Во все времена Азия, далекая и таинственная, соблазняла воображение мыслителей, поэтов и ученых, которые взывали к ней, решая наиболее темные проблемы. Так они заставили ее играть главную роль в развитии народов земного шара и, особенно, в возникновении, эволюции и рассеивании людей.

Марселен Буль

— Профессор Блэк, извините, что отрываю вас от работы. Из Чжоукоудяня привезли записку от Пэй Вэнь-чжуна. Он просил вас ознакомиться с ней незамедлительно.

В дверях рабочего кабинета декана антропологического факультета Пекинского объединенного медицинского Колледжа стояла секретарша Ольга Гимпель. В руках она держала конверт с короткой надписью: «Профессору-доктору Дэвидсону Блэку». Хозяин кабинета торопливо отложил в сторону небольшой предмет, который только что осторожно обрабатывал скальпелем. Он поднял близоруко склоненную над столом голову, повернулся лицом к двери и смущенно улыбнулся.

— Благодарю, мисс Гимпель. Вы правильно сделали, что прервали мои занятия. К тому же вы знаете, у меня нет забот, которые я бы не оставил, услышав о том, что есть новости из Чжоукоудяня. Так о чем там пишет Пэй?

Ольга Гимпель подошла к столу и передала письмо. Блэк неторопливо вскрыл конверт и извлек из него листок тонкой бумаги, исписанный размашистым почерком Пэй Вэнь-чжуна.

Он ждал такого сообщения в течение трех лет, с тех пор, как в 1927 году были возобновлены раскопки в Чжоукоудяне. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что ожидания начались значительно раньше, более десяти лет назад. Как быстро летит время! Кажется, совсем недавно ему по рекомендации Эллиота Смита предложили должность профессора и руководителя анатомического факультета Пекинского объединенного медицинского колледжа, а ведь приглашение последовало в 1918 году. Блэк, взволнованный вестью из Чжоукоудяня, снял халат и небрежно бросил его на спинку стула. Удивительно. по браться за скальпель или перо сегодня не хотелось, рабочее настроение исчезло. Добрая мисс Гимпель советовала ему отдыхать от «бдений». Что ж, он так и поступит…

Блэк недаром принял предложение Фонда Рокфеллера, который финансировал Пекинский колледж. В конце концов, если бы не грезилась ему ясно осознанная мечта, следовало бы отправиться в США, вернуться в родной Торонто или, напротив, остаться в Европе. Но пригласили его вскоре после того, как Блэк совершил путешествие через Атлантику и прибыл в Нью-Йорк. Он посетил знаменитый Музей естественной истории, где, работая над коллекциями, познакомился, а затем подружился с директором, известным «патриархом палеонтологии» Генри Фэрфилдом Осборном и одним из ближайших его сотрудников Вильямом Диллером Мэтью. К тому времени Блэк окончательно выбрал путь в науке. Проблема возникновения человека и его эволюция — вот что концентрировало все, что с детства захватывало воображение: путешествия в дальние неведомые страны, где люди делали первые шаги по Земле, возможность заниматься не только антропологией, но также геологией и палеонтологией. Попытки способствовать решению загадок «рождения человека» позволяли применять накопленные знания, работать с наслаждением и самозабвенно. В Музее естественной истории Блэк встретил полное понимание. Беседы с Осборном и Мэтью превратили его в искреннего сторонника гипотезы центрально-азиатской прародины человека. Чтобы внести практический вклад в обоснование ее, нужно было отправиться ближе к предполагаемому центру, где развертывались главные события, связанные с таинствами возникновения человечества. Поэтому предложение переехать в Пекин подоспело как нельзя кстати. Блэк, не колеблясь, принял его.

На деле все оказалось значительно сложнее, чем представлялось в грезах. Приступить к поискам черепа недостающего звена в соседних с Центральной Азией районах Китая удалось не сразу. Дело в том, что программу антропологических исследований, разработанную Блэком по прибытии в Пекин, руководство колледжа встретило прохладно. Главную часть ее составляли планы поисков остатков древнейшего человека, но директор считал, что они на долгий срок отвлекут Блэка от его прямых обязанностей по службе, и отклонил предложение. Антрополог, однако, не сдавался. Воспользовавшись пребыванием в Пекине Алеша Хрдлички, Блэк попытался создать антропологическую ассоциацию, главной целью которой могли стать поиски недостающего звена. Однако из новой затеи ничего не вышло. К тому же гость чуть не погубил дело: в лекции «Антропология азиатских народов», которую он прочитал в феврале 1920 года перед членами миссионерских медицинских ассоциаций Пекина, он долго рассуждал о причинах «парадоксального отсутствия» следов раннего человека в центральных районах Азии. Их не нашли там не потому, что не искали, как следовало сказать, а оттого, оказывается, что древний охотник никогда туда не проникал! Переселиться «в сердце Азии» ему мешали суровые климатические условия и география — пустыни, полупустыни, безводные степи. Хрдличка, таким образом, отрицал главные принципы центрально-азиатской гипотезы! Он не пытался скрыть скептического отношения к ней, когда говорил об открытии Дюбуа «предчеловека» и, возможно, «очень ранних человеческих форм» в Нидерландской Индии, а также отмечал полное отсутствие их в Центральной Азии.

С последний фактом спорить не приходилось — ни каменных изделий эпохи палеолита, ни костей палеолитического человека в Центральной Азии до сих пор действительно не находили. А что если поискать? С большим трудом Блэк получил небольшую сумму денег, и отправился на север Китая в провинцию Жэхэ, намереваясь заняться обследованием пещер и террас в долине реки Ланьхэ. Безрезультатность поездки обескуражила Блэка: на правильном ли пути находится он? Возможно, прав Хрдличка, утверждая, что Восточная и Северная Азия заселялись человеком с юга? Вот почему следующую экспедицию Блэк нацелил на Сиам, страну известняковых гор и многочисленных пещер. Идеальное место, где можно повторить триумф Дюбуа! Увы, снова неудача: сиамские пещеры заполняли твердые как камень травертиновые слои. Раскопки их требовали значительных материальных затрат и времени, а результаты не обещали обильных и интересных находок. Блэк вернулся в Пекин, упрекая себя за «отступничество» от идей Осборна и Мэтью. И когда вскоре последовало заманчивое предложение переехать в Австралию, на континент, расположенный рядом с Явой, «домом питекантропа», Блэк не раздумывая отказался. Как он мог поехать в Австралию, когда в 1922 году в Пекин из Сан-Франциско прибыл Эндрюс и его коллеги, готовые ринуться в Гоби на поиски недостающего звена, а из Парижа приехал молодой палеонтолог Пьер Тейяр де Шарден, направленный в Азию Институтом палеонтологии человека?! Экспедиции поставили перед собой цель организованной и целенаправленной проверки правильности теории Осборна — Мэтью. О какой Австралии можно говорить в такой ситуации?

Блэку казалось, что он близок к осуществлению давней мечты начать практические исследования на территории Центральной Азии. Вместе с женой он присоединился к Эндрюсу и совершил поездку в Ургу с «целью антропологических исследований». Он воочию познакомился со страной, которую «теоретики от палеонтологии» объявили родиной человека.

Поездка не разочаровала Блэка. После возвращения, в том же 1922 году, он составил новое подробное письмо Эдвину Эмбрелю, секретарю Фонда, финансирующего колледж. Блэк призывал его выделить средства на поиски недостающего звена: «Все положительные данные приводят к заключению, что ареал рассеивания человека и его предка следует искать где-то в Центральной Азии. Пекинский объединенный медицинский колледж находится в исключительно благоприятном положении в свете перспектив изучения расовой анатомии и, таким образом, становится самым восточным форпостом в осуществлении исследований, которые могут пролить свет на происхождение человека…» Увы, его красноречие и страстная убежденность ни к чему не привели. По-прежнему скептически относился к «прожектам» Блэка директор колледжа Генри Хутон, который к тому же безжалостно оценил центрально-азиатскую гипотезу как «совершенно никчемную». Блэку не оставалось ничего другого, как следить за событиями, которые развертывались в Ордосе и Гоби. Что-то удастся найти Тейяру де Шардену и Эндрюсу?

На целые полгода исчезли в лесах Ордоса Тейяр де Шарден и его спутник директор Тяньцзиньского музея Эмиль Лисан. Путешествовали они по старинке — на мулах и ослах, неторопливо обследуя один за другим лессовые каньоны, отыскивая кости вымерших животных, оббитые первобытным человеком кварцитовые гальки и надеясь как-нибудь найти кости древнейших людей Центральной Азии. Вести, которые иногда достигали Пекина, а через него Европы, то наполнялись оптимизмом и надеждами, то огорчали. Сначала поразила всех газета «Манчестер Гардиан». Основываясь на телеграфных сообщениях, она заинтриговала читателей сенсационной новостью: французские путешественники обнаружили в песках Шарооссогола шесть скелетов древних людей и минерализованный череп! У последнего — характерные для обезьянолюдей особенности: сильно убегающий назад лоб и огромные надглазничные валики. Автор корреспонденции сетовал, что Тейяру де Шардену не удалось найти нижнюю челюсть, но кости вымерших видов носорогов, слонов, бизонов, лошадей и верблюдов не оставляли сомнений в глубокой древности находок. Можно представить волнение антропологов! О громадном интересе к находке свидетельствовал и тот факт, что сообщение перепечатал английский журнал «Nature». Ведущий английский антрополог Артур Кизс, комментируя событие, писал об «открытии величайшего значения» и о «нетерпении», с которым антропологи ожидают исчерпывающей публикации. Но вскоре последовало досадное разочарование — оказывается, в Шарооссоголе найден всего «один зуб и бедро» (!), которые к тому же лишь с «любой степенью определенности можно отнести к палеолитическому человеку Азии!..» И хотя Блэк, осмотрев находки, уверенно заявил, что «ордосский зуб — первая настоящая часть скелета ранее неизвестного палеолитического человека Азии», эффект сообщения «Манчестер Гардиан» конечно поблек.

Правда, французские путешественники все-таки сделали по-настоящему великое открытие — они нашли в Ордосе несколько стоянок древнекаменного века, погребенных под многометровыми толщами песка и желтой лессовой глины. Глубокая древность грубых каменных орудий Шуйдунгоу, первых на территории Центральной Азии, не вызывала сомнений — в слое они лежали вместе с костями слонов, носорогов, баранов, убитых первобытными охотниками более 10–15 тысяч лет назад.

Открытия не замедлили последовать. Десятки тысяч каменных орудий нашла в Гоби экспедиция Эндрюса. Дэвидсона Блэка вдохновил выдающийся успех, и он в журнале «Бюллетень Геологического общества Китая» опубликовал большую статью «Азия и дисперсия приматов». Применяя принципы теории Осборна — Мэтью, Блэк задался целью доказать, что центр происхождения и рассеивания приматов, включая современных и ископаемых антропоидов, а также обезьянолюдей и человека, располагался в центральных районах Азии. Обобщение и сведение воедино фактов по ископаемым и современным приматам казалось делом трудоемким. Тем не менее Блэк справился с задачей. Что касается итоговых выводов, то они не отличались от выводов Осборна, Мэтью и Грабо: «Огромный центр рассеивания лемуров, низших узконосых и антропоидных обезьян, а также человека должен располагаться в Азии. Никакой другой земной массив не представляет географические условия, нужные для такого центра». Центральная Азия рассматривалась Блэком как «обширная биологическая лаборатория, где осуществлялась дифференциация наших предков».

Следует, однако, сказать, что далеко не все приняли открытия в Гоби и Ордосе за бесспорное доказательство справедливости предположения о Центральной Азии как колыбели человечества. Сомнения сразу же высказал Алеш Хрдличка. В 1926 году он охарактеризовал гипотезу американцев «как просто идею, основанную больше на восторженных, чем на критических антропологических доводах, к тому же вплоть до настоящего времени не подтвержденную ни одним примером фактического доказательства». Как ни удивительно, но в лагерь противников центрально-азиатской теории попали и те, кому принадлежала честь открытия древнейших памятников культуры Азии, — Пьер Тейяр де Шарден и Нельс Нельсон. Первый скептически оценивал перспективы поисков на территории Центральной Азии остатков раннего человека и его культуры, а второй пришел к выводу о том, что открытый им каменный век Гоби «определенно не аргумент, что Восточная — Центральная Азия располагалась около первоначального центра или центра культурной дисперсии». Относительно общей проблемы происхождения человека в центре Азии Нельсон высказался неопределенно: «Пока трудно на основании имеющихся фактов выступать за или против». Даже геологи американской экспедиции Берки и Моррис, сторонники Осборна и Мэтью, в итоговой работе «Геология Монголии» написали так: «Надо искать доказательства, что Центральная Азия — первое место, где развивался человек».

Легко сказать — «надо искать»! Где, как, а главное, на какие средства? Блэк чувствовал, что неблагоприятное стечение обстоятельств завело его в тупик, выход из которого в ближайшие годы вряд ли реален. И тут случилось событие, на первый взгляд не имевшее отношения к поискам недостающего звена, но тем не менее резко изменившее судьбу Блэка. В конце 1926 года к нему обратился с просьбой шведский геолог Иоганн Гуннар Андерсон, который много путешествовал по Китаю, занимаясь изучением палеонтологии, геологии и археологии. По случаю приезда в Пекин наследного принца Швеции Густава Адольфа, любителя и знатока восточного искусства, особенно древнего, Андерсон, сопровождающий высокую особу, организовал научную конференцию. Он попросил Блэка участвовать в ней и высказать любознательной публике идею о центрально-азиатской колыбели человечества. Андерсон заинтриговал профессора, сообщив ему, что сам он покажет нечто «чрезвычайно интересное и важное» — ни больше ни меньше, как «свидетельство раннего человека в Китае!» «Я буду говорить о Чжоукоудяне», — добавил Андерсон.

22 октября 1926 года одна из аудиторий Пекинского объединенного медицинского колледжа заполнилась до предела. Помимо сотрудников колледжа, Геологической службы Китая и Естественно-исторического общества Пекина в зале присутствовала интеллигенция столицы. Многих сюда привлекли слухи о том, что на конференции объявят об открытии останков самого древнего человека Китая. Почетные места в зале заседания заняли известные в стране ученые — Ван Вэнь-хао, Дин Вэнь- Дзянь. Лян Ци-час, П. Тейяр де Шарден, Г. Хутон, А. В. Грабо, Р. Ч. Эндрюс, Д. Блэк и наследный принц Густав Адольф. После вводных докладов, среди которых внимание гостей привлек рассказ Тейяра де Шардена «Как и где искать древнейшего человека Восточной Азии», настал черед представить именитому гостю «гвоздь программы» — сообщить об открытии, сделанном около небольшой железнодорожной станции Чжоукоудянь. Андерсон начал издалека:

— Господа! История, о которой пойдет речь, началась в 1918 году. Учитывая ее неожиданный финал, я позволю себе изложить подробности первых шагов в исследовании Чжоукоудяня. Название поселка означает в переводе с китайского «Постоялый двор в ущелье Чжоу». Кто не знает, что счастливый случай в работе археолога значит порой весьма много?! Поэтому, мне кажется, само провидение привлекло профессора химии Пекинского университета Макгрегора Хибба в район Чжоукоудяня в феврале 1918 года. Не будь того счастливого случая, я не выступал бы сейчас перед вами.

Но сначала о том, где находится Чжоукоудянь… Местечко это располагается невдалеке от Пекина, всего в 50 километрах от него, в районе Западных гор — Сишань.

На белом экране появилось мутноватое, как в тумане, изображение небольших построек, проглядывающих между деревьями. На заднем плане виднелись невысокие горы, среди которых выделялась округлая живописная возвышенность с крутыми обрывами на стороне, обращенной к зрителям.

— В Чжоукоудяне лучше делать графические рисунки, чем фотографировать, — продолжал Андерсон. — Известняк и уголь добывают тут сейчас в значительно больших масштабах, чем раньше. От Пекин-Ханькоусской дороги к поселку проведена железнодорожная ветка. А ведь я еще застал время, когда караваны из сотен верблюдов тащились отсюда днями, перевозя «горючий камень» и блоки известняка!.. Я не сказал еще об одном весьма примечательном и особо ценном «ископаемом» Западных гор — «лунгу», знаменитых «костях дракона». Те, кто занимался в Китае поисками ископаемых животных, знают, что крестьяне в провинциях превосходно осведомлены о местах, где можно добыть «лунгу». В некоторых деревнях поиски «драконовых костей» велись из поколения в поколение. Они давно превратились в доходный промысел, существенное подспорье бедных крестьянских хозяйств. А все дело в том, что «лунгу» издавна считались в Китае эффективным средством от многих недугов, так же как клыки и усы тигров, помет летучих мышей, мясо змеи, панты оленей, рога носорогов. Считается, что особой чудодейственной силой обладают зубы драконов. К сожалению, местонахождения пунктов скупок «лунгу» хранятся в величайшем секрете, и узнать, откуда привезены кости, удается не всегда. Что касается Сишаня, в том числе района Чжоукоудяня, то я убежден — именно оттуда в аптеки Пекина поступают «лунгу». Во всяком случае, я не удивился, когда мой друг Макгрегор Хибб, вернувшись из Чжоукоудяня, сообщил мне, что при осмотре склонов одной из возвышенностей он нашел в красной глине большое количество мелких костей. Гора называлась Цзигушань, что означает «Холм куриных костей». «Почему куриных?» — спросил я Хибба. И тут выяснилось следующее. Добывая известняк, рабочие уничтожили стенки пещеры, однако глинистое заполнение ее так и осталось стоять в виде красного столба высотой пять с половиной метров. У жителей тех мест существует поверье, что кости из красноцветной пещерной глины принадлежат курам, которых съели лисицы, превратившиеся потом в злых духов. Каждый, кто пытается убить лисиц или собрать кости кур, становится сумасшедшим… Добиваясь разрешения в ближайших к копям деревнях произвести раскопки, нужно обладать великим тактом и безграничным терпением. Суеверие в случае с Цзигушанем, однако, оказалось благом — красноцветный глинистый столб с костями рабочие не уничтожили, а путешествие к нему привело к интереснейшему открытию.

Признаться, когда мы с Хиббом в двадцатых числах марта того же 1918 года посетили «Холм куриных костей», мой спутник недооценил Чжоукоудянь, и я недооценил результаты раскопок. Кости грызунов, птиц, мелких хищников вряд ли отличались сколько-нибудь значительной древностью, и я забыл Чжоукоудянь на целых три года. Вспомнил я о нем лишь весной 1921 года, когда в Пекин из Австрии прибыл мой помощник Отто Зданский. Чтобы до начала больших раскопок он освоился с условиями работ в Китае, я направил его на пробные исследования «Холма куриных костей»…. Здесь в зале сидит палеонтолог экспедиции доктора Эндрюса Вальтер Гренжер. Он, очевидно, помнит, что случилось потом. Вместе с ним я отправился однажды посмотреть раскопки Зданского и заодно продемонстрировать ему технику раскопок. Когда мы прибыли к «Холму куриных костей» и начали собирать «лунгу», к нам подошел крестьянин, житель соседней деревни. Он долго с удивлением смотрел, как иностранцы собирают «драконовые кости», а затем сказал: «Стоит ли задерживаться здесь так долго. Ведь недалеко место, где вы найдете гораздо большие и лучшие кости драконов!» Крестьянин, очевидно, принял нас за медиков и привел к холму, расположенному на северо-запад от Чжоукоудяня. Холм назывался примечательно — Лунгушань, «Гора костей дракона». На склонах его располагался огромный известняковый карьер, отвесные стены которого поднимались на высоту десяти метров. Карьер вскрыл пласты красноватой глины, густо насыщенные «лунгу». Боязнь потревожить кости дракона, а также угроза обвалов заставили рабочих покинуть карьер и начать ломку известняка на другом участке «Горы драконов». На дне карьера валялись комья глины с включенными в них обломками костей. Они торчали также из красноцветных с глыбами камней стенок карьера. Вскоре мне повезло — я поднял огромную и массивную челюсть — она оказалась округлой в сечении. Помню, я заявил, что челюсть принадлежала оленю. Вечером мы вернулись в Цзигушань с розовыми мечтами о великом открытии.

На следующее утро мы вновь прогулялись от храма к Чжоукоудяню. На сей раз сборы превзошли все ожидания. Снова, кстати, попалась странная челюсть, на сей раз с зубами, и все убедились, что она действительно принадлежала какому-то очень древнему оленю. К обеду счастливое трио упивалось новыми открытиями — коллекция пополнилась зубами древнего носорога, а также челюстями свиньи, гиены и медведя. Гренжер показал Зданскому, как следует вести раскопки. Стало очевидным, что Лунгушань более перспективное место, чем «Холм куриных костей». Глубокая древность красной глины не вызывала сомнений. Возраст остатков «драконов», судя по всему, выходил за пределы миллиона лет. Они жили, вероятно, в доледниковую эпоху! Мы оставили Зданского продолжать раскопки в Чжоукоудяне, а сами вернулись в храм. На следующий день хлынул дождь и поток отрезал нас от станции. Три дня лил ливень. Лишь на четвертый день выглянуло ясное солнце, и мы отправились на станцию. Бешеный поток уничтожил мост через реку, пришлось перебредать ее по грудь в ледяной воде. Вот каков конец истории открытия Чжоукоудяня!

Когда я предложил Зданскому перебазировать раскопки на «Холм костей драконов», у меня вначале и мысли не мелькало о том, что там могут залегать останки предков. Дерзкая мечта найти при раскопках костные останки древнейшего человека Азии появилась позже. Я вижу, что доктор Грабо улыбается, — объясню, в чем дело. У нас с ним старые счеты! В один из визитов в Чжоукоудянь я обратил внимание на то, что в двух раскопках, заложенных Зданским, обнаружены слои, в которых в изобилии встречаются угловатые куски и обломки кварца с острыми краями. Вот тогда-то у меня и зародилась тайная мысль, что обломки кварца из глинистых слоев могли с успехом использоваться первобытным человеком в качестве режущих орудий! Они походили на эолиты, то есть сделанные самой природой «инструменты». В известняковых трещинах холма Лунгушань встречаются жилы кварца, который, самопроизвольно раскалываясь, мог попасть в пещерные слои. Конечно, среди фрагментов вполне могли находиться обломки камней, расколотые самим проточеловеком, но я из осторожности предпочел наименее сенсационное объяснение. В любом случае такими камнями можно с успехом резать мясо.

Зданский копал в Чжоукоудяне дважды — до конца лета 1921 года, а затем в 1923 году. Позже вести раскопки без укрепления нависающих над местом работ пещерных толщ стало невозможно, и их пришлось прервать. Но к тому времени выяснилось, что пещера заполнилась глиной и прочими отложениями много сотен тысячелетий назад. О том свидетельствовали вымершие разновидности лошадей, оленей, носорогов, гиен, саблезубого тигра. Зданский нашел при раскопках слои, забитые обломками кварца, вроде тех, которые я поднял при первом осмотре Чжоукоудяня… А как же предсказанный мною предок? — спросите вы. Признаться, я оказался плохим пророком — судя по беглому осмотру находок, ни одной косточки человека найти не удалось. Зданский извлек из слоя лишь коренной зуб, который «потеряла» какая-то антропоидная обезьяна. Однако в последующие годы я не переставал мечтать о возобновлении раскопок Чжоукоудяня. Профессор Грабо, мой неистощимый на шутки друг, знал о том и на приеме, где мы приветствовали приехавшего в Китай секретаря французской Академии наук Альфреда Лакрэ, он вдруг обжег меня лукавым взглядом: «Как, Андерсон, дела с пекинским человеком? Кого вы все-таки нашли с Зданским в Чжоукоудяне — человека или хищника?» Сам того не желая, он поставил на карту репутацию самого загадочного для меня памятника, и поэтому мне пришлось парировать мгновенно: «Ни то и ни другое, профессор. Обитателем Чжоукоудяня оказалась леди!»

Господа, я рад сообщить вам, что на днях получил из университета шведского города Упсала письмо от палеонтолога Карла Вимана, который вместе с Зданским занимался последние несколько лет изучением коллекции костей животных Чжоукоудяня. В письмо он вложил фотографию двух находок, которые и вынудили меня сделать такой затянувшийся «исторический экскурс». Я не знаю, кто жил в пещере Чжоукоудянь — леди или джентльмен, а если оба, то кто из них потерял зуб. Но Виман уверяет меня, что Зданский при разборе коллекции нашел именно человеческий предкоренной зуб! Мало того — тщательное изучение первого зуба, который, как считали, принадлежал антропоиду, показало, что и он человеческий! Таинственного незнакомца, хозяина зубов, Зданский назвал Homo sp. Как видите, он не решался определить его вид. Виман предлагает нам «окрестить» его самим…

Андерсон показал фотографию третьего верхнего коренного зуба и второго нижнего предкоренного. Зубы производили странное впечатление причудливым смешением антропоидных и человеческих черт. Последние преобладали. К тому же особенности строения предкоренного подсказывали, что клык у джентльмена из Чжоукоудяня в отличие от клыков обезьян не выступал за пределы зубного ряда. Андерсон, в подробностях описав детали строения зубов, присоединился к выводу Зданского и Вимана — в Чжоукоудяне найдены остатки древнейшего в Восточной Азии человека. Если ученые действительно правы, то Геологической службе Китая и Пекинскому медицинскому колледжу необходимо как можно быстрее развернуть широкие раскопки в Чжоукоудяне…

Дэвидсон Блэк помнил, какой энтузиазм вызвал короткий доклад Андерсона. Кажется, что особенного — найдено всего два зуба! Однако выступавшие после Андерсона говорили о них больше, чем о чем-либо другом. Как никогда часто, упоминалось волнующее слово — недостающее звено. Действительно, человек из Чжоукоудяня жил приблизительно в эпоху питекантропа, обезьяночеловека с Явы… Особенно горячую, с обычным для него юмором, речь произнес Грабо. Он поддержал вывод Андерсона об открытии в горах Сишаня костных остатков необыкновенно древнего человека и предложил дать ему имя Peking man, пекинский человек. Раздались, однако, и голоса, предостерегающие от оптимистических выводов. Тейяр де Шарден, один из первооткрывателей центрально-азиатского палеолита, сказал после осмотра фото:

— Я долго раздумывал над фотографиями, которые мне показал доктор Андерсон, и, наверное, не по-дружески было бы утаить то, что я думаю о них. Дело в том, что я не совсем убежден в их предполагаемых человеческих особенностях. Предкоренной, который кажется на первый взгляд наиболее выразительным, возможно, всего лишь один из последних коренных какого-то хищника. То же относится к другому зубу. Даже если никто не докажет, что эти зубы принадлежали хищнику, не менее трудно будет доказать, что они принадлежали человеку. Природа их неопределенна. Я не видел оригинала зубов, но доверяю палеонтологическому опыту Зданского и надеюсь, что мои сомнения окажутся неосновательными.

Блэк, напротив, не испытывал колебаний — зубы, найденные в Чжоукоудяне, бесспорно принадлежали какому-то архаическому человеческому существу. Оказывается, не следовало уезжать далеко от Пекина на поиски недостающего звена! Оно, возможно, находится совсем рядом. Надо убедить руководство Геологической службы и Пекинского объединенного медицинского колледжа возобновить раскопки в Чжоукоудяне. Андерсон — непревзойденный разведчик! И он явно прав — в древней пещере «Горы костей драконов» лежат остатки далекого предка!

— Открытие в Чжоукоудяне — удивительный образец романтического научного исследования. Доктор Андерсон начал свое интересное выступление с предыстории, позвольте мне поступить так же, — заговорил, волнуясь, Блэк. — Я хочу напомнить о факте забытом, но прямо относящемся к вопросу, о котором ведутся споры. Речь пойдет о зубе, только нашли его четверть века назад здесь, в Пекине, в одной из аптек западной части города! Я имею в виду коллекцию «костей дракона» доктора медицины и антрополога Хаберера. Он собрал ее в аптеках столицы в конце прошлого — начале нашего века. Как известно, эти «лунгу», главным образом зубы, переслали затем в Германию профессору Мюнхенского университета Максу Шлёссеру, и он детально описал их. Один зуб, левый третий коренной, задал ему головоломную задачу: особенности, характерные для коренных антропоидной обезьяны и человека, настолько непривычно переплетались в нем, что Шлёссер не рискнул установить точно, кому он принадлежал. В определении его так и сказано: «Homo? Anthropoid?». Снова, как видите, хороший предлог для реплики профессора Грабо.

Но я понимаю, почему колебался Шлёссер, между корнями зуба сохранились частицы красной глины, а в ней обычно находят останки животных, живших около миллиона лет назад. Но какой человек мог обитать в Китае в столь далекие времена?.. Все же зуб настолько выглядел человеческим, что Шлёссер оцепил это, поставив «Homo?» прежде «Anthropoid?». Во всяком случае, как я помню, Шлёссер считал существо, которому принадлежал зуб, «более близким человеку, чем любой другой антропоид». Доктор Андерсон оказался счастливым пророком открытия в Чжоукоудяне. Но пусть он не обижается на меня — у него есть предшественник. Ведь не кто иной, как Шлёссер, обращая внимание будущих исследователей Восточной Азии на находку Хаберера, завидовал тем, «кому посчастливится вести раскопки», поскольку «именно здесь может быть найден или первый ископаемый антропоид, или третичный человек, или даже древнейший плейстоценовый человек»! Неизвестно, кто, когда, откуда принес в аптеку Пекина тот зуб, который позже описал Шлёссер. Насколько я знаю, зуб бесследно исчез из мюнхенской коллекции. Но я не удивился бы, узнав, что он тоже из Чжоукоудяня. Ведь по общему характеру ему близки зубы, выявленные в коллекции Зданским. Вместе с тем бесспорна несравнимая ценность последних — они извлечены из определенного слоя, который точно датируется останками вымерших животных. Впервые на азиатском континенте к северу от Гималаев открыты останки древнейшего человека, возраст которого подтверждается точными геологическими данными. Мне кажется, геологи и палеонтологи согласятся, что красноцветные слои пещеры Чжоукоудяня древнее миллиона лет, то есть они третичные по времени. Такая датировка фундаментальна по значению.

Третичный человек на границе с Центральной Азией — это то, о чем антропологи мечтали давно! Я верю в критическую проницательность Зданского. Он не мог ошибиться — зубы принадлежат человеку. Открытие в Чжоукоудяне приобретает особое значение и для разработки теории о месте происхождения человека. Я беру на себя смелость утверждать, что оно даст еще одно звено в уже прочной цепи свидетельств, подтверждающих гипотезу об особой роли Центральной Азии в эволюции людей. На запад до Германии, где найдена челюсть гейдельбергского человека, на юг до Явы, где Дюбуа открыл питекантропа, и на восток до Пекина мигрировали с территории Центральной Азии и Тибета древнейшие люди. Многое в сложной проблеме прояснится, если развернуть в Чжоукоудяне новые раскопки в масштабе, достойном такого великого дела!

…После окончания конференции Дэвидсон Блэк развернул кипучую деятельность по привлечению заинтересованных научных учреждений и руководителей фондов развития науки к возобновлению раскопок в Чжоукоудяне и одержал победу: Генри Хутон и Эдвин Эмбрель согласились финансировать исследования Чжоукоудяня. После долгих переговоров удалось разработать условия сотрудничества Геологической службы Китая и Пекинского объединенного медицинского колледжа. Раскопки в Чжоукоудяне планировались почетным директором Геологической службы Дин Вэнь-цзяном при консультации с деканом анатомического факультета Блэком. Исследования должен начать палеонтолог Биргер Болин, ученик Вимана, приглашенный из Упсалы. Все полученные в результате раскопок материалы объявлялись собственностью Геологической службы. Вывозить находки за пределы Китая категорически запрещалось. Костные остатки человека, если их удастся обнаружить, договорились передавать для обработки и изучения на анатомический факультет колледжа. Блэку вменялось в обязанность описать их и изучить.

В конце марта в Чжоукоудянь отправилась первая группа работников, которая занялась топографической съемкой района. Партия геодезистов прибыла к холму Лунгушань 27 марта, а 16 апреля Биргер Болин распорядился приступить к раскопкам. Исследования проходили в сложных политических условиях: в Китае шла гражданская война, в Чжоукоудяне отчетливо слышался гром пушек генералов Чжан Цзо-линя и Ян Сишаня; европейцам в столице относились настороженно и враждебно. Ходили слухи об исчезновении где-то в районе Западных холмов офицера-европейца, который отправился туда на прогулку. Не вернулся в Пекин корреспондент лондонской «Таймс». Чжоукоудянь постоянно навещали разрозненные группы китайских солдат, и от них, как хозяев положения и лукавых слуг провинциальных генералов-милитаристов, можно было ожидать чего угодно. Болин никогда не был уверен, что доживет до следующего дня. Тем не менее он самоотверженно развертывал раскопки. Начался долгий, в десять лет, путь тяжелых исследований. Каждый день Блэк ожидал известий из Чжоукоудяня, связь с которым из-за сражений прерывалась порой на недели.

Но дни проходили за днями, а желанный успех не приходил. К тому же Болин и его сотрудники столкнулись с большими трудностями в исследовании многометровых, разнородных по структуре слоев заполнения пещеры. Помимо глинистых и песчанистых горизонтов, раскопки которых шли сравнительно легко, землекопы постоянно натыкались на плотносцементированные щебенчатые и каменистые слои, которые принимались вначале за дно пещеры, а также на труднопреодолимые завалы блоков и глыб известняка. Поскольку добраться сквозь них до нижерасположенных слоев с помощью обычных лопат, кирок и кувалд было нелегко, отчаявшийся Болин пошел на беспрецедентный в раскопках шаг — применил взрывчатку! В стенах пещеры и в каменистых, лишенных находок, слоях сверлились отверстия, в них закладывались взрывные патроны, а чтобы глыбы цементированного горизонта не разлетались в разные стороны, поверхность раскопа перед взрывом покрывалась соломенными матами. Их прижимали к слою крупными каменными глыбами. После взрыва окаменевшие блоки слоя спускались вниз по склону, где их дробили молотами на мелкие, до размеров грецкого ореха, камни. Удостоверившись, что в обломках костей нет, рабочие переходили к очередному блоку. Рыхлые песчанисто-глинистые слои после раскопок тщательно просеивались через мелкоячеистые сита. Ни одна самая мелкая косточка недостающего звена не ускользала от внимания исследователей!

Наступила середина октября. Холода заставили Болина подумать о прекращении раскопок в ближайшие дни. И нужно же случиться такому — 16 октября, за два дня до конца работ, удалось найти то, что тщетно искали в течение полугода: один из землекопов обратил внимание на коронку зуба, торчавшую из окаменевшего блока. Болина подозвали к месту открытия, и он осторожно извлек коронку вместе с окружающей ее «матрицей». Зуб удивительно походил на зубы из Чжоукоудяня, которые палеонтолог видел в лаборатории в Упсале. Болин ликовал! Не дожидаясь поезда, он нанял двухколесную тележку и помчался в Пекин. Не однажды останавливали солдаты тележку, на которой ехал европеец, но, покуражившись, отпускали с миром. Они не подозревали о бесценном сокровище, лежавшем в кармане путника. Впрочем, если бы даже при обыске зуб удалось найти, вряд ли кого заинтересовала бы одна-единственная «кость дракона». В 6 часов вечера 19 октября Болин, запыленный и грязный, но радостный и возбужденный, подъехал к дому Блэка.

Почти до утра просидели они в лаборатории, сосредоточенно изучая главную из находок 1927 года — коренной зуб примитивного человеческого существа. Сравнение с рисунками ранее найденных зубов позволяло думать, что все они происходили из одной и той же челюсти. Такое предположение подтверждалось и тем, что все находки располагались примерно на одном участке, открытом Зданским. Форма и пропорции зуба, его размеры и характерные черты корня — все говорило о древности. Жевательную поверхность зуба покрывали многочисленные мелкие складки, почти такие же, как и подобные складки на коренных зубах антропоидных обезьян, однако по размерам коронки и корней зуб выглядел явно человеческим. Блэк обратил внимание и на то, что жевательная поверхность сношена именно в той манере, в какой снашивается человеческий зуб. Следовательно, челюсть человекообразного существа из Чжоукоудяня соединялась с черепом так же, как у современного человека.

В последующие несколько недель Блэк тщательно изучал находку. Пожалуй, никогда с таким вниманием и усердием не анализировалась каждая складка и бугорок, не отмечалась мельчайшая деталь рельефа! В результате он пришел к заключению, что обнаруженный Болиным зуб при всем его человеческом облике обладал настолько специфическими и своеобразными особенностями, что можно было сделать вывод о принадлежности его человеку особого вида, ранее неизвестного антропологам. Никогда еще специалисты по первобытному человеку не рисковали определить род и вид существа на основании одного-единственного зуба! Но Блэк, бесконечно убежденный в правоте, рискнул преступить традиции.

5 декабря 1927 года в 5 часов 30 минут экстренно собралось специальное заседание Геологического общества Китая. Грабо обратился к присутствующим со следующими словами:

— Это собрание станет историческим. Его эхо пройдет над землей, а слова, сказанные здесь, услышат в каждой научной аудитории, в каждой стране, ибо доклады, которые мы должны обсудить сегодня, покажут, что мы продвинулись еще на один шаг к решению проблемы происхождения человеческой расы…

После того, как геологи и палеонтологи высказали соображения о глубокой древности слоев, в которых найден был зуб «человека или предчеловека», выступил Блэк:

— Я хочу прежде всего подчеркнуть особо важный факт — зуб найден в присутствии Болина в слое, время формирования которого приближается к рубежу в миллион лет. Сравнение зуба из Чжоукоудяня с зубами человека, неандертальца, шимпанзе и питекантропа привело меня к выводу о его уникальности и, следовательно, о принадлежности человеку особого рода. Я беру на себя смелость объявить публично об открытии в предгорьях Западных холмов нового рода древнего человека. По совету профессора Грабо я назвал его Sinanthropus pekinensis.

По-видимому, родина древнейших людей такого типа располагалась в центре Азии. Я прошу вас обратить внимание на примечательную закономерность распространения находок костных остатков предков: относительно 45-й параллели они сдвинуты на 5° к северу (гейдельбергская челюсть и эоантроп) или на 5° к югу (синантроп). Принцип рассредоточения самых ранних людей можно объяснить тем, что центр дисперсии лежал в ареале промежуточном, то есть внутри континентального массива Азии. Именно там в свете современных знаний можно ожидать открытие ископаемых остатков третичного человека!

Открытие синантропа — факт огромного значения для решения проблемы происхождения человека и его расселения с плоскогорий Центральной Азии. Новая находка дает прочное свидетельство в поддержку теории центрально-азиатского происхождения человека. Из центра Азии предки мигрировали прежде всего на восток и северо-запад, то есть в направлении, где почти нет серьезных географических препятствий для переселений первобытных орд. В нашем распоряжении находится пока один зуб, и все же я думаю, что синантроп прогрессивнее питекантропа Дюбуа, хотя они обитали в Азии приблизительно в одно время. Согласно центрально-азиатской гипотезе, питекантроп — представитель первой волны эмигрантов откуда-то из Гоби, Синьцзяна или Тибета. По мере продвижения на юг, к Яве, они преодолели настолько сложные преграды, что, когда, наконец, достигли окраины азиатского материка, в Центральной Азии и прилегающих к ней районах появились значительно более прогрессивные, с большим по объему мозгом, виды людей — синантропы!

Блэк продолжал смотреть на события древнейшей истории человека в Азии через призму идей сторонников центрально-азиатской гипотезы. Он искренне верил, что нашел факты, подтверждающие ее. В конце 1927 года вышла из печати книга Блэка, посвященная зубу из Чжоукоудяня. Чтобы привлечь широкое внимание к открытию в Китае, он отправился в Европу и Америку, где намеревался встретиться с самыми видными из антропологов и показать им находку. Зуб синантропа Блэк поместил в специальный остроумно сконструированный футляр, который прикрепил к золотой цепочке, изготовленной по специальному заказу одним из пекинских ювелиров. Теперь Блэк и зуб синантропа были буквально привязаны друг к другу. В тесном кармане жилетки зуб путешествовал с Блэком из страны в страну. Впрочем, коллеги особого восторга и восхищения не проявляли. В самом деле, что можно сказать на основании изучения одного маленького коричневого зуба, пусть даже определенно человеческого и датированного миллионом лет? Антропологов шокировало то, что Блэк осмелился «упражняться» в таком великом деле, как классификация древнего человека, имея на руках лишь один зуб! Ему снисходительно и деликатно рекомендовали продолжить раскопки и попытаться найти нечто более определенное. Совет разумный, но в общем-то излишний — в запасе у Блэка достаточно средств еще на один год работы, и он не думал свертывать ее.

Капризное счастье археолога осталось на сей раз верным своей привязанности: результаты раскопок 1928 года, которые возглавил Болин, превзошли самые оптимистические надежды Блэка. Благодаря энергии его помощников — молодого аспиранта Пэй Вэнь-чжуна и палеонтолога Ян Чжун-цзяня, который прошел подготовку в Мюнхенском университете у профессора Макса Шлёссера, работа шла успешно. Сначала из Чжоукоудяня пришло известие об открытии сразу более двух десятков зубов синантропов различного возраста. Затем пещера «подарила» Пэй Вэнь-чжуну не зубы, а два обломка челюсти молодого и взрослого синантропов! К радости Блэка, у челюстей сохранились важные для диагностики части — подбородок и восходящая ветвь. И, наконец, в один из дней в антропологическую лабораторию доставили глыбу травертина, в котором залегало то, о чем Блэк втайне мечтал, — два небольших светло-коричневых обломка черепной крышки синантропа. Первые фрагменты черепа третичного человека Восточной Азии!

А из Чжоукоудяня нескончаемым потоком поступали ящики с останками древних животных, блоки травертина, густо насыщенные костями образцы слоев заполнения пещеры. Поражала грандиозность пещеры — почти на 50 метров протянулась она в длину, а высота от предполагаемого уровня пола до распавшейся на блоки крыши составляла не менее 25 метров! Изучение колоссальной поистине уникальной по размерам камеры «грозило» затянуться на десятилетия. При мысли, какие сокровища, связанные с древнейшим человеком, могут скрываться в ее глубинах, Блэка охватывало непреодолимое желание: забросив лабораторию, самому ринуться в Чжоукоудянь и взяться за кирку. Но, как говорится, каждому свое — в лаборатории на столе лежали вдавленные в блоки травертина фрагменты челюстей, а на специальной подставке — глыба камня, цепко державшая обломки черепов. Блэк с увлечением удалял с находок слипшиеся с костями частицы травертина. Нижние челюсти, как и ожидал он, выглядели архаическими: они отличались большими размерами и значительной, как у обезьян, массивностью. Передняя часть была скошена назад так же, как у неандертальцев. Подбородочный выступ отсутствовал. В целом челюсть синантропа обладала удивительным смешением особенностей челюстей антропоидных обезьян и человека, черта, которую, кстати, впервые удалось подметить при анализе деталей строения зубов. Значит, в Чжоукоудяне найдены останки обезьяночеловека?.. Блэк, однако, не сделал такого вывода. Дело в том, что размеры челюстей, а главное, осмотр включенных в каменный блок обломков височных костей говорили о значительном объеме мозга синантропа. Конечно, такое мнение являлось предварительным, ведь височные кости прятались в травертине, и не было возможности изучить их с должной тщательностью, да и обломков-то всего было два… Оставалось надеяться на открытие в будущем каких-то недостающих частей, может быть, и всего черепа…

В конце 1927 года условия для работ сложились достаточно благоприятные. Открытия в Чжоукоудяне произвели впечатление на руководство Геологической службы и медицинского колледжа, да и вообще находки Болина и Пэй Вэнь-чжуна подоспели как нельзя кстати — срок финансирования раскопок заканчивался… Динь Вэнь-цзянь, Хутон и Эмбрель решили продлить договор, что позволило вскоре открыть специальную «кайнозойскую» лабораторию для исследований в области антропологии и археологии древнекаменного века Китая. Руководителем нового научного подразделения Akademia Sinica, главной задачей которого являлась организация всестороннего изучения Чжоукоудяня, был назначен Блэк. Полевые работы возглавил Пэй Вэнь-чжун. В качестве научного консультанта в состав лаборатории вошел Тейяр де Шарден. Вместе с Ян Чжун-цзянем ему предстояло заняться обработкой и определением костей, добытых из пещерных толщ Лунгушаня. Даже суровый, скептический Хутон подобрел — он разрешил неугомонному Блэку использовать в работе инструменты колледжа, а также вести исследования в специальной антропологической лаборатории.

А как же костные останки синантропа — мечты и надежды Блэка? Все оказалось не так просто… После открытия челюстей, обломков черепа и большого числа зубов стало ясно, что Чжоукоудянь представляет собой место, где миллион лет назад останавливался первобытный человек. Не водный поток или какая-то иная случайность «занесли» внутрь ее обособленные зубы синантропа, как думали некоторые, объясняя изолированность находок Зданского и Болина. Кости древнейших людей остались лежать там, где располагалось их стойбище и где они спасались от непогоды. Это во много раз увеличивало возможность удачи поиска частей скелета синантропа, в том числе, конечно, и черепа. Однако, несмотря на обширные масштабы исследований, долгое время не удавалось найти новые материалы, связанные с предком. Пэй Вэнь-чжун вел работы в чрезвычайно тяжелых условиях. Почти целый месяц отняла операция по удалению каменистого пласта, по ошибке принятого в предшествующем году за пол пещеры. Затем начался двухметровый слой отложений, лишенных костей животных. Каждый день приносил разочарования…

Когда вечером 2 декабря в лабораторию вошла Ольга Гимпель, Блэк обрабатывал один из обломков височной кости, вырезанный накануне из каменного блока. Своевременная публикация сведений о фрагментах черепа синантропа могла поддержать напряженный интерес к памятнику, несмотря на разочаровывающие результаты очередного сезона раскопок. Блэк и мысли не допускал, что через несколько минут после того как вошедшая в кабинет мисс Гимпель отвлечет его от дела запиской Пэй Вэнь-чжуна, ор надолго оставит свою работу. Что, собственно, могло произойти в Чжоукоудяне? Ведь Блэк знал, что Пэй Вэнь-чжун со дня на день должен оставить предгорья Сишаня и прибыть в Пекин. Он несколько задержался потому, что в последние дни рабочие неожиданно натолкнулись на вход в две узкие камеры, уходящие в глубь основания «Холма костей дракона». Одна из них, протянувшаяся на юго-восток в виде трещины или щели, оказалась труднодоступной и малоинтересной — кроме нескольких позвонков гиены, найти в ней ничего не удалось. Зато вторая сразу же заинтересовала Пэй Вэнь-чжуна: в темноцветном песчанистом заполнении, закупоривающем вход в расщелину, попадались фрагменты костей крупных животных, а также остатки грызунов. Пэй Вэнь-чжун настоял на перенесении сроков прекращения работ, так как ему хотелось обследовать камеру до конца. Вскоре из Чжоукоудяня пришло сообщение, что 29 ноября разборка заполнения одной из «нижних пещер», как теперь называли трещины, успешно началась и потребуется несколько дней, чтобы завершить ее. Блэк, разворачивая записку Пэй Вэнь-чжуна, ожидал найти в ней короткий отчет о благополучном окончании полевого сезона. Но то, что он прочитал в письме, заставило забыть его обо всем на свете: Пэй Вэнь-чжун писал, что он нашел череп синантропа! Известие об этом событии казалось невероятным — полгода напряженных поисков, нетерпеливых ожиданий, и вдруг — череп! Не веря своим глазам, Блэк несколько раз подряд перечитал торопливую записку Пэй Вэнь-чжуна. В укромном углу «нижней пещеры» рядом с черепом носорога и бивнем слона лежал человеческий череп! Только ему могла принадлежать крышка такой величины и конфигурации. Она «выглядывала» из блока травертина достаточно ясно. Правда, поскольку череп был включен в глыбу травертина, полноту его трудно угадать…

Между тем в Чжоукоудяне Пэй Вэнь-чжун тоже не смыкал глаз. Он знал, какое нетерпение охватило столичных друзей и коллег после получения его записок и телеграмм, и старался быстрее закончить дела. Но перед тем как расстаться с рабочими до следующего полевого сезона, Пэй Вэнь-чжун решил еще раз отправиться на «Холм костей дракона», чтобы в последний раз уточнить площадь пещеры, вскрытой в 1929 году. Хотелось определить и объем извлеченной из котлована породы. Замеры, как всегда, производились металлической линейкой, конец которой Пэй Вэнь-чжун время от времени использовал для зачистки вертикальных стенок раскопа, — на свежем срезе отчетливее прослеживался характер пещерного заполнения. До обеда он лазал по крутым склонам главного района работ, а затем подошел наконец к «нижней пещере».

Солнце в это время склонилось к западу. У подножия Лунгушаня стало сумрачно и холодно. Снизу доносились глухие удары молотков. Кости животных встречались редко, поэтому работа шла скучно и вяло. Пэй Вэнь-чжун обвязался веревками и с помощью землекопов спустился на дно камеры, протянувшейся в глубь горы. Внизу разлом менял направление и располагался почти горизонтально. Досадуя на темноту, он стал замерять стенки разрезов. На мгновение его внимание привлек слой песка, расположенный под выступающим пластом известняка наклонной стенки камеры. Он попытался слегка зачистить песчанистую прослойку, но линейка со скрипом скользнула по округлой поверхности: под слоем песка явно находилась кость, намертво включенная в блок травертина. Срывающимся от нетерпения голосом Пэй Вэнь-чжун крикнул, чтобы к нему опустились помощники с молотками и зубилами. Гладкая, как бы намеренно заполированная кость несомненно представляла собой часть черепного свода, причем, судя по значительным размерам… человека! Пэй Вэнь-чжуну казалось, что он слышит частые удары сердца: если череп действительно человеческий, то он может принадлежать только синантропу! Ведь вход в камеру природа «запечатала» миллион лет тому назад, и никто с тех пор не пропинал под низкие своды нижней пещеры.

Через несколько минут рабочие под его наблюдением приступили к осторожному удалению песка. Затем с помощью молотка и зубила они вырубили и выдвинули наружу травертиновый блок с округлой костью. Волна радости захлестнула Пэй Вэнь-чжуна — череп был человеческий! Правая его сторона и часть свода залегали в мягких песчанистых отложениях, и теперь, после того, как слой песка сдвинули в сторону, эти участки отчетливо просматривались. Основание скрывал твердый травертин, но уже сейчас Пэй Вэнь-чжун мог уверенно сказать, что он открыл едва ли не самый полный и лучший по сохранности череп предка, который когда-либо находился в распоряжении антропологов. Пока он осматривал его, помощники извлекли из песчанистого горизонта еще один блок, отломившийся от первого. В травертине виднелись темно- коричневые фрагменты костей того же черепа.

Вырубленные блоки со всеми предосторожностями подняли из пещеры и сразу же доставили в полевую лабораторию экспедиции. Пэй Вэнь-чжун немедленно приступил к предварительной обработке травертиновых глыб. Какие-либо сомнения окончательно оставили его. Ни одна из антропоидных обезьян не обладала таким огромным с выпуклым сводом черепом. При свете целой батареи свечей Пэй Вэнь-чжун тщательно осмотрел находку и старательно освободил ее от крупинок песка. Праздничная иллюминация получилась достаточно яркой, чтобы сфотографировать «главный приз Чжоукоудяня» до того, как началась его упаковка. Опасаясь трагических случайностей, Пэй Вэнь-чжун заполучил бесстрастный документ, подтверждающий уникальность открытия. Саму же находку Пэй Вэнь-чжун запеленал в китайскую хлопковую бумагу, покрыв ее сверху несколькими слоями грубой ткани, предварительно пропитанной густым раствором крупчатой муки… 3 декабря Пэй Вэнь-чжун дал в Пекин долгожданную телеграмму.

Впрочем, отъезд пришлось откладывать со дня на день. Настолько похолодало, что даже в теплой лаборатории ткань сохла крайне медленно. Пришлось в конце концов прибегнуть к дополнительным средствам просушки — травертиновые, опеленатые тканью, блоки подвесили с помощью специальных крючков над тремя жаровнями…

Чтобы не вызвать подозрений у солдат, которые могли остановить экипаж и устроить обыск, Пэй Вэнь-чжун обрядился в «дахуаэр» — длиннополый халат, который носят на себе студенты Пекина. В случае недоразумений он предполагал представиться возвращающимся с каникул учеником одного из колледжей столицы. Такой пассажир вряд ли вызовет подозрения, и его пропустят в город без дополнительного осмотра багажа. Халат «дахуаэр» выгоден еще по одной причине: завернутое в холщовые куски ткани «сокровище» Пэй Вэнь-чжун запрятал под длинными полами между ног. Он надеялся, что ему не придется подниматься с сиденья тележки и укутанные в холст блоки травертина останутся незамеченными.

Все, однако, обошлось как нельзя лучше. Заставы враждующих сторон беспрепятственно пропустили запоздавшего вернуться к началу занятий «студента». В полдень запыленная повозка Пэй Вэнь-чжуна остановилась перед Пекинским объединенным медицинским колледжем, а через несколько минут каменные глыбы с бесценным содержимым перешли в руки Блэка. Кажется, всю жизнь он готовился к этому торжественному моменту. Самые сокровенные мечты, надежды, желания и грезы осуществились, ожесточенное сражение за предка выиграно! Осталось лишь снять покрывало, чтобы со священным трепетом взглянуть на то, что не один раз рисовали его воображение и ум. Пэй Вэнь-чжун помог удалить ссохшиеся жесткие ленты холста и пласты пожелтевшей хлопковой бумаги. Блэк взглянул на коричневый свод кости, «утонувшей» в травертине. Пэй прав — в камень «впаян» череп человека, того самого, что по одному-единственному зубу определен в 1927 году как синантроп пекинский! Кость древняя, минерализованная, тяжелая, как все останки вымерших животных Чжоукоудяня…

Когда волнения улеглись и находка была осмотрена, Блэк удивился: череп синантропа выглядел все же далеко не так, как ему представлялось. Верхушка черепной крышки, например, была слишком уплощена и заужена. Очевидно, самая широкая часть, скрытая травертином, располагалась где-то внизу. Но самое неожиданное заключалось в том, что лобная кость поднималась над переносьем не вертикально, как у современного человека, а «падала» полого, «убегая» назад по направлению к верхней части свода. Конечно, до полного освобождения костей от травертина рано было делать какие-либо заключения, но обезьянообразность черепа слишком бросалась в глаза. Первое, что сразу вспомнилось Блэку, — черепная крышка питекантропа с Явы! Сходство синантропа с обезьяночеловеком Нидерландской Индии поразило Блэка не менее, чем само открытие Пэй Вэнь-чжуна. Неужели здесь, недалеко от границ Центральной Азии, на родине человечества, обитали такие же, как на юге азиатского материка, обезьянолюди? Как это согласовать с одним из главных принципов центрально-азиатской гипотезы, по которой в эпоху питекантропа в нейтральной полосе континента бродили группы более прогрессивных людей? Какой парадокс, какой неожиданный по сокрушительной силе сюжетный ход драмы поиска предков человека: теория, вызвавшая к жизни открытие, ставилась под сомнение самим открытием!

Вечером 10 декабря Блэк по обыкновению зашел поужинать в ресторан. Увидев вошедшего в зал Эндрюса, он взмахом руки пригласил его к столу, а когда тот подошел, тихо сказал: «Рой, мы нашли череп: Пэй Вэнь-чжун извлек его из пещеры…» Эндрюс не стал тратить время на разговоры. Он решительно предложил Блэку выйти из-за стола и повел его к автомобилю. По дороге к колледжу Блэк рассказал подробности…

Затем они и несколько друзей, подъехавших на другой машине, зашли в лабораторию и долго рассматривали череп. К ним вскоре присоединился Тейяр де Шарден. Черепные кости, «забытые» в камере «нижней пещеры» Лунгушаня миллион лет назад, вряд ли представляли в то далекое время какую-либо ценность… Но теперь, окаменевшие, они внушали благоговение. Чжоукоудянь, «золотой рудник доистории», дал миру один из самых удивительных образцов ее, раскрывая сокровенную тайну рождения человека на Земле.

Четыре месяца продолжалась расчистка черепа «одного из наиболее древних людей на Земле», «настоящего недостающего звена Чарлза Дарвина», «самого отдаленного предка человека». Блэк блестяще, с неподражаемым техническим искусством выполнил эту работу. После завершения препарации антрополог сдвинул со всеми возможными предосторожностями лобные, затылочные и височные кости и извлек естественный, приготовленный самой природой, каменный слепок внутренней полости черепа. Эндокрин ясно показал примечательную асимметрию мозга синантропа, что позволило сделать вывод о праворукости обезьяночеловека. Сильное развитие левой нижней мозговой извилины натолкнуло Блэка на мысль о наличии у синантропа «мозгового механизма речи». Для руководителя кайнозойской лаборатории наступили счастливые времена. Он трудился, не считаясь со временем. И едва лишь завершилась обработка первого черепа синантропа, как при разборке блоков, доставленных из Чжоукоудяня, удалось обнаружить остатки второго, а затем и третьего — случай беспрецедентный в практике. Новые материалы позволили окончательно установить, что питекантроп и синантроп — это наиболее примитивные, «тесно родственные формы». Кажется, проблема познания питекантропа решилась окончательно, и Дюбуа мог торжествовать победу над заклятыми противниками.

Между тем каждый очередной полевой сезон в Чжоукоудяне приводил к новым находкам. После открытия двух черепов обезьяночеловека вряд ли кому могло прийти в голову, что в пещерном убежище скрывается нечто такое, что может ошеломить археологов и палеонтологов. Но, как это ни невероятно, «сюрпризы» еще не были исчерпаны. Все началось с того, что еще во время исследований 1929 года землекопам стали попадаться отдельные обломки костей, окрашенные в какой-то странный углисто- черный цвет. После предварительного осмотра Пэй Вэнь- чжун и Тейяр де Шарден сделали вывод о том, что потемневшие фрагменты, возможно, побывали в огне. Раздробленные костяные пластины были как бы опалены пламенем — как иначе объяснить синевато-белые, очевидно кальцинированные в огне, участки поверхности? Впрочем, мало ли по каким причинам почернели они, пролежав в пещерных слоях миллион лет?.. Разве можно делать на основании единичных, большей частью случайных находок далеко идущие выводы? Если даже предположить почти невероятное — кости животных действительно побывали в огне! — то почему следует думать, что их жгли непременно в пещере, а не за ее пределами? Ведь могло статься, что они обуглились где-то в другом месте, например, на склоне Лунгушаня во время лесного пожара, а затем водные потоки замыли их в пещеру синантропа… Не обезьяно же человек, в самом деле, разводил в пещере костры и подбрасывал в них топливо! Не абсурдна ли мысль о знакомстве с огнем обезьянообразных существ вроде синантропа и питекантропа, бродивших по земле миллион лет назад?.. Эти размышления призывали к осторожности, и поэтому никаких сообщений в печати по поводу открытия в Чжоукоудяне необычных, окрашенных в черное фрагментов костей не делалось.

Вместе с тем Блэка и Тейяра де Шардена никак не устраивали неопределенность и загадочность, связанные с находками «черных костей». Поэтому когда закончился полевой сезон 1930 года, они, чтобы разрешить возникшие сомнения, составили «коварный заговор». Отправляющийся в Париж Тейяр де Шарден захватил с собой несколько «таинственных обугленных образцов», которые за последние недели нашли в пещерных горизонтах Чжоукоудяня и которые как будто имели следы воздействия на них огня. По прибытии в столицу Франции Тейяр де Шарден явился в Институт палеонтологии человека к Анри Брейлю, крупнейшему в Европе специалисту по древнекаменному веку и пещерным стоянкам, выдающемуся эксперту по культурам раннего человека. Ему надо было показать обломки костей из пещеры синантропа и, не говоря, откуда они, спросить — какое впечатление производят на него находки?

Зимой 1930 года Тейяр де Шарден прибыл в Париж и разложил на столе перед Брейлем, «подозрительные кости», тот, не вдаваясь в расспросы, сразу высказал мнение о том, что доставленные молодым коллегой костяные обломки «несомненно побывали в огне». Именно так выглядят обычно фрагменты, извлеченные из культурных горизонтов стойбищ людей древнекаменного века. «Кости животных, — спокойно говорил Брейль, — богаты органическими веществами и потому представляют собой превосходное топливо для костров. Они горят долго и жарко, а человек каменного века, как известно, был достаточно умен и практичен, чтобы оценить это свойство и напрасно не выбрасывать на свалку остатки трапезы». Заметив промелькнувшую на лице Тейяра де Шардена тень недоверия и не догадываясь, чем вызвано сомнение гостя, Брейль добродушно пояснил: «Через эти вот руки, мой юный друг, прошло достаточно много побывавших в очагах каменного века костей, чтобы сразу же отметить характерные признаки, появление которых нельзя объяснить не чем иным, как действием огня».

Не успел Тейяр де Шарден сказать, какие мучительные раздумья терзают его в связи с находками в Чжоукоудяне этих почерневших фрагментов, как Брейль, внимательно осмотрев один обломок за другим, указал на отчетливые прямые царапины, которые пересекали поверхность одного из экземпляров, и пояснил, что, по его убеждению, это не что иное, как нарезки, несомненно сделанные каменным орудием! Тейяр де Шарден пояснил Брейлю, что кости со следами воздействия огня извлечены из пещерных толщ Чжоукоудяня, — места обитания синантропа. Однако на «патриарха палеолитоведения» эти слова не произвели ожидаемого впечатления… Тейяр де Шарден покинул Институт палеонтологии человека со смешанным чувством радости, но не совсем полного удовлетворения. Разумеется, в глубине знаний Брейля сомневаться нет оснований. Однако не слишком ли увлекался он, оценивая царапины на поверхности кости как следы работы каменным орудием? Кто, кроме синантропа, мог нанести нарезки?.. Нет, что ни говори, по вывод Брейля о смысле прочерченных линий слишком субъективен, и к тому же нет средств для подтверждения его заключения. Иное дело побывавшая в пламени костра кость. Что если попросить химика произвести анализы одного из фрагментов со своеобразной темной окраской? В конце концов, проще простого установить, вызван ли черный цвет процессом горения, или кости почернели вследствие того, что их окрасили какие-то легкорастворимые вещества пещерного слоя, например, окислы железа и магнезии. Иначе оппоненты-скептики не преминут обвинить руководителей раскопок в Чжоукоудяне в «безудержной фантазии и легкомысленных увлечениях».

Тейяр де Шарден направился в лабораторию минералогии Парижского музея к доктору Губерту и попросил его произвести анализ костей для определения точной причины их потемнения. Химик сразу проникся важностью задачи и выполнил все, строго следуя правилам. Сначала он поместил фрагменты косточек в гидрохлорный и натриевый фосфат и вскипятил раствор. Поскольку на дне колбы появился черный осадок, Губерт решительно отверг возможность окраски костей окислами железа или магнезией. Затем темный порошок, собранный со дна, подвергли действию пламени бензиновой горелки, и снова удача — порошок сгорел. Это позволило хозяину лаборатории сделать вывод о том, что «черный осадок» не что иное, как «свободный карбон», то есть несомненно продукт неполного сгорания органического вещества. Чтобы у гостя не оставалось никаких сомнений, доктор Губерт поместил остаток черного порошка в пробирку с кислотой и порошком бихроматом. Тейяр де Шарден видел, как «растаяла» и исчезла без следа темная прослойка. Торжествующий химик подвел итог: «потемневшие кости» из пещеры синантропа бесспорно побывали в огне; жаркие языки пламени древнего очага, а не какие-то другие причины, окрасили их в черный и синевато-белый цвет!

Можно представить радость Блэка и Пэй Вэнь-чжуна, когда возвратившийся из Парижа Тейяр де Шарден рассказал о результатах бесед с Бройлем и об опытах в лаборатории доктора Губерта. Поскольку вскоре предстояло открыть новый полевой сезон, то одной из центральных задач, поставленной Блэком перед коллективом, стали поиски новых доказательств использования огня обезьяночеловеком. Кажется, многое позволяло надеяться на успех, и все же большинство сотрудников лаборатории с трудом свыкалось с мыслью о том, что такое самое, может, примитивное человеческое существо, как синантроп, а следовательно, и его ближайший родственник и современник — питекантроп обуздали и использовали огонь. Давно ли гремели ожесточенные споры, в которых решался вопрос о том, можно ли вообще ставить питекантропа в ряд непосредственных предков человека, поскольку слишком уж обезьянообразным и примитивным он выглядел? И вот прошло немногим более десяти лет, и, кажется, назревает новый грандиозный «скандал»… Уже в апреле Пэй Вэнь-чжун усердно осматривал обнажения Лунгушаня в поисках наиболее перспективного для продолжения раскопок участка пещеры синантропа. К сожалению, значительная глубина раскопок, где он нашел первый череп, не позволяла исследовать наиболее счастливое в Чжоукоудяне место: угроза обвалов и трудности по извлечению просмотренной земли заставили покинуть благодатный район. Пэй Вэнь-чжун решил начать раскопки около грота Гэцзытан («Храм диких голубей»), который представлял собой выемку в пещерных отложениях, сделанную, очевидно, лет десять назад при добыче известняка. Он распорядился взломать каменистый пол и западную стену грота, составленную из огромных блоков известняка. Далее он предполагал, разбирая заполнение пещеры, добраться до ее дна.

К тяжелой и изнурительной работе на «Холме костей дракона» привыкли, однако то, с чем пришлось столкнуться около «Храма диких голубей», превзошло все ожидания. Рабочие из землекопов превратились в каменотесов — с большим трудом, с помощью стальных кирок и тяжелых кувалд, проламывали они окаменевшие слои, дробили на куски известняковые глыбы. Миллиметр за миллиметром проникали исследователи в глубь слоев прочной щебенки, «схваченной» намертво естественным известняковым раствором. Когда становилось совсем невмоготу, в камне сверлили отверстия для взрывчатки. Но все можно вынести и стерпеть ради предстоящих открытий.

А они не замедлили последовать. В слое глины, окрашенной почему-то в разнообразные цвета — красный, желтый и черный, — попалось несколько экземпляров костей и обломков крупных животных с теперь уже знакомыми и не вызывающими сомнений следами обжига. Более того, как будто специально для ликвидации последних следов скептицизма, в руки рабочих сначала попались остатки сгоревшего дерева, а затем, по мере продвижения вглубь, начали прослеживаться странные прослойки черного песка и глины, удивительно напоминающие скопления золы и порошкообразного угля на территории стойбищ людей древнекаменного века. Это было нечто вроде выбросов из огромных, полыхавших долгое время костров. Когда в одной из таких прослоек среди россыпей мелкораздробленных костей животных удалось обнаружить три обломка черепа синантропа и фрагменты его нижней челюсти с сохранившимися в них зубами, то связь следов огня с деятельностью обезьяночеловека, хозяина пещеры, стала очевидной. Внимательный осмотр разрезов, вскрытых в предшествующие годы, привел к еще более неожиданному результату. Оказалось, что семиметровая толща, которую геологи описывали раньше как «песчанистый горизонт», на самом деле представляет собой мощный пласт золы, нечто вроде колоссального но масштабам очага, огонь в котором не гас в течение десятков, а может быть, и сотен тысячелетий! Как иначе можно объяснить появление в пещере такого громадного количества золы и угля? Позже в семиметровой толще золы Брейль даже нашел целую связку перегоревших прутьев кустарника!

Торжествующий Блэк привез из Чжоукоудяня в Пекин потемневшие в огне костищ образцы черного, насыщенного золой и углями, слоя. Он задался целью выполнить новые контрольные анализы для беспристрастного подтверждения пекинскими специалистами наличия карбона в культурном горизонте. И когда находки попали к профессору фармакологии Пекинского объединенного медицинского колледжа Б. Е. Риду, он ответил: в образцах, доставленных из Чжоукоудяня, находилось большое количество свободного карбона! Итак, в пещере горел огонь, и поддерживал его, с помощью дерева и костей животных, обезьяночеловек, современник питекантропа. Блэк, неистовый поклонник скрупулезной точности, постарался даже определить, что за дерево горело в кострах синантропа. Анализ показал, что древнейшие очаги предков человека отапливались ветками кустарника Cercis, разновидности которого широко распространены в районе Чжоукоудяня и в настоящее время. Таким образом, стало очевидным, что ни о каком случайном появлении обожженных костей в пещерных толщах Лунгушаня говорить нельзя. Осторожный Блэк оставил наконец сомнения и сел за статью, назвал которую предельно просто: «Следы использования огня синантропом!»

Но к тому времени случилось неожиданное происшествие: из Чжоукоудяня поступило невероятное, на первый взгляд, сообщение о находках огромного количества камней, главным образом кварца, кварцита и песчаника. На поверхности их, согласно предварительным заключениям Пэй Вэнь-чжуна, достаточно отчетливо проступали следы искусственной обработки. Блэк ожидал этого. Во всяком случае, руководители раскопок в Чжоукоудяне неоднократно обращали внимание рабочих на возможность открытия в пещере «археологического материала», то есть выструганных рукой первобытного мастера орудий, вроде тех, которые встречаются в пещерных убежищах неандертальцев Европы. Под руководством Тейяра де Шардена землекопы тщательным образом просматривали извлеченную из раскопов глину и, прежде чем отбросить ее, просеивали сквозь специальные металлические сита. Однако, несмотря на все старания, искомое долго не давалось в руки. Создавалось впечатление, что в пещере, заполненной большим количеством костей животных, нет ни одного инструмента из камня. Поэтому-то Блэк, делая обзор находок, полученных при раскопках в 1929 году, как само собой разумеющееся отмечал отсутствие в Чжоукоудяне «изделий любого вида». Но кого мог удивить или насторожить его вывод, если все давно сошлись на том, что синантроп представлял собой «примитивнейшего из гоминид Земли». Ведь не кто иной, как сам Эллиот Смит, учитель Блэка, сделал совсем недавно авторитетное заявление о том, что обезьяночеловек из Китая находился на слишком низкой ступени развития, чтобы предполагать у него способность изготовлять «орудия из камня для повседневных нужд».

Правда, время от времени на отдельных участках раскопов в Чжоукоудяне попадались кварцевые обломки «подозрительного вида», близкие по внешнему облику и даже следам дополнительной подправки к настоящим каменным орудиям… Однако, к несчастью, каждый раз случалось так, что загадочные и интригующие фрагменты находили не в глинистом слое, а на поверхности выброшенной из котлована земли. Поэтому никто не смог с уверенностью сказать, из какого точно горизонта происходили они. В 1929 году Пэй Вэнь-чжун недалеко от места открытия знаменитой черепной крышки поднял «кусок кварца», который поразил его тем, что имел отчетливую «метку от удара». Она могла появиться лишь при целенаправленном, а не случайном раскалывании желвака человеком. Но и этот отщеп, к досаде исследователя, нашли на поверхности пласта. Поэтому осторожный Пэй Вэнь-чжун воздержался от каких-либо заключений: ведь могло статься, что камень этот «изготовила» кирка землекопа, разбиравшего пещерный слой… Но очередной счастливый момент в исследовании Чжоукоудяня настал! Рабочие взломали пол грота «Храма диких голубей» и с громадным трудом преодолели восьмиметровую толщу известняковых блоков… В глине, достигающей двух метров толщины, Пэй Вэнь-чжун открыл прослойки, густонасыщенные угловатыми обломками кварца, отщепами и грубо подтесанными гальками. По характерным признакам участки с раздробленным камнем, перемежающиеся или сливающиеся с углисто-золотистыми линзами, представляли собой классический по выразительности культурный горизонт стойбища людей древнекаменного века. Кварцевые, кварцитовые, песчаниковые и, изредка, кремневые фрагменты вне всяких сомнений сколола с галек рука человека. Они имели все характерные признаки искусственной обработки — так называемый ударный бугорок в точке нанесения удара, кольцеобразные круги на поверхности раскола, удлиненные пропорции, следы дополнительной подправки по краю…

Первый вопрос, который поставил перед собой Пай Вэнь-чжун, а вслед за ним Тейяр де Шарден, Блэк и другие руководители раскопок в Чжоукоудяне, был связан с решением неожиданно возникшей проблемы — кто же приносил и обрабатывал камень? После того как неумолимые и неотразимые по силе факты позволили сделать вывод о том, что синантроп был хорошо знаком с огнем, напрашивалось заключение и об умении синантропа изготовлять орудия труда. И все же трудно представить удивление, которое охватило археологов и антропологов мира, когда они узнали об очередной сенсации Чжоукоудяня. Ни о каком недоверии к сообщению из Пекина не могло быть и речи — статья Пэй Вэнь-чжуна «Заметки об открытии кварцевых и других каменных изделий в пещерных отложениях Чжоукоудяня» представляла собой сочинение, неотразимое по логике доказательств, а что касается связи обработанных камней с деятельностью обезьяночеловека, то можно ли привести более убедительные подтверждения его доводам, чем знаменательное залегание отщепов кварца в одном слое и в непосредственной близости от разломанной нижней челюсти самого синантропа? Предсказания первооткрывателя Чжоукоудяня шведа Иоганна Гуинара Андерсона о возможном использовании обитателями пещеры каменных орудий нашли подтверждение. Возможно, конечно, открытие произошло бы значительно раньше, будь опытнее помощник Андерсона Отто Зданский. Ведь он заметил слои, переполненные «осколками кварца», еще в 1921 году. Но насколько же примитивными выглядели обработанные камни, что даже Зданский, да и Андерсон не увидели в них изделий рук человеческих! Потребовались опыт, внимание, наметанный острый глаз Пэй Вэнь-чжуна, и, разумеется, не в последнюю очередь смелость его мышления, и, если хотите, полет фантазии…

Раскопки в Чжоукоудяне между тем продолжались, и в свете уже сделанных открытий никто не мог положиться, что пещера исчерпала заготовленные природой сюрпризы. Однако не достаточно ли сенсаций для одного, 1931, года? Ведь каждое из двух сделанных Пэй Вэнь-чжуном открытий, взрывающих привычные представления о примитивнейших обезьянолюдях Земли, могло стать для «теоретиков» предметом особых раздумий. Кажется, все же Пэй Вэнь-чжун не собирался давать передышки ученому миру: он провел интереснейшие наблюдения еще но одной категории находок, которые раскрывали хозяйственную сторону деятельности обезьяночеловека из Чжоукоудяня. Пэй Вэнь-чжун обратил внимание на необычный характер останков в горизонтах, насыщенных углем и золой, а также в слоях с сотнями кварцевых обломков. Выяснилось, что большинство костей «разбито вдребезги» — из рыхлых глинистых толщ не удалось извлечь ни одного полностью сохранившегося экземпляра. Обломки имели острые незаглаженные края — на их поверхности отсутствовали следы окатанности и выветривания. Внимательный анализ большого количества трубчатых костей крупных животных привел Пэй Вэнь-чжуна к выводу о том, что «дробление» производилось в свежем состоянии, то есть до того, как части скелета потеряли органическое содержание и «окаменели».

Но кто мог раздробить кости? В золистых и кварцевых горизонтах, расположенных ниже пола грота «Храма диких голубей», не встречались остатки крупных хищников, способных клыками разломать массивные кости жвачных животных. Единственное существо, способное на это, — синантроп! Отсюда следовал вывод необыкновенной важности — обезьяночеловек, освоивший предгорья Сишаня, умел успешно охотиться на всевозможных животных. Среди жертв «охотничьих экспедиций» обнаружились большая древняя лошадь, две разновидности носорогов, гигантские верблюды, свиньи, макаки, несколько видов оленей, в том числе мускусный и пятнистый, винторогие антилопы, аргал, водяные буйволы, гривастые дикие быки и слоны. Трудно представить, каким образом, имея на вооружении лишь набор примитивных каменных орудий, можно с надеждой на успех преследовать стремительную, как вихрь, антилопу, ужасного в слепой ярости носорога, могучего слона и быстроногую лошадь. Однако факт остается фактом: в культурных слоях стойбища синантропа лежали раздробленные черепа и длинные трубчатые кости конечностей именно этих животных. В пещеру обезьянолюди приносили наиболее мясистые части туш. Трубчатые кости дробились затем на мелкие части — синантропы ценили вкус мозга… Чтобы представить яснее, насколько необычным и неожиданным для специалистов оказался вывод относительно возможностей успешной охоты недостающего звена, достаточно сказать, что ранее среди археологов почти безраздельно господствовало представление о преобладании собирательства в незамысловатом хозяйстве древнейших предков человека. Считалось, что обезьянолюди, утоляя голод, довольствовались главным образом сбором плодов растений и лишь значительно позже перешли на «мясную диету». Новые факты, полученные при раскопках в Чжоукоудяне, опрокинули эту концепцию.

Вместе с тем Пэй Вэнь-чжун провел уникальные наблюдения, которые показали, насколько поразительно разносторонней, сложной и четко организованной была деятельность сообществ синантропа но добыче пищи. Рацион обезьяночеловека оказался более разнообразным, чем представлялось ранге. При раскопках в пещере на отдельных участках «культурных зон» Пэй Вэнь-чжун отметил довольно мощные слои косточек дикой вишни. При внимательном изучении странных на первый взгляд скоплений выявилась удивительная деталь: большинство скорлупок кто-то дробил на мелкие кусочки… Впрочем, загадка появления косточек вишни в пещере Чжоукоудянь разрешилась просто. Конечно, не грызуны устраивали их хранилища в тех местах стойбища, где горели костры, разделывалась добыча, изготовлялись каменные орудия, шла коллективная трапеза. Плоды доставлял в пещеру синантроп! Сотрудник экспедиции Эндрюса американский ботаник Р. В. Чани, который специально занимался изучением остатков вишни Чжоукоудяня, писал позже, что индейцы Северной Америки тоже собирали осенью ягоды сходной разновидности дикой вишни. Она заготовлялась впрок из-за исключительно богатых витаминами ядер, употреблявшихся — и это примечательно! — как приправа к мясным блюдам. Очевидно, синантроп тоже любил разнообразить меню растительной пищей, причем вегетарианская диета не ограничивалась только вишней — обезьяночеловек предгорий Сишаня собирал яблоки, виноград, выкапывал съедобные коренья…

Каждая новая деталь, обнаруженная в раскопках Чжоукоудяня, напоминала о той напряженной борьбе, в которой обезьяночеловек отстаивал свое право на существование. В погоне за стадами диких животных отдельные группы обезьянолюдей однажды покинули благодатные тропики и смело пошли на север. Холода, ветры и непогода заставили их искать надежную крышу над головой, и они нашли ее, освоив пещеры. Обезьянолюди к тому времени достаточно сильно «вооружились» — научились изготовлять каменные орудия и заручились поддержкой такого могучего союзника, как огонь, который отпугивал хищников, обогревал и освещал стойбище. Женщины научились зажаривать мясо. Мужчины познали секрет успешного преследования самых разнообразных по видам и нраву животных. Великую силу в борьбе за жизнь представляли прочные общественные связи и зачатки социальной организации в стаде синантропов. Разумные усилия сплоченного коллектива, каждый член которого выполнял определенную работу, позволяли успешно преодолевать многочисленные трудности.

И все же, каких бы успехов ни достигали обезьянолюди в их драматическом рывке из царства животных в мир людей, борьба за существование далеко не всегда заканчивалась победой. Внезапно и неизвестно почему исчезали животные, и люди на много дней лишались пищи. Засуха и другие стихийные бедствия уничтожали растительность, и надежды на выживание сразу падали. Синантропы умирали от голода и холода, от болезней и хищных зверей, гибли в столкновениях с соседями, претендующими на ту же удобную для стойбища пещеру. Чжоукоудянь частично приоткрывал завесу над некоторыми драматическими страницами древнейшей истории человечества. В самом деле, если открытие остатков животных, главным образом черепов и конечностей, показало, что синантроп успешно охотился на крупных млекопитающих, то как в таком случае следует понимать находки обломков черепов самого обезьяночеловека не где-нибудь, а в золисто-углистом культурном слое, вместе с обработанными камнями и раздробленными для добывания мозга костями?.. Этот вопрос, не возникавший, пока оставались неясными обстоятельства образа жизни обитателя Чжоукоудяня, после раскопок 1931 года встал со всей остротой. Дискуссии продолжались и после смерти Блэка в 1934 году, но окончательное решение загадки принесли исследования его преемника — выдающегося немецкого антрополога Франца Вейденрейха.

Детальное изучение им черепов синантропа позволило приоткрыть завесу над одним из самых мрачных эпизодов в жизни предков человека. Убийства себе подобных, в том числе детей и женщин, ради пополнения пищевых запасов случались в окрестностях Чжоукоудяня довольно часто. Не исключено, однако, что каннибализм на ранних стадиях эволюции человека представлял собой явление более сложное, чем кажется при поверхностном анализе. Так, по мнению Вейденрейха, в основе борьбы между разными группами древних людей лежало не только желание получить пищу, но также «нетерпимость и сильное отвращение друг к другу», что приводило к строгой изоляции отдельных существ и определяло одну из причин формирования, характерных морфологических особенностей. Они в свою очередь еще более усиливали «взаимное отвращение», позволяя охотиться на представителей иного «клана» и пожирать их. Все это одновременно способствовало сохранению и закреплению антропологического своеобразия, поскольку каждая из групп старалась уклоняться от столкновений, которые грозили гибелью всей орде. Нужно к тому же учитывать, что охота на себе подобных представляла своего рода священный обряд, согласно идеям которого обладание телом и духом побежденного увеличивало духовные качества победителя. В противном случае трудно объяснить каннибализм в условиях изобилия и доступности других объектов охоты. Какими бы неприятными ни казались подобные сюжеты и вытекающие из них грустные размышления о древнейших этапах становления человека, факты следует видеть такими, какие они есть, без умалчивания и ложной стыдливости. Вейденрейх, в связи с этим, иронически и с грустью отмечал, что нужно не ужасаться, а постараться сделать так, чтобы некоторые современные методы в гонениях людей стали бы делом прошлого как можно скорее… Следует иметь в виду, что эти слова написал член Государственной комиссии Германии по расовым проблемам, которого пришедшие к власти фашисты вынудили бежать из страны в 1934 году.

Как же в свете новых исследований представляется теперь теория о Центральной Азии как возможной прародине человека? Работы палеонтологов и геологов позволили утверждать, что синантроп и питекантроп освоили обширные пространства Восточной и Юго-Восточной Азии около 500 000 лет назад. Изучение возможных маршрутов миграции древних животных показало, что наиболее вероятный район, откуда в северные области Восточной Азии мигрировали орды, располагался не в Центральной Азии, а скорее всего в ее южных районах. Там, по мнению Вейденрейха, находился один из возможных центров, где начался процесс превращения обезьяны в человека. Концепция центрально-азиатской родины человека стала достоянием истории науки. Вместо нее появились идеи о множественности таких центров, располагающихся в южных пределах Старого Света, или о сплошной зоне очеловечения, охватывающей тропические районы Африки и Азии. В этих идеях первостепенная роль по-прежнему отводилась югу Азии, в том числе старому району триумфа Дюбуа — Нидерландской Индии, главным образом Яве. Такое упорное пристрастие отдельных палеоантропологов к много раз осмеянной прародине человечества Геккеля объяснялось отнюдь не затхлым консерватизмом: просто из этих районов с начала тридцатых годов вновь неожиданно стали поступать вести не менее волнующие, чем сообщения из Чжоукоудяня…