Господи, разве имело теперь это хоть какое-нибудь значение!

Да. Да, теперь все имело значение. Заглядывая уже за горизонт своих отношений с Пикусом, Леонида Леонидовна свято полагала, что подобная дальнозоркость продиктована вовсе не мутуализмом, но искренним сердечным пылом, ставшим еще более осязаемым после стольких дерзких сентиментальных воспоминаний, во время которых она проморгала даже остановку, обогатившую Розу и Лилию на похожие на камыш эскимо.

– Мне надо кое-что вам сообщить, Адам Янович, – вдруг сказала Леонида Леонидовна Пикусу. – Ну, перво-наперво потребуется еще какое-то время, чтобы я смогла перейти на «ты». Но не это главное. Главное, чтобы у нас друг от друга не было никаких секретов. Вы должны знать, что сердце мое в свое время было изрядно потревожено одной встречей, одним происшествием. Воспоминание о нем изъело меня, оставив большую каверну. Да, действительно, об этом трудно вспоминать – больно и слезливо. Но теперь, после того, что между нами случилось, я чувствую, что ранка скоро затянется. Только хочется извиниться, что вы у меня не первый, но – будь моя воля – я с удовольствием отменила бы все свои предыдущие встречи.

– Пожалуйста, не называйте меня моим старым именем, – ответил Пикус, – поверьте, на то есть причины. Попробуйте-ка лучше произнести: д’Анджелло, д’Анджелло. Видите, языку легко и приятно.

Подобный ответ можно было считать ответом невпопад, и Леониде Леонидовне оставалось лишь сначала обидеться, но затем обиду проглотить, словно таблетку, что она, поморщась, и сделала.

– Есть и еще кое-что. Сначала надо придумать псевдонимчик и для вас, хотя, чтобы не ломать голову, можно остановиться просто на «миссис». Все это вовсе нетрудно, мне и раньше казалось, что любое переименование – это всего лишь забава без особых последствий. Другая задача мне кажется более трудной. Речь идет о вашем английском, вернее, о полном отсутствии его. Чем глубже мы будем погружаться в американское захолустье, тем заметнее будет ваша неспособность изъясняться на местном наречии. Поэтому, уважаемая миссис д’Анджелло, поступим так, как поступили бы на нашем месте герои любого авантюрного романа, а именно: наградим вас самой непролазной глухонемотой. При этом изобразите тревогу и настороженность в глазах (впрочем, этого у вас в избытке) и особую проворность в жестах. Если хоть что-то из сказанного мною будет вами оспорено, то я немедленно остановлю машину, и вам придется возвращаться в Нью-Йорк, – добавил д’Анджелло жестко.

Тут очень кстати разговор следовало прервать, потому как дорога начала петлять, и нужно было больше сосредоточенности и внимания, чтобы удержать «кадиллак», привыкший – судя по его вытянутости – к дорогам ровным и прямым, подальше от обочины.

Петляние закончилось, и д’Анджелло остановил машину. Выйдя сам, он жестом пригласил за собой и Леониду Леонидовну, которая выгружаясь, забросала его вопросами: все эти зачем, что и почему. Ни слова ни говоря, на пыльном боку машины яростным почерком он написала: «Вы должны потихоньку входить в образ. Какого черта вы продолжаете разговаривать!»

– Но я не знаю, как надо говорить пальцами, – написала в ответ миссис д’Анджелло, смекнувшая, что своими разговорами она не на шутку сердит Пикуса.

– Просто быстро шевелите ими, а там мы что-нибудь придумаем, – размашисто ответили ей.

Конечно, хотелось бы приобрести особый учебник – азбуку для глухонемых. Хотя подобная книженция наверняка имелась в природе, но в местных магазинчиках среди садового инвентаря, сарделек и кока-колы имелись книги совсем другие, все больше, ну конечно же, про любовь, потом – про убийства и, видно, для интеллектуалов – про нашествия марсиан. Были и газеты с журналами; особым спросом из них пользовались те, что содержали советы по уходу за сельскохозяйственными угодьями, скотом и пчелами. Из новостей кроме результатов бейсбольных матчей были популярны (строго повторяя темы бестселлеров) любовные, криминальные и космические темы, то есть именно те, которые никак не касались д’Анджелло & С° и на которые он никак не мог повлиять. И не было того, чего он одновременно так боялся и чем он мог бы впоследствии гордиться, а именно его собственной большой фотографии с яркими буквами «WANTED» над (под) ней.

А так все тихо, по-скромному: ржавенький «кадиллак» останавливался у одного магазинчика, у другого; семья, состоящая из молодцеватого, чуть нервного господина, его глухонемой, изредка помыкивающей жены и пары замечательных улыбчивых дочек, ходила вдоль прилавков, чуть притормаживая у кассы, где на проволочном стеллаже пестрели корешки книг, а потом, не вызывая никаких подозрений, покупала снова кока-колу, снова чипсы и каменное от переохлаждения мороженое.

Девочки уже успели наесться и напиться всем перечисленным (что вызвало пару дополнительных остановок у придорожных туалетов), д’Анджелло уже окончательно утвердился в своем предположении, что учебник для глухонемых может быть приобретен в каком-нибудь специализированным магазине, Леонида Леонидовна окончательно замолчала, но скорее от обиды, чем от строгого наказа. Дорога не радовала их разнообразием, лишь над реками ненадолго превращаясь в мосты. Непонятно, было ли сосредоточенно, скучно или устало.

Радуясь своей привычке подтверждать наличие девочек их отражениями в зеркальце заднего вида, д’Анджелло на мгновение вдруг испугался, в очередной раз не найдя их там, и пришлось поворачивать голову, чтобы увидеть, что Роза и Лилия спят, низко склонившись друг к другу. Судя по их безмятежным лицам, спали они уже не первую милю, и д’Анджелло почувствовал себя соавтором этой безмятежности. Чтобы Леонида Леонидовна не приняла на свой счет последовавшую непроизвольную улыбку, он снова превратил губы в строгую горизонталь, скривившуюся от недовольных изгибов, когда Леонида Леонидовна, невзирая на запрет, вдруг заговорила.

В ее словах д’Анджелло, поначалу скептически настроенный, неожиданно уловил здравый смысл.

– Я не буду вдаваться в подробности, потому что нас теперь связывает что-то большое и серьезное, – сказала она, – но очевидно, что там, в Нью-Йорке, вы что-то там накуролесили, отчего вынуждены теперь спасаться бегством. Это ваша тайна, и, если вы не говорите мне про нее, значит, у вас для этого есть веские основания. Но я теперь несу ответственность за всех нас, иначе никогда не пошла бы на ту близость, которая была у нас сегодняшней ночью. Лишь поэтому я позволю себе устный совет, который не может быть выражен ни письменно, ни с помощью пальцев, хотя именно к этим дурацким забавам вы меня принуждаете. Дело в том, мой дорогой синьор д’Анджелло, что замена имен и машины может оказаться совсем недостаточным для надежного избавления от погони. Или вы думаете, что новые имена – это новая жизнь? В любом случае ищут немолодого господина с двумя молодыми девочками. Ну-ка, внимательно поглядите вокруг – много ли, кроме вас, тут подходящих под эти требования кандидатур?

Пикус испугался; не хотите ли вы сказать, не хотите ли вы сказать… нет, не сказал вслух, лишь подумал пока. Потом собрался, сосредоточился.

– Не хотите ли вы сказать, что от одной из девочек надлежит немедленно избавиться? – с хрипотцой, что сделала шершавой поверхность каждого слова, спросил он.

Чувствуя вдруг свою власть над ним, она ничего не ответила, а, растягивая удовольствие, вдруг замолчала и жестом попросила ручку и записную книжку.

– Надо не медленно и чернилами, а быстро и вслух, – шепотом, чтобы не разбудить девочек, крикнул он.

– Да, именно это я и хочу сказать, – со зловещей, как показалось д’Анджелло, ухмылкой сказала она.

– Но это невозможно, обе они как одно целое, и их целое – это две половинки. Потом, убийство – это кровь, страх, боль.

– А причем здесь убийство? – искренне удивилась Леонида Леонидовна, – есть гораздо более изящные, достойные и надежные способы.

– Вы чудовище, – прошептал д’Анджелло, – вы имеете в виду все эти детские страшные болезни. Это что? Корь, скарлатина, коклюш, ветрянка? Нет, батенька, берите выше, это – смерть! Вы это, вы это мне предлагаете?! Или просто бесследное исчезновение. Ведь вы даже не представляете то бесконечное счастье, когда вдруг понимаешь, что реальность надломилась надвое, и по бокам нежной трещинки значатся два неизлечимо неотличимых образа. А вы предлагаете один из этих образов просто изъять. Вы разве не понимаете, что и вся реальность уменьшится от этого ровно вдвое. Всего сразу же станет меньше: вас, меня, этих деревьев за окнами. Словно иллюстрируя это, пространство вокруг несущейся машины заметно полысело: лес по бокам сменился полем.

– Они спокойно ложатся спать, – возбужденно продолжал д’Анджелло, – ложатся спать так, как привыкли, в одной кроватке, с одним на двоих сновидением, даже во сне оберегая и защищая друг друга. А утром, когда, кажется, всего вдосталь: солнца, свежего воздуха, завтрака – вдруг одной из них нет! Видишь ли, Роза, видишь ли, Лилия (я еще не знаю, кого из них вы хотите принудить к исчезновению), тебе лишь казалось, что ты была не одна. Все, сказка закончилась, ты в одиночестве, и теперь пожизненно будешь пребывать в таком состоянии!

Он не мог остановиться, он шипел, когда попадались звуки шипящие, и рычал, когда говорил про радость.

– В р-р-радости, – бесновался он, – в радости будучи уличенным, я ее же, эту радость, должен теперь добровольно отдать?! Нет, лучше уж, лучше уж… – потоки слюнотечения, спазмы, ледяная корка на сердце помешали закончить начатое предложение, а тут и слезы подоспели, вслед за которыми дорога потеряла четкость в очертаниях, хотя оставалась такой же прямой.

– Господь с вами, синьор д’Анджелло, не кипятитесь же так, – дружелюбно возразила Леонида Леонидовна, – я и в помыслах не имела ничего из подобных ужасов. Я просто предлагаю переодеть одну из девочек в мальчика. Ведь никто не ищет беглеца с разнополыми детьми.

Д’Анджелло разом успокоился, разум д’Анджелло успокоился.

– Мне стыдно, но мне это в голову не приходило, – сказал он, – а как все просто. Просто в этой жизни все бывает просто.

– Вы не случайно воспользовались одним словом для определения разных понятий, – сказала Леонида Леонидовна, – нечто похожее можно проделать и с девочками. Я имею в виду их схожесть, но одеты они будут по-разному.

Девочек пришлось будить, и проснулись они одновременно, с одинаковой неохотой.

– Как бы вам объяснить, – сказал им д’Анджелло. – За время вашего сна моя супруга лишилась права голоса, то есть возможности голоса, то есть точнее, благодаря какому-то неведомому недугу, она перестала произносить слова. Да и слышимость ее приближается к нулевой. Все, что она умеет, это незаметно поговорить сама с собой. Все же свои нехитрые пожелания она будет выражать с помощью жестов, и наша с вами задача по возможности верно угадывать значение каждого из них. Но что-то случилось и еще. Об этом труднее и многословнее, нужно, чтобы каждое слово точно закатилось в лунку своего смысла.

Но оказалось все быстро и лаконично; девочки с радостью восприняли необходимость переодеться в одежду для мальчиков, но после спора, не желая уступать друг другу, хором сообщили д’Анджелло о единственной возможности подобной метаморфозы.

– Что ж, это тоже неплохо, хотя несколько отличается от первоначальной задумки, – сказал он и согласился с тем, что в мальчиков переоденутся они обе.

Не желая разоблачать Леониду Леонидовну перед сестрами, он написал ей в записной книжке их требование, и она согласно помычала в ответ.

Чтобы языкастые продавщицы того магазина, где они остановились, не сообщили всех подробностей этого визита их преследователям, которые, высунув язык, уже, должно быть, неслись по пятам, внутрь решили заходить порознь, оставив бесполезную Леониду Леонидовну в машине. Но прежде чем купить, надо было решить. Но решения не было, они даже не обсудили ничего толком; девочки – от азарта побыстрее начать новую игру, д’Анджелло – от страха, что погоня окажется проворной настолько, что они не успеют воспользоваться мудрым советом Леониды Леонидовны.

Бродя по большому магазину, они на расстоянии обменивались взглядами, и зеркала, расставленные там и сям, храбро подглядывали за ними. Обратившись за советом к продавщице, которая то ли спала, то ли умиротворенно агонировала, д’Анджелло лишь запутался еще больше, и опасность купить одежду для карликов вместо одежды для мальчиков отнюдь не исчезла, а лишь усилилась от туманного ответа спящей собеседницы, которая, продолжая спать стоя, повернулась на другой бок.

Заодно можно было бы обновить и себя. О моде и фасоне речь, конечно же, не шла. Главным было среди вороха одежды, по-муравьиному перетащенном в примерочную кабинку, не остановиться на дезабилье, что в целом д’Анджелло удалось, и, театральным движением раздвинув занавески, он вышел наружу полностью переоблаченным, хотя новые брюки были коротковаты, а пиджак уж очень нарочито перекликался с цветом носков, которых – и это тоже было достижением, учитывая общую рассеянность и растерянность его в этой ситуации, – было ровно два.

Девочки тоже время зря не теряли и со своей стороны как могли порадовали д’Анджелло, переодевшись во все мальчиковое и даже спрятав длинные волосы под спортивные кепки с длинными козырьками.

Равнодушная кассирша не заметила подмены, хотя час назад вместо этих выходивших покупателей входили несколько другие, но на фоне правильного оформления покупки, а именно беспрекословного вручения требуемой суммы и вежливого принятия сдачи, эти мелочи казались совсем несущественными.

Леониды Леонидовны в машине не оказалось. Заскучав в одиночестве здесь, она выбралась наружу и жестом заказала себе чашку кофе в маленьком уличном кафе рядом с магазином. Чашка кофе сменилась другой, затем – третьей, вдогонку за коей несколько неожиданно подоспел толстый сэндвич, который снова пришлось запивать, но на этот раз чаем.

Приближаясь к ней со стороны затылка, которая к тому же была и подветренной, они никак не обнаруживали себя и любовались тем, как внимательно Леонида Леонидовна следит за трапезой двух настоящих глухонемых, будто специально, с обучающей целью, севших напротив нее. Покончив с супом, глухонемые обменялись несколькими быстрыми жестами, которые вызвали у них зубастый неслышный смешок. Потом они принялись за спагетти, и единственные звуки при этом – позвякивание вилок – казались лишь тайной условностью, к тому же не замечаемой самими едоками. Съев спагетти, глухонемые опять поговорили, и один из них, после длинного монолога, даже поцеловал свои хорошо потрудившиеся пальцы.

Леонида Леонидовна неотрывно глядела на них.

– Смотри, как она их подслушивает, – сказала Роза Лилии. Или Лилия Розе.