– Мы их проводили, пора заняться собой, – сообщил Эле Валентин, потирая унизанные перстнями пальцы. – Я отыскал свой артефакт.
Он отодвинул полу пиджака и продемонстрировал на поясе резные ножны, украшенные крупными кроваво-алыми камнями.
– За одни ножны можно полгорода приобрести, – похвастался он. – Клинок кожу режет, дерево, металл и даже камень. Написанное им на воде держится пару минут. Подозреваю, даже струны Пути разорвёт.
– Предлагаешь проверить? – без энтузиазма поинтересовалась Тихонова.
Близилась полночь – время тёмное во всех отношениях и не менее загадочное. «Бабушка, например, полночь любит, – отчего-то подумала Эля. – Она говорит – в это время Запредельное ближе подбирается, границы мира истончаются, чары ложатся легче. Мне бы научиться, как бабушка…»
– А ты спать собралась? – насмешливо посмотрел на неё защитник.
– Отдохнём, когда не вздохнём, как наш бэжэдэшник вещает, – пробормотала девочка.
Шутка вышла слишком зловещей. Не вздохнут они уже двадцать первого, если ничего дельного не придумают.
– Идём. Надо что-то брать: деньги там, тёплые вещи? – Эля зябко поёжилась. Холодно не было, скорее неуютно.
– Не думаю. Прокатимся без глупостей. Родители твоего отсутствия не заметят – гарантирую. Одного не пойму, как ваш Славик увёл со двора сторожевых химер?
– Увёл? – удивилась девочка, задирая голову. – Действительно, ни одной.
– Ладно, после подумаем. А сейчас за мной.
Они проводили взглядом Щукиных-старших и забрели в подворотню. Оттуда быстрой дорогой вышли к обувному магазину, пересекли улицу, прошли под опорой рекламного щита и вынырнули уже на крыше торгового центра «Меридиан». Того самого – со стоянкой небесных лодок.
– Ты дотянешься? – Эля скептически поглядела на плещущуюся высоко-высоко светлую полоску Пути.
– Не вопрос.
Валентин стянул с головы шляпу, встряхнул угольно-чёрными волосами и лихо забросил головной убор вверх. Шляпа удобно устроилась на напряженных струнах Пути, точно одинокая нота вписалась в разлиновку нотной тетради, завертелась на месте, стремительно увеличиваясь в размерах.
– Ой, мы что, в шляпе поплывём? – прошептала Элька.
Защитник не ответил. Он подпрыгнул, совершая в воздухе сальто (такому обзавидовался бы любой циркач – подумала девочка). И вот уже Валентин, точно кролик у фокусника, выглядывает из шляпы. Тростью он трогал светящиеся струны, заставляя их звенеть, прогибаться вниз, приближаясь к застывшей на крыше Элеоноре.
– Держись, Эля, – краешек трости свесился вниз, едва рукав Пути просел до буквы «М» в названии торгового центра.
Тихонова к акробаткам себя не причисляла, по физкультуре имела нетвёрдую четверку, в иные периоды больше напоминающую трояк. Но дважды упрашивать себя не позволила. Разбежалась, подпрыгнула, уцепилась за трость и дала себя втащить внутрь шляпы.
– Ого! Кошмарняк! – вырвалось у девочки восхищённое восклицание.
Шляпа вытянулась, сплющилась, обросла чем-то напоминающим нос и корму и теперь уверенно покачивалась на волнах Верхнего Пути.
– Ну ты даёшь, демон! – потрясённая Эля осмотрела каждый уголок необычного плавсредства и сочла годным. – Рули, капитан.
Трость уже преобразилась в весло. Лодка-шляпа набирала скорость. Усевшаяся на шляпных полях Эля глазела по сторонам. Сон сдуло прохладным ветерком, пахнущим свежим хлебом и ванилином – сказывалась близость хлебозавода и кондитерки. Тяжёлые фонари созвездий и яркие, сотканные из призрачного жёлто-лилового тумана миражи расцветали и таяли над её головой.
Прозрачные самолёты – старинные, выглядевшие деревянными, точно умчавшиеся из музея авиации, бесшумно прошивали тёмную ткань неба. Танцующие фигуры людей в звериных масках, птицы, больше смахивающие на покрытых перьями драконов, а потом и целая Дикая Охота пронеслись через небосвод со скоростью хорошего реактивного истребителя.
Последние персонажи очень взволновали защитника. Он долго всматривался вслед армии истлевших мертвецов верхом на конских скелетах; армии, возглавляемой прекрасной черноволосой женщиной на вполне живом белом жеребце, и подытожил увиденное коротко и ёмко:
– Кого-то загубят чарами.
– Кого? – насторожилась Эля, цепляясь за край полей шляпы.
– Они чуют смерть от чар и слетаются испить чужой силы и боли. Это Судья – Высший дух Запредельного, глава мёртвой армии, самая коварная и непредсказуемая.
– И что нам делать? – испугалась Тихонова-младшая.
– Ждать. Не факт, что за нами. Рановато. По-всякому может сложиться. Сейчас я человек и большего узнать не в силах, – развёл руками Валентин.
– Но ты же один из них. И вернёшься в их ряды, когда… – запоздало вспомнила Эля.
– Никогда, слышишь, смертная, никогда не желай мне или кому-либо вообще присоединиться к Дикой Охоте!
Чёрная ночь кудрей взметнулась за его плечами, в глазах больших и ярких полыхнуло синее пламя невозвратного и невозможного. Даже костюм на миг стал сияющим доспехом. Или скафандром, Эля так для себя и не определилась.
– Прости, – смутилась девочка. – Я не знала, что для тебя всё так серьёзно.
– Забудь, смертная.
Он снова стал чародеем – знакомым, надёжным, весёлым, когда надо. И девочка перевела дух.
Мимо них проплыло длинное каноэ с безголовыми гребцами. Именно такими существами человеческая фантазия в древности населяла неизведанные земли. Существами непропорционально сложенными, страшными, с безносыми лицами на груди. На обнажённых спинах и руках вздымались бугры мышц, поскрипывали в уключинах вёсла, на корме лодки развевалась белая ленточка.
– Валь, а это кто? – опасливо глядя им вслед, прошептала девочка, на всякий случай сползая с полей внутрь шляпы.
– Не обращай внимания, – беспечно отмахнулся подобревший защитник. – Это бывшие домовые. Старых жилищ они лишились, а в новые их не позвали. Кто-то из домашних духов гибнет, кто-то перерождается во всякое этакое, – он кивнул вслед удаляющемуся каноэ с жуткими гребцами, – людей пугают, ночами плавают, ищут новое пристанище. Без очага – они без головы.
– Кошмарняк! – высказалась девочка и вдруг присела на дно шляпы. – Валентин, вон она, та тётка, – зашептала она, свернувшись внизу, – которая меня ловила и которую горгульи каменные гоняли!
Навстречу им летела прямоугольная металлическая платформа с пропеллером позади, с невысокими бортиками по краям. У руля замерла Ли-дви-ра. По сторонам она не смотрела, задумчиво курила сигарету.
– Приготовься прыгать со мной в её корыто, – шепнул девочке Валентин.
– Ты сдурел? – испугалась Элька. – Она же нам армагеддец устроит.
– Нам «язык» нужен, ребёнок трусливый. Тебе жить надоело? Мне нет. Поэтому на счёт три взлетишь, как белка.
Лодочка лесной поравнялась со шляпой.
– Три! На абордаж! – защитник пихнул Эльку под лопатку тростью и первым сиганул из стремительно уменьшающейся в размерах шляпы.
– Ях-ха-а-а! – боевой клич сам вырвался из горла ученицы 9 «А».
Видел бы этот прыжок… нет, полёт старенький физрук (который сам ни через козла, ни на брусьях, ни на канате подвигов не демонстрировал), мигом записал бы Тихонову в олимпийский резерв – не меньше.
Они одновременно очутились в плавательно-летательном корыте лесной. Защитник (уже при шляпе – когда только успел подобрать?) орудовал тростью со сноровкой паука. Из кончика трости вытекало белое пламя, на воздухе застывающее, превращающееся в прочную нить. Ли-дви-ра сама не успела оглянуться, как оказалась приплетена к правому переднему углу платформы так, что даже вздохнуть полной грудью невозможно, не то что пошевелиться. Оставалось только бормотать сквозь зубы проклятия и возмущённо таращиться на воздушных пиратов.
– Что с ней делать будем? – ещё пять минут назад пугающая лесная теперь казалась девочке невзрачной и жалкой.
– Пытать, – как само собой разумеющееся ответил Валентин.
– Ты серьёзно? – ужаснулась Эля, запоздало вспоминая, что её спутник не простой человек, а призванный из Запредельного демон.
– Как никогда! – Уголки губ Флейтиста потянулись вверх, глаза весело блеснули. Явно пакость задумал. – Ответь, чего больше всего боятся женщины? Например, твоя мама?
– Фигуру испортить, – моментально отозвалась девочка.
А что думать? И так ясно – из городка в городок вместе с небольшой кучкой барахла семья Тихоновых таскала две вещи – напольные весы и дорогущий велотренажер. Отец посмеивался над супругой, и без того не отличавшейся внушительной комплекцией, но терпел её ежедневные двухчасовые занятия. Главной темой разговоров с дочерью и подругами (которые заводились сами с пугающей скоростью) у мамы были диеты. Каждую неделю новая. Диеты начинались с понедельника и благополучно заканчивались в среду-четверг полной маминой уверенностью – снова наврали. Она-де целых два-три дня старается – а весы как застыли на отметке шестьдесят семь, так и ни на одно деление не изменяют показаний.
Нормально готовила мама исключительно для папы, дочь она пыталась кормить капустой, яблоками, творогом с грейпфрутом или тёртой морковью, уверенная – фигуру следует беречь смолоду. На что дочь периодически «чудила», заставляя сметану и молоко прокисать, йогурты покрываться серо-зелёной плёночной плесени, а морковь и капусту загнивать за полчаса с момента покупки. После чего благополучно разделяла с папой его обед или ужин.
– О! – воздел указательный палец к небесам Флейтист. – Верно мыслишь, потомок Тары. Поэтому мы сейчас ограбим кондитерский отдел этого чудесного торгового центра. Нет, лучше кондитерскую фабрику. Она неподалёку. И заставим нашу хрупкую пленницу скушать всё, что сможем раздобыть.
– Какое же это наказание? – искренне удивилась Эля.
Лесная презрительно скривилась. Глупые фантазии людишек казались ей смешными. Ничего они из неё не вытянут. Она не боится пыток. И сигнал своим подаст при первой удобной возможности.
Платформа плавно опустилась на крышу «Меридиана».
– Эх, жаль портить такую красоту, – с сожалением вздохнул защитник, извлекая из ножен кинжал.
В груди у девочки похолодело. Действительно будет пытать! Но Валентин, пропустив алый блик мигающей лампочками вывески по лезвию, в три взмаха вырубил из металлической платформы прикованную паутиной женщину и… Эля не поверила своим глазам. Он снял шляпу, зачерпнул воздух под носом у шипящей лесной – и эльфийка исчезла.
– Ты её… – Эля не договорила. Она переводила взгляд с изуродованной платформы на чародея и не находила слов.
– Усадил в шляпу, да, – черноволосый демон, притворяющийся человеком, веселился от души. – Тело в шляпе, дорогая. Прыгай в быстрый проход и айда на фабрику. Я тебя проведу – ни одна сигнализация не пискнет. Ты какие торты больше любишь? – спросил он у шляпы. Та, естественно, промолчала. – Хорошо, буду кормить тебя птичьим молоком. До сих пор не могу понять, как вы птиц доите.
* * *
Следующие дни прошли на редкость тихо и спокойно. Если эльфы были расстроены исчезновением двух арбитров, внешне они ничего не показали. Просто расспросили оставшихся – где и когда в последний раз видели похищенных? Естественно, никакой правды Эля с Валентином не раскрыли – мол, проводили до дома и отправились гулять дальше.
В воскресенье занятие у городских пришлось прогулять по весьма уважительной причине – договорённости с Кущиной. Эля про себя хихикала, вспоминая, как раскрасневшаяся староста обещала дружбу и всестороннюю поддержку в обмен на… Эх, Надечка сохла по… по… Эля даже не могла вспомнить, как звать смазливенького певца, едва избавившегося от подростковых прыщей, а теперь покоряющего провинциальные дома культуры с двумя десятками заводных песенок.
Сама Тихонова любила «поиностранней и потяжелее», но придурь кандидатки в лучшие подруги решила не обсуждать. Хочет – пожалуйста.
Билеты в первый ряд были у Нади на руках. К шести договорились встретиться у школы.
– Смотри у меня, – в десятый раз звонила Эльке Кущина, – только чтобы наверняка!
– Я тебе уже всё сказала – как получится, так и получится, – разозлилась Тихонова. – Ваську же присушила, и этого твоего ля-ля-ля присушу.
«На месяц точно, – подумала она, откладывая мобильник в сторону. – А потом подумаем. Авось само пройдёт, как насморк. Ждать Надьку два года, пока ей шестнадцать стукнет, никакой певунчик не вытерпит, и ёжику ясно. Но и Куща так долго заочно сохнуть не станет».
Элька вздохнула – получилось бы ещё в присутствии такой орды народа! В конце концов на эксперимент она согласилась не для того, чтобы подружиться с выпендрёжницей старостой, а чтобы доказать ей: с опасной новенькой лучше не ругаться – себе дороже.
Что обычно надевают на подобные мероприятия? В Москве бабушка водила внучку на классические концерты (где девочка умудрялась выспаться на две недели вперёд) и на всяких импортных звёзд (вполне себе ничего некоторые). Но те наряды Элька из бабушкиной квартиры не захватила, уверенная – она ненадолго отлучается.
Для порядка сверившись с Интернетом, Тихонова решила не мудрить, а одеться как обычно. В конце концов, не ей очаровывать звезду эстрады.
– Куда ты намылилась на ночь глядя? – в дверном проёме застыла мать. Рыжие волосы выбились из-под косынки, на передник налипла тёртая морковь. Ясно – ужин будет полезный и оздоровительный. – Все вечера где-то шляешься, семьи не видишь! Женька твой с сестрой на соревнования уехали, а ты всё туда же – за порог смотришь!
«Ясно, уже справки у соседей навела, – расстроилась девочка. – Теперь со свету сживёт расспросами».
– Я с подругой на концерт иду! – твёрдо заявила Эля, гадая – отчего не срабатывает эльфийская магия. Когда следовало на уроки идти – ни единого нарекания не было: учишься, доча, – учись лучше. А тут…
– Никуда ты не пойдёшь, – подтверждая невесёлые Элькины мысли, продолжала мать. – Я тебя из квартиры не выпущу!
– Уверена? – разозлилась Эля на ущемление собственных прав. – За билеты, между прочим, деньги заплачены немалые. Не из твоих, из тех, что мне бабушка подарила, – соврала девочка. Билеты покупала Кущина. На ясную голову Эля сама бы не потратилась. – Ну, мама! Ну, пожалуйста! – видя, что родительница закипает, девочка пошла на попятный.
– Никаких пожалуйста! Сейчас отец вернётся – ужинать будем. У него к тебе разговор. И вообще, на следующей неделе мои родители приезжают, а квартира ещё в человеческий вид не приведена.
– Можно подумать, они тут поселятся на полгода, раз ты так стараешься! – надулась непослушная дочка.
– Не смей дерзить! Сию секунду стаскивай куртку и шагом марш помогать мне готовить. – Мать помахала перед Элькиным носом ключами от квартиры и хлопнула дверью.
Тихонова-младшая поняла – дела её противней прокисшей манной каши. На папу чары не действовали. Он-то отсутствие дочери просёк, хоть и молчал долго, не желал волновать маму. А бабушка с дедушкой – вообще хуже потопа, урагана и извержения вулкана в одном флаконе. Приедут, привезут игрушек (кукол, машинок, конструкторов – точно внучке пять лет). Дед – так вообще помчится в школу: выяснять, как внуча учится? Не шалит ли? С одноклассниками знакомиться полезет. Тогда о прозвище «Радиоактивная» придётся вспоминать, как об изысканном комплименте.
Шесть ровно. Сейчас Надька затрезвонит. Эх, а так не хотелось при родителях чудить!
– Прости, мама, – прошептала Эля, распихивая по карманам деньги и мобильник. – Но ты не учишься в моём классе, поэтому всё равно не поймёшь.
Короткое заклинание на усмирение бури, авось вечером скандала не будет. Теперь пора бежать.
Выходя из своей комнаты, девочка выбралась из магазинчика возле школы, того самого, куда на переменах ребята заходили за сигаретами и газировкой.
– Наконец-то, Радиоактив… Эля, – запоздало исправилась староста, накрашенная, точно вождь индейского племени, объявляющий о начале войны.
Элька мысленно пожелала себе удачи и поплелась вслед за Надей. На душе было гадко. Получалось – она заколдовала родителей. Вспомнилась бабушка Тара. Как-то вечером она приехала из офиса, отменила все встречи, отпустила Кристину, сама сварила горячего вязкого шоколада – жутко калорийного. Мама бы уже от одного чтения рецепта поправилась бы килограмма на три, а Элька довольно вдыхала растекающийся по дому аромат и глотала слюнки.
Тара расположилась на тахте в гостиной, зажгла свечи в зеркальной имитации камина и на столе, поставила перед внучкой внушительную чашку обжигающего шоколада и коробочку с вкусными кремовыми пирожными и неторопливо принялась рассказывать о жизни.
– Ты ведь меня не бросишь? – начала она с вопроса. Эля облизывала ложку и не успела ответить. Бабушке ответ и не требовался. Она уже продолжала: – Я видела в твоей матери помощницу, преемницу, но ошиблась.
Заинтригованная девочка отложила ложку в сторону и замерла в предвкушении истории. За полтора года могущественная бабка ни словом не обмолвилась о своём прошлом.
– Марина, тогда ещё школьница, в одиннадцатом классе увлеклась всякой эзотерикой. Начала с чтения Кастанеды и Блаватской, потом отыскала единомышленников. В одного из них влюбилась без памяти. Он-то и её сманил строить новый, лучший мир – заморочил голову, усадил вместе с собой на поезд чёрте куда – в Сибирь – на поселение. Родители чувствовали неладное, но перехватить дурочку не успели. Милиция – пока соберётся да поиски развернёт, след затеряется.
Тара отпила шоколада, вытерла губы салфеткой и продолжала:
– Знакомый мой там работал, в Ростове, мать Маринину знал. Позвонил мне – мол, девчонка пропадает, спаси от сектантов. Я своих людей дёрнула, связи старые вспомнила. Беглянку на перроне встретили, парню её и остальным сектантам пригрозили, Марину в самолёт запихнули, ко мне отправили. Я ей мозги вправила, заодно Дар рассмотрела немалый.
– И учить стала? – заёрзала Элька.
– Она ни в какую. Всё, сказала, «штучки магические не игрушки, не по мне они». Я не расстроилась, билет ей до дома купила, провожатого дала – Эрика твоего, чтобы по дороге не заблудилась. Отправила и забыла о ней. А потом сын мой в Ростов зачастил – приглянулась ему Марина. Я снова её уговаривать – совсем другое отношение к невестке, сама понимаешь. Она – ни в какую. Отец твой, до этого кое-как кое-что изучавший, тоже учёбу забросил, думаю – из солидарности. Сам пожелал жизнь свою строить – без моей указки. Я им мешать не стала. Иногда важнее отпустить, не мешать – больше сохранишь.
Эля снова вздохнула. Выходит, она против родителей запрещённые методы использует – те, от которых они добровольно отказались. Но она-то отказываться не собирается. Без магии ей в классе спокойной жизни не светит, и с эльфами не справиться.
– Ра… Эля, пришли, – вывела её из раздумий Кущина. О, она уже букетом обзавелась! Бордовые и желтые хризантемы теснились в серебристом плену целлофана.
Тихонова прищурилась, в опускающихся сумерках разглядывая здание дома культуры. Первым бросилось в глаза несимметричное белое пятно на зелёной с желтыми подтёками штукатурке. Пятно закрывало граффити. Что-то политическое, невнятное, кривое проглядывало сквозь белила. Эля не стала вчитываться. По гладким колоннам возле входа змеились тонкие трещинки. Но в целом главная концертная площадка города соответствовала статусу принимаемых звёзд – средненько, провинциальненько, недорого.
На двери возле кассы и в гардеробе, забитом молодёжью, красовались плакаты с зеленоглазым блондином, постриженным коротко, но стильно. По его ямочкам на округлых щеках и бархатному баритону второй месяц сходили с ума школьницы всей страны. «Артур Миронов с программой «Сердце в твоих руках». Только 18 сентября в 19.00» – гласила надпись под улыбающейся мордашкой.
Элька посмотрела на часы – половина седьмого. Надя расправила букет, шурша целлофаном, заглянула в мутное зеркало в фойе и поинтересовалась у спутницы:
– Тушь не размазалась?
– Не-а, – мотнула головой Элька. – У меня какое место?
– Четырнадцатое. У меня тринадцатое. Как раз напротив…
– Замётано. Иди, согревай кресло, я поброжу.
– Но… – начала Кущина.
– Приду и приворожу, не трусь!
– Хорошо, – нехотя согласилась Надя.
Элька зевнула и направилась к буфету. Раз ужин ей сегодня дома не светит – надо подкрепиться где получится.
После ужина в виде холодного беляша и коробочки сока, после подробного осмотра обоих этажей и балкона, девочка направилась в зал. У самой двери она обернулась, почувствовав чей-то пристальный взгляд. И чуть не взвизгнула от удивления:
– Юрка! Ты? Откуда?
Заглядывавший в зал паренёк в кепочке, в длинной бесформенной куртке улыбнулся и прижал палец к губам.
– Эля, здравствуй. Ты ведь Эля, так?
– Так! – обрадовалась Тихонова. – Какими судьбами?
– Такими, – подмигнул он. – С каких пор ты моя фанатка?
– Глупости, я тут не по своей воле.
Они отошли к окну, и девочка придирчиво оглядела новоявленного кумира школьниц.
– Сроду бы не догадалась, честно, – призналась она тут же. – С каких пор тебя зовут Артуром? И глаза зелёные где взял? И волосы перекрасил!
Ни одна из поклонниц не взглянула на своего идола. Они торопились занять места в зале, прижимали к груди огромные букеты, обеспечив за вечер всех окрестных цветочников месячной выручкой.
– Глаза – линзы. На причёске – стилист настоял. Имя – псевдоним. Не выйду же я на сцену с фамилией Кривокрестов.
– Готом был бы, как мой одноклассник – Дохлый Фунтик, ещё бы и гордился. Слушай, – Эля вспомнила про печаль старосты, – тут такое дело…
Она привстала на цыпочки и быстренько поведала о большой любви Кущиной Нади. Юра посмеялся, кивнул, пообещал помочь. А Эля, довольная, что никого привораживать не придётся, отправилась в зал, размышляя об удивительной шутке судьбы.
Юрой Кривокрестовым занимался Эрик. Детдомовского парнишку с многообещающими вокальными данными заприметил маститый продюсер, вложился в уроки вокала и танцев, постановку речи, хорошие манеры. Пошил сценические костюмы у лучших модельеров… А тут у парня некстати обнаружили какую-то тяжелую болезнь. Даже если бы Юру привели в порядок, петь бы он не смог.
Продюсер паниковать не стал, неторопливо просчитал, что ему выгоднее – искать очередной талант или потратиться на Кривокрестова. Денег и нервов на нового воспитанника было жалко, да и Юру тоже жалко. Бегать по врачам и незнакомым экстрасенсам продюсер не стал, позвонил напрямую Таре – благо был знаком с ней давно и не первый раз просил о помощи.
Парня выходили, подправили внешность так, что теперь на журнальных обложках и расклеенных по городу афишах в Артуре Миронове ничего не осталось от прежнего Юры – стеснительного, романтичного паренька. Хорошо ещё характер не успел испортиться. Эльку Юра понял, не стал задаваться, согласился помочь.
– Я тебя уже искать хотела! – возмущённо зашипела Кущина, едва Эля плюхнулась в кресло. – Где тебя носило?
– Без меня бы не начали, не трусь. Цветы нюхай и думай о нём. Так приворот сильнее получится.
– Точно? – недоверчиво покосилась на неё Надя.
– Гарантия – двести процентов, – с видом опытной гадалки-мошенницы заверила её Тихонова.
Юра, вернее уже Артур, появился на сцене через десять минут. Был он в зелёной футболке, в блестящих брюках, подтянутый, спортивный.
– Я так счастлив вас видеть! – выкрикнул он, чем вызвал бурю девичьего визга.
Эля устроилась поудобней в продавленном кресле и вдруг отчётливо увидела, каким станет её приятель лет через пять. Видение оказалось столь ярким, неприятным, что девочка едва не вскрикнула и не кинулась на сцену отговаривать парня от певческой карьеры.
Тихонова сцепила руки на коленях, захваченная увиденным. Беды Юры начнутся с того момента, когда он через два года рассорится с вытащившим его на белый свет продюсером. Рассорится банально и безвозвратно – из-за денег. Ещё год певец будет продолжать купаться в затухающих всплесках славы. Потом растеряет репертуар – права на стихи и мелодии останутся за продюсером, и исполнять свои песни Артур будет нелегально, за что поплатится немалым штрафом.
Потом будет забвение, которое Артур вряд ли спокойно переживёт. Один скандал с его участием будет сменяться другим, а потухший интерес публики к своей персоне так и не разгорится с былой силой. Бывший идол, принимая за зрительскую любовь ленивое сытое любопытство домохозяек, потеряет и голос, и уважение к себе. К концу пятого года неудавшейся карьеры он сопьётся – никому не нужный, без профессии, жилья, средств к существованию – сломается, не пожелает начинать жизнь с нуля.
– Моя миленькая крошка, буду твой я навсегда! – пел будущий неудачник, а Элька сжимала кулаки от собственного бессилия.
Неправильно, если такой замечательный парень потеряет себя. И нет возможности ему помочь. Но неужели бабушка, неужели Эрик не почувствовали того, что чувствует она? «У каждого своя судьба, – говорила мудрая Тара. – Люди с трудом переносят вмешательство в их жизнь. И далеко не каждый готов встретить правду с достоинством».
– Тихонова, ты привораживать собираешься? – в темноте ткнулась носом ей в ухо Кущина.
– Уже, не сбивай концентрацию, – огрызнулась Эля. – После этой песни дари цветы.
– На! – В руки Эле плюхнулся фотоаппарат. – Сфоткаешь нас. Не помешает?
– Самое то, – не стала отнекиваться девочка.
Артур допел. Надечка, покачиваясь на шпильках, вскарабкалась на деревянную сцену, отстояла очередь из восторженных поклонниц, протянула хризантемы и полезла целоваться. А Эля вдруг увидела… Увидела ту самую единственную возможность помочь Юре и пылесосом принялась всасывать в себя эмоции сотен взволнованных девчонок, их любовь и восторг. Всасывать и ретранслировать на замершую на сцене пару.
Полыхнула вспышка. Артур Миронов придержал Надю за руку, шепнул что-то и улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках. Искренне улыбнулся, даже нежно. Всё, как староста и хотела – приворожен намертво. И она тоже. Теперь у певца в далёком провинциальном городке есть путеводная звезда – достаточно энергичная и инициативная, чтобы не позволить ему наделать ошибок. Она-то всю жизнь будет подталкивать его вперёд, помогая сделать правильный выбор.
– Радиоактивная! Тьфу, Тихонова. Получилось! – затрясла её за плечи счастливая Надя. – Он попросил меня ему в Одноклассники написать. Или на сайт – адрес свой оставить.
– Поздравляю, – устало отозвалась юная экстрасенс. Выложилась она до последнего – выплеснула накопленную силу. Теперь голова будет болеть.
– Ты куда? – ухватила её за руку Кущина, когда Эля сползла с кресла.
– Пойду шоколадку куплю.
– У людей радость, а тебе лишь бы жрать! – наморщила нос староста.
Эля, пригнувшись, побежала к выходу, протиснулась между дверным проёмом и охраной, проскочила в буфет. Дослушивать концерт не имело смысла. Забрав в гардеробе куртку, Тихонова перенеслась домой, прижалась ухом к двери комнаты.
Так, отца ещё нет. Он отправился закупаться для ремонта. Нет, вон голоса. Грюкают ящики, стучат доски. Точно – носит покупки из машины. Ага, мама командует, куда ставить. Эх, хоть бы обошлось без скандала!
Девочка скрестила пальцы на удачу. Пора переодеваться в домашнее и прикидываться паинькой. Актёрскому мастерству Элю не обучали, но, судя по относительно мирному сосуществованию с родителями уже больше месяца, определенные задатки у Тихоновой-младшей имелись.
Она осторожно выбралась из комнаты, перебралась на кухню, где возле раковины в картонных коробках высилась стопка плиток для ванной. Тут же, прислонённые к столу, в обёрточной бумаге скучали сборные панели для кухонных шкафчиков.
– Что ты копаешься, Элеонора? – строго спросила мама, занося пакет с крепёжными принадлежностями. Винты, гайки, уголки со звоном плюхнулись на подоконник. – От готовки отлыниваешь, теперь под ногами путаешься. Иди дверь карауль, я суп разогрею!
– Хорошо, мама.
Эля не поверила своему счастью. Не заметили её побега! Сколько её не было? Час? Полтора. Небось, мама опять по телефону разговорилась. Если звонит бабушка, мамина мама, или Галя, мамина подруга по медучилищу, время сжимается в горошину, а то и вовсе останавливается. Беседы ни о чём и обо всём на свете одновременно могут длиться и час, и два, и пять часов к ряду (и не важно, что межгород, дорого). С остальными собеседниками мама немногословна и на редкость замкнута.
– Привет, дочь, – на кухню вошел высокий подтянутый мужчина лет сорока с небольшим на вид, приятный, располагающий к себе.
– Привет, па.
Папа, запылённый и уставший, бережно уложил возле умывальника очередную коробку с плиткой и поспешил вниз.
Эля вышла на лестничную площадку, вжалась спиной в стенку и принялась изучать соседские двери – все, как одна, железные. Снизу тянуло холодом. Сверху, дымя сигаретами, спускалась молодая пара, за ними семенил пожилой дяденька. Эля чуть не съехала вниз по стеночке. Август Денисович пожаловал. Лично.
– Прогуливаешь? – хитро прищурился он, опершись на перила.
– Прогуливаю, – согласилась Элька.
Кущина на концентре балдеет. Валентин тоже где-то бродит. Ему, в отсутствие Женьки, в квартире Щукиных курорт.
– Кстати, – Август Денисович проводил взглядом Элькиного папу с очередной коробкой плиток. – Я по поводу Анны с Евгением. В толк не возьму, куда они подевались. Но если держишь с ними связь – предупреди: арбитры, не исполнившие свой долг, погибают в течение трёх дней. Истончаются, тают, переходят в мир призраков и начинают долгое путешествие по Пути Подземному и Небесному – без дома, без имени, без прошлого. Рано или поздно их подбирает неутомимая Дикая Охота, и тогда…
Он замолк, пропуская Элькиного отца обратно, вежливо поклонился вслед. Но девочка поняла – отец эльфа не видит.
– И тогда, – снова продолжал Август Денисович тоном, каким говорят: «У меня кости ломит. Наверняка к дождю». – И тогда, – он многозначительно помолчал, – они окончательно покидают мир живых без права на повторное рождение. Что лоб наморщила? – усмехнулся он. – Уверен – ты знаешь, где их искать, или хотя бы догадываешься. До подписания – два дня.
Он поклонился и, шаркая, направился вниз по лестнице, услужливо прижимаясь к перилам перед запыхавшимся отцом. А Эля изо всех сил стукнула кулаком по стене, но только зря отбила костяшки пальцев. Значит, ничего нельзя сделать! Ни-че-го! И они всё равно обречены?! А она уже обрадовалась, расслабилась.
– Валентин, – беззвучно прошептала она. – Знал бы ты, как мне нужна твоя помощь!