В столичном госпитале у Николая дела быстро пошли на поправку. Хотя палаты, как и все подходящие помещения в городе, были переполнены ранеными и врачи также жаловались на нехватку медикаментов и скудное снабжение, но обстановка была все же спокойнее, чем в прифронтовом госпитале. Да еще не так тревожили полчища мух и термитов, а по ночам не приходилось вздрагивать от близкого хохота гиен.

В палату зачастил Кузьма, приносил табак, фрукты и другие гостинцы. Рассказывал, как французские инженеры укоротили ствол у «мадам», но пострелять из нее больше не удалось. Пушку пришлось срочно перебросить на другой участок фронта, а его самого оставили работать в арсенале.

Чтобы не слышали на соседних койках, шептал в самое ухо:

— Ох, опять работы подвалило. Вся срочная, почти до утра возились…

Потом говорил в полный голос:

— Вам, Николай Васильевич, господин Якоб велел кланяться. Обещал, что как немного освободится, сам приедет. А сумку вашу с инструментом я сберег, еще пригодится.

И опять наклонялся, щекотал своими рыжими бакенбардами:

— Все чиним, и винтовки, и пушки, и паровозы. Подвоза же почти никакого нет, англичане все пути перекрыли и жмут…

Англичане жали. Их новый командующий фельдмаршал Робертс предоставил топтаться в горных долинах на юге подчиненным генералам, а сам широко развернул многочисленные дивизии и бригады на просторах вельда, вдоль железной дороги, ведущей к столице и золотым рудникам Трансвааля. Пришла в движение огромная военная машина, все части которой подчинялись единой воле командования, непрерывно контролировались разветвленной системой связи, пополнялись всеми видами довольствия. Тысячи офицеров и сержантов неустанно следили за ее работой. Особенности южноафриканского театра военных действий, о которых недавно знало всего лишь несколько офицеров разведки, были в виде приказов и инструкций доведены до сведения всей собранной здесь более чем двухсоттысячной армии Великобритании и ее доминионов.

Им противостояли коммандо буров, продолжавшие действовать разрозненно, не имевшие достаточных запасов и скованные малоподвижными обозами. Личное мужество, выносливость, отличное знание местности и другие боевые качества, которые так помогали в начале войны, уже не давали бурам прежних преимуществ.

В начале февраля произошел перелом. Английские войска двинулись было к осажденному бурами Кимберли, но потом изменили направление удара и внезапно повернули прямо на столицу Оранжевой Республики Блюмфонтейн. Главнокомандующий войсками республики и трансваальскими коммандо на этом участке фронта генерал Питер Кронье не ожидал, что значительные силы противника способны появиться в стороне от железной дороги. Свою ошибку он понял слишком поздно, когда у местечка Паардеберг все его войско попало в окружение. Буры поспешно обставили свой лагерь двумя рядами фургонов и телег, начали рыть окопы. Первые атаки они встретили дружным ружейным огнем и стрельбой из четырех пушек.

У англичан хватило сил, чтобы захватить все окрестные высоты и тесным кольцом обложить лагерь буров. Их пехотные цепи поспешно окапывались и пользовались любой возможностью, чтобы проложить все новые и новые траншеи и сблизиться с противником. В небо поднялись аэростаты воздушного наблюдения и с них весь лагерь открылся как на ладони. Артиллерия получила точные указания и начала методический обстрел. Торопливые хлопки скорострелок заглушили голоса снятых с крейсеров морских орудий и громовые раскалы шестидюймовых мортир.

Вскоре один за другим взлетели на воздух все склады боеприпасов буров, загорелись разбитые снарядами фургоны. От обстрела люди, среди них многочисленные женщины и дети, не пожелавшие оставить своих родных и близких, укрывались в траншеях и ямах. Но укрыть тысячи лошадей и быков было невозможно. Шрапнель и пулеметы истребили их поголовно, и вскоре весь лагерь и берега единственной протекавшей рядом с ним реки были завалены тушами скота. Стояла жара, и столбик термометра поднимался до тридцати шести градусов по Цельсию. Воздух наполнился зловонием быстро разлагающихся туш, а вода в реке кишела червями. Возникла угроза эпидемии.

На выручку армии Кронье поспешили коммандо с других участков фронта, но каждое из них действовало самостоятельно. Путь на Кимберли оказался открыт и вскоре все газеты Великобритании с ликованием сообщили, что блокада буров с «алмазной столицы мира» полностью снята. Все попытки освободить Кронье также не принесли успеха, англичанам удалось довольно легко отбить разрозненные атаки. Одно из коммандо действовало так неудачно, что оказалось полностью разгромленным, и сотня его бойцов во главе с командиром попала в плен.

В ночь на 27 февраля, когда разразилась сильная гроза, в атаку на лагерь Кронье поднялись батальоны Королевского канадского полка, входившего в состав английских сил. Буры слишком поздно заметили приближение противника. Ожесточенный бой шел всю ночь, а на рассвете стало ясно, что канадцы успели выкопать свои траншеи всего в восьмидесяти метрах от фургонов и смогут теперь в упор расстреливать весь лагерь из винтовок и пулеметов.

В 10 часов утра генерал Кронье и более четырех тысяч его бойцов, не считая членов их семей, сдались.

Слухи об их капитуляции распространились быстро, но достоверная информация о масштабах поражения поступила спустя несколько дней. Этот печальный рассказ Николай услышал вместе с другими мастерами в арсенале, где начал работать после того, как выписался из госпиталя. Рана хотя и затянулась, но он продолжал носить повязку.

На какую-то минуту в мастерской наступила тишина, а затем вновь яростно застучали молотки и завизжали напильники. Люди работали с ожесточением, понимая, что теперь именно от их усилий зависит снабжение оружием новых ком- мандо, которые должны встать на место выбывших из строя.

В тот день работали допоздна, и после госпитального лежания Николая покачивало от непривычного перенапряжения. В ответ на озабоченный взгляд Кузьмы улыбнулся через силу, поднял вверх большой палец.

— Порядок, трофейный пулемет починили. Не беспокойся, отосплюсь, вся ночь впереди.

Но в эту ночь спать не пришлось. Под фонарем у самых ворот поджидал в ладной таратайке седой старик. Тот самый, что когда-то привозил для испытания захваченные у англичан патроны с разрывными пулями.

— Якоб хочет тебя срочно видеть, — обратился он к Николаю. — Залезай и держись крепче, я быстро поеду.

— Да тебя, отец, и не узнать, обстригся наголо, ни кудрей, ни бороды. Где же твое старинное ружье, что слону точно в глаз попадало?

— Оно, сынок, теперь дома на стенке висит, а я вот с ним охочусь, — и старик похлопал ладонью по плоской деревянной кобуре на поясе, из которой высовывалась ребристая рукоятка револьвера Маузер, недавно принятого на вооружение в германской армии.

— Ныне дичь, сынок, другая, целыми неделями за ней по вельду гоняюсь. Поэтому и обстригся, чтобы в длинном волосе вши не завелись.

Тьма стояла хоть глаз выколи, но старик правил уверенно и после недолгой скачки оказался у какого-то полустанка. Чьи-то руки подхватили Николая, подвели к двери в барак.

В узенькой комнатушке, освещенной керосиновой лампой, из-за стола поднялся Якоб. В этом худом, заросшем пегой щетиной человеке, одетом в какой-то драный немыслимый балахон, трудно было узнать респектабельного фермера с берегов Лимпопо, интересующегося «машинкой для стрельбы», или щеголеватого майора из дома правительства в мундире с золотыми звездочками на воротнике.

— Здравствуй, Питер! — обратился он к Николаю. — Извини, но раньше не мог навестить тебя. Слышал о нашей беде?

— Ну, потерпели первую неудачу. Война же только пятый месяц идет, все еще впереди.

— Нет, ты не понимаешь того, что произошло. Да, видимо, и не сможешь понять. Ведь ты профессиональный военный и русский. Слышал, что вашу столицу когда-то сожгли французы.

— Москву-то? Ее не один раз и другие неприятели жгли. А что я русский, так и не скрываю этого, — широко улыбнулся Николай. После встреч с князем и фронтового госпиталя глупо было бы отрицать свою национальность. — Ты за мной послал, чтобы сообщить именно об этом?

— Не сердись, я выразился неудачно. Просто хотел сказать, что наше государство молодое и не имеет такого исторического опыта, как твоя страна. Поэтому наши люди и воспринимают весть о поражении и нашествии врага совсем по- другому, чем жители стран, имеющих постоянную армию, промышленность, древние города…

— Ладно, англичан вы тоже порядком потрепали. Продержитесь еще немного, а потом можно будет и переговоры о мире начинать.

— Положение гораздо хуже, чем ты думаешь. Правительство Оранжевой Республики уже покинуло столицу, а делегация городских властей явилась к фельдмаршалу Робертсу и поспешила заявить о покорности. Кое-что мы успели вывезти, но англичанам достались военные склады и более двухсот паровозов и товарных вагонов. Наши генералы Девет и Деларей пытаются организовать оборону, но сил мало. Как это ни печально, но некоторые буры оставляют свои коммандо, разъезжаются по фермам, не хотят больше сражаться. Президент Крюгер срочно выехал, чтобы навести порядок.

— Плохо.

— Люди немного растерялись, это понятно. Но плохо то, что теперь по железной дороге открыт прямой путь в Трансвааль. Сейчас англичане могут сформировать несколько эшелонов с войсками и двинуть сюда. Проехать на паровозе четыреста с лишним километров, не встречая сопротивления, это не такая уж трудная задача.

— Надо взорвать пути.

— Поэтому я тебя и вызвал. Все произошло так внезапно, а минеров у нас не так уж и много. В этом деле мало уметь только запальный шнур поджечь. Вон на прошлой неделе послал троих мост через Тугелу взрывать, так от них самих ничего не осталось, а мост даже не поцарапали. Пришлось новую партию срочно высылать. Ты же имел раньше дело со взрывчаткой?

Николай согласно кивнул.

— Слушай, наши в спешке оставили целым мост через Модер. Это к северу от Блюмфонтейна. — Якоб показал место на карте. — Здесь река широкая и мост построен капитально — четыре стальных пролета по 40 метров каждый. Если его разрушить, то движение остановится надолго, а без подвоза по железной дороге англичане наступать не будут. Но хочу сразу же тебя предупредить — этот район уже занят бригадой их генерала Гетекра и мост должен сильно охраняться. Если попадешь в плен, то за действия в тылу войск тебя сочтут уже не военнопленным, а шпионом. За это сам знаешь, что полагается.

— Знаю, не пугай. Меня одного, что ли, посыпаешь?

— Ну что ты! Пойдешь с нашим лучшим разведчиком, дядюшкой Реденом, который тебя сюда и привез. Да вы к раньше на полигоне встречались. Он старый боец, хотя на фронте ни его самого, ни его ребят никто и не видел. С самого начала войны в тылу отсиживается. Правда, не в нашем, а у англичан. На место поедете на паровозе, а там уж вас встретят.

— Понял. Покажи мне, какие у вас имеются взрыватели и все остальное. И еще — где мне можно будет немного передохнуть и сменить повязку, пока ваш паровоз не пригнали.