72

Смочила ватный тампон в ацетоне. Простейшая процедура: ноготь за ногтем. Очистить. Освободить. Обезжирить. Почти невыносимое ощущение грязных ногтей.

И никуда не торопиться. Полно времени.

Когда невидимые грязь и жир были смыты, достала пилочку. Мягкие, осторожные движения. И только в одном направлении! Грубейшая ошибка – водить пилочкой туда-сюда.

Потом обработать специальным бруском. Называется буфер, объяснила Йоссан. Медленно и тщательно.

Сама она вовсе не была экспертом в этой области. Но терпеливо полировала ногти, пока они не стали гладкими и блестящими. Полюбовалась и подумала: а стоит ли покрывать лаком? И так красиво.

Ну, нет.

Достала из шкафчика в ванной два пузырька.

Сначала бесцветный.

Ногти надо загрунтовать, улыбнулась Йоссан.

Теперь собственно лак. Она выбрала стандартный, ярко-красный. Никаких экстравагантностей. Сегодня тем более. Ей предстоит не особо веселая процедура.

Первый слой. Потом второй. Растопырив пальцы, поставила пузырьки на место, посмотрела и удивилась: какая разница с тем, что было! Небо и земля.

И не надо платить шестьсот спенн профессиональной маникюрше.

Сегодня начинается суд по делу об убийстве. Юриспруденция не знает преступления серьезнее, чем убийство. Ее вторая крупная роль в судебном спектакле.

Надо было отказаться. Магнус Хассел именно этого от нее и ожидал. И вся адвокатура. И столько произошло за эти дни!

Долгая сюрреалистическая ночь в «Хоге». На следующий день – не менее долгий допрос.

Следователи требовали детали. Она рассказала все, что могла. Как они вычислили машину, на которой увезли Тедди. Как выманили хозяина и проследили его маршрут с помощью GPS-передатчика. Как свалили с Николой электроограждение, как перелезли через стену, взорвали дверь. Рассказала про события в коридоре, умолчав только про Николин пистолет, – как полицейский со шрамом взял Лиллан и Сесилию в заложники. Как он выронил оружие, но успел схватить его и ранил Николу. Как она гналась за ним по тюремным переходам – и как неизвестный выстрелил в человека со шрамом, когда тот уже был готов покончить с ней.

– А почему они задержали Тедди? – вопрос, на который у нее не было ответа.

– Понятия не имею.

– А Сесилию Эмануэльссон? А Лиллан?

– Мы не знали, что они тоже там.

– Но вы же частный адвокат сына Сесилии? Брата Лиллан? Как это связано?

– С уверенностью сказать не могу. Возможно, пытались повлиять на исход суда. Шантажировать Беньямина… что-то в этом роде.

Они договорились – не называть истинную причину. Тот, второй, которого Луке выманил своим гудением, бесследно исчез. И они представления не имели, что он может предпринять, если они начнут рассказывать о тайной сети педофилов, охотящейся за компрометирующими файлами.

Прежде всего потому, что они не знали, кто он, этот второй. Может быть, тоже полицейский, как и Меченый.

– А у меня, в свою очередь, есть вопрос к вам, – сказала Эмили. – Кто тот человек, которого застрелили на моих глазах?

Следователь начал листать свои записи.

– К сожалению, на настоящем этапе следствия мы не имеем права разглашать эти сведения.

Конечно, она могла найти какое-то обстоятельство, не позволяющее ей взять на себя защиту Беньямина. Отказаться.

Ну, нет.

Она – это она. Надо оставаться самой собой, вспомнила Эмили слова Йоссан. И именно это и входило в ее намерения: оставаться самой собой.

Простая и убедительная формула.

Хорошо подготовилась. Прочитала раз двадцать материалы следствия – в хронологическом, потом в антихронологическом порядке – сзади наперед. Написала свои замечания – сначала вопросительные знаки, потом грубые формулировки, потом отшлифованные, потом окончательно отшлифованные.

Отдельная тема – опрос свидетелей.

И улики. На улики можно смотреть по-разному. Стакан молока – это стакан молока, но ни один человек по внешнему виду не скажет, скисло оно или нет.

Она же сама была на месте преступления и собиралась использовать результаты своих наблюдений. И, разумеется, криминологически безупречные выводы Янне.

Семь утра.

Уже жарко, но ее столик, да и вся веранда уличного кафе прячется в величественной тени стокгольмской ратуши. Двойной эспрессо. Она положила сахар, и он так и лежал горкой на густой золотистой пенке.

Кремá. Итальянцы так и называют эту пенку: кремá.

Свидетельство качества кофе: кремá густая, и сахар не тонет.

Есть совершенно не хотелось. Так и вышла из дома натощак.

Но кофе – обязательно.

В половине девятого вошла в здание суда. Подошла к дежурному – эта процедура была ей уже знакома.

Через десять минут уже была в Шахте – так называли камеры в подвале суда, где подсудимые дожидались вызова.

Смотрела на Беньямина и вспоминала, как увидела его впервые.

Волосы отросли, небритость превратилась в бородку. И самое главное – глаза открыты.

Они уже виделись накануне и вместе прошли через все процессуальные ловушки. Жанетт Никореску сообщила: юноша почти полностью восстановился. Что значит «почти»? «Почти» значит вот что: долго он выдержать не сможет, у него и сейчас бывают эпизоды дезориентации. Особенно в состоянии стресса. Но если соблюдать определенную осторожность, с судебным разбирательством вполне может справиться.

Эмили попыталась рассказать ему, что произошло в заброшенной тюрьме «Хога». И, насколько возможно, объяснить.

Как и было назначено, заседание суда началось ровно в девять часов.

Зал предоставили шикарный. Намного больше, чем тот, в котором слушали дело Николы. Старинные, даже антикварные дубовые панели, тяжелая и по виду тоже антикварная мебель. Члены суда и секретарь за решетчатой перегородкой. Уже на месте. А председатель – не кто-нибудь, а старший советник Сверкер Йернблад. Как-никак, дело об убийстве. Черный костюм, белая сорочка, темный галстук – даже выбор одежды свидетельствовал о серьезности предстоящей процедуры.

Члены суда с образцово-мрачными физиономиями – наверное, хотят подчеркнуть серьезность предстоящего. Секретарь – совсем молодая девушка. Скорее всего, выбрала юридическую линию сразу после гимназии, а окончила – и сразу попала сюда, в самый именитый суд Стокгольма. Только мечтать о такой карьере.

Эмили заняла свое место – направо от перегородки. Удобный конторский вращающийся стул с регулируемой спинкой.

Стул Беньямина попроще. По бокам – два надзирателя. На руках похоронно позвякивают наручники.

И обвинитель. Районный прокурор Анника Рёлен в строгом темном костюме. Когда обсуждали меру пресечения для Беньямина, она была одета довольно небрежно.

Но не сегодня.

Рёлен отодвинула в сторону ворох бумаг на своем столике. Эмили сделала то же самое. На секунду мелькнула мысль: а не подумает ли Анника, что я ее передразниваю?

И покосилась на публику. Тедди, Сесилия, Лиллан. К стулу, где сидит Тедди, прислонен костыль. Еще пятеро чуть позади. Двое мужчин и три женщины. Журналисты? Или просто любопытные, любители судебных разбирательств? Кто их знает – одна из женщин держит на коленях блокнот и что-то неторопливо записывает. Но, судя по официальной одежде, вряд ли журналистка.

Судья представил стороны. Пока он говорил, открылась задняя дверь и в зал, осторожно ступая, чтобы не мешать, вошел мужчина. Костюм. Яркий, но, судя по объемному шелку, очень дорогой галстук. Волосы зачесаны назад.

Сердце у Эмили провалилось в желудок.

Магнус Хассел.

Анника Рёлен зачитала обвинение. Суд рассчитан на три дня. Сегодняшнее утреннее заседание – материалы и улики, представленные обвинением. После ланча – допрос Беньямина.

Секретарь прилежно щелкала по клавишам ноутбука. Члены комиссии внимательно слушали. Куда более внимательно, чем на Николином суде.

Анника закончила и обратилась к Эмили.

– Ваше мнение?

Эмили прокашлялась. Пригнулась к микрофону, чуть не коснувшись губами. Все равно получилось тихо и, как ей показалось, обреченно.

– Беньямин Эмануэльссон отрицает свою вину.

 

73

Зал номер пять стокгольмского суда. Тедди видел много судебных залов, но такой роскошный – впервые. Панели, темные балки на потолке – высота метров пять, не меньше. Балки образуют сеть квадратов, симметричный рисунок, как нельзя более подходящий назначению зала.

Царство четырехугольников. Из расплывчатых фактов постепенно вырисовывается геометрически идеальная квадратная истина.

Судья и члены суда, Беньямин и Эмили, обвинитель – далеко впереди, настолько велик зал. Если бы не микрофоны и не громкоговорители, никто из зрителей ничего бы и не услышал.

Через пять мест от него сидит Магнус Хассел. Тедди попытался сообразить, хорошо или плохо присутствие Магнуса для Эмили, – и не сообразил. Может быть, она рассказала ему про свои левые обязательства, и он решил ее поддержать.

Секретарь встала, потянула за шнурок, потом за другой – коротко прошуршав, развернулись два экрана. Один справа, другой слева.

Обвинитель начала представлять доказательства и улики. Время от времени на экране возникали фотографии и сделанные в «Пауэрпойнте» схемы и диаграммы.

Двор дома в Вермдё. Вырезанное стекло. Грязь на полу. Тело убитого. Лицо размозжено до неузнаваемости, сплошная кровавая маска. Ничего нового. Описание преступления – проще простого, но презентация доказательств – дело долгое. Дело, по словам обвинителя, выглядело так: Беньямин приехал на машине, вырезал стекло с помощью присоски и разрывной пулей в затылок убил владельца дома. Следы пороха на руках, кровь жертвы на одежде, которую он снял и выбросил в лесу. То, что это его одежда, – очевидно: обнаруженная ДНК пота совпадает с ДНК Беньямина.

Вывод Анники Рёлен: никаких сомнений, что преступление совершил Беньямин Эмануэльссон, не возникает.

Данные лабораторных анализов из ЦКЛ, Центральной криминологической лаборатории в Линчёпинге. Исходящий номер, дата, контрольные проверки, оценки экспертов. Пустая гильза на месте преступления. Целый ряд анализов ДНК и отпечатков пальцев. Следы протекторов автомобиля Беньямина – от дома, где совершено преступление, к лесу. Опять окровавленная футболка.

Улики: чем дальше, тем оглушительнее.

– Мы нашли в доме и другие отпечатки пальцев, не только Беньямина и убитого, – сказала Анника. – Но, возможно, в доме жили совсем другие люди, идентифицировать которых пока не удалось.

Настроение во время ланча: хуже невозможно вообразить. Беньямина увели по так называемому Коридору вздохов в камеру – его накормят там. В одиночестве.

Эмили в обществе Тедди, Сесилии и Лиллан пошла в ресторан напротив. Заказала антрекот с помм фри, но аппетит так и не появился. Остальные тоже не прикасались к еде.

Она вздохнула.

– Как есть, так есть. Попробую сделать все, что могу. Но вы и сами поняли: ситуация довольно мрачная.

Тедди хотел с ней о чем-то поговорить, но она помахала рукой: сейчас не успею. Слишком много всего.

Эмили вышла из ресторана.

Он проводил ее взглядом: подошла к углу ратуши, остановилась и закурила.

В полном одиночестве.

Тедди, как всегда, заправил под верхнюю губу мешочек снюса и сунул в рот жвачку.

Его в эти дни тоже допрашивали. Несколько раз. Хотели узнать, по какой причине его и женщин держали в заброшенной тюрьме. Тедди рассказал все, что мог, старательно избегая ниточек, которые вели бы к Матсу Эмануэльссону и смертельно опасному винчестеру.

Сам думал только об одном: кто этот полицейский со шрамом? Полицейский, которого неизвестный спаситель застрелил на глазах у Эмили…

Настало время допроса обвиняемого. Беньямина.

Начали как обычно: судья попросил его рассказать все своими словами.

– И если вам нужна пауза, не стесняйтесь. Мы знаем, что у вас проблемы со здоровьем.

Беньямин спрятал руки под столом, между колен. Не надо быть психологом, чтобы видеть, в каком он напряжении, как фиксирован его взгляд на какой-то точке за спиной судьи. Эмили сказали, что он принимает сильные транквилизаторы.

Может, так и лучше.

– Значит… да… значит, вот что… – начал Беньямин. Тедди испугался: выдержит ли парень такую нагрузку. – Я не особо помню… не помню, в общем, что было перед аварией.

– Ретроградная амнезия, – кивнул судья и пояснил: – При травмах головы пострадавший часто не помнит предыдущие события. Рассказывайте, что помните.

– Я приехал туда, чтобы встретиться… повидаться с одним знакомым. Имени назвать не могу. И там был еще один знакомый. Себастьян, по прозвищу Себбе. Потом что-то случилось… мне очень жаль, я не могу вспомнить, как ни пытался. Только… две картинки помню. Смутно. Одна: на полу лежит человек, лицо в крови. Другая: машину заносит на повороте… и удар. Изо всех сил пытался вспомнить… и понять, почему отшибло память. Врачи говорят, после сотрясения мозга… да вы уже объяснили. Единственное, что знаю твердо: я никого не убивал. Больше мне нечего сказать.

У Тедди отвалилась челюсть. По рассказам Эмили, Беньямин ни разу за все время не говорил так много и так связно. Значит, если не Матс, все-таки Себбе… темные круги под глазами у Микаэлы наверняка станут еще темнее. Даже Кум – и тот наверняка огорчится.

Тедди прекрасно понимал, почему Беньямин скрывает, что он был в доме на Вермдё с Матсом. Боится раскрыть тайну ложного самоубийства отца.

– Спасибо, – сказал судья. – Обвинитель может задавать вопросы.

Началось.

Прокурор Анника Рёлен расправила несколько бумажек на своем столе.

– С кем вы были в доме в Вермдё?

У Беньямина такой вид, будто он сейчас расплачется.

– С Себбе и еще с одним человеком… но имени его я не могу назвать.

– Почему вы не можете назвать его имя?

– Потому что… просто не могу – и все.

Анника кивнула – как показалось Эмили, довольно. Ответ ей понравился.

– Как вы попали в дом?

– Когда вы попали в дом?

– Есть ли в доме принадлежащее вам имущество?

На большинство вопросов у Беньямина ответов не было. Он не помнил. Несколько раз опять подчеркнул: на этот вопрос я не буду отвечать.

Шло время. Обвинитель начала уточнять детали его лаконичного рассказа.

– В чем вы были одеты?

– Что вы сделали с одеждой перед тем, как сесть в машину?

– Кто такой Себбе?

Беньямин бормотал одно из двух: либо «я не помню» либо «не могу ответить».

Обвинитель продолжала подкидывать дрова в и без того ярко горящую печь.

– Вы спали в этом доме?

– Что вы делали накануне?

– Почему ДНК убитого найдено на выкинутой вами одежде, которую нашли в лесу?

Беньямин только качал головой.

Минуты становились часами. Председатель предложил сделать перерыв.

Вышли на улицу. Эмили перешла улицу, встала на том же, что и в тот раз, углу и закурила.

Интересно, о чем она думает?

После паузы Анника Рёлен продолжила в том же духе:

– Почему вы сменили одежду?

Беньямин вздохнул:

– Не помню, чтобы я менял одежду.

– Наводящий вопрос, – реплика Эмили адресована судье.

Анника сделал вид, что не слышала ни ее возражения, ни ответа Беньямина.

– Насколько близки вы были к этому убитому вами Себбе?

– Наводящий вопрос, – резко и с нажимом повторила Эмили.

Анника Рёлен усмехнулась, но настаивать на ответе не стала. Начала спрашивать про дом. Знает ли подсудимый, кому этот дом принадлежит.

И под самый конец вернулась к убийственному вопросу – почему Беньямин не хочет рассказать, с кем он был в доме в Вермдё в день убийства.

– Не «не хочу», а не могу. Не могу, – с отчаянием в голосе повторил он.

– Вас обвиняют в убийстве.

– Я знаю.

– Я так поняла, что есть человек, который мог бы свидетельствовать в вашу пользу. Так?

– Можно и так сказать.

– И вы, несмотря на это, отказываетесь назвать его имя? На мой взгляд, это очень и очень странно. Более чем странно.

Беньямин глубоко вздохнул. Тедди заметил: он покосился на Лиллан.

– Мне очень жаль. Но я не могу. Не могу назвать его имя.

Обвинитель повернулась к судье.

– У меня больше нет вопросов.

Внезапно наступила мертвая тишина.

Тедди вглядывался в лица членов суда. На их лицах приговор читался еще более ясно, чем на профессионально бесстрастном лице обвинителя: виновен в убийстве.

Судья сделал какую-то пометку.

Время заканчивать работу. На сегодня.

Скрип двери в притихшем зале показался оглушительным. В дверь для публики вошел человек. Лысеющий, в круглых очках. Бородка. Брюки «чинос», белая сорочка. Он, не останавливаясь, направился к креслу для свидетелей.

Все обернулись.

Судья поднял глаза.

– Я заявляю себя как свидетеля.

Анника Рёлен чуть не подпрыгнула на стуле.

– Кто вы такой? У вас нет никакого права…

– Обвинитель прав, – сказал судья, внимательно глядя на вновь прибывшего. – Но, как бы то ни было, вы можете располагать важной информацией. Кто вы?

И опять: настроение в зале. Атмосфера сгустилась окончательно. Воздух, казалось, можно резать ножом.

Все уставились на новоявленного свидетеля в ожидании ответа. Зрители, члены суда, даже секретарша. Тедди показалось, что он где-то видел этого человека.

– Меня зовут Матс Эмануэльссон. Я отец обвиняемого. В доме в Вермдё вместе с Беньямином был я.

Только сейчас Тедди понял, почему он не узнал Матса сразу. За эти годы Матс немало поработал, чтобы изменить свою внешность.

 

74

Магнус Хассел не особенно любил свою работу, но и нельзя сказать, что не любил. Работа была о’кей, а главное – очень и очень плодотворная. В смысле: приносящая богатые плоды в виде денег. В прошлом году – пятнадцать миллионов с рекордно низким налогом. Плюс еще миллион на туда-сюда транзакциях через санкт-петербургскую контору «Лейонс» – вообще без налогов.

Закон о налогах принят, чтобы им пользоваться, не так ли?

Но в глубине души ему хотелось стать совсем другим адвокатом.

Драматизм в зале суда, градус азарта, к которому он даже не приближался – сколько бы ни вел труднейших финансовых переговоров с адвокатами немецких финансовых воротил.

Когда ему доложили, что Эмили Янссон игнорировала его предложение отказаться от роли адвоката по уголовным делам, он растерялся. Тут же вызвал Андерса Хенрикссона и Алис Стрёмберг, и не успели они закрыть за собой дверь, начал орать так, что, наверное, даже в приемной было слышно.

– Может, хоть кто-то из вас объяснит, что происходит?

После двух чашек чая и пары таблеток бета-блокатора он немного успокоился. Но ярость не убывала, хотя теперь он держал ее в узде.

– Не думаю, чтобы Эмили была с нами согласна по всем пунктам, – Алис старалась говорить как можно мягче, выбирая слова. – И мне не показалось, чтобы она что-то нам обещала. Но суд, в котором она должна выступать, насколько мне известно, не отменен. Я туда звонила. Она пока не отказалась защищать подсудимого.

Магнус махнул рукой – все, спасибо. Хочу остаться один.

Он не привык, чтобы сотрудники так себя вели. Очень странно все это.

И решил отправиться в суд – посмотреть спектакль своими глазами.

Впервые после студенческой практики он присутствовал на уголовном суде. Парадокс: один из ведущих юристов страны ни разу за всю свою профессиональную жизнь не был на заседании суда. Какие-то дела, конечно, решались и в суде, но это были арбитражные суды, и атмосфера, как правило, была неформальной, если не сказать домашней.

А здесь – особый мир. Заблудившиеся зрители, вертящие головами в поисках указателя, как попасть в нужный зал, секретари с пачками актов и толстенными книгами свода законов. И, конечно, стороны: трагические шахматные фигуры в еще не начавшейся партии.

Интересно все это. И в какой-то степени увлекательно.

Единственное, что грызло, – он теряет примерно семь тысяч крон в час, пока тешит свое любопытство. И что Эмили его обманула.

Он сел в самом заднем ряду. Секретарша снабдила Магнуса обвинительным заключением и выборочными материалами следствия. Нет сомнений – тяжелый случай.

Тяжелый случай, Эмили Янссон!

Ему очень хотелось, чтобы она проиграла процесс.

И очень скоро стало ясно: все к тому и движется. Обвинитель действовала безошибочно, проанализировала доказательства спокойно и основательно. Не упустила ни одной мелочи. Когда пришла очередь Эмили, она начала что-то говорить насчет кровавых следов в прихожей, что нет уверенности…

Это никуда не приведет.

Магнус ушел на ланч первым – ему не хотелось встречаться с Эмили до окончательного решения суда.

Но во второй половине дня произошло нечто неслыханное. Такое встречается только в уголовных судах. Мало того – даже в уголовных почти никогда не встречается. Магнус, во всяком случае, не слышал. Буквально из ниоткуда явился какой-то очкарик и стал утверждать, что он отец обвиняемого. И настаивать, чтобы ему разрешили свидетельствовать. Поразительно!

Обвинитель, естественно, запротестовал. Эмили Янссон смотрела на внезапно объявившегося свидетеля, как будто увидела привидение. Но Магнус все равно не был уверен, что она не спланировала этот эффектный номер. Она не только подающий большие надежды юрист, но и отличная актриса. Так сыграть! Вроде бы она удивлена не меньше остальных.

А может, и вправду удивлена.

Через несколько минут Эмили попросила сделать перерыв. Взяла человека, утверждавшего, будто он и есть Матс Эмануэльссон, и повела его в отдельную комнату.

Через час они появились в зале.

– Защита настаивает на привлечении Матса Эмануэльссона в качестве свидетеля.

Обвинитель Анника Рёлен хотела что-то сказать, но судья ее опередил:

– На каких основаниях?

Эмили подготовилась к этому вопросу.

– Он должен свидетельствовать о своих наблюдениях касательно событий в доме в Энгсвике, Вермдё, 15 и 16 мая этого года, подтверждающих невиновность Беньямина Эмануэльссона в смерти Себастьяна Матуловича.

Никто и никогда не видел выдержанную и собранную Аннику Рёлен в такой ярости. Она чуть не брызгала слюной.

– Ваша честь, господин председатель суда, это абсолютно неприемлемо! Стратегия защиты, основанная на эффекте неожиданности, не дозволена согласно уложению о судопроизводстве. Мы обязаны отклонить требование защиты о допросе этого свидетеля.

– Ваша честь, господин председатель, – сказала Эмили спокойно. – Уверяю вас: я не имела ни малейшего представления, что Матс Эмануэльссон явится на суд и пожелает свидетельствовать. Если бы знала – не сомневайтесь, я бы указала его в списке свидетелей заранее.

Судья заметно растерялся. Начал вертеться в кресле. Обвинитель продолжала свою гневную тираду – говорила о безответственном ведении процесса, об очевидной неопытности адвоката.

Эмили изо всех сил старалась сохранить спокойствие.

– Мой подзащитный обвиняется в тяжком преступлении. В убийстве. Он настаивает на своей невиновности. Защита обращается к суду с просьбой выслушать единственного свидетеля, который мог бы подтвердить невиновность Беньямина Эмануэльссона. Не дать ему такой возможности, с моей точки зрения, было бы грубой судебной ошибкой, ставящей под сомнение беспристрастность уголовного суда. И не только судебной. Это было бы непростительной этической ошибкой.

– Хватит, – простонал судья. – Объявляю перерыв. Мы должны дать юридическую оценку вновь возникшим обстоятельствам.

Через два часа все расселись по местам.

Уже восемь часов вечера. Магнус с трудом сдерживал раздражение, но не уходил.

Теперь голос судьи был твердым и уверенным.

– Суд разрешает допрос свидетеля, но при условии, что его предварительно допросят в полиции.

Вот тебе и на.

Заседание откладывается как минимум на несколько дней. Полиция и прокуратура должны опросить человека, утверждающего, что он отец Беньямина Эмануэльссона. Сторона обвинения должна получить время для подготовки.

Что касается Магнуса Хассела, он сомневался, что внезапно объявившийся свидетель и в самом деле отец Беньямина. Матс Эмануэльссон, который уже больше четырех лет не числится в списках живых.

Но еще интереснее было, как Эмили объяснит ему то, что она сидит здесь и играет в защитника по уголовным делам целый рабочий день.