В последний день года Анна проснулась поздно, и еще долго оставалась в сонном тепле постели, раздумывая, чем заняться и где погулять до наступления праздника. Хотелось пройтись по дорожкам тихого парка – чтобы увидеть солнце, светящее ярким пятном из крон деревьев, и безмятежность на лицах прогуливающихся, съесть треугольник яблочного пирога с шариком ванильного мороженого и посмотреть глупенькую и неправдоподобную голливудскую историю про любовь на Рождество. Планы придали телу бодрости, необходимой для того, чтобы принять душ и выйти из дома, и Анна, наконец, выбралась из-под одеяла.

После душа она принялась копаться в чемодане в поисках чистой одежды. Чистой оказалась только длинная вельветовая юбка, которую Анна купила два года назад и уже давно разлюбила, но ее решимости это не убавило. Потом она успокоила ноющий желудок горбушкой черного хлеба – здоровый аппетит все не возвращался к ней и, боясь потерять темп, выскочила из квартиры. Из-за соседней двери доносился звон посуды и громкий женский голос, споривший с хриплым мужским. Семья готовилась к новогоднему вечеру вместе с миллионами других, занятых сейчас приготовлением пунктов традиционного меню, покупками, обзвоном друзей, продумыванием праздничных нарядов. Анне же хотелось прокрутить праздник на быстрой перемотке, а то и вовсе сразу оказаться в следующем дне, чтобы спастись от всеобщего возбуждения, которого было так много, что оно уже казалось ей истерией.

Она доехала на метро до «Чеховской» и, резко огибая медлящих у табличек со списком станций пассажиров, выбралась на улицу. Благодаря скученности зданий, людей и машин в центре города было теплее, чем на его окраине, но Анна мерзла до дрожи и здесь. Москва, впрочем, всегда была для нее холодным городом – слыша это название, она в первую очередь представляла тепло одетых прохожих с неприветливыми от резких порывов ветра лицами. Хотя в списке мест, в которых ей хотелось бы побывать или даже пожить, Москва все же была, но только Москва семидесятых. Интерес к этому периоду в истории города в ней вызывали добротные советские фильмы, ей казалось, что в те годы столица изобиловала талантливыми и занятными людьми. И еще ей хотелось увидеть новыми панельные дома, сейчас торчащие, словно гнилые зубы в стариковском рту, и пустынными проспекты, теперь покрытые машинами так же густо, как раба чешуей. В сегодняшнем городе она видела лишь перевалочный пункт для миллионов ищущих заработка и себя. Ей было грустно осознавать себя единицей из этих миллионов, такая мысль рождала дискомфорт, от которого, как ей представлялось, можно избавиться, только покинув город и уютно устроившись на новом месте. Привыкнуть же к Москве у нее не получалось.

Пройдясь по Тверской, Анна остановилась перед витриной книжного магазина, и тут вспомнила, что перед поездкой на дачу оставила у Миши купленные раньше книги. Она потопталась на месте и, решив, что уже готова извиниться перед ним за свою резкость, достала из сумки мобильный.

Миша ответил сонным голосом.

– Миш, доброе утро! Извини, что я тебя разбудила.

– Да-а-а… Тебе теперь придется рассказать мне, чем закончился бы мой сон.

– Миш, можно я заеду к тебе в течение часа за своими книгами?

– Книгами?

– Ну, я оставляла у тебя перед дачей.

– А. Ну, заезжай.

– Чего-нибудь привезти?

– Хлеба и зрелищ. Как обычно.

Анна отправилась обратно к метро, зайдя по пути в «Елисеевский», который удивил ее необычайно завышенными ценами, словно рассчитанными на туристов, не разбирающихся в рублях. «Только вот зачем туристам картошка и хлеб?», – подумала она, разглядывая в очереди в колбасный отдел пыльную лепнину и потускневшие люстры.

Миша встретил ее в трусах, с зубной щеткой во рту.

– Ждраштвуй, невротичка.

Анна заискивающе улыбнулась. Ей было стыдно за свою давешнюю вспышку, но Миша, похоже, не держал на нее зла, и поэтому она не стала напоминать ему о ней своими извинениями.

– Я принесла тебе еду и кино.

– Какое? – прокричал Миша, уже скрывшийся в ванной.

– «Ищите женщину». Ты рассказывал на даче, как ты любишь Софико Чиаурели, вот я и купила.

Миша выглянул из ванной, вытирая лицо желтым пушистым полотенцем.

– Спасибо. У меня как раз кто-то диск заиграл. А тебе этот фильм тоже нравится?

– Да, в общем. Мне только цвет его не очень нравится, но это проблема многих фильмов того периода.

Миша отнял полотенце от лица и внимательно оглядел Анну.

– Ты что из машины времени вывалилась? – строго спросил он. – Это даже не прошлогодняя мода, это вообще прошлый век! И водолазка в поперечную полоску в придачу! Ты так уверена в своей стройности?

– Да, умеешь ты встречать по одежке, ничего не скажешь, – потупилась Анна и тут же попыталась оправдаться. – У меня все грязное, а руками стирать сейчас ломает.

– Значит, надо постирать ногами! – не принял оправдания Миша. – Мне, кстати, после Нового года хозяйка поставит хорошую стиральную машину. Так что приглашаю.

– Спасибо, обязательно воспользуюсь предложением, – Анна учтиво кивнула и прошла в кухню. – Ты с дачи вчера вернулся?

– Да. Мы там переночевали, а утром рано разъехались. У всех дела… А ты чего не осталась? Не понравилась вечеринка?

– Так, – Анна пожала плечами, выкладывая продукты на свободное место у раковины. – Я же видишь, какая сейчас нестабильная. Даже одеться не умею.

– Это точно! Но если бы ты встретила там мужчину своей мечты, тебе бы все очень понравилось, – ответил Миша, склонившийся над кучей одежды на диване. – Господи, мне совершенно нечего надеть!

– Ну, ты уж найди что-нибудь из коллекции этого года.

– Змея.

– А чья школа? Знаешь, мне, кстати, именно поиск мужчины мечты и не понравился на вечеринке. Все в позе и готовности, словно принц может появиться в любой момент.

– Ну, так оно и есть! – воскликнул Миша, вытянув, наконец, из кучи мятые джинсы. – Принцы они такие… Неожиданные явления.

– Да уж. Так и вижу, как среди ночи выскакивает бригада принцев из лесу и расхватывает наших жеманниц всех до одной. Я тебе бутерброды делаю?

– Если нетрудно. Боже, зачем они так тонко порезали колбасу? – Миша подошел к Анне и вытянул из упаковки почти прозрачный лепесток ветчины. – Ужас! Я через нее тебя вижу. Микрон какой-то!

Анна улыбнулась.

– Я положу тебе три, дорогой. Не переживай.

Они устроились с бутербродами и чаем на полу перед телевизором – кресла были заняты бумагами, одеждой и кошкой – и Миша принялся переключать каналы. На одном из них появилась Джулия Робертс в обнимку с Хью Грантом, и Миша презрительно указал пультом на экран.

– Какой же идиотский этот «Ноттинг Хилл»! И почему вообще все эти романтические комедии такие одинаковые? Сколько можно эксплуатировать один и тот же сюжет? Они любят друг друга, но не могут быть вместе. И в каждом фильме даже препятствия же у всех одинаковые. Он живет в Англии, она в Америке, она бедная, он богатый…

– Он не может оставить друзей, для нее важна карьера, – подхватила Анна. – Она идет на посадку, он бежит за ней, но его раздевают до трусов на контроле… И хотя любовь всегда побеждает, нам никогда не показывают, как они потом любят друг друга.

– Ха, а ты представь себе такой фильм! Все начинается со счастливого поцелуя, а потом они любят друг друга час сорок, или сколько они там обычно идут, эти фильмы. – Миша выпрямился, захваченный идеей. – И любовь тоже такая клишированная. Как они ходят по ярмарке, стреляют в тире и выигрывают плюшевого медведя, бегут по берегу океана. Что там еще бывает?

– Целуются на колесе обозрения?

– Да-да! Катаются на катке, кормят друг друга десертами…

– Да-а-а… Это ж полнейший коммерческий провал, – воскликнула Анна. – Любви, конечно, все хотят, но два часа одного сиропа не выдержит даже самая романтичная барышня. Забавно, да? Любовь без препятствий, оказывается, так скучна.

Миша задумчиво потер пальцем переносицу.

– Но если в конце их разрывает от счастья на мелкие куски, то это может быть интересным финалом, а?

Анна зашлась в смехе, очень хорошо представив себе такой фильм. Миша присоединился к ней своим густым ха-ха.

Отсмеявшись, Анна спросила:

– Слушай, а откуда ты знаешь всех, кто на даче был?

Миша пожал плечами, потянулся за чашкой.

– Познакомились там сям, в клубах, на вечеринках. Когда-то были компанией, потом разошлись, у всех свои дела, заморочки, кто-то у кого-то мужика отбил… А Димка… Помнишь, худой такой парень? Он теперь вообще в другом мире. У него, оказывается, ВИЧ.

– Да ты, что? Правда, что ли? – ужаснулась Анна.

– Угу. Не знаю, как он с этим живет.

Анна прожевала кусок хлеба с колбасой, глядя в окно, потом повернулась к Мише:

– А ты не боишься?

Миша усмехнулся.

– Ты знаешь, я уже… переболел СПИДом. Пару лет назад проверялся чуть ли не каждый день. Теперь я боюсь рака. Вот представляешь, сижу я сейчас с тобой, а меня вот тут, – он показал на голову, – разъедают постепенно какие-нибудь малюсенькие, заметные только под микроскопом, но жутко живучие клетки?

– Нет, не представляю. Вообще, не думаю об этом. У меня вот тут, – Анна показала на живот, – сейчас тоже клетки растут и делятся ежесекундно. И они меня пока страшат гораздо больше рака. Так что, и впрямь, у каждого свои заморочки. Да-а-а, а я так спешила в детстве стать взрослой! Мне казалось, что будет так весело и интересно.

– Угу, а как мы повеселимся в старости! Морщинистые и никому не нужные! – отозвался Миша, вытирая рот салфеткой. – О, я, кстати, твои книжки посмотрел. Выбор шикарный, Ня! «Скоро тридцать» и «Тридцатник, и только». Не хочешь поговорить об этом?

Анна зарделась: «Ну, а что, есть же такая проблема… Вот я и хотела узнать два взгляда на нее – мужской и женский… А потом мне перед кассой так неловко стало. Подумала, что кассирша примет меня за дуру озабоченную».

– А она?

– А ей лет двадцать оказалось. Что она понимает?

– Да уж, ей понять только предстоит, – усмехнулся Миша. Он помолчал, отпивая мелкими глотками чай, потом всем телом повернулся к Анне и заговорил: – Может, проблема тридцатилетия проблема потому, что большинство из нас к этому возрасту понимают, что добились не того, что планировали в двадцать, или вовсе ничего не добились? Мы, наверное, осознаем, что жизнь получилась несколько не такой, как виделось раньше, и ужас в том, что уже ничего не исправишь. Есть только путь вперед, но и этот путь может быть не движением, а наверстыванием упущенного…

Анна поморщилась.

– Мишка, чем ты себе голову забиваешь? Вот тебе хорошая новость. Самый сложный кризис у нас уже позади.

– Это какой?

– Пубертат. Я где-то читала, что труднее всего человеку дается переход из детства во взрослую жизнь. Тело же самые радикальные изменения переживает в этот момент, в голове тоже бури, а тут еще и либидо просыпается. Представляешь, сколько всего наваливается одновременно? Так что, тридцать лет – это цветочки.

– Так-то оно так, но я думаю… Если еще лет пять назад я смотрел на кого-то умнее и успешнее меня без зависти, но с мыслью, что у меня все это еще впереди, то теперь свои неумения на недостаток лет уже как-то неловко списывать.

Анне захотелось отвлечься от этого вопроса, не имеющего ответа.

– Мишка! Я же привезла тебе подарок!

Она проворно выскочила в коридор за сумкой. Заинтересовавшийся Миша вернул на тарелку надкусанный бутерброд.

– Вот, дорогой, альбом репродукций Климта. Я так поняла, что Климт тебе нравится.

– Ой, Ня, какой классный подарок! – Миша встал, задев ногой пустую чашку. – Я сам бы себе никогда не купил. Спасибо! – Он прижал Анну к себе.

Анна уткнулась носом в пахнущую чистым майку Миши, радуясь его радости.

– А я тебе ничего не приготовил. Извини.

– Да, ладно. Угостишь ужином. Или можешь аборт оплатить. Что тебе больше нравится?

– А ты рожать точно не хочешь? Я бы ребенку распашонок гуччевых надарил…

Анна отодвинулась от Миши и села на диван, скрестив на груди руки.

– Нет! Я не могу рожать от мужчины, которого, может, никогда больше и не увижу. И вообще, знаешь, я сейчас понимаю, что даже не была с ним близка по-настоящему. То есть, трахались-то мы отлично, но близкими не были, не стали. Я его стеснялась даже, что ли. Танцевать с ним не могла или не могла обсудить свой геморрой, например, или… расстройство желудка какое-нибудь… Знаешь, как пары проходят рубеж определенный, начинают чувствовать себя в обществе друг друга совершенно естественно? Во всех ситуациях?

– И вы за два года к этому так и не пришли? – Миша прищурился. – Как же ты в туалет ходила?

– Ну что ты как маленький! Не знаешь, что ли? Включала воду, чтобы заглушить возможные… шумы.

– Два года мучений, а он, подлец, тебя все равно бросил! Но смотри на это так: теперь ты можешь вести себя в туалете, как тебе нравится.

– Почти утешил, спасибо. – Она перевела взгляд на телевизор, где начинался фильм «Ирония судьбы», и глубоко вздохнула. – Сегодня же Новый год… Ты чем планируешь заняться?

Миша покачал головой: «Понятия не имею. Мне что-то даже не звонит никто с предложениями. Хочешь, выберемся куда-нибудь и напьемся?».

– Идея не оригинальная, но мне нравится. Только есть ли в этом городе места, где за вход нам не придется отдать последние трусы?

– Знаешь, если отдавать трусы «Прада», то можно неплохо отдохнуть. Давай в интернете глянем, что где дают.

– Давай. А у тебя есть трусы «Прада»?

К часу, когда Анна и Миша дошли до «Кастро» – встретив две тысячи четвертый год по пути, без шампанского, но с объятиями и поцелуями – перед входом в клуб уже собралась толпа, которую тщательно фильтровали охранники. Они сканировали взглядами улыбающиеся им лица в поисках чересчур пьяных и некредитоспособных. Среди толпящихся и вправду было немало таких, кто продержался бы не более пяти минут после смены бодрящего холода улицы на прокуренное тепло бара.

Анна и Миша прилепились к толчее сбоку, стремясь оказаться ближе к охранникам. Анне, пропитавшейся всеобщим возбуждением, хотелось скорее войти в музыку и гул веселья, и она стала легонько теснить впереди стоящих, напирать на них вместе со стоящими сзади. Хотелось уйти и с холода, все сильнее пощипывавшего открытые ему ноги – перед выходом Миша обрезал юбку Анны, чтобы придать ей «нью лук». Еще он вручил ей чулки – не объясняя, откуда они у него – потому что, по его мнению, черные плотные колготы с обновленной юбкой не смотрелись. Они, впрочем, не смотрелись и без нее, но зато точно помогали сохранить тепло. Анна потерла ладони и поправила воротник пальто, пытаясь поймать своим вполне трезвым взглядом взгляд охранника, чтобы по его благосклонному кивку двинуться, наконец, вперед, в двери.

Внутри клуба людей оказалось меньше, чем перед его дверями. Сдав верхнюю одежду, посетители рассасывались – кто-то сразу направлялся к бару, кто-то шел в туалет или на второй этаж, или к диванам в углу, другие присоединялись к танцующим. Миша подтолкнул Анну к гардеробу и, вручив ей свою «аляску», спросил:

– Ты что пьешь? Я пойду возьму, пока там еще можно протолкнуться.

– Давай с чего-нибудь легкого начнем?

Когда Анна подошла к бару, Миша вручил ей пузатый бокал с вином и тут же потребовал номерок из гардероба.

– Вдруг кто-то из нас захочет уйти, – пояснил он. – Никто не знает, чем закончится эта ночь.

– Утром она закончится, чем еще. – Анна пожала плечами и повернулась к танцполу, где становилась все более густой людская масса.

Миша наклонился к ней: «Ты можешь не нудить, а? Нравится вот этот, справа? Белая майка, высокий?».

– Для тебя или для меня?

– Для тебя. Переспишь, а через пару-тройку недель можно будет позвонить и сообщить, что он скоро станет отцом. Как тебе план?

– Миш, хватит мне напоминать, а?

– Ладно-ладно, просто переспишь! Или вон, смотри, какой большой.

Большой двигался в их сторону, и Анна автоматически подобралась, нацепила на лицо выражение легкой скуки. Мужчина мазнул по ней незамечающим взглядом.

Вечеринка набирала обороты. Анна уже несколько раз теряла в толпе Мишу, который то и дело приветствовал кого-то или отвечал на приветствия других, потом случайно натыкалась на него, пьяневшего с каждой встречей все больше.

Взяв в баре очередную порцию джин-тоника, Анна увидела Мишу у подножия лестницы, где он разговаривал с кукольнолицей девушкой, и подошла.

– Ты уже нашла кавалера? – прокричал он ей в ухо, отставив в сторону руку со стаканом, который кто-то тут же задел плечом.

– А надо? – прокричала она в ответ.

– Ну конечно! Как Новый год встретишь, так и год проведешь. Ты же не хочешь провести весь год без секса?!

– Думаешь, это так ужасно?

– Не знаю, я таких экспериментов над собой не ставил.

Анна коротко заговаривала с несколькими мужчинами, не особенно стараясь увлечь их или соблазнить. Ей скорее нравилась ощущать свободу и возможности, даруемые этим ощущением. Предвкушение казалось ей более приятным, чем секс с малознакомым мужчиной. Но самым приятным было отсутствие угрызений совести. Никаких больше оправданий для усмирения ревности мужа, который толк в ревности знал – как, вероятно, всякий, кто изменяет сам, и знает, насколько это просто и быстро, перепихнуться на стороне. «Кажется, я нахожу все больше и больше плюсов в жизни без мужа», – подумала Анна и почувствовала себя от этой мысли уверенной и привлекательной, расправила плечи, вздернула слегка подбородок. И тут же заметила, что толпа на танцполе и – она повернула голову – у бара редеет. «Пора убираться отсюда», – решила она и, ухватив губами торчащую из стакана соломинку, поспешно втянула жидкость. Закашлялась и услышала у самого уха мужской голос:

– No need to hurry, there’s still plenty of gin left.

– How do you know I understand English?

– By your looks. _ Но я могу говорить по-русски, если хочешь.

Анна бесстыдно оглядела стоящего перед ней мужчину: невысок, морщинки в уголках глаз, очень пушистые ресницы и улыбка, которая одновременно по-мальчишески обаятельна и по-мужски обольстительна.

– Я Анна. – Она приподняла стакан. – С Новым годом.

– С Новым годом. Я Дэниел.

Небо уже предрассветно порозовело, но улица все не успокаивалась, шумела пьяными голосами и смехом, машинами, притормаживающими послушно перед гуляками.

– Водитель сейчас подъедет, он где-то рядом, – сказал Дэниел, опустив телефон в карман и взяв ладони Анны в свои. – Ты не очень замерзла?

– Нет, хотя от горячего чая не отказалась бы.

Мерседес действительно появился очень скоро, забрал своих пассажиров и повез их по кольцу, мягко притормаживая перед светофорами. Анна рассеяно поглядывала в окно, сосредоточенная на тепле, исходящем от мужского бедра, прижатого к ее бедру, на токах, возникающих в ее ладони от сухих, настойчивых мужских пальцев.

Поднявшись на лифте из подземного гаража, они вошли в огромную квартиру с огромными же окнами, закрытыми светлыми, очень плотными шторами. Анна с удивлением огляделась, отмечая продуманный до мелочей стиль и аксессуары, подобранные дизайнером с хорошим вкусом. Квартире, однако, недоставало уюта и ухоженности – чувствовалось, что для хозяина это лишь место, но не дом.

– Ого, – не удержалась она, увидев великолепную кухню.

Дэниел махнул рукой: «Я работаю в большой корпорации, которая за все это платит. На мое счастье, русские любят экспатов».

– А ты русских?

– А как ты думаешь? – Он приблизился к ней, забрал из ее рук пальто и бросил его на обеденный стол со стеклянной столешницей. Пальто тут же сползло на пол, из его кармана выкатилась помада, и Анне захотелось поднять его – она скосила глаза на тюбик, но мужчина уже коснулся ее губ своими, обхватил ее запястья горячими ладонями. Она прикрыла глаза, успев заметить широкую кровать за раздвижной дверью спальни, и подумала, что все происходит быстрее, чем ей хочется.