До окончания войны было еще далеко. Однако сейчас она приняла новую форму — исчезли фронт и тыл, отряды грозных «коммандос» действовали повсюду. Против них мало помогали цепи блокгаузов и укрепленных постов на окраинах селений и вдоль дорог. В завоеванной стране британские войска не чувствовали себя победителями. Газеты писали о «напрасных потерях», «упадке боевого духа» и даже о «растерянности» среди солдат, заброшенных в далекую Африку.

Однако английское командование вскоре нашло новый способ борьбы. Конные отряды партизан были подвижны и неуловимы, но в седельных сумках много не увезешь. Рано или поздно «коммандос» возвращались к своим, жившим на фермах, семьям — надо было поесть и поспать, сменить лошадей, укрыть больных и раненых. После роспуска прежних коммандо остались многочисленные лагеря, где в фургонах и повозках собрались тысячи женщин, стариков и детей, которые в военное время просто не имели возможности вернуться в свои дома. Именно все они вскоре стали объектом действий английских войск, которые теперь возглавил новый главнокомандующий лорд Китченер. В прошлых колониальных войнах он прославился не столько своею доблестью на поле боя, сколько умением быстро и беспощадно наводить порядок на завоеванной территории. Ему предстояло «умиротворить» Оранжевую Республику и Трансвааль.

В первые дни солдаты забирали у мирного населения часть продовольствия и угоняли скот. Но вскоре выяснилось, что семьи готовы отдать последнее, чтобы накормить своих мужчин, дают им приют да еще сообщают о приближении английских патрулей. В ответ стала применяться тактика «выжженной земли». Отдельные фермы, а то и целые поселки сжигались дотла, весь скот и домашняя птица истреблялись, а жители насильно увозились. За короткое время в обеих бурских республиках было разрушено более 30 тысяч ферм, уничтожено от 50 до 75 процентов скота. Свыше ста тысяч мирных жителей, главным образом женщин и детей, оказалось за колючей проволокой концентрационных лагерей.

Эти лагеря стали изобретением и любимым детищем лорда Китченера. Он объявил их наиболее дешевым способом борьбы с партизанами и приказал создавать повсеместно.

Лондонская «Таймс» полностью одобряла новую тактику и печатала восторженные репортажи о концентрационных лагерях, где построены специальные навесы для защиты от дождя и жары, а каждому из его обитателей выдается солдатское одеяло. О том, что людям приходилось спать на голой земле и раз в день ограничиваться миской жидкой каши из кукурузной муки, не упоминалось.

Самым крупным из лагерей считался расположенный на окраине Йоханнесбурга. Вместе с врачами из городской больницы Людмила ездила туда, отвозила лекарства. Вернувшись, долго не могла прийти в себя от увиденного. Рассказывала, глотая слезы.

— Сколько там людей согнано! Лежат прямо на земле, прижавшись друг к другу — ночи-то какие стоят холодные. Мыла им вообще не дают, воды не хватает, о канализации никто не побеспокоился, поэтому многие болеют тифом, дизентерией. Кто-то из городских властей предложил для женщин сменную одежду, белье и другие мелочи привезти, так комендант лагеря запретил.

— Там мужчины и женщины все вместе содержатся?

— Нет, раздельно. Но многие женщины вместе с детьми. Ой, не могу я! — не выдержала и разрыдалась. — Дети стоят у проволоки, бледные, со вздутыми животами… Они даже не играют! Им ни молока, ни овощей не дают. Умирают они там каждых день!

Николай слушал, молча курил. Чтобы окончательно не расстраивать жену, не стал рассказывать всего, что знал сам. О том, что смертность среди заключенных очень высока, а маленькие дети мрут там поголовно. Уже слышал, что новый командующий запретил и близко подпускать к концлагерям представителей Красного Креста, а своим подчиненным прямо заявил, чтобы заключенных кормили по сокращенной норме и что лагеря это не место для отдыха. Откровенно пояснил, что созданы они для того, чтобы «враг сдался».

Когда Людмила немного успокоилась, сказал:

— Про то, что видела в концлагере, молчи, иначе сама, как подозрительная иностранка, там окажешься. Я домой газету приношу, вот что там написано о лагерях, то и повторяй.

Солдатская газета «Френд» о такой теме, как концлагеря, писала мало, но пару раз перепечатала статьи столичных журналистов. Сама больше сообщала о подвигах, да усердно цитировала страницы юмора из лондонских журналов. В войсках ее усердно читали, командование было очень довольно. Большего от этой газеты и не требовалось.

Николаю не пришлось долго обслуживать печатные машины. Внезапно оказалось, что бумага в конфискованной типографии подошла к концу и газету скоро просто будет не на чем печатать. Свой запас так и валялся где-то около взорванного железнодорожного пути, а все остальные городские издания дружно заявили, что сами не имеют бумаги, уже сократили тиражи, и вот-вот вообще прекратят выпуск.

Узнав все это, полковник рвал и метал. Отлично понимал, что лорд Китченер не простит ему, как главному редактору газеты, прекращение ее издания.

— Я достану бумагу, сэр! — щелкнул каблуками Николай.

За время жизни в Йоханнесбурге время зря не терял, кое-что успел заметить и запомнить, не без помощи Якоба познакомился с полезными людьми.

— Для этого потребуется десять ящиков мясных консервов и пять мешков сахара, сэр!

— Ты знаешь, где находится бумага?

— Никак нет, сэр! Я знаю человека, который сможет обменять продовольствие на мануфактуру, а она пригодится некой даме, хозяйке швейной мастерской. Вот ее близкий друг и достанет бумагу. Если не тянуть время, то все можно закончить завтра к утру, сэр!

— Можно ему верить? — полковник повернулся к стоящему рядом Тому.

Тот только пожал плечами.

— Этого механика мы взяли на работу по рекомендации фирмы «Смит и компания». Предприятие солидное, имеет дело с самим Сесилем Родсом, сэр.

— Хорошо, консервы и сахар получишь на складе.

— Работать придется после комендантского часа. Прошу выдать мне ночной пропуск, сэр.

Бумагу, и верно, доставили к утру. С тех пор Николай получил доверие полковника и вскоре сделался официальным агентом по снабжению, доставлял новые партии бумаги, типографскую краску и все необходимое для выхода в свет этого армейского издания. Одним из первых узнавал содержание приказов и распоряжений командования, которые регулярно печатались в типографии.

При свидетелях Том не упоминал о прежнем знакомстве, даже делал вид, что ревнует к успехам выскочки, но на самом деле помогал. В газету стекалось много информации, и совместными усилиями удавалось узнать весьма интересные вещи.

Поэтому отчеты, о которых в свое время говорил князь, пополнялись полезными сведениями и регулярно отправлялись в северное полушарие.

Порой оттуда приходили запросы, которые свидетельствовали о том, что в южноафриканском конфликте пытаются принять участие весьма сомнительные личности Российским представителям в Бельгии предложили крупную партию оружия, уже погруженного на пароход и готового к немедленной доставке в Южную Африку, где ее с нетерпением якобы ожидали отряды буров. Пришлось ответить, что сейчас все побережье охраняется кораблями британского флота и патрулями колониальной полиции и без особого разрешения ни одно судно не сможет не только выгрузиться, но и близко подойти к берегу.

От себя порекомендовал поменьше слушать всякого рода международных авантюристов, жадных до золотых российских рублей. В других своих записках сообщал подробности о тайных встречах англичан с руководством бурских республик, о том, что среди рядовых буров все больше становится «хансоп- перов», тех, кто стоит за прекращение войны, и что в Южную Африку следует посылать не оружие, а медикаменты и врачей.

Так тянулись месяцы. Приходилось все время быть настороже, в городах свирепствовала военная полиция, в сельской местности рыскали патрули йоменов, а на просторах вельда гонялись за «коммандос» эскадроны британской кавалерии. Со всеми подозрительными расправлялись быстро и жестоко. Поводом для ареста могли послужить непривычный акцент, зажженная свеча в окне, принятая за световой сигнал, грохот упавшей сковороды, показавшийся выстрелом. Хорошо, если отправляли за колючую проволоку, под горячую руку солдаты, постоянно ожидавшие внезапного нападения, могли просто пристрелить.

Позднее ввели военно-полевые суды, и трое офицеров поспешно рассматривали дело, уже заранее зная приговор, сформулированный лордом Китченером: «Привязать к стулу и расстрелять».

Однако в вельде не всегда найдешь для казни подходящее место — столб, стену здания или даже просто высокое дерево. Поэтому, как ходили слухи, некоторые командиры карательных отрядов, чтобы не нарушать приказ главнокомандующего, специально возили стулья с собой.

Но пока от беды Бог миловал. Николай ходил в штатском, постоянно носил с собой удостоверение сотрудника английской военной администрации. Это разрешало все проблемы при встречах с патрулями и внушало уважение знакомым уит- лендерам. Но однажды вечером, когда уходил домой с работы, прямо у дверей типографии столкнулся с парнишкой, который вскинул наган. Хорошо, что этот юный террорист помедлил долю секунды, пытаясь взять точный прицел. Николай резко шарахнулся в сторону, и пуля прошла мимо. Парнишка растерялся настолько, что оружие отдал без сопротивления и, получив по шее, тут же исчез.

Прибежавшему на звук выстрела патрулю пришлось давать объяснения. Сказал, что сам так перепугался, что не запомнил внешность нападавшего. Зато Якобу без стеснения выложил все, что думает по поводу использования детей в подобных акциях. Не без ехидства посоветовал не посылать в таких случаях людей, имеющих приметное родимое пятно на щеке, и лучше координировать работу подпольных групп в городе и его окрестностях.

Больше ничего подобного не случалось.

Уже кончался март 1902 года, отшумели последние грозы и наступила здешняя жаркая и пыльная осень.

Как обычно, с Якобом встретились на новом месте — оба строго следовали всем правилами конспирации. На этот раз информация была важной. Английское командование собиралось предложить генералам буров встретиться в местечке Клерксдорп для переговоров о прекращении военных действий. Даже готово было выдать охранные документы, для того чтобы они смогли пройти через все посты и караулы.

— У полковника в сейфе видел бумагу, — предупредил Николай. — Он принес ее из штаба и в случае успешных переговоров должен немедленно напечатать на первой странице своей газеты.

— Что за бумага?

— Проект мирных условий, которые англичане предложат вашим генералам. Главное в них — это требование прекращения военных действий, признание верховной власти Великобритании, сдача оружия. Упоминается также, что уитлендеры получат равные со всеми белыми жителями права. Со своей стороны англичане предложат сохранить местное самоуправление, объявят амнистию тем, кто воевал, и возместят убытки, понесенные во время военных действий. На это обещают дать три миллиона фунтов стерлингов.

— Что говорится о кафрах?

— Знаешь, эту бумагу я не мог долго рассматривать. Не помню, чтобы в ней о кафрах что-то говорилось.

— Хорошо, с ними как-нибудь и сами разберемся. Но что касается мирных условий, то могло бы быть и хуже. Все равно англичанам без нас в этих краях не управиться. Да и нашим «биттерейндерам», которые готовы воевать до последнего человека, хороший урок на будущее. Пусть научатся свои собственные силы и возможности своего народа учитывать.

— Не слишком ли жестокий урок?

— Да, очень жестокий. Я принимал участие в подготовке к этой войне и сам воевал, но сейчас признаю правоту Тома — пора кончать… Кстати, ты не слышал новость? Сесиль Родс умер.

— Когда? Я только что был в газете, там ничего не знают.

— Скоро узнают, — Якоб зажмурился, как сытый кот. — Мне час назад из Кейптауна пришла телеграмма, сообщают, что «дом продан». Понятно?

— Но Родс же в последнее время лечился в Англии. Зачем он примчался в Кейптаун в такое неподходящее время? Разве не знал, что сейчас смена времен года и наступает самый неприятный сезон. Не мог переждать, пока эта духота спадет?

— Это верно, он поторопился. Но не по своей воле. Помнишь его приятельницу, дочку русского генерала с такой трудной фамилией?

— Екатерина Радзивилл?

— Она самая! — Якоб даже прищелкнул пальцами и с азартом профессионального охотника продолжал. — После Кимберли эта Кэт встретила Родса с распростертыми объятиями. Он сразу же решил все ее финансовые проблемы и даже согласился оплатить издание журнала, который она назвала «Величие Великобритании». Видимо, решил, что такой журнал поможет ему в борьбе за пост премьер-министра всей Южной Африки, о котором он столько лет мечтал. Потом, как ты знаешь, Родс поехал в Европу, и тут эта дама связалась с очень сомнительными личностями.

— Или они с ней?

— Какая разница! Она и раньше за Родса кое-какие бумаги подписывала. Когда ей их предъявили, ломаться не стала. Тем более, что у нее вновь возникли финансовые трудности и к тому же она попалась на махинациях с фальшивыми бриллиантами. Из-за этого получились большие неприятности. Так что, когда суд Кейптауна потребовал ее ареста, обвинений набралось целых две дюжины. Как и полагается, ее бумаги опечатали, и тут оказалось, что у нее есть копии бумаг Родса и его переписки с очень высокими персонами из Лондона. На суде же за закрытыми дверями она начала давать такие показания о финансовых и интимных связях всей этой компании, что личный врач Родса скоропостижно скончался.

— Сам?

— Я ему вскрытие не делал. Ты слушай дальше — пришлось в суд вызвать в качестве свидетеля и самого Родса. Правда, разрешили оставаться в Лондоне и прислать показания в письменном виде. Но тогда эта генеральская дочка сделала убийственное заявление — подлинники бумаг Родса уже переданы ею на хранение в Германию! Вот и пришлось нашему великому человеку наплевать на советы врачей и срочно выехать в Южную Африку. Но морское путешествие не поправило его здоровье, дальше гостиницы на окраине порта он двинуться не смог. Там, не вставая с постели, и давал показания следователю. Местные врачи очень о нем заботились, но ты сам знаешь, какой у нас вредный климат… Особенно в окрестностях Кейптауна!

— Что теперь ее ожидает? — спросил Николай. — Мы все- таки с этой Екатериной земляки.

— Она нас больше не интересует. Думаю, что суд состоится не раньше чем через месяц. Но ей дали твердые гарантии, и она знает, что наказание будет чисто символическое. Сейчас ведет себя тихо и пристойно, сидит под домашним арестом, собирается писать книгу мемуаров о Родсе.

— Чистая работа!

— Так я же давно говорил, что Родс эту войну начал, но до ее конца не доживет!