Старуха, ворча, проводила посетителей в небольшой полутемный зал, в коем горела лишь пара свечей, и оставила там одних дожидаться выхода нового хозяина особняка. Молодые люди с удивлением принялись оглядываться кругом, а Безбородко, хорошо помнивший сей зал, когда бывал здесь приглашенный Драчевским, взяв в руки одну из свечей, прошелся взад-вперед, оглядываясь.

— Ну и дела, — изумился Ломакин. — Как все повернулось-то, а, брат?

— Как-то это очень уж странно, что ростовщик к графу переехал, — изумился Иван.

— А чего же тут, судари, странного? — неожиданно раздался из дверей голос Фирсанова.

Молодые люди, не ожидавшие столь скорого появления нового хозяина особняка, одновременно отпрянули и смутились. Ростовщик же, нисколько не смущаясь таковым необыкновенным появлением, вошел в зал, молодцевато поскрипывая прекрасно изготовленными точно по ноге сапогами, по всему видать, очень дорогими. Вообще же Безбородко и Ломакин обратили внимание, что Гаврила Илларионович внешне сильно изменился. Он остриг свою бороду и совершенно обрился, сменил нарочито купеческий наряд на благородный английский костюм с галстуком на шее, а в довершение еще и постригся по последней моде.

— Что, не ожидали меня здесь увидеть? — довольно расхохотался Фирсанов, подойдя и становясь напротив молодых людей.

Те признались, что он прав.

— Теперь это все мое, — раскинув руки, величаво объявил Фирсанов и прошелся по залу, оглядывая цепким взором хозяина свое новое приобретение. — Всего-то с неделю назад сюда въехал. Вы, так сказать, первыми гостями моими будете. Эй, мать! — громко крикнул он в двери. — Тащи шампанского! Сей же час обмоем особнячок наш!

Старуха спешно принесла в зал бутылку шампанского и три старинных хрустальных бокала. Иван с удивлением отметил про себя, что шампанское было тем самым, что пил он на памятном вечере графа. Да и бокалы были с графским вензелем. Безбородко долго разглядывал при слабом свете двух свечей бокал, отчего ростовщик не вытерпел и заметил:

— Да не боись, Иван Иваныч, не отравлю.

— Нет-нет. Это я просто удивляюсь, что и бутылка и бокалы графские, — стал оправдываться молодой человек.

— И бокалы и шампанское графские, — самодовольно подтвердил ростовщик.

А еще сам особняк и все, что в нем имеется, — все это тоже графа. Таков был уговор у нас с его сиятельством. Он когда деньги у меня занимал, то при закладе им особняка я указал, чтобы непременно с обстановкой и со всем, что внутри.

— Как же граф вам особняк-то передал? — не поверил Ломакин. — Он же дело о троекуровском наследстве выиграл.

— И что с того? — нехорошо усмехнулся в ответ ростовщик. — Что к Фирсанову попадет, то непременно его будет. Так-то вот! Ну, други, выпьем за новоселье, — провозгласил он тост.

Все выпили.

Фирсанов прошелся по залу, звонко щелкая каблуками, будто пробуя эхо. Иван поморщился. Ему казалось, что дом какой-то мертвый, и даже эхо звучит, словно бы в доме кто-то недавно умер и тело еще лежит в гробу в другом зале, потому-то так темно и шаги гулко звучат. Безбородко поежился, про себя проклиная прижимистого ростовщика за скупость освещения.

— Так-таки все и оставил? — недоверчиво переспросил Ломакин.

— Все, — убежденно сказал Гаврила Илларионович.

— А сам-то, сам граф куда уехал? — заволновался, вспомнив о цели визита, Иван.

— Сначала он переехал к княгине Долгоруковой, а затем не ведаю, — пожал плечами Фирсанов.

Он снова наполнил бокалы шампанским.

— Здесь я буду свадьбы своим доченькам играть, — неожиданно растроганным голосом провозгласил ростовщик. — Вот тут балы будут. С танцами, с музыкой. А там, в соседнем зале, организуем игру в горочку. — Фирсанов прошелся к дверям, ведущим в соседний зал, и широко распахнул их. — Гулять будем, веселиться будем! — воскликнул он.

Ломакин только головой покачал.

«Ох, не умеет ростовщик веселиться, — подумалось ему. — А ежели и умеет, то как-то так безобразно получается, что уж и не приведи господи побывать на таком-то веселье».

Безбородко, заметив что-то в слабом свете, вошел через отворенные двери во второй зал, в коем Фирсанов решил организовать карточную игру. На полу лежала длинная женская перчатка из белоснежного сукна с переливом, ныне очень модного. Молодой человек поднял перчатку и, помимо воли, прижал ее к лицу, втягивая запахи, которые еще сохранились в ней. Тончайший аромат духов вошел в него, заполняя сердце щемящей болью. Гаврила Илларионович и Ломакин с удивлением и жалостью наблюдали за ним.

— Драчевский переехал к Долгоруковой вместе с женою, — сказал Ивану Фирсанов.

— Почему же он все вам передал, Гаврила Илларионович? — переспросил крайне удивленный Ломакин. — Деньги-то у графа были, и немалые.

Ростовщик некоторое время помолчал, размышляя над сим удивительным фактом, а затем произнес с расстановкою:

— Это все от осторожности. Граф опять собирается за границу уехать, мне так думается. — Тут он бросил короткий и выразительный взгляд на Безбородко. — Вот и держит деньги в наличности. Так-то удобнее, чем в недвижимом имуществе держать. Да, верно, не иначе как за границу уезжает. Чтой-то он недоброе задумал.

Иван, услышав подобные размышления, с беспокойством засобирался уходить.

— Спасибо за угощение, Гаврила Илларионович, — пробормотал он, ища глазами выход.

Ломакин, видя нервозность товарища, тоже поспешил было откланяться, однако Фирсанов задержал его.

— Ты, Родион Ильич, передо мной должок имеешь, — напомнил он художнику. — Так мне его получить охота. Иван Иваныч и сам к княгине дойдет, а ты погодь покамест. Нам с тобою поговорить надобно. Эй, старуха! — зычно крикнул он. — Проводи гостя.

Когда Иван ушел в сопровождении привратницы, Фирсанов некоторое время молчал, пытливо поглядывая на спокойного на вид Ломакина, который, в свою очередь, ломал голову над тем, чего хочет от него хитрый и жестокий ростовщик. Про Гаврилу Илларионовича разные слухи по Петербургу ходили. Знающие люди говорили, что у него должников не бывает, все так или иначе ему долг возвращают, и Фирсанов никогда внакладе не остается и никогда своих должников в долговые ямы не сажает, считая это величайшей глупостью: лишать человека возможности заработать и отдать. Правда, поговаривали еще, что некоторым из должников своих, из тех, что совершенно уж расплатиться не могли, Гаврила Илларионович давал страшные и заведомо невыполнимые задания, оттого-то у него живых нерасплатившихся и не было.

Фирсанов разлил по бокалам остатки шампанского, аккуратно отставил пустую бутылку в сторону, разом преобразившись и приняв деловой вид, сказал, тихо чокаясь с Ломакиным:

— Иной раз приходится делать такое, Родион Ильич, отчего после сильно жалеть приходится. Выпьем, — предложил он.

Ростовщик и художник, люди самых противоположных профессий и пристрастий, дружно выпили.

— К чему вы это, Гаврила Илларионович? — спросил Ломакин.

— А вот к чему. Твой товарищ, Иван Иваныч, ныне бегает, ищет своего обидчика, который у него невесту увел. Расплатиться за обиду желает. А как он требовать расплаты у графа будет? Бог его знает. Полезет на Драчевского с кулаками? — с ехидной улыбкой предположил Фирсанов. — Так ведь граф его просто-напросто выставит вон, а ежели он скандал решит устроить, то еще и полицию позовет. Будете с Софьей Семеновной вместе после папеньки-генерала еще и его навещать в кутузке. И это в том случае, когда его сиятельство не станет звать слуг, а то ведь как оно бывает, слуги-то так поизобьют, что потом по нескольку месяцев такие вот мстители на койках отлеживаются.

Ростовщик перевел дух и продолжил:

— Нет, я не таков. Я действую с умом.

— Позвольте, Гаврила Илларионович, а как вы узнали о Софье Семеновне? — недовольно оборвал Фирсанова художник.

Тот хитро прищурился:

— А я и не только о дочке генеральской знаю, но еще и о том, что ты, Родион Ильич, с Фимкой Крестом водишься. И еще кое с кем. И даже им обещался сделать под заказ «адову машину».

Ломакин сильно поморщился, будто бы от зубной боли.

— Ведь после того, как ты Фимке и его подельнику-убивцу бомбу-то отдашь, так ведь сам себя всю оставшуюся жизнь винить и проклинать будешь, — заметил Фирсанов. — Не для хорошего дела они тебе «адову машину» заказали, а для убийства человека.

Родион Ильич смущенно провел тыльной стороной ладони по лбу и, через силу улыбнувшись, чтобы скрыть смятение, вызванное доскональным знанием ростовщиком его дел, спросил:

— Так, может, вы, Гаврила Илларионович, знаете, кого собираются этою «адовой машиной» убить Фима Крест и Рамазанов?

Фирсанов нехорошо засмеялся. В его смехе было что-то очень уж жуткое, неприятное. Так смеются люди, которые наперед знают, что должно произойти в следующую минуту, но ничего предпринимать не будут, так как это произойдет не с ними.

— Знаю, — твердым тоном сказал он. — Знаю я того, кого убить хотят. Они, разбойники, давно уже к нему подбираются, да все никак подобраться не могут, потому как тот, кого Фимка с Рамазаном хотят укокошить, тоже не лыком шит. Этот человек — я! — внезапно торжественным тоном заявил ростовщик. — Я, я, не сумлевайся, — повторил он, видя, насколько сильно потрясли эти слова Ломакина.

Художник, и правда, был чрезвычайно удивлен и ошеломлен, услышав, что убийцы заказали ему бомбу для Фирсанова.

— Но позвольте, почему же вы? — медленно и неуверенно спросил он. — А не… Не кто-то другой?

— Да потому что помещик Синицын, семью коего убил Александр Рамазанов, мой двоюродный брат! — объявил Фирсанов.

Лицо его мгновенно преобразилось и стало жестким, суровым. Даже сам цвет лица поменялся с землистого на красный, приобретя очертания масок, что недавно выставлялись в музее. Маски эти были привезены с далеких австралийских островов и изображали духов смерти. Они были настолько страшны и зловещи, что дамы непременно падали пред ними в обмороки.

— Но ведь Рамазанов убил семью Синицына, — взволнованным тоном сказал Ломакин. — Зачем же ему еще и вас убивать?

— Да потому что я сам, желая отомстить за брата, хочу убить этого негодяя! — зло заявил Гаврила Илларионович. — Однако, к делу. Тебе, Родион Ильич, Фимка Каин и Санька Рамазанов заказали сделать «адову машину» для моего смертоубийства. Они желают подложить ее в особняк, чтобы уж наверняка извести меня. Ты как мой должник поможешь мне участи, уготованной мне убийцами, избежать. Вместо изготовленной тобою, Родион Ильич, «адовой машины» ты передашь Фимке Каину подделку, что я тебе дам. И совесть чиста, и по закону все. Ну что, согласен аль как? — спросил он несколько нетерпеливым и, как показалось Ломакину, раздраженным тоном.

Художник отвернулся от Фирсанова, чтобы тому не было видно, как улыбка облегчения пробежала по его лицу. Сколько ночей уже Родион не спал, все время думая о заказе каторжанина. Очень уж не хотелось Ломакину делать для Фимы Креста «адову машину». Одно дело изготавливать ее для народовольцев, про которых заведомо известно, что будут метать они бомбу в крайне неприятных людей, к тому ж за идею, а вот с убийцей такой уверенности у художника не было. Родион уже несколько раз откладывал изготовление заказа, ссылаясь недовольному отсрочками Фиме Кресту на сложность доставания некоторых препаратов.

Ломакин тяжко вздохнул, повернулся и спросил только:

— Похожа хоть будет подделка-то?

Фирсанов усмехнулся:

— Лучше не бывает. Значит, по рукам, что ль?

— По рукам.

— Вот это дело, — явно обрадовался ростовщик. — Значится, сейчас пойдешь вот по этому адресочку. — Он достал из кармана клочок бумаги и протянул Ломакину. — Спросишь про яблоки. Так и скажешь: «Я за яблоками пришел». Получишь подделку и сразу же передашь ее убивцам. Посидишь с ними часок, потолкуешь, а затем сразу же ко мне. Все. Прощай, Родион Ильич.

Фирсанов самолично, чего обычно никогда ранее не делал, проводил художника до дверей. Уже в дверях он становился и сказал:

— Сильно ты меня, Родион Ильич, выручаешь. Знай же, что я этого ввек не забуду.

Сказав это, Гаврила Илларионович закрыл за художником двери своего нового особняка.

Иван же Безбородко, едва выйдя на улицу, подивился, как быстро ныне стемнело. Небо будто подменили, и вместо давешнего солнечного дня наступил пасмурный и серый вечер. Впрочем, такая скорая смена погоды была вполне характерна для Петербурга.

Безбородко взял извозчика и отправился на Петербургскую сторону, где проживала княгиня Долгорукова. Всю дорогу Иван придумывал, как ему половчее пройти к княгине. Решив, что наилучшим будет представиться чужим именем, он, постучав в дверь, сказался открывшей ему молоденькой горничной в белом передничке флигель-адъютантом Жоржем Лурье. Горничная, мило улыбнувшись, провела Ивана в приемную и просила подождать. Оставшись один, Безбородко принялся озираться по сторонам, желая во что бы то ни стало проникнуть на второй этаж особняка, где, по всей видимости, и должен обитать граф со своею молодой женой. Однако расторопная горничная вызвала привратника, здоровенного детину, который, войдя в приемную, не спускал глаз с посетителя. Так что идею проникновения Ивану пришлось на время оставить.

Дверь раскрылась, и горничная пригласила молодого человека следовать за нею. Иван шел какими-то нескончаемыми коридорами, все далее и далее углубляясь в огромный дом Долгоруковых. Он совершенно запутался, тем более что горничная поворачивала то вправо, то влево бессчетное количество раз. Наконец, дойдя до самого конца коридора, они остановились, девушка раскрыла небольшую дверь и ввела Безбородко в низенький зальчик. Стены зальчика были сплошь увешаны иконами, в воздухе витал запах ладана и старости. В углу в большом кресле на колесах сидела та самая старуха, которая была на вечере графа Драчевского и вовремя проснулась, иначе не избежал бы Иван графского хлыста. Горничная, введя молодого человека, поклонилась и исчезла, плотно прикрыв дверь. Старуха внимательно и молча глядела на несколько оторопевшего Безбородко. Тот склонил голову и, решив, что старуха все равно уже ничего не понимает и что этим надобно воспользоваться, сказал:

— Флигель-адъютант Лурье, друг и товарищ графа Драчевского. Со мною тут неприятность приключилась. Ищу и никак не могу найти Григория Александровича. Он ведь у вас останавливался после свадьбы? Вы, ваше сиятельство, не скажете, где мне разыскать графа?

Сказав это, Иван выжидательно посмотрел на старуху. Та зашамкала беззубым ртом и неожиданно звонко рассмеялась.

— Нет, я еще раз убеждаюсь, — скрипучим голосом объявила старуха, — что в мое время молодежь была ловчее и хитроумнее. Вы, юноша, совсем уж играть не умеете. Между прочим, я Жоржа Лурье прекрасно знаю. Вы на него совершенно не похожи. Да и по всему видать, сильно ошиблись, так как думали увидеть не меня, а мою невестку, Александру. Ее нет. Уехала вместе с графом и его женою.

Безбородко так сильно смутился, что даже покраснел. Заметив это, княгиня пришла в неописуемый восторг.

— Ах, шарман, как вы, юноша, краснеть-то умеете. Ну совершенная девица! Кстати, я вас помню. Вы — Иван Безбородко, — торжественно объявила старая княгиня. — Что же на самом деле привело вас в этот дом, юноша?

Иван не стал таить от княгини цели своего визита и все ей подробнейшим образом рассказал. Старуха слушала его чрезвычайно внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Она даже подалась несколько вперед на своем кресле и приставила к уху старинный рожок. Когда же Безбородко закончил свой рассказ, то старая княгиня Долгорукова воскликнула:

— Это надо же! Вот так история! Верю, юноша, каждому вашему слову верю. Именно так все и есть, как вы только что мне рассказали. Да, теперь все стало на свои места.

— Так вы верите, что граф Драчевский вампир? — несколько изумился такой доверчивости Иван.

— Разумеется. Я ведь хоть и старая, но еще из ума не выжила, — сказала княгиня. — Если же сравнивать графа с Байроном, то сходство у них полнейшее.

— Как? — удивился молодой человек. — Вы видели Байрона? А что, он тоже был вампиром?

— Был, юноша. И сам мне в этом признался как-то. Это было в Италии. Где, я уж и не помню точно. Все от жажды власти. Лорд сильно власть любил, совсем как Григорий Александрович. Власть и лидерство. Отсюда вампиризм, — заключила старуха. — И у Драчевского точно такие же признаки. Оттого-то моя невестка с ним. У них уже давний роман, еще при жизни моего сына случился. Сын-то уж старый был, совсем свои супружеские обязанности не выполнял, да что там, они и спали-то порознь. А тут приезжает красавец граф из-за границы. Конечно, Александра в него втрескалась по уши. Так втрескалась, что отдала за него замуж собственную дочь, лишь бы быть ближе к Драчевскому.

— Постойте, — перебил княгиню Иван. — Но ведь граф-то, когда женился в первый раз, не приезжал из-за границы, разве не так?

— Я, юноша, ничего не путаю и пока что в своем уме, — разобиделась старуха. — И вообще, кто вам сказал, что граф женился на моей внучке в первый раз? Это была у него уже, дай бог памяти, третья свадьба.

— Третья? — изумился Безбородко. — Так нынешняя жена у графа, выходит, пятая по счету?

— Вот именно, юноша, вот именно! вскричала княгиня Долгорукова.

Она засмеялась, показав Ивану беззубый рот.

— А знаете, чем граф привязал мою невестку к себе? — неожиданно спросила она, разом перестав смеяться. — Он пообещал, что сделает ее бессмертной и навсегда сохранит ее красоту. Моя невестка чрезвычайно дорожит своей нежной кожей и пригожестью, а потому страсть как боится поблекнуть и стать такой же, как я. Поэтому она во всем слушается графа и делает все, что тот ни прикажет. Даже и не знаю, где вам, юноша, искать их, — мгновенно сменила тему старуха. Она на секунду задумалась, качая головой. — А, кажется, я знаю, где вы нынче можете найти товарища Драчевского, издателя Содомова. Он всегда бывает в трактире «Гуси-лебеди», что у Вяземской Лавры. Там мои владения, мои доходные дома, так вот в одном из домов имеется этот самый трактир. Содомов в нем каждый вечер проводит время.

Старуха странно повела глазами и захихикала.

— Он там ищет греха, — неожиданно добавила она.

Нехорошее предчувствие стало закрадываться Ивану в душу по поводу твердости ума старой княгини Долгоруковой. Княгиня же, сказав: «Прощайте, юноша», дернула шнурок. Раздался звонок колокольчика, и тут же в дверях показалась давешняя горничная, которая явно подслушивала разговор молодого человека с княгинею. Безбородко коротко откланялся и вышел. Пройдя половину пути, горничная неожиданно сказала, оборотясь к Ивану:

— Вы уж простите, что вмешиваюсь не в свое дело, сударь, но вы слова княгини не воспринимайте всерьез.

— Почему это? — настороженно спросил молодой человек.

— Потому что она несколько того, не в своем уме. Про графа-то у нее уже давнее решение, что их сиятельство — от нечистой силы. Все потому, что ей страсть как обидно, что мадам еще при жизни князя с графом шашни крутила. А тут вы со своей историей про вампира. Вот она и обрадовалась.

— Так, значит, все, что сказала старая княгиня, — все неправда? — забеспокоился Иван.

— Нет, не все, — обрадовала его горничная. — Правда то, что первое время граф с молодой женою тут жили, а потом переехали куда-то. Далее. Правда и то, что Александра Львовна уехали вместе с ними. А найти вы их действительно можете, ежели пойдете сей же час в трактир «Гуси-лебеди», что за Сенным рынком далее к Фонтанке. Обязательно найдите графа, — неожиданно добавила девица и вся вспыхнула.

— Почему вы мне помогаете? — изумился Безбородко.

Горничная вспыхнула еще сильнее и пошла провожать молодого человека далее.

— Потому что мадам, когда их сиятельство тут жили, приказывала мне с ним нехорошее делать, — тихим голосом призналась она.

Иван вышел из дома княгини Долгоруковой в полнейшей растерянности. Он уже и не понимал, есть ли граф Драчевский настоящий вампир или же это только лишь домыслы болезненного ума. В раздумье побрел он, глядя, как в сумеречной вечерней дымке расплываются очертания Петербурга. Мимо проезжал извозчик. Иван остановил его и приказал ехать в сторону Сенного рынка.

— Что, ваше вашество, желаете развлечений? — нагло ухмыляясь, спросил извозчик.

— Что ты такое несешь?

— Да, известное дело, у Сенного-то там, где Лавра, мужчине завсегда разных развлечений найтить можно, — весело объявил извозчик. — Но, родимая, поспешай, а то барину не терпится! — погнал он лошадку по мосту через Неву.