К сообщению о российской подданной, близкой приятельнице Родса, князь отнесся без особого удивления. Выслушал внимательно, только присвистнул:

— Ай да Катя, уже и до Африки добралась!

Отвечая на вопрос Николая, продолжил:

— Как же, в определенных кругах дама очень известная, настоящая светская красавица. Ее отец был флигель-адъютантом нашего императора Николая I и военным комендантом Петербурга. Выдали ее замуж за князя Радзивилла, майора германской армии, родственника самого кайзера Вильгельма. Так получила она доступ к родне мужа при дворах Лондона и Вены, но и с Россией связи не теряла, имела дом в Петербурге и усадьбу на берегу Волги, каждый год на родину погостить приезжала. Завела очень большую, можно сказать сердечную, дружбу с самим Петром Александровичем.

— Это с каким же Петром Александровичем? Неужели?..

— С ним самым, генерал-адъютантом Черевиным, шефом жандармов и заместителем министра внутренних дел, а кроме того, начальником дворцовой охраны и близким другом императора Александра III. Тем, что тайно от царицы и врачей носил ему за голенищем сапог фляжки с коньяком. Дама много видела, о многом знает, обладает острым умом и наблюдательностью. Но, к сожалению, обладает также не женским честолюбием. Поэтому она и не сумела промолчать о слабостях своих высокопоставленных недоброжелателей и некоторых ошибках коронованных особ. Ей показалось мало того, что делилась конфиденциальной информацией с заинтересованными лицами в Питере, захотелось расправиться с врагами немедленно и публично. Под псевдонимом «граф Поль Василий» стала писать статьи, и парижские газеты с большим удовольствием печатали ее едкие обзоры жизни высшего берлинского и венского общества.

— Как же она очутилась в Африке?

— Немцы ее вычислили и тут уж помочь было никак нельзя, по приказу самого Бисмарка Катю выслали за пределы Германии, где остались ее муж и четверо детей. Скандалище вышел ужасный! Правда, муж-дурак до сих пор не хочет с ней разводиться, все еще любит. Но в приличных домах Катю перестали и на порог пускать, стала перебиваться по мелочам, а вот теперь и к Родсу подкатилась. Сам-то он не из знатного рода?

— Пятый сын приходского священника из провинциального городка в Центральной Англии, в роду ни купцов, ни офицеров. Кончил обычную школу, мечтал поступить в Оксфорд, но смог это сделать только в зрелом возрасте, когда уже разбогател на скупке алмазов и приисков. С детских лет бредил подвигами древнеримских героев, а позднее очень болезненно переносил насмешки титулованных одноклассников и всеми силами пытался войти в светское общество.

— Тогда это многое объясняет, — князь чуть приметно усмехнулся. — Родсу сейчас больше сорока пяти и здоровье неважное, богатства и популярности он добился, теперь надо за это расплачиваться. Думаю, что такой опытной особе, как Катя, покорить его не стоило особого труда. Просто ваш Роде испугался, что опоздает, жизнь и силы уходят, а тут такая возможность связать свое имя с красавицей, известной при дворах Европы! Раньше, верно, только с приисковыми девчонками и путался?

— Да, как говорят, и этого не было.

— Ну, тогда Родсу труба! У Кати он не сорвется! Вот это все господину Якобу и передайте. Ну, а то, что он дал понять, что знает о нас с вами, так в нашей работе это дело обычное. Во-первых, всего он не знает, а во-вторых, мы знаем, что он знает, и он знает, что мы знаем. Для работы этого достаточно. Если же не повезет, то нас повесят или пристрелят, а может быть, просто обменяют на кого-то, кому тоже не повезло! Очень довольный своей шуткой князь громко рассмеялся. Вся эта история у Николая не вызвала восторга. Одно дело, когда проводишь операцию для получения реального результата — разузнать это, достать то. Совсем по- другому обстоит дело, когда в работу вмешивается политика. Тут уж никто не может сказать, что и как получится. Одним словом, пойди туда, не знаю куда. Вот только потом все руками разводят и ворчат: разведка виновата. Сейчас хотят в игру включить эту светскую даму… Ну, да об этом пускай у Якоба голова болит.

— Вы когда на фронт уезжаете?

— Через день-другой, как только соберусь.

— Вот возьмите в дорогу, пригодится. — Князь вложил в ладонь Николая маленький увесистый сверток. — Британские гинеи, золото старой чеканки.

— Спасибо, у меня еще немного от Кейптауна осталось. Да и расходов никаких, буры все предоставили — лошадь, карабин, провиант.

— Не дури, лейтенант. Самому же приходилось расписываться в получении «финансового содействия на цели деликатного свойства». Ты на войну едешь, а мне казна еще пришлет. Говорю, не ломайся. Приказываю принять пособие! Да там смотри под пули не лезь!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! Вам самим здесь счастливо оставаться, — не без иронии ответил Николай.

— Постараюсь. Только мне здесь проживать осталось недолго, скоро опять придется в португальские владения ехать.

— Вы будьте поаккуратнее. Лоренцо-Маркес город портовый, там много всякого народа, который от здешней войны кормится.

— Знаешь, лейтенант, двум смертям не бывать, а одной не миновать. — Князь прищурил темные миндалевидные глаза, усмехнулся. — А за доброе пожелание, спасибо.

Распрощались. Николай направился в депо. Оно встретило грохотом и гарью. В жаркой духоте обливались потом белые мастера и кафры-рабочие, копошились у нескольких паровозов. В дальнем углу строили бронепоезд — на маленький пузатый паровозик, над которым широким раструбом поднималась труба, и пару угольных вагонов крепили стальные листы. В переносных горнах калились толстые клепки, мальчишки- подсобники выхватывали их клещами и подавали плечистым клепальщикам.

От стука молотов закладывало уши, но весь шум перекрывал зычный голос мастера с короткими рыжими усами и бакенбардами, делавшими его очень похожим на кота. Сам он, коренастый и мускулистый, проворно сновал у вагонов, и вытатуированные на его мокрой от пота коже драконы и русалки плясали как живые.

— Лист клади ровнее! Бей! Молодец! Подавай клепку! Ты что несешь? Сказано, чтоб сама светилась! Эту вставь себе!

. — Дальше раздался такой красочный российский загиб с поминанием сорока мучеников, загробных рыданий, апостольских страстей и морских чертей, что Николай невольно заслушался. Живо вспомнил корабельные авралы на родной Балтике и голосистых боцманов с их непечатными присловьями.

— Не шуми, Косьми! Все идет нормально. — Из-под вагона вынырнул перемазанный сажей Генрих. — Привет, Питер! Видишь, брони не нашлось, ставим котельную сталь толщиной в дюйм. Пули выдержит?

— Винтовочные — должна. Ты прикажи потом борта чем- нибудь бурым покрасить, чтобы в вельде издали было не так заметно.

— Хорошая мысль! Бронепоезд получится — игрушка! Не хуже, чем у старика Круппа. Я раньше у него на заводах работал, — похвастался Генрих. — Здешние французы тоже собрались бронепоезд делать, но как только узнали, что этим делом займусь я, отказались.

— Почему?

— Сказали, что им забот по ремонту и обслуживанию артиллерийских орудий и так хватает. Но на самом деле просто не захотели со мной работать. В прошлую войну они попробовали пустить против прусской армии свои бронепоезда, только из этого ничего не вышло. Германия одержала полную победу!

— Не время сейчас об этом вспоминать.

— Наплевать мне на французов. Нашел в депо отличного помощника — Косми, бывший русский матрос. Толковый мастер и по-немецки немного объясняется. Ну, а ты с чем пришел?

Николай пояснил, что перед поездкой на фронт надо собрать кое-что из инструментов. Там в вельде любая железка и склянка с машинным маслом будут на вес золота. Поэтому опять пришлось обзаводиться походной сумкой с многочисленными кармашками и отделениями, делать запас самого необходимого.

— Очень хорошо. Бери, что надо, — Генрих подозвал рыжеусого мастера. — Косми, помоги моему товарищу, тоже мастеровой человек и на войну собирается. Я сейчас еду в арсенал, с тобой, Питер, еще увидимся.

В тесной подсобке мастер как бы случайно закрыл широкой спиной стеллажи с инструментом, выслушал просьбу. Горько вздохнул и промолвил «нихт понимай». Потом выложил два сверла и напильник. Развел мускулистыми ручищами, дескать, нет больше ничего.

— Не жмись, матросик. Давно с Тихоокеанской эскадры отчалил?

Вопрос прозвучал по-русски, и в ответ рыжие бакенбарды угрожающе шевельнулись на скулах.

— Ты сам-то кто такой?

— Я тоже русский моряк. Так получилось, что живу здесь под чужим именем. Точно таких же драконов видел у офицеров на «Дмитрии Донском», которые служили на Тихом океане. Тебе-то где кололи, в Шанхае или Нагасаки?

Что-то потеплело во взгляде мастера.

— Тебя как зовут?

— Николаем. — Неожиданно для самого себя сказал правду. Однако тут же спохватился. — По бумагам и для здешних, я Питер.

— Ну, а я Кузьма. Местные мое имя на свой манер переделали, Косми кличут. Был комендором на крейсере «Рюрик», а наколку сделал, когда в Нагасаки стояли. Самого- то каким ветром в Африку занесло?

Выслушав рассказ о том, как Николай в одном из иностранных портов якобы увлекся актрисой местного театра, растратил казенные деньги и, махнув рукой на офицерское звание, зажил сам по себе, Кузьма сокрушенно покачал головой:

— От этой женской нации много людей пострадало. Сам я Россию оставил из-за политики, хотя, по правде сказать, тоже из-за бабы. А точнее, за покушение на нашу царицу.

— Это как же так получилось?

— Да в Кронштадте на высочайшем смотру на «Рюрик» царь с царицей, великие князья, адмиралы пожаловали. Как положено, крейсер флагами расцветили, мы все в парадной форме, мичмана у трала царицу с букетами цветов встречают. Начались артиллерийские учения, и тут патронная беседка с зарядами для кормовых орудий, что б ее …, пошла мимо рельса. Мы, конечно, враз подхватили, но, натурально, шум, гром, разные глаголы. Царица как раз рядом стояла, с перепугу шарахнулась, чуть в люк не свалилась. Старший офицер мне после внушение сделал, трех зубов лишил, но дело замял. С крейсера, конечно, списали, сунули простым матросом на пограничную канонерку. Но и тут не повезло, на ней мичман стал меня сочувствием донимать. Ты, говорит, должен смысл жизни понять, книжки разные, перетак его…, давал читать.

— Ты что же, книжки не уважаешь?

— Почему же, очень даже любил. Здесь-то наших книг нет, а дома сочинения господина Гоголя и других часто читал. Но мичман какие-то другие книжки навязывал. За них его самого потом жандармы забрали да и нас всех перетрясли. Вот тогда мне знакомый штабной писарь и шепнул, дескать, поберегись. Тебе не только «общение с агитатором» выходит, но и старое дело хотят повернуть как «покушение на царствующую особу». Вот тут-то я мешкать не стал, с одним финским рыбаком столковался и в Швецию махнул, а потом вот и до Претории добрался, — закончил Кузьма свой рассказ. Еще раз внимательно посмотрел на Николая и добавил: — В этих краях есть и другие русские, но вот моряков нас теперь двое. Вы не сомневайтесь, я о вас другим говорить не стану.

— Что это ты меня стал на «вы» называть?

— Э, нет, мы приличие понимаем. Ваше дело офицерское, благородное. Еще может и в Россию вернетесь, покаетесь. Вот мне уже дороги домой нет.

— Почему же нет? Дело-то твое пустое, писарь зря наплел. Если на этой войне уцелеем, можно будет что-нибудь придумать. Это обещаю. Ты мне сейчас лучше с инструментом помоги.

— Так это же с нашим удовольствием!