Ирка засыпала. Капельница, подключенная к тонкой ниточке вены, дозированно вводила ей в кровь что-то отодвигающее ее от всего-всего на этой земле. Почему-то привиделся заснеженный, продутый поземистым, искристо-холодным ветром перрон какого-то вокзала. Ирка стояла на самом краю его, провожая глазами беззвучно уходящий куда-то состав. При этом она видела себя из-за намертво обмороженного тамбурного окна последнего вагона, в котором продышала и проскоблила колечком крохотное отверстие.

Это было странно и непонятно, видеть себя одновременно с двух, медленно-медленно отодвигающихся друг от друга сторон. Ирка, стоящая на краю перрона, была в неимоверно роскошном и практически навылет прозрачном вечернем платье со шлейфом от Valentino. Такое когда-то бесстрашно надела, показывая себя всю, бесподобная Ума Турман, любимейшая Иркина актриса, на благотворительном гала-ужине Swarovski Fashion Rokcs.

Ирка, припав глазом к протайке на тамбурном стекле, жадно всматривалась в отплывающую от нее в снежную замять Ирку-Турман и слышала ее-свой голос:

Больше Ирка не видела ничего. Уже были сделаны тампонада и гидропрепарация, и сейчас Отари, наш друг, знаменитый пластический хирург из КЛАЗКО, тридцатисемилетний грузин московского разлива, мама русская, чуткими, как у пианиста, пальцами сделав внутриносовой скальпельный разрез по слизистой, тупыми ножницами производил отслойку мягких тканей Иркиного носа.

И это можно было считать только самым-самым началом ринопластики. До того, как Отари перекроет носовые ходы новыми тампонами, проклеет нос специальным пластырем и аккуратно обложит его спинку гипсовой повязкой, секундная стрелка настенных часов в хирургической почти пятьдесят раз пробежит по своему кругу. А дальше Отари, не размывая, без пересадки, заметно растащит в стороны Иркины щеки, придав через разрезы во рту и введение в них заранее рассчитанных имплантов, новую скуластость. Затем, не останавливаясь на перекур, сделает Коркиной совершенно другой, более рельефный подбородок, украсив его, как и просила Ирка, сексапильной ямочкой и, в завершение всего этого пахнущего кровью и медицинскими препаратами колдовства, подкачает ей гиалуроновой кислотой до этого узковатые губы, которые раньше можно было только зрительно увеличить помадой.

– Слушай, между нами, а зачем тебе все это надо? – спросил Отари у Ирки перед подписанием обязательного договора.

Ирка кокетливо улыбнулась:

– Хочу быть еще красивей.

– Как телевизор?

Ирка непонимающе вопросительно покосилась на Отари.

– Это моя бабушка по маме так говорила. И про меня тоже, что я красивый, как телевизор.

– А ты и в самом деле красивый, – решила пококетничать Ирка. Отари по-дружески приложил к ее губам отмытый до белизны тонкий указательный палец правой руки.

– Ирина... – он сверился с договором, – Михайловна... Ты – пациентка. И я тебе уже когда-то говорил...

– Что хирурги крайне редко влюбляются в своих пациенток, – закончила за него Ирка.

– Молодец. Хорошая память. Давай будем переодеваться.

Несколько лет назад, когда мы еще только-только познакомились с Отари и он первой из нас сделал блефаропластику Ирке, мастерски подобрав заметно ослабевшую кожу нижних век, она, по привычке, немедленно попыталась влюбиться в него.

Из этого ничего не вышло. Отари тогда был женат, но мне, односторонний, быстро отгоревший Иркин роман помог написать небольшое эссе для журнала, в котором я имя Ирина поменяла на Марину.

...Сидим в кафе, моя подруга Марина заказывает еще чашечку чая и просит плед. Я молчу, я слушаю ее в сотый раз, вот уже несколько недель ее лихорадит. Она влюбилась в своего пластического хирурга, то есть в того, кто сделал ее лучше. Она восхищалась его мастерством, удивлялась тому, как красивы его руки и как ловко он жонглировал фломастером, разрисовывая ее тело перед операцией. Но еще большая волна восхищения ее накрыла, когда были сняты последние швы и она увидела себя в зеркале.

– Еще ни один мужчина в моей жизни не выполнял так точно свое обещание, – восторгалась Марина.

Как легко и заманчиво влететь в эту паутину! Общение между пациенткой и пластическим хирургом интимно по сути. Eye contact (по-русски, звучит куда романтичней – встреча глаз) происходит мгновенно, и времени, пока пациентка проходит от входной двери кабинета до кресла на самом первом приеме, становится вполне достаточно, чтобы хирург, хороший хирург, смог понять: подойдет он именно этой женщине, впишется ли он, так сказать, в ее образ или нет.

А пациентки принимают этот профессионализм за сходство взглядов.

– Его руки так уверенно скользили по моему телу. Он исследовал меня, в его глазах и прикосновениях не было похоти, но было невероятное умение, даже напор, твердость и это стало для меня открытием, – рассказывала Марина.

Я знала, что пластический хирург трогает женское тело совсем по-особому, ничего общего между врачом-терапевтом или мужчиной, вожделеющим ваше тело. Скорее, он художник, который будет писать и прежде должен понять «материал», то есть вас. А еще пластический хирург, в определенной степени, становится вашим «первым мужчиной», способным дать возможность увидеть и ощутить что-то совсем уж невиданное в столь привычном до этого облике.

Кто же может забыть своего самого первого? Как же не отозваться на внесенную в тебя, пусть и скальпелем, красоту?

И чувство влюбленности – тут как тут. Женщины податливо переносят любовь к своей «новой» красоте на человека, который помог ее получить. Отсюда задачка-вопрос: чьи же жертвы встречаются чаще: пластической хирургии или пластического хирурга, читай – любви к нему?

Эстетическая хирургия сегодня – это шоу-бизнес. Операции становятся менее травматичными, более желанными и доступными. В моде теперь равноправно актеры, спортсмены, топ-модели, музыканты, художники, стилисты и – пластические хирурги. Причем сейчас они овеяны еще и неким особенно гламурным ореолом. Оттого влюбленность в них сегодня – что-то терпко-желанное и соблазнительное.

Что же в ответ? Вежливая и очень тактично отмеренная дистанция, ближе которой хороший хирург никого не подпустит. «Служебный роман» разрушает истинную стерильность чувств, как и секс с первой встречи. Поэтому пластический художник очень редко влюбляется в тех, с кого пишет картины. У медсестры или случайной знакомой шансов гораздо больше. Восхищенно глядя на пациентку, мастер конечно же восхищается собственной работой.

И пусть. В конце концов, «своего» хирурга найти сложнее, чем любовника. И еще неизвестно, кто ценней для современной женщины.

Отари уже почти заканчивал делать щеки Ирки. И вдруг вспомнил, как я лет пять назад, когда он еще не набрал сегодняшнюю востребованность, возле дверей клиники схватила его и буквально прижала к ним одна из пациенток, пару месяцев назад перенесшая повторный латеральный лифтинг.

– Я же просила не растаскивать мою морду в разные стороны, а только поднять щеки. Понимаешь? Из-за тебя я теперь выгляжу, как все эти выдохшиеся кинозвезды, которые никак не могут понять, что давно пора остановиться, – захлебываясь, выпалила она.

Ирка спала, всецело доверяя себя надрессированным пальцам Отари. А Танька, уже переодетая для операции, лежала на высокой никелированной кровати в палате, дожидаясь своей очереди к нему. Она только что перешутила со знакомой медсестрой:

– Вот времена... Раньше в очередях за колбасой стояли, а теперь лежим в очередь под нож.

Танька почти не глядя перелистывала страницы какого-то глянцевого журнала и вдруг обратила внимание на знакомые лица. Среди них был и Отари, и миловидная Этери, с хорошо уложенным каштановым пикабу, хозяйка клиники эстетической медицины КЛАЗКО.

Она поискала глазами фамилию автора фотосессии и приятно удивилась – Алексей Беляков – Леша – Машкин tough guy, как его окрестил после знакомства в Shatush Артур.

Танька тут же набрала на мобильном номер Маши:

– Это я, безребрая, привет. Я в КЛАЗКО. Жду. Нет, Отари еще над Иркой шаманит. Я тебе вот зачем звоню, тут в журнальчике одном фотосессия твоего Лешки про КЛАЗКО и про всех, кто здесь. Классные фотки! Глаза у tough guy, как снайперский прицел. Все, не скучай, целую.