– Строгова, ваш выход через восемь минут, – объявил по динамику оповещения женский голос. – Просьба пройти к сцене.

Ирка глубоко-глубоко вдохнула в себя пропахший косметикой воздух гримерки.

– Я пошла? – зачем-то спросила она Инну Терзийскую.

– С Богом, – отозвалась она и зачем-то еще раз скользнула по Иркиному лицу пуховкой.

Ассистентка режиссера как раз подбежала на своих шпильках к гримерке, из которой выходила Строгова.

– Лев Валерьянович уже ждет. Поспешим.

Она не видела промелькнувших перед ней лиц и фигур знаменитейших певцов и певиц, их парфюмерного аромата, их мгновенной, оценочной приглядки – а это еще что такое? – до встречающей Ирку улыбки Льва Валерьяновича.

– Смотри на меня. Вот отсюда, – он показал ей на тканевое ущелье, за которым была сцена, – я сам объявлю тебя. И позову. Ты меня слышишь? Ау-у...

– Слышу, слышу, – сказала Ирка. – Не волнуйтесь.

Лещенко рассмеялся:

– Ирочка, ты мордочку-то расслабь. Ну-ка, как ты умеешь улыбаться?

Она улыбнулась.

– Вот так и пойдешь ко мне, – он провел по ее лицу указательным пальцем правой руки. – Я пошел. Слушай...

Лещенко вышел на сцену и, под обвальные аплодисменты, подошел к рампе. Он был привлекателен. В белом смокинге и идеально сидящих на нем светло-голубых брюках. Высокая стойка его рубашки из влажно-синего шелка была расстегнута на две пуговицы.

– А сейчас, друзья, – сказал Лев Валерьянович, – я попрошу... тишины. Сейчас на эту сцену, и вообще впервые на концертную сцену, выйдет еще не знакомая вам... Ирина Строгова. Для разминки мы споем с ней дуэтом. Романс, который вы еще не слышали. Ирина Строгова, пожалуйста, запомните... еще один, поверьте на слово, безусловный талант... Встречайте аплодисментами Ирину Строгову! – Лещенко, улыбаясь, поманил к себе Ирку из-за кулис.

Ирка вышла, и световой луч-сноп повел ее к Лещенко.

Поверьте, уверенно женственная походка как бы подчинила зал. Да и сама Иркина стройность в облегающем ее платье и конечно же такая неожиданная обстриженность ее головы с красивой свободной улыбкой на красивом лице подожгли зал.

Лещенко посмотрел на оркестр, перетерпел последние замирающие хлопки и кивнул.

Они запели.

Как же долго не мог успокоиться зал... И сколько было цветов!.. Я смотрела на Ирку и не могла, не могла сообразить – как? откуда? – в нашем «солдате Джейн» такое?..

Кому подвластно растолковать чудо, таящееся в каждом из нас? Почему мы не видим, не чувствуем его?

Но... вот... снова... зал затопила тишина. Скрипичная дрожащая высота пронзила ее на вылет, и зал услышал:

Я знала эти слова, хотя Ирка не так уж часто напевала их своим «анныгермановским» голосом. И всякий раз они доставали меня, добираясь в душе до того, что я бы никому не хотела раскрывать.

Последний оркестровый аккорд вместе с Иркиным голосовым распевом медленно таял в необыкновенной, прозрачнейшей тишине.

Ирка плавно согнулась в поклоне.

Зал зашелся в аплодисментах, криках «браво» и свисте.

Ирку завалили цветами.