется в полиции, даже в Швеции.

– Подожди!

Она обернулась. Тедди. Он шел, почти бежал по Шелегатан.

Тедди – поджигатель и шантажист.

Поджигатель и шантажист перевел дыхание и сказал вот что:

– Я знаю, что случилось с Матсом.

 

40

Матс Эмануэльссон пять раз плавал на финском пароме, очевидно, уже замышлял самоубийство. Но почему-то не воспользовался плохой погодой – в шторм его шанс достичь цели был куда выше. Может, просто не решался. А на этот раз – решился, хотя погода была немногим лучше. Видимо, дошел до точки.

Они стояли перед зданием суда, и Тедди пытался объяснить Эмили, каким образом он добрался до истины. Эмили не шевелилась. Слушала.

Слава богу, что слушает.

Прыжок Матса с парома. Что-то в нем было странное, только Тедди не понимал, что именно. Прокручивал секвенцию кадров раз за разом, останавливал, замедлял и ускорял. Пока не понял. Естественно было прыгнуть как можно ближе к борту, тогда тебя наверняка засосет под корабль и не придется долго мучиться. Матс, наоборот, оттолкнулся так, будто собрался поставить мировой рекорд по прыжкам в длину.

– Увеличь кадр, Луке, – попросил он.

Его смущало еще кое-что. Матс был строен и худощав, а здесь, несмотря на легкую одежду, он выглядел если не толстяком, то довольно крепко сложенным мужчиной. Может быть, это эффект съемки с верхней точки, где установлены камеры?

Кадр за кадром. Прокрутить назад. Увеличить. Прокрутить назад.

И он понял. Под легким свитерком что-то было. Что-то торчало из-под него, как толстый воротник.

Луке увеличил картинку. Изображение пошло пикселями, зато удалось прочитать надпись на воротнике. Ursuit BDS.

Тедди уже где-то видел этот лейбл. Но где и когда?

– Мышонок, ты так напряженно думаешь, что забываешь дышать, – улыбнулся Луке. – Я понимаю… для тебя это непривычная работа – думать. Может, все же налить кружечку комбучи? Или принести баллон с кислородом?

И тут он вспомнил.

Он видел эту надпись в захламленной кладовке у Сесилии. На гидрокостюме.

Вот оно что… Матс Эмануэльссон решил совершить самоубийство в гидрокостюме…

Мало того – он прыгнул как можно дальше от гигантского парома.

Вывод? Ни один самоубийца не станет этого делать. Еще ладно с далеким прыжком, можно объяснить адреналином, но сухой элитный гидрокостюм? И еще: он прыгнул перед рассветом, когда паром уже лавировал среди островов в архипелаге. Сто – сто пятьдесят метров в сухом гидрокостюме до ближайшего острова проплывет любой.

Тедди замолчал.

Эмили стояла с полуоткрытым ртом и не могла вымолвить ни слова.

 

41

Процедура прохождения многочисленных кордонов заняла не менее получаса. «Удостоверение личности, пожалуйста… Спасибо»… «Разрешение прокурора, пожалуйста… Спасибо».

То же шестое отделение. Та же Жанетт Никореску. Так же приветливо поздоровалась.

– У нас недавно прошло обсуждение меры пресечения, но я так и не знаю – как он себя чувствует?

– Более или менее. Получше. Даже поздоровался со мной только что.

Беньямин сидит в кровати. Глаза открыты, но, похоже, ее не заметил. Слабые звуки из коридора: кто-то прошел мимо, звякнуло стекло.

– Привет, Беньямин.

Прошептал что-то неразборчиво.

– Как ты?

Ответа не последовало.

– Ничего удивительного, что тебе продлили срок.

Он опять что-то прошептал, но на этот раз она уловила два слова: «…я знаю…»

– Послушай, Беньямин… мы, то есть я и Тедди, не думаем, что твой отец покончил жизнь самоубийством, когда прыгнул с парома. Мы считаем, он инсценировал самоубийство. Тебе что-то про это известно?

Она взяла его за руку. Прохладная, нежная, почти детская кожа.

Он слегка двинул большим пальцем.

– Что это значит? Да? Или нет?

– Да… – прошептал он.

– Твой отец жив?

Невнятное бормотание. И опять Эмили удалось различить отдельные слова: «… я не знаю… в доме…»

– Что ты имеешь в виду? Отец был с тобой в том доме?

Пожатие большого пальца. Да. Был.

– А ты знаешь, кто убитый?

Беньямин покачал головой. И вдруг тихо, но совершенно отчетливо прошептал:

– Может быть, папа.

– Матс? Убитый – это Матс?

– Не знаю.

– А что ты делал в доме?

Рука напряглась. Видно было, как он старается найти – или вспомнить – нужные слова. Он опять начал бормотать.

– …встреча…

Эмили поняла: надо ставить простые вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет».

– Ты кого-то встретил там?

Пожатие пальца. Да.

– Ты встретил Матса?

Снова движение пальца. Да, встретил.

– А Сесилия знает, что вы там встретились?

Ответ последовал не сразу. Он еле заметно покачал головой.

– А она знает, что Матс не покончил с собой?

– Нет.

– А кто знает?

Молчание. На лбу вздулись жилы. Видно, как Беньямин старается собраться.

– Ли… – дальше этого дело не пошло.

– Лиллан?

Он закрыл глаза.

– Беньямин, милый! Лиллан знает?

Молчание. Паренек бессильно откинулся на подушку.

– Что он сказал? – спросил Тедди, дожидавшийся ее у подъезда.

– Я, собственно, не имею никакого желания с тобой говорить.

– О’кей, можешь не говорить. Но хоть что-то удалось узнать?

– Да… кое-что. Во всяком случае, он коммуникабелен. Относительно. Он знает, что Матс не покончил с собой. Но считает, что убитый в Вермдё – его отец. То есть точно не знает, но не исключает.

– О, дьявол… Он что, убил собственного отца?

Эмили даже не подумала о такой возможности.

– Мог бы быть поразговорчивее, – проворчал Тедди.

– Ему лучше с каждым днем. И мне надо бежать. У меня сегодня еще одно судебное заседание.

– А это еще что?

– Тоже о продлении ареста.

Тедди поднял бровь.

– Понимаю… Линда рассказывала. Могу я пойти с тобой?

Эмили покачала головой.

– На сегодня тебя достаточно.

 

42

Скоро четверо суток в предвариловке.

Через два часа судебное заседание. Будут обсуждать, есть ли основания содержать его под стражей. Наденут наручники и повезут в суд. Кореши рассказывали, как все это происходит. Никола в этом смысле девственник. Заведение для трудных подростков в Спиллерсбуде – детский сад с надувными шариками.

Его все время знобило, мучил понос. Рука на месте укуса полицейского волка по-прежнему болела, иной раз очень сильно. Он даже подумывал о самоубийстве. Если бы у него был брючный ремень… но брючного ремня у него не было. Отобрали.

Еще раз приходил Симон Мюррей. Выглядел, как Мэтью Макконахи, – жесткие складки у насмешливого рта, пронзительный взгляд.

– Ты ведь понимаешь, что тебя не отпустят?

«Я не выдержу несколько недель в клетке», – даже не подумал, а ясно понял Никола.

– Думаю, тебе будет нелегко несколько месяцев в изоляции.

Одна надежда: если уж я держусь, Хамон не дрогнет. Хамон всегда был покруче.

– А ты знаешь, Хамон уже колется, – Симон смотрел на него, не меняя ни интонации, ни выражения лица. – Сказал, что деньги нужны были тебе…

Николу опять начал бить озноб. Ему очень хотелось бы встретиться хоть с кем-то, кому есть до него дело. С мамой, дедом, Тедди. С кем-нибудь.

Он вспомнил рассказ Хамона про Ашура – парня, который отказался идти на похороны отца в наручниках.

Он прокашлялся.

– Симон, мне, может, и несладко приходится. Но стукача ты из меня не сделаешь. Так что иди отсюда и больше не приходи…

Он лежал, свернувшись калачиком на матрасе, и думал.

Месяц на свободе – все, чего он добился. Лузер. Еще какой лузер. Ему не место в большой игре. Не потянет.

Голова лопалась от мыслей, но ни одну он не мог додумать. Попытался заснуть. Куда там! Знобит, и в то же время весь мокрый от пота. Мочевой пузырь бунтует: часу не проходит, а он уже сует в решетку белый флажок.

Неужели Хамон и вправду что-то им рассказал?

Камера Хамона в другом коридоре, но он где-то здесь, близко. Если ему еще не предъявили обвинение, не продлили срок задержания и не перевели в другое здание.

Никола никак не мог сосредоточиться. Никак не мог сообразить, что же говорить на суде. Лузер. Фрик с СДВГ.

А может быть, все же попросить надзирателя вызвать к нему следователя Симона Мюррея?

Приходила Эмили. Похоже, она его узнала. Темно-русые волосы, лучистые, очень красивые глаза. Черные брюки и пиджак.

Она сразу взяла быка за рога. Никакой душеспасительной трепотни.

– Что тебе сказали?

– Допросили. Очень коротко. Сказали, что я взорвал сейф в супермаркете.

– А ты что сказал?

– Отрицал, ясное дело. Ничего я не взрывал. Должен был встретиться с Тедди, вы его знаете. Шел к нему, а тут, откуда ни возьмись, на меня бросилась полицейская псина и перемолола мне руку. Посмотрите, – он поднял перевязанную руку. – Я никакого отношения к краже не имею.

– А почему они тебя подозревают?

– Неправильное место, неправильное время. Случайно оказался поблизости. В лесу… типа заблудился немного.

В те минуты, что она с ним беседовала, все стало казаться не в таком уж мрачном свете. Рассказала, как проходит судебное заседание, что может за этим последовать.

В ней было что-то… уверенность, сила. Никола немного воспрянул духом.

В дверь камеры постучали, и сразу послышался звук поворачиваемого ключа.

Надзиратели. Надели наручники и повели по коридору.

Он попытался улыбнуться.

– А в какой камере Хамон?

– Ты же знаешь, мы не имеем права об этом говорить.

Посадили в машину: зарешеченный «Вольво В70».

За окном, как назло, роскошный летний день. Надзиратели на переднем сиденье переговаривались, строили планы на отпуск. Никола вспомнил день, когда он впервые курил траву: в рощице за школой. Нежно-зеленая листва на деревьях… чувство, будто в этом мире ничего плохого случиться не может. Никто не обделен шансом начать новую жизнь.

Судья выглядел очень недовольным. Серый костюм, серые волосы, серое лицо.

Обвинитель: тонкий свитерок под горло, джинсы и вельветовый пиджак. Невероятно: он собирается на неопределенное время затолкать в тюрьму человека – мог хотя бы галстук надеть.

Эмили неторопливо проследовала к своему месту.

Открылась другая дверь за плексигласовой перегородкой, и впустили публику. Из-за бликов трудно различить лица, но Никола, прищурившись, увидел Линду. И Тедди.

Дверь за перегородкой открылась опять. Вошел еще один человек.

О, дьявол! Хамон…

И что это значит? А вот что: гадюка Мюррей все врал. Хамон не сидит ни в какой камере. Хамон свободен, как бабочка. Его не взяли. Значит, Симон просто-напросто его шантажировал. Хотел сломать. Но сука-Мюррей не учел, что Хамон не побоится прийти на суд.

– Я предлагал провести заседание за закрытыми дверями, – сказал прокурор.

Эмили открыла большой блокнот и начала листать. Вообще-то ничего удивительного в предложении прокурора не было: еще один неизвестный преступник пока на свободе.

– Не помню такое предложение, – сказала она.

– Значит, проведем за закрытыми, – неожиданно бодрым и звучным голосом сказал серый человек в судейском кресле. – Попрошу публику выйти.

Никола повернул голову. Хамон широко улыбнулся и поднял большой палец.

На следующий день.

Ясное дело – оставили в заключении.

Камера: в пять раз лучше, чем в предвариловке. Кровать, маленький письменный стол. Шаткий стульчик. Туалет. Но самое главное – телевизор! С другой стороны, все это означает только одно: он застрял надолго. Если, конечно, Эмили не умеет колдовать.

Его камера довольно высоко в здании. Наверное, на восьмом или девятом этаже. Через решетку в окне видна платформа электрички в Флемингсберге, школа, развеселой окраски многоэтажные дома-муравейники, построенные в годы экономического бума, когда катастрофически не хватало рабочей силы. Так называемый «миллионный проект» – миллион квартир для трудящихся.

А он, Никола, – внук «миллионного проекта». Смотрит в зомбоящик дни напролет. Мандраж меньше, чем в предвариловке, но и этого хватает. Что у них на него есть? Что бы сказал Исак? Что замышляет Мюррей?

Часовая прогулка на крыше. Круглая площадка разделена на секторы, как торт. И величиной примерно с торт. Решетки со всех сторон, даже потолок забран решеткой, но сквозь переплетения арматуры можно видеть небо. Он купил в киоске красный «Мальборо» и на первой же прогулке выкурил восемь штук подряд. Кайф – как от пары косяков. Мир закружился, и он чуть не потерял сознание.

В следующий раз решил: поосторожней с сигаретами.

Вторая? Третья?

– Эй, приятель, тебя как зовут?

Он поднял глаза: за густой решеткой на соседнем ломте торта шевелилась тень. Никола назвал свое имя.

– А тебя?

– Керим Джелали. Откуда?

– Сё-эр-телье. Ронна. А ты?

– Аксельберг. Вообще-то, Вестерос. За что тебя?

– Кража со взломом. А тебя…

– А-а-а… Полно всякого дерьма.

– Да ладно…

– Говорят, нашли мою заначку кокса в Аксельберге.

– Много?

– Килограммы.

– Ого! Не слабо!

– Ого-то ого, но это они так говорят.

– А сколько тебе?

– Двадцать восемь… мне светит десятка, самое малое, а может, и четырнадцать, если еще и контрабанду повесят.

– Ни хрена себе…

Парень заржал.

– Глядишь, обойдется. А честно, даже неплохо иной раз отдохнуть в тюрячке. Тихо, спокойно, не надо к каждому присматриваться – не стукач ли. «Торпеды» Абдиса – по барабану. А в последнее время… да ты слышал наверняка.

– Да… слышал.

Никола и в самом деле слышал. Большую часть наркобизнеса контролировали курды, но в последнее время подняли голову «Черные Скорпионы». Захотели дележа.

– Скажу только вот что, – продолжал Керим, – денек сегодня – зашибись. Наслаждайся. Солнышко, небо голубое. Все могло быть хуже. Я мог бы сейчас кантоваться в Кобани, как мои кузены.

– Ко… что?

– Неважно… проехали. Я что хочу сказать? Радуйся жизни, братишка. Мне не хватает разве что лакрисола, у них нет в киоске. А сегодня день такой, что я и о лакрисоле подзабыл.

Никола никогда не смотрел телевизор в таких количествах. «Менталист», «Парадиз-отель», «Гламурная западня»… Непонятно – как можно в несколько часов втиснуть столько дерьма?

Он попросил игровую приставку – была только одна на весь коридор. Приготовился долго ждать и был очень удивлен, когда ему на следующий день принесли «ПС2». Более современные приставки запрещены – они все завязаны на вай-фай. Но «ПС2» – это уж чересчур. Это для археологов. Начало двухтысячных… в музей бы, что ли, отнесли.

Он вернул приставку и взял в библиотеке книгу. «Чужак». Автора не запомнил. Но привлекло название. Это же про него! Югге среди сирийцев, свенссон среди юггов. Чужак – он и есть чужак. Непонятно, кто я и с чем меня едят.

На следующий день его опять окликнул Керим.

– Привет, Никола, это ты?

– Ну… как жизнь?

– Сегодня денек не такой клевый, как вчера… но знаешь что?

– Что?

– Наплевать. Все равно небо почти не видно за этими железяками.

– Ты давно здесь?

– Тринадцать месяцев.

Никола сглотнул слюну. Приговор еще не вынесен – а у парня отняли больше года жизни.

– С полными ограничениями. И знаешь что?

– Что?

– Ты первый, с кем я разговариваю за это время. Не считая, конечно, снютов и адвоката. Они, должно быть, что-то недосмотрели, что у нас эти клетки оказались рядом. Забыли, что меня нужно держать подальше от живых существ.

– Как ты выдерживаешь?

– Я же сказал – могло быть хуже.

Хуже… куда уж хуже. Никола почти не сомневался: хуже быть не может.

– А что у них на тебя? – спросил Керим.

– Откуда я знаю? Меня выследила собака, искусала… а я не виновен.

– Мы все невиновны, ежу понятно. Но слушай, если у них больше ничего нет, рули молчанку.

– Это как?

– Зажми рот, дыши носом. Полная несознанка. В конце концов они раскроют карты. И не психуй. Помни про Кобани.

 

43

Тедди был очень удивлен, что до этой встречи Магнус Хассел, совладелец адвокатуры «Лейонс», вообще никак не реагировал.

На стенах картины, на низких полках – загадочные произведения искусства: человеческий череп с мазками масляной краски, под стеклянным куполом – птичий скелет на теннисном мяче. Магнус, похоже, и в самом деле знал толк в современном искусстве, contemporary art.

Но Тедди обратил внимание, что картина, всегда висевшая за спиной совладельца, исчезла. Ее сменила другая. На расстоянии она выглядела, как знаменитый «Черный квадрат» Малевича, только больше. Примерно метр на метр черноты. Но если подойти поближе, видно, что черная поверхность состоит из бесчисленного количества таблеток, пилюль и капсул. Дождь черных лекарственных препаратов. Что это означает, наверное, и сам автор не сможет внятно объяснить.

Магнус перехватил его взгляд.

– Нравится? Последнее приобретение. Дэмьен Хёрст. Называется «Цикутоксин». Написана три года назад. Никогда не думал, что она пойдет с молотка, но, как видишь… несколько недель назад повезло. И хорошие ребята помогли. Подставные лица, сам понимаешь.

Тедди отошел от «Цикутоксина» и уселся на стул. На письменном столе, в отличие от обычного, был изрядный хаос, но совладелец никаких признаков нервозности не проявлял.

– Тедди, приятель, не буду вилять. То, что произошло, ни в какие ворота не лезет.

Тедди прекрасно знал, что Хассел имеет в виду. Он позвонил и сообщил Магнусу: меня обокрали. Исчезли все доказательства наркотических забав Маклауда. Взломали машину, вытащили сумку, мобильник – все, что было на поверхности. А вместе с портфелем – фотографии, рапорты… все. А на мобильнике – устное признание.

Магнус бровью не пошевелил, но картина за его спиной будто увеличилась. Черная бездна. Тедди почти физически ощутил засасывающую, почти космическую бесконечность мрака.

– Скажем так, Тедди… если не решишь этот вопрос, придется с тобой попрощаться. Ты хоть понимаешь, во что обойдется клиенту твоя расхлябанность?

– Да, вы говорили. Двести миллионов крон.

– И что я ему скажу? Что доказательство ветром унесло? Ну нет, Тедди. Найди материалы. Точка.

Магнус встал. Сигнал недвусмысленный – разговор окончен.

А пошел бы ты, сукин сын. Я на другое и не рассчитывал.

Тедди поклонился и пошел к дверям. И никаких материалов ты не получишь, я их отдал Маклауду. Думаю, Фредрик с наслаждением сжег их в своем камине, наслаждаясь очередной понюшкой кокса.

Но: он потерял первую в своей жизни настоящую работу. И что делать дальше? Что будет?

Следующий день.

В церкви постоянное движение, будто все только и делают, что подходят к алтарю, целуют иконы, крестятся, отходят, а потом все повторяется сначала. Зажженные свечи. Сосуды с елеем.

Боян ревностно следовал обычаям. Перекрестился дважды, дважды поцеловал ноги Иисуса на иконе. Потом опять. Отец делал все, как когда-то делала бабушка. Тедди помнил ее – десятилетним ребенком его привозили к ней в Винчу, деревню под Белградом. Бородатые священники, лиловые рясы, тяжелый запах ладана.

А сегодня не бабушка. Отец. Тедди узнавал каждое движение. Каждый шаг.

И не церковка в Винче, а церковь Святого Саввы в Швеции. В Стокгольме. В Эншеде – не больше километра от Глобена.

У Тедди гудят ноги. Он запомнил с детства: в православной церкви не сидят. Если ты по-настоящему верующий, должен выстоять всю службу. Ну что ж, должен – значит, должен. Терпеливо ждет, покачивается в такт песнопениям.

Отец покосился неодобрительно, и Тедди тоже перекрестился. Правила он знал с детства. «Прижимай, а не тяни», – говорила бабушка. Правая рука, три пальца сжаты в щепоть, безымянный и мизинец прижаты к ладони.

– Ты не хочешь почтить батюшку? – спросил отец.

Тедди и это помнил – надо подойти и поцеловать край рясы.

– Слишком много народу, папа.

Теснота в церкви и вправду ужасающая. Но на самом деле Тедди вовсе не хотелось целовать эту рясу. С другой стороны, надо доставить отцу удовольствие. Показать сыновнюю почтительность. И причины на то были веские.

Сару выписали из больницы. Линда жила в отеле и не ходила на работу. Тедди и отца поселил в отеле, но, скорее всего, этого недостаточно. Они должны уехать. Лучше всего, в другую страну. На несколько недель.

Пока Тедди не заставит Кума понять.

С этой точки зрения он был даже рад, что Николу посадили. Там он для них недоступен. Надо надеяться…

И папа должен согласиться. С деньгами Маклауда Тедди мог отправить их в любую часть света. All inclusive.

Последние дни пытался найти Лиллан. Она не отвечала на звонки, и Сесилия не сказала, где ее искать. «Ума не приложу».

Но Лиллан знала про отцовскую инсценировку самоубийства и наверняка могла рассказать побольше, чем ее выходящий из комы брат.

Снаружи церковь выглядит довольно непрезентабельно, но внутри очень красиво. Иконостас орехового дерева, фрески ярких, не поблекших цветов и щедро украшенные золотом.

– Византийская традиция, – гордо сказал Боян. – Мы – прямые наследники Византии.

Тедди потер шею.

– Я знаю, пап. Знаю. Но ты должен, наконец, решиться. Всего несколько недель. Линда уже съехала с квартиры.

Боян повернулся и с горечью посмотрел на сына.

– Почему ты все время ищешь на свою жопу приключений? Я-то думал, ты с этим завязал.

Тедди напрягся. «С этим завязал»… А что сделал отец за все годы, пока он рос? Что он предпринял, когда все эти ведьмы из социалки, учителя, кураторы из группы поддержки звонили ему по три раза на день? Когда на пороге их дома впервые появились полицейские? Тедди было двенадцать, когда он попался на краже в магазине «Техника». Сунул в рюкзак ни больше ни меньше как семь воздушных пистолетов.

Отец всегда ставил ему в пример Дарко, но палец о палец не ударил. Может, и не соображал, что происходит с сыном, но теперь… теперь! Теперь, когда он пытается жить по-честному, работает, хочет восстановить справедливость, загладить прошлые ошибки, – отец начинает ворчать. Неужели он не понимает – прошлое иногда настигает людей и хватает за пятки. Пора бы поумнеть.

Перед церковью толпился народ. Отец во что бы то ни стало хотел представить Тедди своим друзьям. А Тедди только и мечтал, как исчезнуть отсюда поскорее.

Потом пошли к станции метро. На стенах подземного перехода свободного места нет от неумелых граффити и сомнительных лозунгов. «Безобразное прекрасно», «Фронт освобождения животных», «Убей буржуя».

– Решил? Я хочу, чтобы ты уехал как можно скорее.

Боян не ответил, только замедлил шаг.

Над перроном на металлической штанге сидело выкрашенное серебрянкой человекоподобное существо в позе, показывающей, как трудно ему удержать равновесие.

– Ты видел? – спросил Боян. – Произведение искусства. Недавно куплено. Здорово, правда?

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Ты ни о чем не спрашивал.

Тедди еле сдержался.

– Ты не ответил на мое предложение.

Боян приложил карточку к стойке, акриловые дверцы дернулись в стороны, и он прошел на перрон. Эта новая система не переставала удивлять Тедди. Часть нового Стокгольма. Стокгольма, который он не видел много лет.

– А что ты предлагаешь?

– У меня есть идея. Я покупаю билеты в Херцег-Нови. Через пару недель и сам туда приеду. Линда тоже приедет, так что несколько дней можем провести вместе.

– Херцег-Нови? В Черногории? Я там часто бывал в молодости.

– Я знаю, – Тедди изобразил улыбку Санта-Клауса. – Я знаю.

Они расстались на Слюссене. Боян пересел на красную линию. Тедди знал, куда он направляется. Дождался, пока состав метро исчезнет в туннеле, и спустился на автобусный терминал.

Плохое освещение, грязновато, шум от десятков подходящих и уходящих автобусов. Под информационным табло пожилая тетушка продает коричные булочки и хлеб. Кто-то устроился на скамейке – изо всех сил старается протрезветь. Там, наверху, – роскошный солнечный день. Здесь: знобко, чувство потерянности, запах собачьей мочи у столбов.

Новый Стокгольм. Город, который когда-то пытался… Теперь – распродан. Запачканные граффити стены в метро, кое-где облупившаяся штукатурка. У кого есть деньги, старается брать апп-такси. Даже в пригородах цены на квартиры заоблачные. Чтобы оплатить свою жизнь, нужно брать кредит, а чтобы взять кредит, нужно одобрение банка. Оценка кредитоспособности. Съемных квартир все меньше, а те, что остались, продают на черном рынке, контролируемом мафией. И все молчат: стоит заикнуться, никто и на секунду не задумается – закатают в бетон. Попрошайки из Европейского Союза, главным образом из Румынии, у каждого магазина. Нигерийские проститутки в мини-борделях. Проституция перекочевала с улиц в квартиры, таунхаусы и виллы. Наркотики, заказанные через интернет, доставляют быстрее, чем пиццу. И в то же время элита, столпы общества… делают, что хотят, за своими ар-нуво фасадами.

Хищники.

Новый Стокгольм: линии раздела так ясны, будто их нарисовали маркером на карте.

А он? Что он делает в этом городе?

Сейчас у него больше денег, чем когда-либо в жизни, но никакого желания тратить их нет. Важно спровадить и обезопасить семью и постараться помочь Николе.

Через двадцать минут он был в Древинге. Помог Луке – каким-то образом вычислил, где может находиться Лиллан.

Школа верховой езды. Довольные жизнью лошади. Полно детей, главным образом девочки – малышки и подростки. Чуть поодаль – юные всадники. Сидят в седле уверенно, прямая спина, раскрасневшиеся от гордости мордашки.

Он вошел в конюшню. Лошади всех размеров и мастей в стойлах. И опять девочки: носят охапки сена, чистят лошадей щетками, возятся со сбруей.

Лиллан очень похожа на брата – Тедди узнал ее мгновенно.

Она стояла со щеткой около большой, с влажными невинными глазами лошади.

Тедди подошел поближе и постарался встретиться с ней взглядом.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Как вы считаете, успеем закончить сегодня?

М: Не знаю… я описал всего полтора года моей жизни, осталось около четырех, с 2007-го и позже.

ЙС: Значит, не успеем?

М: Если я не буду вдаваться в детали…

ЙС: Хорошо. Я заметил вчера, что вам было нелегко рассказывать об истории с похищением.

М: Некоторые вещи невозможно забыть, как ни старайся.

ЙС: Я понимаю… Но вернемся к тому месту, на котором остановились. Что было после?

М: Я провалился в ночь. Они говорили что-то о посттравматическом стрессе. Не знаю… Память о пытках не отпускала. И не только во сне – малейший внешний раздражитель мог вызвать совершенно неадекватную реакцию. К примеру, если я видел стол с похожей на мой гроб древесной текстурой, меня охватывал приступ паники. Запах жвачки, которую они не выпускали изо рта… даже этот запах вызывал у меня приступ, иногда до судорог. И эти разговоры, этот бесконечный психотерапевтический щебет… «эмоциональная отгороженность, отсутствие интереса к обыденной активности»… вы сами знаете их птичий язык. Четыре дня меня продержали в клинике, кормили золофтом [84] . Я подслушал – намекали на возможность суицидальных попыток. Через несколько недель окончательно сформировался диагноз: посттравматическая депрессия.

А потом начались допросы и суд, где я был вынужден все повторить еще раз. Это было ужасно… как пережить заново.

ЙС: Вы вернулись к работе?

М: Я не работал четыре месяца. Потом вернулся на свое обычное место. Самочувствие улучшалось. Медленно, но улучшалось. Ногти отросли, хоть и корявые. Полиция снабдила меня системой мгновенного оповещения. Несколько уроков по обеспечению личной безопасности. Но я-то знал: пока держу рот на замке, они меня не тронут. Они же получили то, что хотели.

ЙС: А Сесилия? Что говорила Сесилия?

М: Почти ничего. Конечно, ей было жаль меня. Но мы не касались этой темы. Думаю, ей, как и мне, хотелось поскорее все забыть.

ЙС: А Себбе?

М: Да, Себбе… Он позвонил чуть ли не сразу, но я отказался с ним говорить. Тогда он заявился к нам домой, это было… недели через две после похищения. Я лежал в постели, в полном тумане после болеутоляющих и антидепрессантов. Позвонил в дверь. Сесилия была на работе, Беньямин в школе, Лиллан в садике. Я дотащился до двери.

– Тебе нечего здесь делать, – прошипел я, не открывая: увидел в глазок, кто стоит за дверью. Шипеть пришлось громко – почтовую щель запломбировали полицейские.

– Матс, послушай… впусти меня, надо поговорить.

– А я не хочу с тобой говорить, – я положил палец на кнопку экстренного оповещения на запястье, которую мне выдали в полиции.

– О’кей, о’кей, понял… но чтобы ты знал: я не имею ни малейшего отношения к этой истории. Это не я тебя заказал. Клянусь могилой матери. Я, конечно, имел на тебя зуб после того, как ты свистнул у меня бабки, и ты знаешь, как я среагировал… быстро и эффективно. Хотя все пошло не так, как задумано. Понимаю, что ты чуть концы не отдал, но я же не знал, что ты ни с того ни с сего вернешься домой. Но эта история… за кого ты меня принимаешь? Все, что они с тобой вытворяли… Вот и все, что я хотел сказать.

– Уходи, Себбе, – голос дрожал, и мне почему-то не хотелось, чтобы Себбе это заметил.

Я знал, что он говорит правду. Он и в самом деле не замешан. И похищение заказал не он.

– Уходи. И не приходи больше никогда.

…Жизнь постепенно возвращалась в свою колею. Я работал не на полную ставку, а дома… любая мелочь представлялось тяжелой, трудно выполнимой задачей. Проводить детей в школу… иногда это требовало таких усилий, что я, вернувшись домой, ложился в постель. Сходить в магазин за молоком – гарантирован приступ головной боли. И на работе толку от меня не было. Никлас, впрочем, отнесся по-дружески. Я понимаю, сказал он. Все всё понимали… Но я видел, что он разочарован и еле сдерживается. Мне надо было во что бы то ни стало сосредоточиться и набрать форму.

Несколько раз я заходил в клуб. Странно… единственное место, где я чувствовал себя спокойно. Богган, Буссе… никто не спрашивал меня ни о чем. Читали, конечно, в газетах, но помалкивали. Про компьютер ни я, ни Сесилия никому не рассказывали. И в полиции и в суде считалось, что меня похитили ради выкупа. Выбрали простейший вариант: я – известный игрок в покер, сорвал большой куш, и у меня просто-напросто хотели его отжать.

Шли месяцы. Весной я бывал в клубе, самое меньшее два раза в неделю.

И в один из вечеров… Буссе и Богуслав – оба были там. Богган начинал с нард, потом перешел на покер. Добродушный толстяк… не успевал я зайти в клуб, он начинал смеяться. Я и раньше атлетом не был, а после всех этих событий исхудал до скелетообразного состояния. И, конечно, Буссе, или Буссе с членом, как его называли. Самый длинный в Стокгольме пенис. Об этом он сам постоянно напоминал.

– Что это с тобой? – спросил он, не успел я первый раз появиться в клубе. – Новая диета? Или у тебя СПИД? Я слышал, витамин С очень помогает. От всего.

Тот же шутливый жаргон, что обычно.

Мы сели за стол. Сдали карты.

Богган играл молча, а Буссе, как всегда, трепал языком. Звонил, как это у нас называется. Новички собрались у нашего стола и не знали, что им делать, – то ли хохотать, то ли молитвенно заводить глаза к небу от восхищения мастерством ветеранов.

– А если честно, – нарушил молчание Богган. – Что с тобой, Матти?

– Голова пока наверху, ноги внизу.

– Нет, серьезно, видно же, что ты не в себе. Хочешь обсудить?

Зрители переглянулись. Они понятия не имели, на что намекает покерный ас. Искали скрытый смысл.

– Все нормально, – сказал я и спасовал.

– Ничего нормального, – Буссе ухмыльнулся. – Тебе нужно подбодриться, дружок.

Все эти разговоры непосвященным, естественно, казались полной тарабарщиной, но, как ни странно, мне нравилось, что приятели общаются со мной как всегда. Никаких сочувственных мин, никаких понимающих кивков и покачиваний головой. Они меня подначивали, пытались расшевелить.

– Ты, наверное, прав, – сказал я в конце концов Боггану.

В чем прав, почему прав – так и осталось загадкой.

– Я же говорил! – завопил Буссе. – Погодите-ка, я смету этот банчок, и пойдем в красный клуб на Руслагсгатан.

– Я не пойду.

– Конечно, пойдешь… Ты же сам сказал – надо развлечься.

Они наперебой начали меня уговаривать. С самыми лучшими намерениями, разумеется.

Лет двадцать назад я был в таком клубе – это было еще до Сесилии. Я все время чувствовал неудобство. Притворно сияющие глаза девушек, их натужное хихиканье, как они заученно терлись об меня голыми телами в блестках… все это казалось нечестным. Хотя у меня и не было никаких планов воспользоваться их услугами… но вся атмосфера, легко угадываемая иерархия, очевидная фальшь – все было не по душе.

Но в этот вечер с Буссе и Богганом я слишком устал, чтобы настоять на своем и отказаться.

Вывеска над входом сообщала, что перед вами не какой-то бордель, а «Джентльмен-клуб» с самыми гламурными девушками Стокгольма. Но в холле было не так уж гламурно: черные щиты из древесной плиты, обрамленные подобранными на старинный лад бордовыми занавесками.

– Только знайте, ребята, я обычно в такие места не хожу, – заверил Буссе. – Это только ради тебя, Матс. Девушки такого сорта меня побаиваются, если вы понимаете, о чем я…

Мы-то понимали: Буссе не упускал случая напомнить о своих крупногабаритных достоинствах, но вахтер у дверей, здоровенный детина в куртке «Канада Гус» и татуировкой ACAB на шее, – тот, видимо, не понял.

– Это что ты имеешь в виду? – буркнул он. – Интересно, с чего это нашим девушкам тебя бояться?

Буссе продолжал в своем стиле:

– Ну, для тебя, дружок, это вряд ли интересно.

– Вы что, хотите пройти в зал?

За спиной татуированного появился еще один – еще шире, непонятно, как это возможно, – настоящий шкаф.

– Разумеется, – приветливо сказал Буссе. – Мы очень хотим пройти в зал. Я просто пошутил насчет моего одноглазого друга. Многие начинают нервничать, если я не предупрежу.

Гигант под номером два шагнул к Буссе, взял его за подбородок и прижал к стене.

– Бери своих друзей и убирайся отсюда.

И нам тогда надо было уйти. Не нарываться. Этот амбал был полон агрессии, как дождевая бочка. Конечно, самолюбие и все такое… но на следующий же день мы бы забыли эту историю.

Я подошел к вахтеру.

– Отпусти его.

– А ты еще кто такой?

– Какая тебе разница? Отпусти, и все.

Иногда кажется, что какие-то моменты в жизни разыгрываются как в рапиде. Иначе невозможно объяснить, сколько пронеслось у меня в голове в один короткий миг. Полсекунды, не больше, – а я успел подумать и о том, что Буссе блефовал на последней сдаче, и что мне наверняка придется накладывать швы, и о многом, многом другом. Что со мной происходит? Ввязался в драку у дверей стрип-клуба. Я много чего ожидал от жизни…. если вспомнить, как легко и радостно постигал когда-то тайны нард и покера. Сколько было надежд…

Удар, возможно, был не такой сильный, он пришелся на скулу, но я упал как подкошенный. Наверное, второй, с татуировкой, подставил мне ногу.

Богган бросился на ACAB, Буссе судорожно лягался.

Я никогда в моей взрослой жизни не участвовал в настоящей драке. Многое пришлось пережить, но не это. Отполз в сторону, и тут зажужжал мой телефон. Я выхватил трубку и начал орать как резаный.

Парень с татуировкой нагнул Боггана над кассой и методично колотил головой о железный ящик, будто всерьез собрался убить. Я поймал отчаянный взгляд Буссе.

Вскочил и начал молотить охранника по спине. Перед глазами сразу возникла картина: меня, как тряпичную куклу, швыряют в клаустрофобический кузов минивэна. Не знаю как, но мне удалось либо перебороть, либо заглушить приступ паники.

Физиономия Боггана в крови, голова болтается как неживая.

Надо было любой ценой уходить, у нас не было никаких шансов против этих чудовищ. Хомячки в лапах котов.

Я кое-как оторвал Буссе, и мы вырвались на улицу. В лицо ударила зябкая осенняя прохлада.

А Богган? Богган остался там.

Я рванул на себя дверь. Черные стены, красная драпировка.

– Отпусти его, сука!

– Пошел ты…

Они прекрасно знали, что из таких мест никто в полицию звонить не станет. А даже если позвонит – реакции не последует.

Мы стояли и шипели друг на друга.

Они не хотел отпускать Боггана.

Мы не могли его оставить.

Начался второй круг.

Я рванулся на помощь.

У этих подонков оказалась к тому же отменная реакция.

Татуированный пнул меня ногой в бедро. Нога подломилась, и я упал на пол.

Попытался подняться, встал на четвереньки, но последовал еще один удар – в грудь. Будто кто-то сломал спичку, хотя в роли спички был я.

Почти вырубился, хотя краешком сознания уловил истерический вопль Буссе.

Еще один удар. Я скорчился в комок, стараясь защитить лицо. Напрягся, насколько мог, ожидая следующего удара.

Богган лежал на полу – наверное, отключился.

Но удара не последовало.

В чем дело? Они сообразили, что хватит?

Отвел на секунду руки от лица – но этой секунды хватило, чтобы увидеть, как на спину татуированного обрушилась бейсбольная бита. Над нами стояли двое в балаклавах, а охранники каким-то образом оказались на полу.

– Суки поганые! С кем связались?

Еще один удар пришелся татуированному по бедру. Хрясь!  – звук такой, будто пробили штрафной удар метров с двадцати пяти.

Я кое-как поднялся на ноги. Мы с Буссе бросились к Богуславу.

Хрясь. Хрясь.

Охранники завыли от боли. Татуированный сплюнул выбитые зубы.

Хрясь.

По полу потекла какая-то розовая жидкость.

Нос у татуированного: кровавый бесформенный комок.

Хрясь.

Мы вытащили друга на воздух.

– Теперь будете с нами иметь дело, сявки.

Хрясь .

Ни вскрика, ни стона.

В вестибюле клуба стало очень тихо. Охранники лежали на полу и не шевелились.

Человек в маске поднял биту – очевидно, намеревался раскрошить череп татуированного.

– Погоди! – завопил я. – Успокойся!

Рука остановилась в замахе.

Край балаклавы приподнялся, и я увидел лицо.

– Какого хрена… ты же просил помочь…

Себбе. Я и в самом деле просил помочь. Он позвонил, и вместо того чтобы послать его подальше, я просил о помощи. Что ж… если бы не он, нас бы забили насмерть.

Не знаю, рад ли я был его видеть. Но в тот момент мне показалось, что более преданного друга, чем Себбе, на земном шаре не сыщешь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

 

44

Рабочий кабинет Эмили. Субботний вечер. Начался период отпусков – во всей стране, но не в адвокатуре «Лейонс». Здесь кипела работа. Йоссан не было, но как минимум двадцать пять сотрудников корпели над бумагами. Помощники юристов, совладельцы, кое-кто из управления, так называемые секретари. «Лейонс» был в некотором роде образцом коммунистического отношения к труду: совладельцы пахали наравне со всеми чуть не сутки напролет. Но разница все же была: совладельцев и партнеров в конце года ждали серьезные дивиденды. Самое малое – десять миллионов крон.

Кабинет Эмили помещался на седьмом этаже. Вид из окна потрясающий: дома-соты на холмах Сёдермальма, церковь Святой Катарины, лысая макушка Глобена. В последние годы все словно помешались на строительстве крытых футбольных стадионов. Когда-то величественный Глобен явно проигрывал новым колоссальным сооружениям. Особенно если учесть, что огромный сверкающий стадион «Теле-2» выстроили совсем рядом с гигантским шаром, и он сразу потерял все свое величие.

Она пробежала пальцами по клавиатуре.

Постоянное раздражение. Постоянный стресс. Слишком много мячей надо держать в воздухе.

Непосильная, нечеловеческая нагрузка. Кроме себя самой, винить некого: хочешь быть практикующим гражданским юристом и одновременно играть в адвоката по уголовным делам – туда тебе и дорога. Придется крячить, как вол.

Но от реальности не уйдешь. Слишком много надо закончить до того, как начнется эпидемия отпусков. И дело даже не в том, что адвокаты требовали гарантированного конституцией и договором с работодателем отпуска. Нет, если клиент говорит: «Прыгай в высоту», адвокат отвечает: «Сколько надо взять?» Проблема как раз в клиентах. Они-то от отпуска не собираются отказываться: кто в Сен-Тропе, кто на Багамы, кто в Бостад, кто в Хэмптонс. И они требуют завершить юридическую подготовку до своего отпуска.

И еще родители… как снег на голову. Приехали вчера вечером. «Мы приедем, как только начнется наш отпуск, – сказала мать. – Славно, правда?»

Они будут спать в гостиной. Мать на диване, отец на полу. На надувном матрасе. Идиллия, да и только.

Ей не хватало тренировок. Тело требовало движения, а после того, как началась вся история с Беньямином, она была у Лео всего раза три-четыре. Но работала вовсю, даже через силу – а может, и не так уж вовсю, просто показалось. В такой форме, как она сейчас, отжаться лишний раз – и то тяжело. Не надо было связываться с этой уголовщиной. Но теперь все. Поезд ушел. Взялся за гуж…

Должна же, должна быть какая-то связь, которую она не замечает. Неужели Беньямин убил собственного отца там, в Вермдё? Может, решил воспользоваться случаем – отец же не числится в живых, у него на руках аттестат о смерти.

Нет, с такими мыслями далеко не уедешь. Какая разница, что там произошло; она – его адвокат. Она должна исходить из того, что говорит клиент, и сражаться до конца, пока это не противоречит закону и адвокатскому кодексу. А теперь, когда он уже начал что-то лепетать, – сомнений нет. Святая для адвоката формула: клиент настаивает на своей невиновности. И ее еще более святая задача: стоять на стороне клиента.

И еще Тедди. Не дает о себе знать. Может быть, обиделся на ее резкость после поджога гаража? Но нет – они виделись после этого. Он же сам пришел к зданию суда.

Она с трудом понимала себя. Ей хотелось поговорить с ним, просто увидеть. И дело не только в общих интересах, не только в том, что они занимались одним делом. Нет. Надо признаться – дело не только в этом.

– Привет трудоголикам… смотрю, у нашей рабочей пчелки лампа горит…

Половина двенадцатого. Эмили резко развернула кресло.

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Магнус Хассел. С оранжевым платком в нагрудном кармане.

– Перед отпусками всегда много работы, – сочувственно произнес он.

– И я еще проволынила несколько дней.

– Да, мы же с тобой говорили на эту тему. Поправилась? Можешь вернуться на полную ставку?

– Надеюсь. Не знаю, что со мной было. Но теперь лучше.

Магнус шагнул в комнату. Теперь он стоял прямо над коробочкой.

Эмили оцепенела. А вдруг ему захочется угоститься «Лекеролом», а в коробке вместо розовых крупных шариков – маленькие, даже по виду подозрительные таблетки.

– Я слышал, ты бываешь на Кунгсхольмене.

Она сама почувствовала, как побледнела. Кунгсхольмен. Суд. Никак не могла сообразить, каким образом Магнусу стало известно, что она была на судебном заседании. Кто-то из коллег насплетничал. Но кто? Никого из знакомых юристов она там не видела.

Всё. Если Магнус узнал, чем она занимается, в бюро ей больше не работать.

– Я бы так не сказала, – уклончиво произнесла она, стараясь не показать, чего ей стоит спокойствие.

Магнус расстегнул пиджак и наклонился над ее столом. Он никогда не садился, не расстегнув предварительно пиджак.

Коробочка из-под «Лекерола» в нескольких сантиметрах от его бедра.

Если Магнус и в самом деле узнал, что она, несмотря на ясно высказанный запрет, занялась уголовным делом, – пути назад нет.

– Как это – я бы не сказала? А я слышал, вы с Йоссан неплохо провели время…

Вот оно что! Йосефин живет именно на Кунгсхольмене, в нескольких сотнях метров от здания суда. Магнус, очевидно, узнал, что она была у Йоссан в гостях. Он вовсе не имел в виду ее визиты в суд. Собранные в кулаки пальцы левой руки разжались.

– И вот еще что… я устраиваю пирушку на дачке. В пятницу. Буду очень рад тебя видеть.

Эмили выдохнула и заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием.

Магнус рассеянно взял коробочку с псевдолекеролом и потряс. Эмили вновь оцепенела. И что он дальше будет делать? Если бы ее выперли из бюро за то, что она нарушила предписания и занялась уголовным делом, – это одно. Тут ей некого винить, кроме себя. Но лишиться работы из-за того, что подсела на сильный транквилизатор, – совсем другое.

Магнус повертел коробочку в руке и отложил в сторону. Чем-то она ему помешала.

– Все собираются на пристани в Ставснесе. Я закажу водное такси.

 

45

Уже две недели в каталажке. Единственный приятный момент в этой жизни – прогулка на крыше. Они с Керимом оказались на соседних пятачках. Мало того, совпало время прогулки. Повезло.

Угощали друг друга сигаретами, просовывали через решетку, болтали. Иногда просто ходили взад-вперед, как тигры в клетке в зоопарке. Керим – единственный человек, с кем он мог поговорить. Никола даже не видел его толком – только силуэт или прижатый к решетке глаз.

Сегодня опять замечательный денек. Солнечные лучи проникают сквозь зарешеченный потолок, будто его и нет. Никола понять не мог – зачем наверху-то решетка? Стены четырехметровые, не меньше, и зацепиться не за что. Даже чемпиону мира по скалолазанию делать нечего. Не вскарабкается. И даже если найдется человек-паук и вылезет наверх – что он там будет делать? Прыгать с тридцатиметровой высоты?

Как сказал кто-то умный: прошибешь башкой стену – окажешься в соседней камере.

– Я нынче на взводе, – сказал Керим.

– Что так?

– Много чего… Точно говорю – много чего. Увижусь с сынишкой.

– Здорово… свидание под присмотром или как?

– Что-то в этом роде.

– А ко мне придет адвокат.

– А кто у тебя?

– Эмили Янссон.

– Никогда не слышал. Хорошая тетка?

Никола не знал, что ответить.

– Надеюсь. Молодая.

Керим прошел до конца площадки, потом вернулся.

– У меня разные были. А сейчас Пер Сёдер. Классный.

– Просьбы выполняет? Передать что-то друзьям на воле…

– Ну нет, брат. И я его за это уважаю, потому что знаю – он из лучших. Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку.

– А когда ты с ним познакомился?

– Ну… в этой истории «Спокойный город». Слышал?

– Нет.

– Тут, значит, вот что… – Керим, очевидно, все время ходил по своему пятачку, голос его то ослабевал, то вновь усиливался. – Я схватил несколько лет за ограбление. А вышел – и опять взялся за свое. Но эти, в коммуне и социалке, становились все хитрее. Вдруг меня ни с того ни с сего назначили лидером группы в их проекте. Как же ты не слышал? «Спокойный город». Это было что-то! Нам бесплатно выдали куртки с лого, комнату отдыха, когда не патрулировали на улицах… Мало того, еще и зарплату платили. За работу с молодежью.

– С ума сойти.

– Сами во всем виноваты. Слушай дальше. Мой папаша когда-то бежал из Турции, получил работу в каком-то сраном университете в Германии. Он у меня образованный – дальше некуда. А здесь… безработный. Нет, никто. С его образованием! Искал-искал работу – по нулям. Убирается в метро. Сидит и смотрит турецкое тэвэ целыми днями, жрет бёрек и курит красный «Мальборо». Как и родители у других братков. Ясное дело, ребята хотели поработать со мной. Выбор простой.

Что-то зажужжало. Все сильнее и сильнее. Звук шел сверху. Это было уже не жужжание – низкочастотный, выматывающий душу рев. Никола подавил желание прижаться к полу и поднял голову. Вертолет.

Что за х… верто-мать-его-лет!

Он завис прямо над ними.

Керим крикнул что-то, но Никола не расслышал из-за грохота.

Никола подбежал к решетке и начал искать дырочку побольше – хоть разглядеть своего нового приятеля. Первый раз он видел его более или менее ясно: здоровенный, как дом, весь в татуировках. Даже под глазом вытатуирована зеленая слеза.

Что-то там происходило.

Вертолет над ними слегка покачивался, но не двигался с места. Оттуда что-то упало. Блеснул на солнце стальной тросик с какой-то хреновиной на конце.

Керим непрерывно двигался. Наконец, тросик с грузом миновал арматуру на потолке и опустился к Кериму в руки.

Сабельная электропила. Ножовка по металлу.

Керим тут же начал пилить решетку между площадками. Дело шло быстро. Он пропиливал небольшую дырку, ставил на нее ногу и пропиливал следующую, повыше. Получалась лестница, по которой он постепенно поднялся на крышу.

Еще через минуту – он уже пилил прутья в потолке. Два куска арматуры с тупым звоном упали на пол.

Ветер от вращающихся лопастей. Шторм.

И сквозь шторм голос Керима. Стоит на переплетении железных прутьев над Николиной клеткой.

– Присоединишься, брат? Я пропилю дыру – не успеешь чихнуть!

Лицо матери, когда она узнает.

Тедди – что скажет Тедди?

Продолжительный, безнадежный вздох Бояна.

Ржанье Хамона – большой палец поднят вверх.

Ребята в Спиллерсбуде лопнут от зависти, когда узнают.

Наезд камеры: одобрительная ухмылка Исака.

Вертолет покачивается над головой.

Керим:

– Ну что, пилить или не пилить?

– Нет, приятель, не могу. Sorry.

Грустная полуулыбка, влажные глаза, безжизненный голос.

Через два дня после побега Керима ему разрешили свидание с матерью. Первый раз. Решили, наверное, поощрить Николу за мужественный шаг: не позволил склонить себя к побегу, хотя возможность была.

Самое забавное: ничего противозаконного в побеге нет. Нет статьи в кодексе, запрещающей зацепиться за стальной тросик и позволить поднять себя в воздух.

Газеты словно взорвались. От новостных передач летели искры.

Потрясающий побег – невероятно искусный пилот вертолета – таких пилотов по пальцам сосчитать, – наркобарон все еще не задержан.

Никола улыбнулся. Наверняка Керим уже где-нибудь на Мальдивах, попивает ледяные коктейли, а на столике – сто упаковок лакрисола.

– Я рада, что ты так решил, – сказала мама. – Хотя думаю, дед начал бы хохотать, когда б узнал, что ты сбежал на вертолете.

Надзиратель прокашлялся.

– Об этом говорить не положено.

Глаза Линды стали еще более печальными, хотя и были – куда печальней.

– У Тедди дела так себе, – сказала она.

– С чего это?

– Не знаю… он все время в стрессе. Что-то у него на уме.

Надзиратель опять прокашлялся.

– Не положено.

– Я не могу поговорить с мальчиком о его дяде? – Линда повернулась на стуле.

– К сожалению.

– Дедушка уехал в Черногорию.

– Почему?

– Не знаю… я, может быть, тоже поеду. К суду вернусь.

– Зачем? Почему?

– Так хочет Тедди.

– О’кей, я ему верю.

– Никола… как же это случилось? Как ты мог?

– Я ни в чем не виноват, мам. Это ошибка.

– Прикажете закончить свидание? – резко сказал надзиратель. – Я же ясно предупредил: о деле подозреваемого – ни слова.

Глаза Линды зло блеснули.

– Вы, должно быть, даже не знаете, что такое нормальное человеческое сострадание. Стыдно.

– Беспредел, – подтвердил Никола.

В кои-то веки взгляды матери и сына совпали.

 

46

Мир вокруг: карточный домик.

Тедди: ходячая зажигательная бомба.

Тедди: в полуметре от эпицентра.

Тедди: комок нервов, как героиновый наркоман без дозы.

И в то же время он ни на йоту не отступает от плана.

Кум должен заговорить. Он должен понять, что молчание обойдется ему очень дорого.

Работа. Днем и ночью работа. Тедди ненавидел свой гостиничный номер. Очень хорошо: отец с сестрой уехали на родину. Еще лучше: Никола сидит за семью замками. Там он в безопасности. Читал, конечно, в газетах: какой-то лихач умудрился сбежать из того же заведения на вертолете. Хорошо, что Никола не последовал его примеру.

Прикупил пять дешевых мобильников, старый выкинул в канализационный колодец. Прошелся по банкоматам, банковским конторам, обменникам – ему нужны были наличные. Никаких электронных следов оставлять нельзя.

Такие суммы снять нелегко – помогли Луке и Шип.

Не звонил Эмили. Не намеренно – просто у него не было времени о ней думать.

Все время выбирал обходные пути, запутывал следы, через день менял отели, оборачивался каждую минуту – нет ли хвоста. Неважно, что за хвост: «Сведиш Премиум Секьюрити», люди Мазера или полиция.

Параллельно с этим заходил в картежные клубы, расспрашивал, что они знают о Матсе Эмануэльссоне и Себбе. На него смотрели как на помешанного. Опять навестил Буссе и Боггана – старался выжать хоть что-то. Безнадежно.

– Мы уже вам рассказали все, что знали.

Двадцать раз пересмотрел все материалы в Сариной коробке. Болели глаза. Горстями ел парацетамол и аспирин.

Дело о разводе – ничего примечательного. Материалы следствия. Читал раз за разом скучнейшие полицейские рапорты, опросы соседей по даче, заявления, переписку с телефонной компанией насчет плохого покрытия…

Когда не мог сосредоточиться, ложился. Двадцать минут сна – и опять ворох бумаг.

Письменный стол в отеле выглядел как у какого-нибудь сумасшедшего профессора в старой кинокомедии.

О’кей. В бесчисленных полицейских бумагах – осмотр места преступления. Сравнил с протоколом в материалах предварительного расследования. Слово за словом. Практически то же самое: время, место, фотографии. Дача, которую сняли они с Деяном. Дача, где Матс несколько суток лежал в похожем на гроб ящике. И неизвестные люди, которые в его отсутствие приходили Матса пытать.

И вдруг он сделал стойку: кое-что не сходилось. Криминалисты нашли на каменном крыльце дачи окурок сигареты. В окончательном протоколе окурка нет. Все сходится до малейшей детали – кроме окурка. Кто-то изменил протокол. Ни прокурор, ни судья ничего про окурок не знали. Кто-то проследил, чтобы этот окурок никто не изучал. Почему? Потому что на нем могут быть следы ДНК преступника.

На следующий день он занял позицию у Королевского теннисного корта. Дробовик у ног – в сумке для ракеток. Три флагштока с желто-голубыми шведскими флагами у входа. Над дверью – часы. Десять часов утра. Мазер играет в теннис.

Правильная страна – Швеция. Кум играет в теннис с руководителями предприятий и пробивающимися к денежным мешкам подрядчиками. Кто тебя осудит, Кум! Играешь в гольф, играешь в теннис – можешь считать себя вписавшимся в общество. Интегрированным, как сейчас говорят. Впущенным в гостиную. Не мое дело. Но сначала расскажи, кто заказал Матса.

Его время подходит к концу. Скоро появится.

Машина Кума – «БМВ Х5 M» – смирно дожидается владельца среди таких же джипов миллионного класса.

Ну ладно, ребята. Вы по мне палили, ранили Сару. Пришло время и вам попробовать того же лекарства.

Интересное строение – умудряется выглядеть и старинным, и современным. Желтый кирпич – улыбка прошлого. Сводчатый потолок с гигантскими оконными проемами – сегодняшний день.

Открылась дверь. Первым, разумеется, появилась Кумова горилла. А может, его спарринг-партнер. Широченные плечи, похож на привратника в ночном клубе.

А вот и Мазер. На плече – футляр для ракеток. Тедди отступил в кусты.

Он был в десяти метрах от Кумовой тачки.

Телохранитель шел впереди.

Кум за ним.

Тедди с удовольствием прикончил бы его. Выстрел в живот, разброс в его старом «Ремингтоне» – лучше некуда. Но тогда уйдет в могилу все, что он знает об Эмануэльссоне.

Так не пойдет. Он ждал.

Горилья голова вертелась, как на шарнирах: вправо-влево, влево-вправо. Словно он охранял президента, а не бандита.

Нечему удивляться – они знают: Тедди объявил войну.

Из зала выходили люди. Свежий ветерок по-прежнему трепал флаги у входа.

Вот: Кум открыл водительскую дверцу, телохранитель уселся на пассажирское сиденье. Тедди шагнул вперед и поднял дробовик.

Первый выстрел: в заднюю дверцу.

Увидел, как Кум с охранником нырнули на пол.

Обошел машину. Встал прямо перед радиатором. Второй заряд – в лобовое стекло.

Тысяча, а может, и миллион осколков. Они, должно быть, ковром покрыли Кума. Наверняка похож на русалку.

Ну что ж… предупреждение более чем ясное.

Он побежал. Бросил взгляд – нет ли кого с другой стороны кустов.

На Лидингевеген его должно ждать такси.

Так и есть: стоит и ждет. Славный парень.

Он прыгнул на сиденье и попросил водителя сделать несколько кругов по прилежащим улицам.

Надо убедиться, что никто за ним не следует.

Открыл дверцу и вышел. Но раньше, выбрав момент, пока шофер возится со сдачей, оторвал закрепленную у зеркала камеру наблюдения и сунул в карман.

Для надежности.

Позвонил отцу и Линде. Там все замечательно. Только Линда беспокоится о Николе.

Естественно. Еще бы ей не беспокоиться.

Поехал в больницу, где Матс лежал на реабилитации после похищения. Попробовал поговорить с врачами и сестрами.

Пустое. Таращат глаза и повторяют как попки: «Врачебная тайна, врачебная тайна».

Поехал к Сесилии. Надо же попробовать понять.

– Он же работал совсем немного, как вы выкручивались? Я имею в виду – экономически?

Сесилия пожала плечами. Кто их знает – может, жили на карточные выигрыши.

– Прыгнул с парома… вы знаете, почему он это сделал?

– Не знаю точно… знаю только, что он последние несколько лет после похищения был в глубокой депрессии.

– Расскажите о компьютере.

– Я уже все вам рассказала.

И тут он понял – Сесилия гонит пургу.

Он подошел к ней вплотную, взял ее за худенькие плечи своими огромными ручищами. Навис над ней, как башня, чувствовал на груди ее дыхание.

– Это еще что? Вы с ума сошли!

Глаза ее расширились, будто увидела привидение.

– Рассказывай все про компьютер.

Ее глаза сверкнули и сделались еще шире – Тедди даже удивился, как это у нее вышло.

– Отпусти меня!

Он опомнился и разжал руки. Сесилия опустилась на кухонный стул, будто из нее выпустили воздух.

Он молча ждал.

Она пришла в себя и встала.

– Уходи!

– Не раньше, чем ты ответишь на вопрос. Ты ведь скопировала, что там было?

А теперь наоборот: глаза сделались совсем узкими.

– Откуда ты знаешь?

От верблюда. Лиллан рассказала. Но вслух он этого не произнес.

Она окончательно пришла в себя.

– Уходи. Хамство какое.

Конюшня. Запах лошадиного навоза.

Она узнала его мгновенно: он же встречался с ней в парке несколько месяцев назад. На секунду ему показалось, что Лиллан рванется и убежит. Но она после минутной заминки опять начала водить щеткой по лошадиной шее.

– Не бойся.

– Я и не боюсь. С чего мне бояться, если Беньямин попросил вас о помощи.

– Если бы даже не попросил, меня бояться не надо, – Тедди понизил голос. Вокруг была куча народу – девчушки, девушки, женщины, тренеры. – Не хочешь пройтись немного?

– А вы в седле сидеть умеете?

Голос ее прозвучал как-то старообразно. Не по-девчачьи.

Она сидела высоко в седле, а он шел рядом. Топтал размокшую после ночного дождя глину. Лошадь просто огромная, когда идешь рядом. Гнедая, с черной гривой. На Лиллан черный жокейский шлем и толстый наспинник поверх майки.

Он постарался объяснить как можно подробнее. Беньямин попросил Эмили, чтобы Тедди «понял».

– И… Беньямин подтвердил, что ваш отец не покончил жизнь самоубийством.

Лошадь шла неторопливо, словно пританцовывая, и элегантно покачивала головой. Тедди заметил, как Лиллан вздрогнула.

– Почему? Почему Матс решил скрыться?

Лиллан придержала поводья и спрыгнула с лошади. Посмотрела на солнце и прищурилась.

– Я точно не знаю, – она говорила очень тихо, словно боялась, что ее услышат. – Думаю, из-за нас. Решил, что другого выхода нет. Если бы он просто скрылся, они начали бы давить на нас.

– Кто – они?

– Я не знаю. Может быть, полиция, а может, эти… ваши. Может, еще кто-то.

– И ты тоже встречалась с отцом после его… прыжка?

– Раз в три месяца. В его домике в Вермдё. Я очень люблю отца.

Тедди задумался на секунду. Она очень любит отца. А Беньямин? Как относится к отцу Беньямин?

И последний вопрос.

– Ты встречала отца после того, как арестовали Беньямина?

– Нет… и я очень боюсь. Я пыталась ему позвонить, пробовала по мейлу. Но он часто меняет телефон и адрес, боится, что засекут. Либо он не решается пойти на контакт, либо боится за меня… либо он погиб.

Она отвернулась.

Взяла лошадь под уздцы, и они пошли назад.

– И еще одно… – Лиллан помедлила секунду. – Вам надо знать еще вот что… компьютер, за которым вы охотились, когда его похитили…

– Что с ним?

– Мама сняла копии со всех файлов. Мы с Беньямином обнаружили их пару лет назад.

Тедди попытался сосредоточиться. Мысли разбегались. Каким идиотом он был! Даже подумать не мог, что вся история с похищением связана не с деньгами, а с компьютером. Почему он не нажал на Сесилию раньше?

– Значит, вы их обнаружили… – он постарался говорить спокойно. – И что там нашли?

И она рассказала.

Жуткие видео. Она не могла смотреть, отошла через пять минут. А Беньямин просмотрел все – хотел убедиться, что среди этих ублюдков нет отца.

Кто-то был очень заинтересован, чтобы картинки не выплыли наружу. Заговор подонков. Целая организация, тайная сеть садистов и подонков.

Тедди проклинал себя – как он мог упустить самое важное во всей этой истории – компьютер!

– Это еще не все. Сюда приходил еще какой-то человек, разыскивал меня. Мне девочки сказали. Поэтому я живу у подруг. То у одной, то у другой.

– А не знаешь кто?

– Нет. Девочки сказали, что у него большой шрам на правой щеке. Сказали, противный тип.

Он мгновенно вспомнил слова Сары.

Что-то у него с правой половиной лица, сказала она про стрелявшего.

Линда позвонила Тедди из Херцег-Нови – сообщила, что ей звонил Исак, хочет, чтобы Тедди дал о себе знать.

Что ж… затея с телефонами и сменой симок пока работает.

Он позвонил.

– Медведь! Неужели правда, что ты подался в адвокаты? – первое, что спросил Исак, когда Тедди набрал его номер.

Они не виделись больше девяти лет. Никто, кроме Исака, не называл его Медведем. Даже симпатично: Медведь Тедди. Teddy-bear.

– Можем встретиться?

– Хочешь поговорить про моего племянника?

– Да… и это тоже.

Так. Тренировочный зал ММА. Школа рукопашных бойцов. Храм насилия.

Мягкий, пружинящий пол, белые бетонные стены. Боксерские груши, перчатки, свисающие с потолка канаты у входа.

Мальчишки лет двенадцати возятся на татами. Тренер прыгает вокруг и выкрикивает инструкции:

– Захват здесь. Поверни предплечье. Не так, резче.

– Мой племянник, – Исак показал на шевелящийся комок на ковре. – Крутой пацан.

Тедди так и не понял, какое из двух сцепившихся мальчишеских тел принадлежит племяннику.

Они вышли на улицу.

На водосточной трубе прилеплена реклама «Спотифай» и пропагандистский листок «Шведских демократов».

Исак закурил сигарету. Золотой браслет сполз чуть не к локтю, как наручники. Тяжелый, не меньше полкило.

– Не вчера это было… рад тебя видеть, хабиби.

– Не ты один рад.

Они поболтали немного. Детские воспоминания, юношеские годы. Вспомнили, как назначили разборку с «Скрюбэкс» и поперлись туда вдвоем, без прикрытия. Оказались с глазу на глаз с вице-президентом «Скрюбэкс». С ним были двое громил, и кто-то еще сновал по периметру. Тедди выхватил свой «калле» у них под носом и заявил:

– Или вы оставите нас в покое, или я эту штуку засуну тебе в прямую кишку. Будет не такая прямая.

Исак хохотал так, что Тедди забеспокоился – а дышать он не забывает?

Отсмеявшись, он повернулся к Тедди и выпустил струю дыма ему в лицо.

Тедди насторожился.

– Слушай, Тедди… я должен знать, на каком мы свете с твоим племянником.

– О чем ты?

– Свиньи оживились. Инфильтраторы, шарят везде, ищут информацию, давят на братьев, раскалывают… кое-кто начинает щебетать. А сейчас жмут на Николу. Я точно знаю, – он поднял руку, словно предупреждая возможные возражения.

– А меня-то это с какого боку? Я в эти игры давно не играю. Спрашивай Хамона.

– Уже. Но тут вот что… надо, чтобы ты с ним поговорил. Тебя он слушает. А у меня, сам знаешь, запал короткий. Я не шучу. Ты меня понял?

Исак провел рукой по щекам – должно быть, хотел обратить внимание на модную интеллектуальную небритость.

– Я бы, может, и хотел тебе помочь. Но ты ведь знаешь: Никола сидит с полными ограничениями. Встретиться с ним я не могу. Даже позвонить не могу.

Исак осклабился.

– Но ты же дерешь его адвокатшу, ну, эту, как ее – Эмили?

Тедди: в миллиметре, чтобы не расквасить нос старому приятелю.

Даже представил кровь на асфальте, рев Исака.

Стоит ли выносить самому себе смертный приговор?

Плевать – еще неизвестно, как повернется.

Но он промолчал. Ради Николы.

Глубоко вдохнул.

– Посмотрю, что смогу сделать.

Исак осклабился еще шире.

– Класс! У тебя сердце по-прежнему с той стороны, с какой нужно, хабиби. Тут еще одно дело…

– Какое дело?

– Весь Стокгольм щебечет – у тебя зуб на Мазера. На Кума, как вы его называете. Я уже много лет не встречался со старым проходимцем, но если хочешь с ним поговорить с глазу на глаз, могу устроить.

– Уже поговорил.

– Ну да? И никто из его шестерок не маячил поблизости?

– И что?

– Неплохо. Но у меня есть кое-какие контакты.

– Можешь помочь?

– Ты помогаешь мне, я тебе.

– Попытаюсь.

– Тогда слушай. Каждую субботу после ланча Мазер навещает одну шлюху. Она никого, кроме него, дома не принимает. Я имею в виду, из тех, у кого пока стоит. Вот ее адрес… Медведь, ты меня слышишь?

Тедди улыбнулся.

– С возрастающим вниманием. Никогда и никого не слушал с таким интересом.

 

47

«Дачка» Магнуса Хассела превзошла все ожидания. Старинная вилла, построенная крупным гроссистом в конце XIX века, была, наверное, раза в четыре больше, чем дом родителей Эмили. Вид с обеих застекленных веранд – онеметь. Море, как огромный сине-зеленый ковер для занятий йогой, – в сотне метров от окна.

Газоны выглядят так, будто их стригли маникюрными ножничками. Большой эллинг для катера. Интересно, как ему удалось получить разрешение? Эмили со студенческих лет помнила правила застройки прибрежной зоны – строжайшие. Контакты в правлении коммуны? Скорее всего – да, к тому же хорошо смазанные. Мало эллинга, на полпути к воде – плавательный бассейн.

Тридцать человек. Все – сотрудники «Лейонс», главным образом из отдела, где работала Эмили.

Собрались на лужайке у дома, Магнус произнес приветственную речь.

– Мы – душа нашего бюро. Мы – его сердце, мы согреваем его и даем ему жизнь.

Официанты разлили шампанское. На блюдах – кростини с дорогущей икрой уклейки, нарезанные соломкой зеленая паприка и морковь.

Все знакомые, но она старалась держаться поближе к Йоссан. Йосефин – спасательный круг.

Выбрать одежду – головная боль. В приглашении стояло нечто невнятное: летний пиджак. Светло-лиловое платье от «Греты» – один вариант. Льняной голубовато-серый костюм – другой. Мать полезла с советами, и Эмили с трудом скрыла раздражение.

Собственно, никакого желания участвовать в этом пикнике у нее не было. С другой стороны, ребенку ясно: не следует пренебрегать социальными обязанностями. В бюро придавали внеслужебному общению большое значение. Да и ей не мешает приободриться. Так сказала Йоссан.

– Для него это способ убедиться, что мы пока еще ловим мышей. А для нас… знаешь, в конечном счете карьеру определяют социальные навыки. Не знания, не умения, а социальные навыки. Мы должны нравиться, люди должны сразу чувствовать, что иметь с нами дело – одно удовольствие.

Обед. Цветастые скатерти, карточки с именами, кто где сидит. Именно именами, не фамилиями – лишний раз подчеркнуть, как выразился как-то Магнус, отсутствие «служебной составляющей». Циклопические букеты на столе. У каждого прибора по нескольку винных бокалов. Эмили мучительно пыталась вычислить, в каком порядке их надо использовать. Потом оказалось – официанты сами наливают вино в нужный бокал. Затеяла сама с собой игру – пыталась угадать, какой именно они выберут в следующий раз.

За столом она сидела с самим Магнусом. Он рассказывал соседям, как они с женой катались на яхте с друзьями лет двадцать назад и увидели этот дом. Жена сразу влюбилась. Сразу и навсегда. А что не сделаешь, чтобы угодить правительству?

Уместный смех.

Эмили проглотила две таблетки стесолида в туалете. Полчаса назад.

Она не знала, реагируют ли зрачки, не замечает ли кто излишнюю потливость, сухость во рту – старалась не облизываться поминутно.

Нет, убедила она себя. Я спокойнее и раскованнее от этих таблеток.

Подняли бокалы. Магнус посмотрел ей в глаза. Он держал бокал, элегантно оттопырив мизинец. Эмили едва пригубила вино – алкоголь со стесолидом не уживается. Особенно теперь, когда она удвоила дозу. Вино замечательное – свежее, с ароматом лесных ягод. Йоссан подмигнула ей – она сидела за другим столом.

Магнус похвалил ее платье, даром что смутно предписанным пиджаком она пренебрегла. Спросил, что будет делать летом, как ей нравится ее квартира в Васастане.

Что будет делать летом… она и сама не знала. Никаких планов. Написала заявление об отпуске с понедельника – но ответа пока не получила. Родители «изучали Стокгольм», как выразилась мать. Но Эмили подозревала, что они изучают не столько Стокгольм, сколько свою дочь. Для этого и приехали. Подозревают, что у Эмили что-то не складывается.

– Давай хотя бы пообедаем вместе.

Мать повторила эту фразу уже несколько раз.

– Приходите на Норрмальмскую площадь в двенадцать часов.

Она попросила секретаршу заказать столик в «Принце». Отец оценил элегантность места, но с долей скепсиса.

– Ты даже рестораны сама не заказываешь?

Магнус то и дело обращался к ней. Вообще ни к кому другому – только к ней.

– Слушай, Эмили, – тихо бубнил шеф. – Я все думал про твои больничные… хочу сказать, что ты, по-моему, опять на беговой дорожке. На сто процентов.

Он взял большой фужер с красным вином. Эмили заставила себя улыбнуться, благодарно отсалютовала бокалом и тоже отпила немного.

Магнус наклонился к ней.

– Слышал, ты хочешь взять отпуск в начале июля?

Эмили похолодела. Отпуск ей был необходим, чтобы погрузиться в свалившиеся на нее уголовные дела.

Беньямин и Никола.

Пообщаться с родителями. Просто отдохнуть, наконец.

– Есть свободное место на летних курсах в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Думаю, это как раз то, что тебе нужно. Частные курсы для продвинутых европейских юристов. Шесть недель в Нью-Йорке. Мы все оплачиваем, а здесь ты получаешь полный оклад. Звучит неплохо, или как?

Его глаза весело поблескивали. Он и в самом деле хотел сделать ей подарок. Это же такое предложение! To die for! Умереть от счастья. Шесть недель бесплатно в Нью-Йорк-сити летом, на не слишком, судя по всему, напряженных курсах! И прежде всего: адвокатура делает на нее ставку. Они хотят, чтобы она у них работала, готовы поднапрячься, пойти на расходы, чтобы показать, как они ее ценят.

Она подняла бокал и сделала большой глоток.

– Фантастика! – сказала она под конец. – Я только посмотрю в свою рабочую схему….

– Рабочую схему! – фыркнул Магнус. – Она же у тебя в телефоне, рабочая схема! И не волнуйся – все твои хвосты подчистят другие.

Язык будто прилип к гортани.

– Ладно… – Магнус, похоже, спокоен. И то хорошо. – Поговорим потом, когда ты проверишь свою… рабочую схему.

Скрытая ирония в голосе.

После обеда подали кофе и коньяк – в гостиной. Включили музыку. В углу теплым черным сиянием отливал рояль – по всем признакам, недавно отполированный. Солнце медленно сползало к горизонту. Половина одиннадцатого.

Эмили вышла на лужайку перед домом и позвонила Тедди. Отвечай же, отвечай!

Телефон выключен.

Вернулась в дом, присела с чашкой кофе и стала наблюдать за гостями – весело болтают о чем-то, то и дело прыскают от смеха. Летние планы, погода. И не только. Захмелевшие соседи рассказывали про свои служебные подвиги, про виртуозные транзакции, делились слухами, сплетнями про другие адвокатуры, про своих шефов.

Поговорила с Йоссан. Поговорила со своей секретаршей, с Класом, Эммой, Георгом – помощники юристов, адвокаты. Как и она сама. Коллеги. Все с удовольствием прихлебывали коньяк, хихикали и смотрели на нее, на ее бокал-тюльпанчик – не успеешь поднять к губам, тут же уставятся пять пар глаз. Или, может, только кажется.

Она и так слишком много выпила. Надо было бы пойти и прилечь. Но водное такси заказано на два часа ночи, а поспать негде.

Подумала о Николе. Наверное, Тедди был таким же, пока не угодил на восемь лет за решетку. Никола упорно стоял на своем: он не совершал ничего противозаконного. В супермаркете не был. Про взорванный сейф знать не знает. Полицейским верит еще меньше, чем Магнус своим партнерам по крупным сделкам.

Предварительное расследование обещали закончить в ближайшие дни. Значит, суд состоится через пару недель. Самое большее. Она не имеет права прохлаждаться в Нью-Йорке.

Подошел Магнус с двумя бокалами. На дне плескался коньяк.

– Знаю, что предложение неожиданное, но… – он улыбнулся одними губами, – это, так сказать, горящая путевка.

Протянул ей бокал.

– Или ты хочешь что-то другое? «Бейлис», к примеру? Джин-тоник?

Она приняла у него из рук бокал с коньяком. Идиотка.

– Не хочешь прогуляться?

Они вышли на газон рядом с бассейном. Блики от освещенной воды играли у Магнуса на физиономии. Жутковатое зрелище.

– За тебя, – они чокнулись.

Медленно угас тонкий хрустальный звон. Эмили постаралась только лизнуть содержимое – голова и так кружилась невыносимо.

– Что, коньяк не нравится?

– Что вы, коньяк замечательный.

– «Барон Отар». Поработаешь, и у тебя будет такой монплезир через несколько лет. У тебя есть потенциал. Не только я так считаю. Ты – неотшлифованный алмаз, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Он отхлебнул глоток коньяка, покатал в рту и громко причмокнул.

Эмили покрутила бокал с темной янтарно-золотой жидкостью и почувствовала, что ее вот-вот вырвет.

– Спасибо, – только и смогла выдавить она.

Магнус наклонился и опустил палец в воду.

– Море пока еще холодное, но в бассейне – благодать. Как ты думаешь – ни у кого не возникнет желания искупаться?

– Может, и возникнет…

Он шагнул к ней.

– Эмили… все в порядке?

Ни капли больше. Ни под каким видом.

Она закрыла рот и с трудом подавила рвотный позыв.

– Вот вы где! – знакомый веселый голос. – Собираетесь купаться в одежде? Дорого обойдется.

– А почему бы нет? – засмеялся Магнус. – Пойду спрошу, не желает ли кто окунуться. Сауна уже нагрелась, так что не замерзнете.

Йосефин положила руку ей на плечо.

– Да ты напилась, голубушка.

– Да, – еле ворочая языком, сказала Эмили. Тормоза исчезли, как и не было. С Йоссан можно не притворяться. – Но я пила совсем немного.

Ей показалось, что в бассейне растет огромная волна. Цунами, готовое ее поглотить.

– Надо поблевать?

– Думаю… думаю, да.

Сделала несколько неуверенных шагов.

Стесолид и алкоголь. Она же догадывалась о последствиях.

Ее вырвало прямо в укоризненно-чистую воду бассейна.

Закуска, горячее, десерт. И, разумеется, «Барон Отар».

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 2)

Запись беседы (продолжение)

М: Мне стало получше. Перестал ходить к психотерапевту. Работал на Себбе. Мы с Микаэлой занимались тем же, чем всегда, Максим – всем остальным. Середина 2007 года, вы помните. Через несколько месяцев я уволился из KPMG. Сесилия, конечно, спрашивала, зачем и почему и не является ли мое увольнение черной неблагодарностью: ведь они меня так поддержали в трудные времена! Что я мог ответить? Я должен идти дальше, сказал я, начну что-то новое. Она-то была уверена, что я перешел работать в другую аудиторскую контору, только поменьше… Впрочем, так оно и было.

Аудиторская контора «Эмануэльссон & Матулович. Переводим, уводим, отмываем, отщипываем, реинвестируем».

Бухгалтерия непростая. Надо оформить невообразимую чушь так, чтобы она получила одобрение ревизора. Я занимался налогами c частных лиц и предприятий, НДС-декларациями, регистрировал новые фирмы с новыми именами, новыми реквизитами, новыми адресами – и, конечно, новыми и постоянно обновляющимися членами правления. Откуда Максим брал этих вратарей [88] , я не знал и знать не хотел. Единственное, что я твердо знал: нужно постоянное движение. Перпетуум мобиле, чтобы налоговики не очнулись и не пустились вдогонку. Ликвидировал фирмы, придумывал деловые идеи, писал замысловатые акты передачи деятельности из одной несуществующей фирмы в другую, договоры о покупке акций… в общем, очень много бумаг. Вел переписку с банками по всему миру.

За время моего отсутствия почти ничего не изменилось. Микаэла, правда, кое-чему научилась. Себбе агрессивничал, не понимая сути, требовал то одно, то другое. Максим рекрутировал вратарей и смурфиков в еще больших количествах, чем раньше. Но задача та же. За одним исключением: я категорически отказался работать на Педера.

Себбе никак не мог понять почему.

– Потому что он ублюдок и подонок, я бы всадил ему первую пулю в мошонку, а вторую – между глаз.

Он посмотрел на меня исподлобья и больше не спрашивал. Возможно, понял.

Но он был откровенно рад моему возвращению.

– А как Микаэла по тебе скучала!

Я рассказал Себбе, что уволился с основной работы, иначе не успеть с его поручениями. Когда я явился в «Клару» на следующий день, меня ждала завернутая в подарочную бумагу коробка. Золотые часы Omega Seamaster Planet Ocean. Я вынул часы и взвесил в руке.

– Какая прелесть! – воскликнула Микаэла. – Примерь же!

Я неохотно надел часы. Конечно, Себбе выбирал их со смыслом – он знал, что я увлекаюсь виндсерфингом. Микаэла схватила меня за руку и начала вертеть туда-сюда. Часы сидели идеально.

– Действительно, прелесть, – сказал я.

А на дне коробки лежал конверт. Сто двадцать пятисоткроновых ассигнаций и записка.

Почерк отвратительный, как пишут полуграмотные.

Рулишь, что надо. Здорово, что опять в форме .

На следующий день я пошел в NK и купил ожерелье с бриллиантом в один карат для Сесилии. Часы оставил в конторе.

Но с Сесилией отношения не наладились. Осенью 2007 года мы переехали в дом. Прошел год после похищения. Я надеялся, что хлопоты по обустройству нового жилья вновь нас сблизят. К тому же и мне и ей было не по себе в квартире. «Санацию» провели безупречно, но меня все время преследовал запах гари.

Дом тоже требовал ремонта. К тому же ремонт – наилучший способ пустить в дело те подачки, что я получал от Себбе. Рабочие куда более охотно получают деньги в конверте. Как раз моя епархия.

– А может, все-таки будем жить по закону, без этих наличных? – спросила Сесилия, когда я попытался разъяснить преимущества такого способа оплаты.

– Все и так по закону.

Она взяла меня за руку, очень сильно; я чувствовал, как ее пальцы впились мне в бицепс. Это было неприятно, но в то же время я был рад – она считала, что мы живем на выигрыши в покер.

– Матс, – сказала она странным голосом. – Ты изменился.

Я не шевелился. Ждал, когда она отпустит руку. А еще лучше, просто обнимет, как бывало когда-то.

– Было бы странно, если бы после всех этих дел я не изменился, – ласково сказал я.

Рука ее упала. Мы стояли и смотрели друг на друга… мне показалось, что воздух между нами сгустился до состояния манной каши.

– Нет, – произнесла Сесилия задумчиво. – Это началось намного раньше.

Ко всем прочим проблемам – Беньямин. Его начали травить в школе.

Несколько парней давно уже его третировали, но к зиме стало хуже. Он был уже подростком, может быть, чуть инфантильным для своего возраста. Так бывает. Главный интерес – футбол и «Лего». Это бы ладно. Его мучителям не давало покоя, что он ходит в секцию тайского бокса. Хотели ему доказать, что он никто, хоть и занимается боевым видом спорта. Один раз он пришел домой и рассказал, что на него навалились сразу четверо, ударили ногой в промежность. Дальше – больше. У него стали пропадать вещи. Он приходил домой в одежде, перепачканной аэрозольными красками, шарф вымазали в дерьме. Но хуже всего – они начинали измываться над его товарищами. Только потому, что они с ним дружат.

Он остался совсем один. Отверженный.

Я позвонил классной руководительнице.

– Я понимаю, – сказала она заученно приветливо. – С мальчиками очень сложно в этом возрасте. Знаю, что они дерутся на переменах, но я не замечала, чтобы кого-то намеренно травили. Мальчишеские дела. Фасонят друг перед другом.

– А как насчет его шарфа в испражнениях?

– Да-да… но я ничего об этом не знаю. Я вызвала двоих из этих ребят и спросила: что вы сделали с шарфом Беньямина? Они тоже ничего не знают. Не думаю, что они мне врут.

Что тут скажешь?

Я попытался выкинуть из головы эту историю. Погрузиться в работу.

Иногда мне кажется, некоторые поступки совершаются сами по себе, автоматически. Инстинкты и потребности включаются раньше головы. Цепная реакция. Я в подростковом возрасте не знал, чем себя занять, и начал играть в нарды. От нард – к покеру. От покера – к карточным долгам. Долги заставили меня связаться с Себбе, помогать ему отмывать деньги. Деньги… все время нужны деньги. И с опционами – я попытался заработать побольше, занял у Себбе и чуть не поплатился жизнью – настолько рассвирепел этот псих. Сесилия обнаружила видео в моем компьютере. Звено в цепочке, которая привела к похищению и чудовищным пыткам… Такое ощущение, что я много лет вообще ни о чем не думал, кроме насущных проблем… которые сам и создавал.

Такие цепочки можно находить и прослеживать сколько угодно. Где-то врывается случайность, но все равно: из ничего ничто не возникает. Никакие твои поступки не происходят в вакууме, всегда замешаны какие-то другие люди. А у них – свои цепочки…

Впрочем, наверное, теоретически возможно построить математическую модель бытия. И когда такая модель будет построена, можно предусмотреть все, что с тобой случится, еще в роддоме.

В понедельник я пошел к Беньямину в школу. По пути забежал в «Юлу» и купил финский нож.

Подождал в школьном дворе. Вскоре увидел одного из прохвостов, унижавших моего сына.

– Можем отойти в сторонку? Поговорить?

Угреватый сопляк посмотрел на меня как на незнакомца, хотя, скорее всего, понял, кто я и что мне от него надо. И пошел за мной. Вы же, наверное, замечали: когда пацану лет тринадцати скажешь что-то с подобающим авторитетом, он слушается. Странно…

Мы вышли на улицу. Я провел его на парковку. Мы зашли за грузовик… его звали Джоэл, этого типа. Беньямин рассказывал, что он у них за главного. Он даже в интернете науськивал других. Двум приятелям Беньямина нассал в ботинки – в наказание, что они разговаривали с Беньямином на перемене. Это он привязал Беньямина к дереву за школьным двором, и мальчик простоял там пять часов, пока не вырвался, чуть не вывихнув руку.

Поверьте, никакой гордости за свой поступок я не испытываю, но ведь надо было что-то предпринять! К тому же внутри у меня все кипело. Во мне проснулся Себбе. Я влепил ему пощечину. Щека покраснела, как стоп-сигнал. Вынул нож, а другой рукой прижал его голову к кузову грузовика.

Приставил нож к шее. Он вытянул голову и замер. Глаза полны слез.

– Чтобы ты знал: если расскажешь кому-то, я тебя замочу.

Он всхлипнул. Боялся шевельнуться.

– С этого момента ты оставишь Беньямина в покое. Скажешь о нем хоть одно плохое слово – пеняй на себя. И смотри, чтобы все твои дружки обращались с ним по-человечески. Ты за это отвечаешь. Ты отвечаешь за то, чтобы Беньямин с удовольствием ходил в школу.

Парень надулся. Не знаю, от стыда или от страха. А может, от боли.

Я повернулся и ушел.

Когда я вернулся домой, Сесилия ждала меня в кухне. Вид у нее был очень серьезный. Я даже решил, что она каким-то образом узнала о моей бандитской выходке.

Но она сказала вот что:

– Я хочу развестись.

Я опустился на стул. Это было неожиданно, и в то же время я чувствовал, что такой момент рано или поздно настанет.

– Ты серьезно?

– Да.

– Но, дорогая… давай сначала все обсудим.

– Нет, Матс… Дело зашло слишком далеко. Мы не можем жить в параллельных мирах.

В параллельных… не уверен, что она осознавала, насколько наши миры не только параллельны, но и космически далеки друг от друга.

– Но мы же можем попробовать…

– Нет, Матс. Ты не любишь меня, я не люблю тебя. Думаю, ты даже и себя не любишь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Отдел служебного собаководства.

Подписано: Карл Йерннакке, проводник служебной собаки.

Стокгольм

Дата: 21 июня

Служебная собака: Тасси, Д-1

Изъятие: не производилось.

Материал для анализа: нет.

Протокол использования собаки-ищейки при ограблении супермаркета «ИКА Макси».

ЗАДАНИЕ

Коллега из вневедомственной охраны Анна Петтерссон совершила наблюдение двух преступников, пытающихся покинуть место преступления на мотоцикле и, соответственно, на квадроцикле. Последний мы сразу потеряли из виду. Однако удалось организовать преследование преступника на мотоцикле по Хогельбювеген и затем по поперечной грунтовой дороге. Визуальный контакт не теряли. Через двести метров преступник бросил мотоцикл и исчез в посадках. Мотоцикл остался лежать у дороги.

Я, проводник служебной собаки Стокгольмского отдела служебного собаководства К. Йерннакке, начал поиски спрыгнувшего с мотоцикла преступника. Служебная собака, шеффер [89] Тасси, взяла след со второй попытки. След начался у канавы в двадцати метрах к югу от дороги и продолжался вдоль канавы тоже на юг. Собака след не теряла. Примерно в 100 метрах к западу от озера я восстановил визуальный контакт с личностью, бегущей в направлении, продолжающем взятый служебной собакой след. Несмотря на недостаточное освещение, я обнаружил, что и личность меня увидела. Я крикнул, выражая угрозу спускания собаки с поводка, если личность не остановится. Но он не подчинился моему приказанию, после чего я спустил собаку для оперативного задержания. Собака немедленно настигла преследуемого, а мне оставалось тридцать метров до места задержания. Когда я достиг места задержания, я сильно толкнул подозреваемую личность, и вследствие какового толчка он упал на землю. После чего я нанес несколько отвлекающих ударов открытой ладонью, направленных на голову и грудь, и надел на него наручники.

Кинолог на дежурстве

Карл Йерннакке

 

48

Тедди: один против всех. Тедди объявил войну гангстеру-Голиафу. Вынужденная стратегия. Он думал, что Кум расколется быстрее. Но что-то не сработало. Тедди звонил Мазеру самое меньшее восемь раз, но Кум нажимал кнопку отбоя, как только слышал его голос.

И что сегодня? Сегодня Мазер должен заговорить. Любой ценой. Наплевать на риск.

Тедди направлялся к тайной любовнице Кума.

Камеры наблюдения. Нормальные люди их не замечают. Для Тедди – серьезная проблема. Над въездом в гараж, где он оставил машину, над парадным входом в «Лейонс», у эскалаторов в метро – повсюду мигают эти зловещие красные лампочки. И еще эти, мать их в душу, смартфоны, Люди уже не разговаривают в транспорте, не читают. Все тычут пальцами в свои телефоны. И кто знает, куда они тычут? Фотографируют, снимают видео, записывают звук? И то, и другое, и третье – регистрация. Фото-, видео-, аудиорегистрация. Как раз то, что Тедди сегодня совсем не нужно.

Забавно: резиновая лента перил двигалась почему-то быстрее лестницы эскалатора. Или это всегда так, он просто не замечал? Несинхронно. Не в такт.

Как и он: все, что он ни делает, не попадает в заданный темп. Он и Эмили – ритм и темп расходятся. Он и Линда с отцом – то же самое. Заданный темп… кем он задан? Им самим. Так что, скорее, это они не попадают в его ритм, а не он – в их.

В сумке – верный «Ремингтон».

Ночь провел в каком-то сомнительном отеле в Спонге. Пятьсот крон за ночь, недорого, но простыни выглядят несвежими, а на ковровом покрытии коричневые пятна. Тедди почему-то был уверен: кровь.

Купил на площади пахлаву. Сладость и вкус фисташек напомнили об отце. Вчера он им звонил. Боян не жаловался – он любил тепло, с наслаждением говорил на родном языке, пил густой, сваренный на горячем песке кофе. А Линда рвалась домой. Беспокоилась о Нико.

И у Тедди тоже были основания беспокоиться за Нико. Эмили не подавала признаков жизни, а без нее он не мог даже попытаться довести до Николы предупреждение Исака. Предупреждение Исака – это серьезно. У Исака руки длинные, может дотянуться и до тюрьмы.

Каждую субботу он навещает любовницу, сказал Исак.

Юртхаген. Артемисгатан. Куму удобно – близко к Лидинге. К острову. Переехал мост – и у подружки. Очень близко, но средний доход обитателей этого района раза в четыре меньше.

Шип отказался. И Тедди его понимал. Друг и так помог больше, чем можно было ожидать. Спасибо и на том.

Дверь – обычная. Не из тех всюду рекламируемых «безопасных дверей», которые якобы невозможно вскрыть. Труднее – да, но насчет «невозможности»… тут они погорячились.

Ну что ж – будем надеяться, что Кум все тот же похотливый козел, каким всегда был.

Он позвонил. Никто не открыл.

Позвонил еще раз.

Шаркающая походка. Дверь приоткрылась, но не намного. Ее удерживала цепочка. В щель выглянула женщина в розовом халате. Ботоксные губы, высокие скулы и наивные глаза.

Тедди почувствовал, как на лбу запульсировал какой-то сосуд. Он напрягся и всем своим немалым весом бросился на дверь. Цепочка лопнула. Женщина едва успела отскочить.

– Что ты делаешь? – крикнула она по-сербски.

Тедди направил на нее дуло дробовика и захлопнул за собой дверь.

– Где он? – рявкнул он.

Тоже по-сербски.

Мог и не спрашивать: квартира крошечная. Кухня и комната. Выкрашенные под дерево книжные полки, на них горшки с высохшими комнатными растениями и несколько глянцевых журналов. На тумбочке у кровати – презервативы, тюбик с лубрикантом и какие-то пилюли. А в постели – он. Голый. Жалкое зрелище.

Его бывший крестный отец. Кум.

Десять лет назад: главная фигура в теневом Стокгольме. Живая гангстерская легенда.

Сейчас: жалкий пожилой дядюшка со сморщенной кожей и вялым членом.

Тедди оттолкнул женщину. Она упала на пол, подобрала ноги и закрыла лицо руками. Только всхлипывала.

– Не надо, не надо…

На стуле в беспорядке висит одежда. Тедди краем глаза заметил монограмму на светло-голубой сорочке: ЭМП. Эмилиан Мазер-Павич.

Он прижал дуло двуствольного «Ремингтона» к виску голого Кума.

– Замочу обоих, если ты не расскажешь все подчистую. Ты знаешь что.

Кум медленно повернул голову. Теперь дуло дробовика уперлось ему в лоб.

Интересно, что в голове у этого мерзавца? Боится за свою жизнь? За девку на полу? Что жена узнает?

Они смотрели друг другу в глаза. Не отрываясь.

– Так значит, это правда… значит, это ты поджег мое стойло в Чиллинге…

– Отсоси сам себе, если дотянешься. Я и эту малину сожгу, если будешь молчать.

– И изрешетил мой джип у теннисного корта? Ты спятил, Тедди. У тебя в башке туман. Мне надо было сразу тебя погасить.

Тедди опустил ружье. Кум облегченно вздохнул.

Рано.

Тедди выпустил заряд дроби в дверь ванной.

Грохот такой, что он даже не ожидал. Кум и полуголая женщина на полу вскрикнули.

В двери зияла рваная дыра, торчали уродливые космы древесной плиты.

Дуло вновь оказалось у головы кума.

– Следующий – между глаз, хер свинячий.

Мазер: пытается собраться.

Женщина на полу начала раскачиваться, обхватив голову руками. Забормотала что-то по-сербски. Молится, что ли…

Наконец Кум собрался с духом:

– Собираешься продать жене?

– Пусть тебя это меньше всего беспокоит. Подумай о вещах поважнее.

Он приложил палец к спусковому крючку.

И впервые в жизни прочитал в глазах Кума нечто, что никогда раньше не видел. У других – многократно. У Матса, когда он запихнул его в ящик. У главаря «Скрюбэкс». У многих.

Но это было еще в той жизни.

Страх.

Кум попытался прикрыть наготу одеялом и начал говорить. Как показалось Тедди, на октаву выше, чем обычно.

– Ты меня знаешь… я продолжал заниматься тем, чем занимался, пока не задумался. У меня был выбор: морг или вилла в Лидингё.

– О чем ты?

– Дай договорить. Жизнь у меня сложилась, не так ли?

Это еще что за намек?

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать – я завязал. Клянусь могилой матери. Я больше этим не занимаюсь. Оружие, наркота… шмотки, спирт, сигареты… игрушки с фактурами. Все. Не хочу, чтобы меня связывали с прошлым веком. Пуповина порвана. Я через это прошел. А тут являешься ты и начинаешь задавать вопросы: что, дескать, случилось с тем и с этим девять лет назад. О Матсе Эмануэльссоне. А я не хочу вспоминать. Неужели трудно понять? Не хочу ворошить прошлое, и точка. Не хочу иметь дела с этим дерьмом.

– А придется… – отрезал Тедди. – У тебя нет выбора.

Глаза, глаза… что же еще? Кроме страха?

– А тебе-то что? Сначала расскажи, почему тебя колышет вся эта история.

Тедди теперь сжимал дробовик в обеих руках – правая устала до дрожи.

Он постарался быть кратким. Сын Матса Эмануэльссона подозревается в убийстве человека, которого пока не удалось опознать. Его самого обстреляли, когда он навестил в больнице свою знакомую.

Он не сводил глаз с Кума. Он был прав: не только страх.

Тедди, пока рассказывал, отошел и сел в кресло, ружье опер о подлокотник, но ни не секунду не терял прицел.

Бывший крестный отец. Голый, в постели.

Женщина на полу перестала всхлипывать.

Мазер не шевелился. Сидел, слушал и не шевелился.

– Надеюсь, ты понял, – Тедди перевел дух. – Только не вали на Ивана. Ивана нет в живых, и он ничего не расскажет.

Кум подтянул одеяло.

– У меня есть деловое предложение.

– Не считай меня за лоха.

– Нет-нет… я серьезно. Ты спалил мои машины, ты изуродовал мой джип… ладно, я расскажу, что знаю. Но при одном условии – ты оплатишь, что сжег. Страховка отказала. Говорят – форс-мажор.

Тедди ушам своим не поверил: Мазер предлагает сделку! Он-то рассчитывал, что с деньгами Маклауда он уедет куда-нибудь на край света и будет жить там. С назначенной наградой за его голову. А теперь?

– Я тебе не верю.

– Тогда я тебе скажу так: я сам ненавижу эту сволочь. И я, как и ты, не знал, с какой целью они заказали Матса.

– И сколько ты хочешь?

– Восемь миллионов. Тут и миллион компенсации за то, что ты чуть не до смерти напугал моего охранника… и еще… – он мотнул головой в сторону, – и еще дверь в сортир.

Кум криво улыбнулся – наверняка был уверен, что Тедди неоткуда взять такую сумму.

Тедди наградил его ответной улыбкой.

– Недешевые тачки. Ну что ж…

– Ты меня кинешь.

– Мое слово – это мое слово. Ты знаешь.

Он достал мобильник. Луке показал ему, как это делается. Нажимал кнопки большим пальцем, ружье не опускал. Деньги распределены по четырем банкам, чтобы не привлекать внимания. Он показал Куму счета – все без обмана.

– Иди в жопу… вот это да! Ну, ты даешь, – бывший крестный отец встал с постели. Замотал простыню на бедрах, будто собрался идти в душ.

Оделся под прицелом и сел на стул у небольшого обеденного стола. Женщина ушла в кухню и закрыла за собой дверь.

– Кто заказчик? Кто заказал похищение?

– Какой-то тип. Швед. Мы встречались только один раз, и то на улице. Он заплатил наличными, прислал с курьером. Но только когда дело было сделано. Он мне писал несколько раз по мейлу, но в основном имел дело с Иваном.

– Имя?

– Не знаю.

– Как выглядел?

– Деталей не помню. Давно было. Средних лет, очки. Зубы очень белые.

– А мейл его у тебя остался?

– Нет… к сожалению. Тот комп давно выкинул. Штуки три с тех пор сменил.

– А Себбе Матулович? Какие у него дела были с Матсом?

– А-а-а… ты уже знаешь кое-что.

– Что я знаю и чего не знаю – не твоя забота. Рассказывай.

Кум почесал щеку – очень медленно. То ли почесал, то ли погладил.

– Сначала Себбе финансировал покер – Матс был крупным игроком, ты знаешь, но даже у крупных бывают пролеты. Потом они звали Матса Мистер Голд. Еще его называли факиром. Другими словами, Матс обеспечивал бухгалтерию… ну, ты знаешь, что я имею в виду. И он еще был гений по части инвестиций.

– Откуда мне знать, что ты имеешь в виду?

Кум несколько минут объяснял ему, что к чему. Матс был некоронованным королем махинаций с фактурами. Эксперт высшего класса. Он работал на них много лет.

– Так… тогда почему ты принял заказ на похищение? Он же работал на вас… некоронованный король.

– Принял и принял. Сказали, мочить не станут.

– А почему он прыгнул с парома?

– Кто его знает. Может, психическое что-то… уж больно вы с ним неласково обошлись, – Кум ухмыльнулся.

Тедди, не сводя глаз, изучал Кума.

Опять. Глаза. Его смущали глаза Кума, но по другой причине. Он был почти уверен, что тот говорит правду. Не лжет.

– Ты обещал рассказать все. Не забыл? У нас сделка.

– Я бы рассказал, если бы знал. Но я все равно хочу тебе помочь, Тедди. По старой дружбе. Я и в самом деле не знаю, но есть кое-кто, кто знает. В Пальме.

– И кто это?

– Поезжай – увидишь.

Тедди тяжело встал с кресла. Отсидел ногу.

– И еще одно, Тедди… Увидишь этого сукиного сына, поставь его раком. Честно – жалею, что им помогал. И что ты отмотал восемь лет. Сволочи.

 

49

Один из надзирателей – тот, с прилизанными волосами и с неистребимым запахом чеснока, – провел Николу на прогулочную площадку. Без наручников.

Он теперь был любимцем у охраны – если бы рванул с Керимом, им бы вломили еще покруче. Но он не рванул.

Хороший мальчик. Не безнадежный.

Сегодня в соседней клетке на крыше появился новичок. Плевать. Скоро время судебного заседания, и его здесь не будет. В лучшем случае – свобода, с улыбкой, широкой, как автобан. В худшем – тюрьма. Настоящая. Никола два года провел как на чашке весов – но на этот раз точно: никаких исправительных учреждений для подростков больше не будет.

Предварительное расследование: триста страниц. Вчера этот самый чесночный надзиратель постучал и грохнул на пол целый ворох подшитых в папки бумаг. Никола даже не успел оторваться от повтора Let’s Dance.

Никола свято следовал совету Керима: не колоться. Только жаловаться на полицейское насилие. Зато он внимательно слушал и запоминал вопросы. Потом обдумывал: что им известно? Даже с Эмили не так много разговаривал. Бубнил одну версию: оказался в неправильное время в неправильном месте.

Теперь, наконец, можно покопаться в их доказательствах, понять, что они на него имеют. Детали – как раз то, во что он любил вникать. Отмечал страницы, подчеркивал данные криминалистов, ставил вопросительные знаки, посмеялся над полуграмотным рапортом кинолога. Просмотрел техническое описание мотоцикла, картинки с камер наблюдения, анализ взрывчатки.

Теперь Никола был уверен: они ничего не знают о Хамоне.

Он продолжал читать.

Проверил протоколы собственных допросов, показания охранников, первыми прибывших на место. Был даже протокол телефонной беседы следователя с Тедди.

–  Вам кто-нибудь звонил вечером в день летнего солнцестояния?

– Не могу вспомнить.

– Попробуйте посмотреть в телефоне.

Примечание: следователь проверил телефон Тедди Максумича и обнаружил, что вечером в день преступления ему звонили с телефона 0733-577488 (номер телефона подозреваемого).

– Вам звонил ваш племянник, попробуйте вспомнить.

– Да, когда вы напомнили… звонил, спросил, может ли забежать на часок.

– А он был у вас?

– Вы имеете в виду – в этот вечер?

– Нет, я спрашиваю: бывал ли ваш племянник у вас дома?

– Никогда… он только недавно вернулся из исправительного учреждения для подростков.

Вот оно! Решающая зацепка!

Теперь Никола знал, какую стратегию выбрать в суде. Он не уставал нахваливать самого себя, что позвонил в тот вечер Тедди. И если Эмили хорошо поработает, у него есть шанс.

А кроме суда… дела обстояли довольно скверно. Этот идиотский арест помешал ему выполнить данное Исаку обещание: раздобыть бабки и узнать, кто саботировал справедливую разборку между Метимом Тасдемиром и кланом Бар-Сауме.

Раздобыть бабки… и что делать дальше? Бабки рассыпались на дороге, когда он свалился со сто двадцать пятого. Единственное, на что он надеялся: Исак поймет.

В то же время есть маленькая надежда. Старик Габбе рассказал, что ему предложили купить тот же тип оружия. Та же серия, что была украдена в Финляндии. Вряд ли это случайность. Продавец – Аброхом Михель. Один из корешей Метима.

Никола попросил надзирателя разрешения позвонить.

Только бы не подвести Исака.

Через несколько часов явился Симон Мюррей. Пустая кобура на поясе. Скорее всего, сдал на вахте: даже полицейским нельзя входить сюда с оружием.

– Я не думал, что ты захочешь со мной говорить.

– Я и не хочу говорить. Я хочу договориться.

Симон сел напротив. Как и почти у всех теперь – недельная щетина. Почему-то он выглядел старше, чем в последний раз. Даже можно понять, почему: седина на подбородке.

– Я получил материалы следствия. Ты пытался надуть меня насчет Хамона. Сказал, что Хамон арестован и колется. Во-первых, он как был, так и есть на свободе. Во-вторых, ему не в чем колоться. Как и мне.

Никола тщательно обдумал этот ход. Атака – лучший вид обороны. Мюррей все время пытается играть доброго следователя, но соврать насчет Хамона… тут он сделал ошибку. Дал Николе преимущество.

Симон заерзал на стуле.

– Извини. Считай, накладка. Я и сам не все знал.

– Кончай, – Никола решил сразу взять быка за рога. – Но у меня есть вопрос… Вопрос вот какой: хочешь стать героем? Снютом, который раскрыл самый большой в Сёдертелье нелегальный склад оружия?

– Рассказывай.

– Это зависит от того, что ты мне можешь предложить.

Водораздел. Готов ли Мюррей к переговорам? Готов ли обойти закон, чтобы чего-то добиться? И вообще – что он за птица, этот Мюррей с его панибратскими фасонами?

– Рассказывай, – повторил Симон.

– Хорошо… я тебе подскажу, где хранится автомат, при условии, что ты тут же забудешь, кто сказал и при каких обстоятельствах.

– Автомат? Ты же говорил о самом большом складе в Сёдертелье.

– Ты можешь выйти на большую рыбу, если оставишь в покое мальков.

– Вот оно что… – Мюррей замолчал.

Оказывается, у него не только борода седая. Голова тоже: тут и там видны серебряные волоски.

Николе даже стало его жалко. Рано поседел, бедняга. Не успел повидать в жизни ничего стоящего – а уже седой. Только и делает, что ждет очередную порцию лапши на уши от таких, как Никола. Пашет на государство и даже мечтать не решается о жизни делюкс.

– Что скажешь?

– Обещать ничего не могу. Но если расскажешь, даю слово: останется между нами.

Шаг сделан. Надо только решиться. Это не плести байки о самом себе. То, что он делает, – это донос. Собирается настучать.

Но: можно ли тактический ход в войне расценить как стукачество?

– Автомат. Штурмовой карабин 7,62 RK. Лежит у меня в подвале. Не мой, но ты можешь его взять. Обнаружить, так сказать. А если сделаешь обыск у одного человека, найдешь много чего. Там настоящий схрон.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно. Знаю, и все. А то, что ты найдешь у меня в подвале, – это малек. Червяка не стоит.

– А где схрон?

– Сначала посмотри мне в глаза и скажи: договорились или нет?

 

50

Самолет «САС» на Пальма-де-Майорка вылетает через полчаса. Остров мечты свенссонов уже пятьдесят лет. Рейсы чуть не каждый час.

Рядом с ней, в кафе напротив тринадцатого выхода, сидит Тедди. Смузи и кофе – девяносто четыре кроны. За эти деньги в городе можно съесть хороший ланч. Но что сделаешь: аэропорт – это аэропорт. Если бы она так не спешила, если бы не головная боль, наверняка побродила бы между баночек и бутылочек с парфюмерией, полок с алкоголем, электронными причиндалами. И купила бы что-нибудь. Такое уж место – аэропорт. Так и подмывает купить какую-нибудь абсолютно не нужную тебе финтифлюшку.

Она позвонила Тедди два часа назад. На этот раз скрыла номер. Он не знал, что это она, – и ответил.

– Надо встретиться и поговорить, – сказала она.

– Может быть… но сейчас я в Арланде. Через два часа улетаю на Майорку.

– Что тебе там делать? Не в отпуск же летишь?

– Как тебе сказать…

– Сейчас приеду.

Эмили сама не смогла бы объяснить свой импульс. Может, просто устала от всего. У нее свободный день, к тому же мучит похмелье после вчерашнего праздника у Магнуса Хассела. А самое главное – ей нужно увидеться с Тедди.

Билет купила прямо в аэропорту. Бешено дорогой бизнес-класс – других не было.

Тедди рассказал, что виделся с Лиллан. И с Кумом.

– Думаю, ваша встреча обошлась без глупостей.

– С ним бывало и хуже, – усмехнулся Тедди. – Но теперь он развел меня почти на все деньги Маклауда.

В эти короткие минуты, когда пассажиры на скамейках лихорадочно тыкали в свои мобильники, они попробовали разобраться в том, что удалось узнать.

Самолет медленно вырулил на стартовую площадку. Шел проливной дождь. Небо – серее кашемирового костюма Магнуса Хассела. Капли дождя взрывались на асфальте, как маленькие бомбы. «Фермеры в родном Йончёпинге наверняка прыгают от счастья», – подумала Эмили.

Места у них были разные. Во всем бизнес-классе, кроме нее, было еще трое. Место рядом с ней свободно. Она уже хотела пригласить Тедди, но раздумала – он и так, наверное, проклинает ее за назойливость: с чего бы это она сорвалась и полетела с ним на Майорку?

Она откинула голову на удобный подголовник. Попробовала задремать. Тяжелые, болезненные удары в голове, точно туда вшили литавру.

Утром нашла в себе силы и позвонила Магнусу. Получился короткий разговор – может быть, слишком короткий.

– Спасибо за вчерашнее. Было замечательно.

– Спасибо вам. Как сегодня? Бывает лучше, а? Катер вас довез без приключений?

– Замечательно! – у нее будто других слов в запасе не было, кроме этого дурацкого «замечательно». Надо было сказать «потрясающе».

Тут же вспомнила, как ее вырвало в его бассейн. Йоссан пожертвовала собственной кофтой, чтобы выловить из хрустально-прозрачной воды ее невольный вклад. «Я ее купила в сетевом магазине с 70-процентной скидкой, жалеть не о чем», – улыбнулась Йоссан. Чу́дная все-таки девка.

– Я подумала о вашем предложении насчет Нью-Йорка.

– Ну и? – тон выжидательный.

– К сожалению, не получается. Другие планы на лето.

– Что это за такие важные планы?

– Работа подвернулась. Я обещала, еще давно.

– Понимаю… давить на тебя не стану. Но, думаю, зря. Эти курсы прямо по тебе скроены, и потом – Нью-Йорк… Я обожаю Нью-Йорк, а ты?

Через четыре с половиной часа, в половине шестого вечера, они приземлились. Вышли из аэропорта Пальма-де-Майорка и будто уперлись в стену влажного горячего воздуха.

Тедди заказал отель, но поселяться не стали – ни у того, ни у другого ничего не было, кроме небольшой дорожной сумки. Если все пройдет удачно, они встретят нужного человека уже сегодня вечером, переночуют и завтра с утра улетят домой.

– Я привлекаю тебя как свидетеля, – сказала Эмили. – Никола звонил тебе в тот вечер. Он собирался навестить дядю, а не взрывать сейфы.

– Разумеется. Но я могу подтвердить только то, что было на самом деле, – мне звонил Никола. Точка.

– А что ты ожидал? Что я заставлю тебя врать?

– Ты же адвокат. Для вас, адвокатов, справедливость – это игра. Не больше. А пациент для врачей – объект. Вроде тачки. Либо можно починить, либо ремонту не подлежит.

Два мира: с одной стороны – гигантский кафедральный собор, живописные старинные дома в центре, с другой – купающийся в щедром солнечном свете туристский рай. Сангрия-бары, мороженое, прохладительные напитки. Чуть подальше – изъеденные временем домишки, перемежающиеся с трех-, а скорее всего с беззвездными отелями. Налево – лодки, яхты и катера. Зум: они ехали на запад, катера и яхты становились все больше и шикарнее. Рыболовные баркасы и лодки постепенно сменялись большими и хвастливыми семейными катерами и огромными яхтами, которые больше напоминали финские паромы.

– Тедди… почему ты избегаешь меня в последнее время?

Теперь настала очередь Тедди отвернуться и любоваться на плывущие за окном виды.

– Потому что ты меня отшила после истории с гаражом и Маклаудом.

Эмили попыталась обдумать ответ, сказать что-то взвешенное, разумное и тактичное. А выпалила первое попавшееся:

– Я на тебя разозлилась! И до сих пор злюсь! И знаешь почему?

И, не дожидаясь ответа:

– Потому что меня предавали в жизни раз сто! Люди, которые думали только о себе. И с тобой тоже… я-то всерьез думала, что ты покончил со старым. Изменился. Что можешь держать себя в руках…

Они вышли из такси. После кондиционера на улице было нестерпимо жарко, как у доменной печи.

Каррер дель Бисбе Мирайес, 19. Тедди знал адрес.

Белый оштукатуренный каменный забор, за забором – светло-желтая вилла. Нереально голубая вода в бассейне.

Не только шея и подмышки – пот тек по всему телу. Она не успела переодеться перед полетом. Схватила паспорт, пару запасных трусов, блузку, зубную щетку и скатилась по лестнице в ожидавшее такси.

У калитки – звонок. И, разумеется, камера наблюдения. Как же без нее.

– Buenas tardes, – послышалось из маленького динамика. – Cо́mo puedo ayudar?

– Надо встретить хозяина дома, – произнес Тедди на сомнительном английском. – Дело концентрируется на Матса Эмануэльссона.

Эмили улыбнулась. Тедди хотел сказать concerning – касается Матса Эмануэльссона.

– Дома, сорри, нет. Можно прийти, если можно, завтра, – последовал ответ на еще более сомнительном английском.

К облегчению Тедди.

– Это важно, – начал он настаивать. – И хозяин знает, что мы придем. Можете позвонить и сказать, что мы здесь?

Молчание.

Через десять минут динамик ожил.

– Нет. Не сегодня. Десять часов завтра. Приходите.

Отель «Отец Антоний» помещался на другой стороне острова.

Там, где лодки поменьше.

Эмили не знала, почему Тедди заказал именно этот отель, но оказалось, что владелец – швед. Образцово накачанный парень в лобби ответил на мгновенно узнаваемом сконском диалекте.

Он оказался еще и инструктором йоги – по совместительству.

– Если интересуетесь, завтра в полседьмого утра – курс мисоре.

На первый взгляд – типичный бутик-отель. Подчеркнуто средиземноморская атмосфера с легким скандинавским привкусом. Светлые тона, плетеная мебель, прохладный мраморный пол, латунные люстры.

– Завтрак с семи утра ежедневно, – загорелый Аполлон передал Тедди конверт с магнитными карточками. – И, если хотите, – фитнес. С девяти.

– А можно заказать еще один одноместный номер? – спросила Эмили.

– Да? – удивился парень. – А я думал… неважно. Сейчас узнаю, что можно сделать.

Поужинали в ресторанчике неподалеку. Кальмары и креветки в чесночном соусе с красным перцем. Белый пористый хлеб в корзинке. Бутылка риохи.

Эмили сняла башмаки и с наслаждением поставила босые ноги на каменный пол. Плитки все еще теплые. А разговоры все о том же – надо понять, что у нас есть. Рассортировать. Структурировать. Разложить по полочкам. Обойти полочки и посмотреть с обратной стороны.

Итак, Матс. Специалист по отмыванию денег для югославской мафии. Много лет работал с Себбе, до самой смерти. До инсценированной смерти. Фейковой, как теперь говорят. Возможно, в махинациях участвовал «Форум Эксчендж» в лице Стига Эрхардссона.

Девять лет назад в квартире Матса случился пожар – они до сих пор ничего не знают о причинах.

Но: через несколько дней Матса похитили.

Мотив: содержимое его компьютера.

Но: в чем причина? Связано ли похищение с его работой на Себбе? Или нет?

Но: почему Матс был вынужден симулировать самоубийство? И не сразу, а пять лет спустя?

Матс перепуган, скрывается, но все же не может отказаться от встреч с детьми – это естественно. Дом в Вермдё – его убежище, место, где он может повидаться с Лиллан и Беньямином. Но кто-то, очевидно, разнюхал, где скрывается Матс, и попытался убить. Возможно, это удалось.

Кум Мазер ни при чем. Он в такой же степени порученец, как и Тедди, только рангом повыше. Ему заказали похищение – он нанял Тедди.

Лучше бы они безмятежно наслаждались креветками и кальмарами.

Ни к чему не пришли.

На маленькой площади было сразу три ресторана. Тихо причмокивал прибой, дул теплый, слегка отдающий йодом ветер со Средиземного моря. Там, в черной его глубине, мерцали огоньки – яхты на рейде. Наверное, посудины еще больше, чем те, что она сегодня видела в гавани. Даже к берегу подойти не могут. Мелко.

Эмили бывала в этих краях и раньше. Ей было одиннадцать, родители повезли ее в Магалуф – в десяти километрах от Пальмы. Единственное четкое воспоминание – как отец чуть не утонул в бассейне отеля. Немецкий турист прыгнул в воду и вытащил его. Отец был похож на огорченного сома. Все оставшееся время он просидел в номере, слушал радио и раскладывал пасьянсы.

Одиннадцать часов. Тедди расплатился, и они вернулись в отель.

Администратор с притворным огорчением сообщил, что ни одного свободного номера нет. И не предвидится.

– А где ближайшая гостиница? Попробую поискать там, – спросила Эмили.

– В такой час? – Тедди посмотрел на нее с сожалением. – Лучше я попрошу раскладушку. Как-нибудь разместимся.

Номер оказался славным: свежий, светлые стены, роскошная кровать, колонки блютуз черного дерева, адаптированные под айфон. Большая веранда с видом на химической синевы бассейн.

В слабом свете фонарей на набережной видно, как покачиваются лодки у причалов. Она постояла немного, вглядываясь в космическую черноту моря. Редкие огоньки судов тоже напоминали звезды – так же далеки и так же загадочны.

Тедди стелил раскладушку. На нем были только футболка и трусы. В свете ночника на тумбочке он выглядел почти неестественно могучим, как супермен из мультфильма, уставший спасать земной шар от катастроф. Неторопливые, простые движения – от него исходили волны надежности. Тедди был настолько далек от ее идеала, насколько можно представить. Бывший – бывший ли? – преступник, с большим тюремным стажем. Мало того – с теми же, непостижимыми для нормального человека, уголовными ухватками. И все равно – с ним она могла быть самой собой. Как бы опасен он ни был. Опасен и непредсказуем.

Когда она погасила свет, полная темнота не наступила, как можно было ожидать. По потолку гуляли голубоватые тени – блики освещенной воды в бассейне.

Это успокаивало.

Но воздух в гостиничном номере был словно под напряжением. Коснешься нечаянно тумбочки – проскочит искра. Она вслушивалась в дыхание Тедди, как скрипит его раскладушка.

И знала – он тоже не спит. Тоже прислушивается.

Как она тогда набралась наглости? У тебя нет желания остаться на ночь?

До сих пор непонятно. Предложила себя трахнуть.

Попыталась думать о другом. Еще раз – дело Беньямина. Дело Николы. История с Матсом. Наверное, именно поэтому ей и не спится. В номере жарковато, но она не решалась прибавить прохлады – кондиционер и так работал довольно шумно. Интересно, что за встреча их ожидает завтра. Дай бог, чтобы без стрельбы и драки, – это же Тедди. Она вспомнила горящий гараж.

– Ты спишь? – не выдержала она.

– Сплю, – ответил он страшным шепотом.

– Твоя раскладушка скрипит, как несмазанная телега. Перебирайся сюда.

Она слышала, как он встал, сделал три мягких шага по ковру.

Его огромное теплое тело рядом.

Она кончиками пальцев провела по его щеке – ощущение, как от наждачной шкурки.

Белая стена. Желтый дом в глубине. Каррер дель Бисбе Мирайес, 19, – опять. Ровно десять часов утра.

Солнце уже палило беспощадно. Эмили с трудом боролась со сном. Они не спали до четырех утра – вцепились друг в друга, как помешанные. Как в последний раз.

Створки калитки разъехались в стороны. Их встретил средних лет коротышка с роскошными усами.

– Por favor, síganme.

Они вошли в дом. Эмили поначалу решила: обычный двухэтажный дом. Но едва переступив порог, онемела от роскоши.

Потолок пятиметровой высоты, скульптуры на пьедесталах, статуэтки в стеклянных шкафах и на крошечных столиках. Антикварные зеркала и бронзовые бра на стенах. Посередине холла – мраморный фонтан. Подушки на диванах из леопардовых шкур.

Эмили никогда не видела ничего подобного. Летняя резиденция Магнуса Хассела или четырехсотметровая квартира Буссе даже близко не стояли.

К ним спустилась женщина примерно ее возраста. Короткая стрижка, тонкое белое, но не отбеленное льняное платье. На ногах шлепанцы. Глаза скрыты под темными очками. Неестественно большая, высокая грудь.

– Välkomna, – сказала он по-шведски. – Добро пожаловать. Я рассчитывала, что Тедди придет один.

– Все, что знаю я, знает и Эмили Янссон, – успокоил ее Тедди. – Думаю, даже хорошо, что она примет участие в разговоре.

Хозяйка смерила Эмили взглядом с ног до головы и кивнула.

Могла бы не так демонстративно.

 

51

Они уселись в беседке рядом с бассейном.

Тедди молчал. Уставился на хозяйку и молчал. Что-то в ней было знакомое, но что – определить не удавалось. Может, просто похожа на кого-то. На Аниту Экберг, если бы не стрижка.

– Что-нибудь выпьете?

Эмили попросила стакан сока.

– Холодной воды, – сумрачно произнес Тедди.

Маленький усатый мажордом мгновенно принес и то и другое. В обоих бокалах легко и ломко звякали ледяные кубики.

Тедди чувствовал себя очень уставшим. Эмили и в самом деле отпустила тормоза минувшей ночью. Ему даже показалось, что дело не только в сексе. Но, вполне возможно, ему просто хочется так думать. Может, потому, что это ему и нужно, – что-то большее, чем секс. Они почти не разговаривали, но не потому, что не о чем было говорить. Синхронность, как у хороших джазменов: все ясно без слов.

Хозяйка отпила глоток джин-тоника – естественно, тоже со льдом.

– И вот что я хочу спросить, – медленно произнесла она. – Какого хрена вы этим занимаетесь?

Ее шведский звучал не совсем натурально. Может, прожила в Испании столько лет, что появился испанский акцент? И Тедди внезапно догадался: никакой не испанский. Сербский. Она говорила по-шведски совершенно свободно, но с сербским акцентом. Как он сразу не понял?

– Что вы имеете в виду?

– Ровно то, что сказала, – неожиданно грубо ответила она. – Ты спалил у хорошего человека гараж, носишься по Стокгольму с высунутым языком и вынюхиваешь. Еще раз: чем ты занимаешься?

– А кто ты такая, чтобы спрашивать? – Тедди тоже перешел на «ты», и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.

Она сидела напротив них и изучала… наверное, Тедди. За темными стеклами очков непонятно, на кого она смотрит.

– А ты меня не узнаешь?

Сербский акцент. Лет тридцать, а может, и побольше. Он и в самом деле ее знает, но искра никак не высекалась.

– Ты обстрелял моего отца, хочешь разузнать все про Матса Эмануэльссона – и не знаешь, кто я?

Наконец-то кликнуло. Идиот! Хотя… тогда она была намного моложе. Залихватская пирушка в «Кларе»… Микаэла Мазер-Павич.

– Дочь Кума… Но ты и в самом деле хочешь узнать, что я делаю и почему? Или хочешь послушать собственный голос?

Она подняла очки на лоб и внимательно посмотрела на Тедди. Глаза усталые. И белки с красными прожилками. Круги под глазами.

– Спокойно, спокойно. Расскажи, зачем тебе все это надо.

Тедди вкратце пересказал ту же историю, что и Куму пару дней назад.

Беньямин Эмануэльссон подозревается в убийстве, лежит в тюремной больнице. Рассказал, что им удалось узнать самим. И что он узнал от Кума.

– Я подозревал, что твой отец знает больше, чем говорит, поэтому вынужден был его… потревожить. Выкурить из улья. И он посоветовал поговорить с тобой. Ей известно больше, чем мне, сказал Мазер…

– Miguel, puedo conseguir otro, gracias! – прервала она.

Ее мажордом, или бартендер, или охранник, или как там его ни называй, был на редкость расторопен. Буквально через полминуты на столе стоял новый бокал с джином и запотевшая бутылочка тоника.

Когда Тедди закончил свой рассказ, она откинулась в кресле.

– Могу подтвердить: все, что рассказал отец, – чистая правда.

Она подлила совсем немного тоника в бокал с джином, отпила, почмокала губами и начала.

Рассказала, как Матс задолжал Себбе, – карточные долги. Как он научил их манипулировать финансовыми документами. Как она ему помогала, как была его ассистентом и, по совместительству, – надзирателем. Это было сумасшедшее время. Ни Европейский Союз, ни Штаты, ни финансовые инспекции ничего не могли сделать. Все эти колоссы по сравнению с Матсом были как малые дети. А Матс… Матс был одновременно и мотором, и подшипником, и моторной смазкой вдобавок. У него все работало как часы.

– Но потом он попытался нас обмануть, Себбе рассвирепел и решил его припугнуть. Устроил поджог в квартире. Никто даже не думал, что Матс там окажется, он никогда в это время не бывает дома, а тут по какой-то причине примчался и чуть не сгорел. Себбе сам и позвонил в пожарную команду, когда узнал, что наш человек встретил Матса на лестничной площадке. А потом что-то произошло. Жена Матса, Сесилия, случайно заглянула в его компьютер и стала давить на него: иди, заяви в полицию. И буквально через несколько дней Матса похитили. По приказу моего отца. А приказ выполнял ты, Тедди.

Тедди посмотрел на стакан и сообразил, что не отпил ни глотка.

– Я знаю про этот компьютер. Но откуда Матс взял все это дерьмо?

– Мы точно не знаем. Матс ничего про это не рассказывал. Но у нас были свои подозрения. Думаю, он получил его через кого-то, кто связан с типом по имени Педер.

– Это еще кто?

– Педер Хульт. У нас с ним были кое-какие дела. А Матс… не знаю, как назвать… он был то, что называют «контактное лицо». Уже сказано – о Хульте мы мало что знаем, он темнил всю дорогу. Я даже не уверена, что Хульт – его настоящая фамилия. Единственное, что я знаю, – после похищения Матс отказался с ним работать.

– А откуда известно, что жена Матса заставляла его идти в полицию?

– Это и для нас загадка. Но вы же знаете шведских снютов. Кто-то шепнул. Кто-то из полиции слил информацию. За деньги, само собой. Дали бы полицейским побольше оклад, они бы не марались такими заработками.

Микаэла замолчала – наверное, хотела дать им время осмыслить ее рассказ.

– Потом Матс вернулся к нам и работал еще много лет. А потом что-то случилось… и он прыгнул с парома.

Тедди резко подался вперед.

– Это было не самоубийство.

– Я знаю.

– Но зачем? Зачем ему понадобилось сыграть собственную гибель?

– А вот этого не знаю, – Микаэла отхлебнула джин.

– Кто ему помогал?

– Мы оба.

– Оба – кто и кто?

– Я и Себбе Матулович, – грустно сказала Микаэла. – Мы сделали то, что у нас называется «Стокгольм detele». Поняли, что это значит? Ластик. Был человек – и нет. В нашей работе людям иногда необходимо исчезнуть. Мы устраивали такое и раньше. Помогал ему главным образом Себбе, я держалась в стороне. Чем меньше знаешь, тем спокойней жить.

– Значит, Себбе помог Матсу инсценировать самоубийство?

– Да. Нанял вертолет и снял его с острова в архипелаге.

– А где сейчас Себбе?

Микаэла вздохнула.

– Понятия не имею. Не знаю даже, жив ли он. Боюсь, не его ли убили в Вермдё. Эти далеко пойдут, чтобы их дерьмо не всплыло.

Ее лицо застыло. Она несколько мгновений сидела совершенно неподвижно, как восковая кукла. Темные круги под глазами потемнели еще больше.

– А может, это был Матс. На этот раз и в самом деле delete. Я ничего не знаю ни о Себбе, ни о Матсе.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 3)

Запись беседы

М: Себбе сказал, что со мной вступит в контакт некая банковская шишка. Оказалось – Стиг Эрхардссон. Мы не виделись почти три года. Он сильно вырос за это время – теперь он был уже не шефом одной из банковских контор, каких много, а исполнительным директором «Форум Эксчендж», второй по величине сети обменников. Мы уже проводили через них наши транзакции.

Мы встретились в их главной конторе на Васагатан. На первом этаже – большой обменник. Этажом выше – математические умники вроде меня, а руководство – еще выше.

Стиг встретил меня в вестибюле. Он заметно пополнел. Отрастил небольшую бородку – она ему, как ни странно, шла.

Провел в свой кабинет. Обстановка минималистская. Голые стены, письменный стол будто подмели. Даже компьютера нет. Единственное свидетельство, что в этой комнате кто-то бывает, – фотография в рамке на подоконнике. Маленькая девочка в белом платьице. Уменьшенная копия отца. Снимок придавал комнате какой-то личностный оттенок. Я был почти уверен, что заседания он проводит в другом месте. В каком-нибудь конференц-зале.

Когда закончился балет взаимных приветствий и выражений почтения, Стиг пригласил меня сесть и понизил голос:

– Насколько я понимаю, вы опять принимаете участие в заметном количестве идущих через нас транзакций.

Заметное …

Конечно, заметное, раз он заметил. Но вот как заметил – вопрос. В последнее время ни я, ни Микаэла следов не оставляли. Работали анонимно.

Я поначалу не понял, что это: угроза или туманный намек.

– Возможно, – выжидательно сказал я.

– Что ж… мне очень приятно, что вы пользуетесь нашими услугами так часто и так регулярно. Поэтому у меня есть к вам предложение.

Совершенно другой человек, не тот, с потными подмышками, с которым я встречался когда-то, когда Себбе расквасил его новенький «Мерседес». Раскованный, самоуверенный, как боксер-тяжеловес перед матчем со слабым противником.

– Могу гарантировать куда более гибкие процедуры, чем те, к которым вы привыкли. Мои зайчики позаботятся.

– Ваши зайчики…

– Зайчата, – он улыбнулся. – Девочки в конторе. Умненькие, понятливые. С ними легко работать.

– Что ж… звучит интересно.

Стиг почесал бородку.

– В таком случае мы… вы и я… должны заключить взаимовыгодное соглашение.

– Само собой. А как это будет выглядеть на практике?

Несколько минут мы обсуждали, как это будет выглядеть на практике. В кабинет заглянуло солнце, и маркизы над окнами поползли вниз – должно быть, управлялись сенсорами.

– И еще вот что, – сказал Стиг. – Ваши люди должны знать пароль. Это наш ключ, так сказать.

– Слушаю со всевозрастающим вниманием, – улыбнулся я, настолько заговорщический вид был у моего собеседника.

– Первый раз ваш человек скажет, что он хочет получить все в голубом пластиковом пакете. Потом можем варьировать, но пока действует именно этот пароль. Голубой пакет.

…С Сесилией все было спокойно. Я съехал из дома через пару недель после того, как она объявила о своем желании развестись. Понял, что это не с бухты-барахты. Наверняка долго обдумывала. А еще точнее: приняла решение еще год назад. Просто никак не решалась. Дети, конечно, были в отчаянии, особенно Лиллан. Никак не могла понять, почему ее мама и папа должны жить отдельно.

– Вы же не ссоритесь, – повторяла она. – Вы же не как родители Акселя и Эббы, те только и делают, что орут друг на друга.

Тут она попала в точку… только с другой стороны. И Сесилия так считала. В том-то и была проблема, что мы тихо и мирно удалялись друг от друга. Начали путешествие вместе, а последние годы разошлись настолько, что почти не видели друг друга.

Я снял квартиру в Эстермальме. Теперь уже речь шла не о мелких подачках Себбе в конвертах. Теперь я сам переводил ежемесячно самое малое пятьдесят тысяч евро на счета в Швейцарии, на острове Мэн и в Дубай.

Беньямин и Лиллан приезжали ко мне раз в две недели, по четвергам, и оставались до воскресенья.

В пятницу мы сидели дома, болтали и играли в «Монополию» или шли в кино. Иногда ездили в конную школу, помогали Лиллан с лошадьми. Самое тяжелое – воскресенье вечер, когда я отвозил их к Сесилии.

Боже, как я ненавижу одиночество…

Вскоре настало время для первого испытания нового способа… «транзакций».

Я сидел за своим столом в «Кларе». Было десять часов утра – обменная контора на Васагатан только что открылась. В это время там обычно почти никого нет. Максим вел репортаж по телефону.

– Я его сто раз проинструктировал. Этот смурфик должен подойти к кассе и попросить выдать деньги в пластиковом пакете. Вот он входит… я стою в двухстах метрах, мне все видно.

Молчание.

Ни я, ни Максим не произнесли ни слова – наверное, минуту, а может, и больше. Сердце билось, как зажатый в кулаке хомячок.

– Видишь что-то? – не выдержал я.

– Ни хрена. Тут еще снег пошел…

Еще несколько минут. Вот что интересно… помню, несмотря на остроту момента, я тогда подумал: до чего же хороша жизнь! Экономически – рай, денег куры не клюют, хоть и где-то там у черта на куличках. Только что провел замечательный уик-энд с детьми. Мы с Сесилией почти не разговариваем. Разве что согласовываем время, когда дети придут ко мне и когда я должен отвезти их обратно.

– Идет, – прошипел Максим.

– Как выглядит?

– Как обычно. Зубов нет, в глазах туман.

– Что?

– Шучу. Подожди немного.

Каждая секунда ощущалась как вечность.

Максим не давал отбой. Я слышал кашель, слышал, как он с кем-то разговаривает. Хорошо бы со смурфом.

– Слушай, тут четыре миллиона налом в восьми голубых пакетах. Новенькие пятисотки. И ему даже не пришлось заполнять никаких анкет – куда, дескать, пойдут такие деньги. Позволь нас поздравить.

Потрясающе! Ни вопросов, ни формуляров, ни ожидания… никакой банковской мантры «знай-своего-клиента».

Электрический разряд. Цунами эндорфинов. Это было даже покруче, чем вытереть ноги о покерных партнеров.

Мы начали играть всерьез.

Через три месяца я приказал одной из наших фирм купить «Мерседес-AMG GT S» и отдать в бесплатную аренду нашему другу Стигу Эрхардссону – в благодарность. Эта тачка была вдвое шикарнее того «мерса», что расквасил Себбе, когда мы виделись в первый раз.

…В последующие годы через обменник на Васагатан прошло больше пятисот миллионов крон. Вы понимаете? Пятьсот миллионов! Сотни компаний, фирм. Главным образом строительных, но не только. Рестораны, отели, помощь на дому, фирмы по уборке, школы, охранные агентства, фитнес-клубы, рекламные бюро.

Схема проста, как огурец.

Допустим, строительная фирма получила заказ построить дом. Естественно, они нанимают субподрядчиков – плотников, каменщиков, бетонщиков, электриков, сантехников. Мы выдумываем посредническую фирму и выписываем господину строителю фактуры – вот, дескать, мы нашли вам субподрядчика… Господин строитель оплачивает эти фактуры, расходы вычитает из прибыли, то есть налог на прибыль уменьшается. Дальше наши компании пускают деньги по цепочке. Цепочки разные. Главным образом, балтийские банки и фирмы, иногда Дубай. А если речь идет об особо крупных суммах – Люксембург и Лихтенштейн.

А потом собираем деньги назад – липовые зарплаты, оплата никому не ведомых консалтинговых контор, покупка недвижимости в Восточной Европе. Или просто переводим их в наш любимый «Форум Эксчендж». А там наши смурфы получают деньги в конвертах, и деньги эти возвращаются, скажем, в ту же строительную фирму, которая платит своим рабочим наличными и избегает налогов на рабочую силу.

Все довольны. Все, кто участвует в этой схеме, в накладе не остаются. Дружок Эрхардссон положил в карман двадцать миллионов – на обменных ставках, шефу строительной фирмы подрядчики обходятся вдвое дешевле, налоги работодателя смешные, рабочая сила дешевле. А рабочим не надо платить налог, так что и их зарплата фактически выше. Я повторяю: все довольны.

А мы берем пятнадцать процентов за услуги.

Все это замечательно, но по-настоящему большие деньги мы зарабатывали на опционах. После финансового кризиса в 2008 году акции резко упали в цене, и многие, даже крупные компании выставляли на продажу. Я встречался с банковскими клерками, ревизорами, адвокатами… с тем же Стигом Эрхардссоном – и держал ушки на макушке. Прислушивался к сплетням. И чем я больше всего горжусь – я овладел искусством вести разговор в нужном мне направлении. Конечно, далеко не все работали на том уровне, где принимались решения, но многие из них знали людей почти на том уровне, а те, которые почти , были знакомы с вполне компетентными фигурами. На том уровне. Повторю еще раз: в каждой крупной сделке замешано столько игроков, что почти невозможно соблюсти полную секретность.

Я приглашал нужных людей в рестораны, ездил в Лондон и приглашал известных ревизоров на матчи Премьер-лиги, заказывал уик-энды на Гран-при Монако с шефами экономических отделов. Вы когда-нибудь слышали рев моторов «Формулы-1» на расстоянии десяти метров?

ЙС: Нет… Наверное, сильное впечатление.

М: Они ревут так, будто их специально построили, чтобы тебя уничтожить. Но не будем отвлекаться… Я приложил руку почти ко всем крупным сделкам. Шли слухи о продаже «Астра Зенека» [95] … из этого ничего не вышло, но акции подскочили до небес.

У меня были прекрасные банковские связи в Лихтенштейне и Люксембурге. Они прикрывали мои операции. Здесь-то налоговики сразу настораживаются, когда кто-то из граждан Швеции скупает серьезные объемы опционов.

Короче, не простое дело: надо все продумать, взвесить каждую мелочь.

У Беньямина дела пошли лучше. Ему даже понравилось ходить в школу. Лиллан невозможно оторвать от лошадей. Себбе подкармливал меня «конфетками», как он их называл, – пилюли, которые поддерживают хорошее настроение и, главное, работоспособность. Микаэла следила за моим гардеробом. Они зазывали меня на свои вечеринки, но я отказывался. Только за рубежом – зачем рисоваться в Швеции? Короче, они меня называли Королем, Волшебником, Мистером Голдом.

Я купался в почтении. Жил настоящей жизнью.

Хотя должен признаться, иногда задумывался – настоящая ли? Нашу квартиру сожгли, меня похищали, пытали… Я менял телефон раз в неделю, работал с сотнями компаний одновременно, жрал амфетамин и омепразол – разыгралась старая язва.

Но все это – для детей. Ни для кого больше. Чтобы Лиллан и Беньямин никогда не запутались в долгах, не попали в безвыходное положение, как я. И все равно… дьявол, мне трудно об этом говорить – все, что со мной произошло, отразилось и на них. Иногда думаю – какой я идиот, что все время плыл по течению… А два месяца назад начались крупные неприятности. Две, во всяком случае.

ЙС: Что за неприятности?

М: Погиб Максим.

ЙС: Что случилось?

М: Не знаю… Они мне не все рассказывали. Думаю, автокатастрофа.

ЙС: Где?

М: На Е4 [96] . Себбе тоже был в машине. Отделался переломом ребра и руки.

ЙС: Вот оно что…

М: Себбе все еще не пришел в себя, я тоже очень огорчился. Максим, в общем, был неплохой парень. Забавный.

ЙС: Вы упомянули две неприятности. Какая вторая?

М: Вторая неприятность – то, что меня арестовали. И теперь я сижу здесь с вами и рассказываю свою жизнь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

 

52

Как только Эмили после приземления переключила телефон в обычный режим, он сразу ожил. Напоминания, обязательства, рабочая схема. Пропущенные звонки, короткие фанфары эсэмэсок, мелодичные звоночки непрочитанных мейлов. Двести восемь штук. Звуком вынимаемой пробки напомнил о себе фейсбук, хотя она им почти не пользовалась – не хватало времени. Надо будет отключить эту дичь. Сидишь, скажем, в суде, а в кармане у тебя: плюп-п! плюп-п! Пробка за пробкой.

Сразу поехала в бюро, хотя было уже начало шестого.

Долго она не удержится. Вышибут. Поездка на Майорку, два уголовных дела, в которых она по-прежнему чувствовала себя наивной, как первокурсница. Да еще мама с папой дома… то зовут съездить на Фьедерхолм и там пообедать, то им надо обязательно посмотреть Оружейную палату с рыцарскими доспехами. По крайней мере, поесть ланч вместе. Здесь, в городе, не тратя времени на поездки.

Пропущенные звонки: большинство от матери.

В такси проглотила стесолид. Оформление договора с Investor Incubation PPL… чертова уйма работы.

Надо бы кончать с пилюлями. Хотя… она пьет их не так долго. Еще несколько дней дела не решают.

Микроволновый ужин с Йоссан в бюро. Они даже не пошли в столовую этажом ниже. Эмили надо было бы сходить к Беньямину, назвать имя Педера Хульта, но на это просто не было времени. Надо подготовиться к Николиному суду.

Фабричное рагу в микроволновке разогрелось довольно странно. Сначала обожгло язык, а следующий кусок оказался совершенно ледяным. Пожалела, что не сбегала в «Макдоналдс» на углу.

Йоссан вообще ничего не разогревала – достала из холодильника большую пластмассовую бутылку.

– Начала новую диету, – сообщила она. – Очень сочная.

– В каком смысле?

– В прямом, – улыбнулась Йоссан. – Только соки. Сегодня – только соки. На завтрак, на обед, на ужин. Вот это, к примеру, – волшебная смесь. Капустный сок, шпинатный, подсолнечный, огуречный, роман-салат, имбирь. Полезно – до ой не могу. Хочешь попробовать?

Эмили лизнула. Кислое пойло с сильным привкусом имбиря. Скорчила гримасу.

– Пиппа… не понравилось? Что ж… могу только заверить: в тысячу раз полезней, чем пилюли, которые ты глотаешь.

Эмили быстро оглянулась. Никого, кроме них, в конторе не было. Откуда она знает?

– Я очень скверно себя чувствую, Йосефин. Ты много чего не знаешь.

Боже, как ей не хватает Тедди…

На следующий день обещала поесть ланч с родителями. Секретарша заказала стол в «Лидмаре», там чудная открытая терраса. Но, как назло, дождь не кончался. А может, и не назло – вдруг родителям надоест мокнуть, они соберутся и уедут к себе в Йончёпинг.

Дожидалась отца с матерью, то и дело поглядывая на часы. У нее самое большее час. Накануне, поев, она взялась читать материалы предварительного расследования. Дело Николы. Не слишком толстая папка, но, как выяснилось, многого она не знала. Начала подчеркивать, ставить вопросительные знаки на полях. Перевела свои замечания в компьютер. Ее исходная точка – позиция, занятая обвиняемым. Совершенно неважно, что она сама думает. Никола все отрицал, ни в чем не сознавался. Он шел к дяде Тедди, а на него набросилась полиция. И собака искусала.

– Ой, какое прелестное место! – наконец-то появились родители. – И знаешь, что они спросили, когда мы вошли? «Вы – Янссоны?» Видно, что ли, по нам, что мы – Янссоны? Невероятно!

 

53

В тот раз Николе тоже предъявляли обвинение: мелкие кражи, торговля краденым, драки. А сейчас преступление, как он понимал, довольно серьезное: кража со взломом, порча имущества, незаконное применение взрывчатых веществ… много чего. И он ожидал, что зал суда будет поторжественнее, что ли.

Из окна видно здание, где его держали последние недели. Если поднять голову, можно даже разглядеть нарезанную на ломти, как торт, прогулочную площадку. Керим исчез. Вознесся в небеса с внезапностью ангела и с такой же внезапностью исчез. Shawshank Redemption.

Но зал все же не маленький. Высокий подиум для судейского стола. Скамьи светлого дерева со светло-зелеными кожаными сиденьями. Довольно солидно. Никаких финтифлюшек, современный минималистский стиль. За спиной председателя и членов суда натянута ткань, тоже зеленая. Цветовое решение дурак поймет: светло и зелено. Типа: всем должно нравиться. Внушать хорошее и бодрое настроение. Танцуйте вальс, господа.

Судья: женщина средних лет с таким выражением лица, будто у нее болит горло. Сколько Никола ни смотрел, ни разу не заметил даже подобия улыбки. Прямо как та сволочная тетка в «Женщине в черном 2». Члены суда: родились, наверное, в девятнадцатом веке. Никола даже загадал: кто начнет храпеть первым. Единственный человек, который, как показалось Николе, не осудил его еще до того, как он появился в зале, – секретарь. Молодой парень с недельной щетиной, чем-то похож на Симона Мюррея, то и дело поправляет узел галстука. Все теперь с этой щетиной.

– Доброе утро, – громко сказала Эмили, как только они вошли в зал.

Ему понравилось – в голосе уверенность и готовность к бою.

Она зашла за ним в тюрьму, и они пошли сюда вместе. В сопровождении надзирателя, разумеется. И в наручниках.

Обвинитель уже за своим столом. Налаживает компьютер.

Женщина с жидкими волосами, настрой виден за километр: «я-твой-бюрократический-палач». Сука в таком сучьем обличье, что сучее не представишь.

Эмили предупредительно выдвинула стул для Николы, открыла портфель и начала доставать бумаги. Сколько их! Все уже давно сели, а она все стояла и раскладывала книги, папки и отдельные листы. У Николы потеплело на душе. Его адвокат. Сразу видно: подошла к делу всерьез.

– Доброе утро, – тихо произнесла судья. Точно что-то с горлом. – Начинаем заседание по делу В-2132-15. Обвинение предъявит районный прокурор Карин Форсрюд. Я не ошибаюсь?

Дама с жидкими волосами кивнула.

– Нет, не ошибаетесь.

– За столом обвиняемых у нас Никола Максумич… – И опять: – Я не ошибаюсь?

Никола наклонился к жидкому микрофону и произнес почему-то по-английски:

– Yes. – Сообразил, что его «yes» звучит, как будто судья и в самом деле ошиблась, и быстро повторил ее слова: – Нет, не ошибаетесь. Не ошибаетесь.

Его голос отдался гулким эхом.

– А рядом с вами, обвиняемый, ваш официальный адвокат, Эмили Янссон?

– Именно так.

Эмили говорила все так же ясно и четко.

Судья черкнула что-то в блокноте.

– Хотелось бы знать, нет ли каких-либо обстоятельств, мешающих проведению судебного заседания?

Обвинитель и Эмили ответили хором.

– Нет, ваша честь.

Никола покосился налево. Довольно много людей. Больше, чем он думал. Есть такие: делать нечего, вот они и шляются по судам. А может, какая-нибудь учебно-ознакомительная экскурсия. Но Хамон пришел, и Юсуф пришел. Сидят и подмигивают, как только он на них посмотрит. И Паулина. Лицо очень серьезное. Или улыбнулась ему? Отсюда не поймешь. Довольно далеко, метров пятнадцать, не меньше. Но пришла!

И мама, конечно. Прервала свой странный отпуск.

Судья произнесла стандартную речь, объяснила, как должно пройти заседание.

Настала очередь обвинителя. Эмили заранее прошлась буквально по всем пунктам, предупредила, на какие моменты будет напирать прокурор. Никола все это знал – не в первый раз. Процедурная сторона не особенно его интересовала.

На камерах наблюдения в супермаркете и на прилегающей территории зафиксировано следующее: двое в темной одежде и мотоциклетных шлемах с темными визорами взломали дверь. Вот они движутся между полками. Хорошо… никакого шлема при Николе не нашли. На одежде, как ее ни анализировали, – ни следа взрывчатки. Никаких отпечатков пальцев, следов ДНК – ни в магазине, ни на мотоцикле, валявшемся на посыпанной гравием дороге. Удалось установить происхождение пластида: строительный склад в Больсте, откуда он был украден два года назад. И все. Криминалисты сделали слепки на месте взлома двери, но орудия, которым взламывали дверь, не нашли. Полиция конфисковала его телефон, но и в телефоне никаких подозрительных сведений не найдено.

В чем Николе повезло – он все время был в перчатках и в шлеме, к тому же залил краской камеру в конторе: лицо нигде не видно.

Второе везение: успел выбросить свитер, шлем и рюкзак в озеро. Вот где уж точно были бы следы взрывчатки…

Чистая работа.

В чем Николе не повезло – чересчур уж быстро привезли кинологов.

Обвинитель говорила примерно час.

Следующий пункт протокола: допрос обвиняемого.

– Я не могу, – шепнул Никола Эмили. – Плохо себя чувствую.

Эмили попросила паузу.

Никола помчался в туалет. Он был уверен, что его пронесет, – ничего подобного. Пустое. Он встал, натянул штаны, вымыл лицо и вернулся в зал.

Ему показалось, что охранники ехидно улыбаются, – наверняка он не первый такой.

Надо держаться.

Сунул руки под стол, собрался и, не отрываясь, стал смотреть на обвинителя.

Ему показалось, что его допрашивают сутки напролет, хотя прошло минут сорок. Собственно, ничего он не добавил. Упрямо повторял свою версию: шел к дяде, он может подтвердить. Посмотрите в моем телефоне – я как раз в это время ему звонил. Немного заблудился, там лесок рядом – и тут меня искусала полицейская овчарка.

Интересно, что думает Эмили? Верит ли, что он ни в чем не виновен?

Иногда ему казалось, что да. Верит.

Перерыв на ланч.

Подогнали машину, перевезли его назад в камеру. Езды – секунд тридцать. Принесли поднос: гороховый суп с хлебом.

Есть он не стал.

После ланча приступили к опросу охранников и полицейских.

Один за другим они садились в свидетельское кресло и отвечали на вопросы: «Что вы видели на площадке у супермаркета?», «Как выглядел мотоцикл?», «Как далеко находилась ваша машина от места происшествия?», «Как выглядел мотоциклист?»

Ничего вразумительного. Ну да, телосложение удирающего на мотоцикле преступника напоминает Николино. И брюки вроде бы те же, что были на нем, когда его взяли. Эмили не задала ни единого вопроса свидетелям. Никола начал волноваться. Она должна была сделать из них фарш! Перекрестный допрос, или как там у них это называется. Уличить во лжи.

Во время второго перерыва Николу отвели в крошечную камеру прямо в суде. Эмили пошла с ним. Та камера, где он сидел, – чуть ли не пентхаус на Эстермальме по сравнению. А здесь ничего нет. Один стул.

Ни он, ни Эмили не садились.

– Почему вы позволяете им лить на меня помои? – спросил Никола, как только охранник закрыл за собой дверь.

– Они ничего весомого не добавляют. Пустые разговоры.

– Но они же говорят, что узнали меня!

– Они могут говорить все что угодно. Шлем и темная одежда… их показания ничего не стоят. Это не доказательство. Они не могут с уверенностью сказать, был ли это ты или кто-то другой. Это невозможно. А я не хочу задавать вопросы. Не хочу рисковать тем, что они скажут что-то, что пойдет тебе во вред.

– Судья выглядит так, будто собирается влепить мне лет пятнадцать.

– Успокойся. В твоем деле единственное шаткое место – кинолог. Он говорит, что пес тебя выследил. Дождемся его показаний.

И вот.

Дальняя дверь в зале суда отворилась, и вошел полицейский в форме. На поясе уоки-токи, ключи, фонарь и прочее полицейское барахло. Весь обвешан, как елка, и громыхает при ходьбе, как монеты в копилке.

Никола его не узнал – пес грыз его руку, и ему было не до снюта.

– Вы Карл Йерннакке? – спросил судья.

Полицейский кивнул и сел в свидетельское кресло. Большие, грубые руки и жидкие рыжие бакенбарды.

– Вы вызваны как свидетель по представлению обвинителя. Вам приходилось выступать в качестве свидетеля?

– Много раз.

– Тогда попрошу вас принести свидетельскую присягу. Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Дать правдивые и полные показания…

– Дать правдивые и полные показания…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять.

Судья уставился на проводника собаки тем же пронзительным взглядом, что и на предыдущих свидетелей.

– И напоминаю вам, что дача ложных показаний влечет за собой уголовную ответственность.

Йерннакке начал. Он следовал своему рапорту слово в слово – наверное, вызубрил наизусть перед тем, как сюда идти. Слова и выражения, которые показались Николе при чтении смешными и косноязычными, в суде звучали весомо и убедительно.

Обвинитель задал несколько вопросов: не тянула ли собака? насколько Йерннакке уверен, что провел задержание, не нарушая действующих правил?

Никола с трудом заставлял себя сидеть на стуле прямо и независимо – на плечи словно давила непосильная тяжесть. Этот сукин сын говорил о нем как о каком-то насекомом, которое следует прихлопнуть. Он и прихлопнул. Если судья поверит, что собака взяла правильный след, у него шансов нет. Цепочка доказательств без единого дефекта. Теперь только гадать, какой срок ему припаяют.

Через несколько минут обвинитель успокоился и поблагодарил свидетеля.

Судья повернулся к Эмили.

– Слово предоставляется адвокату.

– Благодарю, ваша честь.

Теперь голос ее звучал мягко, даже вкрадчиво – не так, как вначале.

Она долго смотрела на свидетеля.

– Скажите, сколько лет вы работаете проводником собак?

– Около четырех.

– Я полагаю, вы прошли соответствующее обучение?

– Да.

– И я полагаю, что существуют правила и предписания, которые вы обязаны знать и следовать им в вашей работе?

– Конечно.

– И существуют книги о собачьем сыске, не так ли?

– Да, и немало.

– И вы их, разумеется, читали, раз прошли курсы?

– Да.

Никола не понимал, куда клонит Эмили. Собачник сидел совершенно спокойно и отвечал на ее вежливые вопросы. Она даже не думает его раскалывать… она, скорее всего, вообще ничего не соображает в своем деле.

– И рапорт о задержании тоже вы написали?

– Да.

– И он правилен и корректен?

– Да.

– И никакая важная информация не упущена?

– Нет.

– Вы уверены? Ничего не упущено?

– Уверен. Ничего не упущено.

– И я могу исходить из того, что ваши слова… минуточку… «След начался у канавы в двадцати метрах к югу от дороги» соответствуют истине?

– Да.

– Так и было?

– Да, так и было.

Эмили замолчала и начала копаться в ворохе бумаг на столе. Все молча следили за ее действиями. Наконец, нашла, что искала: три книги и несколько переплетенных в прозрачный пластик папок.

– Прошу внести в протокол. Я предлагаю обратить внимание на следующие учебные пособия. «Дрессировка служебных собак» Янне Сальминена, «Служебные собаки» Франца Ларссона и периодическое издание шведского клуба служебных собак «Собака в поиске». Все эти книги обязательны для изучения при подготовке кинологов. Вам знакомы эти книги?

– Конечно.

– И еще я предлагаю вашему внимание следующий документ: «Предписания и общие принципы розыска с помощью служебных собак». Официальный циркуляр государственного полицейского управления RPSFS 2000:5 FAP 214-2. Этот циркуляр вам тоже знаком?

– Да, естественно.

– Тогда я сформулирую вопрос следующим образом: написано ли в какой-нибудь из этих книг или в этом циркуляре, что след, начинающийся в двадцати метрах от объекта, можно считать надежным? Двадцать метров – большое расстояние.

– Не знаю… Наверное, можно.

– Именно так написано в классическом учебнике Сальминена? «Наверное, можно»?

– Думаю, да… не знаю.

– Не знаете… А я утверждаю, что нет. Не написано.

– Ну и…

– У вас другая точка зрения?

– Я же сказал – не знаю.

– Не знаете. Может быть, у Франца Ларссона есть что-либо по этому поводу? В «Служебных собаках»?

– Понятия не имею.

– То есть вы понятия не имеете, что в ваших служебных инструкциях?

– Я не это имел в виду… но как я могу помнить, что написано именно в этой книге и именно по этому вопросу. Вы бы еще номер страницы спросили.

– То есть вы не помните?

– Нет.

– Хорошо… тогда, может быть, в вашем профессиональном ежемесячнике «Собака в поиске»?

– Знаете что… кончайте. Я уже сказал – не знаю. А что за разница? Расстояния от исходного пункта могут быть самыми разными, но Тасси же взяла след! Иногда, конечно, коллеги могут контаминировать след…

– Вы хотите сказать, что другие полицейские, которые раньше вас успели к мотоциклу, могли оставить след, который взяла ваша собака?

– Да… примерно так. Но ищейка на то и ищейка. Она анализирует запахи и находит нужный след, иногда довольно далеко от исходного пункта.

– Но вы же ничего не написали про это в своем рапорте?

– О чем?

– О том, что ваши коллеги контаминировали след…

– Нет…

– …и это означает, что вы не указали целый ряд обстоятельств.

– Можно и так сказать, только обстоятельства эти гроша ломаного не стоят.

– То есть тот факт, что другие полицейские контаминировали след и ввели в заблуждение собаку, не стоит ломаного гроша?

– Именно так. Я же знал, что мы ищем. И это важно. Все остальное…

– Значит, вы пропустили в вашем рапорте то, что вам показалось неважным? Что исходная точка поиска была контаминирована вашими коллегами?

– Я уже ответил на ваш вопрос.

– Нет, вы не ответили, – Эмили слегка повысила голос. В нем зазвучали металлические нотки. – Отвечайте, как положено: да или нет. Пропустили ли вы в своем рапорте, что место, с которого вы начали поиск, могло быть контаминировано другими полицейскими?

– Не знаю.

Эмили резко повернулась к судье.

– Благодарю, ваша честь. У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Никола совершенно растаял. Вот это да! Блистательно! Какой суперхитрый ход! Проводник выглядел как недоучившийся идиот. Мало того: что-то солгал или утаил в своем рапорте. Или просто снебрежничал, что тоже недопустимо.

И главное – вовремя остановилась! Не начала спрашивать, был ли исходный пункт и в самом деле «контаминирован». Загрязнен, запутан. Теперь пойди докажи, что нет, но лучше не копаться.

Он вспомнил слова Керима о своем адвокате: «Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку».

 

54

Педер Хульт. Как его найти? В Швеции больше тысячи людей с таким именем. В возрасте от сорока до семидесяти – четыреста. Около ста живут в Стокгольме и окрестностях.

Микаэла не смогла дать более детальное описание. Она никогда с ним не встречалась, и даже в разговорах он упоминался много лет назад. Бизнесмен средних лет – вот и все. Не знала, где живет, когда родился и в какой компании работает. Не знала, где Себбе его нашел. Или Матс – она точно не знала, кто из них. Себбе или Матс.

– Наши клиенты по понятным причинам много о себе не рассказывают, – пожала плечами Микаэла.

И все же Тедди искал его лихорадочно. Идея фикс. Попросил Луке – давай, дружок, показывай все свои фокусы. Опять сходил к Боггану и Буссе – они слыхом не слыхивали ни о каком Педере. Спрашивал Лиллан, Сесилию, Кума – они только качали головами. Попросил Эмили спросить Беньямина, но Беньямин, хотя и заметно поправлялся, вопрос не понял. Смотрел пустыми глазами.

Послал анонимное письмо Энтони Юингу – написал, что если он не расскажет все, что знает, про Педера Хульта, у него будут проблемы. Ответа не получил.

«Сведиш Премиум Секьюрити». Начало и конец цепочки.

Заплатил Куму. Теперь у него было восемь миллионов причин ненавидеть Мазера. Но все же Тедди был доволен: ситуацию удалось разрулить, не получив при этом пулю в переносицу. Жизнь вернулась в более или менее нормальное русло. После короткого пребывания в разряде мультимиллионеров у него все же осталось несколько сотен тысяч. Даже после оплаты вынужденного отпуска Бояна и Линды в Черногории и покупки квартиры для Николы. Какое-то время можно обойтись и без работы в «Лейонс».

Эмили, говорят, здорово провела защиту, хотя Тедди в зал не пустили – он выступал свидетелем и должен был сидеть в отдельной комнате, ждать, пока вызовут. А свидетельство – короче не бывает: повторил, что уже рассказывал полиции. Да, Никола ему звонил. Эмили задавала вопросы, а он вспоминал ночь на Майорке. Интересно, как это с точки зрения адвокатской этики – спать со свидетелем?

Он задал Микаэле вопрос – с чего она взяла, что убитый в Вермдё может быть Себбе?

– Потому что обычно он живет здесь. Со мной. Уезжает иногда на пару недель, не больше. А сейчас… последний раз я его видела 14 мая.

– Но ведь наверняка есть его пальчики в Швеции? И ДНК?

– Ой, не знаю, – с неожиданным стоном сказала Микаэла. – Он ни разу не попадался. Счастливчик Себбе… Не думаю.

– А тигра на руке он не вывел?

– Какого тигра?

– Татуировку?

У Микаэлы глаза наполнились слезами.

– Тигр на месте. И кроме тигра полно наколок. Я его ругаю…

Тедди пришла в голову мысль.

– А может, у тебя найдется его ДНК? Волосы? Кровь? Нестиранный носовой платок? Все, что можно сравнить с ДНК убитого?

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 20 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 4)

Запись беседы

М: Двенадцать дней назад… Себбе должен был с кем-то встретиться в Старом городе. Что-то там у этого кого-то принять. Вообще говоря, такими делами занимался Максим или кто-то другой, но Максима с нами уже не было. Исключительный случай. Мне велено было сидеть в машине и ждать. Когда Себбе вернется, еще куда-то его отвезти. Я не задавал лишних вопросов. Не мое дело.

ЙС: А почему Себбе сам не вел машину?

М: Он сломал руку… в той же автокатастрофе. Максим погиб, а Себбе сломал руку. И ребро.

ЙС: Да-да… я упустил из виду.

М: Как бы там ни было… середина дня. Не знаю, почему выбрали именно Старый город. И именно это время. Может, потому, что в эти часы там полно людей.

Я припарковал машину. Машина прокатная, «Рендж-Ровер».

Себбе вылез из машины. Прошел и встал под одним из голых деревьев. Направо – кафе. На море – тонкий серый лед, ледостав в этом году ранний, как вы знаете. Я ждал. Себбе стоял там и курил. Время тянулось медленно – я так и не понял, почему он меня торопил. Ничего не происходило.

Сидел и думал о Беньямине. Ему недавно исполнилось шестнадцать, и в предыдущий уик-энд я разрешил ему и его приятелям устроить пирушку у меня в квартире. Когда вернулся домой в два часа ночи, очень удивился: идеально прибрано. Беньямин спит на тахте в гостиной. Сколько же их было, шестнадцатилетних гуляк, что все так мирно и гладко?

Себбе зажег четвертую сигарету. Он не оглядывался по сторонам, не нервничал – стоял спокойно и ждал. Уже больше получаса.

Я даже подумал: не смыться ли мне? Потихоньку завести мотор и смыться. Поехать в «Клару» и дожидаться, пока появится Себбе и спустит на меня всех собак. Зачем он меня вовлек в эту историю? Работа в поле – не мое дело. Мое дело – цифры и схемы. И переговоры с финансовыми тузами.

Но мысль удрать исчезла так же быстро, как и возникла.

Дело даже не в том, что я не решался, зная, какой короткий запал у Себбе. Себбе сгоряча может натворить дел, о которых сам потом будет жалеть. Нет, если быть честным… я к Себбе привык. Он по-своему порядочный парень. И даже сердечный. Да и смерть Максима нас всех не только выбила из колеи, но и сблизила.

Но на этот раз что-то не склеивалось. Прошел час. Себбе прислал эсэмэску:

Я, наверное, перепутал время. Подожду еще .

Может, он и перепутал, но у меня появились нехорошие предчувствия. Почему так долго? И дело даже не в том, что долго: мое внимание привлекли двое. Один, в кокетливо намотанном шарфе, сидел в кафе на той стороне улицы; я видел его через большое витринное окно. Сидел и говорил с кем-то по хендс-фри. Другой, в камуфляжной куртке, стоял под деревом в десяти метрах от Себбе. Он тоже говорил по телефону.

Итак: двое. Уже больше часа торчат на одном месте и ведут с кем-то бесконечные переговоры. Постоянно косятся на Себбе. Переглядываются. Или, возможно, мне показалось.

Через пятнадцать минут послал Себбе эсэмэску:

Надо уходить. Ситуация мне не нравится. За тобой следят. Двое .

Он не ответил. Зажег восьмую сигарету и поглядывал в сторону Слюссена.

События разворачивались. Себбе повернулся. К нему подошел парень в кепке «Оливер Твист» набекрень и с наплечной сумкой, которая почему-то висела у него на животе. Я решил, что это один из наших смурфов, рекрутов Максима.

Они обменялись несколькими словами и пошли по Малой Нюгатан. Одновременно парень в шарфе покинул свое место в кафе, а камуфляжный вышел из-под дерева. Они пошли за Себбе и его спутником.

Сомнений больше не было. Я позвонил Себбе. Он не ответил. Послал сообщение:

За тобой хвост .

Никакой реакции. Я вспомнил, как он примчался мне на выручку в стрип-клуб. Надо признать – он нас тогда спас. Если не от смерти, то от серьезных увечий. И меня, и моих покерных друзей.

Я открыл дверцу и вышел из машины.

Старый город… исторический центр. Сердце Стокгольма. Странно – меня с ним ничто не связывало. Разве что воспоминание, как в девятом классе нас водили на экскурсию и гид рассказывал о стокгольмской кровавой расправе, когда датский король Кристиан Тиран приехал со своей свитой вроде бы в гости и перебил на площади несметное количество шведов. Это было почти пятьсот лет назад. Такие же вещи происходят чуть не каждый день в мире и сейчас – то там, то тут. Швеция много столетий кипела, бурлила и постепенно превратилась в надежную и безопасную страну. Настоящий «Народный дом», как считают многие.

Страна беспримерной социальной справедливости, какой никогда в истории не видывали.

Может, так оно и есть. Не знаю. Единственное, что я знаю точно, – это страна беспримерной лопоухости, где черные деньги превратить в белые – как два пальца облизать.

И еще – если ты стоишь достаточно высоко на социальной лестнице, можешь делать все, что тебе вздумается.

Я пошел за Себбе.

Они шли с «Оливером Твистом» и о чем-то болтали. Свернули в какой-то из бесчисленных узких старинных переулков. Те двое шли за ними метрах в двадцати-тридцати. Я не мог взять в толк – как же Себбе их не видит? Всегда думал – он как Максим. Тот за километр чувствовал опасность.

Они остановились. «Оливер Твист» перекинул через голову ремень и отдал свою наплечную… или, скажем, набрюшную сумку Себбе. Парень в шарфе поднял что-то. Камеру. Они документировали передачу вещественного доказательства.

Сделав несколько снимков, он двинулся вперед.

С другой стороны приближался камуфляжный.

Так… теперь они его задержат.

Они побежали к Себбе, а из-за моей спины выскочили еще двое.

Но они меня не видели. Я все еще мог предупредить Себбе, он же явно ничего не замечал.

Пылающая кухня… Себбе с бейсбольной битой в стрип-клубе. Его осунувшаяся физиономия, когда он рассказывал про гибель Максима. Деревянный гроб…

– Себбе! – заорал я что было сил. – Беги!

Он повернулся ко мне. В ту же секунду сообразил, что происходит, и побежал. У него были шансы.

Кстати: я совершенно уверен, что в сумке, которую ему передали, наркотиков не было. Себбе этим не занимался.

Через пять секунд я лежал лицом на брусчатке, чье-то колено уперлось в спину. Они надели на меня наручники и отвезли в отдел. Остальное вы знаете.

ЙС: Да.

М: А Себбе не взяли.

ЙС: Нет. Он ушел. А вы могли бы нам помочь?

М: Послушайте… я рассказал вам все. Но тут я вам помочь не могу. И не могу, и не стану.

ЙС: Хорошо, хорошо… возможно, мы вернемся к этому позже. Но я хочу от души поблагодарить вас, Матс. Вы поделились с нами огромным количеством бесценной информации. И наш договор остается в силе, мы будем держать вас в стороне. Но помните: вы остаетесь моим секретным агентом по кличке Марина.

 

55

Позвонила секретарша:

– Тут для тебя посылка.

– Посылка?

– Вивека говорит – букет. Тебе принести?

– Не надо, я сейчас спущусь.

Интересно, кто бы это мог послать ей цветы? Возможная кандидатура – одна. Она даже не стала ждать лифт, скатилась по лестнице.

Пол в приемной выложен большими плитами готландского известняка. Резные деревянные панели на стенах, возможно, почерпнули вдохновение в старинных английских аббатствах, но сильно осовременены – никакой резьбы, матово светящиеся, искусно набранные светлые березовые щиты. Стойка дежурного – полированный темно-серый гранит. Мысль была, очевидно, вот какая: все убранство должно напоминать посетителю о суровых и вечных скандинавских скалах, о стабильности и преемственности.

Эта приемная была гордостью адвокатского бюро «Лейонс». Напоминание клиентам: мы играем в той же лиге, что всемирно известные лондонские адвокатуры. «Слотер и Мэй», «Парабис» или Стюартс Лоу». Знаменитые бюро. Если вам повезло стать совладельцем, уже через четыре-пять лет ваши потомки обеспечены на много лет вперед.

Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы «Лейонс» был похож на какую-нибудь провинциальную адвокатуру с взмыленными, никому не известными адвокатами, решающими копеечные проблемы. Но и величественная, отзывающаяся пугающим эхом тишина в роскошном здании тоже посылает клиентам неверные сигналы.

Доброжелательная, спокойная атмосфера. А когда клиент поднимается на лифте и открывает дверь на седьмом этаже, сразу понимает: ему повезло. Он обратился в одну из крупнейших в Европе адвокатур с безупречной репутацией.

Эмили бежала по лестнице так быстро, что немного задохнулась.

«Теряю форму», – кольнула неприятная мысль, но тут же улетучилась, когда она увидела в руках у Вивеки огромный букет: невероятной красоты роза, роза роз, в окружении бесчисленного количества пионов. Наверняка стоит бешеных денег.

Разорвала бумагу. К одной из веточек пиона прикреплена скотчем записка.

Спасибо за помощь! Нико

Эмили улыбнулась и вспомнила вчерашний день.

«Никола Максумич сообщил, что случайно оказался поблизости от места преступления, поскольку направлялся к своему дяде. В его телефоне обнаружен исходящий вызов к упомянутому дяде, почти совпадающий по времени с моментом совершения преступления. В то же время представляется маловероятным, что он решил навестить родственника в такой поздний час и при этом заблудился в прилегающей роще, где и был задержан проводником служебной собаки.

В Швеции действует принцип: для удовлетворения обвинения действия, приписываемые подозреваемому, должны быть доказаны с абсолютной несомненностью. Это означает, что возможность альтернативного развития событий должна быть полностью исключена.

Суд констатирует, что след был найден не в непосредственной близости к брошенному преступником мотоциклу. Обвинение не представило никаких разъяснений о возможности контаминирования почвы около мотоцикла, что не исключает возможности появления других следов, которые могла взять служебная собака. Суд констатирует, что невозможно с уверенностью сказать, чей именно след был взят – бросившего мотоцикл преступника или случайно оказавшегося там человека. Это означает, что служебная собака взяла след Николы Максумича не у мотоцикла, а где-то в другом месте и пошла по этому следу.

По мнению суда, из рапорта проводника служебной собаки трудно сделать окончательный вывод о причастности Николы Максумича к совершенному преступлению».

Вот так. Обвинение отклонено. Судья последовал принципу: лучше отпустить виновного, чем осудить невинного.

Состояние Беньямина и в самом деле улучшалось. Он уже самостоятельно поднимался с постели, даже делал несколько шагов, самостоятельно ел и частично вступал в контакт.

Все та же Жанетт из шестого отделения сказала, что, по ее мнению, это тринадцатая-четырнадцатая ступень по шкале комы. Через несколько недель должен полностью восстановиться.

Но он все равно ничего не мог добавить к своему рассказу – не потому, что не мог говорить. Он просто-напросто ничего не помнил.

Да, был в доме с отцом, да, совершенно уверен, что никого не убивал.

И все. Никаких деталей.

Хуже всего, что и Беньямин не знал, кого убили в доме в Вермдё. Как двигаться дальше?

Звонил прокурор. Предварительное расследование вот-вот завершится, и она, Эмили, получит доступ к материалам следствия. Это хорошо. Но и плохо: следствие завершено, следовательно, вот-вот будет сформулировано обвинение. В ближайшие дни. И вслед за этим – суд. Как справится с таким стрессом Беньямин в его нынешнем состоянии, можно только гадать.

Господи, при чем здесь Беньямин и его состояние! Неизвестно, как справлюсь я. Я же еще совсем зеленая, хоть и блеснула на защите Николы. Прислушалась мысленно, как звучит: «Блеснула». Блеснула, блеснула. Конечно, блеснула. Честно говоря – сама не ожидала.

И, как назло, по горло работы в «Лейонс». Магнус будто нарочно навалил на нее вдвое больше обычного.

Типичный Магнус – никогда и ничего не скажет напрямую. Она зашла в кабинет доложить что-то. Он прервал ее на полуслове:

– Андерс Хенрикссон завтра приступает к реструктуризации акционерного общества «Кунгсборген». Он уже несколько раз встречался с их ведущим юристом. Я рекомендовал тебя, как шефа аудиторской группы.

И что это значит? Это значит – прощай, лето. Скорее всего, решил наказать – нагло проигнорировала курсы в Нью-Йорке. Одно утешение: Йоссан тоже оказалась в числе неудачников. Она называла такие поручения «солнечный удар».

– Я не особенно печалюсь, – сказала она. – Все равно почти все мои планы на отпуск рухнули. Подруги одна за другой завели себе бойфрендов, некоторые даже успели детишек нарожать. А на тебя я даже не надеюсь. Ты у нас – вещь в себе. Кстати, ты сейчас спишь с кем-нибудь?

Эмили невольно улыбнулась.

– Да… поверхностно.

– Поверхностно? – Йоссан прыснула. – А как это? Поделись опытом. Это что-то из «Камасутры»?

– Секс… И все. Я не уверена, что это тот, кто мне нужен.

– О… тогда я, наверное, никогда и ни с кем не спала глубоко.

Теперь прыснула Эмили.

– Во всяком случае, этот твой, в ком ты не уверена, наверняка не кто-то из наших. Не из адвокатов. В этом я уверена.

– Как ты можешь знать?

– Ясно чувствую.

– Ты так уверена в своем чувстве?

Почему-то ей хотелось поговорить о Тедди, и в то же время она бы умерла на месте, если бы Йоссан узнала, с кем она поверхностно спит.

– Уверена или не уверена – неважно. Но я уже сказала – ясно чувствую. Ясно чувствую, что у тебя завелся кто-то, с кем ты можешь не притворяться. Быть самой собой. Расслабиться. Не играть в карьерную даму. Но это твое дело, Пиппа. Может, он и в самом деле не тот, кто тебе нужен.

– А кто мне нужен?

– Идиот.

– А с кем я могу быть самой собой?

– А ты, думаю, и сама этого не знаешь. Но твой нижний звоночек прозвонил. Так что прислушайся. Не сопротивляйся.

Зазвонил рабочий телефон. Из приемной.

– Тебе посылка.

– Можешь посмотреть, что это, Вивека?

Вряд ли еще один букет от Николы.

– Да, конечно. Из прокуратуры. Несколько папок с документами. Какое-то уголовное дело. Думаю, ошибка.

– Наверняка. Положи где-нибудь в сторонке, я потом посмотрю.

Материалы следствия… Как это могло получиться? Почему прокурор Рёлен послала их на адрес бюро? Она никогда и никому не говорила, что работает в «Лейонс». Если и ошибка, то странная.

Ошибка или не ошибка – больше всего ей хотелось схватить эти папки и погрузиться в чтение. Установили ли они личность убитого? Знают ли, что в доме в тот вечер был не кто-нибудь, а давно погибший Матс Эмануэльссон?

 

56

Странное сборище. Он не встречал этих парней много лет. Слон в посудной лавке. Или точнее – на палубе. Так он себя ощущал. А для остальных: свой парень. Щука в родном пруду. Тут ему и место.

Деян отмечает свое тридцатипятилетие. Флаги на мачту! Приятель заказал катер. Не катер, а целый корабль. Прогулочная яхта. Не такая огромная, как Тедди с Эмили видели в Пальме, но достаточно большая, чтобы выглядеть как случайно севший у причала в Нюбру космический корабль.

«Черная жемчужина» – затейливые надписи на транце и бортах. Огромными псевдоготическими буквами.

Чуть не неделю моросил дождь, а сегодня, как по заказу, выглянуло солнце.

Деян принимал гостей на кормовой палубе. И все время расплывался в улыбке, будто только что выиграл эту посудину в лотерею.

– Она просто чудо… Гидравлические мостки для купания, три скутера. Денек нас ждет – запомните надолго.

Повел показывать яхту – явно ждал от гостей потрясенных возгласов.

– Палуба – черный американский орех, высший класс полировки. Электрогриль «Гаггенау» в баре, в сауну вход с мостков. До чего хороша! Больше тридцати узлов – без напряга. Одна горючка обошлась в двадцать кусков.

Тедди прикинул – прокат этой игрушки еще раз в пять больше.

Но это Деян. Большие бабки – непременная часть обаяния.

Шикарный салон. Шампанское в ведрах со льдом. Подушки с вышитыми звездами, торжественные кожаные диваны – так и хочется запеть «Star-sprangled banner».

Они прошли в рубку. Много знакомых – то и дело возгласы: «О, Тедди!», рукопожатия, похлопывания по спине. Запотевшие бокалы шампанского в руках, гавайские рубахи, футболки с рисунком. Он усмехнулся – все до единого в дорогих солнцезащитных очках. Тоже символ статуса. Алекс, Сафия, Бирра, Денко – люди из прошлого. Но есть и новые лица, помоложе, – в теннисках и бермудских шортах, со свежими татуировками и выпирающими из рукавов стероидными бицепсами.

Тедди не стал надевать шорты. Обычные чинос. В одном из бездонных карманов – «Колд Стил», боевой нож из углеродистой стали. Тедди всегда презирал ножи из нержавейки – их невозможно наточить по-настоящему.

Нож – на всякий случай. Еще ничто не успокоилось. Он по-прежнему менял отели и телефоны, звонил только с надежных номеров. И был начеку: если что-то пойдет не так, он должен защищаться.

Темная, сочная зелень Берцеллиус-парка дышала за причалом как огромное легкое. Под деревьями – мемориальный монумент Рауля Валленберга, похожий на окаменевшие комки вулканической лавы. В мире отца Тедди Рауль Валленберг – самый главный шведский герой всех времен.

«В кои-то веки швед и в самом деле делал что-то важное. Не стоял в сторонке, не ныл, не жаловался на несправедливость мира и не обвинял в этой несправедливости другие народы. Понял, что главное – спасать людей, а не собирать деньги на их спасение, из которых две трети оседают в карманах спасателей».

Тедди немного удивился: с чего бы Деян его пригласил? Посомневался – не глупо ли покидать город на целый день? Потерять контроль, не знать, что происходит. К тому же у него куча дел.

С другой стороны: может, удастся что-то узнать о Матсе. Или познакомиться с Себбе. Или с Педером Хультом.

Уже, наверное, с полчаса мягко гудели мощные дизельные моторы, хотя яхта не двигалась с места. Еле заметная дрожь корпуса передавалась ногам. Непонятно зачем – вряд ли дизели нужно прогревать в такую погоду.

– Все на месте? – гаркнул Деян в рупор. – Отдать концы! Вы там, с тряпками на мачтах, держите ухо востро! – пригрозил он бесчисленным парусным лодкам в заливе.

Мостки плавно въехали на палубу, капитан потянул на себя рычаг газа. «Черная жемчужина» медленно набирала скорость.

Тедди сунул в рот стандартную комбинацию: снюс и жвачку.

Прошло три часа – они стартовали в час, сейчас почти четыре. Солнце, по мнению Тедди, немного перебарщивало. Пес Деяна, Молер-убийца, был явно растерян.

Тедди сориентировался – они шли на траверсе Ваксхольма.

– Держим курс на дальний архипелаг, – хохотнул Деян. – На большую воду. Там погоняем скутера и перекусим чем бог послал. Или как, ребята?

С узкого трапа спустился парень. Он двигался медленно и красиво, словно позировал перед кинокамерой. Есть такие – всю жизнь принимают позы, будто это и не жизнь, а голливудский вестерн. У подошедшего оказался широкий нос и совершенно плоский лоб – физиономия выглядела, будто он еще в детстве с размаха влепился лицом в кирпичную стену.

Он широко улыбался.

– Брат… зашибись, ста лет не прошло…

Маттео. Два года они сидели вместе в Халле. Он получил пять лет за пособничество в серьезном ограблении. Выглядит точно так же, как на тюремной прогулке. Если не считать, что футболка натянута на животе, как кожа на барабане. Обнялись – разумеется, по-мужски. Широко растопырили руки, похлопали друг друга по спинам. Сердечно, но сдержанно. Как и полагается в вестерне.

– Чем занимаешься?

Тедди краем глаза заметил: глаза у Алекса и Сафии – как параболы радара. Ясное дело, им любопытно, чем сейчас занимается Найдан-Тедди-Медведь-Максумич. Никто из них не пахал на галерах восемь лет.

– Ничего особенного.

– Ходят слухи, ты в адвокаты подался? – Маттео осклабился, и во рту блеснул золотой зуб. – Чушь какая-то. Или как?

– Чушь. Само собой. А ты?

– Так… мелкие фактуры.

Тедди понял, на что он намекает. В последние годы электронное мошенничество распространилось быстрее лесного пожара. Кража идентификации, возмещение по безработице, уходу за больными, выдуманные инвалидности. Фальшивые фактуры на сравнительно небольшие суммы – пару-тройку тысяч. Крупные предприятия оплачивали их, не задумываясь. Хотя казалось бы – достаточно поднять глаза от компьютера.

Приятель по отсидке сгреб в кулак не меньше двадцати сырных чипсов.

– В день до сотни фактур. Если хоть пять оплатят – двадцать пять кусков в кармане. Усек калькуляцию? Как эти чипсы – бери, сколько хочешь.

Тедди постарался изобразить заинтересованность. Когда-то это был и его мир. Постоянное бормотание, где и на чем сшибить бабло.

Он посмотрел на воду. Десятки, если не сотни яхт – маленьких и побольше. Он никогда не ходил под парусом. И что? Что говорит этот факт о его детстве и юности? Ровным счетом ничего. Будто достаточно подержаться за румпель и грот-фал – и вырастешь другим человеком…

– Помнишь наше уравнение?

Тедди помнил. Это было еще до встречи с Сарой. Самая главная цель жизни – обратить монеты в ассигнации. Шальные деньги. Ни о чем больше не говорили. Скользить по жизни, как член со смазкой. Высчитывали, сколько можно сшибить и сколько можно за это получить. Нал в миллионах, сроки – в годах. Примерно совпадало.

Изо рта Маттео веером брызнули чипсовые крошки.

– Ну да… сколько крон стоит год в тюряге. И помнишь, мы вычислили по этому коэффициенту самое ненаказуемое преступление?

– Честно говоря – нет. Снять проститутку?

– Да ты что! В этой стране за любовь можно схлопотать ой-ой. Даже инвалид не имеет права. Он и коляску-то свою катить не может, но если с платной девкой – не откупишься. Ты что, забыл?

– Мошенничество?

– Вот именно! Предприятия! Никакого ущерба простым людям… как мы с тобой, – он подмигнул. – Никакого насилия. Клянусь, ты можешь делать пять-шесть милли в год, ничем не рискуя. Рекорд.

Маттео разошелся. Начал рассказывать, как он перед посадкой попросил адвоката закрыть его аккаунт в фейсбуке.

– Думаешь, боялся, как бы снюты чего не нашли? Ничего подобного. Не хотел, чтобы моя женщина увидела, что мне другие телки пишут.

Подошли Алекс и Сафия. Тедди слушал, смеялся и время от времени осторожно ставил наводящие вопросы: никто не знает, где Себбе? А Микаэла? А вам кто помогает отмывать бабки?

Собственно, на многое он не рассчитывал. Эти ребята придерживаются знакомого принципа: чем меньше болтаешь, тем дольше проживешь.

Разве что Маттео – этот изо всех сил старался произвести на Тедди впечатление. Но Маттео никогда не входил в ближний круг, в камарилью, поэтому скорее всего ничего и не знал.

Через восемь часов на море медленно опустилась ночь. Приятное пощипывание по всему телу – солнце, соленая вода.

Они газовали на скутерах, как на «Формуле-1». Стреляли с палубы по тарелочкам, катались, поднимая фонтаны брызг, на привязанных к катеру спасательных кругах. Пробки от шампанского сыпались по всему архипелагу, как семена из горсти сеятеля.

В пять часов к «Черной жемчужине» пришвартовался большой резиновый катер и на борт поднялись восемь девушек – как на подбор, двадцатилетние крашеные блондинки в цветастых бикини.

Маттео, Алекс и Сафия чуть не завизжали от восторга. Деян довольно погладил щеку и врубил стерео на полную катушку. Тедди показалось, что даже морская вода покрылась рябью. Бультерьер Молер, к всеобщему удовольствию, начал раскачиваться, абсолютно точно следуя настырному ритму техно.

«Волк с Уолл-стрит», только вода похолоднее. Праздник достиг такого градуса, что даже трезвенник, если бы он среди них нашелся, на следующий день наверняка страдал бы от похмелья.

Тедди тоже ударило в голову. Но не только от выпитого. Кум держался лояльно – и Тедди, как ни странно, был даже рад, что избавился от миллионов Маклауда. Они жгли ему карман. Уж больно постыдно достались.

Кум лоялен – значит, Боян и Линда в безопасности. Они вернулись домой. Николу оправдали. У Тедди не было сомнений, что племянник замешан в ограблении, но если прокурор не сумел юридически безупречно подтвердить обвинение доказательствами – остается только отвесить благодарный поклон Эмили.

Но есть еще «Сведиш Премиум Секьюрити». И наверняка пара-тройка коррумпированных снютов. Они-то, в отличие от Кума, вряд ли успокоились. Слишком близко он подошел к их поганым тайнам.

По дороге к стоянке такси с ним остался только Маттео. Остальные поехали в город продолжать. Столы заказаны, дамский эскорт тоже.

Решили поехать вместе. Маттео жил в Халлунде, в каком-нибудь километре от квартиры Тедди в Альбю.

Через пять минут он положил Тедди голову на плечо и заснул. Из угла рта стекала струйка слюны. Напился, как сапожник.

Тедди откинулся на сиденье. Самое разумное – высадить Маттео у его подъезда и вернуться в город. Или поехать к Эмили. Она наверняка уже вернулась с работы. Не сидит же она в своей конторе ночи напролет. Образцовая карьерная дама. Но нет – он слишком пьян, ему не хотелось показываться ей в таком виде.

Он заплатил водителю и вышел из такси. Маттео за ним, но не удержался и встал на четвереньки.

– Смотри-ка, ну и жара… – пробормотал он. – Даже асфальт мягкий…. Дойду. Тут близко.

Машина развернулась и уехала в ночь.

Многоквартирные дома в Халлунде похожи друг на друга, как две капли воды. А может, у него в глазах двоится. Или даже троится.

Темно, на улице – ни души.

Маттео попытался встать, но Тедди сильно сомневался, что он доберется до своего подъезда и не уснет на ближайшей клумбе.

Их обоих качало, как на палубе застигнутой штормом старинной каравеллы.

Откуда ни возьмись, бесшумно подкатил черный «Вольво В70». Тонированные стекла и штук пять антенн.

Из машины одновременно вышли двое.

Неторопливо и спокойно.

Тедди, несмотря на туман в голове, сразу понял: что-то не так.

Высокий, крепкий блондин в черной куртке подошел к нему, приветливо улыбнулся и что есть силы ударил кулаком в живот.

Тедди согнулся пополам.

Дыхание перехватило.

Ему повезло: несмотря на выпитое, сработал старый инстинкт уличного бойца: он поднял руки, защищая голову.

И вовремя: удар пришелся по руке.

Свирепая боль прострелила предплечье.

Он отступил, пытаясь восстановить равновесие.

Ребром ладони ударил нападавшего в грудь.

Как в стену: на том был надет пуленепробиваемый жилет или что-то в этом роде. Железные латы.

– Полиция! – крикнул блондин. – Ложись!

Тедди попытался нащупать нож.

Что-то там произошло: Маттео пронзительно вскрикнул и как сноп повалился на асфальт.

Тедди, наконец, нащупал рукоятку ножа.

Сзади его плотно обхватил второй.

Удар ногой в грудь. В лицо.

Еще один – в голень. Отвратительный хруст. Наверняка что-то сломано.

Наугад всадил нож. Попал. Крик боли.

Белобрысый выпростал из кармана электрошокер в виде пистолета.

Тедди впервые разглядел его физиономию. Красный шрам от уха до угла рта.

Удар прошел через ноги, живот, грудь – как будто кто-то воткнул ему в позвоночный канал стальной трос и резко двинул его – вниз-вверх.

В глазах потемнело, и он упал на асфальт.