Аглая Ивановна Безбородко, тетушка Ивана, у которой тот проживал в Санкт-Петербурге, уже некоторое время находилась в приподнятом настроении. Виною тому был ее племянник, а точнее, его будущее, о котором тетушка так усердно хлопотала. Ныне же, наконец, к ее вящему удовольствию, будущее это осветилось из тьмы неизвестности лучезарным светом. Вернее же будет сказать, что тетушкой было после долгих поисков найдено счастье молодого человека.

Сама Аглая Ивановна, женщина преклонных лет, но еще весьма бодрая и сохранившая, несмотря на превратности петербургского климата, крепкое здоровье и даже свои зубы, будучи вдовой, и к тому же бездетной, все внимание сосредоточила на племяннике. Видя, что тот не тяготеет к службе, тетушка определила его будущее единственно в удачной женитьбе на богатом приданом. Порешив на том, Аглая Ивановна, добрейшей души человек, стала со страстью прирожденного охотника выискивать Ивану богатую невесту. Однако поиски сии долго не были увенчаны лаврами успеха. Ни кумушки, знакомые Аглаи Ивановны, ни сватьи, чьим занятием служит подыскивать подходящие партии, — в общем никто не мог предложить тетушке что-нибудь стоящее. Аглая Ивановна уже совсем было расстроилась, как вдруг старинный приятель ее, генерал Гаврилов, у коего Иван до отъезда в Полтавскую губернию служил секретарем, сообщил тетушке по большому секрету, что у него нынче остановилась жена, а теперь уж вдова его товарища, покойного купца Земляникина. Также было по секрету, еще большему, разумеется, сообщено, что за вдовою Земляникиной имеется капитал в миллион рублей, не менее. И уж совершенно по великой тайне генерал поведал Аглае Ивановне, что вдовая купчиха Земляникина приехала в столицу подыскивать себе жениха. «Чтоб непременно из благородных, да помоложе» — таковы были ее слова.

Надо было видеть, как встрепенулась и ожила Аглая Ивановна, уж было совершенно потерявшая надежду на устройство родного племянника, коего ей передал на руки брат перед самой своей смертью. Луч света озарил будущее Ивана в ее глазах. Особенно при упоминании генералом Гавриловым о миллионе, оставленном купцом жене.

Теперь же тетушка вознамерилась провести интригу, или, как она сама ее называла, предприятие. Ради нее Аглая Ивановна, несмотря на сильный мороз, внезапно налетевший с моря на Петербург еще утром, отправилась в гости к генералу. Зная, что племянник будет непременно искать ее, тетушка наказала Дуне, единственной своей прислуге, направить его к Гавриловым. То были самые настоящие смотрины жениха, устроенные для Земляникиной. С ловкостью необыкновенной решила провернуть сие предприятие Аглая Ивановна, знавшая наперед, что племяннику к вечеру она обязательно понадобится.

«Неможно же привести Ванечку просто так, по экспромту, — думала тетушка, катясь на извозчике до Сенной площади, где проживало немногочисленное семейство генерала Гаврилова. — Он ведь не купчик какой-нибудь, чтобы ему откровенные смотрины устраивать, словно рысака водить перед публикой. Как-никак, а дворянин!»

Была еще одна закавыка, кою надлежало преодолеть добрейшей Аглае Ивановне в обустройстве будущего своего племянника. Закавыкой этой являлась невеста Ивана, а именно Лиза, о коей упоминал Безбородко в беседе с графом Драчевским. Еще отцы Ивана и Лизы, дружившие меж собой в годы юности и служившие в одном полку, договорились, что ежели останутся они живы и у них родятся дети, то непременно надобно их поженить. И ведь надо было случиться такой удаче, что у Безбородко родился мальчик, а у друга его, прапорщика Мякишкина, — девочка. С тех пор и повелось, что Ивану и Лизе непременно надлежит исполнить волю отцов.

Отец Лизы, отставной прапорщик Мякишкин, был еще жив, об обещании, данном другу, помнил, да и Иван, как оказалось, чрезвычайно интересовался Лизою, писал ей стихи и порой вздыхал, глядя на девушку. Нынешняя интрига Аглаи Ивановны заключалась в том, чтобы экспромтом ввести племянника в генеральский дом, в коем проживала ныне богатая невеста, показать его, дать заметить Земляникиной, а уж потом, исподволь, подвести Ивана к мысли о счастье взять за женою миллион. Уж коли заинтересуется племянник миллионом, то и про Лизу забудет, тем более что обещание, данное прапорщику отцом Ивана, можно счесть недействительным, потому как сам обещавший давно усоп.

Так, неторопливо катясь на извозчике к дому генерала, размышляла тетушка. Был у нее в этом «предприятии» и свой тайный интерес. Аглая Ивановна, родившаяся и выросшая в Москве и лишь после замужества перебравшаяся в Санкт-Петербург, скучала по родной стороне. Проживая в столице на крохотную пенсию от мужа, она не могла, да и не пыталась уехать отсюда. Теперь же случай, подвернувшийся в виде купчихи Земляникиной, имевшей, по словам Гаврилова, роскошное имение в Подмосковье, мог поспособствовать тетушкиному отъезду.

«Не бросит же Ванюша родную тетку, положившую столько сил на его счастье, — думалось добрейшей Аглае Ивановне. — Ведь не на глазах же молодых я буду, а в имении. А оным и присмотр с моей стороны будет. И так всем станет удобно и хорошо».

Возок подкатил к большому доходному дому, стоявшему прямо на шумной Сенной площади, и остановился у парадного подъезда. Аглая Ивановна неторопливо вышла, поддерживая многочисленные юбки, дабы не макнуть их в снеговую кашу, зимою окружавшую площадь, где всегда толпилась торговая и иная публика, подала извозчику, как наперед было оговорено, гривенник и, качая головой, прошла в парадное.

«В Москве-то кончилось бы четырьмя копейками», — вздохнула тетушка.

Аглая Ивановна отдала старенькому камердинеру генерала облезлую шубу и прошла в гостиную, где ей навстречу уже шла Софья, единственная дочь Гаврилова.

— Здравствуйте, добрейшая Аглая Ивановна! — воскликнула она, подходя и усаживая гостью на несколько потертый, но вполне добротный диван. — Папенька сейчас выйдут.

Тотчас же за этими словами в гостиную вошел старенький генерал. Генерал Гаврилов, участник нескольких крупных сражений, был удостоен чести получения награды от самого государя императора. Кроме того, из казны было ему выделено приличное содержание, а также, в виде подарка за особые заслуги, вручена небольшая деревенька в пятьсот душ крепостных, после реформы выкупленная казною обратно. Так что генерал, почивавший ныне на заслуженных лаврах, являлся еще и весьма состоятельным господином. Он не тратил деньги, а жил с дочерью, которую решительно любил больше жизни, на одну пенсию, хватавшую небольшому семейству на все их скромные радости.

Генерал подслеповато улыбнулся, щурясь на тетушку Безбородко, подошел, шаркая старческими ногами, и неожиданно весьма галантно и даже с некоторым жеманством поцеловал Аглае Ивановне руку.

— Ой, ваше превосходительство! — взволновалась та. — Экий вы, право слово, шалун.

Старички помнили привычки галантного века, пришедшегося на их юные годы, а потому старательно берегли сии воспоминания, всячески ухаживая друг за дружкою.

Усевшись подле гостьи, генерал предложил ей чаю. Сонечка с решительным видом пресекла желание престарелого отца поухаживать за Аглаей Ивановной и сама отправилась распорядиться насчет угощения.

Проводив любимую дочь долгим взглядом, Гаврилов сказал:

— Вот оно, мое счастье, мое последнее в жизни утешение.

Софья была настоящею дочерью боевого генерала. Стройная, хотя и несколько склонная к полноте, что только придавало очарования ее фигуре, с острым взглядом черных, словно уголья, глаз, видевших и подмечавших все до последней детали, Софья несколько походила на белку щечками и черными бровями вразлет. Движения ее казались резки и порывисты, в чем сказывался юный возраст, однако решительности ей было не занимать, а доброе чуткое сердце и природный ум всегда привлекали многочисленных поклонников.

Давешний камердинер, бывший в свое время денщиком генерала Гаврилова, а ныне обладателем шикарнейших бакенбардов, торжественно, впрочем, как и все, что он делал, внес в гостиную и водрузил в самый центр стола огромный клокочущий самовар. Горничная, шедшая за камердинером, расставила вокруг него угощения.

— Прошу покорно побаловаться чайком, — подмигивая, пригласил генерал Аглаю Ивановну.

Внезапно двери в гостиную распахнулись, и в комнату вошла Софья в сопровождении еще одной гостьи. Этой гостьей, как сразу же догадалась тетушка Ивана, была вдовая купчиха Земляникина. Догадка ее полностью подтвердилась, когда Сонечка громко представила:

— Дорогая Аглая Ивановна, прошу любить и жаловать, старинная приятельница нашей семьи Аделаида Павловна Земляникина.

Впечатление, произведенное выходом миллионерши, было значительным. Гордая осанка, надменный и в то же самое время тревожный взгляд указывали на привычку к управлению большим хозяйством. Но главное — огромный бюст, краса и гордость купчихи, шедший впереди Земляникиной и возвещавший о ее скором прибытии. Была Аделаида Павловна крепка телом и выглядела весьма аппетитно. Несколько грубоватые черты лица ее производили вначале нехорошее впечатление, однако оно быстро проходило, лишь только купчиха начинала говорить. Голос у Земляникиной был низкий и удивительно приятный. Опять же душевность, вызываемая в каждом, привлекала к купчихе.

Аделаида Павловна поклонилась тетушке Безбородко и чинно уселась за круглый стол. Некоторое время все молчали. Наконец старичок генерал, не выдержав, воскликнул, обращаясь к Аглае Ивановне:

— А что же вы, голубушка, племянника-то своего не привели?

Тетушка не успела и ответить, как генерал обратился к оцепеневшей Земляникиной:

— Вот, драгоценнейшая Аделаида Павловна, настоятельно рекомендую вам племянника Аглаи Ивановны. Золото, а не молодой человек. К тому же не женат, — с лукавою улыбкой добавил Гаврилов.

— Молодой человек? Не женат? — с явным беспокойством переспросила Земляникина, отчего объемная грудь ее трепетно заколыхалась.

— Да-да, голубушка, — закивал головой Гаврилов, принимая от Софьи чашку с чаем. — Иван Иванович удивительный молодой человек. Он, право, не из тех нигилистов, что теперь так расплодились. И в церковь каждое воскресенье ходит на утреннюю службу, и непьющий. Я его к себе письмоводителем брал, так он мне всю документацию в порядок привел. Вот каков человек Иван Иванович Безбородко, — с гордостью заключил генерал.

Аделаида Павловна сильнейшим образом забеспокоилась и даже забыла на время о варенье, которое уж собиралась накладывать себе в розетку.

— Иван Иванович и стихи пишет, и речь держать может, — подхватила Софья, которая скоро догадалась, с какой целью ее батюшка принялся нахваливать купчихе Ивана, и решила немного пошалить сообразно своему возрасту. — Да и мыслит очень прогрессивно.

— Ну уж и прогрессивно? — взволновалась Аглая Ивановна, до этого времени внимательно слушавшая да молчавшая, радуясь про себя столь скорому продвижению своего «предприятия». — Просто модные идеи пересказывает, и ничего более, — объявила она, обращаясь лично к Земляникиной.

Но Аделаида Павловна пропустила все эти замечания мимо ушей, внимая лишь одному генералу.

— А скажите, ваше превосходительство, службу ли ныне этот прекрасный молодой человек служит или по торговой части? — спросила она.

— Да он у меня отпросился, а я и отпустил, — развел руками Гаврилов. — О чем весьма сожалею.

В разговор вновь вмешалась тетушка:

— Ныне Иван Иванович нигде не служит и не работает, так как только что воротился в Петербург с Полтавщины. Там у него тетка, сестра его матери, умерла и оставила ему наследство. Так Ванюша мой за этим самым наследством-то и мотался. Да и там сколько времени жил, покуда в права вступал да именьице продавал. Что ж, за это время деньги от их превосходительства получать, что ли? Нет, мой Ванюша не таков. Он привык деньги получать честным способом! — сказала Аглая Ивановна и тут же спохватилась, потому как купеческую породу знала хорошо и вспомнила, что честность у торговых людей не в чести. — А все из-за того, что Иван Иванович из благородных будет. Из Безбородко!

За столом вновь воцарилось молчание. Каждый занимался своим делом, раздумывая над собственными чаяниями. Аглая Ивановна думала о том, хорошо ли она представила вдовой купчихе племянника. Земляникина же, само собою, воображала этого самого племянника — молодого человека, коего ей так отрекомендовали. Мысли Сонечки также летали вокруг Ивана, однако совершенно по-другому, нежели у миллионерши. Старичок генерал подумывал о том, что зря он отпустил от себя такого замечательного письмоводителя, с которым у него не было бы напасти, коя стряслась с Гавриловым буквально вчера.

Тишину нарушил камердинер. Шумно ступая сапогами по полу, будто бы еще не забыв свои марши по плацу, он вошел в гостиную и громогласно объявил:

— Иван Иванович Безбородко. С ним господин Ломакин. Прибыли-с. Прикажете просить?

— Проси, голубчик, скорее проси! — чрезвычайно обрадовался генерал.

В гостиную вошел Иван, а следом за ним некий молодой человек в чрезвычайно странной куртке, которую носят обыкновенно художники и вообще люди искусства. Широкий платок с какими-то невиданными цветами внабивку был небрежно повязан на его шее. Сапоги без калош покрывали пол грязными разводами растоптанного снега. Внешность же молодого человека, одетого столь странным образом, была еще более удивительной. Взлохмаченные и давно не стриженные волосы длинными завитушками спадали на плечи, а острая борода и аккуратные усики делали его облик похожим на Христа. Сходство сие придавали также впалые щеки с нездоровым румянцем и глаза, горевшие внутренним светом, словно свечи в церкви. Это был не кто иной, как Ванюшин товарищ, художник Родион Ломакин.

Увидев Ломакина, Софья вдруг вспыхнула и густо покраснела, что, впрочем, ей чрезвычайно шло.

— Здравствуйте, господа, — поспешно поклонился Иван присутствующим и кинулся к Аглае Ивановне. — Тетушка! Ну что же вы со мною делаете, а? Ведь без ножа режете, право слово! — в сердцах вскричал он.

— А что случилось, друг мой? — сделав удивленное лицо, спросила Аглая Ивановна.

— Так ведь мы же с вами договаривались, тетушка, — крайне волнуясь, тихо сказал Иван. — Я нынче иду на бал к графу Драчевскому, — несколько громче, чем до того, объявил он, мельком оглядывая присутствующих за столом с гордым видом, — а потому мне надобен тот фрак, что остался от вашего мужа.

— Да не волнуйся ты так, Ванечка, — заулыбалась Аглая Ивановна, прекрасно помнившая, что племянник пойдет на бал, и заранее наказавшая прислуге не давать ему фрака. — Я приказала Дуне его почистить и обновить.

— Но Дуня мне фрак не дает! — воскликнул Иван.

— Так ты скажи, что я разрешаю, — спокойно заявила Аглая Ивановна. — А теперь присядь и посиди с нами. А, вот и Родечка с тобою пожаловал. Тоже небось хочет чайку попить, — обратилась тетушка к стоявшему поодаль художнику.

— Благодарю покорно, — несколько смущенно ответил тот.

Тетушка хоть и была с золотым сердцем, однако, как и все мы, когда дело касается наших интересов, несколько переступала через приличия. Вот и сейчас она вознамерилась показать миллионерше, жадно смотревшей на Ивана, нарочно посаженного прямо напротив нее, насколько в хорошую сторону отличается ее примерный племянник от других молодых людей, хотя бы от художника.

— Что, Родечка, дела твои с рисованием не шибко хорошо идут? — несколько высокомерно спросила Аглая Ивановна Ломакина.

Тот лишь хмыкнул куда-то в шейный платок.

— Невозможно же враз стать знаменитым! — неожиданно вступилась за художника Софья. — Даже будучи чрезвычайно талантливым.

— Благодарю вас, Софья Семеновна, но я и сам могу себя защитить, — сказал Ломакин. — К сожалению, до настоящего таланта мне далеко, вот и приходится жить впроголодь и ютиться на чердаке.

Сказал он это совершенно будничным тоном, нисколько не жалуясь и не гордясь своею нищетой, как это делают иные начинающие художники и вообще люди творческих профессий.

— Очень хорошо, Иван Иваныч, что вы пришли, — обратился генерал к своему бывшему секретарю. — Мне надобно посоветоваться с вами по одному чрезвычайному делу. Кстати, прошу любить и жаловать, Аделаида Павловна Земляникина.

Иван посмотрел на купчиху своими голубыми, широко раскрытыми глазами, подошел и поцеловал протянутую руку.

— Иван Иванович Безбородко.

— Ну пойдемте, друг мой, пойдемте в мой кабинет, — заторопился старичок.

Он подхватил Ивана за локоть и спешно увел из гостиной. Софья также увела Ломакина в дальний угол комнаты показывать свои этюды, писанные ею красками на природе.

Оставшись один на один с тетушкой, Земляникина тотчас придвинулась к Аглае Ивановне и тихо заговорила:

— Каков ваш племянник, однако! И на балы бегает, и ручки дамам целует. А темперамент-то, темперамент! Давеча, как он вбежал, я так и обмерла. Точно шиллеровский разбойник. Я недавно в театре пьесу смотрела, мне очень понравилось.

В то время как миллионерша интересовалась Иваном, Софью до чрезвычайности волновало мнение Ломакина насчет ее этюдов. Художник долго и придирчиво разглядывал рисунки, то отходя, то подходя совсем близко и совершенно при этом не обращая внимания на Сонечку. Та же, напротив, испуганно глядела на Ломакина блестящими от волнения и любви глазами.

— Ну что вы скажете о моих набросках? — не выдержав длительного молчания, спросила Софья.

— Скажу, что они пусты, — безапелляционно объявил Ломакин.

Девушка вспыхнула и с вызовом посмотрела на художника:

— Что вы имеете в виду?

— То, что в сих этюдах нет мысли. Простите, Софья Семеновна, за сравнение, но можно научить рисовать и мартышку. Только в ее рисунках не будет мысли. Я сейчас как раз над этим же бьюсь. Чтоб в картине была ясная и четкая мысль, была идея. Нет идеи — нет художника, а есть простой бумагомаратель, — горестно заключил Ломакин.

Софья, потупив голову, сказала:

— Так, значит, я — бумагомаратель.

— Вовсе нет, Софья Семеновна, голубушка! — испуганно вскричал художник, оборачиваясь к генеральской дочке и порывисто хватая ее за руку. — Как вы могли так подумать? Вы меня не так поняли. У вас прекрасная техника, вот только мысли пока что нет. А посмотрите, как вам удались вот эти тени у березы.

И художник, почти вплотную приблизив этюд, принялся разбирать его, поминутно нахваливая стоявшую подле и заливавшуюся краскою от удовольствия Сонечку.

В этот момент из кабинета вышел Иван в сопровождении Гаврилова. Выражение лица старичка, глядевшего на Безбородко, было выжидательным. Иван же сильно помрачнел и даже несколько переменился в лице.

— Похоже, что суда вам, ваше превосходительство, не избежать. В любом случае на полюбовную сделку, как того предлагает в письме нотариус Коперник, не соглашайтесь и стойте на своем. Вот вам мой совет.

— А как мое дело вообще обстоит? — заволновался генерал.

Иван поглядел на Гаврилова и честно признался:

— Плохо. Очень плохо. Если, как о том пишет этот самый Коперник, у его клиента имеется право на владение вашим имением, то вы обязаны будете вернуть ему все деньги, полученные за него из казны, а также выплатить проценты за пользование.

— Большие проценты?

— Немалые.

Генерал, понурив голову, уселся за стол. Если бы его дочь не была столь увлечена объяснениями художника, то она бы непременно заметила поразительную перемену, происшедшую с отцом после обстоятельного разговора с бывшим своим секретарем. Однако Сонюшка ничего это не увидала и оставалась в полнейшем неведении относительно семейных дел.

Иван же, вернувшись в гостиную, тотчас откланялся и, позвав Ломакина, поспешил удалиться, дабы побыстрее приготовить себя к предстоящему балу. Генерал же, проводив его, впал в сильное волнение и поспешил обратно к себе в кабинет.

Земляникина, поглядев молодому человеку вслед, с откровенностью необыкновенной обратилась к Аглае Ивановне:

— Я к вам обязательно в гости заходить буду. Мне ваш племянник в душу запал.

Аглая Ивановна перекрестилась про себя и возблагодарила Господа за столь быстрое продвижение «предприятия».