Бесспорно, первыми «качальщиками» были М. С. Горбачев и его команда. Чтобы не только практически начать перестройку, но даже всерьез говорить о ней, необходимо было расшевелить, раскачать аппаратные структуры страны, и в первую очередь — 19-миллионной компартии. Надо было сменить часть кадров, либо скомпрометировавших себя, либо просто не способных к малейшему самостоятельному шагу — таких было немало. Была и еще одна часть партработников, которые настолько комфортно чувствовали себя на своих постах, что не допускали мысли о каких-либо переменах. Так или иначе, но к 1988 году Горбачев сумел без шума и скандалов заменить около 60 процентов первых секретарей в республиках, крайкомах и обкомах. Впрочем, тогда шуметь и скандалить с ЦК КПСС пытался всего лишь один человек по фамилии Ельцин.

Эти кадровые перемены адресовались и на другие этажи партии — в горкомы, райкомы, окружкомы, в систему профсоюзов, советов, исполнительной власти. Своеобразная революция в недрах чиновничьего аппарата покатилась по стране, вызывая естественное беспокойство у сторонников провозглашенной в свое время Л. И. Брежневым кадровой стабильности. Считаю, что громкие упреки Б. Н. Ельцину за тотальную смену секретарей московских райкомов были на самом деле завуалированными претензиями к кадровой политике Горбачева.

Партия не на словах, а на деле свято блюла сталинский завет: кадры решают все! Быстрое и развернутое перемещение или замена людей в аппарате КПСС никогда не приветствовались ни на уровне ЦК, ни на уровне Политбюро. Досиживающие там до естественной кончины соратники не только Брежнева, Хрущева, но даже еще и Сталина (Суслов, Устинов, Громыко), понимали, что их тоже могут заменить. Эта психология должностного самосохранения была тяжелейшей проблемой перестройки, потому что преодолевать ее должны были люди с такой же психологией. Не всем из них удалось с собой справиться.

Конечно, все маскировалось привычными рассуждениями о высокой ответственности, о преемственности поколений, о бережном отношении к людям и тому подобное. Но времени на такие рассуждения уже не оставалось. И Горбачеву пришлось, с одной стороны, призывать всех «не раскачивать лодку», а с другой — все увеличивать амплитуду ее крена. Многие понимали, а уж руководство партии-то тем более, что недалек тот момент, когда либо лодка опрокинется, либо кто-то из нее вылетит. А когда было принято решение (июнь 1987 года) провести XIX партконференцию, о которой рассказано в главе «Даешь демократию!», стало ясно, что это и есть тот опасный девятый вал.

Во время подготовки конференции Горбачев встречался с нами несколько раз, подробно рассказывал об основных ее задачах, иногда такие встречи длились 5–6 часов, откровенность была почти полная. Молча сидели и слушали дискуссию другие члены Политбюро, редко бросая какую-нибудь реплику или дополнительный вопрос. То есть никакой скрытности в подготовке конференции не было, и высшие руководители партии, безусловно, представляли, чем она должна стать для судеб страны, хотя конкретно ее идеи прорабатывались в другом месте — на спецдаче в Волынском–2, бригадой под руководством А. Н. Яковлева.

Уверен, что именно подготовка конференции, а не «разнузданность» печати или «отступление от социалистического реализма» некоторых писателей вызвали к жизни попытку контратаки на идеологию и практику перестройки, причем разворачивалась контратака, как это было принято, под флагом защиты перестройки и социализма. 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия» появилась громадная статья безвестной дотоле преподавательницы химии в одном из ленинградских вузов Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами».

Заботясь о воспитании молодежи, с которой она, дескать, гуляет по парку Петергофа, как Платон с учениками своей академии, автор повела речь о вещах совсем нешуточных. Репрессии, сталинское время, по ее мнению, представляются общественному вниманию неправильно, как эпоха «всеобщего страха», «духовного рабства» и тому подобное, что порождает у студентов идейную путаницу, смещение политических ориентиров и даже идеологическую всеядность. Хуже того, уже и об ответственности коммунистов заговорили!

Один из виновников тут — драматург Михаил Шатров со своими пьесами, который отходит от принципов соцреализма, абсолютизирует субъективный фактор общественного развития, искажает историю социализма в СССР и еще обвиняет Сталина в убийствах Троцкого и Кирова, в изоляции больного Ленина, смыкаясь в своей логике и оценках с Б. Сувариным. Хорош и автор «Детей Арбата» А. Рыбаков, который сам признается, что взял отдельные сюжеты из эмигрантских публикаций.

Нам же надо оценивать историческую роль Сталина с партийно-классовых позиций. Вон даже Черчилль и де Голль как хорошо о нем сказали! Да и приказы, доклады его нелишне посмотреть, переписку, воспоминания маршалов. Тогда наша молодежь и возгордится за нашу державу, за ее роль в бурном, изменяющемся мире. И вообще все эти атаки на государство диктатуры пролетариата и тогдашних лидеров нашей страны (напомню читателям, что ко времени публикации письма Н. Андреевой мы жили уже в «общенародном государстве") организуются не только из-за границы, в них участвуют и потомки свергнутых Октябрем классов, а также духовные наследники меньшевиков Дана и Мартова, других по ведомству российского социал-демократизма, обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков.

А еще Н. Андрееву недавно озадачила одна студентка, которая подумала, что классовая борьба — устаревшее понятие, как и руководящая роль пролетариата. Да и какой-то академик мутит воду, рассуждая, что нынешние отношения государств, принадлежащих к двум различным социально-экономическим системам, лишены классового содержания. Ну это уж полное избиение социалистических ценностей! Тут-то и сходятся два зловещих течения — некий леволиберальный интеллигентский социализм, который противопоставляет пролетарскому коллективизму самоценность личности, и «крестьянский социализм», который хочет возвратиться к общественным формам досоциалистической России. Эти вообще не понимают значение Октября для судеб Отчизны да еще оценивают коллективизацию как страшный произвол по отношению к крестьянству.

Не обошла автор и практику «отказничества» от социализма, когда некоторые граждане-космополиты хотят сменить место жительства, а нас никто не учит видеть в этом классовую и национальную измену, а не права человека. Скорей всего, это представители «контрреволюционных» наций.

Совсем плохо для молодежи, что в русле этих двух упомянутых течений создаются неформальные организации, которые еще и политизируются, начинают говорить о «разделении власти» на основе «парламентского режима», «свободных профсоюзов», «автономных издательств» и т. д. (напомню, что все эти вопросы и были вынесены на XIX партконференцию). За этим скрывается вопрос — признавать или не признавать руководящую роль партии, рабочего класса в социалистическом строительстве, в перестройке. А из этого, в свою очередь, вытекает другой важный вопрос — о роли социалистической идеологии. Тут нам надо действовать по-ленински. Когда Ленин столкнулся с манипуляциями, например, Питирима Сорокина, он не только упрекнул тогдашних работников средств массовой информации в неопытности, не только сравнил пригодность «этих профессоров и писателей» в деле воспитания масс с пригодностью растлителей для воспитания малолетних, но и сообщил, что, понимай это революционный пролетариат, он бы «вежливо выпроводил» их из страны. Так бы, дескать, поступить и с авторами разных поделок, которые под предлогом нравственного и духовного «очищения» размывают грани и критерии научной идеологии, манипулируя гласностью, насаждают внесоциалистический плюрализм, что тормозит перестройку в общественном сознании…

Такие вот у нас были преподаватели химии, изучавшие и книги Б. Суварина, выпуска 1935 года, и мемуары генерала де Голля, и религиозно-мистическую русскую философию и даже работы Л. Троцкого, в 1988 году еще малодоступного, и очень многое другое, что содержалось либо в записках, подготовленных в отделах ЦК КПСС, либо в книжках, рассылаемых по специальному списку под грифом «Сов. секретно».

Конечно, от Нины Андреевой в этой статье была только подпись, хотя последующие действия автора показали, что она полностью разделяет идеи, под которыми поставила свой автограф. Статья готовилась в аппарате ЦК КПСС, дорабатывалась в редакции, «помогали» автору весьма квалифицированные гости, выезжавшие в Ленинград. Но дело не в этом.

В день выхода письма-статьи нас, редакторов центральных газет, руководителей телевидения и радио собрал в своем кабинете Е. К. Лигачев. Примерно полчаса разговор шел о работе прессы, о проблемах перестройки. Потом Лигачев не выдержал:

— Я вот сегодня в «Советской России» статью прочитал — письмо Нины Андреевой. Замечательное, скажу вам, выступление! Читали?

Все молчали. Молчал и я, хотя статью прочитал и уже утром в 10 часов на ежедневном заседании редколлегии сказал, что, видимо, началась открытая схватка и каждый из нас должен самостоятельно сделать свой выбор. Кузьмич между тем продолжал:

— Прошу вас всех руководствоваться положениями этой статьи. И это не только моя позиция!

Разъезжались мы по редакциям озадаченные. Горбачева в это время в Москве не было, он как раз 13-го улетел в Югославию. Яковлев находился с визитом, по-моему, в Монголии. Может быть, статья была с ними заранее согласована? Среди интеллигенции началась паника, значение статьи, опубликованной в органе ЦК КПСС, а тогда «Советская Россия» была в таком статусе, все понимали хорошо. В периферийные газеты через ТАСС ушло указание перепечатать статью. Партийные комитеты начали обсуждать ее на собраниях и семинарах. Позже оказалось, что некоторые первые секретари самостоятельно распорядились перепечатывать статью во всей прессе, вплоть до «районок» и провести обсуждение обязательно и повсеместно. По стране подуло очень холодным ветром.

Примерно через неделю Горбачев и Яковлев вернулись, но никакой реакции от них не последовало. Я позвонил Яковлеву, осторожно спросил, что происходит. «Перетягиваем канат», — коротко ответил он. Стало ясно, что ситуация суровая.

К этому времени мы уже знали — журналисты всегда первыми успевают на запах жареного, — что некоторые члены Политбюро, другие партийные бонзы звонили Нине Андреевой, поздравляли и благодарили ее за статью. Кое-кто из них, например В. И. Воротников, прямо сказал Горбачеву, что статья может служить «эталоном». Как коротко отмечает бывший генсек в своих мемуарах «Жизнь и реформы», другие дружно поддержали его. Лодка уже почти черпала бортом воду.

Два дня, 24 и 25 марта, Политбюро обсуждало эту статью, такое она имела значение для тех дней. Под давлением Горбачева, поддержанного Рыжковым, Шеварднадзе и Яковлевым, «читатели и почитатели» статьи стали «отрабатывать назад». В. И. Воротников сказал, что ему «так показалось», Л. Н. Зайков заявил, что вовсе не давал указаний обсуждать ее в московских парторганизациях, А. А. Громыко и В. М. Чебриков перевели разговор на проблемы единства партии, их поддержал Е. К. Лигачев, выступив за сохранение единства в Политбюро. М. С. Соломенцев сообщил, что «еще раз внимательно прочитал» и понял, что статья односторонняя. В. В. Щербицкий зацепился за термин «контрреволюционная нация» и сказал то, о чем все старательно умалчивали, а именно, что за публикацией стоит не только Андреева, а определенная группа, излагающая «явно не наши позиции». Д. Т. Язов доложил о единстве Вооруженных Сил, но закончил тем, что печатью надо руководить. И так далее — выступили практически все члены Политбюро и кандидаты в члены. Статья была признана ошибочной, газета «Правда» получила поручение дать на нее серьезный и принципиальный ответ.

Но, как обычно, общественность об этом не знала. Статья для «Правды» готовилась долго и была опубликована только 5 апреля. Отбой обсуждениям давать не торопились, и кое-где они все еще шли, выявляя тот факт, что сторонников постоять за товарища Сталина и за научную идеологию у нас в стране большинство.

Я тоже не знал ни об обсуждении на Политбюро, ни о поручении «Правде», хватало своей газеты. За 3–4 дня перед публикацией, помню, это была суббота, что для редакторов «Правды» и «Известий» не имело значения — газеты выходили в свет все 7 дней недели, позвонил Яковлев и попросил заехать. Я помчался на Старую площадь. АЭН, как мы его между собой называли, показал мне набор статьи «Принципы перестройки: революционность мышления и действий».

— Вот тебе один оттиск, — сказал он. — О конфиденциальности не говорю, сам все понимаешь. Можешь пройти весь текст, как считаешь нужным, — что-то снять, а лучше добавить и уточнить. Завтра в это же время жду тебя.

В редакции я, прежде всего, разыскал Н. Д. Боднарука, о котором уже упоминал. Закрылись в кабинете, сели читать. Статья нуждалась в довольно серьезной правке, многие позиции требовали большей определенности. Взялись за работу, осложняемую тем, что и привлечь к ней никого не могли, и без машинистки обойтись было невозможно. Взяли машинку у помощников, печатали сами, благо для обоих это было когда-то обычным занятием. Чуть ли не к утру закончили. Прочли еще раз — можно отдавать Яковлеву.

5 апреля вся читающая страна ознакомилась с ответом на выступление Нины Андреевой. Все основные идеи и задачи перестройки были подтверждены со всей определенностью. Гласность вновь получила недвусмысленную поддержку. Те, кто умел анализировать эзопов язык политических текстов, поняли, чья взяла. Интеллигенция, прочитав, что мы «твердо и неуклонно будем следовать революционным принципам перестройки: больше гласности, больше демократии, больше социализма», вздохнула с облегчением. Хотя тут же принялась шуметь о том, какой вред нанесла публикация «Не могу поступаться принципами» делу обновления страны и почему Политбюро так долго молчало — с 13 марта по 5 апреля!

Боюсь, что все мы недооценили тогда выступление Нины Андреевой. Консервативная часть КПСС обнаружила, что там, в верхах-то, у нее есть единомышленники и вожди, что Горбачев не так уж и владеет ситуацией. Статья стала идейной платформой консолидации этих сил, первые секретари ряда обкомов начали создавать некие идеологические анклавы антиперестроечного, а затем антигорбачевского направления. Глубочайшая трещина прошла через все политические установки Центра, вдруг раздвоившегося в восприятии советской общественности. Непререкаемый тогда авторитет печатного слова, усиленный желанием широких слоев населения, особенно старших поколений, именно такое слово прочитать или услышать, так тряхнул всю систему еще только формирующихся установок на перестройку, что многие, очень многие люди с этими установками расстались. Консервативная же часть номенклатуры получила инструкцию сопротивления перестройке, которое теперь можно было организовывать во имя руководящей роли пролетариата, защиты нашей великой истории и ведущего положения партии, следовательно, и самой номенклатуры.

Другими словами, это было открытие «второго антигорбачевского фронта». Второго, потому что первый был открыт в октябре 1987 года Б. Н. Ельциным. Но этот первый фронт еще мало кто принимал всерьез, страна пока не разлюбила Горбачева, его рейтинг, по данным ВЦИОМ, распространявшего анкету «Человек года», составлял в 1988 году 55 процентов против 4 у Ельцина. Здесь все было еще впереди, и только так трудно готовившиеся XIX конференция, выборы народных депутатов, а особенно 1-й Съезд народных депутатов СССР дадут Ельцину равные с Горбачевым возможности доводить до народа претензии и критику политического соперника. Именно с 1-го съезда, можно твердо сказать, в нашей лодке по бортам стали два любителя качелей, которые настолько были увлечены желанием «перевесить», что и думать забыли о способности лодок переворачиваться.

Впрочем, XIX партконференция уже близко. Она открылась, повторюсь, 28 июня 1988 года, и, на мой взгляд, с этого дня начался странный, порой очный, чаще заочный диалог-поединок между двумя руководителями, роль которых в истории СССР и России пока все еще никто не может оценить адекватно и справедливо. В нашем Отечестве, видно, так уж повелось: судим-рядим через века. Да и то к каждой исторической личности определяем отношение по принципу «нравится — не нравится». Иван Грозный, Петр Первый, Иосиф Сталин — это да, это мы понимаем. А Алексей Михайлович «Тишайший», Александр Второй, Николай Второй — это как-то с трудом. Даже Екатерина Великая интересна для нас больше своими любовными увлечениями, чем колоссальными созидательными успехами в строительстве России. Что уж говорить о современниках, добро бы лет через двести новый Соловьев или Ключевский нарисовали объективные портреты людей, угробивших СССР, а возможно и Россию.

Но вернемся к диалогу Горбачева и Ельцина, точнее, к характерной его особенности. На конференции это впервые проявилось с полной определенностью и больше уже не исчезало, пока не исчезла сама нужда в этом диалоге.

Как помнит читатель, на XIX конференции КПСС Горбачев поставил ряд вопросов, важных настолько, что консервативная часть партии и общества даже решилась предпринять упреждающие меры в виде выступления Нины Андреевой. Это — и о возвращении Советам их конституционной роли, о демократизации, об альтернативных выборах. Это — и об изменении стиля работы ЦК КПСС, о том, чтобы сделать ее, работу, «полнокровной и демократичной». Это — и о совмещении постов руководителей советских и партийных органов, о реорганизации аппарата, об отчетности Политбюро. Аккуратно, осторожно, но была четко поставлена и проблема так называемых привилегий и льгот, считаю, что «в лобовую» ее генсек поставить не мог — номенклатура на конференции преобладала и просто завалила бы голосование резолюций.

Интересно использовал все эти вопросы Б. Н. Ельцин. Перестройку, сказал он, надо было начинать именно с партии. (Считаю, что это было бы колоссальной ошибкой: уяснив, куда дует ветер, КПСС вообще не допустила бы перестройку до общества.) Потребовал отчетов Политбюро и Секретариата, уточнив: кроме вопросов, содержащих государственную тайну, и тем самым перечеркнув и предложение Горбачева, и свое требование. (Закона о государственной тайне не было, каких-либо правовых критериев засекречивания — тоже. Любой вопрос можно было объявить государственной тайной даже на уровне министра). Упрекнул, что за три года перестройки не добились революционных преобразований, статью Нины Андреевой он явно не читал, там как раз упрекали «перестройщиков» в революции. Потребовал резко сократить аппарат — Горбачев, понимая силу бюрократии, сказал о реорганизации. (За время президентства Ельцина ряды бюрократии только в одной России превысили численность общесоюзного чиновничества чуть ли не в 2 раза — такое сокращение!) Сделал особый упор на привилегиях номенклатуры, призвал исключить элитарность в обществе, создавая себе образ главного борца с льготами, хотя реальную борьбу вел как раз Горбачев, что и покажет новейшая российская история, когда теперь уже ельцинская номенклатура получит небывалые льготы и получит их… в собственность!

Так это и пойдет. Оба будут применять прием: ты сказал, я твои же слова возвращаю тебе с прибавкой. Сегодня это выглядит просто комично, если забыть о результатах их полемики. Из выступления в выступление Ельцин говорит, что за 2–3 года можно «существенно повысить жизненный уровень советских людей», с этим он выходит на выборы в народные депутаты СССР, призывая бороться за революционные перемены «по-революционному». Горбачев отвечает ему на 1-м Съезде народных депутатов, сообщая конкретные цифры ассигнований, переадресованных в социальную сферу, обнародует, по сути дела, новую социальную политику, усиливает свою позицию по вопросам льгот и привилегий, говорит о необходимости радикального обновления отношений социалистической собственности — центральной проблеме любого общественного строя. Он впервые провозглашает лозунг «Власть Советам!», подробно раскрывает, что и как для этого надо сделать. Главное, что нет законов, всю правовую базу обновляемой политической системы надо еще формировать.

Ельцин немедленно сообщает съезду, что накануне пленум ЦК КПСС не принял его предложение о передаче именно на этом съезде власти от партии Советам. Это встречает широкую поддержку. Только позже мы поймем всю сложность перехода реальной власти, осознаем, что любая власть — хоть партийная, хоть советская, хоть президентская — без надежной правовой базы превращается в безудержный произвол. Ельцин продолжает отвечать на доклад Горбачева практически по всем позициям по одной и той же методологии: Горбачев сказал, что «это» надо делать, Ельцин критикует его за то, что «это» еще не сделано. С точки зрения любого оппозиционера, подход просто гениальный. Ни Горбачев, ни его команда не могут найти противодействия. В любой словесной схватке Ельцин в глазах общественного мнения выходит победителем. Но все-таки это еще неравная борьба, и на горбачевском «борту лодки» все спокойно. Анкета «Человек года» дает в 1989 году Михаилу Сергеевичу 46 процентов, Борису Николаевичу — 6.

Решающий перелом наступает в 1990 году. В марте 3-й Съезд народных депутатов СССР избирает Горбачева президентом страны. Два месяца спустя, 1-й Съезд народных депутатов РСФСР избирает Ельцина Председателем Верховного Совета России. Летом этого же года на XXVIII Съезде КПСС Ельцин объявляет о своем выходе из партии. Но еще до этого российские депутаты принимают Декларацию о суверенитете РСФСР. «Первый фронт» борьбы с Горбачевым переходит в наступление.

Генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР оказывается почти в безвыходном положении. Консервативные силы в партии также резко активизируются. Возникает Российская коммунистическая партия во главе с И. К. Полозковым. «Лодка» безостановочно валится с борта на борт. В стране формируется легальная и организованная оппозиция, интеллигенция, особенно молодая, устремляется в ее ряды. Оппозиция принимает сторону Ельцина хотя бы уже потому, что Горбачев все еще остается генсеком ЦК КПСС. Его постоянные напоминания о том, что это партия начала перестройку, что она взяла на себя ответственность за результаты, только раздражают, воспринимаются как попытки сохранения прежнего положения КПСС. Его опасной работы по ослаблению и разрушению партии оппозиция не видит. Зато ее хорошо чувствует номенклатура. Надеясь на свое вечное умение лавировать, чиновничество начинает исподволь помогать Ельцину.

Положение усугубляется применением новых, совершенно непривычных советскому человеку форм политической борьбы. Гласность и демократизация открыли равные возможности перед всеми, но не все сумели ими воспользоваться. Одними из первых тут оказались Т. Х. Гдлян и Н. В. Иванов. В частности, вот как они действовали:

ОБРАЩЕНИЕ

Соотечественники, страна в опасности!

Глубокая озабоченность катастрофическим положением дел в обществе обязывает нас — двух народных депутатов СССР из числа открытых политических противников ныне существующего режима власти партократии, обратиться ко всему многострадальному народу со следующим призывом:

1. Признать вне закона и считать распущенным всякое объединение граждан, движение либо орган из структуры государственной и политической власти, призывающий к насилию или применяющий насилие к народу в любой форме.

2. Создавать на всех предприятиях, организациях и по месту жительства комитеты «Консолидации», объединенные на районном, областном и республиканском уровнях с целью образования местного демократического самоуправления и предотвращения насилия и кровопролития в обществе.

3. Лишить партаппарат функции контроля над Вооруженными Силами, КГБ, МВД, прокуратурой, судами, подчинив их деятельность лишь Советам народных депутатов. Резко сократить разбухший штат КГБ, законодательно определив функции и пределы полномочий данного весьма специфического ведомства. Запретить вхождение председателя КГБ СССР и министра обороны СССР в структуру высшего политического руководства — Политбюро ЦК КПСС.

4. Ввиду явной реакционности центральной партийной печати и необходимости демократизации средств массовой информации в качестве первого шага бойкотировать и отказываться от подписки на газеты «Правда», «Советская Россия», «Рабочая трибуна», а также «Известия», фактически превратившиеся в рупор ЦК КПСС.

5. Потребовать немедленной отставки Политбюро, всего состава ЦК КПСС, ЦК компартий республик, крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов и проведения во всех комитетах партии новых выборов, основанных на принципах прямого, тайного иальтернативного голосования.

6. Распустить Российское бюро ЦК КПСС, как антизаконную структуру, созданную без учета мнения членов партии. Создать Компартию РСФСР на уставных и программных принципах «Демократической платформы», являющейся новой, параллельной структурой в КПСС.

7. Потребовать ликвидации партийных комитетов в трудовых коллективах, организациях и учреждениях всей страны, а также политорганов в армии, КГБ, МВД и других государственных органах.

8. Не исполнять указания партийного аппарата, если по ним не приняты решения органами государственной власти.

9. Поддержать инициативу ряда крупных парторганизаций о временном приостановлении перечисления членских взносов в общую партийную кассу. С целью поддержания демократической оппозиции в КПСС 50 % взносов перечислять на расчетный счет «Демократической платформы», остальные средства хранить на местах до Чрезвычайного съезда партии.

10. Не позднее апреля 1990 года созвать альтернативный Съезд партии на основе «Демократической платформы» в КПСС.

11. С целью утверждения принципа равной ответственности перед законом и недопущения в будущем корыстных злоупотреблений со стороны бесконтрольно властвующей партийной элиты провести объективное расследование антигосударственной деятельности Брежнева, Суслова, Черненко, Громыко, Рашидова — посмертно и ныне здравствующих Гришина, Романова, Алиева, Кунаева, Щербицкого, Соломенцева, Капитонова, Медунова и других «крестных отцов» застоя и развала страны. Также провести тщательное расследование в отношении Горбачева, Лигачева и других руководителей из их окружения, которые уже в период перестройки растранжирили на строительство своих дворцов-дач десятки и сотни миллионов народных денег.

12. Выразить недоверие и потребовать отставки Председателя Верховного Совета СССР Горбачева и его первого заместителя Лукьянова, ибо они зарекомендовали себя верными слугами реакционной партийной верхушки, выступают вместе с Лигачевым в роли главных покровителей мафии и избраны антидемократическим путем. Провести выборы Президента и вице-президента всем населением страны на демократических принципах.

13. При оказании сопротивления или применении силы со стороны органов власти по срыву намеченной программы действий 1 мая 1990 года, в День международной солидарности трудящихся, начать всеобщие политические манифестации и забастовки и сбросить ненавистную, антизаконную политическую клику, ведущую страну к социальной катастрофе.

Народный депутат СССР Т. Гдлян.

Народный депутат СССР В. Иванов.

В это время работала комиссия Верховного Совета СССР по проверке материалов, связанных с деятельностью следственной группы, которую возглавлял Т. Х. Гдлян. Депутаты-следователи действовали явно на опережение, но разъяснить это общественности никто не мог. Их активно поддерживали многие депутаты российского парламента, движение «Демократическая Россия», депутаты Зеленоградского горсовета и многие другие. В представлении оппозиции начинало преобладать убеждение, что в борьбе с политическим соперником годится все.

Но им отвечала другая оппозиция — консервативная, в речах которой зазвучали совсем уж опасные темы — шовинизма и антисемитизма. Ее стилистика тоже была на «уровне»:

Россия еще не погибла, пока мы живы, друзья!!!

Обращение

На вторую половину марта с. г. намечено осуществить передачу всей власти представителям «Межрегиональной» группировки и связанным с ней организациям на местах. Методом передачи власти предлагается избрать технику массовых беспорядков и митингов, как это было в Праге, Будапеште, Бухаресте. С этой целью, под предлогом ликвидации конфликта в Закавказье, из Москвы выводятся наиболее боеспособные и преданные войска, части КГБ и МВД. Тактическое и политическое руководство операциями возложено на тт. Абалкина, Примакова, Яковлева, Ельцина.

Для смягчения последствий задуманной операции вокруг Москвы задерживаются сотни вагонов с дефицитными и другими товарами, которые предполагается срочно передать в торговую сеть после захвата власти. В настоящее время осуществляется пикетирование всех разгрузочных станций, чтобы поддержать недовольство населения и вынудить его принять «межрегиональный» диктат.

С той же целью поощряется миграция армян и азербайджанцев в Москву, предоставление им вне очереди квартир и прописки. Есть официальный представитель армянской общины в Моссовете для оперативного оформления «лимитов». Одновременно украинцы, белорусы, русские, вынужденные покинуть Закавказье, размещаются на территориях дислокации воинских частей, с возложением на армию всех материальных издержек и идеологического обоснования совершаемой несправедливости.

В плане подготовки переворота и откачки средств в теневую экономику, в полную собственность (прежде всего армян) переданы рынки Москвы, Ленинграда, Минска, Киева. При этом основная часть продаваемой продукции — перекупленная у населения России, Украины и Белоруссии сельскохозяйственная продукция. Цены здесь повышаются произвольно, велико число вооруженных боевиков. Таким образом, создается потенциал, предназначенный для организации беспорядков. Кроме того, предполагается сохранить положение «ни войны, ни мира» в Закавказье, обострить отношения с Прибалтикой, усилить террор в Западной Украине вплоть до времени осуществления планируемой акции. Уже сейчас отмечены действия националистов, направленные на провоцирование национальных конфликтов. Так, на ряде автобусных маршрутов в Черемушкинском, Калининском и Ленинском районах водители-армяне грозили в часы пик «не двигаться с места, пока из транспорта не выйдут военнослужащие». В ряде случав военные вынуждены были подчиниться требованиям, чтобы не обострять обстановку.

Пресса, телевидение и радио заняты пропагандой идей «межрегионалов», лозунгов ДС (Демократического союза. — Авт.), сионизма, не допускают выражения «альтернативных взглядов» под предлогом «гуманизации» общества, защиты общечеловеческих ценностей в ущерб национальным, под лозунгом «новой исторической общности» разобщая то ограниченное единство коренных нации России, которое еще сохраняется. Средства пропаганды, действующие в СССР, стали неотличимы от западной пропаганды в подаче фактов, в их комментировании, в определении важности приоритетов, в направлении усилий власти и народа.

В стране готовится переворот!!!

Положение в стране и в столице заставляет все патриотические организации России потребовать у представителей власти прямого ответа на вопросы, которые обходят все официальные каналы информации.

Объединение патриотических сил «Россия».

Осень 1990 года — период наиболее острой полемики (пока еще полемики) разных политических сил. Но тон в ней определяют опять же два лидера. Только теперь роли переменились: тематику и уровень жесткости речей задает Б. Н. Ельцин. Камнем преткновения становится на это время программа «500 дней», с некоторыми перипетиями борьбы вокруг нее читатель уже знаком. На сессии Верховного Совета РСФСР Ельцин сообщает, что не надо его подозревать, будто он «хоть в чем-то» пошел на уступки Горбачеву, и резко критикует правительство Рыжкова, объявив его в заинтересованности в провале программы «500 дней». Горбачев призывает не переходить грань, за которой «непоправимое». Ельцин усиливает нажим: заявляя, что по принципиальным вопросам он с президентом СССР идет в одном направлении, в очередной раз обрушивается на союзное правительство, которое «завело страну в тупик, а сейчас ведет к хаосу».

Горбачев в ответ с трибуны союзного парламента обвиняет Ельцина в конфронтационности, в диктате, в неискренности, как бы советуя ему побольше заниматься практическими делами России.

Вспомним, что осенью 1990 года идет наиболее активная работа над проектом Союзного договора. Но пока он упоминается редко, он еще не обнародован, отрабатываются другие поводы для раздора.

Основные политические силы того времени не только не остаются в стороне, но самым активным образом «гонят волну». Лидерство принадлежит, безусловно, межрегиональной депутатской группе, душой и мозгом которой был Г. Х. Попов. Буквально любое решение союзных органов власти она использовала как информационный повод для создания политических атак на центр, часто создавая эти поводы сама.

Вот два примера.

Верховный Совет СССР принял Закон «О дополнительных мерах по стабилизации экономической и общественно-политической жизни страны». МДГ заявляет:

«Само по себе стремление обеспечить выполнение плана перехода к рыночной экономике укреплением исполнительной власти — вещь вполне понятная. Точно так же понятно желание обеспечить в стране порядок и дисциплину.

Однако реально, не роняя авторитета Президента, можно принимать меры по расширению его полномочий только при согласии союзных республик.

Еще более существенно то, что невозможно реально определить сферы расширения полномочий до принятия плана преобразований. Если, например, за основу будет принят план правительства, то никаких новых полномочий Президенту не нужно. Попытки изолированно решать проблему усиления президентской власти опасны потенциальными антидемократическими акциями, конфликтами с провозглашенным республиками суверенитетом.

Принятие плана экономической перестройки требует глубокой политико-административной реформы:

— сосредоточение Верховных Советов на законодательных функциях;

— избрание руководителей исполнительной власти на всех уровнях прямо населением и их независимость от Советов в персональном плане, с подчинением только законодательству;

— преобразование местных Советов в органы местного самоуправления;

Попытка опередить эту коренную реформу законом о полномочиях Президента и подменить ее этим законом наверняка приведет к ситуации, которая уже возникла весной этого года, — Президент был избран, а система исполнительной власти под ним создана не была.

Поэтому Координационный Совет МДГ предлагает:

1. Подготовить проект реформы административно-политической системы, как логическое дополнение плана экономической реформы, имея в виду, прежде всего, формирование независимой выборной исполнительной власти.

2. Образовать Комитет Президентов и Председателей Верховных Советов союзных республик, первоочередной задачей которого явится подготовка проекта политико-административной реформы.

3. Просить Комитет созвать Ассамблею народных депутатов СССР. Членов Ассамблеи союзные и автономные республики могли бы избрать на заседаниях своих Верховных Советов по согласованным квотам из числа народных депутатов СССР. Эта Ассамблея более полно, чем нынешний Верховный Совет СССР, отражала бы позиции республик и поэтому могла бы немедленно начать обсуждать проблемы Союзного договора.

4. Вернуться к обсуждению вопроса о дополнительных полномочиях Президента после принятия Верховным Советом СССР программы экономической реформы.

5. Обратиться в Комитет Конституционного надзора в связи с принятым законом о дополнительных полномочиях Президента.

Москва, 27 сентября 1990 г.»

Верховный Совет СССР поручил президенту СССР, как уже отмечалось выше, разработать новый план перестройки экономики и представить его до 15 октября 1990 года. МДГ заявляет:

«Сама по себе идея обогащения программы Шаталина — Явлинского положениями альтернативного плана вполне естественна. Но главное в том, что Верховный Совет СССР не выделил одобренную Верховным Советом РСФСР программу как базовую, уклонился от решения коренной проблемы перестройки: от выбора между подлинной рыночной экономикой и регулируемым бюрократами рынком.

Руководители обеих программ заявляют об их несовместимости. Президенту СССР или придется отказаться от своего же плана, отказаться от соглашения с Председателем Верховного Совета РСФСР и перейти на позиции правительства, или начать собирать в нереалистическое целое противоположные идеи. Или Президент вновь представит свой же план, обогатив его.

В результате принятого Верховным Советом СССР решения вырисовывается исключительно опасная ситуация очередной капитуляции Президента перед консервативными силами, обострений отношений Центра с республиками и прежде всего с Россией, разрыва наметившейся и сулившей выход из кризиса левоцентристской коалиции. Более того, страна может остаться вообще без программы, одобренной всеми республиками, и единственной реальностью останутся предоставленные Президенту особые полномочия. Поэтому надо предпринять дополнительные усилия, для того чтобы развитие пошло по пути соглашения Горбачев — Ельцин.

Координационный Совет МДГ считает необходимым:

1. Призвать Верховные Советы и Советы Министров республик продолжить усилия по активному переходу к рынку.

2. Выделить в итоговом варианте программы экономической перестройки:

— сферу деятельности Центра, правительства и те меры, которые оно должно осуществить;

— согласованные между республиками общие принципы республиканских законодательств по вопросам перехода к рынку;

— принцип самостоятельности республик во всем, что не входит в общую программу.

3. Просить Председателей Советов Министров союзных республик создать Координационный Экономический комитет, выделив постоянных представителей и создав при них необходимый аппарат.

Москва, 27 сентября 1990 г.»

Депутаты опровергали депутатов не парламентской процедурой, не дискуссией с трибуны Верховного Совета СССР, а обращениями к народу через головы и президента, и парламента. Тем самым поддерживался высокий накал конфронтации между республиками и Центром, причем ни республики, ни тем более Центр в этой конфронтации объективно не были заинтересованы, ее им навязали, сделав заложниками чужой игры.

Затем Ельцин как бы немного отступает, весь ноябрь 1990 года занимает примирительную позицию, убеждает всех, что он ярый сторонник Союза и Союзного договора, что у президента Горбачева не должно быть никаких «подозрений» на этот счет. Проблемы, конечно, есть, но он-де договорился с Горбачевым о компромиссной основе их решения, о прекращении «войны указов». Остались вопросы распределения налогов, но это решается законом. Даже протокол подписали по всем этим позициям, чтобы избежать действий вразрез с договоренностями.

Он словно дает возможность Горбачеву объясниться или разобраться со «вторым фронтом». Президент СССР проводит встречу с депутатами-военнослужащими, где заверяет аудиторию, что разговоры некоторых российских руководителей о создании республиканских армий — это политические игры, не более. Обращаясь уже ко всем депутатам — членам Верховного Совета СССР, сообщает, что Ельцина часто неправильно понимают, что Горбачев перед Ельциным не капитулировал и вообще надо думать о конструктивном взаимодействии с республиками, в первую очередь с Россией, всем чувствовать свою ответственность за судьбы страны. Ельцин в ответ говорит, что он не пытается «съесть» Горбачева, поскольку ни в малейшей степени не претендует на роль президента СССР. Его рассуждения отличаются взвешенностью и корректностью.

Несомненно, это была тактическая передышка, вызванная встречей с Горбачевым сразу после ноябрьских праздников, где «капитаны» сверили часы по основным вопросам внутренней политики, отчасти отраженным в изложенной выше позиции Ельцина по Союзному договору. Не исключено также, что российское руководство ожидало, что будет делать Президент СССР с союзным правительством. Именно в середине ноября — конкретно 14-го — Верховный Совет СССР под воздействием группы «Союз» (речь о ней ниже) буквально взбунтовался, отказавшись от работы по повестке дня и потребовав обсуждения положения дел в стране. Нам пришлось подчиниться и договориться с М. С. Горбачевым о его участии в политической дискуссии. 16 ноября он выступил на сессии парламента с докладом, весьма аморфным, многословным, что дало повод депутатам вволю потешиться над исполнительной властью, включая президента. Характерно, что в зале сложился единый хор: Горбачева в присутствии почти всех президентов союзных республик «долбали» как члены объединения «Союз», так и члены межрегиональной группы. Оба «фронта» воспользовались представившейся им возможностью побороться за свои цели.

С трудом дождавшись конца рабочего дня, мы разошлись. Горбачев сказал депутатам, что завтра он, учитывая их позиции, выступит еще раз и внесет новые предложения.

Утром 17-го перед началом заседания сессии мы встречали его в комнате-“подкове», уже описанной выше, — в комнате председателей палат Верховного Совета. Президент был непривычно бледен, позже мы узнали, что он работал до утра. Он выступил первым, речь была краткой, жесткой, без всяких оговорок и так любимых им разъяснений — правительство преобразуется в Кабинет министров, президент берется за непосредственное руководство им, Совет Федерации расширяет свои полномочия, Президентский совет распускается, создается Совет безопасности. Предложения были встречены аплодисментами, обе «стороны», «Союз» и МДГ, сделали вид, что довольны. У межрегионалов, конечно, было для этого больше оснований — союзное правительство, за отставку которого они боролись, пало.

Но взаимное удовлетворение было весьма кратким. 10 декабря Горбачев выступает на Пленуме ЦК КПСС по концепции Союзного договора и опять вызывает острое неудовольствие обеих сторон: товарищей по партии за перераспределение полномочий в пользу республик и за признание их суверенитетов; Ельцина — за то, что подготовка Союзного договора форсируется. Уже на следующий день, 11 декабря, Ельцин требует преодолеть унитарные подходы в политике центра и заявляет, что никакого Союзного договора за счет интересов России не будет, а это открывает безбрежный простор для любых интерпретаций республиканских интересов, что и произошло, об этом речь — в главах о Союзном договоре. Передышка кончилась.

В этом еще раз убедил нас всех 4-й Съезд народных депутатов СССР, открывшийся 17 декабря. Сажи Умалатова предложила прежде всякой повестки дня или ее первым вопросом проголосовать отставку президента Горбачева. Предложение не прошло, но показало, как будет действовать консервативное крыло депутатского корпуса, вернее, силы, которые за ним стояли.

Горбачев обосновывает те изменения, которые он произвел в системе власти после 17 ноября, отмечая, что сама жизнь подвела нас к системе президентского правления, к необходимости сильной исполнительной власти на всех уровнях, вносит роковое предложение ввести пост вице-президента, а также провести в стране референдум за сохранение Союза суверенных государств на федеративной основе.

Ельцин немедленно бросается в бой. Назвав Кремль «союзным центром народного недоверия», он резко протестует против президентской формы правления. Приведу цитату из его выступления 19 декабря, чтобы еще раз подчеркнуть свою мысль о двойном стандарте, который всегда демонстрировал Борис Николаевич в подходах к власти Горбачева и Ельцина: «Неограниченными полномочиями наделяется Президент страны. Уже сегодня предполагаемый масштаб полномочий Президента не имеет себе равных в советской истории. Такого объема законодательно оформленной власти не имели ни Сталин, ни Брежнев. Крайне опасно, что президентская власть у нас формируется под личные качества и гарантии конкретного человека. Фактически Центр стремится сделать конституционное оформление неограниченного авторитарного режима, что может привести в конечном счете к конституционной оправданности любого произвола».

Эх, эти бы слова да вспомнить в 1993 году, когда вообще вся Конституция писалась под конкретного человека!

Отвечая ему, но не называя фамилии, Горбачев призывает: «хватит пугать Кремлем советский народ». Но «народ» уже испугался. Э. А. Шеварднадзе неожиданно для всех подает в отставку. Мы так и не знаем до сих пор, какую диктатуру он имел в виду. «Лодка» опять угрожающе накренилась, но теперь больше на другой борт: анкета «Человек года» за 1990 год впервые вывела Б. Н. Ельцина вперед — 32 процента. Горбачева назвали первым только 19 процентов.

После встречи нового 1991 года, самого «рубежного» года в истории СССР, начинаются особенно трудные дни для Горбачева. Надо агитировать народ за референдум, новая российская компартия блокируется с депутатским объединением «Союз», экономическое положение в стране ухудшается. 25 декабря случается тяжелейший инфаркт у Н. И. Рыжкова, который хотя и был отставлен с поста председателя правительства СССР, но играл очень заметную стабилизирующую роль в высших эшелонах власти. Премьер-министром становится В. С. Павлов, он пытается принять решительные экономические меры, но все они косвенно бьют по Горбачеву. Ельцин не упускает момент, начинает обвинять «имеющего в характере стремление к абсолютизации личной власти» президента СССР в том, что тот «подвел страну к диктатуре». И делает категорическое заявление: «Я отмежевываюсь от позиции и политики президента. Выступаю за его немедленную отставку». Он говорит это 19 февраля.

28 февраля из Минска Горбачев отвечает ему, объясняя белорусской интеллигенции, что дело не в злой воле Центра. Дело в том, что идет беспощадная война за власть, игнорирующая требования закона и моральные нормы. Первоначальные планы захватить ее не удались, в ход пошла необольшевистская тактика — разрушение государственных структур, перенос борьбы на улицы и площади, забастовки, голодовки. Он, пожалуй, впервые прямо называет Ельцина и Попова.

Ельцин недолго медлит с ответом. 9 марта он провозглашает, что демократия в опасности и пора идти в наступление, влиться в боевые ряды бастующих шахтеров и вместе с ними объявить войну руководству страны, которое ведет нас в болото. Политика руководства — грязная политика. Надо «кое в чем» засучить рукава и, как шахтеры, кулаки поднимать. Он декларирует небывалые претензии, абсолютно неконституционные — направлять неких полномочных представителей в каждый Совет народных депутатов, хотя Совет избран на законной основе! Утверждать же этих представителей — комиссаров — будет «прямо Председатель Верховного Совета (т. е. Б. Н. Ельцин. — Авт.), они на местах будут проводить нашу политику, наши законы». Иначе как призыв к прямому захвату власти, это определить нельзя. Впрочем, не случайно ведь говорят, что власть не дают, власть берут.

15 марта оба «спорщика» выходят в эфир. Горбачев выступает по Центральному телевидению, Ельцин — по «Радио России». Тема одна — предстоящий через день референдум о сохранении Союза ССР.

Горбачев призывает сказать «да» Союзу. Если этого не произойдет, трудно даже вообразить, сколько несчастий и бед повлечет за собой разъединение страны, противопоставление людей и народов, как будет потрясена вся система международных отношений и международной безопасности. Он обращается к каждому гражданину СССР.

Ельцин, не выступая против реферерендума прямо, пренебрежительно замечает, что как бы люди ни проголосовали, Союз не развалится, не надо пугать людей. Он переводит стрелку на то, что референдум вообще проводится в расчете на получение поддержки нынешней политики руководства страны, на сохранение имперской унитарной сути Союза. И вообще, ему не ясно, какой Союз у нас будет. Мысль совершенно четкая — не спешите на референдум.

Когда референдум 17 марта 1991 года прошел и подавляющее большинство граждан СССР высказалось за сохранение Союза, Горбачев, казалось, получил преимущество. Не тут-то было — «лодка» накренилась на другой борт, стало разворачиваться наступление на «втором фронте». В авангарде его двинулось депутатское объединение «Союз», негласным создателем и опекуном которого был ближайший друг Горбачева А. И. Лукьянов.

«Штаб» этого объединения — депутатская группа «Союз» была самой многочисленной в Верховном Совете СССР, на начало октября 1990 года в нее записались 564 депутата. Впрочем, сама цифра может быть оспорена, тогда депутаты могли записываться в несколько групп, кто-то записался даже в пять сразу, но тем не менее «Союз», конечно, был наиболее четко оформленной и организованной группой, издававшей даже свою газету «Политика». Ориентация его была тоже вполне определенной — консервативной и резко антигорбачевской, не случайно руководители группы «засветились» во время путча в августе 1991 года. Они были главной парламентской надеждой путчистов.

«Союз» решил по-своему развить успех референдума и навести порядок в стране. Сразу же после обнародования итогов голосования 17 марта объединение подготовила тезисы, которые представляли собой план захвата власти. Выдержки из них я приведу на суд читателя:

«Результат референдума однозначно показал, что наш многонациональный народ воспроизвелся в рамках своей истории. СССР, как и ранее Россия, остается не просто одной шестой частью суши, самой большой страной на географической карте планеты и даже не просто единым экономическим пространством, которое ныне пытаются раздробить, а остается живым историческим телом. Поэтому попытки расчленить его под разными благовидными предлогами и разными способами теперь следует квалифицировать как преднамеренное покушение на его жизнь… Результаты референдума дают нам моральное право и обязывают нас требовать и добиваться исполнения этого волеизъявления народа.

Страна находится в чрезвычайных условиях острой политической борьбы, все усиливающегося тотального кризиса и надвигающейся катастрофы. Расширяется пожар межнациональных конфликтов, родилась трагедия беженцев, угрожающая вырасти в неразрешимую сокрушительную проблему. Советские и зарубежные эксперты прогнозируют голод у нас уже осенью — зимой этого года, если будет сорван сев, а топливно-энергетический и транспортный кризисы сделают такую угрозу смертельной. Допускается даже опасность гражданской войны, истребление одной части населения другою. Находятся и такие, кто открыто призывает к этому, воспевает насилие, формирует образ врага, составляет списки подлежащих уничтожению. Людям страшно за своих детей. Необходимо сделать главное — предотвратить катастрофу.

Там, где сейчас попрано право на жизнь и льется кровь, это право должно быть немедленно и решительно защищено государством, включая где надо — его силовыми структурами.

Президент СССР должен в связи с кризисом:

- дать отчет перед Верховным Советом СССР, а последний — перед народом в том, почему они не защитили его право на жизнь и способны ли они его защитить;

- вернуть МВД в союзно-республиканское подчинение;

ввести мораторий на митинги и демонстрации;

ввести контролирование средств массовой информации Верховным Советом СССР;

объявить мораторий на забастовки, обеспечить эффективное пресечение активного саботажа;

перевод всех средств транспорта и основных видов связи на военное положение, вывод их из подчинения местным властям; кроме денежного регулятора и стимулятора, использовать карточное, товарное, продуктовое, льготное стимулирование и стимулирование свободным временем. С помощью средств массовой информации, школы и других структур вести пропаганду против беспечности;

усилить переориентировку военно-промышленного комплекса, поддержать его, опереться на него и полностью развязать ему руки, добиваясь заполнения внутреннего рынка изделиями высокого спроса и быстрого выхода на внешний рынок, способствовать возникновению конкурентоспособных в мире корпораций.

* * *

Выживание 1991–1992 гг. (1991 г. в режиме Чрезвычайного положения; 1992 г. выход на стабилизацию)

Стабилизация 1992–1993 гг.

Рост 1993–1995 гг.

Развитие 1995–2005 гг.

Ограниченное встраивание в мировую систему 2005–2020 гг.

Введение Чрезвычайного Положения (ЧП) с начала сева (апрель) до конца уборочного сезона (октябрь) с. г. Объявление о пересмотре постановления Кабинета министров СССР «О новых ценах…», имея ввиду снижение цен на товары первой необходимости и повышение уровня компенсации в связи с ростом цен не менее чем в 2–3 раза.

Чрезвычайные Полномочия Президенту СССР, способному подчинить региональные структуры общей задаче выживания, генерал-губернаторства и власть армии, военно-промышленного комплекса в тесном контакте с духовенством, предупреждение мирового сообщества об ослаблении, уязвимости СССР и возможных в связи с этим неадекватных реакций, потребности в мире до конца процесса стабилизации. Поддержка от ВПК, духовенства, рабочих, женщин, КГБ.

Восстановление единства банковской системы во главе с Государственным банком СССР и безусловная передача всеми республиками своей доли в общесоюзный бюджет.

Контроль средств массовой информации.

Государственная монополия внешней торговли и контроль ее.

Приостановление на период чрезвычайного положения действия всех политических партий и организаций и полный роспуск тех из них, которые выступают с сепаратистских и национальных позиций.

* * *

ВДО «Союз» готово взять на себя и разделить ответственность с Президентом СССР, ВПК, духовенством, со всеми другими общественными силами, реально оценивающими сегодняшнее положение в стране.

* * *

Все понимают, что положение чрезвычайное, но ни одно движение или партия не имеют мужества заявить о необходимости введения чрезвычайного положения для наведения элементарного порядка, без которого движение к демократии на наших глазах превратилось в охлократическое движение к гибели.

Всесоюзное объединение народных депутатов всех уровней «Союз» имеет такое мужество… Весь вопрос в том, какова будет социально-политическая природа и направленность режима ЧП. Степень распада партийно-административной системы такова, что она не способна решить эту задачу. Еще более не способны к этому рыночно-революционные демократы. Единственным квалифицированным и некриминализованным связующим звеном, способным объединить оптимальным образом государственный и рыночный механизмы, хозяйственников и науку и т. д., является военно-промышленный комплекс. Единственной опорой наведения для этого минимального порядка, а прежде всего, выживания, является привлечение физической силы армии и духовной силы конфессий.

Нет необходимости в государственном перевороте с захватом власти военными, о котором так много говорили. Легальный государственный переворот уже совершен, власть переносится в Совет Федерации. Воля народа, изъявленная им в референдуме, игнорируется, а на Конституцию никто не обращает внимания. Жизнь заставит следовать им и рано или поздно обратиться к необходимости утвердить адекватную положению формулу: единый Союз — свободные республики, сильный центр — сильные республики. То есть необходимо немедленное введение чрезвычайного положения с предоставлением чрезвычайных полномочий Президенту СССР и президентам (председателям Верховных Советов) республик при безусловном подчинении Президенту СССР. Чрезвычайное положение должно обеспечиваться силовым потенциалом государства (армии, КГБ, МВД), авторитетом власти Президента и авторитетом духовного потенциала церквей.

Сегодня вся проблема в Президенте СССР (он же главнокомандующий), его, так, сказать, служебном соответствии всей глубине и тяжести проблем страны, находящейся в глубоком кризисе. Не им порождены проблемы, но глубина кризиса обратно пропорциональна высоте, на которой оказывался Президент СССР перед лицом проблем.

В нашем городе уже нет доверия ни к способностям, ни к намерениям власти… Власти приходят и уходят, а народ остается и остается без доверия теперь к любой власти…»

После выступления такой силы, как «Союз», Ельцин вообще может спокойно смотреть, как она добивает ослабленного Горбачева.

Сначала он так и делает, не противясь соглашению «9+1», то есть помогая генсеку ЦК КПСС выстоять в борьбе со своим ЦК в апреле 1991 года. Несколько раз происходит конструктивное обсуждение проблем Союзного договора. Ельцину не до споров, приближается 12 июня — день первых выборов президента России, на которых он с блеском побеждает. Горбачев поздравляет его на глазах всей страны. Ельцин принимает поздравления и… подписывает указ о департизации учреждений, предприятий, других организаций на территории России. Для «второго фронта» это звучит как зов боевой трубы.

Утром 17 июня мы с Лукьяновым встретились в комнате председателей палат. До начала заседания оставалось минут двадцать, пришли пораньше, чтобы встретить Павлова, выступление которого планировалось как продолжение его доклада от 22 апреля об антикризисной программе. Р. Н. Нишанов еще не подошел. Хорошо помню, как Лукьянов стоял, привалившись спиной к стене, в темно-синем костюме, галстук был, по обыкновению, тщательно завязан, белая рубашка сияла.

— Павлов сегодня будет просить дополнительных полномочий, — как будто продолжая только что прерванный разговор, вдруг сказал он.

— А президент знает об этом? — сразу же спросил я.

Лукьянов пожал плечами, дескать, мне-то откуда знать.

Вошел Павлов, возбужденный, явно старающийся выглядеть веселым. Мы обнялись. Появился Нишанов. Звонки к началу заседания уже звенели. Пошли на свои места в президиуме сессии.

Горбачев в этот день на заседание Верховного Совета не планировал приезжать, у него сначала было участие в работе Учредительного съезда Крестьянского союза, который создавал Василий Стародубцев, прославленный председатель колхоза, в августе — член ГКЧП, в теперь вот уже второй срок — губернатор Тульской области. Затем президент должен был ехать в Ново-Огарево на очередное совещание по Союзному договору.

Павлов, выступая, сделал акцент вовсе не на экономике. Он сказал, по сути дела, что кабинет очень мало дееспособен, ничего оперативно решать не может. Его слабость провоцирует региональные власти на невыполнение решений правительства. Павлов попросил предоставить правительству широкие полномочия, это были пять пунктов, включая право законодательной инициативы. Он сам предложил нам такую формулировку решения: «Учитывая остроту экономической ситуации в стране и необходимость в связи с этим оперативного решения вопросов, связанных с организацией работы по реализации программы совместных действий Кабинета министров СССР и правительств суверенных республик по выводу экономики страны из кризиса в условиях перехода к рынку, согласиться с предложением премьер-министра СССР о предоставлении правительству СССР на 1991 год права принимать решения по вопросам руководства народным хозяйством и социально-культурным строительством в рамках дополнительных полномочий, переданных Верховным Советом СССР президенту страны с уведомлением об этом Верховного Совета СССР и президента СССР». Другими словами, Павлов недвусмысленно требовал часть президентских полномочий передать правительству.

Сказать, что реакция Верховного Совета СССР была бурной, значит ничего не сказать. У микрофонов дело только что не доходило до драки. Вопросы сыпались с обеих сторон — и от реформаторского крыла, и от консервативного: «Вы же работаете под непосредственным руководством президента, чего вам еще не хватает, каких полномочий?», «вы что, с президентом не можете договориться, как проводить весенний сев или уборку урожая?», «чья это инициатива?», «в курсе ли президент?» На трибуну стали выходить председатели экономических комитетов Верховного Совета. В целом они поддерживали предложения Павлова. Лукьянов мягко заметил, что, конечно, оперативно-распорядительной деятельностью президенту заниматься недосуг, ему своих забот хватает, что коль скоро это мы дали ему дополнительные полномочия, то, может быть, нам стоит и подумать, как их лучше перераспределить. Стало ясно, что заседание идет по отработанному сценарию.

Надо отдать должное В. С. Павлову: когда его прямо спросили, консультировался ли он по главной теме своего выступления с Горбачевым, он также прямо ответил: «Нет», — хотя пояснил, что Кабинет министров не при президенте, а только подчиняется президенту.

Обнаружив некоторую слабость в рассуждениях премьер-министра, члены группы «Союз» поспешили ему на помощь. Депутат Е. В. Коган предложил лишить президента дополнительных полномочий, он-де все равно ими не пользуется, даже чрезвычайное положение ввести не может. В. И. Алкснис, А. Г. Чехоев, С. З. Умалатова потребовали созыва Чрезвычайного съезда в июле, чтобы президент СССР отчитался перед народными депутатами. Колоритная фигура — депутат Л. И. Сухов провозгласил лозунг: «Долой Горбачева! Долой его клику — Шеварднадзе, Яковлева и других!» Сессия превращалась в сходку.

Тогда микрофон у очередного «союзовца» взял координатор группы «Союз» Ю. В. Блохин. Он внес предложение заслушать для полной ясности руководителей МВД, КГБ и Минобороны. Лукьянов заметил, что это не планировалось, но, если депутаты требуют, он в перерыве договорится с министрами. «Рояль» оказался в кустах — Б. К. Пуго, В. А. Крючков и Д. Т. Язов не только нашли время срочно явиться в Верховный Совет, но и явились очень и очень подготовленными. Депутаты проголосовали, чтобы заслушать их на вечернем заседании в закрытом режиме.

В 14 часов объявлялся перерыв до 16.00. Лукьянов и Нишанов уезжали в Ново-Огарево обсуждать проблемы Союзного договора. Я оставался вести сессию. Как только Лукьянов сообщил мне об этом, я стал настойчиво просить его, чтобы по приезде в Ново-Огарево он сразу же сообщил президенту о требованиях Павлова и хоть как-то дал мне знать о реакции Горбачева, а лучше, если бы тот позвонил сам. Увы, ни того ни другого не случилось.

В 16.00 сессия продолжила работу. Министры выступили с развернутыми сообщениями о надвигающемся хаосе, о росте преступности, о брожении в армии, особенно в рядах офицерства, о губительной роли «агентов влияния», своего рода «пятой колонны», направляемой из-за рубежа. Из всего следовало, что без предоставления Кабинету министров дополнительных полномочий обойтись никак нельзя.

Где-то в половине шестого (сессия заканчивала работу в 18.00) в зале начали нарастать крики: «Голосовать! Голосовать!» Предложение было одно, внесенное самим Павловым и процитированное выше. Я понимал, что может случиться непоправимое, что депутаты, которые, как Э. А. Памфилова, говорили о попытке конституционного переворота, не так уж и неправы. Во всяком случае, видно было, что «силовики» уже изготовились. Одному за другим я предоставлял депутатам слово «от микрофона» — С. Н. Рябченко, К. Д. Лубенченко, В. Д. Юдину, тянул время. Группа «Союз» неистовствовала. Дождавшись 18.00, я закрыл заседание.

Через день или два все в той комнате председателей палат я наблюдал свекольно-красного Павлова и насупившегося Лукьянова, был, по-моему, и Янаев. Я пришел, когда «огонь» уже догорал и Горбачев заканчивал их наставлять на путь истинный, но результаты были «на лице». К сожалению, президент из этой истории надлежащих выводов не сделал.

Несколько раз Горбачев и Ельцин еще «бодались» на площадке Союзного договора, но грянул август 1991 года и круто наклонил «лодку» на ельцинский борт. Дальше ему уже не было нужды особенно считаться с президентом СССР, тут стало фонтаном выплескиваться все — и политическое, и личное. Несколько вежливых замечаний о том, что он в постоянном контакте с Горбачевым, что президент СССР после путча сильно изменился в лучшую сторону, не могли уравновесить ту унизительную экзекуцию, которую российский парламент устроил Горбачеву 23 августа 1991 года. Еще некоторое время президент СССР пытался держаться за румпель, проводил международные встречи, помогал нам формировать новый Верховный Совет, восстанавливал отношения с президентами союзных республик. Ельцин тем временем готовился к последнему шагу. 8 декабря 1991 года наша государственная «лодка» совершила поворот «оверкиль», то есть перевернулась.