Появление Дмитрия в ставке для большинства ее обитателей прошло незаметно. Но на определенных лиц оно произвело сильное впечатленье. Итальянца с его бумагами сразу доставили в одну из стоявших в стороне палаток, окруженную тройным кольцом охраны. Дмитрия же подробно расспросили, похвалили и просили далеко не отлучаться.

После обеда к нему зашел господин Леонтьев. Поздоровался сухо, был строг и хмур. Как и положено начальнику, отягченному заботами, недоступными для понимания подчиненных.

— Что же ты, казак, натворил? — спросил недовольно. — Сказано же было, не участвовать в военных действиях!

— Я и не участвовал. За все это время только один раз из винтовки и выстрелил.

— Вот-вот! Одной саблей работал! Как мне сообщили, со своими бандитами ты вырезал целый итальянский эскадрон. Какое было у тебя задание?

— Да никого мы не трогали, несли дальний дозор. Только одного слона и подстрелили.

— Кстати, о слоне. На допросе пленный маркиз показал, что его из рук дикарей спас какой-то французский охотник. Почему ты допустил, что иностранцы бродят вблизи расположения нашей артиллерии?

— Так этот охотник я и есть! — Дмитрий рассказал о том, как все произошло на самом деле.

Господин Леонтьев выслушал внимательно, посветлел. Потом тихо выругался:

— Ну и шельмы эти эфиопы! Конспираторы голозадые! Известно, что женщины врут по необходимости, а мужчины — до свадьбы, после охоты и круглые сутки на войне. Но мне-то зачем они показания маркиза выдали за чистую правду? Почему врет он сам — понятно. Какой же командир признается, что собственные подчиненные выдали его неприятелю за кусок мяса.

— Может быть, эфиопы и правы — хотят представить эту историю как военную победу? Ведь отряд маркиза перестал существовать.

— А ведь ты, может быть, прав. Маркиза уже показали тем иностранным журналистам, которым позволили при ставке околачиваться. Один из них признал в нем старого знакомого, ахнул, увидев его седину, и теперь сочиняет достоверное сообщение об этой битве. На базарах только и разговоров о славной победе над итальянцами — о том, как верные негусу галласы, под предводительством какого-то турка, изрубили много сотен врагов и выложили их головы вдоль дороги.

— Разве нет других побед?

— Есть. Мелкие стычки происходят постоянно. Но на войне хорошие новости для поддержания духа своих воинов нужны всегда.

— Я слышал, что эфиопы отступают.

— Совершенно верно. Отошли к городу Адуа, а за ним лежит Аксум. Это древняя эфиопская столица со старинными монастырями и всякими святынями.

— Николай Степанович, почему негус отступает?

— Итальянцы собрали довольно сильную группировку войск, более тридцати тысяч. Не забывай, это регулярная армия с современным вооружением. Еще в начале войны на военном совете я рассказал о том, как Кутузов отходил к Москве и выматывал силы французов. Негус и его военачальники выслушали меня очень внимательно, задали много вопросов. Какой план кампании они приняли, я не знаю, но действуют весьма осмотрительно. После первых боев итальянцы тоже стали осторожнее. Их командующий генерал Баратьери уже не похваляется, что всего лишь с двумя батальонами стрелков и одной батареей захватит негуса и в клетке привезет его в Рим. Теперь он наступает медленно, оставляет отдельные части в захваченных городах, посылает их на охрану дорог и бродов. Одним словом, распаляет свои силы.

В палатку вошел радостно улыбающийся Теодорос. Приветствовал обоих собеседников, но Дмитрию отвесил особо низкий поклон.

— Спасибо за пленного, он очень пригодился. Николай, взгляни на найденную у него карту. Что скажешь?

Тот жадно впился глазами в листок, осмотрел его со всех сторон. Спустя некоторое время произнес:

— Знаю эти места. Вот здесь делал съемку. На этой карте есть ошибки. Видимо, многое наносили со слов местных жителей.

— Отлично! — Теодорос от радости захлопал в ладони. — Наши переводчики сказали, что карта отпечатана в армейской типографии. Значит, многие итальянские офицеры будут пользоваться ее копиями!

— Но они могут разобраться на местности и исправить ошибки.

— Теперь уже не успеют! Вчера генерал Баратьери получил из Рима секретную правительственную телеграмму. В ней в довольно резких выражениях от него требуют спасти честь короля Италии и начать решительное наступление. «Ваши мелкие стычки не война, а военная чахотка» — вот как римские власти расценивают его действия!

— Здорово у вас разведка налажена, — заметил Дмитрий.

— Стараемся. Каждый день от нас к итальянцам дезертиры бегут, рассказывают им о недовольстве наших воинов, о голоде и болезнях в лагере. Три дня назад даже один известный рас перешел на сторону итальянцев, поведал о том, что против негуса якобы готовится восстание. Такая же информация поступает и в Рим, ей там верят.

— Разве итальянцы сами не ведут разведку?

— Конечно. Их лазутчики наши постоянные гости. Следим за ними, одних вешаем, другим позволяем кое-что увидеть. Кстати, Митри, помоги мне в одном деле.

— Вы тут решайте свои дела, а мне пора на военный совет. — Господин Леонтьев решительно поднялся. — Уважаемый Теодорос, еще раз напомню — никакого прямого участия в военных действиях!

— Не беспокойся, Николай! Ему надо будет всего лишь проехаться по улицам Адуа.

Город Адуа стоит у подножия горы Шелиода на пересечении торговых путей, что ведут от портов на Красном море к берегам Нила и в центральные районы Эфиопии. Склоны горы покрывали палатки и шатры армии негуса, а узкие и кривые улочки города были застроены лавками и складами товаров. На прилавках и лотках торговцев, в основном выходцев из соседней Аравии, чего только нет — английские ткани, венецианские ручные зеркала, железные изделия из Германии, стеклянные бусы из Чехии… Для покупателей, которым эта заморская роскошь не по карману, есть товары местного производства, а для воинов, пожелавших пополнить казенный паек, в изобилии выставлены съестные припасы, мед, пиво…

На другое утро, в сопровождении подобающего «дэджазчаму» эскорта, Теодорос медленно ехал по городским улочкам. Рядом с ним Дмитрий, в черном плаще, с лицом, прикрытым на бедуинский манер пестрым платком. У него за поясом целая коллекция пистолетов и кинжалов, а сбруя коня богатая, заметная издалека. У стремени бежит раб с опахалом — прикованный серебряной цепью к седлу негритенок, одетый в итальянский офицерский мундир со всеми знаками отличий и наград.

Теодорос останавливался у лавок знакомых купцов, благосклонно отвечал на приветствия, заводил разговор. Дмитрий молчал, лишь изредка кивал в ответ на приветствия, с интересом поглядывал по сторонам. Обратил внимание на рябого чернокожего торговца дешевыми украшениями, пристроившегося со своим лотком на оживленном перекрестке. Узнал в нем того самого паломника из Мекки, который предупредил о засаде в горах. В руках торговец вертел небольшое зеркальце и как бы случайно несколько раз направил солнечный зайчик в глаза Теодоросу. Казалось, тот не обратил на это никакого внимания.

После прогулки по Адуа остались вдвоем и Теодорос сказал:

— Теперь тебя все видели. Знают, что ты турок и командир галласов. Видел тебя и начальник итальянской разведки.

— Он в городе?

— Да, мне дали знак.

— Почему ты его не арестуешь?

— Он должен все сам увидеть и сообщить своему командованию. Теперь слушай, что тебе надо сделать дальше. Айчак уже прибыл в лагерь, и после полудня ты во главе всех галласов проскачешь через город. Шумите, стреляйте в воздух. Пусть Айчак и другие кричат, что они недовольны оплатой и оставляют войско негуса. Если по дороге немного пограбят торговцев — не мешай. Потом соберетесь у монастыря Святого Георгия и ждите дальнейших распоряжений.

Этот план был исполнен в самом лучшем виде. Галласы произвели такое впечатление, что весь город долго не мог успокоиться. Пересудам не было конца. Значит, у негуса совсем плохи дела, если одна из лучших конных частей покинула его лагерь. Мало кого успокоили срочно выставленные у городских ворот сильные караулы, которые запретили жителям покидать город. Говорили, что в Адуа торговцы прячут все ценное, а некоторые из них уже тайно бежали под покровом ночи…

Прошел еще день, и в полночь на склоне дальней горы зажглись четыре костра. Через несколько минут такой же огненный крест появился ближе, на склоне другой горы. К утру стало известно, что итальянцы тремя колоннами движутся на Адуа.

Рассвет первого марта 1896 года господин Леонтьев и Дмитрий встретили на одном из отрогов Шелиоды, с которого открывался отличный вид на окрестности. Справа крутыми уступами вздымалась серая громада Абба Гарима, а слева в утренней дымке слабо различались уходившие на восток цепи гор. Их зубчатые вершины поднимались над обрывистыми склонами, поросшими редким кустарником, над переплетением извилистых долин и холмистых плато. Местность дикая и живописная, но трудная для наступления и весьма выгодная для обороны.

Не разводя костров и не поднимая обычного шума, эфиопские отряды в строгом порядке покидали лагерь и один за другим исчезали в ущельях, над которыми клубился предрассветный туман.

— Где во время боя будет находиться сам Менелик? — поинтересовался Дмитрий.

— Где-то в центре, — ответил Николай Степанович. — Судя по последним данным, итальянцы попытаются окружить лагерь и уничтожить эфиопское войско. Что задумал сам негус — сказать трудно, он предпочитает ни с кем не делиться своими планами. Сегодня мы все, казак, просто наблюдатели. Эфиопы все сделают сами.

Солнце выкатилось из-за горизонта. Теперь в бинокль можно было различить какое-то движение на дальних перевалах. Вереницы медленно бредущих солдат в одинаковом серо-желтом обмундировании, кучки всадников, навьюченные мулы. Все они то появлялись на горных склонах, то исчезали в лощинах. Как-то странно скапливались в одних пунктах и в весьма малом числе появлялись в других. Часть итальянских батальонов все сильнее уклонялась в южном направлении и приближалась к подножию Абба Гарима. Между ними и основными силами уже было не менее шести километров. В этом горном лабиринте такой разрыв означал потерю связи с соседями и мог стать весьма опасным.

— Да они же заблудились! — догадался Дмитрий.

— В этом нет ничего удивительного. Что еще можно ожидать от ночного марша по незнакомой местности, имея неточные карты и проводников, многие из которых являются агентами негуса. Командир южной колонны к тому же честолюбивый осел. Он явно хочет первым ворваться в Адуа.

— Если бы он видел, что ожидает его за ближайшей горой, — Дмитрий указал на густые массы эфиопских воинов и изготовившиеся к стрельбе батареи, расположившиеся на обратных склонах Абба Гариме.

— Замечательный народ, эти итальянцы — талантливые, трудолюбивые, — философски заметил Николай Степанович. — Какие строители, художники, музыканты! А вот вояки… жалко!

— Да. Сейчас их начнут истреблять батальон за батальоном.

Тем временем совсем рассвело. Прогремели первые выстрелы, и солдаты пошли в атаку. В воздухе лопались разрывы шрапнели, и передовые отряды эфиопских воинов были уничтожены. Казалось, еще несколько залпов и вся армия негуса дрогнет. Но тут ответный огонь открыла эфиопская артиллерия. Первые разрывы ее снарядов не были точными, но каждый из них воины приветствовали восторженными криками.

Теперь они сами ринулись на врага, ведя непрерывный винтовочный огонь. Их первые атаки были отбиты, но подходили новые отряды. Они появлялись на флангах и в тылу итальянцев, которые теперь перешли к обороне. Итальянские батареи стреляли непрерывно, и только их картечные залпы не давали эфиопским воинам приблизиться для решительного броска.

— Сейчас у итальянцев закончатся снаряды, — сказал Дмитрий.

— Почему так думаешь?

— По уставу на каждое орудие у них положено иметь семьдесят четыре снаряда в зарядных ящиках и столько же в передовом обозе. Судя по количеству мулов, которых они привели с собой, на позицию доставлено гораздо меньше положенного.

— Их обоз теперь далеко за горами, позади главных сил.

— Там тоже начался бой.

В бинокль хорошо было видно, как эфиопы окружают разбросанные по горным склонам остальные итальянские части. В центре и на левом фланге все громче звучала стрельба.

Но на Абба Гарима итальянская артиллерия замолчала. Еще какое-то время раздавался треск винтовочных выстрелов, а затем все заглушил торжествующий рев воинов негуса.