Они встретились на Тверской. В ресторане Sungate, зазывающем самым дешевым бизнес-ланчем в разгар рабочего дня. Ярослава уже устроилась за столиком в нише у самого окна. С видом на безнадежно неподвижную автомобильную пробку. Пригубливая аккуратно накрашенными губами – Ярослава расчетливо истратила все утро на макияж у своего визажиста – вкусно пахнущий капучино, она равнодушно смотрела на притиснутые друг к другу машины, представляя, какая синтония, то есть аккумулированная всеобщим водительским раздражением энергия витает сейчас над Тверской. А еще, отделив, по привычке, от этого слова начало, припомнила, что синто, или синтоизм, – древнейшая религия японцев, обожествляющих своего императора.

– Добрый день, – учтиво склонил голову Леша. – Позволите присоединиться? Я Алексей Беляков.

– Добрый день, – продемонстрировала отшлифованную, выверенную до миллиметра полуулыбку Ярослава. – Рада вас видеть. Присаживайтесь. Я Петелина Ярослава.

Леша бесшумно и гибко скользнул в полуметровое расстояние от столика до кресла. Кресло при этом – это Ярослава подметила особо – он не отодвигал.

Она вдруг физически ощутила на себе плотность Лешиного взгляда. Темно-коричневые его глаза, не мигая, внимательно смотрели на нее. И с ней – Ярослава это видела как бы его глазами – все было в порядке. Ее золотистые, с платиновым отливом волосы плавно стекали от светлой полоски пробора на левой стороне головы направо, послушно прикрывая изящным полуовалом правый глаз и затем вольно раскидывались по плечу и груди.

– Какое прекраснейшее пикабу, – сказал Леша, чуть-чуть смягчив взгляд, – вот теперь я весьма сожалею, что не принес вам цветы.

Он заказал себе обыкновенный эспрессо, вопросительно взглянув на Ярославу, она отрицательно качнула головой, и, когда официантка отошла, вежливо поинтересовался:

– Так что же вас интересует в снайперском мастерстве?

– Умение убивать.

– Вот так и сразу? – Леша отвернул светлую голову к окну и зачем-то поправил ворот белой рубашки от Gucci, самовольно выбившийся на безворотниковую стойку сочно-желтой кожаной куртки от Brioni. – Думаете одно, а говорите то же самое?

– Не всегда.

Он без разрешения – Ярослава курила – выудил сигарету из пачки Vogue и прикурил от ее зажигалки.

– Перед встречей с вами я забежал в книжный магазин и полистал, не покупая, вашу «Белую вспышку».

– Я подарю... – отрепетированно продемонстрировала свою полуулыбку Ярослава.

– Благодарю. Я не люблю современное чтиво.

– Вот так и сразу? Чем же оно вас не устраивает?

Леша задумался, оперевшись подбородком на кисть левой руки.

– У Гумилева есть одна очень грустная строфа:

– Снайперы верят в него? – не сразу, а после паузы спросила Ярослава.

– Я еще не ответил насчет современного чтива...

– Простите, так чем же оно вас не устраивает?

– Безбожием. Я обратил внимание на концовку «Белой вспышки».

– И что?

– Это фуфло. Мне сейчас вспомнился один еврейский анекдот. Разрешите?

– Да ради Бога.

– Бережливые евреи долго думали, как бы покороче, поэкономнее телеграфировать бесчисленной родне о смерти дедушки, и сочинили: «Изя все». В поступивших в ответ телеграммах-соболезнованиях было еще короче: «Ой».

– Смешно, – сказала Ярослава. – Только к чему?

– Когда вас будет убивать профессионал, он освободит вас от слабости ваших способностей. Неумения воображать и додумывать. Зато ваше последнее «ой» будет услышано Богом. А это не больше «ничего», как у вас.

Петелина достала из сумки и протянула Леше что-то в узком конверте. Он взял его левой рукой, чуть-чуть приоткрыв указательным пальцем.

– Вы – левша? – спросила Ярослава.

– Амбидекстер. И левша, и правша. А что это? – Леша уронил конверт на скатерть.

– Заказ.

– Изучу на досуге.

– Острота желаний не предусматривает резины.

– Хорошо излагаете, – сказал Леша.

– Как и плачу, – исподлобья взглянула на Лешу Петелина. – Сразу, без всяких авансов.

– Не вижу, – сказал Леша.

– Изучите на досуге. – Петелина перевернула лицевой стороной и пододвинула Леше лежащую перед ней книгу.

– «Белая вспышка». С автографом?

– Своеобразным. В ней пятьсот страниц.

– И что?

– Если согласны, я оставлю ее на столе, а сама ухожу.

– И что?

– Там на каждой странице закладки с цифрой сто.

– И с портретом?

– Да. Американского президента Бенджамина Франклина.

Леша остановил на Петелиной свой пронизывающий взгляд.

– Что-то не так? – зябко повела она плечами.

– Я все складываю... – сказал Леша.

– В уме? – добавила иронии Петелина.

Леша никак не отреагировал. На несколько секунд он закрыл глаза, а открыв, спросил у Петелиной, улыбнувшись белозубой светлой улыбкой:

– Тебе никогда не говорили, что ты сука?

Петелина закурила. Затянувшись, она не сразу выпустила дым. Помедлив, спокойно ответила:

– Вот теперь... говорили. И что?

– Все остается на столе. И не дай бог, в памяти.

– О часе «Изя все» – сообщу. Как те евреи – одним «Ой».

Она выложила на стол пятисотрублевую ассигнацию, взглянула на себя в круглое, блеснувшее золотом зеркальце, убрала его, сигаретную пачку Vogue и зажигалку в сумку, встала, шевельнув плечами под темно-синим двубортным жакетом из шерсти от Dolce & Gabanna, и, не прощаясь, ушла, выстукивая высокими тонкими шпильками.