До Эльбы доехали в дорожной карете вместе с другими пассажирами. Ровный тракт, обсаженный уже начавшими зеленеть деревьями, шел мимо маленьких чистеньких городков. На почтовых станциях подавали неизменную свинину с тушеной капустой и быстро запрягали свежих лошадей. Пограничники на заставах, а проехали их столько, что Иван сбился со счета, тщательно изучали бумаги путешественников. К паспорту с гербом французского короля относились с особым почтением. В этих мелких немецких княжествах еще хорошо помнили вторжение армий грозного соседа. Добропорядочные обыватели с опаской смотрели на Лаврентия, который время от времени коршуном зыркал по сторонам и, завидев хорошеньких немочек, подкручивал свои длинные усы. Его гремящие шпоры, кривая сабля и хриплые фразы на непонятном языке, с которыми он обращался к Ивану, на всех производили сильное впечатление.

Купец Брант, румяный господин с небольшим брюшком, в разговоры с попутчиками не вступал. Он скромно устроился на боковом сидении, уткнулся в молитвенник и лишь изредка бросал беспокойные взгляды на своего спутника. Этот лохматый парень постоянно что-то жевал и прекращал это занятие только для того, чтобы заснуть.

Сам Иван, как и подобает французу, следующему по казенной надобности, в беседы ни с кем не вступал, в расспросы не пускался и равнодушно смотрел на окружающий мир. Тем не менее, ему удалось заметить, что подозрительных попутчиков нет и почтовую карету никто не преследует. С этим согласился и Лаврентий.

Вниз и вверх по Эльбе тянулись караваны судов и барж. Через близлежащий Гамбург и канал, уходящий на север к Любеку, купцы и мастеровые немецких и чешских городов посылали продукты во все страны мира. Свой товар, длинные ящики, обшитые грубой парусиной, купец Брант нашел на баржах Ост-Индской компании, причаливших недалеко от почтовой станции. До отправки кареты еще оставалось время, и он стоял на берегу канала. Рядом с ним топтался лохматый слуга. Оба смотрели, как в воде плещутся крикливые чайки, бросали им кусочки хлеба.

Иван пил пиво на веранде гостиницы, издали наблюдая, как на почтовом дворе запрягают лошадей. Долговязый слуга в красной куртке о чем-то беседовал с конюхами.

— Вот у нас на Дону вино так вино! Алое, густое, духовитое, — ворчал Лаврентий, прихлебывая местный розовый напиток — а это немецкое пойло все равно, что вишневый кисель.

— Ну-ка встань рядом. Начинай расчесывать усы, да зеркальце держи прямо, — распорядился Иван.

Казак занялся усами и осушил новый стакан.

— Смотри, охмелеешь!

— С этого напитка со мной ничего не случится. Домой вернусь, отведу душу! Пять лет прошло, как попал в плен.

— Расскажи, как это случилось?

— Так под Азовом, когда мы его штурмовали, оглушило меня взрывом. Очнулся, а на шее колодка. Так с ней и оказался на базаре в Керчи, где гололобые нехристи щупали у меня руки-ноги, считали зубы. Там продали в туретчину, гребцом на галеры. Так прикованный за ногу и плавал вместе с болгарами и итальянцами на корабле паши Гассана. Кормили паршиво и били плетьми за каждую провинность. Многие умерли, и их выбросили за борт. Да и я бы не выжил, но смилостивился Господь и наслал на нас французский фрегат. Он и прижал галеру к берегу, турки бежали, а нас освободили. Тех, у кого нашлась родня или поручители, отпустили домой, а таким как я французы предложили наняться на их галеры. Пришлось согласиться, и нам выдали штаны, куртки и шапки, все красного цвета. Кормили сытно, ежедневно давали полфунта мяса и вино, а били только за дело.

— Как же ты оказался в Париже, а потом и в Голландии?

— У французского короля есть обычай — по большим праздникам на галеры приходит его ближайший боярин и за хорошее поведение освобождает одного из гребцов. Это из тех, что приговорены судом. В такой день устраивают угощение и разные игрища. Вот я и вызвался биться с их знаменитым, бойцом по имени Гран Чемпион. Схватились, и как он не тужился, я положил его на обе лопатки. Стали французы меня величать, поднесли шипучего вина, стали называть «Москов чемпион». В ту пору господин Постников из Посольского приказа был в Марселе проездом из Италии, где изучал разные науки. Прослышал он про меня и пожелал увидеть. А когда выслушал мою историю, то, дай Бог ему здоровья, забрал с собой, а потом послал к Андрею Артамоновичу… Ваня, а куда лохматый-то делся? Купец наш на берегу один стоит!

Не оборачиваясь, Иван глянул в подставленное зеркальце. Господин Брант и верно был один. А тем временем у ворот почтового двора слуга в красной куртке вытащил платок и махал им, словно отгонял мух.

Лаврентий, хотя и качался, изображая пьяного, но зеркало держал твердо. И за своей спиной Иван увидел, что трое мужчин, одетых как зажиточные горожане, появились из-за угла и направились к господину Бранту. Значит не стали рыскать по дорогам, сторожили около барж с товаром, чтобы взять наверняка.

Двое стали по бокам купца, третий положил ему руку на плечо и что-то сказал. С лица господина Бранта пропал румянец, и он на негнущихся ногах последовал за мужчинами.

— За работу, казак, — негромко произнес Иван.

В этот послеобеденный час людей на набережной было немного, и все произошло очень быстро.

Лаврентий молниеносно выхватил саблю и смахнул три пальца с руки незнакомца, лежавшей на плече господина Бранта. Из-под своего плаща Иван высунул дула пистолетов и заставил двух оставшихся незнакомцев попятиться к набережной. Слышал, как за его спиной гневно хрипит Лаврентий, и видел ужас и растерянность в их глазах. У самого края щелкнул курками пистолетов и решительно шагнул вперед. Когда оба незнакомца свалились в воду, первым закричал и замахал руками, стал звать на помощь, требовал притащить багры и веревки.

Увидел, что третий незнакомец, белый как полотно, сорвал с себя треуголку и, зажимая ею покалеченную кисть руки, спешит убраться подальше от набережной. Господин Брант прислонился к стене и, хватая ртом воздух, держится за грудь. Тут же суетится прибежавший откуда-то его слуга. Что-то быстро-быстро говорит и сует хозяину коврижку, покрытую сахарной глазурью.

В этих местах пекут замечательные медовые коврижки, которые славятся на всю Германию. Каждый путник стремится отведать такое лакомство.

На берегу канала продолжалась суматоха, вытаскивали свалившихся в воду. Тем временем пассажиры размещались в почтовой карете, которая с немецкой аккуратностью отправлялась в путь в точно назначенное время. Дальше ехали без приключений. Господин Брант отдышался и сидел, сжавшись в комок. От молитвенника почти не отрывал глаз и лишь иногда робко улыбался, глядя на страшного русского казака, клинок которого просвистел у самого его уха, но даже не разрезал сукна кафтана.

В Любеке длинные ящики были благополучно перегружены на судно под английским флагом. Старые знакомые Ивана, помнившие его еще как боцмана с «Сирены», радостно отметили встречу в старом добром «Белом ките». Чуть позднее некоторым личностям, которые и здесь проявили интерес к господину Бранту и его грузу, пришлось исчезнуть из порта. Тем более что их вожаку проломили голову оловянной пивной кружкой. Господин же Брант получил свой вексель и остался очень доволен выгодной сделкой. А купца из Архангельска, который принял груз, заверил, что готов и дальше вести дела с русскими друзьями. И добавил, что сильно ошибаются все те, кто считает московитов доверчивыми, бестолковыми, ничего не понимающими в современной коммерции и способными лишь к мелкой торговле.

Копенгаген и датские проливы миновали благополучно и вместе с несколькими другими судами присоединились к конвою, идущему в Архангельск.

Северное море встретило неласково. Над волнами неслись рваные черные тучи, временами хлестал холодный дождь. Ветер гудел в снастях, обрушивал на палубу зло шипящие волны. Тяжело груженые торговые суда шли, переваливаясь с борта на борт. Их капитаны не пытались соблюдать строй и лишь старались держать общий курс и не столкнуться друг с другом. Некоторым доставалось больше всего, и, зарываясь в волны, они все время отставали. Именно около них чаще всего появлялся приставленный к каравану английский фрегат. Он стремительно носился в тучах брызг, совершал крутые повороты, подгонял отстающих. Время от времени с него раздавались пушечные выстрелы, которые должны были привлечь внимание торговых моряков к сигналам флагмана каравана — голландского линейного корабля.

Иван уже знал, что фрегат называется «Кентавр», имеет сорок пушек и отчаянного командира, которого зовут Сумасшедший Дик и который не любит убавлять паруса при свежем ветре. Стоять в туче холодных брызг не хотелось, и Иван спустился в коморку к архангельскому купцу, где уже устроился казак Лаврентий. Да и самому было интересно послушать последние новости из России.

Но долго беседовать землякам не пришлось. На палубе раздались крики и топот ног, стук колес орудийных станков и свистки боцманской дудки. Когда Иван опять очутился наверху, то увидел, как из серой дымки, окутавшей лежащие у самого горизонта берега Норвегии, появились два остроносых суденышка. Они быстро приближались к каравану и очень резво скакали с волны на волну, отсекая от остальных отставшие суда. «Кентавр» спешил им навстречу, но ему приходилось совершать дополнительные маневры, чтобы двигаться против ветра.

С мостика капитан англичанин приказал открыть огонь, но обе легкие пушки торгового судна не доставали до нападавших. Их прислуга неумело суетилась у орудий, стреляла почти не целясь. Уже можно было определить, что приближаются два гукера, на каждом из которых могло находиться до сотни вооруженных людей. Были это обычные пираты или каперы, имеющие свидетельства какого-либо государства, не имело значения. Ядра их пушек уже падали совсем рядом.

Одно ударило в борт, и Иван услышал крики и русскую брань. Двое матросов были разорваны на куски, а щепки расколотых палубных досок поранили еще нескольких. Одна из них хлестнула Лаврентия по голове, и он ругался, пытаясь унять хлеставшую кровь.

Иван встал к ближайшему орудию, прицелился, сделал выстрел. Перебежал ко второму…

Суда каравана потеряли порядок и лихорадочно палили во все стороны. Нападавшие шныряли между ними, а фрегат пытался их перехватить. Наконец, ему удалось встать бортом к одному из гукеров и дать полный залп, а затем и второй. Тут подали голос и тяжелые пушки голландца, а торговые суда обрели некоторое подобие строя. Вскоре волны добивали остатки одного из нападавших, а его напарник спешил укрыться в прибрежной дымке. На судах каравана раздались радостные крики, и в честь «Кентавра» гремело «ура».

Но от фрегата отвалили баркасы и начали переходить от одного судна к другому. Крики смолкли, и Иван понял, что последует за этим. Ни для кого не являлось секретом, как порой происходит пополнение королевского флота.

— Приготовь, хозяин, свой торговый патент и документы на груз, — сказал он архангельскому купцу. — Ты, Лаврентий, поправляйся, дома расскажешь, что тут случилось. Сейчас будет общая проверка. Свой французский паспорт я выкину, если найдут, то повесят как шпиона.

На борт уже поднимались вооруженные английские матросы. Возглавлявший их лейтенант отдал честь капитану и перебросился с ним несколькими словами. Хмурая команда обреченно выстроилась вдоль борта.

— На фрегате «Кентавр» нехватка людей, в этом бою мы понесли потери, — громко объявил лейтенант. — С вашего судна мы забираем шесть человек. Кто добровольно согласен служить в королевском флоте?

Строй матросов остался неподвижным, и офицер сам отобрал людей. На пассажиров не обратил внимания, лишь бегло просмотрел их бумаги. С некоторым интересом взглянул на забинтованную голову и длинные усы Лаврентия, но остановился перед Иваном.

— Капитан сказал, что ты неплохо стреляешь из пушки. Марш на баркас.

— Я подданный русского царя. Вот бумага из посольства на имя воеводы в Архангельске.

— Убери эту тарабарщину. Ты находишься на палубе английского корабля, на ней все обязаны подчиняться английским законам. После войны можешь жаловаться в Адмиралтейство.

— Война началась?

— Началась! — Лейтенант повысил голос. — Веселее, парни! Теперь будем топить французов и испанцев на законном основании! Призовые деньги потекут к нам рекой!

— Гип-гип-ура! — дружно откликнулась вся палуба.

— Добровольцы на баркас!