Что было вначале? Говорят, Пустота. Именно в Ней вспыхнуло Первое Пламя, из языков которого родились боги и богини. Но что было до Пустоты, из чего родилась она? У меня есть свой ответ, ибо в моей жизни этим чем-то стало тепло. С него началась моя жизнь, жизнь безымянного солдата, жизнь Двадцать Пятого, и с его утратой она закончится. Как и жизнь любого из моей расы, впрочем.

Как меня зовут? Хочется мне знать ответ на этот вопрос, раз уж я упомянул имя. Всю жизнь мне дают прозвища, клички и даже настоящие имена. Вернее, я сам в один момент выбрал себе имя. А до того командиры звали меня просто Двадцать Пятым, товарищи условились Чужим, и, признаюсь, второй вариант мне сразу понравился больше, чем просто сухая цифра, обозначающая личный порядковый номер в подразделении.

Кто мои родители? Лучшие бойцы Некрианского Имперского Легиона: снайперы, танкисты, лётчики; лучшие тактики; самые умелые инженеры; самые меткие стрелки и искусные фехтовальщики, самые коварные и изобретательные диверсанты... Правда, они не являются моими родителями в том смысле, в котором это привыкли понимать живорождённые. Из фрагментов ДНК этих лучших составлена моя собственная, помещённая затем в питательный кокон и развившаяся в полноценный организм. Ну, это если объяснять по-простому. Мои создатели рассчитывали на то, что я унаследую от своих генетических доноров их лучшие качества. В каком-то смысле, так и случилось. Я унаследовал свободу. Свободу тех, кто вылупляется из яйца, снесённого матерью, а не из синтетического кокона.

Наконец, кто же я такой? Понять самого себя и свою судьбу хочет каждый, но не каждому это дано. И я до сих пор так и не разобрался. Меня создали для того, чтобы я стал винтом, благодаря которому крутились бы шестерни некрианской военной машины. Моя роль в этом деле ничтожна, но вместе со своими собратьями я составлял единое целое. На создание нас, элитных и первых генетически запрограммированных солдат, были затрачены огромные средства и силы. Мы знали, что выращены для войны. А так как именно в ней всё наше призвание, после подписания мира были бы затрачены ещё большие средства и силы на то, чтобы каждый из выживших получил имя и место в обществе.

Но это сейчас, спустя много лет, я живу в собственном доме с женой, пишу мемуары и рассказываю о своём прошлом, как об увлекательном приключении. В тот день я бы не смог сказать, что смерть, дышащая в затылок — это приключение. В тот день я ничего не соображал и был растерян. В тот день всё было впервые.

В кромешной тьме возникла ветвистая трещинка, похожая на корявое тонкое дерево с опавшей листвой, и сразу стало чуть светлее. Если я смог увидеть свет, значит, глаза мои открылись. Но слишком уж неудобна поза, в которой я нахожусь. Начал ворочаться и пытаться выбраться из своего яйца. Не получается — скорлупа слишком прочная, а мне, меж тем, уже не хватает воздуха. Удушье жутким гадким комом червей подкатывает к горлу, ещё не пробудившееся сознание заполняется паникой, внутри яйца темно, тесно и страшно. Впрочем, обо мне не забыли там, снаружи: спиной я почувствовал лёгкий удар, пробивший скорлупу, она оказалась вовсе не такой прочной, я с силой навалился назад, заставив оболочку развалиться и выпав на свежий воздух, который при первом моём вдохе доверху заполнил лёгкие, разгоняя кровь по сосудам. Теперь уже свет залил собой всё, ослепляя и точно выжигая изнутри. Он больше не красивое зрелище, а болезненная помеха. Глаза сразу заслезились. Если через трещину в скорлупе я мог любоваться светом безбоязненно, то теперь он словно опаливает мне сетчатку глаз, представая предо мной во всей красе.

 — Добро пожаловать, пользователь! — вдруг раздался внутри моего черепа радостный звонкий девический голос, словно кто-то заговорил мне прямо в слуховое отверстие. Куда это добро пожаловать? В жизнь, что ли? — Вас приветствует СУЗИ — Симбиотический Универсальный Зонд Интеллекта. Предпочитаю говорить о себе в женском роде. Я — ваша электронная энциклопедия, а также боевой тактический анализатор, вживлённый напрямую в нервную систему. Необходимая информация будет выдаваться вам по вашему желанию. В случае нехватки информации обратитесь к ресурсам ИНИНКАН. Всего хорошего, пользователь. Перехожу в ждущий режим.

Когда я чуть привык к свету, смог разглядеть свою колыбельку. Большое белое яйцо из микропористого пластика, чуть выше и шире, чем взрослый салеу, с чёрными крапинками, одна половина откололась, когда я выбрался наружу, и на её хрупких осколках я теперь раскинулся, ещё слишком слабый, чтобы самостоятельно подняться на ноги. Скорлупа с внутренней стороны покрыта питательным раствором, похожим на клей. По крайней мере, первый едва ли хуже второго ко всему прилипает. Этим же раствором по самые головные плавники измазан я, и кусочки скорлупы липнут ко мне, будто собираясь стать вторым, искусственным слоем чешуи. Но огромная жёлтая кристаллическая полусфера, висящая надо мною, не только ослепительно светит, но и хорошо греет, так что раствор быстро высыхает.

Научившись смотреть дальше своих вытянутых рук, покрытых дымчато-серой чешуёй и кожей, я увидел другие яйца, ряд за рядом со всех сторон от меня, которые раскалываются одно за другим, а в противном случае их разбивают рабочие роботы, похожие на поднявшихся вертикально гигантских кузнечиков с белым полимерным покрытием вместо хитиновых панцирей. Ловкие руки, еле слышно шурша пучками искусственных мышц под тонкой бронёй, вытаскивают из-под скорлупы одинаковых на лицо парней, все они не отличаются внешне, все имеют окрас болотного цвета. Бычьи загривки, широкие, как лобовая броня танка, грудины, узкие, но прочные, чтобы выдерживать вес туловищ, талии и бёдра, мощные хвосты и ноги, точно у бурнишей-тяжеловозов, и налитые плотными крупными мышцами руки... Одинаковые разрезы глаз и их цвет — оранжевый, мимика, жесты, поведение, очертания лиц, выглядящих лет на двадцать пять...

Надо мною склонились трое: профессор и два его механических ассистента. У первого в руках большой лабораторный журнал, в котором он ставит метки, вторые в ожидании приказов от начальника разглядывают меня сквозь забрала из бронестекла, заменяющие им лица, и шевелят антеннами вместо усиков. Профессор, впрочем, тоже смотрит сквозь забрало, будучи одетым в наглухо закрытый изолирующий медицинский скафандр. На всякий случай.

 — Шестнадцатый? — громко позвал он, и встроенные в шлем микрофоны значительно усилили его голос, чтобы было слышно по всему инкубаторному отсеку. Я даже поморщился от чересчур громкого звучания.

 — В порядке. — Проскрежетал ему по рации кто-то из роботов с другого конца отсека.

 — Двадцатый? — продолжил перекличку учёный через какое-то время.

 — В порядке.

Тут невдалеке с грохотом разлетелось изнутри очередное яйцо, и на его осколках в воинственной позе воспрянул новорожденный, свирепо всё разглядывая кругом и растопырив когтистые пальцы, готовый от испуга кинуться на любого, кто окажется достаточно близко.

 — О, Двадцать Первый пробудился... — пропел профессор.

Отметив новорожденного в журнале, он присел на корточки рядом со мной, а я же робко отодвинулся на локтях, потому что ноги всё не слушаются. Ни в голосе, ни в поведении учёного нет ничего угрожающего. Просто слишком мало времени после моего вылупления прошло, чтобы я кому-то доверял. Жизнь только что началась, и я ещё не успел разобраться, что кругом происходит.

 — Как себя чувствуешь? — заботливо осведомился профессор. Я постарался поглядеть ему в лицо, но ничего не увидел под тонированным забралом.

Что сказать о самочувствии? Мне тепло и хорошо, пожаловаться не на что. И я уже открыл рот, чтобы ответить, но не смог издать ничего, кроме тихого шипения и хрипа. Меня вновь охватил страх — неужели вылупился немым?

 — Эй, ты слышишь меня? — заволновался профессор и потряс за плечо. По сравнению с моей горячей кожей металлизированная перчатка костюма показалась холодной.

Не имея возможности ответить словами, я ткнул пальцем в своё горло и покачал головой.

 — Касур, скорее всего, у него ещё не работают голосовые связки. — Проскрипел один из ассистентов.

 — Странно. Многие уже говорят. — Погладил учёный шею. — Поднимите его.

Оба взяли меня под руки, я почувствовал цепкие пальцы, впившиеся в кожу, и сразу был поставлен на ноги одним резким движением. Ассистенты разошлись в стороны, и тут-же я начал заваливаться вбок, пока меня не подхватили опять.

 — Он слишком слаб. Ни с кем из клонов такого больше не замечено. Производственный брак. — Сказал мой восприемник, и эта фраза ужасно разозлила. Я понимаю, что робот не желает и не может желать зла — он просто не способен испытывать эмоции и всего лишь констатирует факт, исходя из своих наблюдений. Но всё равно, я рассердился. Оттолкнув ассистента так, что он чуть не упал (хотя силы я почти не вкладывал), освободился и, стараясь ходить как можно увереннее и ровнее, приблизился к профессору. Воздев руки, замазанные питательным раствором и кусочками скорлупы, как и всё тело, я прошипел хриплым, жутковатым голосом:

 — Я родился...

Учёный оглядел меня с ног до макушки и гордо качнул головой.

 — Ну, с днём вылупления, значит. — Профессор поставил метку в журнале рядом с моим «именем». — Так, где тут у нас Двадцать Пятый... Вот он. В порядке.

Ассистенты живо обтёрли меня влажными салфетками, профессор повесил на шею металлический жетон на цепочке, сунул в руки стопку сложенной одежды и пару сапог, прочных и усиленных вшитыми в голенища и стопы броневыми листами.

 — Выход из рассадника — вон там. — Он указал рукой туда, где белеет проём открытой двери. — Просто иди, куда велят, и встретишься со своими братьями. Всё, что тебя интересует, узнаешь позднее. Добро пожаловать в большой и страшный мир, малыш.

И хотя я только что открыл глаза впервые в жизни, все вещи, что кругом, не кажутся незнакомыми. Например, я знаю, что в комплект выданной мне одежды входит биоплащ, несколько смен нижнего белья, армейские штаны, серый солдатский мундир и футболка. Точнее, я знаю, как всё это называется и используется. На выходе из рассадника, в большом павильоне ждут легионеры в боевом облачении и с автоматами «Воительница» в могучих механических руках. Пока я ещё мало знаю сам, СУЗИ помогает мне, подсказывает, что и как называется, для чего нужно. Но даже всезнающая СУЗИ не может сказать, куда меня ведут. Остаётся лишь шагать и шагать дальше. В сторону свернуть не получится.

От выхода из рассадника на некоторое расстояние вытянулся «рукав» из металлической сетки, настолько просторный, чтобы два человека могли пройти по нему плечом к плечу, но клоны идут в колонну по одному. За сеткой, на свободе, стоят упомянутые выше легионеры, разглядывая нас из-под непроницаемых забрал из тёмного бронестекла. Охранники видят наши одинаковые лица, а мы их — нет. Они тоже клоны? Автоматы опущены стволами в пол, но в любой момент могут взлететь к плечу, я прямо-таки чувствую боеготовность на расстоянии.

 — Ты посмотри-ка, — шепнул один легионер своему напарнику. Подумал, что не услышу. — Чего это вон тот — серый?

Это он обо мне. Действительно, лучше сделать вид, что не слышу. Эти слова лишь усилили моё беспокойство. Даже клоны перешёптываются обо мне. Раз уж все так удивляются моему цвету, он никому такой не нужен. Выходит, я родился бракованным? Нет, нет... Всё хорошо... Успокойся...

Дойдя до конца «рукава», каждый клон останавливается, легионер проверяет номер на его жетоне и выпускает наружу. Как только набирается полный десяток с совпадающими номерами, легионер делает знак, и десятеро клонов уходят в другой конец павильона, вскоре исчезая в тёмном проходе.

Подошла и моя очередь. Нагой, я предстал перед проверяющим, он бросил взгляд на мой жетон, что-то отметил в журнале на столике перед собой и махнул рукой в сторону.

 — Далеко не уходи. Жди, когда придут остальные. Твои товарищи — с двадцатого до двадцать девятого.

Закончив шествие через «рукав», я робко пристроился у стены павильона. Меня уже ждут трое; среди них я узнал того, кто огласил своё рождение громким рёвом. Он и первый в нашем десятке.

 — Значит, ты тоже с нами... — не слишком вежливо. Впрочем, почему-то я и не жду от него вежливости. С ним будет трудно, нутро подсказывает.

 — О тебе уже говорят. Даже охранники. — Заговорил другой. Голоса у клонов одинаковые, но для меня звучат, как разные. И в лицах различия очевидны. Мелкие, но мой глаз их подмечает. Наверное, и тут СУЗИ помогает, чтобы я не путался среди своих.

 — Парни, хватит! — третий поднял руки, заставив замолчать обоих. — Чего вы его пугаете? Лучше бы кто из вас познакомиться предложил...

 — Уже без надобности — я прочитал ваши номера. — Голос пришёл ко мне, и я теперь им пользуюсь по назначению. Голос, кстати, звучит иначе, чем у братьев. По-настоящему иначе, не только для моего слуха. Голосовые связки функционируют, как должны, и речь моя уже не звучит жутко. Напротив, голос оказался низким, строгим, мощным, раскатистым таким и, не побоюсь восхититься самим собой, красивым.

Внезапно другая идея насчёт знакомства пришла мне в голову. Странная, но я решил поделиться ею.

 — Необходимо взять себе имена. Так будет проще.

Они переглянулись, Двадцать Первый, доселе невозмутимо опиравшийся голой спиной на стену, скрестив босые ноги, тоже подался вперёд.

 — Действительно, неплохая идея. — Тот, что заступился за меня и предложил знакомство, одобрил первым. — Ха, и впрямь: имя можно выговорить быстрее, чем номер.

Он задумался, забормотал, обращаясь вслух к своей СУЗИ, и вдруг выдал:

 — Левиафан... Да... Да, вот так и стану зваться! Левиафан! А почему нет? «Левиафан» мне нравится!

 — Ну... как скажешь... — тот, который не Левиафан и не Двадцать Первый, согласился. Сам Двадцать Первый лишь фыркнул, но тоже признал такое имя, а я навёл справки у СУЗИ. Странное слово, явно не из нашего языка.

 — Левиафан (ивр. «скрученный, свитый») — морское чудовище, упоминаемое в Ветхом Завете. Иногда отождествляется с Сатаной. В Библии описан как одно из двух чудовищ (наряду с Бегемотом), которых Бог демонстрирует праведнику Иову в доказательство Своего могущества.

Что такое Ветхий Завет и кто такой Сатана, я в этот раз узнавать не стал. Мне имя для себя придумать надо, раз уж предложил эту затею.

Пофантазировав, второй клон тоже разродился идеей:

 — А я буду Шаргулом, вот.

 — В честь короля-призрака назваться решил? — прищурил на него глаз Двадцать Первый. — Барские у вас замашки, сударь...

 — Твой вариант? — подобрал я руки в боки.

 — «Хищник». Во как, а? Нравится? — его тело просто запылало довольным окрасом.

 — СГОРАЮ от зависти.

Подбор имени для себя оказался не таким уж простым делом. Вроде бы весело и интересно — взять и придумать. Вариантов в голову набилось много, но многие пришлось отсеять. Не отражают они мою суть. Названия животных, легендарных чудовищ, имена царей... Это всё не то. Некоторые из них звучат очень даже хорошо, но мне всё равно не подходят. Нужно ведь не просто прилепить к себе первое понравившееся. Может, назваться в честь какой-нибудь моей отличительной черты? «Серый»? Это в смысле «невыразительный», что ли? Нет, не то... «Другой голос»? Всё равно, вариант не слишком... Стоп, а что я такое вместе со всеми своими отличиями? Какой я? Другой, правильно. Даже чужой, по сравнению с клонами-то. Вот, точно!

 — Зовите меня «Чужой».

Не сразу наш десяток набрался, но каждому вновь прибывшему мы предложили сыграть в эту игру с именами. Так в нашей дружной семье без родителей появились Танкред, Дред (сокращение от «Дредноут»), Надаск, Танах, Чак и Дракула. Вдесятером мы двинулись туда же, куда и остальные десятки до нас — к тёмному коридору. Он вовсе и не тёмный, просто освещение там хуже, чем в павильоне и уж тем более рассаднике. На полпути он разделился, но потеряться не дали охранники, стоящие даже тут. Следуя их указаниям, мы добрались, куда надо — к душевым комнатам. Вместе с одеждой и обувью нам выдали и полотенца, которыми мы охотно воспользовались после купания. Ассистенты профессора вытирали меня салфетками спешно, не проявляя особого пристрастия в этом деле, так что немалое количество липкой питательной смеси и осколков скорлупы остались на моём теле. Больше их нет, и оно ощутило приятную свежесть. Вот теперь я родился по-настоящему...

Мы очистили плоть, наконец-то оделись и обулись. Форма села, как влитая. Застегнув мундир, я лихо нацепил шлем, то же проделали и мои братья. А ещё я впервые поглядел на себя в нормальное зеркало. В физических параметрах, не считая окраса, отличий нет, а вот лицо — другое дело. У клонов оно более округлое, а моя нижняя челюсть очень острая, угловатая, почти треугольная и притом массивная, грубая, словно у рыцаря, которому в подбородок упирается стальная горловина кирасы. Или у стереотипного ауксилия, гоняющего новобранцев в учебке. О такую скорее кулак сломаешь, чем её из сустава вывернешь.

Только мы привели себя в приличный вид, к нам заглянул легионер, что стоял на входе в купальню:

 — Самочки, пошевеливайтесь! Командир не будет ждать вечно!

Всё это время я ещё мог думать над тем, для чего тут все эти люди суетятся, зачем держат возле нас вооружённых охранников... Правда, выданная армейская униформа кое-что подсказала, но слова легионера развеяли сомнения окончательно: нас создали, чтобы мы воевали. Чёрт, нехорошо это... На войне ведь и убить могут... Ладно, подожду пока и посмотрю, что дальше будет... Любому детёнышу после появления на свет страшно, вот и я привыкну...

Так же, как и до этого, под присмотром солдат, мы пришли к аудитории человек на сто. Как раз столько и собралось внутри. В каждом ряду — по десятку мест. Никто не потеряется. А впереди, на небольшом деревянном помосте, возвышается деревянная же кафедра. Микрофон на неё установить можно... Или листок с текстом выступления положить... Но офицер в звании центуриона, вошедший в аудиторию позже всех и поднявшийся на помост, обошёлся без всего этого. Сразу видно — ветеран, причём этот явно не бумажки в штабе перекладывал. Штабникам (даже тем из них, кто служит в космической пехоте) протезы вместо рук, ног и хвоста штатно не устанавливают, особенно такие — не просто из звёздной стали, а из пластика и полимеров, что едва ли уступают металлу и при этом в разы удобнее, почти как живые конечности. Свой Ритуал Плоти этот центурион прошёл давным-давно и пока не собирается менять автомат на кресло в тылу.

 — Центурия, встать! — он гаркнул, и мы подскочили с мест. — Вольно. Сесть. Моё имя — Раш-Фор Шуль, я назначен командиром вашей сотни. И, как командир, приветствую вас от имени нашего уважаемого генерала Куд-Ая и всего Имперского Легиона, поздравляю с началом новой жизни. Увы, она будет непростой с самых первых дней. Как вы уже могли догадаться, мы, живорождённые, создали вас в военных интересах нашей родной страны — Некрианской Империи. Вы — первые в своём роде солдаты, рождённые для войны. Синтезированные для войны из лучшего, чем располагает Легион. Официально вас называют синтетиками. В ваших жилах — кровь лучших мечников, лучших стрелков, лучших тактиков, поэтому скоро вы обнаружите, что армия для вас — родное место. Вы не чувствуете боли, у вас нет страхов, совести и душ — здесь это ни к чему. Так, это то, что я вам должен сказать от имени генерала. Теперь скажу от имени себя самого: не считайте меня простаком, которого можно вертеть на нетхах. Я двадцать лет по Галактике отгорбатился — в горячих точках служил. Знаю, как надо с подчинёнными обращаться, и на вас тоже найду управу. Вы — от вылупления умелые солдаты, но вы — не люди. Вы — низшая форма жизни, а людей из вас буду делать я. Хотите доказать обратное, хотите стать полноправными гражданами Империи и вместе с нами пожинать плоды победы — бейтесь с честью под моим началом. Мне всё равно, клоны вы или нет; мне нужны лишь хорошие солдаты. А хорошим солдатам под началом центуриона Шуля воздаётся по заслугам. И плохим тоже, а чтобы плохих солдат было как можно меньше, нужно запомнить Воинский Кодекс Имперского Легиона как можно лучше. Мне плевать, что в ваших СУЗИ он заложен; повторение — мать учения. Там всего четыре Догмата, так что за перенапряжение своей памяти можете не опасаться. Догмат первый: офицер для солдата есть единственный бог. Никаких других богов и богинь для солдата не существует. Авторитет офицера непоколебим, а приказы должны выполняться даже ценой собственной жизни. Догмат второй: имперские воины не бросают своих товарищей, потому что без товарищей воин — ничто. Догмат третий: некрианцы не сдаются, некрианцы не отступают, некрианцы не заключают мира. И четвёртый Догмат, самый главный: нарушения Догматов Воинского Кодекса Некрианского Имперского Легиона недопустимы и будут наказываться соответственно. Всё в порядке? Не лопнул ли у кого-нибудь мозг от избытка информации?

Центурия промолчала, приняв и обещания, и предупреждения.

 — Тогда перейдём к основному.

Он взял паузу, помолчал полминуты. По аудитории разнеслись шепотки клонов. Я, впрочем, не слушаю их. Тем временем, Раш-Фор взял в руки длинную палку с крючком на конце и подцепил им крючок на стене за своей спиной, потянув вниз. Вдоль стены выпрямился большой лист брезента. Центурион достал из кармана небольшой пульт, щёлкнул кнопкой, освещение в аудитории погасло. Всё, кроме прожектора за рядами слушателей. На брезенте появилась карта, и СУЗИ сразу определила, что это за место, но я решил не слушать энциклопедию пока что. Сейчас командир говорит.

 — Итак, Земля. Если бы Бездна существовала, вход в неё был бы на этой планете. Горячие точки Млечного Пути — это опасные места, но если бы вы сначала отслужили там, а затем здесь, то поняли бы, что варвары, террористы и наши сородичи, живущие в других галактических секторах и государствах — просто мальки по сравнению с землянами. Даже воздух этого мира мешает нам — в нём меньше кислорода, чем на Некре. У наших бойцов, проходящих длительную службу на Земле, уже выявилось профессиональное заболевание — газовая недостаточность. И хотя оно проходит со временем, поначалу доставляет массу проблем. При недостатке кислорода возникает голодание мозга, расстройства дыхательной системы, астма... Вода здесь тоже что надо — в ней слишком мало кальция. В результате — аллергическая реакция, сыпь на коже, зуд. А ещё гравитация, да... Она сильнее, чем у нас, и потому все движения кажутся скованными. Но знаете что? Вам все эти факторы до подхвостного места, ведь вы созданы готовыми к службе на Земле. Да-да, вы можете без вреда дышать здешним воздухом, пить здешнюю воду и легче переносить холод, что наступает на Земле в зимний период. Это в целом. Теперь к деталям.

Чтобы вы поняли причины войны, придётся углубиться в историю. До 1998-го года по местному летоисчислению (то есть, двадцать здешних лет назад) аборигены жили, не зная ни о каких иных цивилизациях. Но в том же году на территории научно-исследовательского комплекса в Швейцарии был запущен первый в истории Земли экспериментальный телепорт. Что-то пошло не так, как планировалось. На его месте образовалась своеобразная дыра в пространстве. Эдакая Дверь, связывающая эту планету с другой, под названием Септиона (земляне называют её Изнанкой).Землянские физики вообще говорят, что она расположена в параллельной реальности. Не спрашивайте, что это значит и почему так произошло. Будет проще, если вы запомните: в экспериментальной физике возможно всё. Так вот, Изнанку быстро оккупировали, и всё с тех пор было тихо до лета 2017-го, пока не прилетели мы, принеся в этот мир свои технологии. Америка и Европа увидели в нашем приходе огромные возможности для собственного развития, а заодно возможность избавиться от конкуренции России в делёжке ресурсов Изнанки; государства Центральной и Южной Африки же — шанс избавиться от голода и эпидемий на своих территориях с нашей помощью. Все они проголосовали за присоединение Земли к Некрианской Империи. Наш же интерес состоит в том, чтобы воспользоваться обширной территорией для заселения, которой много в России, но действия европейцев, африканцев и американцев совсем не устроили русских и арабов. Когда на этой планете появятся наши энергетические кристаллы, их нефть, с поставок которой они живут, станет никому не нужной. И чешуя бы с арабами и русскими, но без их согласия решение ООН о присоединении Земли к Империи недействительно. Ну, мы вместе с нашими бесхвостыми союзниками попытались переубедить их... иным способом. Уже второй год переубеждаем. Общее число погибших со всех сторон — двадцать пять миллионов менее чем за год. Наши первые экспедиционные части тоже понесли большие потери, зато теперь мы знаем, каков новый враг. С вашим рождением началась операция «Второй контакт». Сейчас мы вот здесь, в Германии, на территории Четвёртого Рейха, который год назад был Евросоюзом, в тридцати карадах на восток от Аугсбурга, а ещё два завода клонов расположены во Франции и Испании. С началом наступления на Землю высадится космический десант с орбиты. Они отвлекут русских и войска североафриканских и арабских государств, поддерживающих Россию. Мы же с вами и европейцами нанесём удар по ней с запада, через Балканы. Но не думайте, что дорога к победе сама выстелется перед нами. Русских поддерживает Септиона, о которой мы почти ничего не знаем, и это, чёрт возьми, заставляет всерьёз насторожиться.

 — Нет ничего серьёзнее, чем победа Некрианской Империи, касур! — воодушевлённо выкрикнул Хищник.

 — Я не разрешал тебе говорить. Но ты прав. Мы дойдём до самой Москвы, сколько бы времени это ни заняло.

 — Экзегел унда экселел! — прорычала сотня хором. Промолчал только я.

 — Ну, давай! — подбодрил Дракула из-за плеча. — Бросай её, Чужой!

Резким движением я вскинул большой палец, и монетка подлетела вверх, кувыркаясь. Хорошо, что Чак вовремя заметил и подобрал её, иначе с жеребьёвкой у нас были бы проблемы. Оказывается, вопреки моим и нашим догадкам, младших офицеров — ауксилиев и декурионов — не назначают из живорождённых, а выбирают из числа самих клонов. И выбирают сами клоны. Два ауксилия и один декурион на контуберний — как и положено. Выборы честные, демократические. Случай беспристрастен, вот и мы решили доверить решение столь важного вопроса броску монеты. И она выбрала Танкреда на роль декуриона, а Танаха и Шаргула — на роли ауксилиев. Почему-то я слегка расстроился. Надеялся, что получу офицерское место вот так, даром, но сама Эришкигал, плетущая судьбу шестью руками, сказала: «А ху-ху не хо-хо? Быть тебе простым солдафоном, Двадцать Пятый».

Под командованием новых начальников мы нашли столовую и впервые в жизни пообедали. Коли мы воины, и нам предстоит сражаться, нечего умирать на пустой желудок. Была гречневая каша с овощами и тушёной динозаврятиной, а из питья — кисловатый яблочный компот. Не очень вкусно, зато сытно. Вроде бы и хочется съесть чего-нибудь повкуснее, но понимаешь и чувствуешь, что организм уже получил необходимые питательные вещества. А уж после обеда пришла пора и оружием обзавестись. Действительно, бак полный; теперь и повоевать можно. На случай похода в оружейную тоже провели жеребьёвку — кому что достанется. На каждую центурию полагается набор стволов: семь автоматов «Воительница» с подствольными гранатомётами, снайперская винтовка «Дарашанка», два ручных пулемёта «Дракон», два ракетомёта «Сабля» и противопехотный гранатомёт «Мясник». Ну, и всем по пистолету «Стиг», естественно — некрианская военная доктрина одобряет ближний бой. Мне выпала «Дарашанка». Чтож, хоть тут выделился. Офицером стать не удалось, но снайпер — это опасно...

 — Что, свой размер компенсируешь? — съехидничали охранники-живорождённые, увидев, как Хищник, отложив «Воительницу» в сторону, взялся за доставшийся ему «Дракон». Им шутка показалась остроумной. — О, да ты у нас предпочитаешь большие?

Без слов брат-клон дёрнулся к ним, но у нас реакция тоже хорошая. Мы вовремя кинулись ему навстречу, схватили за плечи и оттащили на место, пока не поздно. А то этим охранникам лишь бы пострелять да посмеяться над теми, кого официально называют низшей формой жизни. Наверняка им дали ясное указание: если кто-нибудь из клонов выйдет из-под контроля — стрелять на поражение. Так что Хищника пришлось успокоить поскорее, а то его ведь и из автоматов прошить могут. Попытаться.

Солнечный свет ослепил даже сильнее, чем осветительные кристаллы в инкубаторном отсеке. Свежий воздух, холодный, несравнимый ни с чем, ударил в ноздри, и там сразу зачесалось. Центурионы уводят свои отряды по асфальтированным дорогам прочь от рассадных цехов в сторону высокой стены, окружившей фабричный район кольцом. В четырёх местах это кольцо прерывается силовыми полями и лазерными барьерами, с каждой стороны ворот попарно стоят на карауле легионеры, в тонированных забралах их шлемов тускло отражается солнце здешней весны.

Казарма номер один. Раз уж наша центурия — первая в легионе, то и казарма ей досталась с таким же номером. Легко запомнить. А всего легионов сто, то есть в нашей Первой Армии шестьсот тысяч человек. Внушительно, ничего не скажешь. Даже тоскливо становится, когда начинаешь сравнивать эту массу людей с собой и чувствуешь себя песчинкой на огромном берегу, капелькой в бескрайнем океане, звёздочкой на необъятном небе.

Лазеры и силовые поля на время отключили, и мы, пройдя по освободившимся проходам под стеной, попали в самый настоящий город. Казармы, каждая на центурию, тянутся во все стороны, сверху напоминая большой нарост чешуи. Одних только жилых строений не меньше шести тысяч, и они полностью охватывают фабричный район со всех сторон, на сколько видит глаз.

 — Вон наша нора. — Сообщил Раш-Фор, мотнув головой в сторону бетонного одноэтажного дома, похожего, скорее, на большой гараж, чем на казарму.

Внутреннее устройство меня, однако, не разочаровало: имеется хорошая вентиляция, склад всяких припасов и отдельная комната для центуриона, а в туалете, совмещённом с душевыми, места для... медитации даже разделены стенками! Каждый контуберний занимает одну общую комнату; оружие, припасы на каждого бойца и доспехи хранятся в арсенале в другом конце казармы, от нас подальше. Нечего солдатам размахивать пушками просто так.

 — Располагайтесь удобнее на своих царских ложах. — Пригласил центурион, удалившись к себе. — До пяти вечера — отбой. Потом раздам команды.

Я глянул на то, что Раш-Фор назвал царским ложем. Это обычные койки, заправленные простыми белыми одеялами. В целом, ничего плохого, и я с удовольствием на своей раскинулся. Успел привыкнуть к броне, а без неё тело теперь кажется слишком лёгким.

 — Ребята, не поспорить ли нам? — предложил Надаск, тоже завалившись на свою кровать.

 — В чём суть спора? — без особого интереса спросил Дракула.

 — Поспорим насчёт того, кто первым из нашего контуберния убьёт врага.

Все девятеро дружно задумались, оценивая возможные варианты. Я же в стороне от спора, гляжу в потолок и потираю новое клеймо на груди. Роботизированный аппарат выжег его нам лазером, изобразив на левой стороне груди букву «аем» — первую в некрианском алфавите. С неё начинается слово «афалах» — «легион».

 — Ставлю на Хищника. — Огласил первым своё мнение Левиафан. — А ты, Хищник?

 — На тебя. — Отозвался тот.

 — Мне кажется, Чак. — Почесал затылок Танах.

 — А я думаю, что Дред. — Покачал головой Шаргул.

 — Короче так, — Танкред пресёк спор и внёс свою лепту — декурионскую, окончательную, — я заверяю — первого врага убьёт... — помолчал пару секунд.-... Чужой.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Нет уж, такой чести мне не надо, хотя вскоре всё равно придётся сражаться. Насмерть.

 — Почему именно Чужой? — Левиафан, похоже, и сам не понял.

 — А он мне просто нравится. — Мышцы рук Танкреда красиво перекатились под кожей, когда он двинул плечами. Повернув голову в мою сторону, декурион позвал. — Слышь, воин, ты ведь убьёшь врага? Только не подведи. На кону банка тушёнки.

 — Я ещё не видел врага. Не могу знать.

 — Зря сомневаешься, Двадцать Пятый. — В проёме открытой двери неожиданно появился центурион, заставив всех десятерых вскочить с кроватей и стукнуть себя кулаком по груди. — Противники наши — бесхвостые бесчешуйные антропоиды, а ещё, по большей части, ниже нас и слабее физически, но в бою порвут любого. Кроме доблестного некрианца. Будем надеяться... Наше технологическое преимущество неоспоримо, но мы воюем на их земле, и это создаёт определённые сложности. Однако мы вырастили вас, а скоро ещё и высадим десант. Можно будет спокойно идти и надрать бесхвостым подхвостное место.

 — А почему мы не выступим сейчас же? — поинтересовался Дред.

 — Операция должна начаться синхронно. Космопехи десантируются в России, Северной Африке и на Аравийском полуострове, немцы и французы ведут артобстрелы по всему Европейскому фронту, англичане и американцы высаживаются в Нормандии и поддерживают наступление союзников, и только тогда выдвигаются Армии Клонов. Пока что наши бесхвостые друзья не готовы к наступлению — скапливают силы.

 — А что насчёт Америки? — Левиафан выставил ногу вперёд, чуть подавшись торсом к центуриону. — Она принимает какое-нибудь участие в войне? Вы не упомянули её на инструктаже.

 — Да, она принимает активное участие! — один тон Раш-Фора дал понять, что он насмехается. — Поставляет в Европу оружие, боеприпасы и технику. В начале войны послала на фронт пару сотен тысяч морских пехотинцев, устроила несколько авианалётов на восточную границу России, и на этом её активное участие закончилось. Поймите, мы в состоянии победить без помощи землян, но пусть лучше враги истратят все пули на них. Двадцать пять тысяч имперских стагов вложено в каждого из вас. Двадцать пять тысяч чешуедранных стагов! Продай троих из вас какому-нибудь военному диктатору, и можно себе нулячий скиммер купить, только что с конвейера! Так что пусть, ради всех богов и святых, наши союзники лезут в эту мясорубку первыми.

Утром, часов в шесть, нас разбудил вопль Раш-Фора. Я уж испугался, подумал, что лагерь обстреливают, но разобрал слова и понял, что ничего плохого не случилось. Просто центурион поднимал на разминку.

 — Центурия, подъём! — орал он. — На полное облачение полминуты! Шевелите лапами!

Лично меня шевелить не пришлось, спросонья я перепугался так, что справился не за половину, а за четверть минуты. Раш-Фор подтянул меня к себе и с явной гордостью объявил:

 — Вот он — образцовый солдат. Если бы это была боевая тревога, он был бы уже на улице, пока вы тут макияж накладываете.

Он и младшие офицеры вывели центурию на улицу и выстроили по контуберниям. Жгучий утренний холод щекочет носоглотку, просачивается сквозь нити, из которых соткана одежда, и покалывает кожу, но это даже бодрит, а вовсе не тормозит и не вгоняет в апатию, как живорождённых салеу. Прогулочный маршрут составляет три карада, вдоль дороги между рядами казарм до внешней стены лагеря и обратно. Справиться с ним надо максимум за пять минут. Раш-Фор рядом, но налегке, мы же в полном обмундировании и вооружённые по уши. Немалая ноша, на полцентнера тянет, но мы отмахали по полтора карада туда и обратно легко и непринуждённо, лишь почувствовали, как мышцы разогрелись, а после утренней зарядки сила в них так и стала бурлить, требуя выхода наружу.

Позднее, уже после завтрака, Раш-Фор устроил нам занятия по рукопашному бою — решил своими глазами поглядеть, на что способны клоны. Мы опять разделились по контуберниям и стали тренироваться в парах. Мне выпала честь биться с самим Хищником, великим и ужасным, этим альфа-самцом без самок, и он так пузырится энтузиазмом и желанием победить, будто эта тренировка сделает его лучше. А я, честно говоря, чувствую, что владею любым видом оружия не хуже гладиатора-чемпиона, а потому нахожу всё это бестолковым. Время от времени сам Раш-Фор подзывает к себе любого из легионеров, дабы убедиться в его успехах лично. Ни одна из скоротечных схваток пока ещё не закончилась победой легионера. Как так — не знаю. Центурион чертовски хорош в фехтовании. Уж не из его ли генов мы тут все сделаны? Если так, нам пора называть его Папочкой.

Наконец, случилось то, что должно было случиться, сейчас или чуть позже — центурион вызвал меня на поединок. Я принял стойку и, делая шаг, повёл саблю сверху. Любой землянин легко узнал бы в ней японскую катану, но у некрианской расы мечи такого типа появились уж точно раньше, чем у японцев. Удобная штука. Лезвием из звёздной стали хорошо рубить не только кости, но и растительность в джунглях на какой-нибудь заросшей деревьями планете. Единственное, что не может быть разрублено ударом некрианского меча — другой некрианский меч, и я в этом убедился.

Кромки клинков со звоном и искрами столкнулись. Я дерусь так, будто мне угрожает реальная смерть — яростно, остервенело, но при этом не теряя рассудка, дабы вместе с ним не потерять способность планировать удары. Из-за этого сочетания сабля центуриона так ни разу и не дотронулась до меня, даже вскользь, а вот мне удалось оставить царапину на лбу шлема офицера. Под одобрительные аплодисменты в мою честь Раш-Фор схватился рукой за голову, словно порезали не шлем, а плоть под ним. Зарычав от досады, он возобновил и даже усилил натиск, но моё хладнокровие эффективнее. Когда вражеская сабля снова стала падать на меня, я отвёл её от себя тыльной стороной руки, обхватил внутренней стороной локтя, а после зажал между боком и рукой. Один оборот на сто восемьдесят градусов — и она отлетает в сторону, а Раш-Фор остаётся без оружия. Осталось только приставить собственный клинок к горлу противника в знак победы, что я и сделал, едва снова оказался лицом к лицу с ним. В душе разгорелось необъяснимо жестокое желание проверить, как разойдётся живая плоть, когда сталь пройдёт по ней. Если таким клинком можно кромсать броню, то как же им можно разрезать податливую плоть?

 — Чтож, неплохо. — Раш-Фор оттолкнул мою руку и прервал садистские мечты. Украсившийся царапиной шлем, перекочевав с головы в руку, показал всем озлобленное лицо центуриона, так что похвала в его исполнении не очень-то обрадовала. Скорее, нагнала жути: за словами Раш-Фор явно прячет недобрые намерения. Так и оказалось. — Всё-таки старик-центурион уже не тот, что раньше. Может, кто-нибудь из вас покажет остальным, как надо драться? Двадцать Пятый, где тут был твой спарринг-партнёр? Двадцать Первый — шаг из строя!

Я вздрогнул. Хищник, конечно, самоуверенный задира, и хорошая вздрючка только пошла бы ему на пользу, но первым нарываться я бы не стал. Он шагнул ко мне покорно и решительно, как надрессированный зверь, громко стукнув подошвами сапог об асфальт.

 — Снять шлемы и оружие. — Приказал центурион. Мы без лишних вопросов исполнили, и кожа на голове почувствовала прохладу. — Давненько я не видел хорошего мордобоя. Любые приёмы, любые удары, но только не использовать яд, не плеваться кислотой и не ломать кости. Вы мне целые нужны. Более-менее целые...

Я растерялся, несмотря на желание указать Хищнику его место. Может, он и гордец, но избивать его вот так, по чужому велению... Однако приказ есть приказ, а Первый Догмат есть Первый Догмат, и я начал, хоть и неуверенно, своё наступление.

Неуверенность стоила мне зубов — Хищник без труда увернулся и встретил лбом в носовую пластину, а затем добавил кулаком в челюсть. Кровь хлынула из ноздрей и между губ; от удара я проглотил несколько боковых зубов, но не растерялся и поскорее контратаковал, отработав по черепу противника боксёрскую комбинацию.

 — Что это за удары, Двадцать Пятый? — крикнул Раш-Фор. — Бей сильнее! Чего вы жамкаетесь, как две пьяные школьницы-лесбиянки?!

Сравнение показалось очень обидным, и мы стали активнее обмениваться хуками, джебами, ударами ногами, хвостами, суставами и их всевозможными сочетаниями, пока мне не удалось захватить руку Хищника. К этому моменту лица наши разбиты так, что под вытекающей из ран кровью не видно настоящего окраса кожи. Но от захвата Хищник сумел освободиться и отмахнулся рукой, растопырив когти. Отмахнулся прямо по моему лицу. Наверное, просто хотел отогнать, но... Получилось так, как получилось. Веки слиплись от ударившей в глаза крови, я перестал видеть и поскорее стал вытираться, но Хищник не дал времени и, разогнавшись, сбил с ног, оседлал мой торс и стал молотить руками в бронеперчатках по голове. Боли хоть и нет, но мельтешащие перед лицом кулаки сбивают с толку, я даже сопротивляться не могу.

 — Хватит! — сквозь кровавую пелену мне удалось заметить Раш-Фора, подскочившего к Хищнику сзади и ударившего его по спине палкой. — Я не приказывал убивать! С него достаточно, он и так теперь слишком красивый. Вы всё видели, уважаемые. Двадцать Пятый — хороший солдат. Он быстро собирает вещи, легко справляется с пробежкой и всякими поручениями... А Двадцать Первый — некрианский солдат. В чём разница, спросите вы? Американский солдат может сдаться в плен, потому что уверен — свои его не бросят и пришлют за ним хоть авианосец. Русский солдат не сдаётся в плен, потому что он в этом не уверен. Русские ведь солдат на маршалов не обменивают, это ещё товарищ Сталин сказал. А некрианский солдат не сдаётся в плен, потому что... нет, не только потому, что это противно Дараш, и трусы после смерти будут вечно мёрзнуть в Бездне. Тут всё дело в некрианской биологии — про Пириху, думаю, все знают. Так вот, некрианская армия учит правильно ею пользоваться. Учит драться, пока жизнь не оставит твоё жалкое истерзанное тело. Учит драться, как дерутся... не знаю... гладиаторы, разве что... как зверь дерётся за последний кусок пищи или последнюю самку... Сюда приходятмальки, а возвращаются мужчины, способные до самой могилы защищать свой дом. Хороших солдат много и среди наших врагов. Некрианские солдаты есть только у нас.

Хищник победно поднялся, наступив на мою грудь, но Раш-Фор отогнал триумфатора и сделал знак в ту сторону, откуда однополчане наблюдали за моим избиением. Подошли двое, взяли под руки, волоча по асфальту, как тяжёлый мешок. Приоткрыв глаза, распухшие от ударов, я увидел зелёную лужицу там, где была моя голова. Долго же Хищник дробил мой череп! Я в те секунды потерял счёт времени.

И вдруг подлинное желание проснулось во мне. Убивать. Делать то, ради чего вылупился.А ну, кто там настоящий некрианский солдат?! Желание, точно снайпер, нашло свою цель. Уверенный в абсолютности своей победы Хищник уже удалялся спиной ко мне, когда я, раскидав пришедших мне на помощь, бросился на него, опустившись на четвереньки и двумя скачками преодолев разделяющие нас таны. Защититься Хищник не успел, только глянул искоса. Окликнув его, я бросился вперёд, стараясь достать когтями до лица, он перекинул меня через себя, заставив спиной расколоть асфальт, снова попробовал сесть верхом, но теперь его встретил мой сапог, прямо в горло. Захлебнувшись спёртым воздухом, покачивающийся Хищник отступил, и вот тогда никто не смог удержать меня. Я крошил кости его лица кулаками, затем коленом в бронированной раковине, нагнув торс ненавистного противника к самой земле. Он уже был без сознания и размяк в моих руках, когда ударили меня, всего один раз, и этого хватило. Не помню, что это было. Похоже, палка Раш-Фора.

Да, это всё-таки была палка. Подтвердил догадку Шаргул, избравший путь медика в контубернии. Он ещё и лечит, а не только командует боевым звеном. Меня перенесли в нашу комнату, и очнулся я только через несколько часов. Не из-за удара по голове, а из-за сильной кровопотери. Удивительно, но чувствую себя неплохо.

 — Не расстраивайся. — Шаргул дотронулся до моего наплечника и потянул на себя, помогая подняться с кровати. — Финал был достойным. Проигравшим тебя никто не считает.

 — Где Хищник?

 — Зачем он тебе?

 — Не бойтесь, касур. Я просто хочу поговорить.

 — Он в лазарете, склеивает морду у хирургов — ты выломал ему челюсть.

 — Всего лишь? Мне-то он порвал всё лицо.

 — Ну... это, конечно, да...

 — И куда смотрел Судья Дрем?

 — Чужой, я прошу тебя как брата-клона: сходи в ванную, помойся, залижи раны и, Перият тебя раздери, успокойся.

 — Добрый доктор Шаргул ничего больше не хочет посоветовать? — поняв, что мстить уже бессмысленно, а злиться на помогающего мне — тем более, я решил отшутиться.

 — Регенератор у тебя есть. Сам справишься, а делать пластические операции — не моя работа. — Его лицо тоже стало светлее от улыбки.

 — А говорят, некрианская медицина лучшая в Галактике... Конечно, чего ещё можно ожидать от врача, который носит имя нежити?

 — Пошутишь насчёт моего имени ещё раз, и сам станешь нежитью, чешуедранный остряк. Я ведь ауксилий, не забывай об этом.

Зализывание ран оказалось нелёгким делом. Левая щека распорота до самых зубов и десны ударом когтей, края широких рваных полос воспалились. След от когтя на правом боковом пальце лёг через скулу, и теперь металл её кости виден всем, кто захочет посмотреть. В кости некрианских детёнышей ещё на стадии эмбрионального развития вводят крошечные стальные нити с помощью нанороботов; это укрепляет скелет и помогает в старости сохранить силу и осанку — в Некрианской Империи каждый должен работать, служить и выкладываться до самой смерти. А уж кости боевых клонов покрыты металлом полностью и намного прочнее, чем у живорождённых, но плоть от когтей это ведь не спасает. Разрез рта с левой стороны продлился до самого слухового отверстия, и лицо отныне криво и вечно ухмыляется.

Войдя в купальню, я оголил торс, встал перед умывальником и, сделав руки ковшиком, набрал в них воды, после чего быстро облился и умыл лицо. Холод сковал всё выше пояса, мускулы приятно отвердели, плоть стала чище, я занялся своими ранами. Регенератор сильно помог. Под рыжим светом, ударившим из стенок увесистого металлического кубика, кровь перестала сочиться, быстро свернулась и засохла, берега этих зелёных рек под названием «царапины» соединились мостиками из нарастающих кусочков плоти, и вскоре от них остались только побелевшие следы. Очень, однако, заметные. Мою щёку точно зашили ниткой, а не залечили излучением. Мда, я теперь ещё тот красавчик... И суток от вылупления не прошло, а уже изуродованный на всю жизнь...

На пути в купальню мне не встретился никто, но за время моего там пребывания казарма наполнилась людьми и теперь приветствует меня. И приветствует, несмотря на моё поражение, с горячей радостью.

 — Гордость отечественной индустрии! — объявил сам Танкред, подняв мою руку высоко вверх.

 — Ты настоящий зверь, Чужой. — Признал Надаск, когда я, чуть ли не унесённый на руках своих товарищей, очутился в нашей комнате.

 — А ещё — редкостный засранец. — Произнесла входная дверь голосом Хищника, и он, двигая кривой челюстью, вошёл. Ну, мы хотя бы в расчёте — он порвал мне рот, а мои кулаки вывернули его челюсть из пазов так, что даже с чужой помощью он не сумел её по-нормальному вставить обратно. — Но рука у тебя крепкая. Я это уважаю.

 — Хорошо, что ты хоть что-то научился уважать. — Я встал с кровати и шагнул ему навстречу. Окровавленная футболка растянулась оттого, что он весь напрягся, ожидая от меня продолжения поединка.

 — Если будешь бить первым — бей наверняка. — Сурово посоветовал Хищник, и мы уставились друг на друга. Товарищи возбуждённо зашевелились.

 — Тебя никто не просил кромсать моё лицо на лоскуты.

-Всякое может произойти в бою.

 — Какое удобное оправдание...

 — Ты сомневаешься в приказе?

 — Похоже, ты обрадовался бы больше, будучи размазанным по асфальту в самом начале боя. — Хищник пригласил сесть, и я опустился на кровать напротив него. Да, пригласил. Значит, ищет примирения. — А если бы тебе приказали совершить самоубийство, ты совершил бы? Просто так, на ровном месте? Если бы вошёл сейчас к нам центурион и сказал: «Легионер Двадцать Один, возьми пистолет, приставь его к своему подбородку и спусти курок»?

 — Да, только представь. Потому что это приказ.

Эту фразу я запомнил надолго. И долго над ней рассуждал. Как же так, взять и умереть по одной только чужой указке? Даже биологически неестественно так легко расставаться с жизнью. Любой организм стремится избежать гибели, а тут вдруг идёт ей навстречу. Одно дело — умереть за то, за что действительно стоит умирать, когда ты готов к этому, но вот так, рефлекторно... Суицидальным синдромом попахивает...

 — Чужой, я действительно не хотел тебя калечить. Правда. — Заверил Хищник, но я почему-то не поверил.

 — Разумеется. Виноват ведь приказ.

 — Вот только слёз не надо. Не будь самочкой.

 — Так, спокойно. — Левиафан встал между нами, удерживая за плечи, как будто мы хотим кинуться друг на друга. Но ни у меня, ни, я уверен, у Хищника такого желания нет. Поздно убивать из-за обиды — она уже не так сильна. Но это вовсе не значит, что я не злюсь на Хищника. — Поединок закончился, если вы не заметили.

 — Я спокоен, как бурниш после обеда. — Я избавился от руки товарища. — Проповедуй в другом месте, а нам дай грешить с миром.

 — В общем, славно ты бьёшься. Себя в обиду не дашь. — Хищник, наконец, высказал своё мнение обо мне доходчиво.

 — Это точно. — Поддакнул Чак, и я вдруг вспомнил, что это он вместе с Левиафаном уносил меня. Да уж, вот кому тоже довелось испытать мою силу, когда я раскидал их, как детёнышей. — Как насчёт нового имени? У всех крутых бойцов оно должно быть.

 — Нет. — Сразу отрезал я. — «Чужой» — лучший вариант.

 — Да, да, ты прав. — Согласился товарищ и тут-же снова придумал. — Мы назовём тебя Чужой, Шрам-на-Щеке. Типа как фамилия и имя.

 — Брахен-Ду Шализ, значит... — Повторил я вслух. — Меня это устраивает.

Во время вечерней пробежки мы впервые увидели бесхвостых. Какая-то вооружённая процессия, двигавшаяся по главной дороге лагеря к фабричному району, где, как я знаю, находится также штаб всей Первой Армии Клонов. Возглавлял процессию офицер с головой овалообразной формы, как у всех землян; на ней, на бровях имеется чёрная шёрстка. Рот не такой широкий, как у нас, но губы более пухлые и мясистые. Глаза имеют круглый зрачок. И вообще, зрачок у них просто есть. Вместо слуховых отверстий — кожно-костные выросты на висках, формой своей напоминающие раковины моллюсков, а обонятельную функцию выполняет клювообразный орган, растущий между глазами и нависающий надо ртом. Мягкая бледноватая кожа лишена чешуи и естественных костяных панцирей. Действительно нет хвостов, пятипалые руки имеют всего один, а не два противопоставленных боковых пальца и дорастают всего-то до уровня паха, а не почти до колен. И ещё, конечно, у них иначе устроена нога: голень длинная, ступня короткая и широкая, вместо трёх (считая рудиментарный боковой) пальцев — пять, как и на руках, а пятка не задрана высоко вверх и расположена вровень с остальной стопой. Им такое строение досталось от обезьян (как считают некоторые), а нам — от динозавров: наши ноги лучше приспособлены для бега и развивают куда большую скорость.

 — А вот и немцы. — Пропел Раш-Фор и остановился, разглядывая отряд бесхвостых, а мы последовали примеру своего офицера и тоже замерли. — О, гутен морген, майн камрад! Небось, на экскурсию приехали.

Все ещё постояли несколько секунд, разглядывая союзников, а я случайно столкнулся взглядом с их офицером. Его глаза были грозными, предупреждающими, просто другими, но в их глубинах есть что-то наше. Даже не наше, а общее, присущее и нам, и землянам. Глаза эти будто подстёгивали меня: «Держись, впереди славная битва».

Когда мы вернулись к казарме, на большой парковке возле тренировочной площадки нас ждал сюрприз: четыре танка серии «Ненапса» и десяток БТР «Тарук». Те из нас, кто пошёл по стезе танкистов и водителей, сразу облюбовали свои машины, а центурион выдал ключи.

 — Эх, прокачусь... — Замечтался командир одного из «Таруков», забираясь внутрь. Двигатель загудел, БТР вздрогнул, рывком оторвался от земли, под днищем раскинулись отражающие крылья, и машина зависла в двух третях тана от поверхности почвы. Показывая свою боеготовность, водитель заставил скорострельную малокалиберную пушку вскинуться, точно для стрельбы по облакам, а из люков по бокам башенки выдвинулась пара шестизарядных ракетных установок.

Сегодня нас ещё покормили на ночь, провели перекличку, и лишь потом центурион скомандовал отбой. Я возлежал на кровати, слушая разговоры товарищей и собственное дыхание.

 — Интересно, что нужно было этим немцам? — подумал вслух Чак. — Наверное, хотят поторопить нас. Не думаю, что у них хорошо идут дела на фронте.

 — Они не похожи на тех, у кого плохи дела на фронте. — Недоверчиво протянул я, перевернувшись на спину и заложив руки под голову. — Слишком счастливые лица. Как будто что-то задумали. Мне это всё не нравится...

Каждый представляет себе монстров по-разному. Для маленького детёныша это, как правило, какое-нибудь нелепое мохнатое существо, пусть даже страшное, но всё равно смешное и забавное. Молодняк же в большинстве не задумывается над этим вопросом, но настоящее чудовище представляет как ужасного ожившего мертвеца, покрытого ядовитой слизью мутанта, инопланетную тварь или ещё что-нибудь в этом духе. И только повзрослев, начинаешь понимать: настоящие монстры — это люди. Не в смысле земляне, а любые разумные существа (и мы в их числе), ибо только разумные существа могут убивать ради удовольствия, отдавать самые бесчеловечные приказы и применять самое страшное оружие. Несмотря на то, что и салеу, и их противники одинаково не подарки, монстрами для меня стали именно земляне, хоть они вовсе не уродливы.

Этой ночью на меня навалилась тоска. Не знаю, почему и по кому я грущу, но спать совершенно не могу. Сон просто не идёт, остаётся валяться с открытыми глазами, глядеть в потолок, по сторонам, слушать тихое сопение братьев и своё собственное. В голове появились размышления о туманном будущем и воспоминания о прошлом, хотя всё моё прошлое — это те несколько дней, что я хожу по земле. Что будет дальше? Ведь война когда-нибудь закончится? Какая судьба ждёт меня? Я создан для битвы, без неё и моя жизнь станет ненужной. Получается, что так. Во мне есть смысл, только когда во мне нуждаются как в воине. Без толпы я ничто, но и в ней тоже. Так что же лучше?

На улице тишина. То ли это крепкие стены глушат все звуки, то ли сам мир затих — не понять. Затих... как перед битвой.

Воздух на улице наполнился рокотом турбин. Это точно не наши левитаторы, у наших вообще нет турбин. Эскадрилья, чья бы она ни была, шумит так громко, что пробуждает всех. Поднимаясь с кроватей, товарищи протирают глаза и откидывают в сторону одеяла, а я уже давно стою у окна, пытаясь что-нибудь разглядеть в ночном небе. В районе завода визжат сирены, раздаются выстрелы зенитных турелей и посвисты улетающих в небо ракет класса «земля-воздух», а следом — оглушающие разрывы авиационных и явно не наших бомб. Огонь пылает в фабричном районе, но очень быстро, как цунами, доходит идо жилых.

Прежде, чем я отскочил от окна, прежде, чем успел что-нибудь понять, наша казарма затряслась от фундамента до крыши, словно бомба взорвалась не за стенами, а под полом. Пришла в голову мысль, что враг применил некое сейсмическое оружие, призвав землетрясение на свою сторону. Всё стеклянное, находящееся в комнате, разлетелось, меня накрыло градом осколков. Некоторые из них чиркнули по тыльной стороне руки, когда я закрыл ею лицо, но костяная пластина защитила, а вот левая половина груди, на которую упал большой и очень острый пласт стекла, украсилась длинным порезом. Сзади подскочили Хищник и Левиафан, схватили за руки и оттащили от окна, а я успел в него увидеть, как на улице вырастают всё новые, будто ядерные огненные грибы.

Как только ливень бомбардировки переместился подальше от нас, бойцы сразу кинулись одеваться. Вооружившись и нацепив броню, контуберний вышел в общую комнату. Там много человек, вся центурия на ногах, но каждый отряд эвакуируется организованно, под присмотром Раш-Фора и своего декуриона. Из других казарм тоже выбираются солдаты, и улица вскоре оказалась запружена. Нас могут уничтожить одним налётом, но роботизированные зенитные турели стерегут небо бдительно, а офицеры командуют грамотно, быстрее уводя подчинённых из-под удара, пехота забирается на БТР, танки и в грузовики. Враг отступил, я даже видел яркие вспышки высоко в ночном небе — ракеты настигали самолёты один за другим. Но авиабомбы собрали хороший урожай. Во многих центуриях не хватает бойцов, безногих раненых укладывают на носилки, на бегу делая им перевязки, а мёртвых и вовсе бросают прямо на земле — сейчас не до них. Кого-то похоронило под крышами казарм, а кого-то бомбы настигли уже на улице, раскидав кусками по ней. Одна из привратных вышек, в которой находился генератор силового поля, просела от взрыва, теперь проём выхода из лагеря открыт, и мы поспешили наружу.

Техника, вытянувшись цепью, всё продолжает ехать к бесконечно отдаляющемуся горизонту. Уже и солнце начинает выглядывать, завод пропал из виду, и издалека видны только облака дыма и отсветы пожаров, а мы всё движемся и движемся...

 — Так, все сюда! — созвал Раш-Фор к своему командирскому броневику, и я навострил уши. Надеюсь, хоть теперь-то центурион что-нибудь объяснит. Ожидания оправдались. — На нас напали немцы, слышите? На нас напали немцы! Выдвигаемся на север!

 — Немцы? А разве они не вместе с нами? — кто-то из солдат туповато почесал за плавником.

 — Ну так они нас предали, идиот! Говорю я вам: наблюдательные системы кораблей Легиона засекли, что самолёты, бомбившие завод, взлетели и приземлились в аэродромах Дюссельдорфа и Кёльна.

 — Понятно... — Танкред понуро свесил голову на секунду, но долго унывать не стал. — Какие будут приказания?

 — Держаться крепче, а водителям — полный вперёд. Слышите там, под бронёй? К утру мы должны оставить Нюрнберг за плечами! Теперь все войска Рейха и России с её чешуедранными союзниками кинутся на нас. Новая боевая задача такова: занять оборону на подступах к городу и удерживать северную границу периметра, пока с Русского фронта сюда не перекинут космопехов нам на помощь.

 — То есть, кампания против России отменяется? — необъяснимое разочарование отяготило меня. Какое, казалось бы, мне дело до того Русского фронта? Моё дело простое: сидеть в окопе и сносить головы любым врагам, которые осмелятся подойти на расстояние прицельного выстрела из «Дарашанки». Но наши общие неудачи расстроили всё равно, как будто я лично виноват в этом предательстве.

 — Пока что да, но будет намного хуже, если мы потеряем завод и вообще весь свой плацдарм в Германии. Развить наступление на Берлин мы можем только отсюда, а русские никуда не денутся. И на них пули найдутся. Всё, гоблины, хватит разговоров! По машинам!

Новости вовсе не обрадовали. Я-то надеялся, что теперь, преисполнившись праведной ярости из-за гибели товарищей, мы двинемся, куда все эти дни планировали, но жизнь и политика оказались хитрее и суровее. Неужели русские загнали Рейх в такое подхвостное место, что вся Некрианская Империя перестала казаться ему большей угрозой, чем они? Или европейцы просто опомнились и решили быть заодно со своими братьями-землянами? Скорее всего, и то, и другое сразу. Легиону от этого не легче. А как всё красиво начиналось... Подтянуть силы и двинуться на восток, чтобы перезимовать уже в Москве... Теперь же все страны, окружавшие некрианские плацдармы в Европе, вдруг стали вражескими. Клоны очутились в самом тёмном и зловещем углу чёртовой Бездны, отрезанные и от космопехов в России, и от колонистов в Центральной Африке. Всего лишь несколько дней, пока подкрепления не прибудут... Но эти дни мы можем просто не пережить.

 — Ты ранен. Я видел порез на твоей груди. — Напомнил Шаргул, сидящий на броне «Ненапсы» позади меня. Вот спасибо. Я и забыл уже. Когда рядом рвутся бомбы, до царапин нет дела.

Можно, конечно, обойтись и регенератором, но со своим ранением я щеголяю уже не первый час. Края пореза воспалились, припухли и стали тёмно-зелёными, как малахит. Стоит обеззаразить пеной из баллончика первой помощи, прежде чем латать излучением. От излучения заживляется открытая рана, но все воспалительные процессы продолжаются. Не хочу разжиться сепсисом.

 — Вижу, ты записался в сенсто. — Хмыкнул Хищник и прихлопнул ладонью по затворной коробке своего пулемёта, когда я выставил мышцы торса напоказ.

 — Вижу, тебя это возбуждает. — Ответил я тем же. — Как думаешь, сколько нужно геев-пулемётчиков, чтобы выиграть войну?

Он заткнулся, так и не решив задачу (а может, просто поняв, что подкалывать меня — себе дороже). Довольный своим остроумием, я прижался покрепче к башне танка и, обняв винтовку, как маленького сына, которого у меня никогда не будет (все синтетики ещё в коконах искусственно заражаются «Шарой«), быстро заснул. Прерванные ночные сны надо досмотреть. Ну, это я образно. Сны мне не снятся. Я просто хочу поспать...

Марш продолжался всю оставшуюся ночь. На краю небосвода занялся кровавый рассвет, когда с севера донеслись далёкие звуки перестрелки. Разлепив глаза, я увидел в той стороне на горизонте силуэты высоких зданий, стоящих плотно друг к другу, и сгустившиеся над ними чёрные жирные тучи от пожаров.

 — Это Нюрнберг. — Раш-Фор высунулся из башенки с пулемётом на крыше броневика, но все и без его объяснений поняли.

 — Там идут бои? — Я взялся за «Дарашанку». — Почему мы туда не едем?

 — Единственное, что немцы могут сделать в нашем глубоком тылу — провести бомбардировки и выбросить десанты на занятые нами города. Гарнизон справится сам, а у нас другая задача.

С неким сожалением я наблюдал, как город остаётся в стороне, а затем и позади. Захотелось быть там, захотелось помочь братьям по оружию, а не проезжать мимо невзначай, зная, что они гибнут. Пришлось отвлечь свои мысли чем-нибудь, и я стал смотреть в другую сторону. Солнце поднимается всё выше, и лучей его достаточно, чтобы осветить окружающий меня мир.

 — А здесь красивые места. — Подметил это вслух, чтобы, может быть, кого-нибудь втянуть в разговор.

 — Прошлого не вернуть. — Невпопад произнёс Раш-Фор. — Мы хотели познакомить вас с этим занюханным мирком плавно, но бесхвостые, видимо, хотят получить сапогом по хвосту раньше. И они этого дождутся.

 — А лучше ли на Некре? — спросил Танкред, свесив ноги с брони «Ненапсы».

 — О, декурион, ты и представить не можешь, насколько. — Раш-Фор замечтался; в его душе проснулась частичка романтика. — Все фабрики перенесены на астероиды и непригодные для обитания планеты, а Некр — это что-то вроде спального района. Любое стойло для бурнишей там пахнет лучше, чем самый чистый город бесхвостых. А природа, а? Мать моя ящерица, такая природа — боги мои свидетели! — есть только на Некре! А если не только на Некре, то пусть меня подвесят за хвост на дереве. Громадные первобытные леса, джунгли, сельвы, где спокойно ходят тысячи динозавров и другой живности... Сотни карадов чистейших рек... Выйдешь за пределы города — и будто оказываешься в другом мире, где не слышали о разумных цивилизациях. На Земле такого места не найдёшь. Да и в остальной Империи тоже. По крайней мере, я ещё не находил.

 — Ух ты! — восхитились все, кто рядом и слышит, а моё воображение принялось рисовать обширные долины, заросшие удивительными деревьями и заселённые некими диковинными животными. На этом фоне природной идиллии нереально представить любые современные новшества.

 — Без преувеличения, можно сказать, — продолжил Раш-Фор, — что мы даём природе своего дома развиваться самостоятельно. Война Последнего Дня многому нас научила.

 — Раз много своих планет, зачем нужны чужие? — смутился я.

 — Население Империи огромно, как и она сама. Планет много, Двадцать Пятый, но микроскопическая часть из них пригодна для обитания. И этой части слишком мало, чтобы ослабить натиск перенаселения. Подвинем бесхвостых, потом очистим Землю от всей той техногенной гадости, которую они оставили после себя, и можно заселяться.

Хоть солнце и ярко, а на небе нет облаков, что мешали бы его лучам, ветер бушует не на шутку. Многие укутались в биоплащи, да и я вместе с остальными особо стойкими тоже вскоре последовал примеру большинства. В данном случае в этом нет ничего плохого с точки зрения здравого смысла. Стадный инстинкт тут не при делах.

Насчёт последних слов центуриона я серьёзно засомневался. Не особенно хочется жить на костях существ, которые первыми нам ничего плохого не сделали. И тем, что я должен подчиняться безоговорочно, меня не заткнёшь. В конце концов, никто не запретит мне рассуждать. Однако лучше придержать свои мысли при себе, а то сочтут диссидентом и оставят без думалки.

Солнце помогает нам, из-за восточного горизонта показывается его рыжеватый, как излучение регенератора, ослепляющий ободок. С каждым часом всё светлее, свет согревает и изгоняет ночной холод, вот уже отчётливо видно тропу среди пшеничных всходов, которую прокладывают плывущие над самой почвой БТР и танки. Сколько таких полей мы прошли за эти часы? Впрочем, лично у меня проблем нет: я неплохо вздремнул, хотя двигатель подо мной и гудит. Дрёму мою прервала резкая остановка. Настолько резкая, что я даже завалился набок.

 — Всё, стоять. Займём оборону здесь. — Коротко скомандовал Раш-Фор, и легионеры поспрыгивали на землю. — Разрешаю поесть. После этого третий контуберний — на разведку.

 — Третий контуберний, вы всё слышали. — Танкред бросил рюкзак и плюхнулся на него сверху. — Работаем челюстями поживее.

Место для отдыха выбрано неплохо: чистая от посевов полоска земли между границей пшеничного поля и невысоким холмом. Ни одного дерева в округе не встретишь, приятный ветерок гуляет по просторам, шелестя тысячами колосьев. Центурион выбрался к нам, прошёл танов двадцать туда-обратно, нагуливая аппетит, хотя и безо всяких прогулок наверняка проголодался.

В здоровенном котле мобильной кухни сварилось супа на всю центурию. С удовольствием позавтракав, всем десятком мы собрались выступать. Я оставил на себе только шлем и нательную часть доспеха, магазины к винтовке и пистолету рассовал по кармашкам разгрузочного жилета. Рюкзак брать не стал — из всех припасов мне сейчас нужны только боевые. Танкред построил контуберний в стороне от места привала и, деловито взвалив «Мясника» на плечо, раздал команды:

 — Рассредоточиться по местности. Дистанция между группами — триста танов. При обнаружении противника первыми в бой не вступать. Хищник, Танах и Дред — курс на северо-северо-запад. Брах и Левиафан — с вас левый фланг.

 — Принято, командир. — Шаргул и Танах первыми приподняли автоматы.

 — Бегом марш!

Вдвоём мы кинулись по указанному направлению, пригнувшись торсами к земле и опираясь при беге ещё и на руки — так салеу передвигаются быстрее всего, да и в высокой траве их труднее заметить. Некр моложе Земли, и разумная раса на нём появилась позднее, так что у салеу ещё много черт от животных предков. О том же говорят и легенды о сотворении: Тринадцать создали салеу позднее всех остальных существ. С другой стороны, учёные до сих пор не могут найти вид, от которого мы произошли. У нас есть признаки и рептилий, и амфибий. Мы нуждаемся в прогреве, как динозавры, умеем дышать под водой, чувствуем тепло на большом расстоянии, как змеи, можем ориентироваться по магнитным полюсам, как черепахи... Кто-то будто вложил в нас всё, что посчитал нужным и пригодным для выживания. Выходит, даже живорождённые — синтетики? Так недолго стать закоренелым креационистом. Не то чтобы это было плохо, но ведь и от доказательств эволюции никуда не денешься...

 — Чувствуешь? — промчавшись пару карадов, Левиафан вдруг упёрся ладонями и подошвами в почву столь резко, что чуть не упал. Затормозив, я перекинул «Дарашанку» со спины в руки и присел на колено, разглядывая раскинувшуюся перед нами рощу поверх травы.

 — Да. — Я насторожился вслед за товарищем и тоже высунул язык через ротовой клапан шлема. Рецепторы сразу распознали резкий запах феромонов. — Воняет...

 — Козлом. — Подсказал и завершил мою мысль Левиафан. Одним щелчком пальца он снял «Воительницу«с предохранителя. — Примерно за этим лесом.

 — Думаешь, бесхвостые?

 — Где есть их животные, там могут быть и они сами. Но вряд ли солдаты стали бы таскать животных за собой. Думаю, там просто ферма. Надо сходить посмотреть.

 — Сначала скажем нашим.

 — Да ну, зачем поднимать всех на уши? Вдруг там ничего важного? Сходим, глянем, тогда и свяжемся.

 — Левиафан, это не игры. Там может быть засада.

Он тихо и глухо зарычал, разозлившись из-за моего упрямства, но компромисс предложил:

 — Давай так: я схожу сам и сообщу о том, что найду. А если не выйду на связь через двадцать минут, ты скажешь всем, что у меня проблемы.

 — А вдруг тебя там убьют? Нет уж, идём вместе.

 — И вот обязательно было целую минуту тратить на споры, если ты и так согласен?

 — Да.

Он фыркнул, наконец-то заткнулся, и мы зашагали прямо через реку у опушки на север, пристально рассматривая окрестности. Инстинкты напряглись сильнее прежнего, я ощутил себя зверем на охоте, вот только не ясно ещё, мы с Левиафаном охотимся или же на нас охотятся те, кого мы ожидаем, но не хотим встретить.

С открытого места поскорее ушли, в том же темпе пробрались через лес и затаились за деревьями на опушке. Левиафана логика не подвела: перед нами раскинулось ещё одно поле, а уж на его-то просторах действительно виднеются строения фермы. Ближе всего к нам, танах всего в двадцати от опушки, краснеет стенами хлев или амбар, за ним видна сероватая крыша жилого дома; левее них просторный загон с овцами, но среди их голов и впрямь мелькают козлиные рога. От этого-то козлика и разит феромонами за карады.

 — Людей нигде не вижу. — Левиафан осторожно высунул голову из-за дерева. — Вон там, возле заборчика, стоял автомобиль. Может, хозяин уехал?

 — Не просто уехал. Он спасался. Впопыхах, бросив всю свою живность здесь, как только узнал, что Германия теперь воюет против Империи. А узнать он мог только этим утром. Ладно, пойдём дальше.

 — Кое-кто хотел позвать на помощь.

 — Позовём. Сначала сами всё осмотрим.

Инстинкт самосохранения чуть унялся. Раз ферма пуста, чего бояться? Выйдя из-за деревьев, мы двинулись дальше вперёд в полный рост, но всё-таки бегом и не убирая оружия. Если нигде не видно фермера, это не значит, что на ферме совсем никого нет. Немецких солдат, например.

Побежали сразу к хлеву, поскорее спрятавшись за его стеной. Передохнув пару секунд, я выглянул из-за угла. Дом действительно выглядит брошенным, но не то чтобы слишком давно. По моему знаку Левиафан короткой перебежкой добрался до окна на первом этаже, приподнялся на кончиках ног, поглядел сквозь стекло. Повернувшись, жестом дал понять, что ничего интересного не видит, и дом пуст. Тогда и я побежал следом, уже не так торопливо. Обойдя дом, мы вышли к входной двери. Она оказалась запертой, но разве же это преграда?

 — Раз, два, три. — Скомандовал я.

От слаженного удара ногами дверь вылетела внутрь. Громко затрещала древесина, оторванная от косяка язычком замка. Грохот раскатился по всему дому, но теперь поздно думать о том, что надо быть тише. Да и неважно: если тут кто-то и есть, у меня на этот случай с собой винтовка. А кому не хватит пуль, добавлю саблей.

Но обошлось. Мы осмотрели комнаты и не встретили никого живого. И мёртвого тоже. Словом, вообще никого. Дом просторный; в одной из комнат мы нашли игрушки, стены там были в цветастых обоях, а кроватка — совсем маленькая. В этом доме жил не только фермер, но и его семья с ребёнком. Меня даже порадовало, что они успели сбежать до нашего прихода. Обрадовало не потому, что нам теперь достался целый дом и все их вещи, а потому, что мне не придётся причинять им боль. Я знаю, они нас предали и заслужили её, но ребёнок... Он-то не способен хоть как-то навредить, особенно грозному Некрианскому Легиону. Если бы мне приказали стрелять в них, безоружных и беззащитных, я бы... Не знаю... Думаю, рука бы у меня не дрогнула — всё-таки враги есть враги. Наверное, я бы даже не стал отворачиваться или закрывать глаза... Но убивать детей — это неправильно. Они не участвуют в играх и войнах своих родителей, на них нет грехов и крови. С другой стороны, убьёшь родителей, а дети как выживать будут? Пощадишь их один раз, а они потом каждый день будут мучиться от голода и холода. И ещё неизвестно, какая смерть легче и кто прав: бесчеловечный ублюдок, способный недрогнувшими руками расстрелять кого угодно, или тот, кто о себе говорит «милосердный». Первый, который бесчеловечный, хотя бы просто сделает своё дело — убьёт и всё, не станет придумывать себе оправданий и загонять что-то о милосердии. Милосердие — это избавление от страданий раз и навсегда, но многие думают, будто милосердие призывает сохранять жизнь в любом случае, даже если мучительно умирающий человек молит о смерти.

 — Брах, я хочу сделать тебе предложение. — Левиафан позвал так неожиданно, что я даже перепугался и не сразу вспомнил, где нахожусь. Он подошёл сзади, опустился на колено и протянул ко мне руки, сжимающие недорогую шкатулочку.

 — Надеюсь, это не то, о чём я думаю.

Решив сказать о своих намерениях одним действием, а не множеством слов, Левиафан приподнял крышку. Под ней я увидел поблёскивающее золото и серебро украшений. Колечки, цепочки, браслетик там же...

 — Давай поделим пополам? — вот и всё его предложение. Собственно, я и ожидал чего-то подобного.

Одно дело — отбирать жизни, но насчёт драгоценностей я не засомневался ни на секунду. Раз хозяева бросили их здесь, не так они им нужны. А вот нам очень даже пригодятся. Можно, конечно, оставить на прежнем месте и потом всю оставшуюся жизнь гордиться своей правильностью — надо же, совладал с желанием безвозмездно присвоить себе ничейное добро! Но украшения всё равно заберёт кто-нибудь. Не мы с Левиафаном, так другой мародёр отыщется. Мы хотя бы нашли их первыми.

Центурия и вся когорта снялись с места и двинулись к нам, как только Танкред доложил Раш-Фору. На ферме им понравилось, командир сразу же признал, что здесь оборону держать куда проще.

 — Да, неплохое местечко... Пусть поганые макены приходят... Тридцать советских солдат три месяца удерживали дом Павлова в Сталинграде, а мы что? Не сумеем всей когортой пару дней сдерживать целую ферму?

У всех живорождённых есть семьи, их дома кто-то ждёт, кто-то жаждет их возвращения, а у нас нет никого и ничего. Солдаты, которых мы собрались встречать, готовы погибнуть хотя бы за своих родных. А за кого готовы мы? Они готовы погибнуть за свою страну. А за что готовы мы? За родину, вне пределов которой родились? За деньги? Нам их даже не платят. Просто потому, что созданы для этого и не умеем ничего иного? Да, разве что так... Мы не желаем зла аборигенам Земли, но они считают нас плохими, а мы и впрямь вынуждены быть плохими в ответ. По-другому не выжить; не пойдёшь ведь навстречу пулемётам с поднятыми руками и со словами: «Мы пришли с миром!»? Земляне прекрасно поняли, с каким миром пришла Некрианская Империя. Мы просто сиюминутно нужный инструмент, масса людей, которые в мирной обстановке лишь усугубят демографическую ситуацию в Империи. Куда нас всех девать? Готов спорить, что после Земли нас отправят ещё куда-нибудь, лишь бы пропали пропадом. Война никогда не кончается, для нас всегда найдётся работёнка. А то и вовсе казнят, чтобы не заморачиваться. Мы, как и любой инструмент, созданы для конкретной цели; исполним своё предназначение и станем ненужными. Просто настанет время уйти. Когда я думаю об этом, наши создатели кажутся мне эдакой помесью Ки и Эришкигал. Сами дали жизнь, сами её и отберут. И вот от этого, от понимания того, что я один ничего не изменю, не остановлю и не исправлю, от понимания того, что ничего не изменит моё мнение и мои желания, мне становится страшно. Но ведь наши создатели, они такие же салеу из плоти и крови, как и мы, а значит, не в их силах решать и строить нашу судьбу. В чьих же тогда? Кешот, что это у меня за больная тема? Судьбы, предназначения... Здесь никто не задумывается о будущем дальше, чем на одно солнце, и то только для того, чтобы придумать, как выжить. Вот и я попробую.

Отвинтив крышечку фляги, снял шлем, приложился к горлышку, а напившись, плеснул холодной водой себе в лицо, чтобы отогнать не столько сон, сколько лишние мысли. Насчёт сна-то можно не волноваться: в цепочках ДНК боевых клонов есть гены чернопёрой акулы. Эти твари могут дышать, лишь пока движутся; вода и воздух в ней поступают в их дыхательную систему самотёком, и животные вынуждены работать плавниками сутки напролёт, а спят, по очереди отключая участки мозга. Нам досталась эта способность. Дремлешь себе, пока тело продолжает бежать или выполнять монотонную работу... И окопы вырыты, и воины бодры. Но одним таким отдыхом не обойдёшься — мы ведь всё-таки не целиком чернопёрые акулы. И потому, пока центурия спит беззаботно и крепко, бодрствуют часовые. До меня на этом посту — на чердаке дома — дежурил Дракула. Час назад он ушёл к остальным, а я, и до того не спавший, заступил на его место. С часу ночи до трёх, затем можно возвращаться и досыпать, не забыв разбудить Чака.

На организацию обороны ушёл весь день. Вырыть траншеи, окопать технику, оборудовать пулемётные гнёзда и позиции для истребителей танков — так называют расчёты винтовок подавления «Скорпион», благо их разрывные пули калибра 16,25 мм проделывают в технике отверстия от передних бамперов до выхлопных труб. В стенках чердака пропилили окошки, так что перед моим взором теперь всё поле.

Ночь только кажется тихой и тёмной. На самом деле, она наполнена звуками и жизнью: шелест травы и листьев, дыхание ветра, стрекот насекомых, шуршание шерсти в загоне — то и дело какая-нибудь из овец заёрзает. Их осталось немного. Всем хотелось свежатинки, и животных быстро растащили по центуриям.

Вспомнив о немцах, я поймал себя на том, что замечтался об овцах и свежатинке, перестав следить за окрестностями. И спохватился вовремя: с другого конца поля, беззаботно освещая себе путь мощными фарами, быстро приближаясь, к ферме катятся силуэты немецких «Леопардов» и «Пум», над их бронёй маячат землянские головы в касках. До переднего танка не меньше карада, но времени любоваться надвигающимся врагом нет. Думают, налёт их авиации уничтожил всех нас... Думают, мы все тут растеряны и напуганы...

Орать на всю ферму я не стал, а просто разбудил Чака и велел ему сделать то же самое с остальными бойцами нашего контуберния. Через минуту на ногах уже центурия, за ней другие, и вскоре вся когорта приготовилась к бою. Никто не включил свет, но боевым клонам всё и без него видно. Салеу вообще хорошо видят в темноте — в строении сетчатки их глаз много рецепторов-палочек, не в пример землянам. Тринадцать создавали нашу расу весь четвёртый день после начала мира и закончили только ночью, а на пятый решили передохнуть. Пробудившись под взорами звёзд, салеу тоже решили считать этот день недели выходным, а ночь — своей любимой частью суток. Нам приятен солнечный свет, мы греемся и набираемся сил под ним, а ночью становимся активны и любопытны так же, как и в свою первую ночь. Неужели можно быть настолько уверенным в собственной победе, что даже не хочется предположить, будто кто-то из нас может пережить бомбардировку? А пережили почти все, и шестьсот человек заняли ферму и её окрестности. Этого враг уж тем более не ждёт.

 — Ракетомётчики — наметить цели! — приказывает Раш-Фор по рации тихо, но строго и доходчиво, едва успевая обращаться то к одному младшему офицеру, то к другому.

 — Есть!

 — Истребители — огонь по гусеницам и колёсам!

 — Так точно, касур!

 — Полная боевая готовность!

 — Подтверждаю! — отчитался Танкред и другие декурионы, а я, присмотрев голову одного из солдат, нацелился на неё и, в свою очередь, отчитался Танкреду о готовности. — Прикажете открыть огонь?

 — Отставить. Пусть подойдут поближе, ещё танов на сто.

В невероятном напряжении я принялся считать секунды до команды, не отрывая пальца от спускового крючка и взгляда от цели. Это ведь мой первый выстрел и первый враг, который падёт от моей руки... Или не падёт... Может быть, пуля только ранит его... Или вообще отскочит от каски...

Никакой команды не потребовалось. Я и сам понял, что должен стрелять, когда вырвавшийся из-под разлетающихся на куски гусениц «Леопарда» огненный столб заставил танк подпрыгнуть. Пехота послетала с его бортов, но я заметил только это. Потом была стрельба. И рёв реактивных снарядов, мчащихся к технике. Не наших к немецкой, а всех ко всей. Упреждающий огонь скосил многих, но далеко не всех противников. Кто-то успел спрыгнуть и залечь до того, как словил некрианские пули, а кто-то при этом ещё и ухитряется отстреливаться. Моя, кстати, первая пуля не подвела — лицо выбранного мною солдата превратилось в болтающийся на черепе шмат кровавой плоти, мертвец завалился на спину и свалился прямо под гусеницы танку, на котором ехал, но других аппетитных подробностей я не увидел. Рядом со мной затрещала деревянная стенка чердака, принимая в себя вражеский свинец. По-черепашьи втянув голову в плечи, я откатился от прорезанного в стенке проёма, отдышался и снова стал стрелять.

И дневной-то бой хаотичен и непредсказуем, а уж ночной... Везде грохочут сгорающие метательные заряды в патронах, свистят пули и визжат те из них, что отрикошетили, я стреляю куда-то туда, в пространство через несколько сотен танов, по мельтешащим в темноте фигурам землян, затем две или три секунды прячусь, выжидая, когда их ответный огонь по мне стихнет. Стенка — моя единственная и не слишком надёжная защита — стала похожей на губку от многочисленных неровных дырок. Выстрел, укрытие, выстрел, укрытие, перезарядка, выстрел, укрытие... Сейчас, когда жизнь может оборваться из-за мимолётного полёта шальной пули, мозг воспринимает время не так, как обычно. Каждая секунда стала бесценной и решающей, но вот стрельба затихает. Не прекращается совсем, нет. Немецкие G36 и MG-42 гремят где-то в поле вразлад друг с другом — несколько выживших землян отбиваются из последних сил, уже безо всяких командиров и тактических задач, просто для того, чтобы хотя бы защититься и продлить своё существование ещё на несколько секунд. Но бабаханье взорвавшегося метательного порохового заряда в некрианском реактивном огнемёте похоронило все их надежды вместе с ними. Хотя, вряд ли они успели понять, какую смерть им уготовили противники. Большая продолговатая капсула пронеслась из окопа в стороне от жилого дома к застывшему «Леопарду» — тому самому, что первым наехал на мину. Земляне залегли там, под прикрытием его брони и даже под ним. В пламени моментально выросшего огненного гриба, похожего на миниатюрный ядерный, исчезли и они, и танк. Впрочем, я там узрел демона: огромную оскаленную пасть, похожую на соединённые ковши экскаваторов, и пылающие вечным голодом глазищи. Захватив жертву всеми своими многочисленными руками, он исчез, насытившись, но горящие в большом радиусе от танка костры (и самый большой из них — вместо самого танка) остались — объедки после его жуткого пиршества. Это ведь не напалм и даже не «драконова паста». Это, маму его, ацетилендинитрил, С4N2. Пять тысяч долбаных градусов Цельсия при горении в кислороде. Пехота прожаривается до костей, а техника превращается в вонючий шлак даже не при контакте с пламенем, а под воздействием одного только теплового излучения, сопровождающего такое горение. Мы и заглядывать не стали под груду плавящегося металлолома, бывшую когда-то «Леопардом». Всё равно не найдём там ничего, кроме обугленных мумий, вся вода из которых выпарилась быстрее, чем они, ещё будучи живыми людьми, успели что-то почувствовать.

Под танк не заглянули, а вот среди трупов прошлись, выискивая выживших. Пули, в отличие от пламени ацетилендинитрила, не обязательно убивают одним касанием. Могут всего лишь ранить. И раненых отыскалось немало, но при нашем появлении они быстро перестали отличаться от мёртвых. Нет, не прикинулись одними из них, а просто с нашей помощью к ним отправились. Не хватало ещё тратить энергию регенераторов на врага... Но одного землянина всё же оставили в живых. Пока что. Паренёк лет восемнадцати, только-только поступил на службу, он лежал в окружении неразорвавшихся мин, прижав скрюченные руки к груди, как напуганный до оцепенения зверёк, и пялясь в никуда громадными глазами бешеной рыбы. Даже со своим ночным зрением мы не увидели у него никаких ран, вздёрнули на ноги (он и не сопротивлялся) и потащили к штабу, обустроенному в подвале жилого дома. Сложно теперь сказать, повезло ли молодому землянину: с одной стороны, он весь бой пролежал среди мин, ни одна из них не взорвалась, а его самого не задела ни одна пуля и ни один осколок. С другой же стороны, он попал в некрианский плен.

Пожалуй, всё-таки ему повезло: Раш-Фор крепко спал и сразу же после боя пожелал поскорее ко сну вернуться. Он не стал пытать пленного, а просто послал одного из наших к ребятам из бригады безопасности. Это они только называются так, потому что занимаются разминированием, очисткой местности от радиации и всякой ядовитой херни... А на деле держат в своих руках все химикаты, какие только есть у центурии.

 — Больно не будет. — Пообещал центурион привязанному к стулу в подвале немцу, хоть тот никак не успокоится и даже не подумает убежать. Судя по его окаменелому от пережитого испуга лицу, ему уже всё равно, что с ним будут делать. Я здесь же, наблюдаю за происходящим вместе с Хищником и одновременно приглядываю за пленным, чтобы вдруг не вырвался из пут и не разбил себе голову об пол или стену. Раш-Фор ловко надел иглу на сосок заполненного шприца и поинтересовался у землянина. — Знаешь, что это? Нет, незачем бояться. Это чудесное лекарство, макен. Самого нелюдимого молчуна оно превращает в диктора Первого Имперского Телеканала — болтать начинает примерно с такой же скоростью. Надеюсь, одной дозы тебе хватит, и мы очень быстро станем друзьями.

Да, землянин не стал возражать, когда центурион засадил иглу ему в шею. Он отреагировал запоздало, уже когда она выскочила из его кожи — вскрикнул, и то как-то неохотно. Потом голова его запрокинулась, мелко-мелко затряслась, как и всё тело, отчего стул под ним заскрипел — он-то такой вибрации не выдержит.

 — Ааа... ууу... эээффф... ыыы... — рот перестал подчиняться пленному вслед за мышцами.

 — Итак, — Раш-Фор подпёр голову руками и удобнее расселся за столом, который мы специально для него сюда перенесли, — твоё имя.

 — Ттт... То... Ттт... Томас... Сиг... Ма... Сигмайер... — землянин завертел головой из стороны в сторону, будто яростно от чего-то отказываясь. — Четвёртый ба... ба... ббба... батальон... гг... год рождения...

 — Достаточно. — Остановил его Раш-Фор, хотя пленный не услышал и продолжил выстукивать прыгающими челюстями данные из своей биографии по слогам. — Что вы задумали? Много ваших здесь? Где стоят ваши части?

Сигмайер завёл рассказ (весьма бессвязный) о том, как выгуливал свою собаку в детстве. Пришлось мне ткнуть его кулаком в зубы, а Раш-Фору — повторить вопросы. Немец на них хоть и с трудом, но всё же ответил. К этому моменту кожа его стала гореть (в переносном смысле, конечно) и раскраснелась так, что неестественный румянец видно даже при скудном подвальном освещении. То, что происходит с бедолагой, устрашило меня похлеще любой насильственной смерти. Когда на тебя нападают, ты можешь хотя бы защититься, рану реально залечить, боль — преодолеть, а болезнь — перебороть. Но сыворотка правды подействовала напрямую на рассудок пленника, минуя всякое сопротивление. С точки зрения химии, мы все — просто набор элементов, веществ и протекающих между ними реакций. И если вклиниться в работу организма на уровне метаболизма, никакая выдержка не поможет. Нет ничего хуже, чем осознавать, что с тобой что-то не так, но действовать не по воле своего «я», а по воле перекосившегося набекрень мозга. Вместо сопротивления немец выкладывает всё, что только знает, хоть и не хочет. Не хотел бы и я натворить что-то, из-за чего угодил бы на его место...

Под конец допроса он задёргался совсем уж мелко и часто, лопнули сосуды глазных яблок, и те стали красными, а от раскалившейся кожи, казалось, пошёл пар. Речь превратилась в безудержный поток изуродованного сознания, выливающийся сквозь пляшущие губы. С досадой цокнув языком, Раш-Фор вынул пистолет и застрелил землянина.

 — Чуть-чуть переборщил с дозой. Жаль. О многом ещё хотелось поговорить. Но и того, что мы услышали, нам хватит.

 — Какие приказы, касур? — поскорее выкинув всё увиденное из голов, мы с Хищником вытянулись по струнке.

 — Вынесите его отсюда и ложитесь спать. И всем остальным передайте. Мы славно поработали, можно и отдохнуть. Пора бы артиллеристам потрудиться.

Они потрудились. До утра за лесом грохотали залпы, разнося губительный металл во все стороны света. Ночные бои вразумили землян, они остановили наступление и за ночь больше ни разу не атаковали. Но, спустя пару часов после рассвета, когда снаряды для пушек кончились, а новых пока нет, бундесвер опять двинулся вперёд. Впрочем, как бундесвер? В основном, были свежемобилизованные гражданские. Бывшие союзники Империи планировали разгромить Россию ещё в прошлом году и не приготовились к продолжительной войне. Не успели должным образом вооружить свои народы. А уж к войне против самой Империи они не подготовились тем более. И зачем, спрашивается, предавали? Неужели не осознавали своих шансов против нас? Да ладно, всё они осознавали, просто за тот год, что Империя не вмешивалась в войну активно, русские их хорошенько прижали, и наши вчерашние союзники решили: лучше пасть от рук инопланетян, чем проиграть своим единорасцам.

Едва усвоившие, с какого конца автомат стреляет, одетые в гражданскую одежду напополам с военной униформой, вооружённые кто чем, но G36 попадаются далеко не у всякого... В основном, резервисты довольствуются «Калашами», причём не все из них переделаны под натовские патроны. Оказавшись наедине с русскими, Четвёртый Рейх в срочном порядке объявил себя их союзником и кинул остатки бундесвера, усиленные кое-как сформированным ополчением, на нас. Да, русские неплохо отыгрались, заставив своих европейских соседей гибнуть под некрианскими пулями... Я чувствовал себя недостойно, стреляя по наступающим немцам. Разве же это противники для Легиона? Обыкновенные жители европейских городов, забывшие вкус крови со времён Второй Мировой и наивно полагавшие, что такую великаншу, как Россия, удастся завалить до зимы прошедшего года. Они и раньше так думали. И ошибались. Крах Карла Двенадцатого, Наполеона и гитлеровских генералов с маршалами ничему их не научил, и вот, они снова сами лезут на пулемёты и штыки. А мы... А разве ж мы откажем в приёме столь высоким гостям?

 — Мда, становится жарковато! — хмыкнул Раш-Фор и, нажав пальцем на язычок возле патронника, заставил опустевший магазин выпасть, а на его место поскорее вставил новый. Если немцы прорвутся к ферме, центурион от них в подвале не спрячется, вот и решил поучаствовать в бою лично. Уже полдень, а до этого почти с самого рассвета атаки возобновлялись чуть ли не через каждый час. Патроны к родному оружию у всех закончились ещё в первом бою, не раз и не два приходилось идти в поле и собирать боеприпасы с тел убитых землян. «Дарашанку» я уже убрал в арсенал, а вместо неё подхватил чей-то трофейный «Калаш». Оружие грубоватое, неэстетичное, но на это мне задирать хвост. Из него реально убить — это важнее. Если бы не было иного выбора, я бы и из аркебузы стрелял, не жалуясь. А «Калаш» в этом деле ещё и очень хорош.

Понятия не имею, куда там стреляли наши артиллеристы, но немцев это не остановило. Они дали нам поспать ночью не потому, что орудийный огонь нанёс им серьёзный урон, а потому, что не ожидали нас тут встретить и готовились к новым, более продуманным манёврам. Это если заваливание противника мясом можно назвать продуманным манёвром... Просто ночью они бросили войска в самоубийственную атаку по незнанию, а теперь бросают от безысходности — потому, что иначе справиться не могут. И это, надо сказать, вполне может принести им успех: враги всё валят и валят, валятся на землю, но потом опять валят на нас, а к нам подкрепления не приходят. Меж тем, битва уже унесла немало наших; почти в каждом контубернии есть погибшие. Нашему десятку пока везёт, но Танкред с раздробленным бедром выбыл в госпиталь, и командование над группой приняли Шаргул с Танахом. Ещё не прошло суток после первого столкновения с немцами, а бои превратили всю ферму в развалины. Разрушенные стены пришлось оставить, пехота перебралась в траншеи и за баррикады, но скоро земляне и их нам не оставят, похоронив под своими трупами.

Снятый с центурионского броневика и установленный неподалёку пулемёт «Изверг» резко замолчал. И так же резко бухнулось на землю тело пулемётчика; из дыр в пробитом бронежилете струйками брызжет кровь. Старательно вжимая голову в плечи, чтобы не стала соблазнительной целью для какого-нибудь вражеского стрелка, я пробрался по траншее до пулемётной точки, взялся за рукоять и, почти не целясь, выкосил длинной очередью целую полосу перед собой. Немного стало жаль тех землян, что находились в этой полосе: тяжёлые разрывные пули калибра 14,75 мм некоторым из них оторвали ноги, некоторым руки, другим раскололи черепа вместе со шлемами, а в телах четвёртых напробивали дыр диаметром с крупное яблоко, взорвавшись уже внутри и превратив органы в кашу. Оценив моё усердие, ближайшая «Пума» повернула башенку со скорострельной пушкой к моей позиции, но я оказался быстрее и навертел фаршу из экипажа и кусков брони. На этом боеприпасы кончились. Всадив последние пули в изуродованный корпус машины, я нагнулся к большой сумке с лентами для «Изверга», которая валяется рядом с убитым пулемётчиком. Но едва мои руки потянулись к ней, я упал рядом с ним — снаряд из пушки «Леопарда» приземлился возле самой траншеи. Я не увидел этот танк, не успел услышать его выстрел; я просто почувствовал, как чудовищная сила ударной волны заставляет одежду на мне колыхаться, словно от дуновения урагана, бросает моё тело об стенку окопа и выбивает сознание об неё же.

 — Чужой! Чужой, ответь! Эй, Шаргул, он жив вообще?

Призыв прозвучал так приглушённо и на таких низких тонах, что я не понял, кто звал. Кто-то, кто меня и Шаргула знает, но слух мой слишком изувечен, чтобы различать тонкости вроде голосов. Я почти ничего не слышу, кроме оглушающего монотонного звона под черепом. Пытаясь выгнать его и хоть чуть-чуть прийти в себя, повертел головой из стороны в сторону. То есть, еле-еле поёрзал на том, куда меня уложили.

Зрение тоже сейчас не к чёрту. Взрыв отбросил меня куда-то во мрак, из которого я до сих пор не могу выбраться, но вот сквозь сплошную чёрную пелену пробился лучик света, тусклый и почти не заметный. Обморок отступает, обалдевший организм приходит в себя и возвращает контроль над самим собой. Вскоре мне стало хватать сил даже на то, чтобы отвернуться от бьющего в глаз света, что стал очень сильным и неприятным.

 — Зрачок сужается. Жив, жив... — уже удалось разобрать голос Шаргула, а ещё плечо почувствовало на себе одобрительно похлопывающую руку.

Темнота развеялась, и кругом я увидел товарищей: Хищника, Левиафана, Шаргула, нескольких бойцов из других контуберниев... Да, видно всё как в тумане, но это однозначно лучше, чем быть в плену обморока. Не без чужой помощи я уселся на спальнике в разрушенной комнате дома. Крыши нет, двух стен тоже, и сквозь пустоту на их месте видно вечернее небо, но раненых здесь держать можно.

 — Ооох... Так дерьмово не было даже после драки с тобой, Хищник...

 — Тебе повезло, что ты нагнулся за патронами именно тогда, когда нагнулся, а не секундой позже или раньше. Иначе снаряд не оставил бы от тебя кусочков. А так просто задело ударной волной, пока ты прятал голову.

Я попробовал подняться, но сразу бухнулся на задницу обратно, а Шаргул ещё и толкнул потом в плечо, чтобы не дёргался, отчего я и вовсе завалился навзничь.

 — Сиди, ради всего святого.

 — А немцы?

 — Где ты тут видишь немцев?

 — Мы победили?

 — Я не знал, что после контузии люди тупеют. Нет, Брах, мы сейчас в плену, и нам просто разрешили проведать раненого товарища. Чёрт возьми, конечно же, победили!

 — Рад видеть, что ты в здравии, боец. — На спальнике у противоположной стены приподнялся Танкред, запеленатый в бинты, как мумия. Торс ещё более-менее свободен, но бёдра перемотаны наглухо.

 — Спасибо, касур. Я тоже рад, что вы нас не оставили.

 — О, оставишь вас! Вы ведь все передохнете, как детёныши.

 — Правда, я не совсем в здравии. Воротит так, будто сейчас стошнит...

 — Ну, ты хотя бы поправишься через пару дней. А я на ноги сам не поднимусь, пока сюда не прибудет медицинская бригада и не залатает мне бедро.

Через пару часов я действительно смог стоять и даже ходить без чужой помощи. Ни о какой боеспособности и речи нет, но хотя бы я поверил в то, что действительно вскоре поправлюсь. Мне бы денёк-другой отдыха, и я снова в строю. Ха, а какого-нибудь живорождённого бы отправили в госпиталь с тяжелейшей контузией... Не так уж плохо быть боевым синтетиком...

Ближе к ночи, уже когда солнце наполовину ушло за горизонт, я почувствовал себя лучше и даже смог помочь товарищам убирать мёртвых и рыть могилы. Погибших землян мусором выбросили в братские, наших же мертвецов сложили горой (да, их оказалось много), после чего огнемётчик обдал тела тугой струёй «драконовой пасты».Знойный вонючий костёр взвился на добрый десяток танов ввысь.

 — Уф, славно потрудились... — Танах выгнул затёкшую спину, когда мы скинули последнего землянина в яму. Младших офицеров в каждом контубернии трое, и если они будут воротить морды от грубой работы, отряд потеряет аж три пары рабочих рук, а с ними и эффективность своих действий. — Теперь закапывай всё это...

 — Да уж, касур. Некогда расслабляться. — Я подкинул сапёрную лопатку, но не сумел поймать. Вестибулярный аппарат ещё не пришёл в себя после тяжёлой контузии, я не ахти как ориентируюсь в пространстве.

Мы стали живо закидывать землю обратно, она глухо барабанит по телам, и её куча, кажется, никогда не кончится. Пока выкопали могилу, пока перенесли к ней тела, уже наступила ночь. Усталость пригибает к самой земле. Я провалялся в отключке несколько часов, но это ведь не сон. А я хочу спать, тупо спать и ничего больше...

Слух подводит, и потому я не сразу услышал, как закричали вдалеке наши однополчане. А когда услышал, в этом уже не было смысла: Танах потянул меня за плечо и сам кинулся со всех ног к ферме, бросив лишь в качестве краткого объяснения:

 — Самолёты здесь!

Хоть тело ещё плохо подчиняется, я заставил его мчаться вслед за товарищем. Недостаточно быстро, к сожалению. Со своей прежней скоростью я бы уже оказался на полпути к ферме и убежищу, а так за пару секунд едва преодолел сотню танов. Чувствую себя парализованным старцем... Неужели, если выживу, буду когда-нибудь точно так же бороться с собственным телом просто потому, что оно скажет: «Брах, пора успокаиваться»?

 — Ну же, быстрее! — крикнул Танах откуда-то спереди, из неизмеримой дали. Его спина мелькает перед глазами, но догнать его, похоже, нереально.

Самолёты значительно приблизились, теперь даже я слышу визжание их турбин, высоко-высоко за облаками, но всё равно смертельно близко. Аборигены не оставляют попыток покончить с нами. Сухопутный штурм не удался, и теперь они несут погибель с небес. Интересно, это будут просто бомбы, что-нибудь термобарическое, а то и вовсе ядерное? Не удивлюсь, если через минуту нашу пыль раскидает огромный огненный грибок. Это нам надо оставить эту планету чистой к концу войны, чтобы потом заселяться. А у землян логика другая: «Не победим, так загадим Землю настолько, что ящерам негде будет жить». Они не знают, что после Войны Последнего Дня салеу и не от такой грязи Некр очистили, и постараются напакостить просто из вредности.

 — Брах, работай клешнями! — голос Танаха сорвался на ор, ауксилий резко остановился и обернулся ко мне — поглядеть, как у меня дела.

 — Я бегу, чёрт возьми! — трудно двигаться, спотыкаясь о собственные ноги, хоть жить и хочется. Танаху не понять.

Но землянские пилоты подписали нам приговор: в поднебесье засвистели бомбы, а до фермы ещё почти целый карад. Резко и злобно передёрнув плечами, Танах кинулся обратно и через две секунды очутился рядом. Не особо заботясь моим комфортом, он пригнулся, обхватил мои ноги, перекинул меня через плечо и понёс, как мешок картошки.

 — Не бросать же тебя, слабак? — криво и с дружеским упрёком усмехнулся он.

Так мы не пробежали и полусотни танов. Нет, не потому, что я — слишком тяжёлая ноша. Просто немцы добавили к воздушной бомбардировке артиллерийскую. Чёрные фонтаны вспученной земли пересекли «кладбищенское» поле неровной линией, пробуждаясь тут и там. Один вот пробудился прямо перед нами. Хорошо хоть на приличном расстоянии, но силы взрыва хватило, чтобы оторвать нас от почвы и обрушить навзничь, будто отработанным кулачным ударом прямо в лоб. Только я очухался от первой контузии, меня посетила вторая. Ну, это не совсем контузия. Просто слух отбило да об землю приложило неслабо. Сильно мотнув головой, я отряхнул её от осевшей пыли и с максимальной скоростью, какую способен выжать из своего слабого тела, переполз на четвереньки. Танаху тоже досталось, пришлось помочь ему подняться. Это я-то помогаю ему, здоровому...

 — Давайте туда! — я выбросил дрожащую от слабости и всплеска адреналина руку в сторону ближайшей братской могилы, которую однополчане ещё не успели закопать. Они порхнули от неё, как только услышали шум приближающихся самолётов. — До фермы не успеем!

 — А здесь мы на открытом месте! — на споры у Танаха нашлись силы.

 — Вы хотите жить? Давайте к могиле, говорю!

Выбор невелик, и он поспешил вскочить. Я потащил его буквально за руку вправо, до края смрадной ямы, чья глотка с неровными краями зияет танах в шестидесяти. До начала следующего залпа мы преодолели короткий, но показавшийся невыносимо долгим путь. На подходе к могиле я отпустил руку командира и рыбкой нырнул в неё, случайно кувыркнувшись в воздухе. Встретили меня не очень гостеприимно — спина, голова, плечо и копчик одновременно ударились о бронежилеты на мертвецах. Я постарался не раскрывать рта, чтобы обонятельные рецепторы на кончике языка не чувствовали сладковатую вонь трупов.

Сразу за мной пришёл второй залп, а чуть позже него — Танах. Хотя, Танах не пришёл. Его обрубок, крутя в воздухе, закинуло ко мне. Ноги и хвост командира кончились у самого паха. Я понял, что лишился дара речи.

 — Ох... твою же мать... — протянул он сокрушённо и пополз на руках по трупам ко мне, покачивая кружащейся головой. Всё произошло так неожиданно, что, похоже, он ещё даже не заметил потерю. — Эй, Брах, чего ты так смотришь? Мы выжили!

Чувствуя, что челюсти свело судорогой, я лишь поднял палец на истекающие кровью окончания нижних конечностей Танаха. С удивлением тот обнаружил, насколько изменился.

 — Вот отстой, а! — он выругался с досадой, словно потерял какую-то дорогую вещь, но никак не части тела. Пытается смеяться Утнапишти в лицо.

 — С... с... сидите... — я кое-как выдавил это, с неимоверным трудом заставив ротовой аппарат двигаться, и лёг на бок, лицом к одному из мёртвых немцев. Оторвал от его формы подходящий кусок ткани и кое-как наложил в качестве жгута на культю Танаха, затем на вторую и на огрызок хвоста. Запасшись кусками побольше, обмотал концы изуродованных конечностей, но кровь льёт из них едва ли слабее, чем прежде. Будь у меня регенератор или хоть что-нибудь из солдатского медицинского набора, раны не стали бы смертельными, а у мёртвых даже одолжить нечего — все их припасы и медикаменты когорта присвоила себе ещё до того, как принялась копать павшим врагам могилы. Знал же, что нельзя оставлять медпак ни на минуту! Знал же, знал, тупой баран!

Обрушившиеся авиабомбы заставили прервать перевязку и вжаться в тело Танаха, а он закрыл наши головы руками. Я не стал гадать, упадёт на нас бомба или нет. Мне стало просто не до этого. Хочется только спасти его, даже если через секунду мы оба погибнем и будем похоронены вместе с врагами. Будущее нельзя увидеть ни на миг вперёд, вот я и хлопочу вокруг Танаха, слепо и подсознательно веря, что всё обойдётся.

Бомба к нам ни одна не угодила, самолёты полетели дальше, но орудия снова грохотнули хором. Я как раз закончил возиться с перевязкой и едва успел отскочить в свой край ямы. Куча мертвецов подо мной закопошилась от движений, словно большой и вовсе не мягкий матрас. Мне уже всё равно, что мы сидим на горе из погибших врагов и прячемся в одной могиле с ними. Её стенки высоки, а край находится над нашими головами в двух танах. Она способна защитить нас, и это единственное, что меня волнует. Мозг просто уже не воспринимает весь творящийся с нами ужас. Ужас есть сейчас только один — тот, что произошёл с Танахом.

 — Брах... — его голос слабеет, а веки смыкаются всё плотнее и настойчивее. Отринув смертельный обморок ненадолго, он потянулся рукой к пояснице. — Она там всё идёт и идёт...

Я подполз к нему, проверил, хорошо ли затянуты жгуты. Затянуты хорошо, но от них ничего не зависит — столь сильное кровотечение не остановить. «Бинты» на обрубках отяжелели от крови настолько, что стали похожи на дойное вымя млекопитающих землянских животных. Или на наполненные молоком груди землянских женщин. Я сделал всё, что мог.

 — Тут уже ничего не изменишь. — Он вынул из-за спины обнажённый нож и кое-как подал. У меня рука не поднялась принять его, ведь я понял, чего Танах хочет. Но, внезапно обретя силу, он схватил меня за плечо, грубо подтянул ближе и сунул оружие в ладонь, насильно сжав её в кулак. — Брах, не время для споров! Ты сам прекрасно знаешь, что со мной станет. Наши далеко, и когда придут — неизвестно. Не хочу, чтобы какой-то засранец гордился тем, что убил меня.

 — Никто не будет гордиться. — Я вернул себе контроль над речью — надо ведь сказать умирающему что-нибудь утешительное. Кровь это не остановит, но по-другому я не могу, хоть это и бессмысленно. — Обслуга орудия не могла знать, что мы с вами здесь были. Они просто выстрелили в указанную точку. Они не целились в вас лично.

 — Но мы-то с тобой знаем правду. Иногда правду достаточно просто знать.

Он кое-как снял футболку с себя, взял мою руку и прислонил нож к оголённой груди, а я, достав свой нож, упёрся клинком чуть ниже и левее, неподалёку от солнечного сплетения. Кожа у Танаха холодна, будто он уже умер. Крови в организме осталось мало, сердцам просто нечем согревать его. Надавив на мою кисть, Танах сместил широкий длинный клинок с зазубренным обухом под самое основное сердце.

 — Возглавь наших ребят вместо меня. Можешь поклясться Танкреду, что я назначил тебя на своё место. — Его голова свалилась на грудь, и он с трудом поднял её. — У клонов прочный рёберный панцирь, просто так не проколоть. Соберись. Бей сильно. Сделай это быстро.

Увереннее сжав ребристые рукояти, я мягко вдавил кончики ножей в кожу Танаха. Кто-то сказал бы, что я поступаю неправильно. Хотел бы Танах покончить жизнь самоубийством — сделал бы сам и не просил никого впутываться в свой грех. Но я не впутываюсь в его грех. Я исполняю последнюю волю умирающего. А самого его нельзя винить за подобное желание. Я на его месте попросил бы о том же. И любой салеу бы попросил. Так у нас заведено. Пусть враг, даже не зная о своей победе, не сможет полностью насладиться ею.

 — Как думаешь, там что-нибудь есть? — процедил Танах, стараясь не замечать, что я проколол ему кожу, примериваясь для удара.

 — Думаю, да.

 — Саартал?

 — Нет. Синтетики не умирают. Синтетики отправляются на перегруппировку в Бездну.

 — Тогда встретимся в строю, солдат.

 — Встретимся в строю.

Я дотронулся своим лбом до его лба, и, не отрываясь от Танаха, упруго и мощно толкнул руками вперёд. Движения вышли точными, чёткими и сконцентрированными. Клинки ушли глубоко в тело, гарды упёрлись в края ран. На секунду глаза Танаха раскрылись на прежнюю ширину, но потом тело стало мягким, словно утратило все кости, и голова осталась лежать на моём плече.

Он нёс меня на себе. Я остался должен, хоть тело моё и не подчиняется, отказывается выдерживать даже свой собственный вес, не говоря уж про чужой. Это очень тяжело, но каждый шаг даётся с неожиданной лёгкостью. Без ног тело Танаха стало легче, и я донёс его до самой фермы. Наши бойцы запоздало кинулись мне на помощь — тогда, когда я почти справился сам. Приняв мертвеца на руки, Шаргул в трауре упал на колени и уткнулся лицом в остывшую грудь — он с погибшим был особенно дружен. Хищник и Левиафан взяли меня под руки, помогли устоять на ногах, ибо сил у меня не осталось совсем. Через пару секунд подбежал и Раш-Фор.

 — Это ты сделал? — центурион указал на след от ударов ножами в груди Танаха, пока его не унесли.

 — Не сумел остановить кровь. Облегчил страдания. Он сам просил об этом. Всё равно бы умер. — Я ответил прямо, ничего не скрывая. Какую бы реакцию мой поступок не вызвал, товарища это не вернёт, так что мне всё равно.

Он пал первым из нашего десятка. Первая потеря — не единственная, но порой самая болезненная. Её нельзя забывать — это горький, но полезный опыт. Вот мы и решили сделать так, чтобы смерть Танаха запомнили надолго — и окружающие, и мы сами.

Мне дали передохнуть. Ветки, куски древесных стволов, обломки мебели и деревянных деталей из дома товарищи стащили на кучу сами; моя роль последняя и притом самая важная. Как только приготовления завершились, Шаргул вернулся за мной, принеся одолженный у центурионных огнемётчиков «Язык Перията». Мигом вооружившись, я последовал за провожатым к месту погребения.

Однополчане сложили из деревяшек «ложе» высотой примерно до пояса. Танаха устроили как можно удобнее и ровнее на его вершине, будто он способен оценить подобную заботу; места отсутствующих ног и хвоста прикрыли изорванной грязной занавеской, вынесенной из того же жилого дома. Стены разрушены, окон нет, и прикрывать ей нечего. Костёр получился слабоватым. Его жара не хватит, чтобы испепелить тело. Вся надежда на огнемёт.

Даже неспособного сейчас ходить Танкреда принесли сюда, он лежит на носилках чуть в стороне, повернув голову набок. Хищник, Дред, Дракула, Левиафан, Шаргул, Надаск и Чак выстроились в две шеренги лицами друг к другу, образовав своеобразный коридор. Пройдя по нему, я вышел к погребальному костру. Поглядел несколько секунд в траурном молчании в глаза Танаха, закрытые не только веками, но и положенными на них сверху монетками. Традиция такая — класть монетки покойнику на глаза, чтобы мог заплатить хуваве Элебу за переезд ко дворцу Эришкигал. Ну, и чтобы падальщики эти глаза не выели. Неприятно всё-таки смотреть на безглазый труп. На обычный, впрочем, тоже, но на безглазый — тем более.

Но ждать нечего. Одно нажатие на спусковой крючок, и струя сжатого воздуха под высоким давлением вытолкнула поток «драконовой пасты» из дула, под которым установлен воспламеняющий элемент. Тут-же, едва попав в атмосферу, зажигательная смесь запылала жизнерадостным жёлтым пламенем, оно схватило костёр сияющей лапой, окатив меня жаром. Прежде, чем топливо для костра и сжигаемое на нём тело исчезли в огне, я заметил, как монеты на глазах Танаха плавятся. Отпущенная на волю стихия быстро справилась со своим кормом. Уже через пару минут я перестал различать обгоревшие кости и горячие угли.

Любоваться больше не на что, и товарищи, постояв возле костра, принялись разбредаться. Огнемёт я отдал им, чтобы вернули хозяевам, а сам остался наблюдать за медленно остывающими углями. Что-то всё ещё держит возле них. Как будто хочется наглядеться на Танаха перед долгой-долгой разлукой, хотя от него остался только разрозненный скелет вперемешку с пеплом, ставшая бесхозной амуниция в арсенале и нож у меня на пояснице.

 — Что-то тут забыл? — Хищник дотронулся сзади до моего плеча. Я лишь лениво повёл головой в шлеме в его сторону, а потом вновь повернул её на костёр. — Никак не можешь заставить себя уйти? Или просто ждёшь, когда мы разойдёмся, чтобы выплакаться?

 — Почему я должен плакать?

 — А почему бы нет? В слезах нет ничего позорного, особенно сейчас. Причина их лить более чем веская. Не каждый день теряешь друга.

-Плакать будут наши враги. Кровью.

Вести о приближающемся некрианском подкреплении, наше свирепое сопротивление и вызванные им огромные потери со стороны нападавших... Не знаю, что из этого образумило немцев, но атак больше не было. А вот нас всерьёз готовят к контрнаступлению, хотя центурион и не говорит ничего конкретного. На следующий день, с утра пораньше, в тылу приземлились большие грузовые левитаторы, чьи отсеки доверху заполнены припасами, в основном боевыми. Но всякого съестного тоже достаточно.

 — Да, неплохо... — с довольным видом Раш-Фор наконец-то вставил магазин в свою «Воительницу», снова взяв её в руки вместо подобранного землянского автомата. — Но было бы ещё лучше, если бы вы привезли воинов. Так, вроде всё выгрузили. Пора бы заносить раненых.

Глаза боятся, руки делают. Это только казалось, что ящики в ангарах левитатора не кончатся никогда. Но усилиями всей центурии (а точнее, той её части, что способна ходить на ногах и таскать тяжести) мы довольно скоро разгрузили целое судно, а затем ещё и перенесли туда всех раненых, какие только поместились. Время завтрака закончилось, а время обеда ещё не настало, когда левитаторы поднялись в небо и улетели обратно, на юг. Они сюда прибыли из самой Африки, от колонистов, лишь бы доставить нам всё необходимое и спасти жизни наших раненых товарищей.

 — Хорошо, наверное, Танкреду... — замечтался Хищник, проводив удаляющиеся суда взглядом, пока их стало вовсе не видать вдали. — Отлежится, отоспится, посмотрит на новые места, на других живорождённых, кроме нашего центуриона... Может, за ним будет ухаживать какая-нибудь милая медсестричка... Не подумай, Брах, что мне охота отлынивать от своих обязанностей. Но согласись, в положении Танкреда есть свои преимущества.

 — Гадить под себя и не иметь возможности перевернуться со спины.

 — А ты бы не хотел передохнуть?

 — Я не устал.

 — Говори за себя, Брах. Не все из живущих — такие же мясники и рубаки, как ты. Да и сам ты разве не засомневался, а стоит ли умирать по первому же слову командира?

 — Биологическая смерть не имеет значения. Важна лишь цель самопожертвования. Прикрывать отступление, уничтожить превосходящие силы врага ценой своей жизни, бороться до последнего и погибнуть непобеждённым... Мне не нужен приказ, чтобы умереть, когда это будет разумно. Но я отказываюсь жертвовать собой ради похвальбы командира: «Какие верные и самоотверженные молодцы служат в Имперском Легионе!«.

Хищник лишь нервно дёрнул головой, а потом вдруг запустил руку за отворот биоплаща и вынул оттуда свёрнутый в трубочку журнал.

 — Ладно, философ, успокойся. Ты как хочешь, а я не прочь расслабиться. Полностью расслабиться. Тем более, центурион дал нам время передохнуть.

 — Где ты это взял? — я удивлённо приподнял палец на журнал.

 — Свистнул из туалетного отсека левитатора. Хотел бы поглядеть на лица лётчиков, когда они заметят пропажу...

Он коварно ухмыльнулся и, стараясь не сильно размахивать трофеем, развернул его. Я не ожидал чего-то более замысловатого, чем выпуск журнала «С.А.М.Е.Ц.«. По названию нетрудно догадаться, для кого он предназначен и каково его содержание. Обложка тоже соответствует: на ней стройная и подкаченная черночешуйчатая девушка извивается на кровати, вот только самое интересное местечко прикрыто жёлтым кружком с объявлением: «Откровенная фотогалерея известной актрисы Сумрачной Линии! Стр. 46.«

Сумрачная Линия... У Пожирателей на куличках... До Войны Последнего Дня эта область Млечного Пути считалась самой далёкой частью Некрианской Империи и первым рубежом её обороны на случай вторжений из соседних галактических секторов, а после неё отделилась и провозгласила себя независимым государством, решив, что власть Некра уже не та, что раньше.

Впрочем, политическая карта Галактики перестала меня интересовать, как только я пристальнее поглядел на запечатлённую на обложке девушку. В этот момент я впервые ощутил себя тем, в чью честь назван журнал. Я ведь ни разу ещё не задумывался о женщинах и уж тем более нигде не мог увидеть их голыми. Не до них было. Первым делом, первым делом левитатор, как сказали бы земляне. Вернее, они бы сказали «самолёты», но суть не поменяется. Теперь же я увидел доступную самку, готовую отдаться мне. То есть, ясен пень, что эта девушка моей не будет и вообще не догадывается о моём существовании, но это-то и возбуждает ещё сильнее: с куда большим неистовством хочется схватить её, повернуть задком к себе и хорошенько отодрать прямо на этой кровати, не спрашивая разрешения. Мы с товарищами подшучивали друг над другом, да и сам я задал Хищнику задачку про геев-пулемётчиков. Увидев же голую девушку, я убедился и для себя решил окончательно: из двух существующих среди разумных рас полов меня привлекает только женский. Хищник, похоже, со мной солидарен, особенно если учесть, как он собрался расслабиться с помощью журнала. Не стану винить его за это. Мне и самому очень захотелось освободить семенную железу от всего, что там мигом взбурлило. От вылупления и до сих пор она ждала своего часа, как у детёныша, коим я и являюсь. Час настал, нетхи зашевелились и окрепли, с любопытством выглядывая наружу из паховой сумки, а сперма ударила в голову, чуть не сорвав её с плеч. Это заставило испытать некий приятный задор, но одновременно и разочаровало — всё-таки не эта симпатичная самочка поможет мне освободить железу от накопившегося содержимого.

 — Одолжить потом? — Хищник потряс журналом.

 — Я дам знать, когда он понадобится. Пользуйся сам пока.

Раньше скучать не доводилось. Разве что в первые свои дни в лагере, но и там Раш-Фор находил нам занятия. Потом пришлось быстро выдвигаться на фронт, и тут уж стало не до скуки, особенно после того, как бундесвер дал о себе знать. Я думал, что не переживу прошедший день и предшествовавшую ему ночь. Но пережил, вопреки всему, и теперь время тянется невообразимо медленно. После долгих часов боёв всё кажется скучным. Нет, я вовсе не испытываю удовольствия, когда моё подхвостное место в опасности, но мысль в голове крутится лишь одна: «Когда следующий бой?«. Клоны не умеют мечтать о мире, поскольку не знают его, вот и я просто жду, когда смогу в очередной раз уменьшить количество врагов на этой планете. Всё, что будет до этого — лишь попытка скоротать время.

Ферму уже нет смысла удерживать. Руины — не самая лучшая защита, и когорта переместилась чуть вперёд, в поле, накопав там ещё больше траншей и возведя ещё больше огневых позиций. Немцы пока сидят тихо, но как знать? Вдруг, они готовятся атаковать вновь? Или уже выдвинулись в атаку, а мы об этом даже не знаем? Так что лучше быть готовым встретить их в любой момент. Оборона восстановлена и укреплена, боеприпасы завезены. Пусть приходят, если считают нужным...

Узнав, что я теперь официально ауксилий и, более того, исполняющий обязанности декуриона (Танкред назначил меня своим заместителем), товарищи резко изменили своё отношение ко мне. Я даже не поверил, что это именно те самые мои товарищи. Кланяются, отдают честь, как самому Раш-Фору, на «вы» обращаются... Несколько раз хотелось сказать им, чтобы не делали так, но всё же о субординации не стоит забывать. Единственный из десятка, кто мне теперь ровня — это Шаргул, но и с Хищником я продолжаю общаться на «ты». Не такой уж плохой парень. Это поначалу, пока мы друг друга едва знали, он пытался демонстрировать крутизну и обозначить своё место в нашей отрядной «иерархии». Все прекрасно усвоили, что он горяч и задирист, а уступать в чём-то может лишь мне. На том и успокоились, а он перестал строить из себя альфа-самца. Теперь общаться с ним куда приятнее, он оказался очень заботливым и понимающим, хоть и не во всём я с ним согласен. Но друг на то и друг, чтобы высказывать своё мнение открыто, даже если оно противоречит твоему.

Ауксилии немногим отличаются от солдат. Наверное, простые солдаты им даже ближе, чем офицеры постарше, но ауксилиев к последним всё равно причисляют. Эдакая прослойка между рядовыми и командным составом, наделённая офицерскими же полномочиями. Всё логично и понятно. У землян же с этим одна неразбериха. Сержанты, капралы и прочие ефрейторы командуют, но при этом офицерами не считаются, сами солдаты их не уважают, особенно если солдаты — ветераны, а сержанты с капралами едва поступили на службу. Дедовщина, что называется. Попробовал бы кто-нибудь из простых некрианских легионеров, будь он хоть ветераном всех войн последнего века, ослушаться своего ауксилия... А раз уж я теперь офицер, старшие не побрезговали позвать меня за свой стол этим вечером.

Старшие собрались все, какие только могут быть в когорте: префект, шестеро центурионов, опционы, начальник полевого госпиталя и полевой же кухни... Даже декурионов и исполняющих их обязанности позвали.

Пользуясь своим новым офицерским положением и тем, что мне теперь дозволено знать больше простых легионеров, я поинтересовался насчёт дальнейших планов нашего командования. С явной неохотой Раш-Фор вспомнил о делах, вынужденно отложив мысли об отдыхе, и ответил тем, что я и так уже знаю:

 — Ничего нового, ауксилий: дожидаемся космопехов, выносим немецкую оборону и продвигаемся дальше, сколько получится. Будем повторять, пока не окажемся в Берлине.

 — Разве земляне не учатся на своих ошибках? Год назад наш десант сравнял Москву с землёй, месяц держал оборону в окружении русских войск, но отступил из-за огромных потерь. Они не были бы огромными, если бы русские не научились бороться с нами.

 — Десант отступил не из-за потерь, а из-за того, что кончились боеприпасы. Не саблями же сражаться, когда у врагов полно снарядов и патронов? Десантники разрушили вражескую столицу, продемонстрировали мощь Некрианского Легиона и ушли непобеждёнными.

 — Но потери были большими. — Продолжил я гнуть своё.

 — Чего ты добиваешься, ауксилий? — проворчал другой центурион, куда старше Раш-Фора и не такой терпимый с клонами. Мне он сразу не понравился — слишком важный и напыщенный. — Хочешь сказать, живорождённые плохо воюют?

 — С чего вы взяли? Всего лишь интересно: если русские нашли наши слабые места, почему это не могут сделать немцы?

Чужой центурион лишь всплеснул руками.

 — Немцы! Да Четвёртый Рейх без нашей помощи даже русским противостоять не смог! Чуть только его прижали, он согласен на любой мир! Даром нам не нужны такие союзники! Ничего, ауксилий, ещё увидишь: немцы не успеют опомниться от первого удара, как мы уже будем в Берлине!

 — Пройдя по дороге из наших мертвецов? — дополнил я.

Он весь надулся от подобной прямолинейности и наглости, но Раш-Фор вовремя вставил своё слово:

 — Война — это и есть дорога мертвецов. Потери — неотъемлемая часть победы, Брах. Увы, но это так. С ними приходится мириться.

 — Не возражаю. Но потери должны быть разумными: десяток, сотня врагов на одного нашего. Затыкать легионерами каждую пулемётную амбразуру — неэффективно.

 — Никто легионерами амбразуры не затыкает. — Присмирил Раш-Фор. — Успокойся уже.

 — Касур, я хотел сказать, что стоило бы провести разведку. Пока такого приказа не было.

 — Расслабься. Разведка уже работает. — Центурион поднял глаза к небу, имея в виду наш флот, зависший на орбите Земли, и его системы обнаружения.

 — Да, но приборы военных кораблей регистрируют лишь крупные источники тепла. Они недостаточно чувствительны, чтобы засечь каждое живое существо. Немцы могут доставить подкрепления на передовую без помощи транспорта.

 — Это как? — усмехнулся тот, другой центурион. — Пешочком из самого Берлина? А ножки не отвалятся?

 — В предыдущие мировые войны не отвалились.

Мне не понравилось то, что я услышал. Непозволительная беспечность. Раш-Фор так превосходно организовал оборону фермы, мы отбились с не самыми большими потерями благодаря ему... а теперь он говорит, что беспокоиться не надо, разведка и артиллерия всё решат за нас, нам же останется лишь пойти и занять заваленные кусками немецких трупов траншеи! Возможно, так и будет, но почему нельзя просто отправить отряд разведчиков по земле, а не полагаться на одни только системы наблюдения кораблей? И почему немцы вообще должны сидеть спокойно и ждать, когда мы обрушим снаряды на их головы? Они своими глазами видели, что к нам прибыли левитаторы с боеприпасами. Уж такое-то не заметил бы только слепой. Чёрт возьми, враги наблюдают за нами как хотят, а мы даже не знаем толком, какую технику и сколько солдат они подтаскивают на свои позиции! И при этом у нас есть корабли с системами наблюдения, от которых, оказывается, толку нет, а старшим лень послать отряд на разведку! Выпитое вино, похоже, затмило бдительность всех, кроме меня. Даже такой мудрый и опытный воин, как Раш-Фор, ничего не сказал в мою поддержку. Возможно, просто не захотел перечить большинству, заранее зная, что одно его мнение ничего не изменит. А уж к мнению клона-ауксилия тем более никто не стал прислушиваться. Чёрт, всё никак не могу поверить, что старшие офицеры могут быть настолько недальновидными! Недалёкими даже, я бы сказал! Но ещё труднее поверить и признать то, что я ничего не могу изменить. Под моим командованием меньше десятка человек. Будь я хотя бы центурионом, сразу бы отправил разведку... Но если даже префект когорты не обратил внимания на мои слова, то тут и центурион ничего не изменит.

Космопехи ещё не прилетели, но я напряжён так, будто левитаторы с ними на борту прямо сейчас приземлятся, и с новыми силами мы кинемся в атаку немедленно. В нервирующем ожидании прошёл вечер и началась ночь. Если бы за день я не замотался с разгрузкой левитаторов и вообще не чувствовал себя вяло после контузии, то и заснуть бы не смог. Но организм потребовал своего, и заснул я легко.

На следующий день лучше не стало: космопехи не прибыли, а без них когорта так и осталась сидеть на месте. И послезавтра мы тоже никого не дождались... Может, подкреплений вообще не будет? Может, ещё одним своим налётом земляне уничтожили аэродромы вместе с левитаторами, не дав даже сообщить о нападении? С момента назначения меня командиром контуберния минуло три солнца. Минуло медленно, в ужасной скуке. Да, я даже перестал нервничать в ожидании битвы. Она стала казаться мне чем-то далёким настолько, что, может быть, никогда не наступит. Я и все мы позволили себе расслабиться. Это было нашей болезненной и обидной ошибкой.

Вечером, во время заката, я прохаживался вдоль позиций, осматривая укрепления. Пулемётчики встали за гашетками «Погибелей», мои ребята разошлись по постам. Через пару часов их сменят бойцы из пятого контуберния, а из нашего свободными на весь вечер остались только я да Хищник. Что делать двум скучающим офицерам? Вот и я не знаю. Не придумали ничего лучше, кроме как устроить спарринг.

 — Уверен, что хочешь этого? — переспросил Хищник, избавляясь от бронеперчаток. В этот раз мы решили оставить друг другу все зубы на местах и обойтись обыкновенной борьбой, без ударов. — А как же твоя контузия?

 — Ну, твою-то задницу порву на лоскуты без труда. — С кровожадным оскалом я расстегнул бронежилет и откинул его в сторону вместе с верхней одеждой.

Заинтересованные легионеры — те из них, что ничем не заняты — начали собираться вокруг нас. Площадкой боя мы выбрали бывший загон для овец. Животные пропали оттуда два солнца назад — со свежим мясцом когорта расправилась быстро. Услышав голоса и шаги подтягивающихся зрителей, из блиндажа выглянул Раш-Фор. Я подумал сначала, будто он нас разгонит по позициям, но центурион лишь сложил руки на груди, вздёрнул голову и стал ждать, когда поединок начнётся. Зазвенело золото и зашуршали деньги в руках некоторых легионеров — ставки здесь вполне настоящие. Клоны ничего не покупают, да и жалования им никто не выдаёт, но вид, запах и шелест этих денежных бумажек привлекает их, как и всех остальных. Они, как драконы, копят всё ценное, не зная, что со своими сокровищами делать. Просто сидят на них и никому не отдают, а по возможности прихватывают себе ещё больше. Но если в полезности для нас бумажных денег я усомнился, то золото очаровало меня, как настоящего дракона. Шкатулку фермера мы с Левиафаном поделили пятьдесят на пятьдесят, а после боёв разжились ещё кое-какими драгоценными трофеями. Некрианская военная доктрина никогда прямо не запрещала мародёрство. Можно ведь совмещать уничтожение врагов расы с личным обогащением, почему бы нет? А так как денег бывает только мало, легионеры будут уничтожать всё больше и больше врагов, делая приятно себе и полезно стране. Главное, чтобы войско за этим занятием не превратилось в огромную банду разбойников. Раш-Фор пообещал в будущем приглядывать, но за обирание трупов врагов никого пока не наказал. Многие немецкие солдаты носили золото: крестики, кольца, у кого-то были серьги, а у некоторых — даже пирсинг... Клоны очистили мёртвые тела своих врагов от всего более-менее ценного, а те, кому не хватило безделушек и денег, не побрезговали выдрать у трупов золотые зубы. В самом деле, не в землю же закапывать драгметалл! Земляне в Тринадцать и в Саартал не веруют, а потому всё, что к ним в могилу положишь, с ними на тот свет не отправится. Нам же ещё может послужить, а из наших рук попасть к кому-нибудь другому... Словом, вещи должны работать!

Правда, я и сам в Саартал не особо верую, так что меня тоже там ничего не ждёт. Ничего хорошего. И плохого. Вообще ничего. Хотя, не могло ведь всё просто так появиться. Сингулярности, Большие Взрывы... Умные словечки, до которых и наши, и землянские учёные додумались, чтобы объяснить то, что не могут понять. Дальше них не продвинулись даже наши. Всё-таки, наверное, что-то там есть. Вряд ли боги в том виде, в котором мы их себе представляем. Скорее, Какая-То Высшая Сила, может быть, неуловимая, не обнаружимая, но реальная. Танах был в этом уверен. И я начинаю убеждаться.

 — Ну, чего задумался? — раздался громкий шлепок, когда Хищник ударил кулаком в свою ладонь, выражая готовность к поединку. — Ребята уже сделали ставки.

Поставившие на него скоро пожалели о своём решении: я уложил Хищника в пыль так легко, будто это не он в прошлом поединке чуть не выбил из меня все мозги. Может, в этот раз я просто лучше выспался, или расположение звёзд для меня благоприятно, уж не знаю... В любом случае, я не подвёл тех, кто поверил в меня и мои силы, а Хищнику и его болельщикам осталось только курить бамбук.

 — Давай ещё раз! — не предложил, а потребовал он, резво поднявшись на ноги и от возмущения своим поражением даже забыв об ушибленном бедре.

 — Всё, Двадцать Первый. Ты свой шанс упустил. — Хохотнул Раш-Фор. — В реальном бою Двадцать Пятый тебя уже прикончил бы.

 — Но это не реальный бой! — раздраконенный Хищник забавно махнул руками несколько раз по воздуху. — Мы даже без ударов! Потолкались, как детёныши за игрушку!

 — С ударами Двадцать Пятый свалил бы тебя ещё быстрее. Всё, балбесы, хватит дурочку валять. Своей вознёй вы сейчас всех немцев в округе на уши поднимите. Возвращайтесь к своим обязанностям.

 — Но касур, обязанностей пока нет. — Подал голос кто-то из собравшихся легионеров.

 — Что значит «нет обязанностей»? Будут, значит! Почистить сапоги! Проверить оружие! Нам наступать скоро, а вы тут устроили казино с налпом и кхотри!

Он хоть и ругается, но злым не выглядит. Я сразу понял, что центурион не против наших развлечений и сам не прочь бы отдохнуть. Но всё же об осторожности забывать нельзя, и он просто решил напомнить об этом. Когда Раш-Фор, развернувшись, собрался уж уходить, я увидел улыбку на его лице. Лёгкую, краешком рта, едва заметную, зато искреннюю. Наши почти детские забавы умилили его. А когда он проворчал себе под ноздри что-то вроде «дети и есть дети» с явно положительным оттенком, я почувствовал некое... родство с этим человеком. Он гоняет и наказывает не потому, что ему нравится издеваться над покорными подчинёнными; он просто не хочет терять вверенных ему людей и чувствовать свою вину за их смерти. Я прожил достаточно, чтобы понять: живорождённые синтетиков опасаются, недолюбливают, а некоторые почти открыто презирают. Но не Раш-Фор. Для него мы — прежде всего подчинённые. Его, как и меня, волнует в первую очередь эффективность отряда (и центурии в целом) в бою. Ради этого он готов на что угодно, даже соглашаться с самоубийственными или глупыми приказами. Раш-Фор — лишь посредник между солдатами и высшими офицерами, и ещё неизвестно, кому хуже. Простые солдаты лишь делают своё дело, а Раш-Фор обязан кидать их на смерть по первому слову штаба, пропускать через себя боль каждого, кто умрёт под его началом, выполняя приказ, который Раш-Фор не может отменить. После своего назначения командиром контуберния я начинаю понимать центуриона.

Мы с Хищником стали одеваться, а легионеры — расходиться, но низкий протяжный гул двигателей левитаторов заставил задрать головы. Звук вовсе не напугал — такими технологиями располагает только некрианская раса. Земляне не могли построить собственные левитаторы, так что все расслабились и обрадовались, заранее зная, что это космопехи прилетели. Огромный транспортник, похожий на пикирующего и прижавшего крылья к туловищу дракона, приземлился за траншеями, у самой опушки лесочка позади бывшей фермы. Все, видевшие и слышавшие прибытие подкреплений, заспешили в тыл. Прямоугольный участок фюзеляжа плавно сдвинулся немного внутрь, отъехал вдоль напольной рельсы в сторону, и из-под корпуса по маленькому трапу стали выбираться на свежий воздух братья-салеу. Однако они не показались такими же родными и лично мне близкими, как Раш-Фор. Они как будто не некрианцы вообще, хотя выглядят так же, и кровь в их жилах течёт такая же зелёная, что и у меня. Вот только у меня она потеплее будет, чтобы землянскими ночами и зимами не мёрзнуть, разделена на два типа — венозную и артериальную, и сердце четырёхкамерное. Основное, по крайней мере. При создании клонов имперские учёные не обошлись без знаний об анатомии и физиологии землян, это правда. Лучше всего к условиям Земли приспособлен коренной житель Земли, нам же достались лишь отдельные биологические признаки здешних аборигенов.

Первый транспортник привёз целую когорту и всю её технику заодно: врата кормового ангара раскрылись, и на свет показались, выбираясь гуськом, БТР и танки, следом выкатили нагруженные припасами, патронами и снарядами грузовики, буксирующие полевые орудия. Немалых размеров «дракончик», как видно. Со средненькую пятиэтажку, скажу навскидку. А он ведь прилетел не один. Поблизости приземлились ещё два судна, так что на нашем маленьком участке фронта вмиг стало на две тысячи бойцов больше. Но и на этом подарки не кончились: вслед за первым показались всё новые и новые звенья транспортников, медленно дрейфуя в небе вдоль линии траншей дальше, на участки других когорт. Более чем серьёзная помощь.

Но не только количеством, а и своим внешним видом космопехи заставили поверить в нашу победу. Высокие, многие за два с половиной метра, широкоплечие, могучие, а оружие и надетая броня делают их ещё внушительнее и грознее. Даже самые молодые из них — недавние призывники, которым дашь от силы двадцать лет — выглядят свирепо и опасно. Даже эти парни успели не просто пройти подготовку космического пехотинца (а она весьма сурова даже по меркам Имперского Легиона), но и обзавестись боевым опытом в других частях Галактики. Никто, ни один из них не прилетел на эту планету новобранцем, только что из учебки, в отличие от нас, хоть мы и родились готовыми к бою. И то, даже нам довелось уже побывать под огнём. Раз мы — лучшие воины Империи, то и подмога должна нам приходить соответствующая. Вчерашние школьники будут только мешаться под ногами, не принося пользы и погибая впустую.

О бойцах постарше и поопытнее я и вовсе не говорю. Отслужившие минимум пяток лет во всех мыслимых и немыслимых горячих точках, а теперь заглянувшие сюда, они успели получить не только огромный опыт, но и живописные шрамы. Одежда и шлемы прячут большую их часть, но когда космопехи освободили головы от защиты, я со своими царапинами на пол-лица почувствовал себя салажонком. Даже Раш-Фор удивился, хотя сам говорил, что тоже успел отслужить в разных подхвостьях Млечного Пути. Тем не менее, у него я пока не видел никаких шрамов. А космопехи... Следы от порезов ножами врагов и когтями диких тварей, раздробленные пулями фрагменты черепа, заменённые на металл, рассечённые губы, ожоги от огня, кислоты, радиации и едких растительных выделений... В армии Империи не учат обращаться с оружием и ходить строем. Основы строевой подготовки, первая помощь, сборка-разборка-чистка оружия и даже стрельба боевыми патронами (да-да, в ростовые человекообразные мишени) — этому подрастающее поколение обучается ещё в старшей школе. Независимо от пола и желания. В Легионе же ничему новому не учат. В Легионе физической подготовкой, рукопашным боем и упражнениями с оружием задрачивают так, чтобы выученные когда-то действия стали инстинктом; так, чтобы человек, закончивший военную службу лет двести назад, мог схватиться за автомат или прыгнуть за рычаги танка столь же уверенно, сколь и в годы своей молодости. Но даже в Легионе не могут научить противостоять экстремальным температурам, повышенной радиации, агрессивным химическим средам и неприветливым условиям других планет. Этому можно научиться только на практике — в боевых походах, через боль и чужие ошибки, потому что свои приведут к смерти. А от космической пехоты и требуется именно готовность воевать везде, где прикажут. Пустыни, полярные льды, вулканические пустоши, влажные джунгли, городские лабиринты, при этом на разных планетах, где гравитация и состав атмосферы могут отличаться от привычных более чем значительно, а местная фауна не прочь полакомиться прямоходящей ящерятинкой. Космопехи — это не десант, не гвардия и не элита. Это не крутые ребята в вооружённых по самую сраку скафандрах, играючи распинывающие танки и толпы врагов. Нет, космопехи круты, но по-своему. Они — то же самое пушечное мясо, что и обычная пехота, но их бросают не просто под пули; их бросают в абсолютно чуждые условия, с одной планеты на другую. Этим они и круты — своим умением выживать там, где не выживет никто иной, и при этом выполнять поставленную задачу. Космопехам заменяют плоть на металл, лишь бы они стали такими, какими мы родились сразу. Так что рядом с ними я быстро перестал чувствовать себя салагой, а стал, напротив, своим происхождением гордиться. Тем более, показная крутизна и гонор космопехов не располагают к дружескому общению с ними.

На их фоне совершенно посторонним здесь существом показалась женщина. В рядах космической пехоты представительницы прекрасного пола служат наравне с мужчинами, как и вообще в Легионе, но не они заинтересовали меня, а одна конкретная. Она прилетела вместе с ними, но сразу видно, что никто из этих грубых вояк и простоватых солдафонов ей не ровня, потому что она Видящая.Это видно, в буквальном смысле, по глазам: у простых салеу они белые или жёлтые, у клонов — оранжевые, а у Видящих — синие, розовые или фиолетовые. Но у этой — красные, и кажется, будто они источают сияние. Но куда страннее и даже неестественнее выглядит бледная кожа. Нет, не просто бледная. Она мертвецки бледная, аж с голубоватым отливом, словно женщина поднялась из гроба в сырой земле, повалявшись там месяцок, но никаких признаков разложения я на её теле на вижу. А может, она просто прячет их под чёрной униформой оперативника ЗОГ? Теперь по наши головы ещё и контрразведка объявилась... Рисунки на лице (не знаю, татуировки это или ещё что) сделали его похожим на череп: чёрная подводка глаз, чёрная же помада и нарисованные поперёк губ чёрточки, изображающие зубы. Все мои (и не только мои) догадки подтвердило ожерелье, что Видящая носит: оно составлено из некрианских зубов. Некромант...

Видящие составляют немалый процент численности некрианской расы, и всё же их не настолько много, чтобы их перестали ценить. Даже один достаточно опытный маг может многократно усилить всю нашу когорту своим колдовством, так что некоторые причуды им прощают. Например, эта Видящая привезла с собой настоящего живого бурниша, тоже бледного, но мощного и поджарого. На него и пересела, едва покинув левитатор. Вещи разложены по седельным сумкам и чехлам, наружу выглядывает приклад автоматического карабина «Ведьма» и металлические трубы реактивных гранат. Такой, как она, и оружия-то не надо, однако полагаться только на магию — безрассудно. На случай, если кончится онаспо, воины-маги не стесняются брать с собой оружие салиранохов.

Чем-то женщина очаровала меня, как только я заметил её. Волевой осанкой? Необычным окрасом? Красивой фигурой — идеальной по некрианским представлениям? Рослая, подтянутая, длинноногая и мускулистая, но при этом всё равно какая-то хрупкая, не обладающая выдающимися формами и в то же время не гладкая, как доска... Да, в этом и есть очарование, но не только. В каждом движении её глаз, не говоря уж об остальных частях тела, видно величие. За столь гордым человеком хочется следовать, хочется служить ей, будто древней царице или воинственной дворянке, пришедшей из прошлого помогать нам в бою. Она и похожа на царицу, даже лицом; я и представить не мог, что женщина может быть настолько красивой. Моё воображение рисовало этих милых созданий именно такими, и сейчас я увидел воплощение своих лучших фантазий. Правда, Видящая выглядит значительно старше меня, на средние годы, но это вовсе не отталкивает. Напротив, она должна быть мудрее меня, и эта мудрость привлекает не меньше, чем физическая красота.

Она вряд ли обратила на меня внимание хоть раз, ездит туда-сюда на своём бурнише и с помощью телекинеза помогает разгружать транспортники. Взмахнёт рукой, и ящики с консервами и патронами сами летят за ней по воздуху. Она могла бы справиться с разгрузкой в одиночку, но просто нечестно будет: две тысячи здоровых мужиков бездельничают, пока одна женщина трудится, пусть и магией. Так что солдаты таскают грузы столь же усердно, как если бы Видящей не было. Через секунду и я направился к левитатору. Захотелось побыть рядом с этой женщиной, хоть чуть-чуть. Иступлённое желание, взявшееся из ниоткуда. Она мне никто, и помогать я не обязан (своими руками — уж точно), но мне захотелось, хоть убей.

Увлечённая работой Видящая, захватившая магией ещё несколько ящиков, заметила моё появление слишком поздно. Бурниш под ней развернулся всем туловищем и агрессивно оскалился прямо мне в лицо, сквозь внушительные зубы прорвались капли слюны и злобное рычание, но хозяйка шлёпнула животное по шее и строго бросила ему:

 — Нельзя, Хоук! Перестань! — затем, подняв глаза на меня, спросила прямо и не очень-то гостеприимно. — Что надо?

 — О, раз так, уже ничего. Я думал, вы не откажетесь от помощи.

Что-то во мне надломилось от одного небольшого усилия. Конечно, Видящая симпатичная, но разговаривать с собой, как с надоедливым мальчишкой, я не позволю.

 — Постойте, декурион! — вдруг её голос, вроде бы ставший мягче, заставил замереть. — Действительно, где мои манеры... Вы правы — лишней помощи не бывает. Я не могу колдовать вечно, о чём эти мужланы забыли. Вот, возьмите пока три этих ящика. Там, в левитаторе, ещё много осталось. На нас двоих точно хватит.

 — Значит, имеет смысл познакомиться, раз нам предстоит долгая совместная работа. — Мы ещё не назвались друг другу, а я уже почувствовал, что от женщины исходит тепло. Никакая она не надменная и не высокомерная. Просто изображает из себя недотрогу, лишь бы солдатня не приставала и не забывала о своём месте. Но я ведь не совсем солдатня. Возможно, Видящая уделила мне чуть больше внимания только из-за значка на моей груди, но... разве может этот глубокий, мудрый и чарующий низковатый голос принадлежать горделивой зазнайке? Конечно, волшебница обязана не подпускать к себе тех, кто нагло лезет в её дела, но я ведь просто предложил помощь, хоть и не без личной цели — познакомиться. И колдунья, взвесив всё сказанное, отнеслась к моим словам и действиям с пониманием.

 — И точно, декурион. Ваша правда. Ауксилий боевого корпуса ЗОГ, Видящая Эришкигал Харан.

 — Эришкигал? Необычное имя. Редко детей называют в честь богов. Особенно в честь богини Смерти.

 — Вас-то как звать? Или у клонов нет имён?

 — Имён — нет, но подчинённые зовут меня Брахеном-Ду.

 — У вас тоже красивое имя, декурион.

Она не соврала и не польстила — я ясно увидел искренность в её глазах. Странная радость овладела мною — удалось установить контакт не просто с женщиной, но и с Видящей!

 — Я смотрю, у вас не самые тёплые отношения с однополчанами. Не слишком лестно вы о них отзываетесь. — Разгрузка завершилась, я присел на обломок каменного блока от разрушенной стены фермерского дома — отдохнуть после разгрузочных работ. Эришкигал же не устала толком. Напротив, пожаловалась на то, что засиделась сначала в левитаторе, а потом на спине бурниша, взялась за пару коротких сабель и принялась вспоминать фехтовальные приёмы. Оружие свистит хоть и в стороне от меня, но кровь всё же стынет, когда закатное солнце сверкает то на одном клинке, то на другом.

 — Декурион, скажите: если бы вас посадили в тюрьму, вам было бы дело до тех, кто там с вами сидит? Думаю, вы просто захотели бы поскорее оттуда выбраться. А мне отсюда не уйти, ещё и все эти офицеришки так многозначительно на меня смотрят, будто я с каждым из них собираюсь крутить роман.

 — Вы воспринимаете свою службу, как наказание?

 — Это и есть наказание. — Со злости она описала саблями широкий круг перед собой. Будь на пути лезвий люди, их бы рассекло пополам. — Я спасла целый город. Может быть, даже не один. А эти идиоты обвинили меня в гибели товарищей и множества гражданских, разрушении инфраструктуры и несанкционированном применении боевой магии третьего уровня!

 — Можно поподробнее?

Нарубив достаточно воображаемых противников, Эришкигал села напротив меня, у ноги пасущегося рядом Хоука. Привязывать его не стала — он-де послушный, не убежит никуда, пока хозяйка не отпустит. А если убежит, его всегда можно взять под прямой контроль телепатией и вернуть обратно. Ко мне динозавр уже привык, хотя смотрит как-то странно. Так рыцарь смотрит на смерда. Дескать, разговаривай с моей хозяйкой, разрешаю, только знай своё место, салиранох и клон.

 — Я тогда служила в ИКСАР штатной Видящей. Ну, знаете, телепатические допросы, борьба с подпольными колдовскими культами, поддержка штурмовиков «Кобры» в боевых операциях... Помню этот поганый денёк, как вчерашний... Очередной скучный штурм... — Воткнув клинки в почву, Эришкигал взялась за рукояти и опёрлась на них. — Накрыли наркопритон в одном из трущобных районов Тлантиоки. Только притон оказался не только и не столько притоном. Так, прикрытие. Нарки свозили туда всё, что удавалось добыть: кислоту, герк, сахарок, холекс, травку, грибы, мать их... Торчки там упарывались в честь Шары, желая привлечь его из Бездны на свою вечеринку.

 — Почему вы не вызвали паладинов? Демоны — это ведь уже по их части. — Хоть я не верю в демонов — не доводилось их видеть — говорить об этом Видящей я не стал. Слишком уж она уверена в своих словах.

 — Не успели. Думаете, эти обколотые и обнюханные упыри так просто подпустили нас к своей святыне? У них там и оружие было вообще-то. Во время штурма пришлось потрудиться, а когда мы пробились в здание и нашли в подвале святилище, главный жрец уже закончил ритуал призыва.

 — И что? Шара решил осчастливить этот мир своим присутствием?

 — Сам Шара — нет, но кто-то из его высших демонов уж точно. Страшнючий такой, огромный, весь розовый, с башкой, как у рыбы-молот... Наше оружие никак не могло навредить ему. И тогда я, будучи единственным магом в отряде, сделала то единственное, что могло хотя бы задержать демона — обрушила своды здания и похоронила святилище вместе с порталом и всеми нами. Повезло мне одной — удалось выбраться. Зато не удалось ничего доказать. Алтарь был собран из кучи хлама, так что отыскать его под обломками никто не сумел. Труп демона тоже не нашли (потому что его затянуло обратно в портал), но нашли погибших иксаровцев и кучу гражданских. Если бы они владели магией, то ради спасения города сделали бы то же самое со мной, и я бы не обижалась. А начальство захотело, чтобы я ещё и раскаялась за свой поступок и свою жертву! Так что я ответственно заявила: «Вылижите мою морагу», подписала все бумаги, получила укол «Стромы» и отправилась мотать срок на Ошу в субсекторе Ваштех. Холодно там. Хоть передохнула от жары Некра. Просидела в одиночке десять лет из своего пожизненного. Потом мне предложили отправиться воевать на Землю в обмен на амнистию, если выживу. Я согласилась. Мне ввели антидот и, собственно, отправили сюда вместе с этими космопехами.

Донёсшийся издалека глухой стук, как будто большим молотом бьют по земле, заставил её прерваться. Хотя, как я понял, она и собиралась закончить повествование на этом месте — всё, что было дальше, я и так знаю.

 — Вы это слышите? — схватившись рукой за карабин, она вдруг повернулась туловищем к северу, в сторону далёких немецких позиций за не менее далёким лесом почти в километре от разрушенной фермы. Вокруг возятся солдаты, и возятся громко, но я отсеял лишний шум и понял, что встревожило женщину: стук усилился, а ещё к нему добавился лязг и клацанье сервомоторов.

 — Слышу. — Вздохнул я и немедленно тоже взялся за оружие. — Это шагающие танки.

 — Со стороны немцев?

 — Да...

Я не успел разглядеть, что выбралось из леса. Визг взлетающих ракет заставил схватить Эришкигал за руку и кинуться к ближайшему окопу. Я сделал это рефлекторно, не успев даже подумать ни о чём, кроме спасения. Инстинкт самосохранения и хорошая реакция сработали раньше человеческого рассудка. Прыгая в траншею и затаскивая Эришкигал за собой, я бросил беглый взгляд на лес. Кривые огненные руки взметнулись над верхушками деревьев и, страшно переломавшись, дотронулись до почвы вокруг нас, над нашими головами. Я торопился так, что забыл надеть шлем, пришлось зажать слуховые отверстия ладонями. Над краем окопа, где мы скрючились в три погибели, да и вообще над всей линией траншей сама собой выстроилась стена пламени. Само оно не достало, но жар его опалил... хотелось бы сказать «до боли», но мы ведь её не чувствуем. Были второй и третий залпы, я лежал на сырой земле, накрыв колдунью своим телом, к нам падали оглушённые легионеры и куски их тел, но не упало ни одной ракеты. Чертовски повезло, в общем.

Когда наверху стихло, а звон в голове стал проходить, я осмелился пошевелиться. Снял шлем с ближайшего мертвеца, надел на себя и осторожно высунул голову над окопом. Ракетный залп собрал обильный урожай: меж рядов траншей валяются развороченные тела клонов и космопехов — тех, кто не успел укрыться. Таких нашлось несколько сотен, но большая часть из нас и прибывших выжила. Придя в себя, легионеры встали на позиции.

 — Где Видящая? — раздался крик префекта космопехов откуда-то слева. — Пусть наколдует щит! Или хоть что-нибудь сделает!

 — Поняла!

Эришкигал выбралась из-под меня, поднялась на ноги и изобразила руками пару замысловатых фигур и петель в воздухе, хоть и не очень красиво — в узкой траншее мимом не побудешь. Но затея провалилась: вокруг кистей рук лишь вспыхнули на секунду тусклые ореолы голубоватого света, похожие на излучение Черенкова. Магия, увиденная собственными глазами, удивила, но я, префект и все выжившие ожидали не этого.

 — Моя онаспо! — поражённая внезапной неудачей Эришкигал опять стала водить руками, но на сей раз не было даже голубого свечения. — Её нет! Я... я просто не могу применить ни одного заклинания!

 — Значит, хватайте пушку и стреляйте! — рявкнул на неё предводитель космопехов. — Отрабатывайте свою амнистию!

Пробираясь через деревья, ломая ветки, на опушку неуклюже вывалился... да, шагающий танк. Землянский. Я не зря доверился своему слуху — он не подвёл. Уродливый, неказистый, исходящий дымом, как походная кухня, нелепый, забавляющий одним своим видом кого угодно, кроме нас в этот момент, вынужденных встречать боем этого металлического монстра. Такое же впечатление произвели на немцев первые в истории Земли танки, когда англичане применили их в боях на реке Сомма. А теперь сами немцы решили удивить нас. Удалось. Правда, не столько роботами, сколько фактом их наличия у себя.

 — Что это за срань? — выдавил почти по буквам Шаргул и от удивления даже опустил автомат.

Робот агрессивно вскинул верхние конечности, прикреплённые к массивным казематам вместо плеч. Назвать это руками трудно: ниже локтя они продолжаются насадками с оружием: роторник-шестистволка на левой и автоматический гранатомёт на правой. По обе стороны от полусферы головы на крышах плечевых казематов щерятся рядами ракет пусковые установки. Заметно поредевшими рядами — половина снарядов уже попадала на нас. Выхлопные трубы хрипят за спиной, двигатель рычит и трещит, как тракторный; короткие ноги, до боли похожие на лапы динозавров, медленно передвигаются под немалым весом круглого бочкообразного корпуса. Грубая машина. Напоминает первые опыты некрианской расы в роботостроении. Нынешние шагающие танки Империи человекообразны в куда большей степени, двигаются так же легко, как и человек, управляются искусственным интеллектом и не вооружаются интегрированными пушками. Конструкция рук позволяет им использовать увеличенные копии энергетического оружия — такое легче заменить, чем целую конечность вместе с насадкой. Благодаря этому некрианские роботы могут и в рукопашной навалять, если найдётся спарринг-партнёр подходящих размеров. А ещё на них устанавливаются всякие генераторы силовых полей и прочие средства защиты. После этих монстров землянское изделие не выглядит опасным. Пара ракет в триплексы или по бёдрам, не говоря об оружии посерьёзнее, и пузатый робот ляжет. Но по закону подлости он пришёл не один. Дюжина других пятиметровых ходячих доспехов плетётся справа и слева от него, меж них ползут задравшие орудия «Леопарды» и «Пумы», а уж между них крадутся группками немецкие солдаты. Именно солдаты. Бронежилетов и касок вперемешку с джинсами, футболками и кроссовками, по крайней мере, не видно, и вооружение поприличнее. Я не говорю, что винтовки Второй Мировой, «Узи», «Калашниковы» и с дюжину других различных пушек плохи сами по себе, но подобное разнообразие калибров в одной армии — ужас для снабжения. Этим же бойцам удосужились выдать родимыеG36. Или хотя бы «Калашниковы» под натовский патрон.

Опомнившись первым, Раш-Фор рядом со мной заревел:

 — Чего вы на них уставились?! Открыть огонь!

Обильный жирный дым от разрывов ракет окутал наши окопы, скрыл их от взора немцев, и никто из врагов не подумал проверить, живы ли мы. Опять, опять та же самая ошибка, что и недавно — самоуверенность. Отдаю противникам должное: они ударили на опережение как раз тогда, когда мы собрались наступать сами и собрали кучу бойцов в одном месте. Ракеты унесли немало их жизней. Более того, для контрудара враг напрягся и собрал лучших своих солдат на узком участке фронта. Даже новейшую военную технику вон подогнал, причём сделал это так, что системы обнаружения на наших кораблях ничего не заметили. Не иначе как на конных упряжках буксировали роботов сюда. Я ведь предупреждал этих раздолбаев из штаба когорты... Но если в первый раз я просто подметил, что поведение землян странное, то теперь мои слова могли бы спасти множество легионеров, прислушайся кто из старших к ним. Всего одна вылазка на вражескую территорию, и атака роботов не стала бы сюрпризом... Чтож, потери немаленькие, но и не критические. Немцы снова не позаботились о том, чтобы добить нас, закопать поглубже, насыпать сверху курган побольше и только потом праздновать победу. И мы встретили их, как в первый раз.

В сплошном облаке серого, разъедающего ноздри дыма, накрывшего траншеи, распустились ярко-зелёные пламенные листья — легионеры открыли огонь. Враг не видит нас, но мы видим его. Я наметил себе цель — тройка солдат, крадущихся возле ноги робота, бредущего прямо на меня. Аккуратным выстрелом опрокинул одного из солдат, его товарищи попытались броситься роботу за ногу, но мои пули настигли и их обоих уже в спины. А следом крупные разрывные пули чуть не настигли мой лоб — левая рука-пулемёт шагающего танка поднялась с неожиданной скоростью. Еле-еле я успел пригнуться и стащить Эришкигал следом за собой на дно окопа. Стоявшим рядом с нами нескольким легионерам проворности не хватило, и их безголовые тела через полсекунды расселись возле нас. Свинцовые подарки просто снесли им всё выше шеи, и с окровавленных плеч упали расколотые шлемы, а через пробитые забрала вывалились куски мозгов и черепных коробок. Нервы у меня хоть и крепкие, но я отвернулся — зрелище весьма омерзительное само по себе. Особенно если учесть, что это были твои товарищи, и с их смертью вся центурия стала слабее. А значит, и ты тоже.

Один-единственный робот прижал сотню человек к земле ураганным огнём из шестиствольника, а потом ещё подбавили пехотинцы и танки, обычные и шагающие. Легионеры плотно сбились в траншеях; мы тут как мусор, который обильно вылетает из засорённой трубы, стоит только протолкнуть хорошенько. Одна граната, упав в окоп, поразила сразу десяток солдат. Они просто не успели разбежаться, натыкаясь друг на друга, зато их фрагменты разлетелись очень быстро. А уж что творят роботы своими пулемётами! Одной плотной очередью они скашивают по несколько наших! Нельзя высунуть не то что голову, а даже руки с винтовкой, чтобы пострелять хоть вслепую!

 — Нет, это уже не дело! — Раш-Фор разделил моё недовольство нашей общей беспомощностью. В стенку траншеи напротив него влетела пуля, тут-же разорвавшись и кинув в моё плечо горсть сырой земли. Центурион вытянул туловище ко мне, стараясь говорить так, чтобы я слышал через грохот кипящего вокруг нас сражения. — Двадцать Пятый, возьми своих мордоворотов и кого-нибудь с гранатомётом! Вынесите этих засранцев отсюда ногами вперёд!

 — Принято! — я включил рацию, прикреплённую к плавнику, и вышел на командирскую частоту. Теперь меня слышит весь мой контуберний. — Дракула, Чак, Левиафан — ко мне! Хищник и остальные — держать позиции!

 — Я с вами, декурион! — вызвалась Эришкигал.

Убеждать её и тратить время на споры о том, что глупо Видящей лезть под пули, я не стал — сейчас каждая секунда на счету. Раз уж она в ИКСАР служила, то управляться с оружием салиранохов должна уметь. И должна понимать, что делает. Я наоборот рад — лишний ствол, способный прикрыть спину, мне только пригодится.

На жеребьёвке Левиафану выпал пехотный ракетомёт «Сабля», вот пусть теперь и разбирается с землянскими роботами. Но, чтобы чувствовать себя увереннее в неравном бою, я поднял со дна траншеи реактивную гранату кого-то из погибших легионеров. Одноразовая штука, да и с тяжёлой бронёй разбирается не слишком хорошо, но не из винтовки же по роботу стрелять? Моя б воля — я бы вообще позвал с собой парней из гранатомётной команды, чтобы накрыли всю эту шарагу залпом из тяжёлых ракетных установок. Но их не видать в суматохе боя, а я не знаю, на какой частоте общается их командир. Можно только запросить их поддержку у центуриона, но мне некогда ждать, пока они притащатся вместе со своими тяжеленными ракетомётами.

 — Чак, Дракула — во второй линии есть пустое пулемётное гнездо. Бегите к нему, отгоните пехоту, а потом мы разберёмся с техникой. — Объяснил я задачу подчинённым, когда все трое примчались.

 — Есть, командир!

Они приготовились бежать по траншее перехода ко второй линии, а я, Эришкигал и Левиафан засели у края окопа с гранатами. Немецкий свинец ложится на укрепления слишком плотно, да и солдаты подобрались уже близко. Для начала расчистим пространство перед собой, а потом стрелять будем.

 — Готовы? — я откинул пластиковые крышечки и вдавил кнопки детонаторов гранат внутрь корпусов. Теперь смертоносные металлические сферы с теннисный мячик размером, покрытые рёбрами для большего разлёта осколков и начинённые стальными шариками, взорвутся при первом же ударе о что-нибудь твёрдое.

 — Так точно! — Дракула и Чак азартно тряхнули автоматами.

 — Хе-хе... — кровожадно оскалилась Эришкигал и показала мне кулак, сжимающий гранату.

 — А то! — Левиафан задрал автомат стволом кверху.

Шаги немцев раздались уже совсем близко, метров в полусотне от нашего окопа.

 — Граната пошла!

Я перекинул обе через голову, следом метнула и Эришкигал. Три взрыва громогласно бухнули перед нами, и тут-же Чак и Дракула кинулись с места, завернув за ближайший угол. Взрывы сбили немцев с толку, заставили отвлечься на нас и не замечать моих удравших подчинённых. Не давая опомниться, втроём мы высунулись по пояс и стали стрелять — не столько прицельно, сколько для создания ещё большей неразберихи среди врага. Несколько немецких солдат повалились в первую же секунду, и это вдобавок к их потерям от взрывов — среди оседающей пыли я увидел десяток тел, порванных осколками и шрапнелью, а ещё с полдюжины раненых ползут по земле, из обрывков рук и ног струями хлещет кровь. Уцелевшие (а их ещё много) сразу принялись палить в ответ, пули ударили мне в шлем и по наплечникам, но я заставил себя не пригибаться и стрелять до тех пор, пока в дело не вступил шагающий танк. Дупло автоматического гранатомёта навелось на нас, и я тут-же присел, наклонив голову, чтобы её ненароком не оторвало. Гранаты — это тебе не пули. Звёздная сталь от них не спасёт.

 — Хорошо бы вашим людям поторопиться, декурион! — недобро ухмыльнулась Эришкигал, метнув приближающимся немцам ещё одну гранату. Судя по крикам, она нашла свою цель, а упавшая рядом оторванная кисть, продолжающая мёртвой хваткой сжимать G36, только подтвердила мою догадку.

Неожиданно залпы гранатомёта прекратились. Не став гадать, почему, я просто снова взялся за винтовку, чтобы порадовать врагов встречным огнём, но только меня порадовали раньше — тяжёлым армейским ботинком по голове. Робот не давал нам подняться, а пехота в это время подбиралась как можно ближе. Вот он и перестал стрелять, чтобы своих не задеть. Они теперь без его помощи справятся.

Толстая резиновая подошва, перемазанная землёй, влетела прямо в забрало. Внезапный удар сбил с толку на несколько секунд. К тому же, грязь сильно обляпала бронестекло перед моими глазами. Я практически ослеп, схватился руками за одежду напавшего и навалился всем весом, попытавшись провести подсечку, но он, зрячий, проделал то же самое со мной куда быстрее. Тяжко бухнувшись всем нагруженным бронёй телом на дно траншеи, я всё так же вслепую нащупал правую кисть немца и гарду ножа, зажатого в его кулаке. Широкое стальное жало с пилой на обухе наклонилось, прицелилось мне в горло, но очень скоро, когда я резким движением сломал бесхвостому запястье и отобрал оружие, очутилось у него же в виске. Не на того напал. Видно, что он не впервые на войне, в рукопашке тоже толк знает, но не стоило ему нападать на боевого клона, рождённого для того, чтобы таких вот убивать. Мне не составило труда освободиться от захвата и пробить землянину не предусмотренное анатомией отверстие в черепе.

Оставшиеся со мной бойцы уже забыли о стрельбе — в траншею спрыгивают немцы один за другим. Сразу двое кинулись на Левиафана с разных сторон, в тупичке, где мы прятались от гранат, третий душит Эришкигал, свалив её на землю, а четвёртый понёсся на меня. Отчаянный малый. Попытался пронзить штык-ножом на своей G36. Уважаю за смелую попытку, но ему не помешало бы двигаться проворнее. Я с удовольствием показал, насколько проворнее. Увенчанный клинком ствол винтовки царапнул грудь моего панциря, но это единственное, чем землянин сумел навредить. Одним движением я выхватил из ножен саблю и отрубил противнику ногу по самый пах. От сильного удара кровоточащий обрубок улетел дальше вдоль траншеи, пронзительно воющий бесхвостый упал, я же пока переключился на его товарищей. Добью потом. Без одной ноги никуда он не денется.

Левиафану удалось освободить руку, и он тут-же познакомил зубы напавшего сзади со своим локтем в защитной раковине из композитной брони. А следом я обрушил клинок на загривок солдата, раскроив позвонок. Задрав голову, мертвец упал рядом с искалеченным, но пока ещё живым любителем ходить в штыковую. Окончательно освободившийся Левиафан отпрянул в сторону, и второму из тех, кто напал на него, я с размаху въехал ногой в голову. Она с хрустом ломающейся шеи свесилась набок и осталась болтаться, как у тряпичной куклы. Вдвоём мы, вскинув сабли, бросились на помощь Видящей, но опоздали. Нет, землянин не задушил её. Это она, перевернувшись под ним и свалив его под себя, сорвала броню с его груди, голыми руками разорвала саму грудь вместе с рёбрами и вырвала из неё ещё не переставшее биться сердце, хотя когтей у женщины я не заметил. А чтобы враг поскорее перестал сопротивляться, выдрала кусок мяса из его горла. Зубами, судя по тому, что всё её лицо заляпано красной землянской кровью, а сам этот кусок зажат во рту. Такой свирепости не ожидали даже мы. А говорят, Видящие физически слабее салиранохов... Раны, мол, у них труднее затягиваются, кости плохо срастаются, кровотечения сильнее... Учитывая, что Видящие могут сами себя вылечить магией, это трудно назвать такой уж существенной слабостью. А конкретно эта Видящая, похоже, не уступает в силе не то что салиранохам, но и многим из мужчин.

 — Вы умеете выбирать друзей, касур... — Левиафан посмотрел на Видящую так, словно она и его кровушкой хочет утолить жажду. Честно говоря, мне и самому-то стало не по себе. Я бы легко проделал с врагом то же самое, если бы это могло меня спасти, и даже не подавился бы. Дело в том, что я не ожидал подобного от Видящей, которой вообще положено избегать близких контактов с противником. Сила мага, собственно, в магии, а все эффективные и по-настоящему разрушительные боевые чары требуют произнесения длинных заклинаний и порой даже отправления многочасовых ритуалов. Так что Видящим на войне положено оставаться под прикрытием простых солдат в тылу и плести чары оттуда. Это долго, хлопотно и затратно. Затратно — это когда магам для ритуалов приспичивает принести кого-нибудь в жертву. Сотню-другую таруков, например. Или людей. Причём не каких-нибудь приговорённых к смерти преступников или пленных врагов, а, скажем, невинных девушек. Или парочку представителей знати. Знаю, как это звучит, но это не хуже, чем забрасывание вражеских пулемётов теми же заключёнными. Или испытаний на них новенького биологического оружия. Кроме того, ритуалы (или перспектива поучаствовать в них в качестве жертвы) мотивируют доблестных воинов не хуже заградотрядов и политруков: «Какие мы к чёрту защитники Родины, если из-за наших неудач необходимо приносить девушек в жертву? А если среди этих девушек окажутся наши сёстры? Или дочери? Или мамы?» Зачастую одно упоминание каких-либо ритуалов заставляет легионеров драться с таким остервенением, что никакой магии для победы уже не требуется. История как Некра, так и Земли помнит случаи, когда подобные бесчеловечные меры и жертвы ломали ход войн, которые иначе не выиграть. Вот только землянам для этого нужно губить тысячи жизней, а некрианским магам — сотни. Для вызова катаклизма или кровожадной тварюшки из самой Бездны, чьё вмешательство уничтожит войско противника в один миг, обычно больше не требуется. Но очень многие боевые Видящие не знают столь мощных и сложных заклинаний, а потому идут в бой наравне с солдатами, раскидывая молнии, огненные шары и самих врагов направо и налево. А если знают, то не могут применить — силёнок не хватает. Детёныш тоже может знать, как поднимать штангу, вот только у него глаза из орбит вылезут, если попробует. Эришкигал явно из числа таких, но, видать, предпочитает разбираться с салиранохами без помощи сверхъестественных сил. Кроме того, она ведь сказала, что не может сейчас применить ни одного заклинания. Ничего удивительного, её могла истощить разгрузка левитатора с помощью телекинеза. Удивительно другое — как Видящая могла не заметить, что потратила все свои запасы онаспо?

 — Вам что, всё ещё не хватит? — с досадой спросил я, подловив на штык-нож винтовки попытавшегося спрыгнуть к нам немца. Не то чтобы мне надоел бой — я-то могу крошить врагов ещё очень долго, но неужели до них не дойдёт, что здесь они лишь понапрасну губят своих людей? Вот ещё одна кучка солдат бежит к нам, но только я скинул надетого на штык мертвеца и приготовился стрелять, как все они развалились на части под огнём пулемёта «Погибель» — Чак и Дракула не забыли о своей задаче. — Уходите оттуда! — закричал я по рации, но мой голос затих в грохоте выстрела из танковой пушки. «Леопард» накрыл пулемётное гнездо снарядом, и всё, что я увидел, помимо взметнувшейся тучи пыли, камня и комков земли — отлетевший в сторону искорёженный остов пулемёта.

Мною завладели сразу несколько чувств. Страх. Ужас. Скорбь. Ярость. Злоба. Ненависть. Не будь я собой, будь я хоть чуть-чуть слабее волей — кинулся бы к развороченному пулемётному гнезду. Но клоны неспроста на генетическом уровне запрограммированы быть спокойными. Ещё до того, как подброшенный взрывом пулемёт приземлился, вся моя гамма чувств сменилась одним — здоровым безразличием. Я вмиг понял, что погибшим товарищам уже всё равно, кинусь я им на помощь или нет. Их тела (или то, что от них осталось) мы похороним позже, а сейчас надо довести дела с немцами до конца. Пехота всё не успокаивается, да и робот не собирается уходить и прекращать стрельбу. Пока мы косим одну волну вражеских солдат за другой, он продолжает убивать всё новых легионеров. Стрельба Чака и Дракулы отвлекла его, он ещё не вернулся к попыткам уничтожить нас троих, и у меня появилось несколько секунд, чтобы действовать.

Не раздумывая (а точнее, полагаясь лишь на инстинкты и навыки), я подхватил ракетомёт Левиафана и, взвалив трубу для отвода реактивной струи на плечо, высунулся из окопа по пояс. Пилот землянского робота уже увидел, что пулемётчики уничтожены, и опять развернулся к нам. На короткий миг мы пересеклись взглядами — моё забрало с наблюдательными приборами его машины. Я даже разглядел надпись на полукруглой голове, обозначающую название серии роботов — «Вервольф». Защёлкали механические суставы левой руки, шесть стволов роторника нацелились мне в грудь, но я уже нажал на спусковой крючок.

 — Засоси-ка это, тфук!

В голову я не целился. Сорвавшаяся с конца ствола ракета влетела точно в пустующую ячейку наплечной пусковой установки робота. Один маленький взрыв (хоть он и не маленький сам по себе) заставил невыпущенные боеголовки сдетонировать. От шагающего танка остались только ноги да поворотная платформа, на которой раньше был торс, а уж его-то раскидало кусками по ближайшим ста танам. Не завидую пилоту. Хотя, за удачный выстрел я тоже поплатился: мощнейшая ударная волна киданула меня назад, с силой приложив спиной к стенке траншеи. Даже боевому клону, чей скелет значительно прочнее, чем у живорождённых, такой удар мог бы сломать позвоночник. Меня же спас только надетый бронежилет. По хребту словно пустили сильный ток, меня всего скрючило, и ноги отказали. На несколько секунд, не навсегда, слава Какой-Нибудь Высшей Силе. Отлипнув от стенки окопа, я упал на четвереньки и с трудом заставил себя подняться. Собственно, и не поднялся — меня схватила за руку Эришкигал.

 — Чего разлеглись, декурион? Подъём, подъём!

Ценой жизней Дракулы и Чака мы остановили лишь одного «Вервольфа», а их плетётся ещё одиннадцать. Пехота же вообще пока не планирует кончаться. Пространство между лесом и нашими окопами покрыто доброй сотней немецких трупов, но живых-то раза в четыре больше, а из-за деревьев подтягиваются новые. Где-то обильно дымятся чернеющие кучи металлолома — всё, что осталось от танков, но уцелевшие накрывают некрианские позиции снарядами раз за разом, превращая почву в изорванную губку, глотающую кровь убитых — зелёную, густую и прохладную кровь салеу и тёплую, более жидкую красную кровь землян. Откуда-то со стороны северного горизонта загремели далёкие артиллерийские батареи — и это вдобавок к обстрелу из танков. Несмолкаемый грохот бесконечных взрывов и кидающие из стороны в сторону ударные волны сводят с ума; здесь и моего спокойствия не хватит. Я уже ничего не воспринимаю адекватно, иступлённо мечусь, как угорелая сучка, туда-сюда то с одним поручением, то с другим. Это как кошмарный сон, от которого невозможно пробудиться. Минуту назад я отстреливал немецкую пехоту, не забывая наклоняться к мёртвым легионерам за патронами — мои-то давно кончились; затем меня с остатками отряда отправляют подбить танк на другой стороне поля боя, а в итоге мы оказываемся втянутыми в жуткую рукопашную мясорубку... Нет, нас там не было — там были наши тела, управляемые каким-то стадным инстинктом, выработанным специально для боёв, чем-то вроде коллективного разума. Клянусь, я видел глазами каждого своего подчинённого, думал за каждого из них, при этом не будучи собой — мой разум тоже разделился меж головами моих солдат. Клоны могут по-разному думать, по-разному относиться к одним и тем же вещам и поступкам, но уж в бою-то — в родной для них стихии, без которой их незачем было бы создавать — они словно теряют индивидуальный разум. Их сознания сливаются в одно, коллективное, способное на чудеса. Возможно, в такие моменты у клонов пробуждаются телепатические способности, из-за чего они могут взаимодействовать друг с другом, не произнося ни слова, предугадывать действия товарищей и противников, а значит, усиливать свои атаки и защищаться от вражеских ударов ещё до того, как враг подумает их нанести. Может быть, это охотничьи гены клути, вложенные в нас, пробуждаются, и мы начинаем ощущать себя частью стаи, материальными конечностями нематериального общего разума, всевидящего и всезнающего... Я не знаю, чем объяснить такое слияние — крепчайшее слияние, на которое способны живые существа, но это прекрасно. Мне нравится сражаться. Я не берсерк, я не маньяк, убивающих тех, кого дозволено, я не фанатичный слуга Дараш, кидающийся в бой ради того, чтобы Мать Войн была довольна. Мне вовсе не нравится убивать без причины, я осознаю, что от моих действий гибнут и испытывают боль живые и, мало того, разумные существа, пусть и пытающиеся меня убить... Но битва доставляет мне наслаждение. Не кровь, бьющая в лицо фонтанами из обрубков шей, не то, как клинки и пули уродуют плоть, не то, как вязнут ноги в выпущенных кишках, и вовсе не вонь горелого мяса, слезающего с костей от жара огнемётов. Мне доставляет наслаждение сама энергия битвы, витающая в воздухе чистая коллективная ярость и жажда выжить. Я пишу ранами по телам, как художник пишет по холсту. Нет, я и есть художник, но на моей палитре только цвета вражеской крови. И, будучи художником, я испытываю удовольствие от самого процесса, а то, что получается в итоге, просто результат и оценка моей работы, которой можно наслаждаться потом сколько угодно. Возможно, опасность кажется мне лишь игрой, хоть я и осознаю, что в этой игре запасных жизней не будет. А потому никаких глупостей, никаких замешек — только хороший бой.

Да, мне нравится сражаться, но мне не нравится осознавать, что шансов против немецкой орды у нас нет. Нас создали лучшими имперскими воинами, вложили все необходимые навыки, умение выживать, но не умение жить, тем более вечно. Нам дали жизнь, но не бессмертие, и теперь мы гибнем, как мухи. Пушечное мясо. Обыкновенная пехота. Расходный материал. Нет, мы не сражаемся. Мы просто выживаем.

Наконец, прозвучал и приказ отступать. Почему-то я не удивился. Даже обрадовался. Вовсе не из-за того, что появился вариант спасти своё подхвостье — так-то я бы и в одиночку здесь дрался со всем немецким войском. И любой из нас дрался бы. Но тогда мы бы погибли, а командование, хоть и согнало нас сюда, не отдав приказ провести разведку перед наступлением, войска ценить умеет. Точнее, не хочет жертвовать ими преждевременно. На наши жизни-то и на нас лично всем старше центуриона плевать, это я понял ещё несколько дней назад. Центуриону, впрочем, тоже плевать, судя по его словам за столом, но он хотя бы честно сидит с нами в одной траншее. Просто мы должны сдохнуть тогда, когда это будет нужно. Сейчас же мы можем просто сдохнуть, без толку. Вот Раш-Фор и скомандовал отступление. Немного обрадовало то, что к этому моменту космопехи уже покинули позиции и, отстреливаясь и прикрывая друг друга, организованно бегут в тыл прямо под огнём артиллерии и танков. Куски их тел разлетаются на много танов по всему полю, и всё же они уходят.

 — Ну нахер! — выругалась Эришкигал, давно схватившая вместо карабина чей-то ручной пулемёт. Не Хищника, слава Какой-Нибудь Высшей Силе; Хищник вон отстреливается левее танах в десяти. — Лучше подохнуть тут под пулями, чем превратиться в фарш там!

 — Госпожа Видящая, уходите вместе со своими товарищами! — я дёрнул её за руку, но она агрессивно оттолкнула меня локтем.

 — Декурион, мы тоже уходим! — раздалась из голосового устройства шлема речь Раш-Фора. — Нам не удержать эту позицию!

 — Чёрт, принято, командир!

По тоннелям переходов мы — я, Хищник, Левиафан, Эришкигал и Раш-Фор — отошли к укреплениям на третьей линии траншей. Дред, Шаргул и Надаск отзываются по рациям, но я их нигде не вижу. Выберутся. Некогда думать за каждого из них по отдельности. Надо спасти хотя бы часть отряда. И центуриона, кстати, тоже.

Я только убрал руку от голосового устройства, как вдруг яростный вопль Хищника отвлёк от всех забот. Немец прыгнул на него сверху с ножом. У Хищника руки заняты пулемётом. Он не успел поднять их, чтобы защититься. Полоска хоть и не звёздной, но всё же стали прошла по его правой щеке вертикально, от краешка рта до самого лба, распахав половину лица. Выронив пулемёт, Хищник схватился рукой за брызжущую кровью рану, а немец после удачного удара перехватил нож и всадил его противнику под бронежилет. Мой друг перегнулся пополам, когда налетел животом на клинок.

 — Хищник, нет!!!

Я оказался рядом быстрее, чем немец освободил оружие. Он и не смог бы освободить — ещё живой и очень злой Хищник схватил его за руку, не давая вынуть нож из раны. Сабля в моей руке врезалась в шею бесхвостого с такой силой, что его голова в каске вылетела из траншеи, кувыркаясь и расплёскивая кровь веером.

 — Перият бы всё это... паршивый денёк... а вроде бы всё так хорошо начиналось... — пропыхтел друг. — Космопехи прилетели, припасов привезли...

 — Какой чешуи ты снял шлем? — я поглядел на то, что осталось от его щеки. В глубокой и широкой ране виднызубы и разрезанная десна, а глаз залило кровью так, что непонятно, вытек он или нет.

 — Пуля заставила забрало треснуть. Ничего не видел.

Услышав и увидев, что у друга проблемы, Левиафан вернулся прикрывать ослепшего (надеюсь, временно) на один глаз Хищника; из-за угла траншеи, ведущей с позиций в тыл, высунула голову Эришкигал, но я замахал ей рукой, показывая, чтобы спасала себя. Как бы мне ни хотелось вытащить отсюда нас троих, Видящая может погибнуть, дожидаясь нас. А колдунья в бою ценнее, чем три клона.

Она вместе с центурионом умчалась уже далеко, когда мы втроём выбрались на открытое место. Бурниш выжил, но мне от этого стало легче лишь психологически — на нём сможет спастись наш командир и Видящая. А вот нам повезло куда меньше. Правильнее сказать, вообще не повезло — мы выбрались как раз тогда, когда немецкие солдаты прорвались через укрепления.

 — Хищник, идти сам сможешь?

Лихим движением он мгновенно вынул из кобуры пистолет и четырьмя меткими выстрелами свалил ровно четверых бесхвостых за моей спиной. Я не успел обернуться, а они с пробитыми головами уже все попадали.

 — И даже немного постреляю. Брах, Лёва — уходите. От меня с ножом в кишках толку не будет. Хоть себя спасёте.

 — И тебя прихватим. Беги отсюда как можно быстрее, а мы прикроем.

Он заковылял на слабеющих ногах, мы же с Левиафаном подняли пушки и дружно дёрнули затворы, дослав в стволы патроны из последнего магазина. Всего пятьдесят пять штучек осталось... На двоих... За час боя клоны и космопехи выпустили сотни тысяч их, и этого не хватило, чтобы остановить немцев. На что же можем рассчитывать мы двое?

 — Ты никогда не называл меня Лёвой. — Подметил Левиафан, стараясь не думать о смертельной опасности. Пули немцев бьют по броне, и просто удивительно, почему она ещё не треснула.

 — Ну, надо ведь тебя как-то коротко называть. Кто ж виноват, что ты взял себе такое дурацкое длинное имя? — отозвался Хищник уже по рации.

Пушки застучали и запрыгали у нас в руках. Стреляем аккуратно, стараясь дышать ровнее, чтобы прицел не сбить и не потратить впустую ни одной пули, как в тире. Хотя, мы никогда не были в тире. Да уж, что мы можем о нём знать? Там даже мишени не отстреливаются в ответ! А здесь отстреливаются, да так, что мишенью ты себя начинаешь чувствовать. От пуль не увернуться даже клону с ускоренными рефлексами, но мы всё-таки движемся перебежками на полусогнутых, время от времени точными попаданиями в лоб выводя из строя навсегда то одного немца, то другого. Нам в лица тоже не раз прилетели пули, но бронестекло забрал пока ещё держится.

 — Я уже задолбался стрелять! — с досадой Левиафан убрал за спину опустевший автомат и схватился за пистолет.

 — А ты что думал? Это Земля, детка!

 — Кто ещё тут детка?! Мы с Хищником вылупились раньше тебя!

 — О, я для тебя больше не касур? Ну и правильно, Лёва. Я всё хотел сказать, что ты меня можешь называть по имени. Нет, вы просто раньше меня выбрались из рассадника. Уф, да уж, жарко... — броском гранаты я скосил сразу четверых. Огонь от взрыва взъярился у них под ногами, и они с криками попадали, поражённые осколками. — Знаешь, как американские морпехи говорят на этот счёт? «Единственный лёгкий день был вчера».

 — Радует одно, Брах: если следовать этой логике, завтра будет ещё хуже. А пока что мы, считай, развлекаемся.

 — Завтра будет в Бездне.

И тут правая моя нога подогнулась. Я не сразу понял, что произошло. Просто услышал хруст перебиваемой кости и рухнул на четвереньки. Наколенник быстро наполнился кровью, она стала хлюпать и чавкать в нём, растеклась по земле под ногой. В нём же, в наколеннике, осталась и пуля, пробившая ногу сзади и как раз в районе сустава. Досадная помеха разозлила так, что я не пожалел на ранившего меня немца целой гранаты. Торс с головой и одной рукой отлетел назад, а всё остальное — куда-то вообще в сторону.

 — Чёрт, Брах! — крик Левиафана расслышал плохо, потому что в голове всё ещё звенит от громкого выстрела. — Кешот, как же тебя так... Поднимайся! Вставай! Надо убегать!

Он схватил за руку, вздёрнул на ноги, но повреждённая согнулась пополам опять, а раздробленный коленный сустав возмущённо и омерзительно захрустел. Продолжая держать пистолет и отстреливаться одной рукой, Левиафан подхватил меня за талию второй, но я лишь могу неуклюже подпрыгивать на целой ноге и торможу нас обоих ещё больше, чем Хищник. Тот хотя бы мог бежать.

Так, ковыляя и чуть ли не падая вместе со мной, Левиафан дотащил до руин фермы, а там я и сам избавился от его хватки и упал на камни. Прячась от пуль, он прыгнул за груду битого кирпича рядом со мной.

 — Вот же дрянь! — высунув руку, Левиафан пару раз пальнул, не глядя, просто чтобы на пару секунд отпугнуть немцев от нашего убежища. — Не думал, что подохну вот так паршиво!

 — А на что ты надеялся? — я кинул гранату следом за его пулями.

 — Ну, думал, что стану полноправным гражданином Империи, мать её, и получу свой клочок земли на этой планете...

 — Получишь. Уходи отсюда. Оставь мне патронов и уходи. Нет-нет, я ничего не хочу слышать о том, что ты меня не бросишь.

 — Брах...

 — Лёва, пока я исполняющий обязанности декуриона и пока не вернётся Танкред, назначаю тебя ауксилием. Всё, отставить споры. Это приказ. Отступай и уводи наших, кто выжил.

Приказа он не посмел ослушаться. Задержался лишь на пару секунд, чтобы положить рядом со мной пару полных магазинов для пистолета и столько же ручных гранат — всё, что осталось от внушительного легионерского арсенала. И то, за этот час Левиафан не раз собирал боеприпасы с трупов, потому как свои растратил за пару минут. Теперь же всё его оружие принадлежит мне. Вот только почему-то это совсем не радует.

Мне вовсе не было страшно умирать. Скорее, тоскливо. И обидно. Убить столько врагов, потерять столько друзей, положить столько подчинённых... и не увидеть нашу победу. Не увидеть, как Хищнику и Левиафану выдадут паспорта граждан Империи, а Эришкигал — свидетельство об амнистии. Не почувствовать, как пахнет воздух этой планеты, когда в нём нет дыма от пожаров и железного запаха пролитой крови. Я рад, очень рад, что у товарищей всё будет хорошо, что они проживут хотя бы чуть дольше, чем я, но за себя обидно. Только-только родиться, не успеть ничего толком узнать об этом мире и умереть почти сразу же... Да, обидно! До слёз! Очень захотелось их пустить, но они не разжалобят врагов, не остановят их пули и не помогут однополчанам бежать быстрее. Нет уж, враги не сумеют порадоваться моим слезам. Только моей крови.

Опираясь спиной на камни, я приподнялся и выстрелил в одного, в другого... Немцев от меня отделяет танов сто. На такой дистанции даже пули «Стига» теряют убойную силу, но стреляю я, скорее, для порядку, чтобы напомнить о себе и не столько кого-нибудь убить, сколько всех напугать — никто из них ведь не знает, в кого очередная пуля полетит. За себя уже не волнуюсь. Мне-то точно конец. Хувава из Саартала не спустится и своим молотом врагов не раскидает. Было б хорошо, но такого не будет. Синтетики вообще рождены без ведома богов, какое им до нас может быть дело? Нам остаётся рассчитывать только на себя. Может быть, если буду хорошо стрелять, то перестреляю всех врагов и даже выберусь отсюда? Только эта надежда и заставляет меня всё сопротивляться и сопротивляться. Она да ещё желание спасти друзей. Чтож, уже достойный повод для борьбы.

«Стиг» тоже выплюнул последнюю пулю в подобравшегося близко немца. Схватившись рукой за шею, из которой брызнула кровь, он крутанулся и свалился в воронку от пушечного снаряда. Наверное, мой подарочек порвал ему сонную артерию. Тут-же плотная автоматная очередь заставила меня рефлекторно спрятать голову, и я взялся за гранаты, вслепую метнул. Не знаю, попал или нет. Может, и попал, но потери землян точно не напугали — один уже через пару секунд прыгнул ко мне, выискивая цель для удара штыком. Прыгнул так, что оказался прямо рядом со мной и сам этого не заметил. Оттолкнувшись целой ногой, я повис у него на спине и одним махом перерезал горло легионерским ножом. Пока он захлёбывался кровью, кинулся на шедшего следом и воткнул нож ему точно в щёку, под глаз. Землянин в увесистой броне завалился набок, утянув меня за собой. Подняться я уже не успел — над руинами и мною нависла огромная тень «Вервольфа». Если бы робот мог, он презрительно бы глянул сверху вниз и расхохотался, а так лишь высокомерно занёс ногу надо мной, приготовившись выдавить из меня кишки через рот. Пилот не заметил, что к стенке, возле которой я упал, прислонена прихваченная мною ещё в начале боя реактивная граната. Увернуться от тяжеленной стопы я бы не успел, а вот до гранаты дотянулся.

 — Скажи «пока» своим немецким яйцам...

Она угодила роботу прямиком в мошонку, и занесённая нога жалобно обвисла на порванных кабелях. Потеряв равновесие, «Вервольф» отступил на шаг назад, я же отчаянно пополз вперёд, подальше от него, загребая пыль и землю руками. И всё же уползти из-под падающей на меня механической туши не получилось. Раскинув руки, робот обрушился всем весом.

Нет, я вовсе не погиб, хоть и не мог в первые несколько минут своего счастливого выживания в это поверить. Из-под робота я бы не уполз, зато на пути моего спасения оказалась дверка подвала. Менее секунды потребовалось на то, чтобы рывком откинуть её и свалиться по ступенькам внутрь. А уж следом за мной свалился «Вервольф». Нет, не в подвал; в подвал пролезла бы только его голова. Проклятый робот упал так, что накрыл выход как раз самой выпуклой своей частью — грудиной, надёжно закупорив меня под землёй. Но слава Какой-Нибудь Высшей Силе, я выжил там, где выжить было невозможно!

Несколько минут мне потребовалось, чтобы понять: темнота кругом — это вовсе не темнота Царства Мёртвых. Думаю, синтетик туда и не попадёт. Для синтетика, наверное, будет только Пустота. Полное Ничто. И вряд ли я что-нибудь там буду чувствовать. А я чувствую. Чувствую, как вытекает кровь из пробитого колена. Чувствую, как на одежде оседает пыль, поднятая с пола и сбитая с потолка падением робота. Удивительно, как тот потолок вообще не обвалился. Вроде бы не выглядит таким уж прочным. Ещё я чувствую, как подрагивает легонько земля от шагов немцев наверху. А уж их голоса и рёв глохнущего двигателя «Вервольфа» я слышу так, как может слышать только живой. Порадовало то, что враги остались недовольными. Пролили столько своей крови, чтобы убить одного клона, и... не убили.

 — Где этот ящер, Йозеф? Из-под робота ничего не торчит. Ты только погляди — двоих наших зарезал, сукин сын! Вроде и колено ему прострелили... Шайсе, да сколько в этих инопланетян надо пуль всадить, чтобы они сдохли?!

 — Карл, а ты разве не слышал? Говорят, они боли не чувствуют. Ну, эти, которые в колбах выращенные.

Немцы потоптались вокруг робота, словно шаманы вокруг костра. Так ничего и не придумали.

 — Не, без толку. — Судя по звуку, Йозеф с досадой прихлопнул ладонями по карманам штанов. — Мы эту громадину и всем взводом отсюда не вытянем.

 — И не надо. — Вписался кто-то третий. — Некогда нам возиться с этим металлоломом. Продолжаем наступление.

 — Наступление? Герр сержант, куда же наступать? Ящерицы вон бегут, аж пятки сверкают!

 — Они не бегут, думкопф, а отступают. Соберут остатки сил где-нибудь в сторонке, подотрут сопли, залижут раны, отрастят конечности, а затем ударят вновь и выбьют нас отсюда, если будете валять дурака. К нам подкрепления теперь чёрт знает когда прибудут, а к ним ещё не все войска из России переправились. Захотят — высадятся хоть у нас в тылу, и вот тогда уже мы в котле окажемся.

Услышанное обнадёжило. Если в несколько ближайших дней ферма опять может перейти под некрианский контроль, самое разумное для меня поведение сейчас — сидеть тихо и не подавать признаков жизни, пока немцы отсюда не уйдут.

 — У меня что, тихий голос? А ну вперёд, я сказал!

 — Но хоть пилота достать ведь надо? Почему он вообще сам не выбрался?

 — Откуда я знаю, почему? Проломил себе голову о приборную панель, когда робот падал, вот и умер. Шевелись, кому сказано!

Ну, теперь-то у меня появилась целая куча свободного и абсолютно бесполезного времени. В дни перед наступлением я тоже скучал, терпеливо дожидаясь очередного боя, но тогда я хоть чем-то занимался, да и за подчинёнными надо было следить. А теперь... Не будь у СУЗИ встроенных часов и календаря, я бы и не знал, что сейчас — всё ещё вечер или уже глубокая ночь. Каждые десять минут стали долгими, как целый час, а свет с поверхности не может пробиться мимо упавшего робота. Хорошо хоть воздух вроде проходит, только весьма скупо. Пришлось переползти поближе к лестнице. Подвал не слишком большой, весь воздух, содержащийся в его стенах, я бы пропустил через себя за несколько часов. Нечего тратить «аварийный запас», когда можно дышать свежим. Ах да, кстати, «пришлось переползти». Надо бы уладить эту проблему.

Регенерация салеу — хитрая штука. Любая конечность отрастает за пару недель (кроме головы, конечно), а у клонов и того быстрее. Вот только мозг не воспринимает простреленное колено как оторванную ногу и потому не отдаёт телу команду отращивать себя. Меж тем, от ноги с раздробленным коленным суставом пользы не больше, чем от отсутствующей. Волочится следом, за всё цепляется и не даёт вырасти новой, нормальной ноге. Сам по себе сустав тоже не соединится по кусочкам воедино, тут даже солдатский регенератор не поможет. Нужен специальный, скелетный, а такой есть только в госпиталях. Нет, может, колено и зарастёт кое-как само, но мне кое-как не нужно.

Обезболивающее клонам не выдают. Оно им просто не нужно, как верно подметил тот немец. Из всего, что можно использовать как хирургический инструмент, у меня при себе только нож, но и его хватило. Я всадил клинок в мягкие ткани ноги выше колена, срезал их до самой кости, а затем повернул нож другой стороной и перепилил её зубьями на обухе. Свежую рану поскорее обработал густой дезинфицирующей пеной из медицинского баллончика и залечил регенератором. Культя стала выглядеть так, будто я родился таким. Теперь остаётся ждать — как выздоровления, так и своих братьев. Сустав будет формироваться несколько дней.

Что из вещей у меня осталось? Содержимое легионерского медпака, холодное оружие, пустой пистолет, почти полная фляга воды. Её хватит на несколько дней, если прикладываться к горлышку каждый раз, как захочется пить. Но можно и растянуть на недельку. Неизвестно, сколько я тут просижу прежде, чем за мной придут. И придут ли вообще. К ночи все голоса и вся возня наверху смолкли. Немцы ушли дальше на юг, и моя гробница осталась глубоко в их тылу. Возможно, выбираться предстоит самому. Подожду, пока не отрастёт нога. Без неё я всё равно не смогу подняться во весь рост и прокопать дыру в потолке, чтобы вылезти наружу.

Здесь, в изоляции, обречённый только ждать и ждать если не спасения, то хотя бы выздоровления и возможности побега, я впервые подумал сдаться. То есть, не свести счёты с жизнью — это было бы просто подло по отношению к ней после того, как я выжил под роботом. Я подумал кричать, пока кто-нибудь наверху не услышит, не откопает и не заберёт к себе. Исход будет благоприятным в любом случае: если меня найдут свои — отлично; если нет... Думаю, тогда меня отправят на опыты. Некрианские биотехнологии должны заинтересовать землянских учёных, а уж из лаборатории я сбегу точно — чай не тюрьма. Да и из тюрьмы бы сбежал.

Мысль насчёт этого держалась довольно долго, как запах экскрементов, но в итоге я вознамерился встретить любого «гостя» в полной боевой готовности. Если сюда заглянут враги, они увидят здесь живого и вполне боеспособного клона с ножом и саблей, и для кого-нибудь из них это зрелище станет последним. Без ноги я много не навоюю, но парочку уж точно заберу с собой в Бездну. Или куда там попадают клоны после смерти?

В тот день, в который я сюда попал, я не делал уже ничего, кроме ампутации — слишком замучила кровопотеря. Боль болью, а когда организм теряет жизненно важные вещества вместе с кровью, любого свалит усталость. Кое-как я заставил себя отползти в сторонку от входа и тут-же вырубился, плюхнувшись торсом на сырую землю. Прямо в броне и заснул, экономя силы даже на том, чтобы снять её.

Проснулся бодреньким. Ещё бы — провалялся до двух часов дня, как сообщила СУЗИ. Зато очень проголодался, а из еды поблизости только обрубок ноги, который даже не на чем пожарить. Можно и сырым сжевать, но не настолько я пока голоден. Нет уж, нога хорошо служила мне и заслужила достойного обращения. Первым делом после пробуждения я, промочив пересохшее горло и надышавшись свежим воздухом у лестницы, стал рыть ножом могилку. В моём склепе и так пахнет сыростью и плесенью. Не хватало ещё, чтобы добавилась вонь гниющей плоти. Пусть я тут максимум на неделю, её следует провести с комфортом (если это слово применимо сейчас). Прокопав на достаточную глубину, я уложил обрубок в ямку и засыпал сверху землёй.

Казалось бы, всё просто: дождаться срока, отрастить конечность, вырыть подкоп и свалить отсюда. Но кое-что иное, не смертельная скука и не физиологические потребности, стало терзать меня быстрее и сильнее, чем даже они — сомнения. Собственно, а куда сваливать-то? Весь день я сегодня слышал грохот артиллерии на юге. Может, нет уже моих братьев, нет начальников, нет Эришкигал, и я остался последним синтетиком в мире? Ну, спасусь отсюда, а что найду на пепелище родного завода? А не стоит ли вместо отчаянных поисков просто пойти своей дорогой вовсе не на юг? Нас, клонов, по имперским документам вообще не существует, и у самих нас документов нет; мы — абсолютные нелегалы что для Некра, что для Земли. На это наши создатели и рассчитывали. Не губить ведь живорождённых на чужой планете, да? Да и для пропаганды так красивее: «Сто тысяч некрианских легионеров при символической поддержке союзных землян полностью разгромили врага до начала осенних дождей». Сколько миллионов клонов при этом погибнет, прибывающие в святом неведении граждане Империи никогда не узнают. Да, Империя такая же хитрая, а порой и подлая, как и любое государство. Своих-то граждан она любит и лелеет, вот и приходится выкладывать для них дорожку из тел клонов. Должен ли я сражаться за неё после этого?

Да, должен, потому что у землян меня точно не ждёт ничего, кроме смерти. Завод клонов вообще построен на их территории, с их согласия и с участием их рабочих. Земляне уж точно захотят завладеть им и вырастить свою собственную армию живых машин войны. А коли я последний синтетик в мире, меня разберут на лоскутки во имя землянской науки. Но дело даже не в том, что я боюсь за одного себя. Я создан для того, чтобы некрианские воины и воительницы возвращались живыми домой, к своим детям, родителям, мужьям и жёнам. У меня ничего этого нет, но я могу делать так, чтобы меньше детей оставались сиротами, меньше жён — вдовами, меньше мужей — вдовцами, и родителям не приходилось хоронить своего ребёнка. Благородно ли вторгаться на планету другой расы, можно ли было обойтись без войны — это другой вопрос, а у меня есть цель сейчас.

Первый день моего заточения завершился быстро, потому что начался для меня поздно. Как только СУЗИ сказала, что наступил десятый час ночи, я устроился спать — так время пролетит быстрее. Сон — основное моё занятие и развлечение сейчас, а ещё он даёт мне силы на регенерацию. Взять их из еды не получится, потому что еды нет, так что остаётся только спать как можно чаще. Вот только прошлой ночью я выспался и на вторые сутки проснулся рано утром, около половины седьмого. Хороший отдых, но чёрт — впереди целый день скуки!

К полудню голод усилился, его стало трудно терпеть даже мне, синтетику. Организм и салеу, и землянина способен обходиться без пищи около месяца, но никто не говорил, что голодовка дастся легко. Из-за недостатка питательных веществ мозг стал соображать хуже, и я не смог придумать себе никакого занятия, чтобы отвлечься и скоротать время. Наконец, голод взял верх. Откапывать гниющую ногу уже поздно. Вооружившись ножом, я вновь стал рыться в земле и через некоторое время сумел заморить червячка в прямом смысле. Это вовсе не было вкусно или приятно, но что-то иное, кроме утоления голода, меня совсем не волновало. Обитатели почвы, отмытые от грязи водой из фляги, уняли аппетит ненадолго, но я хотя бы сумел подремать часов до семи вечера.

Разбудил громкий треск. Откатиться подальше от входа я додумался прежде, чем открыл глаза, и в выборе не ошибся: потолок погреба не выдержал, проломился под весом робота. Обломки брёвен бухнулись на сырую землю, чуть не отдавив мне вторую ногу, а некогда шагавшая машина сползла ниже и уткнулась головой в землю. Из люка наружу остались торчать только её стопы, но проход освободился достаточно, чтобы я мог выбраться.

 — Ммм... Выглядит как приглашение...

План насчёт отращивания новой ноги был неплохим, но я предпочёл убираться отсюда, ничего и никого не дожидаясь. Прилипая ладонями к спине «Вервольфа», пробрался наверх и высунул голову над полом разрушенного дома.

Своих мертвецов немцы, конечно, забрали, но не оказали ту же услугу погибшим некрианцам, зато основательно очистили их тела от всего полезного. Ни на одном из легионерских трупов не найти брони. Даже кибернетические конечности с космопехов враг поснимал. Свою звёздную сталь земляне производить не умеют, вот и используют трофейную. Ползая по полю, над которым уже вовсю витает смрад разлагающихся тел, я не нашёл ничего, что бы мне пригодилось и что я мог бы унести с собой в своём нынешнем состоянии, кроме отчаянья и мрачного настроения. Столько мёртвых... Многие из них не доберутся до Судьи Дрема в целом состоянии. Снаряды изодрали тела так, что куски плоти перемешались с грязью; даже падальщикам тут не поживиться. Одна наглая и голодная ворона уселась на голову погибшего, стала стучать длинным жадным клювом по его лицу и успела вырвать омертвевший глаз прежде, чем я запустил в неё камнем. Кусок породы прилетел точно по черепу, раздался хруст, и мерзкая птица упала на грудь своего завтрака.

Я хочу плакать, но не получается, и остаётся только внутренняя скорбь, невидимая для посторонних, но иссушающая сильнее, чем самый долгий плач. Я ползал среди мёртвых, вдыхая отвратительный запах их тел, и думал только об одном: почему мне так больно? Почему мне было больно, когда от моей руки и по собственному согласию погиб Танах? Я ведь почти не общался с ним, но всё-таки он был моим товарищем и командиром. А очень многих из тех, кто остался на этом поле, я не знал и вовсе. И всё же в груди у меня покалывает. Неуютно как-то. Хочется что-то спросить, что-то сделать, чтобы всё стало ясно, но я даже не понимаю, что хочу выяснить. Я просто опустошён. Каждый клон, только что просунувший голову из-под скорлупы, способен заменить собой и ветерана спецназа, и виртуоза в управлении техникой, и гения от медицины, и элитного снайпера, и искуснейшего фехтовальщика... Казалось, мы неуязвимы, но снаряды и пули перемололи многих из нас так же, как перемололи бы живорождённых. Элитой не рождаются, элитой становятся. Вот и нам для полного своего становления в качестве идеальных воинов нужно что-то ещё. Понюхать пороху, попробовать солдатской каши, пройти сквозь кузню войны... Это можно назвать по-разному, но суть одна: приобрести личный опыт. Ведь развитие не ограничивается тем, что нас создали готовыми ко всему. Жизнь — это как вирус, который постоянно мутирует и приобретает устойчивость к лекарствам. От такого вируса нет лекарства. И к жизни нельзя быть подготовленным заранее и на все сто процентов. Можно учесть некоторые факторы, но неучтённые останутся. Навыки могут быть, а там выкручивайся по обстоятельствам, пользуясь тем, что у тебя уже есть.

Вслед за горем пришла обида: ради чего нас послали умирать на этом проклятом поле? Несколько десятков тысяч космопехов при поддержке с воздуха разрушили Москву за ночь, и тогда вся армия России была ещё цела и готова уничтожить десант в ответ. А что могли бы сделать полмиллиона боевых клонов с Германией, которая больше всего пострадала от войны с Россией и давно положила профессиональную армию на полях сражений? Да мы бы прошли всю эту страну за неделю! Мы могли бы спрыгнуть прямо на Берлин и занять его за пару часов, если бы нам доверили это! Но нет, нас послали в окопы, как чешуедранных ополченцев! Да я что, единственный некрианец-военный, который думает? Пока немцы возились бы с заводом клонов, наш десант высадился бы у них в самом тылу и всё там опустошил. Врагу не досталось бы ничего, кроме разрушенных заводских помещений, а вот мы бы вывели из войны предводительницу Четвёртого Рейха. Неужели некрианских генералов настолько не волнуют наши жизни и, вместе с тем, скорейшая победа Империи, что они до последнего не доверяют клонам и не желают поручать им ничего, кроме бессмысленной обороны бесполезных позиций на подступах к заводу? Зачем нас вообще растили, если так боятся? Это я понимаю, за что мы здесь бьёмся, и готов, собственно, биться, а кто-нибудь из наших может и обидеться. Всерьёз обидеться. Настолько, что и до предательства дойдёт. Если даже я подумал бросить всё это и пойти, куда глаза глядят, то кто-нибудь из клонов может взять и пойти на самом деле.

Об оружии и всяких припасах враги тоже позаботились. Пришлось мне вернуться в погреб и прорезать саблей дверку в спине «Вервольфа». Падая, пилот разбил себе голову о приборную панель и уже начинает сильно вонять. Мертвеца я выкинул наружу, не забыв прихватить из его кобуры «Вальтер» и несколько полных обойм. Бинтами из бортовой аптечки робота сделал себе перевязку и уже после этого, собравшись с духом, усердно попрыгал на юг на одной ноге, держась за рукоять сабли вместо трости.

До того, как лечь спать, одолел полдюжины карадов. Можно было больше, но я часто замирал, прислушиваясь, нет ли кого-нибудь поблизости. Это — вражеский тыл, и лучше задержаться здесь на несколько лишних часов, чем навсегда, словив пулю от какого-нибудь снайпера, который заметит меня раньше, чем я его. Хотя, на кого снайперу охотиться в тылу, да ещё и ночью, когда темно так, будто в глаза трахают? Снайперу не на кого, зато нашлись другие охотники.

Я лежал под деревом и чувствовал, как с каждой минутой уставшее тело расслабляется всё сильнее, когда в стеклянном забрале шлема отразился свет далёкого костра. Приподнявшись на локтях, я увидел его: примерно в караде на северо-восток от меня пять человеческих фигур расселись возле огня, некоторые опираются на автоматы и свесили отягощённые касками и сонливостью головы на грудь. Под покровом ночи подобравшись ближе, я расслышал их речь. Немцы. Впрочем, мне не было бы лучше, будь это французы, англичане, русские или ещё кто. Все земляне хотят меня убить одинаково. Кроме американцев, пожалуй. Они ж вроде как за Империю. Пока что. После предательства Рейха я никаким союзникам не верю.

Можно было бы присмирить своё любопытство и не лезть к костру, обойти десятой дорогой (тем более, что он в ненужной мне стороне), но я подумал: мой билет отсюда маячит перед самой мордой, а я его упущу? Зачем идти пешком, когда можно проехать с ветерком?

Укладываясь на ночь, немцы оставили в дозоре двоих. Спящие устроились поближе к горячим углям, часовые же сели по разные от них стороны вне пределов освещённого круга и смотрят во все стороны. Если кто-то увидит отдыхающих землян издалека, то подумает, будто они, беспечные, и вовсе никакого дозора не выставили. На это надеются сами земляне. А я, даже если бы не заметил часовых, всё равно призадумался бы: как могут бойцы, вооружённые до зубов и явно не первый год проводящие на войне, улечься спать в чистом поле и не выставить дозор? Что они вообще делают в тылу? Это дезертиры? Тогда они должны быть тем более осторожными. Нет уж, ваша предусмотрительность похвальна, но меня вам не провести.

Ночь сегодня темна. Ещё до заката небо было затянуто густыми грозовыми тучами, и теперь на нём не разглядеть ни одной звёздочки. Но сейчас тьма мне на руку, ибо в ней я вижу намного лучше, чем даже местные. Они так понадеялись на своих дозорных, а те так понадеялись, что могут кого-то защитить... Смотрят в оба глаза и не замечают, как я подкрадываюсь всё ближе и ближе, производя шума не больше, чем плывущая змея... Только трава шуршит под моим животом, но я стараюсь передвигаться тогда, когда подует ветер, и в шелесте травы не будет ничего подозрительного. Спешить некуда — дозорные со своих постов не уйдут, а ночь будет тянуться для них ещё долго... Тан за таном...

Я подкрался к одному настолько близко, что почувствовал тяжёлый запах сигаретного дыма из его рта, и это при том, что сейчас солдат не курит. Просто его рот пропах сигаретами. Руки напряглись не только для броска вперёд, но и для того, чтобы объятья оказались смертоносными. Очередное дуновение ветра заглушает моё приближение. Словно крокодил, бросающийся из воды в атаку и вкладывающий в свой рывок всю возможную скорость, я несколькими мощными движениями добрался до часового и правой рукой обхватил его горло, а левой с силой нажал на правый же локоть, ещё более усиливая давление. Все важнейшие сосуды, питающие мозг кровью, оказались пережатыми. Землянин отключился секунды через две, не успев ни оказать сопротивление, ни толком испугаться. Завершая с ним, я дёрнул руками в сторону и переломал хрупкую шейку. Голова повисла на ней, как на паре ниток. Туловище убитого я наклонил так, чтобы продолжал сидеть и не заваливался. Со стороны, да ещё и в темноте даже не поймёшь, что у него проблемы. Хотя, ошибаюсь: проблем у него больше не будет.

Со вторым, не побоявшись поднять шум, разделался ножом, хотя шума было ненамного больше, чем от первого. Подёргавшись, он лёг остывать в красную лужу, а я организовал процедуру кровопускания для двух других его товарищей. Они умерли практически во сне, проснувшись на секунду от боли. Потом уснули опять, и о них я забыл до того момента, когда буду снимать с их тел всё полезное. А пока надо разобраться с пятым. В живых я оставил самого здорового, хоть и не самого молодого. Ему немногим больше тридцати, но почти год войны состарил сильно, в волосах появились седые пряди. Потыкав пальцами в плечо, я стал наблюдать за его пробуждением.

 — Клаус, какого хрена? Моя смена ещё не...

Он снова раскинулся на земле, когда я двинул кулаком в бронеперчатке по голове без шлема. Спящего просто так не связать — проснётся, а вот вырубленного... Верёвка нашлась у одного из солдат, его же перчатками я заткнул рот пленника и, пока тот не очнётся, посвятил себя мародёрству. Теперь-то удалось разжиться нормальным оружием — одну из G36 я повесил за спину, напихал в кармашки разгрузочного жилета рожков с патронами, сколько влезло, но и «Вальтер» не выкинул. Лишняя пушка... эм... лишней не бывает.

Очнувшийся землянин возмущённо замычал в кляп, заёрзал связанными перед грудью руками, и я поспешил всё разъяснить, достав пистолет и на всякий случай направив его на пленника:

 — Да, как видишь, у меня маленькая проблема с ногой. Идти мне далеко, а ты способен помочь. Свой рюкзак можешь оставить здесь — вместо него я поеду.

Хоть во рту у немца кляп, я вполне разобрал его предложение пойти на х... ну, то есть, самостоятельно. Пока ещё держится. Пора надавить, но для начала — не физически.

 — Трудно семье живётся... Страна разрушена, вынуждена повернуть штыки в сторону вчерашнего союзника, ещё и кормильца не станет... Детишки будут так горевать... Ты будешь свободен, если... отвезёшь, куда прикажу.

Телепатия здесь не при чём; я просто порылся в вещах пленника, пока он валялся, и прочитал его документы. Аргумент насчёт семьи оказался очень весомым, землянин потряс головой, показывая, чтобы я вынул кляп.

 — Только тихо, иначе отстрелю нос.

Я вытащил блестящие от слюны перчатки, и немец действительно повёл себя тихо, вот только сказал не то, что мне нужно:

 — Ты себя в зеркало видел, мутант?

 — А что, всё печально?

 — Да не то слово. Можешь без маски на Хэллоуин ходить. Рожа у тебя как... не знаю... как...

 — Как морага с зубами? — с улыбкой подсказал я.

 — О, точно.

Он снова отправился в сладкий нокаут.

 — Я сказал, что ты освободишься, но не сказал, что вернёшься в целости. — Продолжил я разговор, когда пленник пришёл в себя. — Чтобы нести меня, тебе понадобятся лишь две ноги. Без языка можно вполне обойтись. А пока он у тебя есть, мы поговорим. Что вы здесь забыли, ефрейтор Хугель?

Он повертел головой, посмотрев на убитых товарищей, помянул их несколькими секундами молчания и решил всё-таки отвечать — осознал свои шансы. Вернее, их отсутствие.

 — Появились сведения о том, что при отступлении в наших тылах остались некрианские легионеры. Нас (и другие отряды вроде нашего) отправили зачищать местность.

 — Где теперь передовая? Что стало с некрианцами?

 — Я слыхал, что наши загнали их под самый Нюрнберг. Бои теперь идут чуть ли не в городе.

Мне стало нехорошо при этих словах. Отсюда до города шестьдесят километров. Шестьдесят, Перият его, километров без ноги по вражеской территории, где рыщут вот такие отряды зачистки?!

 — Чего притихла, игуана? Передумал возвращаться? Я-то могу упрямствовать, пока ты меня не пристрелишь, вот только сам ты отсюда не выберешься. Давай-ка лучше к нам. Руки у тебя на месте. Есть, что поднять кверху.

 — Руки есть — выбора нет. У тебя. — Я сунул пистолет ему в челюсть и надавил стволом с такой силой, что землянин нагнулся подбородком чуть ли не к почве. На его коже остался красный отпечаток от дула. — А кто дочку от рака лечить будет? Крутой нашёлся? Упрямствовать он может...

В рюкзаке Хугеля завалялся рекламный буклетик онкологической клиники, а в паспорте указано, что все его дети — девочки. Может, я ошибаюсь, и раком болен какой-то другой родственник землянина, но сам он мою догадку не опроверг. Пленник попробовал давить на психику, констатируя тот факт, что у покалеченного меня шансов на спасение мало. Вот только я в этом куда искуснее, и напоминание о больной дочке поставило немца на место.

Собрав все необходимые вещи, я повесил рюкзак за плечи, а сам повис за спиной ефрейтора. Не без натужного пыхтения тот выпрямил ноги и поплёлся на юг, то и дело ворча что-то недовольное, но не слишком громкое — кромка легионерского боевого ножа зависла у горла и не даёт как слишком активно двигать челюстью, так и думать о возможности позвать на помощь, окажись кто рядом. Один рывок в сторону, и вся кровь землянина станет бить наружу, а не в мозг.

 — И чего тебе ночью не спится, хамелеон?

 — Сейчас только двенадцать часов. Для меня рановато, а ты поспал. Ещё пару часиков меня потаскаешь.

 — Сукин сын...

 — Возможно. Уж не знаю, чьих генов в меня напихали.

 — Так ты из этих, клонов? То-то я думаю, чего ведёшь себя, как полный ублюдок... Скажи, а этот круглый клапан в лицевой части ваших шлемов — он зачем нужен? Чтоб мы вам туда член совали?

Движение ножа по щеке, оставившее длинный порез, заставило его сменить трёп на злобное шипение.

 — Когда я приказываю заткнуться — это значит, что ты должен заткнуться. — В десяти словах объяснил я. До него дошло.

Долго тащить на себе некрианца, который без одежды, доспеха, оружия и вещей весит чешуедранный центнер, он не смог. Пришлось войти в положение пленника и разрешать ему останавливаться на отдых, а привал до утра мы сделали уже часа через три, хотя в одиночку я мог бы ползти и до пяти утра. Бедолага Хугель рухнул на землю в таком бессилии, что я даже испытывал сомнения, когда связывал его на ночь по рукам и ногам. Что он в своём нынешнем состоянии может натворить? Куда бежать, если от усталости ноги отказывают?

Он действительно проспал, как убитый, до самого утра. Не он разбудил меня своими попытками к бегству; это мне пришлось его будить.

 — На. — Я протянул Хугелю кусок колбасы и хлеба из его же припасов. Без еды и энергии в ней он и сам по себе далеко не уйдёт, а со мной на горбу — тем более. Чтобы пленник мог поесть, я развязал ему рот, но не руки. Пришлось кормить буквально с ладони. Позаботившись о ближнем своём, решил утолить и собственный голод. — Балуют вас в бундесвере...

 — Я ж говорю: давай к нам.

На самом деле, колбаса хреновенькая. Курятина вперемешку с соей, приправленная консервантами, чтобы подольше не портиться в походных условиях, и растолчёнными сытниками, чтобы солдатик наедался меньшим количеством. Поработав с некрианскими учёными, земляне не только роботов научились клепать. Вкус таблеток от голода, сильно напоминающий вкус мела, мой чуткий язык распознал сразу, равно как и кучу других химикатов. Но есть мне хочется так, что я готов проглотить всю палку. Запустившийся процесс регенерации ноги пробудил во мне адовый жор. Некогда придираться к вкусовым качествам. Сейчас на Земле другую колбасу, наверное, и не отыщешь. Надо поскорее в Легион возвращаться, там кормят вкусно. Уж явно вкуснее, чем могут позволить себе земляне.

 — Ммм, «Кола»! — я порылся в рюкзаке и вынул оттуда продолговатую жестяную банку чёрной газировки. — Война войной, а бренд брендом. Кто ж вам в казармах жрать готовит? Повара из «Макдональдса»?

 — Смейся-смейся... — пробубнил Хугель, разжёвывая колбасу. — Вот победим, тогда и посмотрим, как ты станешь смеяться...

 — Ртом, я полагаю.

 — Странный ты парень... Вроде и ящер, и клон, а всё же странный. Не такой, как я ожидал. Про вас говорили, будто вы у павших врагов и кровь пьёте, и мозг высасываете... Да и у живых не брезгуете...

 — А своим мозгом подумать, пока он ещё у тебя на плечах? Мы не в каменном веке живём, про СПИД и куру оба знаем. И про то, как они передаются. А насчёт тебя... Ты мне пока нужен. Вот, ещё колбаса.

 — Ты сама щедрость, ящер... — он подхватил угощение зубами.

 — Не обольщайся — лично на тебя мне класть оба нетха. Просто кому-то сегодня ножками работать. Слушай, а я вот тоже не могу понять, Хугель: раз вы так нас боитесь, то чего ж поначалу хотели войти в состав Империи?

 — Не поверишь, но многие до сих пор хотят.

 — О, а как же ваше предательство?

 — Думаешь, нас кто-то спрашивал? Просто собрали пацанов со всей Европы — ветеранов кампании в России и переживших последующее русское вторжение — и бросили на вас. Конечно, им втолковывали, что ящерицы собираются объявить войну всей Земле, да только и ежу понятно: струсило наше правительство. Оставило Нюрнберг, Аугсбург, Регенсбург и Мюнхен (и это только в Германии) на растерзание вашим гарнизонам. Предпочло кинуть союзников, а не вести войну до конца.

 — Русских ты считаешь большими врагами, чем нас?

 — А вы по нам из орудий не стреляли. Вы на нас бомбы не сбрасывали, а прилетели и просто предложили аннексию. Всё мирненько и цивильно. Вы пообещали спокойную жизнь и надёжную защиту под крылом консула. Вы пообещали исцеление от болезней, о которых мы даже не подозревали, но которые глодали нас тысячелетиями. А русские что? Им, видите ли, экономика напополам с гордыней не позволяют принимать условия ящеров. Это ж где видано, чтобы русский под ящера прогибался? Не хотите принимать, так и живите себе отдельно, но нет, они захотели всю планету за собой в Средневековье затянуть. Шайсе, вот вроде ж один биологический вид, а цапаемся, как твари...

 — Прогрессивное там Средневековье, раз ваш бундесвер против них не помог.

 — А ты воевал с ними, ящер?

 — Я вылупился пятого числа. Когда б, по-твоему, я успел?

 — Вот и не дай Бог тебе воевать против русских.

Отягощённый мною и моими вещами Хугель плетётся, как безногая черепаха. Ползком, а уж тем более опираясь на что-нибудь вместо трости, я бы за то же время проковылял гораздо дальше. Вроде бы и нехорошо издеваться над поверженным противником, раз его помощь не особо требуется, но тут дело другое: в любой момент можно наткнуться на врагов, а долгие переходы отнимают кучу сил. А так вместо меня устанет ефрейтор, я же останусь свежим и готовым к бою, насколько это возможно для одноногого. Ну, руки-то действительно на месте, как верно подметил сам немец. Главное — суметь стрелять.

Я вылакал ещё одну банку «Колы» и собрался завершить полуденный привал, но внимание моё привлекли кажущиеся крошечными из-за расстояния фигурки землян и каких-то их животных, движущиеся с другой стороны поля в нашу сторону. Мне совсем не понравилось останавливаться посреди пшеничных ростков, вдали от деревьев или какого-нибудь оврага, но Хугель после утреннего перехода устал так, что я сжалился. Да и сам проголодался. Остановились мы на границе брошенного сельскохозяйственного поля, в стороне от широкой вытоптанной дороги, идущей меж боковых сторон соседствующих участков, занятых пшеницей. И вот, с той стороны, откуда минут сорок назад пришли мы, показались люди. Зная, кто это может быть, я тут-же залёг, накрыв Хугеля собой, чтобы вдруг не кинулся навстречу соотечественникам, и не слишком волнуясь по поводу того, удобно ли ему. Если бы меня волновало его удобство, я бы зарезал ефрейтора так же, как и его товарищей, а не заставил служить мне транспортом.

 — Эй! — прокряхтел он из-под меня. — Какого чёрта?! Ты гей, что ли?

 — Заткни пасть! — если можно рявкнуть тихо, то именно так у меня и получилось, и я зажал его рот ладонью.

Прижимая немца к почве и примятым колосьям, я осторожно поднял голову. Фигурки приблизились, теперь до них танов двести, я сумел различить даже лица землян, а уж лошадей, ведомых ими, рассмотрел тем более. Это вовсе не патруль, как я подумал сначала. Это — вооружённая колонна, и лошади служат отнюдь не персональным транспортом для бойцов. Запряжённые по две, по три, а то и по шесть, они буксируют полевые орудия и зарядные ящики, тащат повозки, над которыми торчат головы в бундесверовских касках, но куда больше меня заинтересовали телеги, гружённые частями механических конструкций. Разобранные «Вервольфы», чёрт возьми! Пусть сгниёт язык во рту у того, кто назвал землян примитивными! У них отсталые, по меркам многотысячелетней цивилизации салеу, технологии и ограниченные научные познания, но мозги работают не менее резво, чем у нас. Их землянам хватило, чтобы додуматься до гениального, но очевидного решения: если наблюдательные приборы некрианских кораблей фиксируют тепло от транспортных движков, давайте не использовать транспорт! По крайней мере, такой, какой некрианцы могут заметить заранее. С топливом и так проблемы, так что пора, не стесняясь, пересаживаться на старых добрых лошадок и конные упряжки. Топливо только для танков и роботов и только для того, чтобы в атаку идти, а дотянуть их до передовой можно и мускульной силой. Всё верно, ребята.

Я мог бы посмеяться — уж больно колонна бундесвера, бредущая через поле, напомнила наступающих наполеоновских солдат. Да, я бы посмеялся, если бы не находился у этой колонны под самым боком, а в ней ведь человек триста, и это только самих бойцов, а у артиллеристов, обслуги роботов и даже у возниц автоматы тоже ведь есть! Нет, сейчас даже дышать нужно осторожно; какой тут может быть смех?

 — Ящерица, ты весишь чёртову тонну! Слезь с меня! — пробубнил Хугель в перчатку, усердно ёрзая подо мной. Только сейчас я отвлёкся от напряжённого наблюдения за колонной и вспомнил, что со мной ещё и немец.

 — Завали хавальник, чёрт возьми!

 — Хоть что там происходит, а?

Ради всего святого, никто его за язык не тянул... Я с силой приложил рукоять пистолета к затылку пленника, и тот размяк, замолчав моментально. Сползя с находящегося в глубоком обмороке тела землянина, я улёгся рядом с ним, спрятал голову за высокими колосьями и снова затаился. Надеюсь, ни один глаз из этих более чем шестисот не повернётся в мою сторону, когда колонна будет проезжать мимо...

Нарастающий громкий гул, раздавшийся где-то, кажется, у самого горизонта, успокоил — теперь немцам будет не до меня. Это гудит двигатель левитатора, причём не какого-нибудь рейдового судёнышка типа «Таракан». Это целый штурмовик «Вампир»! Как же он вовремя...

Нёсшийся с огромной скоростью аппарат резко замедлился, чтобы успеть пройтись по всей дороге лучом из бортового облитератора. Толстый хобот синеватого света или пламени быстро пролетел над самой землёй, а вслед за ним мелькнул, подняв ветер и пыль, сам «Вампир», скрывшись через секунду за другим концом поля. На его пути стали вспыхивать взрывы — это люди, лошади и повозки взрываются из-за сильнейшего перепада давления, вызванного моментальным переходом их тел в состояние нуклонной пыли. Будто всю дорогу заминировали, вот только куски почвы, мяса и деревянных корпусов телег во все стороны не разлетаются — они просто перестали существовать как материя. Чудовищной силы поток субъядерных частиц разорвал все связи не то что между молекулами, но и между частями атомов транспорта и живых существ. Они сами стали частицами, энергией. Смерть безболезненная: твоё сознание — то, что скрепляло эти атомы вместе — просто затухает ещё до того, как ты успеваешь понять, что тебя сейчас не станет. Да, безболезненная... и страшная. Полное уничтожение. Ни крови, ни трупа, одна обалдевшая голая душонка остаётся, тут-же отлетая в лучший мир.

 — Ага, спасибо, дружище! — я помахал рукой уже удалившемуся штурмовику. Искусственный интеллект, управляющий судном, не нашёл ни одного уцелевшего врага. Ему с его системами наблюдения виднее, а вот я всё же пройдусь вдоль рва, оставшегося от дороги. Облив голову валяющегося в отключке Хугеля из фляги, я заставил его очнуться, подняться и идти под прицелом пистолета передо мной, а сам опять взялся за саблю вместо трости. — Шевелись. Хотел посмотреть, что там такое — смотри.

Ему понравилось, он даже на ногах устоять не смог, и лицо его странно исказилось, как будто он с трудом подавляет плач. Зрелище действительно впечатляющее. Я слукавил насчёт крови. Облитератор — такое же оружие, что и любое другое, и не всё с ним так чисто. Кто-то из ехавших не попал под залп, зато попал под взрывы. Что при этом происходит с телом, все знают, и неровно сорванные с бёдер торсы, отделённые от плеч руки и одинокие головы как людей, так и лошадей валяются в лужах крови по обе стороны от глубокой и широкой канавы — землю излучение тоже не пощадило. Тут будто бульдозер проехал, пропахав траншею и заодно перемолов в суповой набор всех, кто сунулся подего гусеницы. Но даже после выстрела из облитератора остался выживший. Правда, он умрёт через минуту-другую. Как так надо было отпрыгнуть в сторону, чтобы излучение испепелило его таз вместе с ногами? А ведь судя по ровному краю раны, это было именно излучение, а не взрыв. Чтож, парень хотя бы попытался спастись.

Из большой дыры в нижней части его туловища вывалились кишки, похожие на толстые варёные макароны, вот только пахнет от них вскрытым нутром и свежими экскрементами, а вовсе не тестом. Под обрубком растеклась кровь, и у бедолаги уже нет сил даже на то, чтобы стонать от боли; он только глубоко и часто дышит, а лицо его бледнее самой смерти. Стоит ли говорить, что он не может перекатиться на спину самостоятельно, хотя руки у него целые?

 — Переверни... — прошептал он, с трудом наведя глаз на меня, нависшего над ним... — пожалуйста... хочу увидеть... — он закашлялся, — небо... в последний раз...

 — Я избавлю тебя от страданий.

Действительно, милосердие обойдётся мне лишь в один патрон. Не знаю только, кто его оценит. Хугель, разве что, но от вида останков своих соотечественников он пришёл в такой ужас, что сидит на земле и только тихо воет в ладони. Ай, в Бездну! Я не люблю бессмысленные мучения, я и оценю сам себя. Я убийца, но всё-таки не изверг. Могу бить, могу пытать, но только в практических целях, не ради удовольствия.

Балансируя на одной ноге, я прицелился землянину в голову и перевернул его саблей, как он и просил. Очень пожалел об этом и единственной ногой оттолкнулся со всей возможной силой, прыгая в сторону. Звякнула отпущенная предохранительная скоба гранаты в руке умирающего. Взрыв толкнул упавшего меня в спину, и в лицо полетели пылающие комки зажигательной смеси. Кто только просил меня снимать шлем? Идиот...

Я снова не ощутил боль, хотя нервные окончания сворачиваются и сгорают вместе с кожей. Пляшущее по лицу пламя греет, и греет сильно — так, что впору кричать, но не могу: чувствую только, как огненные языки облизывают меня, оставляя горячие дымящиеся обугленные следы. Но отсутствие нейротрансмиттера Р в клетках кожи (спасибо голому землекопу за его гены) не означает, что я могу плевать на раны. Они всё равно ослабляют, а я преодолел только половину пути до Нюрнберга. Какой-то ожог не должен остановить меня.

Только заметив разлетающиеся огненные комья, я сразу закрыл правый глаз, чтобы не потерять его. Пылающие сгустки попали на макушку, щёку и скулу, лишь чудом не задев его. Вслепую я схватил горсть земли и кинул себе в лицо, но огонь лишь перебрался на рукав и перчатку. Тогда я ткнулся головой в почву и стал усердно ёрзать по ней, раздирая оголившиеся запечённые мышцы ещё больше и втирая в них грязь. Старания увенчались успехом — пламя потухло. С осторожностью я открыл глаз. Он уцелел, слава Какой-Нибудь Высшей Силе, но глядеть получилось недолго — снизу, в челюсть, прилетел тяжёлый грубый предмет, ударив с такой силой, что я перекатился на спину. Несколько зубов слева отделились от десны. Кешот, их у меня и так мало осталось... Предметом был корпус немецкой винтовки, которую Хугель схватил за ствол и которой машет, как клюшкой для гольфа.

 — Вонючие ублюдки! — истерично прокричал он, заводя руки за спину для нового удара. — Сколько наших поубивали! Я вас самих всех прикончу!

Повезло, что он, обезумев от вида своих разорванных собратьев, не додумался просто пустить пулю мне в голову. Взрыв ошеломил, а страшный удар винтовкой сбил с толку, заставив рассыпать звёздами из глаз направо и налево, но очухался я быстро и успел выставить блок. G36 — штука увесистая, 3,6 кило только без патронов, но мои перекрещённые руки остановили её над самым лицом. Тут-же я изогнулся и с силой ткнул немца ногой в живот. Пока он отшатывался, я поскорее вскочил, подхватив плотный ком земли размером с кулак, и дождался, когда Хугель опять кинется в атаку. Винтовка снова налетела на мою выставленную руку, но тормозить землянин не стал и влетел в меня плечом, без труда свалив на спину. Какой же я всё-таки беспомощный и жалкий без ноги... Но не безобидный. Ухватившись свободной рукой за куртку, я потянул Хугеля за собой, он упал на меня и через секунду, когда я разбил кусок почвы об его челюсть, выплюнул зубы вперемешку с кровью. Настал мой черёд действовать. Я перевернул противника под себя, пока он офигевает от боли, сжал ногами его бёдра, чтобы не вырывался, и стал лупить кулаками по голове. Слез и отпустил лишь тогда, когда всё его лицо покраснело дважды: от боли и от крови. Давясь и кашляя ею, Хугель судорожно пополз от меня, но получилось недалеко: я пригвоздил его правую кисть к почве ножом. Без рабочей руки он теперь не подерётся.

 — Скажи спасибо, что не в глаз. — Я резко повернул нож в раздробленной кисти. Крики пленника стали воплями, и по лицу заструились слёзы. — Не будь ты мне нужен, я бы давно раскрошил твои позвонки зубилом, один за другим, и ты бы благодарил любое божество на своё усмотрение за то, что не родился ящером, и у тебя хотя бы нет позвонков, составляющих хвост.

Подобрав пистолет и вернувшись за шлемом к месту привала, я сел в сторонке от стонущего Хугеля и стал рыться в рюкзаке, а между делом глянул в забрало, как в зеркало. Почти вся правая половина лица обгорела; огонь заставил губы свернуться, и редкие ещё после драки с Хищником зубы теперь постоянно щерятся. С одной стороны ужасен, с другой стороны очень ужасен... В страшной ярости я подковылял к запечённому куску мяса в обёртке из брони, бывшему только что немецким солдатом, и всадил в него всю обойму из «Вальтера».

 — Вынь эту штуку! — взмолился Хугель. — Шайсе, ящер, это ведь моя рука!

 — Мне плевать. — Я кинул ему комок бинтов и ваты. — На, лечись.

 — Чёрт, да как же я сам вытащу?! Ради всего святого, мне же больно!

 — А мне нет. Придумаешь что-нибудь. От верёвок ты сумел освободиться.

Пока он возился, я решил помочь себе. Но всё, что тут можно сделать — промыть водой и обработать оголённые связки лицевых мышц пеной из медицинского баллончика. Прожаренную плоть регенератор не восстанавливает. Ткань не просто повреждена. Она омертвела. Примерно то же самое было у Геракла с Гидрой. Точнее, у Гидры после визита Геракла. Ну, это так, к слову.

Закончив дезинфекцию, ещё раз ополоснув лицо из фляги и напившись из неё же, я замотал голову в бинты и надел шлем. Впредь буду осторожнее и не стану вестись на призывы о милосердии от каждого встречного-поперечного.

 — Пойдём. — Наклонившись, я выдернул нож из раны Хугеля, отчего он взвыл, снова связал его руки и хорошенько шлёпнул саблей плашмя по спине, чтоб пошевеливался. — В следующий раз будешь стрелять. Или ударишь по затылку.

Радует одно — хоть зубы вырастут обратно, а вот землянину, завалившему попытку меня убить, без помощи стоматолога не обойтись. Это даже дало повод для гордости: я, одноногий, одолел здорового вооружённого противника!

Теперь погнал Хугеля, как чёртову лошадь, позволяя ему отдыхать вдвое меньше. Оказывается, не так уж сильно он устаёт, особенно если время от времени покалывать ножом в его челюсть и напоминать о том, что выколю глаз, едва попробует отлынивать от работы. Рана и кровопотеря не так уж отяготили его, после происшествия днём он помчался, как ни в чём не бывало, но под вечер всё же устал строить из себя вьючного бурниша и завалился лицом в землю. Я слетел с его спины и повалился рядом, но злиться не стал. Напротив, строптивый пленник получил по заслугам, я доволен. И, кроме того, мне и самому надоело трястись за его спиной, захотелось разлечься на земле. Вот и разлёгся. Упав, немец лишь показал, что останавливаться пора сейчас. Это вовсе не попытка сопротивляться. Я даже нож спрятал — ефрейтор устал так, что и подумать о борьбе не может. Вдруг он всхлипнул, и в землю под его лицом ударило тяжёлое надрывистое дыхание.

 — Шайсе... — бормочет он так тихо и слабо, что только мой слух и может разобрать. — Почему ты по мою голову свалился... Убивай... Убивай, чёрт тебя дери, ящер... Никуда больше не пойду... Убивай...

 — Надеюсь, это послужит тебе уроком. — Я снял крышку с фляги и дал Хугелю попить. Сил его едва хватило на то, чтобы самостоятельно обхватить горлышко губами.

Он вырубился, так и оставшись валяться на животе, не сумев даже устроиться поудобнее. Связав ему ноги, чтобы не убежал, если вдруг проснётся среди ночи, я смог побыть наедине с собой и своими собственными, помимо Хугеля, проблемами.

За четыре солнца коленный сустав растущей ноги успел оформиться, и конечность теперь восстанавливается дальше вниз. Колено так легко сгибается, будто гладко смазанные механизмы в только что сошедшей с конвейера машине... Что и говорить, новая деталь и есть новая деталь, а тело — тоже машина, сложнее и стоящая выше любой рукотворной машины. И всё же машина, а некрианская медицина и некрианская же регенерация умеют заменять многие её детали на новые так, что служат они, как родные. Но вот с лицом всё намного хуже. Со временем ожог зарастёт и не будет выглядеть столь ужасно, но, если я захочу от него избавиться, без пластической операции не обойтись. Лицо моё теперь похоже на театральную маску: левая половина светлеет шрамами от когтей и улыбается разорванным ртом до самого уха, а правая темнеет горелой плотью и свирепо скалится обнажённой челюстью. Мне бы впору взять себе новое имя — Анаиг, «Красавчик». Или же Клама — «Шут», раз уж я заговорил о театре и тамошних масках.

Хугель так и не проснулся. Мне же лучше — не надо делиться едой, я и без него голодный. От колбасы уже тошнит, но, даже будь у меня консервы, я бы не стал разводить костёр сейчас, в ночи. Пришлось умять её, зато хоть «Кола» ещё есть.

Сегодняшнее появление штурмовика обнадёжило. Раз он летает, значит, где-то ещё есть наша база, откуда он это делает. А сам он, наверняка заметив меня, уже сообщил об этом в штаб. С другой стороны, бортовой компьютер судна запрограммирован вести боевые действия, даже потеряв связь с «живым» командованием. Энергетический кристалл способен пахать много лет подряд; скорее износятся все остальные детали и механизмы машины, чем у неё иссякнет питание. Но даже на этот случай она подготовлена — несёт на своём борту комплект ремонтных дронов. Полетает, перестреляет всех бесхвостых в округе, сядет где-нибудь в глуши, отремонтируется и перейдёт в ждущий режим. Как только в зоне видимости приборов появятся бесхвостые (которые к тому моменту могут перестать быть врагами по причине окончания войны), она пробудится, опять устроит рейд и опять ляжет спать... И так, пока не вернутся хозяева и не отдадут команду сложить оружие... Или пока её не собьют, что более вероятно. Будь у штурмовика сознание, осознавай он свои действия, его можно было бы назвать самым преданным своему делу и своей стране воином в мире, которому сам Хироо Онода пожал бы руку уважительно...

Наевшись, я тоже прилёг отдыхать, но не прошло и пары минут, как громкий стук подкованных копыт заставил перекатиться на живот и затаиться. В стороне, но всё же достаточно близко, промчались трое всадников на лошадях. Я рассмотрел немецкие каски и немецкие же автоматы. Ещё один отряд зачистки? Едва всадники промчались, я растолкал Хугеля и тоже «забрался в седло», велев идти по их следам.

 — Слушай, черепаха, а может, отпустишь меня? — он повернул голову в профиль и хитро подмигнул.

 — Бредишь, что ли?

 — Нет, ты сам посуди: сейчас уже ночь, а всадникам и их лошадям надо отдыхать. Они не успели бы уехать далеко. До утра ты уж точно и сам до них доберёшься. Ну, зачем я тебе, а? Ты же у нас хитрая ящерка. Украдёшь лошадь и езжай себе дальше верхом, раз уж так понравилось кататься. А я пойду своей дорогой.

 — Ты ещё мне нужен. — Я не собираюсь ничего ему объяснять.

 — Значит, мне тебя никак не уговорить? А что, если я тебе заплачу?

Это как будто заинтересовало. Чисто теоретически.

 — Даже не представляю, что ты можешь предложить.

 — Ну...

Он провёл кончиком языка по губам.

 — Трахали б тебя Пожиратели, ефрейтор! У тебя ведь дети есть!

 — Они не мои.

 — Приёмные?

 — Да.

Я-то видел его паспорт. И графу «Семья» в нём. Он из числа этих, нетрадиционных. А с первого взгляда и не скажешь... Почему-то казалось, что такие воевать не могут...

 — И как же ты будешь своей семье в глаза смотреть?

 — Ну, как-нибудь буду. Тем более, они едва ли узнают. А вот если наши увидят, что я тебе помогаю, меня под трибунал отправят. Или даже убьют на месте. Ничего слушать не станут. «Сотрудничество с врагом», и всё тут. Так что, ящер? Договорились?

Конечно, никакая «плата» мне от него не нужна — я хочу только вернуться в Легион, и Хугель будет до последнего исполнять мои приказы. Вот будь он женщиной, я бы мог передумать, а так... Нет, не стану врать: нашлась во мне крошечная демоническая, беспринципная частица, которая стала подзуживать: «Брах, а если эти всадники тебя убьют? Так и не узнаешь, как пользоваться нетхами и как это приятно! Соглашайся, пока не поздно!«. Казалось бы, никто не увидит, так что чего уж упрямствовать? Но я представил — просто представил — как буду выглядеть со стороны, и мне стало стыдно. Не перед кем-то посторонним, не перед Какой-То Высшей Силой — перед собой.

 — Пожалуй, ефрейтор, я вспомню о своём обещании безо всякой платы. — Я опустил ногу, опёршись на неё, но не убрал руку с ножом от горла пленника.

 — Серьёзно? Освободишь меня?

Мощное движение и лизнувшая кожу полоска оксидированной стали заставили его горло раскрыться, обнажив трахею. Удивлённо распахнув глаза, он упал на колени; в его смертельной ране заклокотала кровь.

 — Смерть освобождает.

Совесть не мучила меня. С чего бы? Во-первых, я не сказал, что оставлю Хугелю жизнь. Я сказал, что он получит свободу. Или мёртвые не свободны? Во-вторых, я не мог его отпустить, потому что он меня выдал бы первому же попавшемуся на пути вооружённому немцу. А вооружённые немцы в немецком фронтовом тылу, я полагаю, везде. Хугель мог бы до этого додуматься. Как же всё-таки отупляет жажда жизни... Может заставить соображать, но пленник всеми силами ухватился за обещание свободы, забыв, что её можно получить разными способами, и не догадавшись, что из всех этих способов я выберу тот, что выгоден только мне. И, наконец, в-третьих, в-главных: ради какого Пожирателя я вообще ищу себе логических оправданий? Кто-нибудь ещё более бессовестный и вовсе поступил бы так: сначала принял бы «плату», затем побил Хугеля, заставил тащить на себе дальше и только потом убил бы. Пусть землянин скажет спасибо за то, что я просто перерезал ему глотку.

Правда, какое-то время было совестно за его дочку. Брак, будь он гетеро — или гомосексуальным — это ведь, с точки зрения общества, просто способ воспитания потомства и подготовки следующего поколения к жизни в этом обществе. К такой жизни, что будет полезна обществу. Вроде бы все в выигрыше: голубки имеют законную возможность быть вместе, а брошенные приютные детишки получают каких-никаких, но всё же родителей... Но, если на этой планете однополая семья равна традиционной, почему за дочку Хугеля я должен стыдиться сильнее, чем за дочек и сыновей других немцев, павших от моей руки? Почему я вообще должен стыдиться за каких-то незнакомых мне детей? Никто не просил их родителей предавать нас. Я тут просто пытаюсь выжить, а теперь ещё и должен себя в этом винить? Да и вообще, о чём речь? Однополые семьи, кешот! Как... как это вообще может быть?

Именем Какой-Нибудь Высшей Силы, я только теперь осознал смысл слов Раш-Фора о Бездне на Земле! Население этой планеты не просто воюет с нами; у него совсем иное отношение к вещам, которые у правоверного салеу вызывают рефлекторное отвращение! Не буду врать, нетрадиционные есть и у нашей расы, но эти не афишируют свою ориентацию, не заявляют о «толерантности», не требуют признания своих, особых прав, а уж речи о законных браках и усыновлениях и вовсе быть не может. Я не говорю, что их надо истребить под корень; пусть живут себе тихонько и вносят лепту в развитие расы, общей на всех. Сколько деятелей политики, наук и искусств было из их числа? И мы ведь помним их и благодарим за их достижения. За достижения, кешот, а не просто за то, что они были... не такими, как большинство.

А что происходит с этой планетой? Как вообще можно всерьёз, на государственном, кешот, уровне обсуждать, стоит ли вводить те однополые браки? А очень просто: сексуальные меньшинства — это тоже политическая сила, такая же, как и религиозные или национальные. Она тоже способна обеспечивать поддержку на выборах, и политикам выгодно множить эту силу. Им выгодно плодить тех, кто этим меньшинствам будет сочувствовать. Это не политики навязали однополые браки; это идёт снизу вверх, от простых людей, которые, слишком долгое время прожив слишком хорошо, подумали: «А почему бы мужчинам не жить с мужчинами, а женщинам с женщинами? Это ведь так ново и интересно!«. А политики, напав на новую золотую жилу, подумали: «А почему бы нам не привлечь этих парней на свою сторону? Мы им разрешим сочетаться браком, а они за нас проголосуют». А чтобы это не выглядело богопротивно, весь этот процесс назвали гуманизацией, толерантностью — Господь Бог ведь завещал любить ближнего своего, каким бы он ни был. Потому, наверное, католическая церковь и не возражает против всего этого. Меньшинства не надо преследовать и изничтожать просто по факту их существования, особенно если они сидят тихо и никому не мешают. Но и не надо делать из них мучеников. Из крайности в крайность кидаться не надо — а землянская раса, будучи молодой, склонна к этому на протяжении всей своей истории. Если каждый простой человек будет это осознавать, политики не смогут делать карьеру на том, на чём её делать нельзя. Не для того природа — или боги, или Бог, кому что и кто больше нравится — разделила нас на два пола, чтобы хитрые политиканы ради высоких рейтингов пытались это обойти. А ведь современные технологии, особенно некрианские, позволяют жить с однополым партнёром, размножаясь клонированием и с использованием искусственных маток. Но почему тогда у нас семьи до сих пор традиционные? Всё дело в социальной ответственности. Социальная ответственность — это ответственность перед самим собой, элементарная индивидуальная совесть, вовремя говорящая «стоп» всем безумным желаниям и выливающаяся в благополучие и подлинный гуманизм всей расы. Некрианская раса вдоволь понаступала на грабли, много-много лет назад прошла всё, что сейчас проходят земляне, и сделала выводы. У нас было время научиться этому, а у землян есть мы. Мы их не завоёвываем, а спасаем.

Всадники остановились в паре-тройке карадов восточнее, на берегу прудика. Заброшенное рыболовецкое хозяйство, судя по домику и маленьким причалам тут и там. Интересно, в этой воде ещё есть рыба? Я бы сейчас свежатинкой перекусил... Земляне даже любезно огонь развели... Хотя, нет — сейчас не до рыбы. Сейчас меня интересует другая живность.

Двое из отряда купаются, пока один приглядывает за оружием, костром и лошадьми. Подбираться близко я не стал — животные начали вертеть головами и тревожно оглядываться, почуяв чужака.

 — Тише, девочка... — поднявшись с земли, дозорный погладил серую кобылу по шее. — Что случилось?

Она встала на дыбы и смяла его под себя копытами, когда хлопнул «Вальтер» в моей руке. Пуля пробила затылок землянина, я усердно, так сказать, со всей ноги заковылял к привязанным лошадям. Купавшиеся кинулись к оставленным на берегу автоматам, но частые бесприцельные выстрелы из пистолета заставили их броситься животами на ил. Они не помешали мне перерубить верёвку, которой кобыла привязана ко вбитому в почву колышку, и прыгнуть ей на спину. Седло с неё сняли, так что мошонка с первых же шагов кобылы ощутила, насколько лошадиный хребет жёсткий. Заметив, как враги снова бросились к оружию, я шлёпнул лошадь мечом по крупу, она в панике прижала заднюю часть тела к земле и понесла, едва слушаясь.

Преследователи не заставили себя ждать. Мимо меня отрывисто засвистели улетающие в «молоко» пули: фиу, фиу, фиу... Хоть на меня и надет полный легионерский доспех, жуткий звук прижал всем торсом к спине кобылы. Жокеи чёртовы... Это ж когда они научились так лихо палить на скаку? Стоило Рейху потерять свою бронетехнику в России, продвинутая европейская армия вспомнила, что и на лошадках воевать не зазорно.

Дождавшись, когда их автоматы заткнутся, я схватился за свой и поглядел назад. Противники мчатся в нескольких сотнях танов позади, едва успев натянуть одежду на скользкие мокрые тела. Один, похоже, накинул бронежилет прямо на голое туловище и впопыхах забыл обуться; завязки напяленного кое-как шлема бьют по щекам и шее. Его товарищ — здоровенный, не меньше меня, баварец, раньше явно ходивший в спортзал и теперь блестящий лоснящимися от воды рельефными мышцами в свете местной луны — надел только штаны и сапоги, даже ремень не затянул. Развернувшись на спине кобылы, как чешуедранный цирковой акробат, я поехал задом наперёд и поднял G36 обеими руками. Мои трюки врагов не удивили, а вот на вскинутый автомат они отреагировали моментально. Баварец махнул рукой, и второй всадник придержал лошадь. Теперь они скачут в отдалении, не загоняя животных понапрасну, но и не теряя меня из виду. Чего добиваются? Ждут, когда моя кобыла устанет? Она уже вся в мыле, и вскоре преследователи догонят меня, если поднажмут опять, но на что наткнутся? На очереди из автомата?

Нет, на них наткнулся я, проскакав ещё полкилометра: с запада и востока тоже доносится стук копыт. Это другие отряды зачистки приближаются... Глупо было бы ждать, что всадники не имеют при себе раций, и те двое, у которых я отнял товарища и лошадь, не позовут себе на помощь чистильщиков со всей округи. Их примчалось человек десять, и все они прекрасно помнят про автоматы в своих руках.

Прежде, чем кобыла с пулями в боку полетела кубарем подо мной, я успел утихомирить двоих: одного пристрелил с большого расстояния, под вторым убил лошадь. Хотя, этого тоже можно записать в мёртвые — кувыркаясь, животное прокатилось прямо по нему. Их товарищ вырвался вперёд, наперерез мне, с протяжным воплем размахивая саблей. О, вы и про холодное оружие вспомнили... Я усмехнулся и даже не стал стрелять в него, а потянул из ножен меч. Вопящая фигура немца и его лошади разрастается с каждым пройденным таном, словно приближающаяся с края небосвода туча. Приготовившись отразить удар, я поднял левую руку в нарукавнике, как щит... и мигом с ней попрощался.

 — АХ ТЫ МРАЗЬ!!!

Удивление было таким сильным, что я выдавил фразу по частям. Это что такое, именем всех богов и Пожирателей?! Клинок из звёздной стали?! У землян?! Созданный их собственными руками?! Но глаза меня не подводят — сабель такого типа на вооружении Легиона нет! Никто не мог снять её с тела убитого имперского всадника! Она перерубила броню, кость и плоть так же легко, как перерубила бы только плоть, и обрезок руки шлёпнулся в высокую траву позади.

Очешуевать я продолжил на земле, когда кобыла, поймав рёбрами пули, подпрыгнула как-то особо сильно и упала на бок с разгона. Хорошо, что на правый, не то и вторую мою ногу превратила бы в один сплошной перелом. А так я без труда выбрался и даже успел выбить из седла яростного всадника, мчащегося ко мне для второго удара. «Вальтер» оставил дырочку в его груди. Чиркнувшие по броне пули напомнили, что мы здесь не одни, и я кинулся к туше кобылы, положив на её израненный бок автомат, как на край баррикады, и стараясь не обращать внимания на кровопотерю. Тело слабеет с каждой секундой, но жать на спусковой крючок я ещё могу. Большего и не надо.

Загрохотавший в стороне пулемёт прижал к мёртвой, но ещё тёплой туше. Нет, стреляют не по мне (в противном случае я бы уже стал крошевом), но не хочется попасть под очереди. Тем более что стреляют из немецкого MG-42. Краем глаза заметил, как всадники вылетают из сёдел от мощных ударов пуль по телам. Лошади — те из них, что не погибли вместе с наездниками — разбежались по полям. Как только живых землян поблизости не осталось, пулемёт стих, и я поднял голову над телом кобылы.

 — Помочь, Брах? — прозвучал сзади беззаботный хриплый бас Хищника.

Я не поверил в свою удачу и поспешил убедиться в ней воочию, но всё происходит наяву: навстречу мне идёт опутанный патронными лентами Хищник, из дула пулемёта в его руках струится дымок, а рядом шагают Левиафан, Эришкигал и едет на бурнише Раш-Фор. Как гора с плеч упала — хотя бы не я один из всех клонов выжил. Значит, не зря сопротивлялся! Значит, было, ради кого!

В первую очередь я представился, чтобы и они меня узнали, а уж потом настала пора радоваться. Я бы обнял друзей единственной рукой, но даже сами они в первую очередь подметили, как я выгляжу.

 — Тебя что, через мясорубку пропустили? — оглядел меня Хищник.

 — Ты выглядишь не лучше. — Я толкнул его слабой рукой в плечо, поглядев на грязную повязку вокруг головы.

 — Разойдитесь. — Велела Эришкигал и вышла вперёд. Пока мы были разлучены, она успела начертить себе на лице узоры поверх своих родных, подкожных. Я разглядел широкие полосы поперёк бровей, горизонтальные росчерки вдоль скул и крупные неровные пятна вокруг рта, чёрные в ночи. Вблизи обонятельные рецепторы уловили запах железа. Землянская кровь, ещё свежая. Видящая начинает пугать меня... — Я сумею помочь вам, декурион. Все разговоры потом.

Она передала свой карабин Левиафану и свободными руками стала изображать сложные фигуры, а под ноздри забормотала заклинание:

 — Ки, Следящая За Здоровьем, Изгоняющая Хворь, услышь мой зов. Исцели травмы этого человека и все его раны. Я, смиренная дочь Эришкигал, прошу тебя об этом.

Всё, чего люди не понимают, в их глазах обрастает тайнами и мифами, из которых половина — ложь. Язык, на котором Видящие творят свою магию, салиранохам изучать запрещено, но клонам его зачем-то в память вложили. И вот, заклинание оказалось обыкновенной молитвой, а то, что она на непонятном языке, всего лишь придаёт ей мистичности.

Эришкигал закончила, и в ту же секунду я почувствовал, как мой скелет изменяется. Почувствовал, как энергия, вырабатываемая женщиной, переходит в материю — в молекулы костей, мышечных волокон, кожного покрова и растущего поверх него панциря. Почувствовал, как внутри отросших частей тела протянулись кровеносные сосуды, как каждую их частичку пронзили нервы и как сомкнулись части восстановленных суставов. Сперва из культей высунулись недостающие фрагменты костей на положенную длину, затем поверх них раздулась, будто наполненный воздухом батут, свежая плоть; верхний её слой огрубел, побледнел и стал кожей, а часть её огрубела ещё сильнее и превратилась в костяные наросты естественного экзоскелета. Сжав и разжав пальцы новой руки, опёршись на новую ногу, я опять ощутил в них жизнь.

 — А что случилось с лицом? — Эришкигал показала пальцем на бинты, опутавшие мою голову.

 — Немного подкоптился.

 — Покажите.

Я побыстрее отодрал присохшие бинты от запечённого мяса. С его поверхности, потревоженной движениями, заструилась кровь, и женщина поспешила сплести новое заклинание.

 — Своими чарами я могу лишь ускорить естественную регенерацию. Ожог зарастёт, но след от него останется. Я всё-таки некромант, а не целительница, и не рискну вмешиваться в работу вашего организма настолько глубоко, чтобы рана исчезла полностью.

 — Спасибо и на том, госпожа Видящая.

 — Да уж, ты тот ещё красавчик, Брах... — хмыкнул Левиафан.

 — А вас как сюда занесло? Тоже пробиваетесь в тыл? — решил вызнать я, пока женщина возится с чарами.

 — Да. И уже близки к цели: тут неподалёку упал левитатор. Надеюсь, хотя бы система связи на его борту уцелела. — Друг вколол мне полный шприц холекса, я рявкнул, вскинул кулаки так агрессивно, будто не потерял только что целую лужу крови, и приготовился к какому угодно бою: хоть на арене древнего Колизея, хоть со всей чёртовой Бездной. — Вызовем авиацию и свалим, наконец, отсюда.

 — А теперь ещё кое-что. — Когда ожог стал выглядеть так, будто получен мною много десятков лет назад (и всё равно, смотрится уродливо), Эришкигал потянулась руками в перчатках к моим вискам. Я хоть и доверяю ей, но это меня насторожило.

 — Что вы хотите делать, госпожа Видящая? — не одного меня, впрочем — Раш-Фор заёрзал в седле.

 — Должна посмотреть, где господин декурион был и что делал всё это время.

 — Вы ему не доверяете? Думаете, он общался с немцами? Да поглядите на него! Он рвался к своим товарищам, даже потеряв ногу!

 — А у меня работа такая — не доверять. Декурион, ничего личного.

 — Если вам от этого станет спокойнее — милости прошу.

 — Это не ради меня. Хотите, чтобы с вами пообщался кто-то другой?

 — О, так вас волнует моя безопасность?

 — Просто замолчите и расслабьтесь. Чем скорее я закончу, тем скорее мы уберёмся с открытого места.

Её пальцы легли на мою голову возле слуховых отверстий. Стало беспокойно, тревожно непонятно почему. Фигура Видящей как будто увеличилась в размерах, вдруг сделавшись мрачной и грозной. Она и до этого-то источала опасность, а теперь эта опасность овеяла меня. Очень захотелось отойти от Эришкигал, и желательно на такое расстояние, чтобы её не видеть. Я не сдержал недовольное мычание и перехватил запястья женщины, но внезапно они стали бесплотными, призрачными и легко прошли сквозь мои пальцы. Я и заметить-то этого не успел; почувствовал лишь, что сжимаю только воздух, а женщина невозмутимо снова потянулась к моему лицу освободившимися руками.

 — Декурион, что вы как ребёнок?

 — Знаете ли, это неприятно.

 — Я должна вас проверить. За этим меня сюда и прислали. Расслабьтесь, говорю, иначе будет больно.

 — Прям как секс под хвост...

 — Дышите глубоко и постарайтесь ни о чём конкретном не думать. Обещаю, я не буду заглядывать дальше того момента, после которого мы расстались.

Я сконцентрировался на дыхательном упражнении, как колдунья и посоветовала, и тут-же она проскользнула мимо моей ослабленной «защиты». Это было ещё неприятнее, чем всё прежде; как будто твои конечности подвесили на нитках и управляют ими. Как будто пытаешься работать за компьютером, но кто-то, у кого есть вторая «мышка», тебе мешает. Мой разум был подобен этому компьютеру, и хаос творился в нём. События, пережитые мною в дни разлуки с друзьями, каждый их момент опять пронёсся перед глазами, но теперь — намного быстрее. Мне словно показали часть моей собственной экранизированной биографии в ускоренной перемотке. И всё же я увидел каждую миллисекунду в таких мелких подробностях, какие не сразу заметил в тогдашнем настоящем. Причём «экранизированную биографию«показывают явно насильно, я хочу только, чтобы это побыстрее кончилось. Неловко стало от осознания того, что Эришкигал просмотрела буквально всё. В каждой сцене из прошлого появилась она; я снова увидел, как хороню собственную ногу в погребе разрушенной фермы, а Видящая встала сзади, за плечом, как будто в насмешку; я увидел и услышал, как разговариваю с Хугелем о его «плате» за освобождение, а Видящая, присев на землю рядом с ним, внимает каждому слову. Она поглядела на меня и увидела насквозь, а я по-прежнему не знаю о ней ничего, кроме частички её прошлого с её же собственных уст. И ведь не прогнать её никак! Даже если снова укрепить разум. Она просто не даст этого сделать. Все биологические процессы моего организма, все мои мысли и воспоминания теперь под её безраздельным управлением. Пожелай она сейчас, и я сверну себе шею собственными руками. Вот это и неприятно — быть куклой из плоти и крови, при этом сохраняя самосознание. Но, подобно тому, как мне вовсе не приносят удовольствия убийства, Эришкигал не приносит удовольствия контроль над своими «клиентами». Она всего лишь сделала дело и отпустила меня, не задержав ни на один лишний миг.

 — Ну, и как? — буркнул Раш-Фор. Он не может возражать колдунье, служащей в ЗОГ, но ему не нравится, когда делают неприятно его подчинённым. — Не подорвалась ли его верность вне лона Империи?

 — Напротив, даже укрепилась. Ну, он вам сам об этом расскажет.

Ментальная проверка почему-то ослабила. Только что я был бодрым оттого, что Видящая вырастила мне новые конечности, влила в меня жизненных сил, да и стимулятор вскипятил кровь, а теперь опять раскис.

 — Не беспокойтесь. Многим бывает ещё хуже. — Вроде как утешила она.

 — Чувствую себя оттраханным во все дыры... — на вежливость у меня нет ни сил, ни настроения.

Раш-Фор разрешил присесть и передохнуть, а сам проехал до одного из убитых кавалеристов. Забрав немецкую саблю, вернулся.

 — Значит, Двадцать Пятый, такой тебе руку отрубили? Что скажете об этом, госпожа премудрая?

 — Скажу, что земляне поражают меня. Эти примитивные существа не могли воспроизвести наши технологии; до этого им развиваться минимум тысячу лет.

 — Они не воспроизвели, а лишь использовали наши наработки. — Возразил я ей. — Те роботы, что на нас напали, работали на нефтепродуктах. Земляне просто позаимствовали некоторые детали и кинематические схемы. Они-то одинаковые.

 — А клинки из звёздной стали?

 — Землянские учёные уже проводили опыты с металлами и сплавами, обладающими памятью формы. Почему вы, живорождённые, склонны столь сильно недооценивать землян?

 — Ладно, хватит трепаться. — Грубо оборвал явно задетый за живое Раш-Фор. — Тут кое-кто хотел поскорее убраться с открытого места, госпожа колдунья.

Он погнал бурниша рысцой куда-то на северо-восток. Вроде бы нам нужно на юг, но лучше дождаться эвакуации, чем впятером прорываться через позиции немцев. Раскидав за спиной большие перепончатые крылья, в которые по одной мысленной команде превратился плащ, Эришкигал несколькими взмахами оторвалась от земли и полетела высоко над нашими головами не медленнее скачущего динозавра. Воздушные потоки, повинуясь колдунье, словно понесли по небу чёрную тучу. А нам троим осталось только опуститься на четыре конечности и не отставать.

 — Махнёмся? — предложил Левиафан, не сбрасывая скорость. — Ты мне автомат, я тебе винтовку. Я знаю, ты их любишь.

Привстав, чтобы взять в руки висящее за спиной оружие, я отдал G36 Левиафану, а от него получил «Маузер». Скольких же советских солдат перестреляли из этой винтовки прежде, чем некрианских? Ну, больше не застрелят ни одного ни из тех, ни из других...

Партизанить получилось недолго: в роще, карадах в четырёх на северо-восток, мы нашли подбитый штурмовик. Может, это и не тот, который выручил меня на поле, но что-то подсказывает — он. Ракеты настигли его — одна в дно, прямо по двигателю, а другая — в борт, рядом с камерой дронов. Система стабилизации повреждена, и сильнейшие потоки энергии, шедшие от кристалла, расплавили весь двигательный отсек. Под левитатором, будто кровь под трупом павшего воина, растёкся уже застывший, но всё ещё горячий металл; из гнезда вывалился и сам кристалл — с ладонь в длину, продолговатый, шестиугольный, похожий на наконечник копья, переливающийся фиолетовым светом... и очень тяжёлый для своих размеров — в нём пуд, не меньше. И ещё он колоссально прочен. Алмаз — просто стекляшка по сравнению с ним. Да и расплавить его можно разве что в недрах звезды, при миллионах градусов. Удивительно, как такая крошечная штучка может нести в себе столько энергии... Штурмовику её хватило бы на десятки лет работы и сражений — не только двигатель, но и мощнейшие пушки на борту судна подпитываются от него. И столько же миллионов своих денег земляне отдали бы за этот кристалл, если не ради практического использования, то хотя бы ради изучения. И потому надо сделать всё, чтобы он землянам не достался. Не страшно потерять машину, страшно потерять её энергетический кристалл. Его можно вставить в любой другой механизм и вообще найти ему кучу других применений. Он — настоящая «душа» некрианской техники. Эришкигал, будучи некромантом — тем, кто как раз управляется с душами — спрятала его к себе, в сумку у седла Хоука.

Удивительно, что левитатор не разлетелся на части при крушении. Его корпус пяти танов в диаметре, похожий на две глубокие тарелки, поставленные друг на друга донцами наружу, весь измят, испачкан и закопчен, местами проплавлен взбесившейся энергией, вырвавшейся из разбитого двигателя, но пилотская кабина уцелела. Система связи, надеюсь, тоже. Некрианская авиация управляется искусственным интеллектом, но, на случай его отключения или перехвата, каждый левитатор рассчитан на то, чтобы им мог управлять человек.

 — Что там, Левиафан? — крикнул я другу, залезшему под раскрошенное вдребезги бронестекло пилотской кабины.

 — Печально, но, думаю, я смогу починить переговорное устройство. Дайте мне пару часов. — Отозвался он уже из-под корпуса машины; наружу торчат лишь его ноги и хвост.

 — Через пару часов мы были бы уже у своих. — Раш-Фор сердито нахохлился и сел у пробоины в борту, чтобы погреться от остывающего металла. Пока двигались, было тепло, но с прекращением движения пришёл холод, а центурион ведь боится его, как и любой живорождённый салеу. От согревающих заклятий Эришкигал он отказался, посоветовав ей беречь силы.

 — А как мы будем прорываться через позиции немцев? Безопаснее сейчас оставаться здесь. — Защитился Левиафан. Выпрыгнув на землю, он открыл дверку камеры дронов, достал оттуда ящик с инструментами и снова полез в кабину.

 — Может, я чем-нибудь помогу? — учтиво предложила Видящая. Обычно аристократичные маги не утруждают себя подобной работой, оставляя её салиранохам, а то и вовсе домашним роботам, но сейчас выживание всех нас зависит от действий каждого. Понимая это, женщина и согласилась поработать руками. Да и просто неприятно сидеть без дела и раз за разом вспоминать, что твоя жизнь сейчас зависит от кого-то. Грубая работа хотя бы отвлекает от этого.

 — Будет лучше, если вы отдохнёте, госпожа. — Не выглядывая наружу, отозвался Левиафан. — Ваша магия может понадобиться, когда придут немцы.

 — «Когда»? — с недоброй усмешкой уточнил Хищник, не прекращая вставлять недостающие патроны в ленту MG-42.

 — А ты думаешь, они позволят такой куче звёздной стали просто так валяться в поле? Я уж не говорю про кристалл. Если не чистильщики, то мародёры точно сюда нагрянут.

 — Подежуришь первым, ауксилий. — Приказал Раш-Фор Хищнику и стал раскладывать на земле спальный мешок. — Через три часа разбудишь Двадцать Пятого — пусть он тебя сменит.

Готовить на костре не стали. Я поставил котелок с водой на горячие оплавленные детали и, когда та нагрелась достаточно, залил ею пластиковые ведёрки с порошковым супом. После нескольких дней питания одной землянской колбасой даже он показался вкусным. Ничего, скоро вернёмся в Легион и там отъедимся...

 — Декурион, вы мне нужны. — Я собрался залезть в спальный мешок, когда Видящая потревожила меня.

 — Что, одной проверки не хватило? — буркнул я.

 — Это — другая проверка. Перестаньте дуться и просто помогите мне.

 — Я не дуюсь, просто понять не могу: сначала вы мне открываетесь, а потом обращаетесь чуть ли не как с преступником. Мне... чего-то ждать? Или вы в тот день просто были чуть доверчивее и разговорчивее, чем обычно? Наверное, это неплохо, вот только есть одна проблема: я терпеть не могу задушевные беседы.

 — Декурион, вы милы и приятнее многих, кто меня здесь окружает. Но ради вас я не собираюсь пренебрегать стандартными процедурами. Я видела и знала многих приятных людей, которые оказывались плохими. Например, моя подруга пыталась убить меня.

 — Ну... как говорится, если есть, за что убить — значит, не зря живёшь.

 — У неё причина была: я повзрослела и набралась мозгов, а она — нет. В молодости я была глупа. Знаете, что чувствует растущий маг? Жажду. Желание узнать предел своих сил. Видящим покровительствует Садора, но не всем дано принять её мудрость. Куда проще получить силу от её противника, Тсича — ты всего лишь оставляешь ему в залог свою душу.

 — Вы общались с демонопоклонниками? — догадался и уточнил я.

 — И даже всерьёз увлекалась их верой. Хватило ума не вступать в секту. Говорила я Трунак, что добром эти игры с Пожирателями не закончатся. И когда я вступила в ИКСАР, она в этом убедилась. Мы шли по следам похитителей детей, а вышли на секту демонопоклонников. Они... Они приносили яйца в жертву Пожирателям. Некрианские яйца, декурион. Пробивали скорлупу и высасывали эмбрионы оттуда. К тому моменту Трунак уже мало напоминала человека. Бездна способна извратить и изуродовать кого и что угодно. Я всадила заряд из дробовика ей в живот. Трунак истекала кровью, все кишки вывалились на колени... Пожиратели не спасли её, когда я раскрасила всю комнату в цвет её мозгов.

Уже и забыв, чего хотела сначала, Эришкигал задумалась с угрюмым видом. Раз она такая недоверчивая, зачем рассказывает о своём прошлом, весьма болезненном? Она осторожничает, узнаёт меня, подбирается ко мне, как охотница, но видит во мне хотя бы подобие того, кто мог бы её понять и ей понравиться. Она закостенела, но не хочет этого и при этом на личном опыте знает, что кому попало доверять и доверяться нельзя. Чувствуя это, я тоже хочу тянуться к ней. Видящая, да ещё и контрразведчица, у которой я вызываю личную симпатию... Наверное, не такой уж я ничтожный клон, раз того стою...

 — Так что вы хотели проверить? — я сам напомнил ей о её же просьбе.

Снова её плащ стал крыльями, и она подлетела на пару танов вверх, сняв перчатку.

 — Дотроньтесь до моей кожи своей.

Тело женщины оказалось очень холодным наощупь. Просто удивительно, как оно не мертвеет; я и пульс-то не сумел прощупать. Конечно же, просто не успел: стоило мне взяться за запястье Эришкигал, её крылья опали, как два отработавших нетха, потемнели, огрубели, и Видящая, упруго приземлившись, завернулась в плащ.

 — Так я и думала. Не показалось, значит...

 — Что именно?

 — Помните, я не могла ничего наколдовать, когда на нас напали немцы? Я долго думала, куда могла подеваться моя онаспо, притом совершенно незаметно.

 — И до чего додумались?

 — Предположила, что вы умеете опустошать запасы онаспо Видящих и разряжать магические артефакты, лишь дотронувшись до них.

 — Ну... А так может быть?

 — Как видите, да. Возможно, вам покровительствует сама Дараш. Вы, боевые клоны, не просто прирождённые воины; вы родились буквально по боевому заданию, и это не может не радовать богиню Войны. Будь я на её месте, мне бы не хотелось, чтобы какой-то паршивый маг мог прикончить моих любимцев своими фокусами. Дараш уготовила вам лишь славную гибель в бою и сделала так, чтобы вы могли любого мага заставить драться честно.

 — Просто очешуенно! Тех, кого называют низшей формой жизни и кто сам-то по себе в богов особо не верит, Дараш наградила уникальным даром!

 — Богов не волнует, верит кто-то в них или нет; они и без наших молитв обойдутся. И не смертным устанавливать цену каждой жизни в глазах богов. Дараш наградила вас, потому что сочла это правильным. Пользуйтесь и благодарите её за это. Не существует оборудования, которое обнаруживало или вырабатывало бы магическую энергию. Даже некрианская наука не может управлять ею, а вы предлагаете мне научно обосновать вам божественный феномен?

 — А если это была не Дараш, а Малефор? Уж он скорее обратит внимание на таких, как мы.

 — Почему?

 — Вы сами видели, что мне приходилось делать, чтобы выжить. Кто же я после этого? Нет, я вовсе ни о чём не жалею, но, если боги и существуют, они давно от меня отвернулись.

 — Вы сами развеяли свои сомнения, декурион, сказав о выживании. Вот возьмём меня, к примеру. Я — некромант. Человек, который вырывает души умерших из Вечного Круговорота для использования в своих целях. Эришкигал ненавидит это, но позволяет «правильным» некромантам — вроде Ордена Чёрных Монахов — использовать такую магию, чтобы на равных бороться с «неправильными» — такими, как Анрах и Шаргул. Формально, все мы одинаковые разорители могил, но только Чёрные Монахи защищают человечество с помощью своих сил, а Анрах пытался всё его превратить в нежить. Плохие люди делают зло просто потому, что могут и хотят. А вы хотите лишь покоя для себя и своих братьев, но вас заставляют сражаться. Вы озлоблены, загнаны в угол, но не плохи.

Спохватившись, она сделала короткую паузу.

 — Ложитесь спать, декурион. Я и так слишком задержала вас своей болтовнёй. И пожалуйста, впредь обращайтесь ко мне на «ты».

Проспал недолго: страшный грохот возле пилотской кабины разбудил. Первым делом выхватил пистолет, лишь потом стал расстёгивать молнию спального мешка, но услышал перебранку Хищника и Левиафана шёпотом и успокоился.

 — Ты что, держать не мог? — забубнил Левиафан.

 — Да ты сам держишь, как кривой! — огрызнулся Хищник, и с их стороны что-то тихо залязгало.

Раш-Фор и Видящая лишь заёрзали во сне — живорождённые спят беззаботнее и крепче, чем мы. Обойдя левитатор, я увидел, как братья-клоны вытащили один дрон из отсека, и Левиафан, откинув широкую грибовидную «голову» робота в сторону, копается во внутренних механизмах. Жёлтая краска, покрывающая корпус устройства, в ночи кажется чёрной.

 — Что тут происходит? — я спрятал пистолет обратно в кобуру.

 — Да так, попросил Хищника помочь. — Искоса Левиафан глянул на того. Сердито фыркнув, Хищник вернулся на своё место, к пулемёту.

 — А зачем тебе дрон?

 — В переговорном устройстве левитатора поломался приёмник сигнала. Я думал позаимствовать пару деталей у дрона. Вот же тяжеленные штуковины! Вроде и небольшие, а весят, как половина бурниша!

Робот действительно небольшой — с древний телевизор. Ну, такой, который ещё на коробку похож. Под «шляпкой» у него находится батарея питания и спрятанное в корпус ядро искусственного интеллекта, а по бокам от них — подвижные блоки с шупальцами-манипуляторами, у которых на концах разнообразные инструменты: отвёртки, разводные ключи, миниатюрные дисковые пилы, плазменные резаки, лазерные скальпели для сварки... Снизу же прикреплено отражающее крыло.

 — Ааа... Ну, заимствуй... Только будь добр — потише. Намотался я за этот день.

 — Расскажешь потом, как тебе удалось там выжить?

 — Для начала выживем здесь.

Хлопок винтовочного выстрела бросил меня в сторону. Я кувыркнулся, в прыжке вырывая «Вальтер» из кобуры, ещё до того, как эхо выстрела перестало отзываться то тут, то там над лесом. Нет, это не пуля меня настигла. Просто, едва узнав об опасности, я поспешил сменить позицию. Из-за эха не понять, откуда стреляли. Вроде бы спереди, но я не уверен. А промедление ведь смерти подобно. Первая пуля меня не достала, но, может быть, достанет вторая, если продолжу высматривать врага среди деревьев. Так, секундочку! Если первая пуля не достала меня, тогда... кого же?

Не опуская пистолет, я глянул на Левиафана, и мои сердца перестали биться в груди: он завалился на дрона, и корпус робота позеленел от некрианской крови. С новым судорожным выдохом она ударила изо рта и сквозного отверстия в неприкрытом бронёй туловище, на одной линии с лёгким. Раненый друг попытался приподняться, но в руках остаётся всё меньше силы. Они подогнулись, и Левиафан снова обрушился простреленной грудью на грубый корпус машины.

 — Лёва! — я метнулся к нему, но вторая пуля действительно прилетела мне. Хорошо, что в наплечник, хотя снайпер мог попасть в шею. Просто я сдвинулся с места в удачный момент.

Теперь мне удалось определить направление выстрела наверняка. Резко обернувшись и подняв пистолет, я расстрелял половину обоймы по пространству между деревьями перед собой. Но никаких криков боли не раздалось, лишь за одним из стволов всколыхнулся ночной мрак, ровно плотная завеса чёрного дыма, через которую кто-то пронёсся.

 — Кто стрелял? — центурион примчался следом, рассматривая окружающий мир через прицел немецкого автомата. — Что ты видел, Двадцать Пятый?

 — Ауксилий! Чёрт! — бросив оружие, Эришкигал склонилась над захлёбывающимся кровью Левиафаном. От волнения женщина и забыла, что одарена магией не просто так. Хорошо хоть вовремя вспомнила. Протянув руку над раной, она зашептала целительные заклинания.

 — Кешот, что ты видел?! — закричал Раш-Фор прямо в воздуховод моего шлема.

 — Я не уверен, касур, но вон там...

 — Сверху! — Левиафан вдруг вытянул руку к древесным кронам, нависшим над нашими головами. В горле его булькает кровь, но произнёс он вполне разборчиво.

Я вскинул голову, и мне еле хватило времени, чтобы оттолкнуть центуриона. Всё же третья пуля попала в него, но застряла хотя бы под правой ключицей, а не в сердце. Зато стрелка я разглядеть успел. Точнее, лишь его фигуру. Гуманоидная, похожая на землянскую, она уселась в основании толстой ветки на вершине дерева и стала ёрзать рукой у казённой части своей винтовки, передёргивая затвор. Снайпер не ранил бы больше никого — я уже навёл на него пистолет, но в этот момент враг... исчез! Из-под ног у него с хлопком, точно целлофановый пакетик лопнули, вырвалась чёрная туча, за секунду окутав фигуру полностью, а ещё через две, когда её разогнал ночной ветер, стрелка на месте не оказалось!

Рванув к нам, Хищник задрал пулемёт кверху. Зазвенела быстро пустеющая лента, заревел сгорающий в патронах порох, выбрасывая пули. На моих глазах свинец покосил растительность над нашими головами. Взметнулись в воздух и дождём посыпались изорванные листья, полетели во все стороны отломанные куски коры, а ветки стали падать друг за другом. Пары секунд непрерывной стрельбы хватило, чтобы основательно расчистить обзор на тёмное беззвёздное небо.

 — Прекратить огонь! — я зашлёпал ладонью по его плечу, и Хищник растерянно опустил оружие. — Не трать патроны!

Разбираться с тем, кто на нас напал, будет некому, если срочно не уйти из-под огня. Хищник и Эришкигал схватили ослабшего, но уже исцелённого Левиафана под руки, я вздёрнул на ноги Раш-Фора, и всей пятёркой мы кинулись под днище штурмовика. Долго мы там прятаться не сумеем, но надо хотя бы перевести дух и опомниться.

 — Вы как, касур? — я с силой зажал рану Раш-Фора, но кровь всё равно быстро утекает меж моих пальцев.

 — Станет намного лучше, если вы прикончите этого снайпера! Принесёшь мне его голову — опционом тебя сделаю!

 — Принято! — я перезарядил «Вальтер» и перекатом выбрался из-под корпуса «Вампира», а затем, короткой перебежкой добравшись до спальника, схватил винтовку. Видящая кинулась за мной и, пробегая мимо места своего ночлега, протянула руку. Лежавший на земле карабин вскочил в воздух и сам прыгнул в её раскрытую ладонь.

Я решил так: задача снайпера — выводить из строя боеспособных врагов. Ослабший Левиафан и раненый центурион его вряд ли заинтересуют, да и на Хищника с пулемётом нарываться неохота. Поэтому я кинулся через лес, в ту сторону, где впервые заметил чёрный дым у корней дерева — понадеялся, что снайпер увяжется за мной. Заодно осмотрел то место. Надеялся отыскать следы переносного портального устройства или чего-нибудь в этом роде, но лишь запутался ещё больше, потому как не нашёл ничего. Не мог ведь бесхвостый воспользоваться магией для телепортации? Бесхвостые не бывают магами! Я запросил у СУЗИ данные по их физиологии, и она ответила, что в их организмах нет Узлов Урсы, а значит, и онаспо вырабатываться неоткуда. Да, у многих салеу онаспо тоже не вырабатывается, но у всех салеу есть Узлы Урсы, и даже породистый салиранох при определённых обстоятельствах может стать Видящим. Но чтобы землянин... Нет, глаза не могли меня обмануть — я видел, как бесхвостый растворился в воздухе. Да и Эришкигал, задержавшись возле дерева, за которым снайпер прятался, сообщила, что чувствует возмущения в седьмом слое своей ауры. Один Тсич знает, что это за хрень, но, как я понял, это означает, что тут применяли магию. Чертовщина...

 — Ну, и что это такое? — я поглядел на женщину, не сбавляя хода и перемахивая через торчащие из земли корни. — Маги у наших врагов?

 — Брах, земляне не владеют магией! Это исключено самой их физиологией!

 — А вырастить у себя Узлы Урсы с помощью наших технологий они не могли?

 — Это не по силам даже нам самим. Да я и не слыхала, чтобы к врагу попадали результаты наших биоинженерных экспериментов. А уж ЗОГ-то об этом узнала бы в первую очередь.

Новый хлопок раздался позади и правее от Эришкигал. Перехватывая винтовку левой рукой и оборачиваясь, правой я оттолкнул женщину и пальнул, почти не целясь, на один только звук. Отдача отбросила «Маузер» к моему плечу, да и выстрел получился чешуёвым — кто ж стреляет из винтовки одной рукой? И, тем не менее, в каком-то смысле, в цель я попал. Хотя бы потому, что не ошибся: бесхвостый с винтовкой действительно очутился в кустах сзади, танах в сорока от нас. Осмелел, поганый гамзог. Подумал, что мы ничего ему не сможем противопоставить. Но само место, которое он выбрал для охоты, ослабило его: в лесу на большие расстояния не постреляешь, а снайпер ведь именно этим и должен заниматься. Чтобы не терять нас из виду, он вынужден подбираться ближе, на своих ногах или пользуясь этой непонятно откуда взявшейся телепортацией. В сторону от пули он всё равно телепортнуться не успеет. Та, которую я в него послал, чуть не стала смертельной. Она содрала кору с дерева, возле которого враг засел, и здорово снайпера напугала. Передёргивая затвор «Маузера», я увидел, как его фигура отшатывается в сторону, падает, спотыкаясь обо что-то, но всё же он успел «прыгнуть» и пропасть с моих глаз до того, как новый патрон оказался в стволе.

 — И как же нам поймать того, кто умеет телепортироваться? — с досадой я тряхнул винтовкой и выругался. Раскаты выстрела уже стихли, и установившаяся в лесу тишина показалась бы безмятежной, если бы я не знал, что поблизости бродит вражеский снайпер.

 — Мне приходилось сталкиваться с такими противниками. — Эришкигал что-то насторожило, она огляделась по сторонам, вскинув карабин. — Тот, кто превосходит обычных людей, частенько начинает творить то, за что они не смогут его наказать.

 — А если перестать говорить загадками?

 — Такие противники слишком полагаются на свои преимущества и становятся очень предсказуемыми.

Да уж, я и сам-то его чуть не подстрелил. Пора перестать пользоваться одним только острым слухом и рефлексами и вспомнить про голову. Противник убедился, что хлопки от его «прыжков» я вблизи прекрасно слышу. Телепортация позволяет ему занимать позиции, до которых даже я не сразу доберусь. На его месте я бы засел повыше, танах в ста далее по пути нашего следования, и стрелял бы в спины, чтобы враги не успели обернуться и ответить огнём.

 — Госпожа... то есть, Эришкигал, ты что-то говорила про ауру.

 — Да, Видящие чувствуют следы от применения магии. Да и ауры живых существ тоже.

 — А ты могла бы просмотреть местность и отыскать этого засранца?

 — Мой Внутренний Взор ограничен. Я не смогу увидеть весь лес сразу. Придётся сосредоточиться, а тебе — прикрывать меня.

 — Хорошо. Только постарайся обнаружить его прежде, чем он отстрелит мне семенную железу.

Кивнув, Эришкигал подняла руки ладонями кверху, и над ними вспыхнули розоватым светом непонятные рунические буквы, проявившись прямо в воздухе. Даже с помощью СУЗИ я не сумел их прочитать. Свет из глаз Видящей ударил сильнее, как из двух фонариков с красными линзами. Она замедлила шаг, прощупывая своим магическим чутьём каждый квадратный метр вокруг нас, а мне осталось только держать винтовку наготове и не отставать от женщины. Внезапно её голос зазвучал под самым моим черепом. Это не похоже даже на то, как если бы заговорили прямо в ухо. Именно такие голоса и именно так, наверное, слышит шизофреник, но я-то уверен, что у меня с головой всё в порядке.

 — Снайпер вон на том дубе, расколотом молнией, на высоте большого дупла с другой стороны, десять танов над землёй. — Доложила Эришкигал, и я убедился, что это она всего лишь говорит телепатически, чтобы враг не услышал. Всё-таки я не сумасшедший. И всё-таки мои догадки подтвердились — я просчитал врага правильно. Просто рисковать не хотел, вот и положился на помощь колдуньи. — Отстрелит тебе голову через семь секунд после того, как мы пройдём мимо дерева. Будь готов.

 — К смерти?

 — К выстрелу на опережение, Брах. Хватит шуток.

 — Жизнь начинает казаться такой бесполезной, когда ты знаешь, в какой момент она кончится...

Поравнявшись с дубом, я продолжил шагать, как ни в чём не бывало, но стал и считать секунды. Раз, два... Палец дотрагивается до спускового крючка... Три, четыре... Поднимаю приклад к плечу... Пять, шесть...

Всего секунда разницы решила, кому жить, а кому нет. Я обернулся прежде, чем снайпер спустил курок, и замешка погубила его. Раздался сдавленный вскрик и долгий стон, из удобного «гнёздышка» между двумя половинами расколотого ствола выпало и грузно бухнулось тело, а рядом клацнул об землю затвор винтовки.

Выхватив саблю, я поспешил за охотничьим трофеем. Мне есть, что взять у этой добычи... А добыча оказалась необычной. Приблизившись, я схватил снайпера за волосы сзади и дёрнул, чтобы задрал голову. Потухая вместе с жизнью, но с ещё большей ненавистью от этого на меня зыркнули два ясных раскосых глаза, серебряные, как полная луна ясной ночью. Тонкие хищные агрессивно растянутые губки блестят от фиолетовой эльфийской крови, одна трёхпалая рука зажимает рану в животе, а другая из последних сил вцепилась в рукав моего биоплаща. Такая злоба даже впечатляет. Двинув рукой, я перехватил ладонь эльфийки.

 — Что об этом скажешь?

 — Скажу, что она — тоже маг. — Эришкигал подошла на несколько шагов ближе к раненой. — Не было никаких портальных устройств, как я и чувствовала. Обычные заклинания, вот только я до сих пор ощущаю в ней онаспо. Магическая энергия просто бурлит в её крови. Никогда с таким не встречалась.

 — Изнанковцы, значит, могут быть магами, а земляне — нет? Интересно... — эльфийка попробовала дёрнуться, но я сгрёб её красные волосы в пучок и натянул так, что она вскрикнула.

 — Брах, у нас очень мало данных по физиологии рас Септионы. После первого вооружённого столкновения с аборигенами легионерам не удалось захватить ни одного изнанковца. Но скоро образцов будет намного больше. Можешь помочь нашей науке, если приведёшь эльфийку в плен живой.

 — Нашей науке хватит той части, о которой просил Раш-Фор. Да и глянь на неё. С такой раной она долго не протянет.

 — Тебе жалко потратить на неё немного энергии своего регенератора?

 — Лучше я потрачу эту энергию, когда будет ранен мой товарищ. Или ты.

 — Я и сама себя вылечить могу.

 — Эришкигал, снайперов и огнемётчиков в плен не берут.

Приставив кромку сабли к нежной синей коже эльфийского горлышка, я ещё раз задрал голову противницы и поглядел на её лицо. Мягкое, такое аккуратное, с округлыми гладкими бровками и скулами и тонким остреньким носиком... Я понимаю, что это — представительница чужого инопланетного вида, и я просто не должен оценивать её, как женщину. Но... она прекрасна! Я почувствовал себя почти святотатцем, занося оружие над такой красотой.

 — Ты уж прости, милашка, но тебе ведь всё равно, как умирать. Я сделаю это быстро.

 — Гуэл`дуай куэ`вэсса! — вдохнув поглубже, она щедро плюнула в моё забрало слюной и кровью, а через секунду, когда её голова осталась у меня в руке, кровь ударила в бронестекло тугим фонтаном и стремительно стекла по лезвию сабли, будучи менее густой, чем наша.

Возвращались уже неспешно. Знание того, что враг уничтожен, успокаивает. Я чувствовал, как напряжённые мышцы расслабляются, но они вновь сжались, стоило услышать стрельбу поблизости. Схватив трофейную голову зубами за длинные волосы, чтобы освободить руки, я со всех конечностей понёсся через лес.

 — Да брось ты её! — решив поберечь магические силы для грядущего боя, Эришкигал не стала пользоваться крыльями, но и пешком передвигается очень быстро. — Твой центурион сказал образно! Не нужна ему голова этой эльфийки! Я подтвержу, что снайпер уничтожен. Брах, ты хоть представляешь, как выглядишь?

Я лишь бросил на Видящую раздражённый взгляд и подбавил газу, чтобы успеть друзьям на помощь. Но, стоило высунуться к штурмовику, мне самому чуть не потребовалась помощь, только медицинская — целая шальная очередь из автомата простучала по дереву совсем рядом, на уровне моего горла. Рефлексы, острота которых доведена до абсолюта, заставили кувырком уйти с линии огня, а вот Видящая, как я успел заметить, так на ней и осталась. До слуховых отверстий донёсся тот шуршащий звук, с которым пули прошивают тело. Конечно, я контуженный не раз, и слух мой не так остёр, как до первого боя, но этот звук я расслышал отчётливо. Тем не менее, Эришкигал никак не отреагировала на ранения, даже не вскрикнула, лишь кинулась за мной, припадая к земле грудью, чтобы не попасть под пули. Вместе мы юркнули под штурмовик, к истекающему кровью Раш-Фору.

 — Вижу, с заданием ты справился. — Он криво улыбнулся и, сморщившись от боли, полез в медпакет на поясе за холексом. Я помог центуриону сделать укол. Свирепо замотав головой туда-сюда, командир вскинул пистолет уцелевшей рукой, но остался в укрытии. — Твои товарищи там сдерживают врага! Быстро к ним!

Я поглядел в ту сторону, откуда доносятся мощные звуки стрельбы MG-42 в руках Хищника и трескотняG36 в руках Левиафана. Быстро же засранец оправился, хоть и потерял целое ведро крови... А по ним в ответ стреляют из каких-то незнакомых автоматов — я никак по звуку не могу определить, что это за модель.

 — Кто на нас напал? — я положил эльфийскую голову в сторонке и вытащил винтовку из-за плеча.

 — Иди и посмотри сам!

 — Центурион, разрешите мне самой? — с азартом Эришкигал развела руки в стороны, и её когти вытянулись в длину на треть тана, а их края заблестели, как только что наточенные кромки клинка.

Раш-Фор, умело скрыв удивление, кивнул, и женщина сложила руки на груди, будто собралась лечь в гроб.

 — Скажите своим людям, чтобы не тратили патроны.

А затем взяла и... легла! Резко откинувшись всем телом назад, она опрокинулась на землю, и та расступилась перед Видящей сама! Колдунья будто в бассейн прыгнула! Я ещё не перестал очешуевать, а края вмиг выросшей под её телом ямы сомкнулись, и обе исчезли из виду, будто не существовали никогда.

 — Эй, я тоже так хочу! — с наигранной обидой крикнул Раш-Фор. — Вот кто теперь помешает ей удрать отсюда, а?

Разорвавшийся поблизости снаряд ракетомёта заставил машинально прикрыть головы руками, хоть они и так прикрыты шлемами.

 — Уж не знаю, куда эта фокусница подевалась! Хватай пушку и помоги своим, пока она не появится!

Пригибаясь под свистящими мимо пулями, я добрался до пулемётного гнезда и прилёг рядом с Хищником. Со злобным рычанием тот скосил очередью несколько тёмных фигур, бегущих к лесу через поле, а я сумел разглядеть фиолетовые брызги из мертвеющих тел. Тоже эльфы? Это настораживает. Нам бы немцев удержать, а тут ещё септионцы припёрлись! Чтож, эти хотя бы не применяют телепортацию, и моя винтовка тоже отправила парочку вслед за снайпершей. Но и безо всякой телепортации они сражаются очень умело: разделились на группы и прикрывают продвижение друг друга, вовремя залегают, прижимают плотным огнём и стремительными перебежками шмыгают от укрытия к укрытию. Их всего десятка два, считая тех, кого мы уже убили, но проблем они доставляют не меньше, чем целое войско немецких резервистов.

Я откатился за пенёк, перезаряжая винтовку, и вдруг почувствовал, что земля подо мною дрожит. Нет, это мягко сказано — она вибрирует от, кажется, самого планетарного ядра, словно огромный крот роет путь на поверхность. Вспомнив, что туда же погрузилась Эришкигал, вооружённая лишь собственными когтями, я отложил оружие и выглянул из укрытия. Первые эльфы подобрались к пулемётному гнезду почти на расстояние броска гранаты, когда почва за их спинами вздыбилась, разлетелась фонтаном, и позади одного из них выпрыгнул из котлована мрачный силуэт в чёрной броне и униформе. Реакция и все отточенные навыки не помогли бедолаге, он не успел даже обернуться — длинные кривые кинжалы, заменившие Видящей пальцы, прошли через оба его лёгких и, дёрнувшись вверх, заставили эльфа оторваться от земли. Пока его товарищи приходили в себя (ударная волна от прорыва Эришкигал на поверхность была не слабее, чем взрыв целого минного поля), Видящая порхнула к двум другим и, скинув надетого на когти мертвеца, рубанула их по торсам. В течение следующих десяти-пятнадцати секунд я не видел, куда она движется. Видел лишь, как вслед за ней падают на колени и навзничь враги с распоротыми животами и торчащими наружу рёбрами. Единственный выживший эльф сумел поймать женщину в прицел, лишь когда она пожелала остановиться, но не сумел причинить ей никакого вреда. Пули просто пролетели сквозь тело, ставшее наполовину прозрачным. Даже с большого расстояния я сумел разглядеть через Эришкигал, стоящую ко мне спиной, испуганное лицо эльфа. Ну, тогда оно ещё было лицом. Насладившись страхом врага, Видящая пролетела вперёд, оказавшись «внутри» тела эльфа, и вновь приняла осязаемую форму. Это выглядело, как если бы тот лопнул, перекаченный воздухом. Органы полетели во все стороны, куски синеватой кожи и лоскуты мышц остались висеть на плечах и выступах брони Эришкигал. Повернувшись к нам лицом, она учтиво изобразила книксен и поймала кончиком языка фиолетовую каплю у краешка своего рта.

 — Ммм... Сладенькая...

 — Похоже, я влюбился... — присвистнул я.

 — Кешот, меня с неё стошнит! — Хищник перекинулся через пулемёт и с громким плеском извергнул из себя порошковый суп.

Я лишь хлопнул его по плечу, чтобы подбодрить, Эришкигал с гордым видом прошла мимо, отряхиваясь и вытираясь, а вскоре подковылял и Раш-Фор, взбодрившийся после инъекции холекса.

 — Командир, вы выглядите очень усталым. — Левиафану я тоже вколол полный шприц стимулятора, вот только у Левиафана и ранение было посерьёзнее, и кровопотеря побольше, да ещё после этого он кинулся отстреливаться от эльфов, пока Раш-Фор со своей повреждённой ключицей отсиживался за штурмовиком. Единственный, кто тут по-настоящему устал, так это сам Левиафан. — Перекладывали слишком много бумажек в штабе?

 — Держи свой чёртов язык за зубами. — Буркнул Раш-Фор. Хоть холекс и притупляет боль, рана всё равно доставляет неприятности, и юмор по достоинству центурион не оценил. — Это Двадцать Пятый назначил тебя ауксилием, а я могу мигом разжаловать обратно, если будешь умничать. Собрать оружие и патроны. Неизвестно, сколько мы тут ещё проторчим...

Подавая пример, он первым потянулся к валяющемуся на земле эльфийскому автомату и схватился за рукоятку, но отдёрнул руку и стал дуть на неё, в перерывах между выдохами ругаясь сквозь зубы.

 — Отставить сбор оружия! — рыкнул Раш-Фор нам и жестом остановил, когда мы кинулись ему на помощь. — Ничего со мной страшного, кешот!

 — Вы за ствол схватились? — мигом потянувшийся к ножу Хищник опустил руку.

 — За ствол ты у землян хвататься будешь, когда к стенке прижмут. Солдат, я понимаю, что вы все любите шутить на тему того, какие же офицеры тупые. Но клянусь семенной железой Урсы, я знаю, как выглядит раскалённый стрельбой ствол, а как — рукоятка.

Решив самостоятельно во всём разобраться, Эришкигал присела на корточки возле брошенного Раш-Фором автомата и провела над последним рукой.

 — Я чувствую магию в этом оружии. Возможно, какие-то охранные чары. Чтоб враг не завладел.

 — А вы не могли сказать об этом сразу? — буркнул центурион.

 — А кто вас просил хвататься? Суёте свои руки, куда не надо. Как дитя малое, именем богов.

 — Вы всех называете детьми малыми? Ну, впрочем, неудивительно. Судя по цвету вашей кожи, вы очень стары.

Против меня в поединке Раш-Фор бился на равных. Видящей он никак не смог помешать, едва она захотела ткнуть ему в пах коленом. Собственно, потому и ткнула, что не сумел помешать. А вообще, как бы я ни уважал Раш-Фора, вынужден признать: дразнить зоговца — всё равно что класть нетхи крокодилу в пасть и надеяться, что проклятая рептилия сегодня сыта. Собственно, нетхами Раш-Фор и поплатился, судя по тому, с каким видом он скрючился и стал тереть свою мошонку, а Эришкигал, заставив когти принять прежнюю длину, дёрнула головой в сторону от нас.

 — Могли бы и спасибо сказать...

 — Простите, госпожа Видящая. — Я поклонился, и взгляд женщины стал мягче, она одарила меня им через плечо, и я заметил, как краешек красного глаза слегка оттянулся, стоило ей добродушно прищуриться. Я вовсе не пытаюсь лебезить или выпросить прощение за грубость начальника; я действительно благодарен колдунье за помощь. Снова она в одиночку сделала всю работу за нескольких здоровенных дуболомов, ещё и Раш-Фор ей нагрубил. Впервые мне стало стыдно за своего командира. Редкий, наверное, случай, когда офицер позорит солдат, а не они его.

 — Смотрите! — Хищник вытянул руку к небу. Приглядевшись, я разглядел вдалеке огоньки на борту левитатора. Раз не слышно рёва турбин или хлопанья лопастей — точно левитатор.

Так спокойно и хорошо мне ещё не было никогда. От радости не захотелось даже думать, как левитатор нас нашёл, ведь Левиафан не закончил чинить систему связи упавшего «Вампира». Возможно, штурмовик запросил поддержку ещё до того, как был сбит. Или летящий сюда левитатор тоже просто партизанит, потеряв связь со штабом.

 — Эй! — зная только, что надо попасться ему «на глаза», мы все, придерживая слабого Левиафана, отбежали от опушки подальше, принялись стрелять в воздух. Даже Раш-Фор, унявший ноющую семенную железу, усердно палит из пистолета. Усилия принесли плоды: огни приблизились, гул двигателя стал громче и плотнее, а потом в паре десятков танов над нашими головами прорисовались и очертания корпуса малого десантного судна «Каракатица». Сейчас пушки прижаты к бортам и днищу, а чуть спустившись, корабль врубил мощные прожекторы под крыльями. Нет, десантное судно просто так не стало бы летать в тылу врага. Значит, штурмовик всё же успел послать сигнал о помощи. Ну и чудно.

Чувствуя, что даже дышать стало легче, мы приблизились к приземлившейся «Каракатице». Её пассажирский ангар открылся, и навстречу нам вышел десяток клонов. Шагающий впереди снял шлем, и тут-же я кинулся к нему, сжав в объятиях настолько сильно, насколько позволил надетый на воина панцирь. Всё же согнуть толстый слой брони не под силу даже мне. А ведь показалось, что под силу, потому что я увидел Танкреда. Раньше никогда бы не позволил себе такого запанибратства по отношению к командиру, но слишком уж обрадовало долгожданное спасение.

 — Брах, ты... — ошарашенный, но вполне меня понимающий Танкред лишь похлопал руками в бронеперчатках по спине. — То есть, смирно!

 — Это ты стой смирно перед командиром, Двадцать Седьмой. — Усмехнулся Раш-Фор, старательно делая вид, будто не словил коленку Эришкигал своей паховой сумкой. — Я назначил Двадцать Пятого опционом, а ты, раз уж наконец-то вернулся из госпиталя, возвращайся к обязанностям декуриона. Нам как раз не хватало твоего автомата.

 — Повинуюсь, касур. — Танкреду осталось лишь поклониться.

Через минуту мы были под надёжным корпусом «Каракатицы», и только тогда я заметил, что выгляжу уж точно не как воин славного Некрианского Легиона. Немецкая сабля обрубила рукав биоплаща вместе с рукой, а одну из штанин я оборвал, чтобы не мешала и ни за что не цеплялась, когда ампутировал себе ногу. Можно и не говорить, что всё это щедро обрызгано успевшей протухнуть кровью, а также пылью и грязью — у меня не было времени на стирку. Один сапог пришлось выкинуть. Я ведь не рассчитывал, что нога моя отрастёт так скоро, а лишний груз тащить не хотелось. Правда, из полосок ткани я соорудил себе обмотки, но пристойности моему виду это не добавило. Горло биоплаща и правое плечо обгорели вместе с лицом, вот только рану Видящая более-менее исцелила, а на месте прожаренной ткани так и остались дыры с жёсткими обугленными краями. Мне повезло, что я не землянин, иначе к запаху гнилой крови и грязной одежды добавилась бы резкая вонь пота.

 — Хищник, куда ты дел журнал?

Он сразу понял, о чём я, полез в рюкзак и достал экземпляр «С.А.М.Ц.А.«, но не сразу отдал.

 — А зачем тебе, Брах? Всё же решил расслабиться?

 — Не твоё дело! Давай сюда!

«Каракатице» не потребовалось много времени, чтобы добраться до Нюрнберга. Большую часть пути до города мы проделали и сами, а она, считай, лишь помогла перебраться через вражеские позиции. Но я этого не видел — в иллюминатор смотреть не хотелось. Всё равно там не видно ничего, кроме ночи. Хотелось только оказаться подальше от врага. Выиграем, выиграем мы эту чёртову войну... Дайте только отдохнуть, сволочи... Хотя бы пару часиков поспать без оружия под боком...

Но летать мне понравилось. Такого мягкого сиденья моё подхвостье ещё не знало. Раньше я катался только на броне танка, а теперь усадил свою задницу в удобное пассажирское креслице и почувствовал себя царём на троне. Наслаждаться комфортом и размеренным покачиванием судна получилось недолго — оно быстро, но плавно сбросило скорость, замерев на одном месте, а затем стало сбрасывать и высоту. Будто на лифте спускаешься. Хотя, я ведь и на лифте ни разу не ездил...

Под корпусом разнёсся сильно приглушённый бухающий звук, и пол вздрогнул, когда «Каракатица» приземлилась. Подняв рюкзаки, я, клоны и Раш-Фор встали с пассажирских кресел, Эришкигал просто подалась вперёд, и ремни безопасности прошли сквозь неё. Некроманты, значит, ещё и через твёрдые предметы проходить умеют... И под землёй... То есть, на это способен любой маг, но Эришкигал для этого не требуется даже колдовать. Видать, те, кто борется с нежитью, обладают её способностями. Чтож, оно и к лучшему. Меня впечатлило, как Видящая разделалась с эльфами. Будет здорово, если она останется с нашей центурией.

Судно село на просторной крыше огромного больничного комплекса, и наконец-то я увидел настоящий город, причём не издалека. Мне не понравилось. Столько скученных построек, до самого горизонта, в какую сторону голову не поворачивай... Эти живорождённые рождаются в спешке, живут в спешке и умирают в спешке в своих тесных городах. Не хочу туда... Хочу получить свой кусочек свежеотвоёванной земли и жить там, сколько получится, и чтоб никаких живорождённых поблизости... Знаю, они меня создали, и я им обязан, но долг и кабала — разные вещи. Раз они доверили нам оружие, и солдаты их бьются с нами бок о бок, пусть будут добры и отвалят от меня, когда война кончится. Она ведь когда-нибудь кончится?

И всё же Нюрнберг красив настолько, насколько может быть красив мегаполис. Старинные здания, зелёные насаждения... Осталось в нём что-то с тех времён, когда и Евросоюза никакого не было, какой-то шарм былого. И это хорошо. Глобализация, которую на данном этапе своего развития проходит раса землян, губит уникальность. Приедешь хоть в Пекин, хоть в Москву, хоть в Лондон — везде тебя ждут одинаковые небоскрёбы, одинаковый «Макдональдс», одинаковые джинсы и костюмы... Всё, что делает каждый народ народом, а не просто кучей людей в составе общего населения планеты, хранится за витринами в музеях, как забавная диковинка, а современные земляне заинтересованы в поддержании бизнеса и политики в планетарных масштабах. Почему-то им кажется, что забота о своём прошлом и своей культуре этому мешает. У них даже нет обязательных экзаменов по истории! О чём тут можно говорить?

На площадке встретили клоны и космопехи, а также, конечно, гостеприимно вскинутые плазменные пушки роботизированных охранных турелей, установленные на каждую по четыре штуки. Хотя бы вскинуты они не в нашу сторону, а к облакам на ночном небе. Ясно дело, что стрелять по дружественному левитатору роботы не станут, но всё же неприятно, когда на тебя пялятся четыре квадратные дырки, в которые голова пролезет. Передёрнув плечами, я вместе с товарищами прошагал мимо робота и спустился по железной лесенке с площадки, направляясь к двери внутрь здания.

 — Давай к протезисту, Хищник. — Бросил я другу по пути, но тот лишь отмахнулся.

 — Мне даже челюсть по-нормальному не склеили, а ты говоришь про глаз. Без него не умру.

 — Хищник, я не хочу, чтобы твоя травма сказалась на боеспособности отряда.

 — Я просто буду держать пулемёт в другой руке.

Видать, после похода к лагерному хирургу он решил держаться подальше от медицины, а вот Раш-Фор засел в больнице надолго, решив не разбираться самостоятельно с засевшей в плече пулей. Он лишь велел Танкреду проводить всех нас туда, где расквартирована центурия. Скрывшись под крышей, мы направились по коридорам к лестнице, а я постарался не смотреть по сторонам — палаты по обе стороны от нас заполнены ранеными. Не на что мне там смотреть — я не врач. Одно дело — увечья в бою, когда ты сам наносишь их другим. Твой разум заполнен и ослеплён злобой, и тебе не жалко ни себя, ни других, но когда кровавая пелена исчезает, ты видишь результат своей работы, который лучше бы никогда не видеть. В бою просто гибнут, а в госпитале страдают. Уж лучше под пулями сидеть, чем здесь наблюдать за болью каждого человека, глядеть умирающим в глаза и обещать, что всё будет хорошо. Это вовсе не лицемерие; доктора помогают пациентам, как могут, и дарят надежду, как могут. Это у меня не тот склад души, чтобы сохранять жизнь. Мне предначертано прерывать её. Каждый должен заниматься своим делом. Я занимаюсь своим. Пусть так и будет.

Пришлось опять прокатиться, только на сей раз в салоне тяжёлого бронированного скиммера с пулемётом на крыше. Как меня достала эта бесконечная ночь... Я успел избавиться от Хугеля, украсть лошадь, удрать от всадников, поспать, поохотиться на снайпера, помочь друзьям отбиться от врага и пролететь в левитаторе, а ночь ещё не кончилась? ПРП на запястье Эришкигал показывает только третий её час, а кажется, что уже вовсю должен полыхать рассвет. Зато я хорошо разглядел Нюрнберг «изнутри», не с крыши больницы, а со стороны улиц, бережно сохранивших следы недавних городских боёв. Хоть некрианские части закрепились здесь год назад и столь же давно немцы вывели из города гарнизон, в Нюрнберге нашлось, кому защищаться от имперских воинов, когда Рейх предал нас. Столбы дыма от горящих домов было видно за километры, и всё же город пострадал несильно. Легионеры справились с задачей быстро и без лишнего мочилова. Кое-где штукатурка облезла, слизанная языками огнемётов; кое-где черепицы крыш оказались на земле, стоило кладкам просесть от снарядных разрывов, а уж пятна крови, зелёной и красной, на земле и стенах собьёшься считать. Но город стал нашим окончательно, ещё и не слишком изуродован.

Моим бойцам и парочке других центурий досталась целая гостиница в центральной части города. Отсюда землян выбивали особенно долго, раз уж пришлось подкатить артиллерию. Снаряд полевой пушки «Алебарда» откусил от здания приличный кусок размером с гараж на уровне десятого этажа, а ещё больше камня отвалилось от одной только ударной волны. Вдобавок к этому, все стены в дырках, точно сыр. В чёрном глубоком проломе на месте кладки я, приглядевшись, заметил силуэт часового. Или снайпера. Каменная скульптура ангелочка, украшавшая фонтан во внутреннем дворе, отломилась и упала в грязную воду, а уж парковка выглядит так, будто её плотно заминировали, а потом на неё кто-то сунулся. Но само-то здание осталось почти целым. Никто не просит селиться возле разлома (вернее, отлома), и легионеры заняли уцелевшие комнаты. В некоторых даже осталась мебель — не всю её защитники города успели пустить на баррикады. Им просто не позволили укрепиться настолько.

Клоны могут обходиться без сна несколько суток, но это не учитывая тяжёлые физические нагрузки. Напряжение, нервное и физическое, которое я перенёс в последние дни, сказалось особенно сильно, стоило оказаться в безопасности. Мозг на подсознательном уровне дал понять: «Вот теперь можно и расслабиться. Хорош быть таким серьёзным». Так что, заставляя себя подниматься по лестнице на верхние этажи, я еле двигал ногами. Эришкигал ушла вместе с центурионом, по зову Танкреда сбежался весь оставшийся в живых контуберний и, сразу же увидев, что я в порядке, опять рассосался по номерам. Декурион и сам объяснит, что я теперь опцион. Никто не приставал с расспросами и не помешал доплестись до своей комнаты и упасть на кровать, не раздеваясь. Какая мягкая... В жизни подумать не мог, что когда-нибудь буду спать на настоящей перине... Я не потрудился снять даже шлем и устроил закованную в него голову на подушке прямо так. Едва ощутив под собой хоть что-нибудь мягче земли, тело отключилось. Начнись сейчас перестрелка прямо за дверью — я бы не заставил себя подняться. Именем богов, пусть бы лучше убили... В течение недели я только и делал, что выбирался из одной огромной задницы. И если бы после этого враг настиг меня даже здесь, это значило бы, что я полнейший неудачник. Смысл жить с такой обидой? Нет, не поднялся бы... Вроде бы меня из-за стресса должны мучить кошмары, но я заснул намертво, стоило ткнуться забралом шлема в подушку.

Зато меня очень просто поднял на ноги Надаск, заглянувший с сообщением от Раш-Фора:

 — Касур, центурион зовёт к себе. Сказал, чтобы привели себя в приличный вид и через четверть часа были у него.

Это заставило вскочить с кровати быстрее, чем вой сирен воздушной тревоги. Пятнадцати минут мне на что угодно хватит, но всё же я решил прийти заранее. Надаск принёс униформу и сапоги, не новые, явно снятые с кого-то из погибших клонов, зато целые. Настоящим удовольствием было просунуть стопу, ранее обёрнутую в куски ткани, в удобное голенище. Нечувствительность к боли имеет и недостатки — можно запросто обжечь рот горячей пищей. Или натереть жуткие мозоли, даже не заметив. Вот я и натёр на отросшей ноге. Покоя от неё нет. То пришлось отрезать, то теперь она в волдырях... Но бодрящий душ, который я в последний раз брал ещё в казарме, и удобно севшая одежда расслабили не хуже сна на мягкой кровати, а уж мозоли я обработал и залепил пластырями, забыв о них через секунду. Ещё на подобную ерунду не хватало отвлекаться...

Раш-Фор стоял у парадных дверей как-то не по-офицерски просто, откинувшись спиной на украшающую вход изгрызенную пулями колонну и попыхивая сигаретой. Вроде бы обычное дело, но, оказывается, прежде я и подумать не мог, что сам центурион может предаваться нехитрым солдатским развлечениям вроде курения. Он ведь всегда был таким хмурым и серьёзным, а тут вдруг курит в сторонке от дежурящих у входа солдат! Не знаю, что в моём мозгу могло поменяться за ночь, но Раш-Фор перестал казаться мне отцом. Он стал казаться братом. Пусть старшим, пусть всё равно начальником, но... всё-таки не отцом. Первый, кто заменит его, случись что — это я, прямо как младший брат заменяет старшего. И теперь он обратился ко мне, как к живорождённому:

 — Доброго утра, опцион. Как себя чувствуете?

Если не считать очешуевания, я в полном порядке. Уж чего, а того, что сам Раш-Фор когда-нибудь будет называть меня на «вы», я ожидал в последнюю очередь. Однако мне хватило ума и самообладания, чтобы ответить прямо и вежливо, как и положено в разговоре двух офицеров, а не хлопать глазами:

 — Проспал бы весь день, касур.

 — Куда ж спать? А воевать кто будет?

 — Мы многое пропустили, пока гуляли по немецкому тылу?

 — Я и сам ещё не успел разобраться. Мне спать хотелось не меньше вашего. — Мощной затяжкой Раш-Фор заставил оставшуюся часть сигареты истлеть, затушил окурок о металлическую бляху на перчатке, закрывающую кулак, и резким движением пальцев отправил бычок куда подальше. Потянувшись в карман бронированного набедренника, центурион достал пачку какого-то курева и извлёк наружу ещё одну сигарету, но вовсе не для себя, а протянул мне. — Что скажете насчёт этого?

 — Я не курю. И не помню, чтобы вы курили раньше.

 — В тылу — можно. Расслабляет. — Получив отказ, Раш-Фор убрал сигарету, но не слишком далеко — в нагрудный кармашек разгрузочного жилета. — Тем более, это не так вредно, как алкоголь.

 — У курящих при стрельбе трясутся руки. Один промах в бою может стоить жизни. — Раш-Фор разбудил меня явно не для того, чтобы обсуждать сигареты, и я напомнил ему об этом. — Так чего вы хотели, касур?

 — Убедиться, что у вас всё хорошо. Сегодня сюда прибудет легат, чтобы наградить отличившихся в боях, и я намереваюсь при нём и при всём легионе объявить вас опционом. Это не шутки. Ещё ни один клон не удостаивался подобной чести.

 — Так ведь прошло мало времени. Мы только родились. Повоюем ещё — обязательно найдутся другие достойные.

 — Но вы станете первым. И должны вести себя соответствующим образом.

Прихлопнув по наплечнику, Раш-Фор отвёл за угол, подальше от часовых и вообще от кого-либо.

 — Послушай, Брах... Ты ведь не обидишься, если я продолжу называть тебя по имени?

 — Вы — мой командир. На всё воля ваша, а Первый Догмат на то и Первый Догмат.

 — Ладно тебе, хватит этих заученных фразочек. Солдат поблизости нет, можно на чуть-чуть и забыть о формальностях. Сейчас я хочу поговорить с тобой так, будто... ну, будто нет клонов и нет живорождённых, а есть только некрианская раса.

 — Вы и раньше относились к нам благосклонно, касур.

 — Это точно, но, видишь ли, мало кто из живорождённых разделяет мою благосклонность. Я говорил, что достойные дела должны быть оплачены достойно, и теперь ты станешь опционом. Но я не могу всех остальных моментально убедить в том, что не ошибся, так поощрив тебя.

 — Я не подводил ни вас, ни отряд, пока замещал Танкреда. Не подведу и теперь.

 — Я не про то, Брахен. Ты только подумай ещё раз о том, что произошло: клон становится в один ряд с живорождёнными. Кому-то, кто долгие годы провёл, обучаясь на офицера, не достанется должность в этой центурии только из-за тебя и из-за моего решения относительно твоего назначения. Ты принесёшь куда больше пользы, чем юнец, только что закончивший офицерское училище. Сказать по правде, — Раш-Фор подвинулся совсем близко к моему уху, мне аж как-то неуютно стало, — все вы принесёте больше пользы. Все, от тебя до самого последнего легионера. Даже космопехам не сравниться с вами. Что уж говорить о простых солдатах? — с некой странной грустью центурион сжал в кулак свою руку из пластика и полимерной брони. — И когда клоны увидят, как один из них «выбился в люди», они подумают: «А зачем нам нужны эти живорождённые? Мы намного круче них, да они и сами вон признали одного из наших себе ровней. Значит, и всех остальных признают!«. Я не могу этого допустить. Вся Империя не может этого допустить. И потому, раз наше общество принимает тебя, будь добр — веди себя подобающе. Нет, не совсем верно: веди себя так, чтобы клоны не думали, будто могут теперь добиться всего без нас. Никакого запанибратства, никакой привязанности; Империя признаёт тебя, как своего законного сына, и все твои старые связи должны остаться в прошлом. Клоны для тебя теперь не братья, а подчинённые. Ясно?

 — То есть, я должен отказаться от самого себя?

 — А что, Первый Догмат на опционов не распространяется? Полагаю, ты обязан отказаться.

Разговор окончился как-то слишком мрачно, и Раш-Фор, оглядевшись, указал на вывеску бара выше по улице и по правую её сторону.

 — Что скажешь насчёт кружки пива?

 — Я даже не... — язык не захотел подчиняться, но я собрался с мыслями. — Это честь для меня — сидеть с вами за одним столом.

 — Брах, я ведь просил — перестань. Я угощаю тебя не как клона, а как своего брата-офицера. Важничать будешь, когда легат приедет, а пока что можно просто выпить пива. Полагаю, мы более чем его заслужили.

Хоть некрианский гарнизон основательно подчистил город от всех, кто пытался сопротивляться, бесхвостых в Нюрнберге осталось немало. В основном, конечно, дети, старики и женщины; зрелых мужчин и даже юношей я и не видел. Разве только в госпитале, в качестве пациентов. А ещё — висящих в петлях на столбах ЛЭП.

 — Подпольщики. — Пояснил космопех из прошедшего мимо пешего патруля и перекосил рот от усмешки, глянув на казнённых немцев. — Мы захватили контроль над городом довольно быстро — многим из местных не понравилось предавать могучего союзника. Местами немецкие военные сдавались без боя, но местами остались и партизаны. Вот, вытравливаем потихоньку.

Он толкнул ногу повешенного на столбе, возле которого стоит. Труп качнулся, и с бледной кожи взлетели стайки потревоженных мух, гулко жужжа; под весом качающегося тела заскрипели переплетённые кабели, туго сдавившие шею казнённого. Что под руку легионерам подвернулось, на том и повесили. Парень выглядит не старше меня, вот только на воина не похож. Слишком худенький какой-то. Даже тощий. Я бы сказал, что до войны он занимался компьютерами или чем-то вроде того, и едва ли ошибся бы. Но человек, слабый телом, оказался духом сильнее многих, раз ушёл в подполье, наперекор желанию многих своих сородичей и, может быть, даже некоторых родственников. Чего ему не жилось под крылом Империи? И защита, и благополучие, и развитие... А он взял и в подпольщики... Я не говорю, логично это или нет; сопереживать врагу мне, естественно, не положено, и уже поэтому моё мнение не может быть объективным. Чтож, и среди землян попадаются храбрецы. Это-то отрицать глупо.

В баре оказалось весьма пусто. За дальним столиком сидит компания младших офицеров, все из числа космопехов. Я почувствовал себя неуютно из-за их присутствия — клон посреди живорождённых. Я вообще чувствую себя неуютно после слов Раш-Фора. Как будто он предлагал мне торгануть своим подхвостьем, а я и согласился. Против Первого Догмата ведь не попрёшь. Человек силён, пока крепки его корни, а живорождённые пытаются обрубить мои. Пытаются сделать так, чтобы я самого себя забыл как клона. Сильный клон им не нужен. Сильный клон для них опасен. Такой служит символом для других клонов, и живорождённые боятся, что я сплочу тех вокруг себя. Опять не доверяют... Как тогда, отправив нас в поле вместо того, чтобы скинуть прямо на Берлин... Их недоверие понятно, но я уже устал натыкаться на него. Я вернулся «домой», хотя мог бы уйти к землянам, пока был вдали от некрианцев, и никто из них не мог помешать мне. И для чего же я возвращался? Зачем живорождённые пытаются разорвать мою связь с клонами? Те будут сражаться яростнее, зная, что их, возможно, за это наградят, как меня наградили. А если клоны увидят, что их брат после награждения стал для них чужаком... Не понимаю. Не понимаю, а Раш-Фор опять ничего не сможет объяснить. И вряд ли станет. У него на все случаи жизни лишь инструкции и приказы. Сам додумывайся до всего, Брахен-Ду Шализ, как всегда... Если б наши генералы и политики умели так же... Кешот, надеюсь, пара здоровенных кружек пива меня отрезвят, как бы парадоксально это ни звучало...

 — Тёмное. Две. — Коротко и хмуро велел я бармену и, пока он наполняет кружки, пристроил винтовку на стойке. — Она полежит пока здесь?

 — Д-д-д-да... К-к-конечно, герр офицер... — добродушный толстяк как-то нехорошо побледнел, увидев готовое к бою оружие под самым своим носом.

 — А ты чего не на фронте? — ждать скучно, и я продолжил непринуждённый трёп с ним. Возможно, день с Хугелем убедил меня, что даже с землянами можно общаться не только на поле боя. Общение помогает понять их, а знать своего врага необходимо. — Сидишь, ящерам пиво разливаешь... Тебе это по душе?

 — Сердце у меня слабое. — Уязвлённо пробурчал бармен, подав Раш-Фору полную кружку размером чуть ли не с мою голову. По голосу ясно — землянин, может, и повоевал бы, но вот досада — сердце шалит. — На медкомиссии сказали, что могу схлопотать инфаркт прямо на марше.

Свою кружку я тоже вскоре забрал и спросил, пока Раш-Фор роется в бумажнике:

 — Сколько с нас?

 — Да знаете... — взор бармена опять прицепился к винтовке, — пожалуй, ничего не надо... Подарок от заведения, вот!

Ага, лишь бы я поскорее убрал оружие... Одобрительно стукнув бронированным кулаком в наплечник, центурион пошёл к свободному столику.

 — Молодец. Хвалю за находчивость. Тебе бы в разведку со своей смекалкой.

 — Не хочу в разведку. Не люблю шпионов. Хитрые они все, коварные. Я врагов и в открытом бою убивать могу.

Офицеры за дальним столиком вскочили, чтобы поклониться Раш-Фору, едва он повернулся к ним, и они смогли разглядеть офицерский значок на его груди.

 — Вольно. — Он расслабленно плюхнулся на стул в стороне от них. Чуть погодя, я тоже сел. Стул показался хлипким и опасно скрипнул подо мной, но выдержал, не сломался. Некрианские части расположены в Нюрнберге с осени прошлого года, и местные жители приспособились к тому, что и ящерам должно быть здесь удобно. Вот и крепкими стульями, способными выдержать сто двадцать кило живого веса, запаслись. — Ну, за твоё повышение, опцион.

Раш-Фор высоко поднял кружку и прикоснулся губами к толстому стеклянному краю, залив половину напитка в себя одним глотком.

 — Ух, что ни говори, а пиво немцы варить умеют... — голос его сразу стал добрее, и рот расплылся в лёгкой блаженной улыбке.

 — Вы уже пробовали такое? — я опустил язык до самого дна кружки и стал неспешно лакать. Приятный сладкий вкус ударил по вкусовым и обонятельным рецепторам, и это вскружило голову сильнее, чем сам алкоголь, содержащийся в пиве. Его там слишком мало, да и организмы клонов легче его перерабатывают. Чтобы свалить меня, нужно что-нибудь позабористее. А пиво я проглотил как газировку и даже не заметил. Настроение приподнялось тут-же, и жизнь стала беззаботнее. Даже повышение и всё, связанное с ним, хорошее и плохое, перестало волновать. Мне просто перехотелось об этом думать.

 — Естественно, пробовал.

 — А когда? Вы ведь всё время были с нами.

 — Я на этой планете вообще-то ещё с Москвы.

 — Правда? Вы об этом не рассказывали. Говорят, под Москвой была сущая Бездна.

Ухмыльнувшись, Раш-Фор хлебнул снова.

 — Меня и моих ребят скинули прямо на Кремль. Мы должны были взять Тропинина. Без своего президента Россия сдалась бы, не успев понять, что началась война. Не знаю, что произошло — наша разведка облажалась или российская сработала хорошо, но Тропинина в Москве не оказалось. Мы перевернули Кремль вверх дном и не нашли ничего, зато очень многих бойцов потеряли. А потом к городу подтянулись русские военные. Помнишь, как мы обороняли ферму? Такие руины там были везде, а в камне ведь окоп не выроешь. Сколько служу, а не могу вспомнить, чтобы город был так разрушен. Упавшие небоскрёбы лежали один на другом, как чёртово домино, и из-под колотого бетона торчали руки и ноги, а вокруг валялись раздавленные и разбитые тела. Просто валялись, как мусор. Как туши зверей на бойне. Нам некогда было их убирать. Мы и своих-то хоронить не успевали. Обороняться должны были земляне, а оборонялись мы, окружённые со всех сторон, даже сверху, как грёбаная кхотри, которую трахают во все отверстия одновременно. Укладываясь спать на обломках зданий, мы слушали стоны, плач и хрип тех, кто умирал под завалами. Они не давали спать, а мы даже не могли их добить! Не знаю, кому было хуже. Последний из них умер через пару дней, не от нехватки воздуха, не от ран, так от обезвоживания, а мы проторчали там ещё месяц! Чёртов месяц, Брах! Ради какого Пожирателя? Если бы десант увели сразу, к врагу не попало бы столько наших пленных и образцов оружия! Понимаю, мы отвлекали русских и давали Рейху время для наступления. Не получилось захватить Тропинина — решили расколупать всю Москву. Вот только спустя восемь месяцев Рейх принялся гасить нас из наших же пушек, которые ему передали русские. Проклятые политиканы опять всё пересрали, чтоб им прыгать на нетхах у Перията...

Раш-Фор рявкнул бармену, чтобы набрал ещё пива, и допил остатки из первой кружки.

 — Ну вот, а потом меня перевели в некрианский гарнизон Нюрнберга. Тут и провалял дурака, пока не вылупились вы.

 — Вы зря сомневаетесь в себе, касур. — После рассказа центурион сделался очень мрачным, и я попробовал приподнять его настроение. — В Москве вы дрались за то, во что верили. Никто не мог знать, что следующей весной Рейх согласится на сепаратный мир с Россией.

 — Если бы знал, всех бы гадов перемочил... — угрюмо проворчал Раш-Фор.

 — Заранее о будущем знать нельзя, касур. Можно лишь действовать по зову сердца.

 — Сердца? — хохотнул центурион, нервно закинув ногу на ногу под столом. — Сердце — это просто мотор для перекачки крови, Брах. А действовать надо, как тебе мозги говорят. Можно было додуматься, что русские увлекут армию Рейха за собой вглубь страны, а затем опрокинут, ринутся в Европу и принудят её к миру. Гитлера они так уже побеждали. И Наполеона тоже.

 — Мозги, касур, говорили мне, что надо идти к землянам, пока была возможность.

Аргумент его убедил. Оставив Раш-Фора обдумывать, я пошёл за пивом.

Встреча с центурионом затянулась, но я ничего не потерял, потому что разбудили меня рано, и впереди ещё целый день. Это на фронте у нас полно работы, а здесь мы отдыхаем, собираемся с силами и собираемся вместе, чтобы затем двинуться в контрнаступление. Я ведь ещё не был в наступлении... И в обороне-то было непросто, а уж в атаке, когда я буду как на ладони... Но голова слишком ясна, чтобы тяготиться сомнениями. Я наконец-то спокойно выспался, вымылся и переоделся, а пиво окончательно вымыло все мрачные мысли.

 — Касур, центурион попросил вам кое-что передать. — Вдруг опять позвал Надаск, и я тут-же пробудился от дрёмы.

Подарком оказался небольшой ключ зажигания. Судя по размерам, от байка. Старшим офицерам полагается транспорт, хоть какой-нибудь. Броневик опциону вручать рановато, зато байк — в самый раз.

 — Технику любишь? — раздался за моими плечами голос Эришкигал, когда я примеривался к сиденью.

 — Едва ли. Но старшему офицеру ходить пешком как-то не к лицу. — С гордостью я похлопал ладонью по панели управления под лобовым стеклом.

 — Я тоже с техникой не дружу. — Колдунья обошла скиммер, разглядев со всех сторон. — На бурнише кататься куда веселее.

 — Зато байк тебя не съест, если забудешь его покормить.

Попросив Эришкигал отойти, я взялся за руль. Пора бы опробовать этого малыша в деле...

 — Опцион, не прокатите ли даму? — подбоченилась Эришкигал, когда я включил двигатель, и скиммер, подпрыгнув, распрямил под собой отражающие крылья.

 — А может, устроим соревнование? Твой бурниш против моей машинки? Спорим, ты меня не обгонишь. — Я перекинул обе ноги на один борт, вопросительно рассматривая Видящую.

Она тоже раскинула крылья, только те, большие, жёсткие и перепончатые, в которые превратился её плащ.

 — Тогда я лучше на своих двоих.

 — На что спорим?

 — На... — она задумалась, погладила пальцами подбородок и прижала сложенные крылья к спине, чтобы не мешали, пока в них нет нужды. — Хм... Если я выиграю, ты меня поцелуешь. При всей центурии.

Я отмахнулся.

 — Что за школьные забавы? Давай так: кто проиграет, с того стриптиз. Можно не догола, если хочешь.

 — Нет уж, догола. Нечего мелочиться. — Эришкигал решила: либо всё сразу, либо ничего. Пыль поднялась с земли, когда могучие крылья оторвали женщину от неё.

 — Учти, сама согласилась. — Я двинул рукой поперёк ручки газа, и двигатель пронзительно взвизгнул. — Потом чтоб не обижалась.

 — Ага, можешь начинать разучивать танцы.

 — Без базара.

Газанув, я выехал с парковки гостиницы на проезжую часть; Эришкигал, неспешно помахивая крыльями, висит над моей головой и не отстаёт. Что-то моя самоуверенность поубавилась. Я-то надеялся, что предстоит ехать наперегонки с бурнишем, который всяко медленнее, чем байк. И вообще, не знаю, какой Пожиратель дёрнул меня предложить Видящей состязание. Делать, что ли, больше нечего? Да, нечего. Легат прибудет нескоро, но дело даже не в нём. Эришкигал снова оказалась рядом, и мне захотелось побыть вместе с ней подольше, под любым предлогом. Подобные дурачества неплохо расслабляют и сближают. Простые смертные испытывают иррациональный страх перед контрразведкой и магами, а уж перед магами-контрразведчиками... А я же не ощущаю никакой опасности, исходящей от Эришкигал. Возможно, лишь потому, что у клонов расщеплено миндалевидное тело в мозгу. Мы просто не способны испытывать страх. Можем осознавать риск, он заставляет нас задумываться, а стоит ли за что-то браться и куда-либо совать свою морду, но не страшит. И вот, задумавшись, я понял: никакая Эришкигал не опасная. Ну, какой для неё интерес в том, чтобы все её постоянно сторонились? Разве Эришкигал всю жизнь хочет провести в одиночестве? Не думаю. Она просто не может по-другому, а во мне видит... родственную душу, что ли... Как и я — в ней.

Мы выбрались за город, выехали на дорогу между сельскохозяйственных полей. Приземлившись, Эришкигал встала на одну линию с носовой частью байка и развела крылья в стороны, приготовившись к рывку. Я досчитал до трёх, продолжительно посигналил и с места погнал скиммер с такой скоростью, что двигатель захрипел. Пришлось вцепиться в руль крепче, чтобы удержаться за ним — настолько сильно встречный ветер ударил в торс. А вот Эришкигал, наверняка подчинив его своей воле, несётся по небу, словно торпеда сквозь толщу воды. Надо было думать, кому бросаю вызов. С другой стороны, не интересно всё время выигрывать.

Поняв, что Видящую мне всё равно не одолеть, я решил просто подурачиться и стал вилять по дороге из стороны в сторону. Хотя, какая, под хвост, дорога? Скиммер тем и хорош, что на нём хоть над водой можно кататься, была б гравитация, на потоках которой он движется. Я остановился, где мы условились закончить гонку — возле лесополосы по краю двух соседних полей. Ветер здесь гуляет вольно, и я, сняв шлем, подставил голову его освежающему дыханию. Город остался в добром десятке карадов западнее, и из виду пропали любые признаки цивилизации. Эришкигал, кстати, тоже не видно. Неужели всё-таки обогнал?

 — Ку-ку. — Позвала она сверху, едва я присел отдохнуть возле байка. Видящая пристроила свою попку на толстой ветке у самой кроны одного из деревьев, беспечно болтает свешенной с неё ногой и с улыбкой смотрит на меня, наивного, решившего, что имею какие-то шансы против колдуньи. — Потерялся, бедняжка?

 — Вовсе нет. — Я подскочил с таким видом, будто совсем не проиграл и не должен теперь Видящей эротический танец. — А вот как ты здесь оказалась столь быстро? Телепортнулась, не иначе... Так я и знал...

 — Да чтоб Видящая нарушала условия договора?! — взметнулась Эришкигал и сиганула вниз метров с десяти, притом совсем не используя крылья для торможения. Они вообще исчезли, и колдунья упруго приземлилась на ноги со всего маху. Наверное, какое-то заклинание, смягчающее падение. Или мощная кибернетика для ног. — Ты сам-то не хочешь их соблюдать, скажи честно. Вот и тянешь время.

 — Я? Да ради всех богов!

 — Значит, раздевайся и танцуй. — Эришкигал сама плюхнулась на сиденье скиммера, приготовившись к зрелищу.

 — Может, хотя бы вернёмся ко мне в номер, а? — подмигнул я ей.

 — Нет, я хочу здесь.

Она нагнула торс вперёд, подперев голову руками, и стала терпеливо ждать, хотя я по голосу и взгляду понял: она не прочь и в уютную комнатку пройти, и не только для того, чтобы посмотреть танец. Странно, но это меня не смутило, как и то, что сейчас придётся трясти голой задницей перед женщиной, с которой познакомился неделю назад. Вроде бы я должен стесняться, а не стесняюсь. Отдать долг проигравшего — дело чести. И вообще, я легко бы дал ей то, ради чего она могла бы уединиться со мной в комнате. Само моё мужское начало требует этого; я хочу Эришкигал и не постесняюсь признаться в этом, если она спросит, но предлагать первым не спешу — надо всё-таки узнать друг друга чуть поближе. Это ту черночешуйчатую девицу с обложки «С.А.М.Ц.А» я бы прокатил на другом своём байке и тут-же забыл, а Эришкигал такого обращения не заслуживает. И тем более, сама она пока эту тему не затрагивает. Может, в этом плане я ей не интересен. Может, она хочет, чтобы мы остались просто друзьями. А может, тоже просто не торопится. Хотя, танец в моём исполнении ждёт с неподдельным интересом.

 — У меня нет никакого устройства для проигрывания музыки. — Развёл я руками.

 — Ничего, у меня есть. Не пытайся, Брах, от стриптиза тебе не отвертеться. — Весело улыбнулась колдунья и стала мягко стучать пальцами по экрану своего ПРП, подыскивая мелодию.

Она ударила из динамика — медленная, но бодрящая и зажигательная. Погладив руками бока, я потянулся к застёжкам мундира и плавно расстегнул её. Одно движение — и остался уже в футболке, стал выбираться из неё нарочито неспешно, как змея из старой шкуры. Похотливый огонёк блеснул в глазах Эришкигал, когда она увидела перед собой твёрдую и широкую мужскую грудь и крупные кубики пресса. Оголив торс, я резко расстегнул ремень, а следом — ширинку, но продолжить не дал стук колёс грузовиков. Колёсной техникой на этой планете пользуются только земляне, а зачем она может понадобиться им здесь, в окрестностях города, занятого ящерами? Это диверсанты в наш тыл пробрались? Или враг прорвал оборону одной из границ занятого нами периметра? Как бы ни было, я посчитал нелишним залечь, прихватив Эришкигал с собой, и взять на прицел дорогу, идущую меж полей в паре сотен метров от нашего укрытия.

Шум вонючих бензиновых двигателей насторожил, но ещё больше насторожило то, что едут они со стороны Нюрнберга, а не к нему. Приподняв только что выданный автомат (иное оружие опционам не полагается), я припал глазом к мощному оптическому прицелу. Машин около двух десятков, и это только сами грузовики; по обе стороны от них парят полдюжины бронированных скиммеров с тяжёлыми пулемётами. Приглядевшись, я различил эмблему на их бортах: голый некрианский череп без нижней челюсти, лежащий поверх перекрещённых сабель так, что их кончики напоминают кривые рога. А все вместе они лежат поверх щита.

 — ЗОГ, что ли? — вслух удивился я и продолжил глядеть через прицел, но Эришкигал тоже взялась за цевьё автомата.

 — Дай мне посмотреть.

Понаблюдав, она подтвердила, что это зоговцы, вот только куда они едут и зачем им столько грузовиков? Они кого-то везут? Я получил ответ, когда из-под брезента, прикрывающего кузов одной из машин, высунулись маленькие, не прикрытые чешуёй ручки. Землянский ребёнок!

Так же, как предлагал Эришкигал позабавиться гонкой (то есть, почти не думая), я прыгнул за руль байка безо всяких сомнений, но колдунья остановила, поймав под руку.

 — Стой! — дёрнула на себя, словно пытаясь вытащить обратно на землю. — Куда собрался?

 — Ты вообще видела это? — я махнул в сторону дороги. Последний из грузовиков уже скрылся, заехав за край лесополосы, но поднятая колёсами пыль ещё не осела. Можно погнаться за колонной, пока следы свежи. — Куда твои товарищи везут этих землян?

 — Понятия не имею! Брах, давай не будем вмешиваться в это? Мне одной отсидки хватило! Во второй раз за амнистию воевать не предложат! Сразу казнят! А уж что ЗОГ сделает с клоном, который лезет в её дела, я и представить боюсь!

 — Бойся за себя. — Я мягко взял Эришкигал за руку, и вроде бы колдунья чуть успокоилась. — Возвращайся в город, а я сам посмотрю.

 — Нет! — она развернула лицом к себе, положив ладони на оголённую грудь, вознамерившись никуда не пускать. — Раз не слушаешься, поедешь только со мной! Сдвинь задницу!

Чего это она так за меня разволновалась? Съехав тазом вперёд, я освободил для Эришкигал местечко позади себя. Руки в перчатках обняли поперёк живота, щека прикоснулась к загривку, и я подбавил газу, пока колонну ещё можно догнать.

Пролежни следов от широких колёс тянулись по дороге ещё километра три в прежнем направлении, укладываясь друг на друга, потом грузовики резко свернули на северо-запад и проехали так ещё пять километров, пока не завернули за гряду холмиков. Припарковав байк у их подножий, я взобрался на вершину, почти припадая грудью к земле, чтобы в высокой траве меня не было видно. А ведь мне, как оказалось, есть, от кого скрываться: по другую сторону гряды разместился лагерь. Раньше он был скотобойней — большие белые ангары до сих пор на месте, а над самим мясницким цехом вовсю дымит огромная труба. Узкая дорога вывела прямо к синеватой завесе силового поля, перекрывшей въезд на территорию бойни. По обеим сторонам прохода сереют толстостенные кубы дотов, а на углах лагеря мрачно торчат, будто воткнутые в землю чёрные копья, дозорные вышки с пулемётами. Я подумал сначала, будто мне показалось, но везде — на входе, у ангаров, под крышами вышек — дежурят исключительно роботы вроде тех, что принимали нас после вылупления, но на этих навешано больше брони, а конечности выглядят более накаченными из-за дополнительных приводов и синтетических мышц, усиливающих удар. А вот из броневиков выбрались салеу, вооружённые карабинами и одетые в униформу оперативников ЗОГ. Тот, что вышел из скиммера, ехавшего впереди всех, поднял руки и подошёл близко к энергетической ограде. Она отключилась, и навстречу ему из дота вышла группа боевых роботов. Один из них протянул руку, зоговец вложил в неё какие-то документы, робот поднёс их к своей лицевой камере и почти сразу вернул. Двуногие машины расступились, и техника въехала в лагерь, выстроившись цепочкой вдоль высокого проволочного заграждения. Конвоиры откинули брезент, броневики остановились напротив кузовов, и под надзором пулемётов наружу стали выбираться земляне. Разного пола, разного возраста; матери с маленькими детьми, юноши, старики и старушки, молодые девушки... Одно у них сходство — все они ошарашены, напуганы и ничего не понимают. Даже издалека безо всякой оптики видно, какая у них бледная кожа. А вот мне всё ясно. Последний из грузовиков заехал за ограду, и я разглядел табличку снаружи возле одного из дотов: «Алофиле-Алак, лагерь для военнопленных».

 — Видишь, Брах, ничего интересного. Пойдём отсюда, пока нас не заметили. — Потеребила залёгшая рядом Эришкигал за плечо.

 — «Весёлая Ферма», значит? — я перечитал название лагеря. — Определённо, чувство юмора у зоговцев большое и очень извращённое...

 — Вот только не надо обобщать. Я ничего не знаю про этот лагерь.

Странно, что вся охрана состоит из роботов. Обычно с живыми людьми работают живые люди. Профессии учителей, медсестёр, адвокатов и много кого ещё так и остались за живыми. Робот может обследовать, вынести диагноз и назначить лечение, но не сможет окружить пациента заботой так, как могут только люди, способные на сострадание. Чувства цифрами не закодируешь. Цифры слишком сухи для этого. Даже в рассаднике клонов роботы, хоть и составляли подавляющее большинство персонала, всё же подчинялись живорождённым начальникам. Человеческий мозг слишком сложен, чтобы компьютер мог с ним сравниться. Компьютер превосходит его с технической точки зрения — быстрее работает, больше помнит, обрабатывает несколько процессов одновременно, но ему невозможно придать человеческую... непредсказуемость, что ли... Единственный способ сделать это — полностью оцифровать человеческое сознание. Но и это будет лишь копия человека, кукла, ведущая себя как человек, которого когда-то знали, но не ощущающая себя этим человеком; у неё не будет личности, сформированной «с нуля». Нет уж, только Ки, Радующая Рождением, может давать жизнь, и не технологиям, даже некрианским, оспаривать это право. Машины не живут. Они только реагируют.

Наглядевшись на роботов, я собрался убираться отсюда, но вдруг из дальнего ангара вышел единственный в лагере, не считая зоговцев, живорождённый некрианец в офицерском двубортном биоплаще и фуражке. Имплантированные в его позвоночник металлические щупальца-манипуляторы в количестве полудюжины сжимают всякие хирургические инструменты, а двое нижних упираются в землю при ходьбе, так что родич передвигается, не касаясь её ногами. В обрызганном красной кровью длиннополом фартуке он очень похож на мясника, но что-то выдаёт в нём доктора. Возможно, крепкие руки и длинные тонкие пальцы, как у художника или музыканта, привыкшие к тонкой же работе. Врачевание — тоже искусство. Расхаживает док в больших очках-консервах и закрывающей лицо медицинской маске. Когда он снял их, чтобы получше разглядеть пленников, я увидел огрубевшую кожу вокруг рта и мешочки под глазами. Этот некрианец стар, но окрас его почему-то не стал бронзовым со временем. Какая-то аномалия, связанная с кожным ферментом? Это как если бы землянский старик не был седым! Впрочем, я не удивлён. Доктор выглядит слишком зловеще, чтобы быть простым смертным. Есть люди, при первой встрече с которыми ты подхвостьем чуешь: нужно держаться от таких подальше. А при одном виде этого доктора моё подхвостье так и засвербело, требуя поскорее уйти отсюда.

 — Это ещё кто такой? — я подал автомат Эришкигал, чтобы тоже посмотрела.

 — Да так, ничего серьёзного! — она аж руками всплеснула от возмущения. — Всего лишь профессор и гений генетики, генерал Корт Кирахе! И один из руководителей проекта по созданию клонов, кстати, если вообще не самый главный руководитель! Тебе его в пору Папочкой называть!

 — Чувствую, я очень многих должен называть папами и мамами...

 — По слухам, он работал над сывороткой вечной молодости для самого императора Мзарка. И ещё много над чем, о чём лучше не знать. Уж Мзарк-то никогда не славился гуманностью.

Ну да, если человека зовут Болью, многое о нём можно рассказать по одному только имени...

 — И что, нашему доку полторы тысячи лет? — не сдержав скепсиса, повернул я голову к Эришкигал. В богов и прочие высшие силы я ещё могу поверить на слово, но эти слухи... Люди вечно что-то недопонимают и додумывают, и каждый на свой лад. Верить всем сразу невозможно. Своими мозгами надо думать. Раз этот Кирахе такой гений, зачем его отправили работать с заключёнными? Разве один из создателей клонов не должен быть на заводе клонов?

 — Ну, если работы над сывороткой увенчались успехом, это не должно удивлять.

Выгрузив пленников, зоговцы разошлись по скиммерам, и шесть броневиков вскоре покинули лагерь. Пока они не уехали, я затаился на вершине гряды, но потом вернулся к наблюдениям. Кирахе сделал отрывистый жест, и шеренга роботов подняла автоматы на толпу пленников. Те стали раздеваться — кто-то неуверенно, через слёзы, как будто снимает с себя кожу, кто-то очень даже резво, лишь бы не провоцировать охрану на агрессию, но приказ профессора выполнили все. А тех, кто не захотел или постеснялся, роботы схватили и сами сорвали всю одежду. Интересно, они управляются копиями сознаний одержимых спермотоксикозом сексуальных маньяков? Потому что так грубо и яростно срывать с кого-либо одежду может только сексуальный маньяк. С живым интересом они начали осматривать пленников одного за другим вместе с Кирахе. Отобрав около дюжины, он оставил их, голых, стоять на месте, остальных роботы разогнали по ангарам. Как только последний из них исчез за стенами, Кирахе мотнул головой, и трое охранников длинными очередями посекли отобранную дюжину. У меня что-то кольнуло в районе сердец, я высоко приподнялся на руках и чуть не кинулся из укрытия. К счастью, разум оказался всё же сильнее, чем праведный, но безрассудный гнев. Я никак не смог бы помочь этим землянам. Только погубил бы себя и Эришкигал. Другой вопрос в том, нужно ли мне помогать вообще. Уж наверняка их сюда отправили не просто так. Может, это те самые подпольщики? Если их не казнить, они будут убивать моих братьев. Это вроде бы всё оправдывает, но старики, дети... Роботы взяли мертвецов за руки и ноги, потащили к зданию с дымящей трубой. Крематорий, сразу ясно. Один поволок по земле маленькое тельце, кудрявые соломенные волосы, окровавленные на затылке, возле сквозного пулевого ранения, цепляются за укрытую асфальтом землю, словно пытаясь задержать механическое чудовище. Может быть, руки именно этого ребёнка я заметил, когда он пытался выпрыгнуть из грузовика, не знаю точно. Не знаю, почему меня так волнует его смерть — дочку Хугеля я не пожалел, убив её отца. Не знаю, по какому признаку Кирахе отобрал именно эту дюжину. Мне вообще плевать, зачем ему пленники. Всё показалось неважным после того, что я увидел. Я не знаю, какую опасность могут представлять дети и старики для существ, которых не всякая пуля возьмёт. И не знаю, почему мои сердца разрываются.

Что-то в моём мозгу переключилось сейчас, и я услышал этот щелчок. Вот, значит, как мы несём землянам спасение и прогресс... Они нуждаются в нём, конечно, но что можно внушить издевательством над теми, кто явно не представляет опасности? Эти немцы уже сломлены, нет смысла усиливать их горе и страдания. Никто не любит иступлённое насилие ради насилия, даже я! Возможно, мне было бы легче, будь я уверен, что пленники сделали что-то во вред нам. Но я в этом не уверен и теперь не могу найти покоя, хочу во всём убедиться и разобраться, чтобы не чувствовать себя одним из этих извергов, а не могу. Неизвестность, неопределённость, неуверенность, моментально возникшие сомнения насчёт того, а так ли мы правы, впервые в жизни причинили мне боль. Ребёнку было лет пять! Его даже не отправишь продавать отравленные конфеты легионерам! А старики? Они без трости спину держать ровно не могут, не то что ружьё! И это противники для непобедимых некрианских легионеров?! Нет, не противники. Для легионеров — не противники. Кровь этих землян исключительно на руках зоговцев. Идеологи некрианской расы творят, что хотят, а нас называют бездушными машинами войны, чудовищами, цепь которых удерживает лишь рука имперского правительства — самого мудрого и справедливого в мире. Легко будет свалить все зверства и злодеяния наклонов — они ж ведь не по закону божескому рождены, души у них быть не может, и беззащитных они убивают как мух. Я смирился с тем, что мы должны делать за живорождённых грязную фронтовую работу — только поэтому я ещё здесь, в Легионе. Но я не хочу купаться в том дерьме, которое живорождённые с себя смывают на нас. Я никого не убил первым, я никого не убил просто так, я никого не убил по своей воле, я не убивал этих детей и стариков и не собираюсь раскаиваться в чужих грехах, потому что знаю правду. Брать на себя чужую вину после такого — это и будет ложью. А правду иногда достаточно просто знать. Как же ты был прав, Танах...

 — Ну? Про это ты тоже ничего не знаешь? — по лицу Эришкигал видно, что её постиг ещё более глубокий шок, чем меня. Но я собираюсь вызнать у неё всё здесь и сейчас, не делая никаких скидок, пока она растеряна и не догадается соврать. Её сослуживцы возят сюда землян на убой или на опыты к профессору, не мои. Клонам не отдавали приказ устраивать геноцид. Это политика консула такая? Вот пусть офицер по политической подготовке мне всё и разъяснит.

 — Брах, я правда...

 — Нет, ты Эришкигал. А правду я хочу от тебя услышать.

 — Я действительно не знала про этот лагерь! Пожалуйста, поверь мне!

 — Чтож, и впрямь могла не знать. Потому что я и то знаю больше. Хочешь, поделюсь догадками? Концлагерь это, госпожа Видящая, а вовсе не лагерь для военнопленных. Ну, знаешь, у немцев у самих раньше такие были. Освенцим там, Бухенвальд, Гросс-Розен... Не, не слышала? У некрианцев теперь будет Алофиле-Алак... А Кирахе здесь, должно быть, изучает землян. Иначе что учёному его уровня делать среди них?

 — Брах, не надо так на меня смотреть. — Эришкигал взяла себя в руки быстрее, чем я рассчитывал, и голос её вновь окреп. — Я отправлялась сюда следить, чтобы ни один сукин сын из числа легионеров не покинул свою боевую позицию. Повторю ещё раз: я не в курсах того, что в этом лагере делают. Будешь разговаривать со мной так, будто я лично убила этих землян — дам в зубы, ей богу.

Пришлось умерить пыл. Чувство справедливости, конечно, хорошо, но справедливо ведь и не обвинять Эришкигал в том, в чём она не виновата. Просто она из ЗОГ, а я сейчас зол на всех зоговцев.

 — Объясни мне лишь одно: с каких пор мы истребляем землян? Почему не истребили год назад? Зачем было тратить время на всю эту дипломатию?

 — Может, консул просто решил не возиться с ними после предательства Рейха. Ради всего святого, Брах, мы под самым носом у охраны! Давай поговорим подальше отсюда?

 — Нет, я хочу здесь. — Я ответил той же фразой, что недавно произнесла сама Эришкигал, и это её разозлило, так что пришлось поскорее успокоить. — Ладно, шучу. Всё и так понятно. Поехали отсюда.

У охраны теперь полно работы. Вряд ли кто-то из них догадается и отыщет время наблюдать за холмами в стороне от лагеря, так что мы спустились к байку спокойно, ничего не опасаясь.

 — Прости, что разозлился на тебя. — Я склонил голову перед Эришкигал на секунду, выражая свою вину. — Я просто... не знаю... меня как будто выбило из колеи.

 — Ну, тебе хотя бы есть, на кого позлиться — на меня. Я ведь тоже служащая ЗОГ.

 — Не говори так. Зря я на тебя. Почему-то показалось, будто ты что-то скрываешь.

 — Ну да. Мне бы тоже хотелось знать больше. — Женщина устало опустилась на сиденье байка, спрятав лицо в ладонях. — Уф, ещё в город возвращаться... Легат ведь скоро приедет...

 — И что?

 — Что значит «что»? Тебе-то надо встречать его в первую очередь, чтобы перед его лицом Раш-Фор повысил тебя в опционы. Ты гордиться должен, а не нетхи на всё класть.

 — Я откажусь от повышения.

Эришкигал даже про усталость забыла, лишь бы поднять голову и удостовериться, что с ней по-прежнему разговариваю я, Брахен-Ду Шализ.

 — Чего? — она как будто обратилась к бредящему сумасшедшему — такой тон был у её голоса.

 — Того. Не хочу никаких званий. Только не после сегодняшнего. Служить консулу, умирать за консула, который делает вот это вот, — я выбросил руку в сторону Алофиле-Алака, — и получать за это награды...

 — Мы здесь не ради консула, Брах. Этот консул уйдёт, другой придёт, а проблемы останутся. Так что воюем мы ради нашей Родины. И ради нашей Расы. Нам нужно жилое пространство, Брах.

 — Истреблять землян для этого не обязательно. Можно и договориться.

 — Уже пробовали. Год назад. Если б получилось, тебя бы не было. Так что ты благодарить должен.

 — Ладно, можно просто выиграть войну.

 — А вот для этого ты здесь. Для этого центурион и повышает тебя. Ему виднее, в каком звании ты принесёшь больше пользы.

 — Не ты говорила с ним сегодня утром. Не тебе знать, для чего он это делает.

Эришкигал опять села позади меня, и мы поехали в город, теперь уже неспешно. Куда спешить, если всё, что надо и не надо, мы видели? Наоборот, возвращаться как раз не хочется. Ну, что в том Нюрнберге может быть хорошего? Опять рвать подхвостье за империю извергов? Какая она мне родная? Если уж говорить по факту, родился я на Земле, и дороги мне только братья. Опять они будут гибнуть, пока имперцы творят жуткие вещи за нашими спинами. Мы — воины, а Империя делает вещи, позорящие воинов.

 — Секунду... — я затормозил, разглядев в осевшей после колёс грузовиков пыли на дороге маленькую фигурку. Мягкий брелок в виде синего динозаврика с забавной мордочкой и крошечным бубенчиком на пузике. Дрожащей рукой я поднимаю игрушку и на своей шкуре переживаю тот ужас, который в последние минуты испытал ребёнок, потерявший динозаврика. Возможно, тот самый, чей трупик робот за ножку утащил в крематорий. Страх, ощущение собственной слабости и понимание безысходности пронзают, как удар молнии, и вдоль позвоночника расходится со скоростью падающей звезды мощный нервный импульс. Я продолжаю рулить иступлённо, глядя только на дорогу и при этом никуда, потому что всё равно не вижу ничего, кроме жуткого лагеря, хотя и пытаюсь поскорее уехать от него. Нет. Бесполезно. Теперь не забуду. Не для того поднял динозаврика, чтобы забывать. Не смогу и не хочу.

Центуриона нашёл в его комнате, двумя этажами выше моей. Не успел я зайти, как он, поднявшись из-за стола, обратился:

 — О, как хорошо, что ты сам пришёл. Я хотел сказать...

 — Позвольте сначала мне. — Я положил ключ от байка перед ним.

 — Что, скиммер не понравился?

 — Напротив, касур. Отличный аппарат. Но он полагается опциону, а я вынужден просить вас пересмотреть своё решение о моём назначении.

 — Хотелось бы мне знать, зачем, но тут и пересматривать нечего. — Раш-Фор дёрнул краешком рта в усмешке. — Я отправлял префекту заявку о твоём назначении. Недавно пришёл отказ.

Хоть я хотел именно этого, подобная решимость удивила. Вроде бы перспективный кадр... Почему же вдруг отказ?

 — А вот отказ и всё тут. — Центурион стал копаться в ПРП, отыскивая сообщение от префекта. — Думаешь, мне не интересно знать? Хотя, может, оно и к лучшему. А то подняли бы с ног на голову всю легионную канцелярию, а ты в последний момент отказался бы. Столько бумажной возни напрасно...

Я вовсе не был рад. Всё-таки звание опциона немало значит, особенно для тех, кто его выслужил своей и чужой кровью. Но я был доволен.

 — Брах! — в последний момент, когда я уже был на пороге, окликнул Раш-Фор и метнул ключ обратно. — Оставь себе.

 — Касур, байк полагается опциону.

 — А это подарок. И передай своему декуриону, что он снова твой начальник.

Танкред и остальные из нашего отряда немало удивились и даже возмутились, узнав, что не бывать мне опционом. Гордились мною... Беспечные и невинные... Даже Раш-Фор. Если об Алофиле-Алаке не знала оперативница ЗОГ, простой армейский центурион тем более знать не мог. Но он предлагал перестать быть собой и стать тем, кем меня хотят видеть живорождённые. Мне и до поездки к лагерю это не понравилось, а уж после неё и вовсе стало казаться позором. Останусь лучше ауксилием, простым «солдатским братом». Это намного честнее.

Раш-Фор позволил оставить не только байк — из персонального номера меня тоже никто не выгнал. В дрёме я решил провести, сколько получится. Всё равно скоро этот легат приедет, и потом наступление... Потом опять никакого покоя не будет...

Вернувшись в номер, я поставил снайперку, на которую сменил автомат, в угол возле кровати, скинул с себя всё, кроме штанов, и прыгнул на перину. День с самого утра очень тёплый, так что я просто подставил грудь и живот солнечным лучам, бьющим через открытое окно. Однако вскоре приподнялся, чтобы взять с тумбочки отобранный у Хищника журнал. Совсем забыл про него... Чёрная девушка оказалась у самого лица, будто сейчас ляжет рядом, нависнет надо мной, начнёт дразнить языком кожу, проведёт им вдоль торса и замрёт у живота. Нет, там её язычок как раз не замрёт... Там-то он будет плясать особенно быстро...

Пальцы забрались под ремень и резинку трусов. Мои, её — не знаю; я просто ощутил сильную, настойчивую щекотку, когда мягкие подушечки стали усердно тереть чувствительную нежную складку, прикрывающую паховую сумку. Кипящая сперма наполнила её, как только я увидел девушку, а уж когда на богатый нервными окончаниями участок кожи стали воздействовать напрямую... Ремень и ширинку я побыстрее расстегнул, ноги вынул из штанов и откинул последние подальше — очень скоро мне в них стало тесно. Налитые кровью стручки легли в ласкающую руку, она сдвинулась вниз, мощно гладя их, и снова метнулась вверх. Чтобы ничего не могло отвлечь, я закрыл глаза. Движения ускорились, палец забрался меж органов и проник под кожную складку, ёрзая по внутренней поверхности сумки. От этого я выгнул спину и вцепился в подушку, но на меня будто ящик льда опрокинули, когда сквозь темноту я почувствовал, как у моих ног кто-то сел. Нет, я-то сразу понял, кто, потому как дверь была закрыта, и я не слышал, чтобы она открылась. Возбуждение тут-же прошло, органы спрятались внутри. Я отскочил к спинке кровати, но всё, что увидел перед собой, открыв глаза — расстёгнутая молния и широко распахнутая чёрная зоговская куртка, из-под которой в моё лицо повеяло феромоном, запахом готовой к сексу женщины. Я опять попробовал отползти, но Эришкигал оплела руками за шею, а хвостом — за ноги, и хватка оказалась достаточно сильной, чтобы удерживать на месте.

 — Плохой мальчик... Решил пошалить без меня? Или просто разогревался, пока я не приду? — её губы, холодящие, но очень проворные, скользят по моему лицу, шепчут у самого уха, посасывая плавник.

 — Эра, зачем ты...

 — Помолчи... — она развернула мою голову, чтобы видеть лицо, — как будто не понимаешь, зачем...

А потом поцеловала. В губы. Долго, глубоко и мощно, словно решила высосать весь яд из моих челюстей. Даже пиво не опьянило меня так, как этот поцелуй. Пиво я просто выпил, утолил жажду и остался довольным, но губы Эришкигал... Они приковали к себе, как тяжелейший наркотик, и больше я не смог от них оторваться. И не стал бы. Не успокоюсь, пока во мне не останется сил. И пока Эришкигал не будет довольна.

Мечтая о том, как впервые буду ласкать женщину, я боялся двух вещей: что кинусь на неё, как животное, и что, наоборот, от волнения не смогу и шевельнуться. Но всё оказалось намного проще и безобиднее. Мы целовались и стискивали друг друга страстно, но без похоти — я не хотел сделать Эре неприятно. Пальцы сжались на ягодицах, мягких, как свежие булочки, расстегнули молнию под хвостом и спустили трусики. Пригнувшись, Эришкигал потёрлась об меня, своими органами о мои, а потом и не только органами. Сквозь глубокие расслабленные вздохи и довольное фырчанье я чувствовал, как качается её голова, как гладко движутся губы, как порхает хищный язычок. Эра довела моё удовольствие до предела, но решила перешагнуть через него и только нарастила темп. Беспокойство, предвещающее бурный финал, заставило меня предупредить подругу, но она лишь покивала, сладострастно прикрыв глазки. Я сдерживал всё, что у меня между ног набралось, сколько мог в надежде, что Эришкигал отодвинется. Она не стала этого делать, и мне осталось только пустить всё на самотёк, чтобы не сойти с ума. Пальцы впились в голову Эры, не давая отстраниться до тех пор, пока сам не позволю. Сильнейшее расслабление, словно отдача от крупнокалиберной пушки, бросило навзничь; от него, кажется, даже ноги отнялись. Хотя, нет, не отнялись — я прекрасно почувствовал, как Эришкигал опять вальяжно расселась, расставив свои поперёк моих боков.

 — Неужели ты думал, что всё кончится так быстро?

Властная рука опустилась вниз и пристроила не успевшие спрятаться стручки, куда надо. Одно упругое движение, под весом двоих некрианцев скрипнула кровать, наши бёдра тихонько шлёпнули друг о друга, и я ощутил, как проник в горячий влажный чехольчик. Правда, перед этим проник в пару других, невесомо тонких, но очень прочных — о предосторожности подруга не забыла. Медленно откинув голову, Эришкигал подняла и опустила бёдра несколько раз, тоже медленно, чтобы для начала разобраться, что чувствует. Удивительно, но я стал прекрасно понимать её мысли. Может быть, между нами сейчас установилась не только физическая связь, и я теперь переживаю всё, что переживает Эра. И что переживала когда-то. Я стал понимать, что чувствует она, безвылазно просидевшая в камере одиночного заключения десять лет, но не смог понять, почему пришла именно ко мне. Смысл этого запечатан так глубоко в сознании женщины, что она не пустила меня туда даже сейчас. Что бы её ни вело, я испытал гордость оттого, что Эра выбрала меня. Не живорождённого, не даже другого клона.

 — Впечатляет. — Тихо рассмеялась она сквозь зубы, не прекращая раскачиваться на мне. — Зачем клонам такие большие? Врагов пугать?

 — Я один такой. — Ответил неохотно. Сейчас хочу занимать рот только её языком, а не словами. Протянув руки, я снова обнял подругу, сбросил с неё расстёгнутую куртку и ловко стянул футболку. Потом и лифчик отлетел в сторону, и из-под него выпрыгнули очень неплохие полусферы. С интересом я взял их в ладони, крепко сдавил пальцами, хоть и спохватился, что Эре может быть больно. Но возражать она не стала, а только, припав ими ко мне, жадно облизала артерию на моей шее. Словно кусочком льда по коже провели.

 — Твоя кровь течёт спокойно. Ты не волнуешься? Это не первый твой секс?

 — Первый. Просто с тобой мне слишком хорошо, чтобы я о чём-либо волновался. — Наши лица оказались совсем близко друг к другу. Взгляд глаз, будто налитых землянской кровью, сейчас глубок, как никогда; они видят меня насквозь, видели всё моё бытие, когда Эришкигал листала мою память, но я так и остался загадкой для неё. Живорождённому не так-то просто понять синтетика, верно Раш-Фор подметил. А вот мне с ней всё ясно: она меня хочет, не больше и не меньше, хочет скинуть напряжение последних дней и напряжение после того, что увидела в Алофиле-Алаке.

Эра проползла выше. Я уткнулся мордой как раз между её грудей, их холмики мягко обхватили мою голову с обеих сторон. Придерживая подругу, я осыпал их затяжными поцелуями и длинными мазками языка, прижимая к выступам черепа и грубой коже на месте шрамов. И как только могло показаться, будто Эра восстала из могилы? У неё бледная и холодная кожа (последнее я действительно не могу объяснить), но сердечко стучит так, как может стучать только у живого человека.

 — Ох, Брахен, боги мои... — теперь она рассмеялась в голос, обняла мою голову, чтобы я не прекращал, — ты... ты такой ласковый...

Но пришла пора и игры заканчивать. Не для того Эришкигал пришла сюда, чтобы лобызаться со мной, как школьница. Толчком в грудь она заставила лечь, развернулась на мне спиной вперёд и упёрлась стопами в мои приподнятые колени, продолжив энергично насаживаться так, чтобы я видел её царственную спину и подпрыгивающие ягодицы. Какое-то время я просто наслаждался, вслепую придерживая гибкую извивающуюся фигуру подруги... а потом она оставила меня.

 — Прости, но я должна идти. Мне... Мне ещё надо подготовится к прибытию легата.

По одной фальшивой нотке в голосе (или потому, что Эра забыла оборвать нашу телепатическую связь) я понял, что она врёт, и тут-же схватил её за локоть.

 — Брахен, не надо... — она дёрнула рукой, но не слишком настойчиво. — Пожалуйста, перестань... Отпусти меня...

Я хочу как-нибудь отшутиться, сказать что-нибудь утешительное, чтобы не чувствовать себя брошенным и никому, даже этой женщине не нужным, но какие уж тут шутки? У меня сейчас сердца лопнут от волнения, а я шутить собрался... Я даже не нахожу слов, чтобы спросить, почему Эришкигал вот так меня отвергает. Любые оправдания кажутся глупыми, но я всё же хочу знать причину, и Эра понимает это.

 — Прости, но я не могу. Просто не могу. — Голос её стал твёрже, но при этом опасно зазвенел. От страха, сразу ясно. Неужели кто-то посмел её обидеть или запугать?!

 — Я сделал тебе больно? Ты боишься меня? — в последней надежде я кладу свою ладонь на её голое бедро. Эра двинула тазом, и моя рука опала.

 — Не тебя я боюсь, глупенький. За тебя.

 — Мне никто не угрожает.

 — Угрожает! Боги мои, ты ведь ничего не понимаешь!

Она окончательно перестала быть таинственной и недостижимой Видящей, а стала обыкновенной женщиной, притом чем-то напуганной. Снявшись с меня, успев кое-как одеться, спрятав лицо под ладонью и прихватив собранные в большой комок остатки одежды, Эришкигал вырвалась и кинулась к двери, но я настиг её у порога, крепко обняв.

 — Отпусти меня! Я должна быть готова к встрече легата! Отпусти, тупой клон!

Это могло бы обидеть, если бы я не понимал, что Эра в сердцах. Она забилась в моих объятьях, застучала кулаками по груди, как капризная девочка, а потом вдруг я ощутил прохладную солёную влагу, смочившую мою кожу. Сил на сопротивление у Эришкигал не осталось, я осторожно взял её на руки и опять усадил на кровать, позволяя слезам подруги литься по моему торсу.

 — Ш-ш-ш... Ну, ну... Что случилось? Расскажи. — Как только её всхлипы стали реже, я решил всё вызнать. Какая-нибудь ерунда не могла так напугать ту, что живьём разрывала людей на части и выдирала ещё бьющиеся сердца из их грудных клеток.

 — Да вот... понимаешь... ты такой доверчивый... такой искренний... а они, суки... они вас... всех вас убьют...

 — О ком это ты? — хоть я спросил, тревожные догадки уже и сами пробрались в мой разум, и от напряжения, кажется, приподнялись пластины панциря вдоль хребта.

 — Об Империи! Не будь идиотом! Что не ясно?! Лгали вам насчёт индивидуализации! Казнят всех клонов, кешот!

Наверное, я удивился меньше, чем должен был, ведь какие-то мысли на этот счёт у меня уже были. Просто я не придавал им значения, и правда, брошенная в лицо, причинила боль, как будто дерьмом кинули. Не камнем, а именно дерьмом, потому что больно было не телу, а душе и всем чувствам. Родина, значит... Вот что такое имперская благодарность... Умирай за фашистов, умирай... и в итоге, собственно, умри, не на поле боя, так от их собственных рук... А ведь можно было догадаться. Некру нужна территория, чтобы куда-нибудь деть избыточное население, а миллионы клонов, оставшись в живых, только усугубят демографическую ситуацию. Устраивай их на работу, подыскивай им жильё, обеспечивай равными правами с живорождёнными — чему, к слову, живорождённые едва ли обрадуются... Но кризис станет катастрофой, если миллионы безработных бездомных суперсолдат подадутся в бандиты. Куда безопаснее избавиться от них. О клонах никто в Империи не знает. И об Алофиле-Алаке. А многие — о войне вообще. Будет лучше, если так никто никогда и не узнает. Да, догадаться можно было... А я решил этого не делать. Слишком нравилось чувствовать себя рыцарем Некра, а не простым куском мяса с автоматом. Слишком нравилось гордиться своим никому не нужным благородством. Я нужен был государству, и оно врало мне, не моргая. Врало всем клонам. Врало офицерам, чтобы они врали нам. Врало, а для убедительности называло себя Священной Родиной — Родине всё можно простить. Не знаю, где Родина у меня, безродного, но за это государство я больше не хочу воевать. Вдоволь наелся его недоверием, а теперь должен простить ещё и предательство? Хватит.

 — Давай бежать? — я не ждал иного предложения от Эришкигал. У имперцев мы теперь проживём только до первой ментальной проверки. Эра — бывшая преступница, только что выдавшая государственную тайну, а я — носитель информации, способной поднять мятеж среди клонов... Ей тоже проще прикончить меня прямо сейчас, но почему она рассказала всё это, зная, что её ждёт? Вовсе не из-за жалости. Не жалость заставила её прийти ко мне. Жалеет она лишь о том, что меня у неё отберут, сейчас или потом, после войны. Вот и предлагает.

Я не сразу дал ответ, хотя сразу знал, каким он будет. И Эра знала. Просто захотелось ещё раз всё обдумать и попытаться осознать, насколько же подлое некрианское государство. А может, и любое другое. Всем им выгоднее врать, чем говорить правду. Они это делают для сохранения своей стабильности. И, соответственно, для обеспечения безопасности и благополучия своего населения. Мне-то, конечно, обидно, а вот простые жители Империи рады будут победе, так и не узнав, на чьих костях она строилась. Сотни миллионов людей получат новый дом... С одной стороны, это хорошо, но кешот, я тут воюю только за своих братьев и свой некрианский паспорт! Я не тот землянский святой по имени Иисус, чтобы прощать тех, кто меня казнить будет! И плевать мне, что имперцы останутся без новой планеты! Как они со мной, так и я с ними!

 — Есть идеи? — вдоволь насидевшись на краю кровати, я подвинулся, и Эришкигал, прекратив обнимать сзади, пристроилась рядышком.

 — Только одна. — Она решительно стиснула мою ладонь своими пальцами. — У меня есть бурниш и магия, а у тебя — скиммер и куча оружия.

«Да, и в немецкий тыл... » — закончил я про себя. Менее суток назад бежал оттуда изо всех сил, а теперь столь же сильно хочу обратно. Или не обратно, а просто куда-нибудь подальше от Империи. Немного же времени понадобилось, чтобы вскрыть её гнилое нутро...

Разговор как-то не задаётся. Просто без слов всё ясно. Я прилёг, чтобы расслабиться как после секса, так и после эриных откровений, и уложил любимую рядом, хотя она и сопротивлялась.

 — Малыш, мне действительно надо идти.

 — А ты не готовься. Побудь со мной.

 — То есть? Ты не будешь его встречать?

 — Да пошёл он...

 — Брах, есть ведь приказ твоего командира. Окажешься по другую сторону фронта, тогда и станешь говорить, что Раш-Фор тебе не командир.

Как бы я ни злился сейчас на всё имперское, пренебрегать приказами старшего по званию пока рано. Но Эру всё равно не отпустил. Припадая к горячим губам, увереннее и крепче, чем до этого, сплетая наши языки в нежную петельку, я вновь принялся раздевать подругу. Забравшись в её трусики, пальцы почувствовали, как там всё накаляется и увлажняется. Эра не сопротивляется и тоже ласкает меня рукой. Желая отблагодарить и доставить особенное удовольствие, я усадил её, уже раздетую и возбуждённую, на край кровати и припал к другим губам. Вперемешку со стонами и вздохами Эра шепчет моё имя, шепчет, что никто ещё не радовал её так, закинула ногу на мой торс и схватила за голову, чтобы направлять её, но, устав терпеть сладкую пытку, опять затянула в постель. Войдя в мой разум с помощью магии, она перебирает нотки души своей телепатией, как перебирает пальцами по коже, дополнительно подстёгивая моё удовольствие. Мы не просто сплелись, два разных существа как одно. Мы стали одним существом, первоначальной сущностью, каким был Урса-Родитель. Не зря он разделил богов и их смертных детищ на два пола, чтобы мы не уподобились проклятым сиамам. И только в любви мы, как Урса, становимся всесильны. С первой секунды нашего слияния я перестал ощущать себя и её как отдельное целое, соединившись с подругой и телом, и душой. Её мысли в моей голове, я вижу все её потаённые желания, все мечты об этом мгновении, а она телепатически делится со мной своими ощущениями.

Рывком я вновь очутился вровень с растаявшей от дикого удовольствия Эрой. Её ноги, лежавшие на моих плечах, так и остались высоко задранными. Я подложил под хвост Эришкигал подушку и, решив не изводить возбуждённую подругу ожиданием, резко вошёл в неё опять. Сильный толчок заставил её съехать по кровати, блестящие от слюны груди качнулись вверх, колдунья впилась кончиками пальцев в мой зад и мощно нажала руками, глубоко втискивая в себя.

 — Вот, молодец... Вот так...

Довольный собой, я навалился тазом особенно сильно, Эра даже вскрикнула и растопырила пальцы качающихся возле моей головы ног. Шлепки двух тел друг о друга зазвучали громче и чаще, я закрыл глаза и напрягся, чтобы не сбить дыхание и ритм, но вся моя сдержанность полетела в Бездну, стоило шаловливым пальчикам Эры пробежаться вдоль моего хвоста вниз и надавить под него. Мягко говоря, ощущения были противоречивыми, но очень приятными, многократно усилили то, что я уже испытываю. От бешеных ударов моего таза Эришкигал буквально заметалась по кровати, но и этого ненасытной колдунье показалось мало. Пальцы пробрались дальше, прощупывая паховую сумку, и тогда я сгрёб подругу, грубо развернул, чтобы стояла на четвереньках, и тоже вдавился... повыше. Крик Эры, вызванный то ли удовольствием, то ли резкой болью, не остановил меня, я зажал ей рот, а свободную руку просунул между ног, водя ладонью по влажному входу в раскалённую пещерку. От этого подруга успокоилась и расслабилась, положила свою ладонь поверх моей, повторяя её движения. Всего минута, и Эришкигал сжалась от дикого оргазма, а следом его волна, куда более сильная, чем первая, накрыла и меня, вынеся за пределы этого мира. Вместе мы пронеслись через сумрачные глубины океанов и сияющие звёздами бездны космоса, через залитые магмой подземелья планеты и заволоченные облаками небеса... Здесь нет времени, мы могли бы остаться в этом странном месте навечно. Вечно Эришкигал шептала бы мне нежные слова, и я ей — в ответ. Но что-то всё-таки пробудило от сладкой дрёмы. Унимая шквал непередаваемых чувств и эмоций, мы легли рядом. Я, оказывается, уже давно выскользнул из подруги, она трётся насытившейся попкой о мой живот, ворча в полусне. Все существующие языки всех миров слишком бедны, чтобы описать это возвышенное удовольствие, недостижимое ни под какими веществами, не приносимое ни одной победой... Мне холодно от кожи Эришкигал, но внутри меня разгорелось гордое негаснущее пламя. Даже смерть его не затушит, не то что какой-то мистический холод. Бежим... Бежим! И пусть только кто-нибудь попробует нас остановить!

Легата мы, конечно, встретили. И на церемонии награждения были, но там я ждал лишь, когда можно будет уйти. Противно было слушать его речи о долге и доблести. После всего, что я теперь знаю, они звучат невыносимо. Как будто слушаешь наивный надоедливый лепет ребёнка. Он прибыл под вечер, и после церемонии я недолго ждал ночи.

Эришкигал привела Хищника и Левиафана ближе к полуночи, когда вся остальная центурия уже крепко спит. Я решил рассказать друзьям о нашем плане в последний момент, чтобы им некогда было раздумывать. Либо они с нами, либо я в них страшно разочаруюсь. Мы с Эрой сделали всё, что могли, для них. Рассказали, объяснили, привели свои доводы и догадки... Вроде бы должны поверить. Я же поверил.

 — Брах, ты вообще понимаешь, насколько этот план безумен?

 — А что вы предлагаете? Ждать, когда всех нас казнят?

 — Но Брах, бежать через линии немецкой обороны с центурионом на хвосте...

 — Центурион ничего не узнает, если только вы сами ему не расскажете. Мой скиммер легко перевезёт двоих. Бурниш — тоже. Ребят, у меня складывается ощущение, что вы просто не хотите никуда идти. Или не доверяете мне.

 — А как же наши братья? Мы уйдём, а они останутся здесь, так и не узнав, что их ждёт? Нет уж, Брах. Кто-то должен остаться и всё им рассказать, а вы с Эришкигал идите.

Хоть мне и тяжело было с ними соглашаться, настаивать не стал. Действительно, нам-то будет хорошо подальше от имперцев, а остальные клоны так и останутся забойным скотом, даже не поняв этого. Чтож, Хищник и Левиафан ведь не дети, прекрасно понимают, на что идут. Пора и о себе подумать. Или, скорее, о том, как бы унести отсюда свои задницы. Желательно, целыми. План-то есть, но мы не можем быть уверены, что всё пойдёт в соответствии с ним. Ни в чём нельзя быть уверенным. Можно лишь быть готовым.

Вскоре после того, как друзья вернулись в солдатскую комнату, и всё опять затихло, Эришкигал отправилась на первый этаж — якобы бурниша проведать, а я, повесив за спину рюкзак с вещами, вылез в окно и приложил руки к стене снаружи. У салеу много черт от рептилий. Досталось кое-что и от гекконов, а именно крошечные волоски на кончиках пальцев. Они цепляются за микроскопические выступы на твёрдой поверхности, и благодаря им (а точнее, возникающему при этом ван-дер-ваальсовому взаимодействию) ящерка может ползать хоть по стеклянному потолку, не говоря уж про кирпичную стену. В этот момент я возблагодарил гекконов за их биологическую особенность, доставшуюся нам. Так что спуск по стене не стал проблемой, равно как и выезд с парковки. Скиммер хоть и издаёт гул во время работы, он несравненно тише, чем любая землянская техника. Огибая почерневшие от огня и копоти остовы немецких машин на дорогах, я вскоре оказался за городом. Назад не поглядел ни разу. Не на что. Жена Лота вон обернулась на Содом и Гоморру. Ничем хорошим это для первой не кончилось. От такого прошлого не стыдно отказываться.

Никто так и не заметил меня. А если и заметил, что мог подумать? Разве способен верный и доблестный Брахен-Ду Шализ замышлять недоброе против Империи, ради которой с одной ногой доскакал из немецкого тыла обратно к некрианским позициям? Едва оказавшись на окраине Нюрнберга, я дал по газам что есть мочи и умчался от города быстрее, чем во время гонки с Эрой. О, надо ведь проверить, как у неё дела. Сконцентрировавшись на одной мысли о ней, я тщательно произнёс про себя, зная, что Эра слышит:

 — Дорогая, где ты? Я тебя не вижу.

 — Вау, уже дорогая? Женись сначала. — Она не ответила на вопрос, но я и сам понял, что Эришкигал скачет через поля правее, вне моей зоны видимости, примерно в полутора карадах от меня. Слова при телепатическом разговоре передаются не звуковыми волнами, я никак не мог услышать её речь, но просто знаю, что она там. Возможно, отправила мне мысленный зов. Уж не знаю, как эта телепатия работает... Я магией не пользуюсь, я её ем.

Самые высокие из зданий Нюрнберга пропали из виду, и я ощутил... ну, вот как будто всю жизнь сидел на привязи, и вдруг верёвку перерубили. Не то что надетая броня и рюкзак за плечами перестали отягощать — даже дышать стало легче. Никто не сумел меня задержать, и ничто не способно испортить мою радость. Погнав ещё быстрее, я стал направлять руль ногами, а руки победно расставил в стороны и откинул голову, с которой снял шлем. Ветер вцепился десятками своих крошечных, но сильных пальцев в губы, в кожу вокруг глаз, в плавники, растягивая их, продувая рот и ноздри.

 — Брах! Брах, остановись! Никто за нами не гонится! Брах!

Я лишь смеялся, искренне и звонко. Свобода... Свобода, чёрт возьми! Вот она какая! Я уже был свободен, когда оказался в немецком тылу. Но тогда я не просил свободы и отказался от неё, а сейчас взял сам. И это было прекрасно...

Раскинувшись на широком сидении, я пролежал, слушая, как первые капли тёплого майского дождя шипят, падая на разогретый двигатель. Оглушительно треснул гром, и я от расслабления разжал пальцы, шлем выпал из руки и шлёпнулся в грязь. Покой... Впервые... Я ведь, оказывается, всё это время жил так, будто через секунду умру, а сейчас увидел мир как мир, а не как набор потенциальных укрытий, своих или вражеских. Дождь шуршит по земле... Свежая трава терпко благоухает... Ветерок гладит кроны деревьев в сторонке, точно курчавые землянские головы...

Я не поднялся и тогда, когда прибежал бурниш с Эрой на спине. Не поднялся, когда она наклонилась ко мне и страстно радостно поцеловала. Я просто обнимал её, зная, что теперь-то мы не будем порознь.

 — Ладно, Брах, вставай. — Она шлёпнула по заднице и потянула на себя, заставив сесть. — Пора ехать дальше, пока никто не заметил. Ещё ведь через линию фронта перебираться...

 — Вот поэтому пусть байк передохнёт. Да и динозавр тоже. — Я усадил любимую рядом, и мы тёрлись лицами друг о друга, сколько хотели...

А потом я услышал шипение сгорающего ракетного топлива.

 — Эра, берегись!!!

Её рефлексы не столь стремительны, как мои. Поберечь Эру пришлось самому. Укрывая её собой, я прыгнул в сторону, как смог далеко. Угодившая точно под байк реактивная граната подкинула его в воздух, раскручивая горящим колесом. Куски металла посыпались на нас, я ощущал горячие удары по своей спине, то, как они прожигают биоплащ... С грохотом и лязгом изувеченный скиммер воткнулся в почву, с визгом повалился Хоук, но этого я не услышал — просто догадался. Шлем ведь так и остался на земле, и от оглушения ничто не спасло. Кое-как работающей рукой я пощупал ноги. На месте. А то ведь могло и оторвать, а я бы даже не заметил. С Эрой тоже всё в порядке, но она сильно контужена.

 — ПРЕДАТЕЛЬ!!!

От удара кибернетической ногой в скулу голова дёрнулась, как мячик от сат-сата, разве что в сторону не отлетела. Отлетел я всем телом, а потом — снова, когда Раш-Фор пнул в рёбра. Удар заставил несколько раз перекатиться по земле, а чтобы не рыпался, ступня надавила на горло, отчего даже язык изо рта выпал.

 — Вот ты, значит, как? — центурион, наклонившись, проговорил достаточно громко и чётко, чтобы сквозь удушье и собственное хрипенье я расслышал. — Родина тебя в опционы, в живорождённые, а ты, сучонок, к врагам собрался переметнуться? — со злобой он мощно опустил тяжёлую стопу на мою грудь. У меня даже в глазах померкло от удушья — резко обрушившийся груз выжал воздух из лёгких. — Ничего... Ничего, я с вами разберусь. Я убью вас здесь. Здесь и сейчас. Вы умрёте в тишине!

Опять он вдавил ступню в мою грудную клетку, и надо мною клацнула отведённая назад и вставшая на место затворная рама приготовленного к бою пистолета.

 — Обнаружены трещины в рёбрах. — Промурлыкала СУЗИ сквозь обморок, в который я на несколько секунд провалился.

Желая всё-таки сначала узнать ответ, а уж потом прикончить меня, Раш-Фор перестал давить на горло, но, чтобы я не вырвался, навёл пистолет на мой левый глаз. Только дёрнусь — пуля попадёт прямо в мозг.

 — Быстро же вы всё узнали, касур... — центурион позволил встать на ноги, а сам отошёл от меня на пару танов. Если потянусь к оружию, если кинусь в рукопашную, Раш-Фор спустит курок быстрее. — Тогда, может, знаете и о том, почему я убегаю?

 — Удиви меня.

Делая вид, что сплёвываю кровь, я краем глаза глянул противнику за плечо и увидел, что Эра приходит в себя. Нужно потянуть время, отвлечь Раш-Фора, пока она не возьмёт в руки что-нибудь тяжёлое и не приложит это к затылку центуриона с размаху. Стараясь говорить медленнее, как бы с трудом, я решил не врать. Может, сейчас случится чудо, и он меня простит, а?

 — Всех клонов казнят после войны, касур.

На Раш-Форе шлем, но я и сквозь забрало увидел, как глаза его поползли на лоб. Словно руки могут отказать, он вцепился в пистолет ими обеими, свесил голову набок и приблизился ко мне. Сейчас бы кинуться и отобрать пистолет у него, но тело слишком неохотно повинуется мне, никак не придёт в себя после контузии. Пуля всё равно быстрее клона, даже не оглушённого. Не стоит и пытаться.

 — Что? Что ты, чёрт тебя дери, несёшь?!

Чего это он такой нервный? Только что чуть не раздавил меня, а теперь пистолет двумя руками удержать ровно не может! «Стиг» так и запрыгал в его пальцах. Даже только что вылупившийся детёныш держал бы его увереннее. Да что там, нетх в руке у юнца дёргается меньше!

 — Сами подумайте, касур. — Осторожно продолжил я, стараясь не нарваться на пулю, но при этом не прекращая давить на логику центуриона. — Зачем Империи лишние души после войны? Зачем возиться с индивидуализацией, если можно просто казнить тех, о ком простые граждане даже не знают и никогда не узнают? Может, Империя и вас казнит, чтобы следы замести, а?

 — Так вот почему на твоё повышение ответили отказом... — вдруг его руки опустились, и центурион снял шлем. По его лицу я увидел, какое глубокое опустошение он сейчас испытывает. Примерно такое же, какое испытал я.

 — Конечно, касур. — Поддакнул я, лишь бы Раш-Фор не замечал поднимающуюся на ноги Эришкигал ещё минуту-другую. — Зачем же повышать того, кто всё равно умрёт? Это государство просто лгало нам и вам одинаково, считало вас ничем не лучше нас, сделало командиром смертников, а вы, касур, верили. Как я верил.

 — Я не знал... я... не знал... — его шлем тоже упал на землю.

Самый подходящий момент для того, чтобы выхватить свой пистолет и всадить пару десятков грамм пулевого сплава в незащищённую голову центуриона... Но я не могу. Просто рука не поднимается, но вовсе не из-за милосердия. Он пытался убить меня и Эру, а сам я сделаю с ним то же самое, но сейчас Раш-Фор усомнился так же, как я. Зачем убивать того, кто способен помочь? Или, по крайней мере, перестал быть опасным?

 — Идёмте с нами, касур. — Он приподнял пистолет, но так и не прицелился в меня, когда я положил руку на его плечо, как товарищу. — Вы — хороший человек и хороший командир. Я не хотел бы убивать вас.

 — Брах, не могу. Прости, чёрт возьми, но не могу! Я давал Империи присягу, а ты — нет! Ты не можешь осознавать, что это значит!

 — И это после всего, что я рассказал вам? После всего, до чего вы додумались?

 — Брах, я — офицер!

 — И я тоже!

 — У тебя не было предков, которые лежат в некрианской земле! Я пойду с вами, а что станет с Некром? Туда придут земляне и восставшие клоны, узнавшие правду от тебя! Нет, не отпущу. Прости, но я делаю это не ради имперского правительства, а ради своей Родины. Я ведь сражаюсь за то, во что верю, помнишь?

 — Я тоже, касур.

 — Вот и сражайся!

Кулак центуриона сжался и буквально выстрелил в мой торс быстрее, чем я отодвинулся на безопасное расстояние. Мощнейший удар откинул тана на два назад, грубо уложил на лопатки, и я почувствовал, как пластины бронежилета вогнулись что на спине, что на груди.

 — Обнаружен небольшой перелом.

 — СУЗИ, не сейчас!

Удар пришёлся в область сердец, они потеряли ритм, и снова я выбыл из этого мира, на минуту уж точно. Пока валялся, успел насладиться зрелищем того, как Эра кинулась на Раш-Фора сзади, замахиваясь обеими саблями сразу. Такой удар мог бы развалить его на несколько частей, до самой мошонки, но центурион заметил опасность и обернулся вовремя, приняв вражеские клинки на свой. Если б только знать, что Раш-Фор подслушивал наш разговор, что обгонит и притаится в засаде у дороги... Но мало какой Видящий обладает даром предвидения. Эришкигал могла бы стереть его в порошок с помощью магии, и тут опять вышел прокол: Эра ведь успела нацеловаться и наобниматься со мной только что, и силы её никак не могли восстановиться так быстро. Особенно после контузии. Вот и пришлось довериться холодному оружию — всё остальное было в рюкзаках, а те были на байке, когда тот разнесло гранатой. И хотя даже без магии и даже в своём нынешнем разбитом состоянии Эришкигал фехтует на завидном уровне, с бодрым и сохранившим все силы Раш-Фором ей не сравниться, да и трудно дотянуться коротенькими сабельками до противника, когда тот размахивает полноразмерной легионерской. Центурион и Эра вошли в яростный клинч, металл соприкоснувшихся сабельных кромок заскрипел, но подруга согнулась пополам, едва Раш-Фор дал ей коленом под рёбра. Уже не способная сопротивляться, она позволила схватить себя и оказалась рядом со мной — сильные кибернетические руки центуриона легко кинули её по воздуху через несколько танов пустого пространства.

 — Видишь, Брах, любовь не для тебя. Ты расслабился. Даже пистолет потерял. — Не приближаясь, Раш-Фор повертел трофейным «Стигом» возле головы, вынул магазин, разобрал на части и выкинул груду деталей в сторону, а затем повторил всё то же самое со своим пистолетом. Вколов себе в шею шприц холекса из аптечки на пояснице и взяв саблю одной рукой, второй он вынул нож. Сказать, что после стимулятора Раш-Фора перекосило — это ничего не сказать. Нижняя челюсть загуляла так, будто выпала из пазов и держится только на лоскутах плоти, и изо рта, превратившегося в широкий угловатый разлом, раздался громкий скрип зубов и тяжёлое глубокое надрывистое дыхание, переходящее в хрип и хрюканье. Голова резко завалилась набок, точно шейные позвонки сломаны, мелко-мелко затряслась и вдруг откинулась назад, и так из стороны в сторону. Руки тоже заплясали, но оружие держат уверенно. Я и подумать не мог, что от холекса так прёт. Со мной ведь такого не было. И с Левиафаном тоже. Хотя, клоны-то поустойчивее будут ко всякой химической херне. — В учебном поединке я не сумел одолеть тебя. Не хочу, чтобы моя нынешняя победа принадлежала пушкам.

Голос центуриона тоже изменился — стал истеричным и неожиданно для данной обстановки весёлым, словно Раш-Фор с трудом сдерживает смех.

 — Двое против одного, значит... — глянул я на Эришкигал, помогая ей подняться и увереннее стискивая кулак на эфесе сабли. — Будет весело...

 — Брах, я сейчас не боец.

 — Я тоже, но ты можешь попробовать отвлечь его. С двумя клинками это должно быть просто.

 — Ага, ещё бы... — с воинственной ухмылкой Эришкигал приставила навершия своих клинков друг к другу, со щелчками провернула, пазы в них совпали, и пара сабель превратилась в небольшой сегенмарх.

Мы двинулись с двух сторон — Эришкигал в лоб, приподняв один из клинков и целясь в грудь центуриона, я же стал обходить полукругом, примериваясь, чтобы обеими руками обрушить тяжёлый клинок на спину противника.

 — Касур, прошу в последний раз — не надо! Отпустите нас!

 — Брах, хер ли ты с ним разговариваешь! Мочи его!

Она и решила показать, как надо, и кинулась первой; клинки сегенмарха замелькали, как лопасти пропеллера. Но и она, и я недооценили Раш-Фора и то, как на него подействует холекс. Проворно отразив серию ударов, он гардой ножа подловил мою падающую саблю и отвёл её в сторону тыльной частью руки. А затем последняя, подобно охотящейся кобре, метнулась вперёд. Нож почти дотянулся до ярёмной вены, а я почти вовремя качнулся назад, ощутив смертоносный кончик верхними слоями кожи. Раш-Фор умело перевёл промах в новый удар и сразу ткнул рукоятью ножа в скулу, оттолкнув в сторону. Пока я заново сокращал дистанцию, он занялся Эришкигал, без труда загнал в неудобную позицию и мог бы нанести смертельный удар, но отвлёкся на блокирование моей атаки и просто откинул Видящую от себя стопой в грудь.

 — Шустрый урод... — пропыхтела она и вслух, и про себя.

 — А ты ещё не восстановила силы? Может, сумеешь что-нибудь наколдовать? Хоть что-нибудь простенькое? Мне бы это очень помогло! — сражаться на равных с находящимся под холексом Раш-Фором и так непросто, а ещё и отвлекаясь на разговор, пусть даже телепатический — тем более. Его сабля лизнула по груди, обнажив броневой лист панциря, и вот тут удача наконец-то улыбнулась мне. Центурион повёл нож в мой висок, а я поднырнул под его руку и взмахом снизу вверх заставил её половину отлететь в сторону. С неровных концов оборванной проводки спрыгнули голубенькие змейки статических разрядов. Пальцы кибернетического обрубка расслабились мигом, безо всякой агонии, но и сам я остался открытым — руки ведь так и замерли вверху после удара. Совершенно не обратив внимания на потерю, Раш-Фор припал на колено и одновременно провернулся на нём вокруг своей оси. Раскрученная и набравшая ускорение сабля лизнула теперь живот, мощно и долго, как лизала Эра примерно в той же области. И сабля тоже оставила влажный след — нижняя часть панциря отвалилась, и в мои трусы хлынула тёплая кровь из длинного поперечного разреза на животе, потекла по штанинам в сапоги и там мерзко захлюпала.

 — Брах!!!

 — Эра, подожди!

Она не услышала. Увидев меня, истекающего кровью, Эришкигал схватилась за сегенмарх и опять понеслась отплясывать с ним. Не безуспешно — без одной руки фехтовать центуриону куда труднее. Но всё равно, попасть сопротивляющемуся противнику по торсу нелегко. Сегенмарх оставил множество блестящих глубоких царапин на броне и протезах центуриона, но не смог прорубить ни то, ни другое — клинки не настолько тяжёлые. Древние некрианцы, придумавшие это оружие, полагались не столько на искусственную броню, сколько на собственную природную ловкость — лучший вражеский удар тот, который прошёл мимо. Да и безо всяких доспехов тела и конечности салеу укрыты фрагментами костяного панциря. Скользящие удары сабель, тесаков и коротких мечей, излюбленных нашей расой, он и сам по себе выдерживает. Как раз против таких голохвостых противников и предназначен сегенмарх. Острейшие лезвия легко рассекают что кожу, что кость. Да что там, ими и металлическую броню пробить можно — при должном замахе. Но это если в руках настоящий, полноценный сегенмарх, а не эрин коротышка. Эришкигал могла не раз и не два сбрить центуриону руки-ноги-хвост... будь они из плоти и крови. А так лишь оставила следы на броне, покрывающей протезы. Раш-Фор опять стал теснить Видящую, пока она не напомнила ему, что является Видящей. Восстановленной ею онаспо хватило лишь на слабое заклинание, но и оно принесло результат. Эришкигал быстро развела перед собой рукой, словно смахивая пыль с вертикальной витрины, и с раскрытой ладони порхнули огнекрылые бабочки ослепительных искр. Я перестал видеть что-либо, кроме яркой рыжей вспышки. А когда проморгался, один из острых концов сегенмарха уже прошёл сквозь грудь центуриона, выйдя из спины, промеж двух соседних пластин панциря, мимо позвоночника. С неким удивлением Раш-Фор отшатнулся, но так и не упал. Клинок сегенмарха выскользнул из его раны, а вот клинок сабли остался в руке — в составе самой сабли. И даже вновь взметнулся... воткнувшись Эришкигал в бок.

 — Эра, нет!!!

Я проклинал себя за свою слабость. За то, что родился недостаточно выносливым и не могу совладать с кровопотерей. Тело выходит из-под контроля, но ярость, помимо усталости, затуманила разум, стоило увидеть подругу упавшей. Даже рухнувшей, сбитой с ног — Раш-Фор ударил её стопой в подбородок. Кровь прыснула из раны в боку и между зубов, Эра оторвалась от земли и тут-же на неё легла, раскидав руки, точно захотела обнять небо. Тратить время на поверженную противницу Раш-Фор не стал, ихорошо для него, иначе распрощался бы со своей головой: я очень быстро подобрался к нему и повёл саблю поверху, целясь по шее. Вначале мне приходилось координировать свои действия с Эрой, не слишком ввязываясь в бой, чтобы не помешать ей, но теперь-то я остался один на один с врагом, и можно делать всё, лишь бы выжить. Сквозь град собственных ударов саблей я хлестал центуриона ногами по торсу, по плечам, которые он подставлял вместо головы; стопа раз за разом находила лишь броню, а СУЗИ раз за разом сообщала, что я вывихнул себе палец или сломал какую-нибудь мелкую косточку. Сообщала, а я продолжал, хоть и понимал, что просто трачу силы, дарю центуриону наслаждение моей беспомощностью и прекрасную возможность для контратаки. Продолжал, потому что вид Эры, лежащей в стороне, не позволяет остановиться.

Даже если бы я чувствовал боль, сейчас она бы меня не донимала. Было совершенно плевать, что сохранивший почти все силы Раш-Фор отрезает от меня, уставшего, всё больше кусочков брони и кожи. Сабли сталкиваются, но из-за кровопотери я пропускаю удары чаще и чаще. Чистого клочка одежды не осталось — всё позеленело от крови. Резанув по груди, центурион без труда зашёл за спину, ударил ногой под колено и обрушил на четвереньки, а потом обхватил мою голову, готовясь сломать шею. Как я ни выбивался, а он сейчас куда сильнее.

 — Да ты же слабеешь с каждой секундой, Брах! Что с тобой сделала эта ведьма?

 — Ублюдок!!! — я не прорычал, а, скорее, выдавил это через плотно сжатые челюсти в броню руки центуриона.

 — Пожалуй, я не стану тебя убивать. — Он крепче сдавил голову в своих поистине питонских объятиях. — Ты намного опаснее других клонов. Думаю, на основе тебя учёные захотят вырастить новое поколение боевых синтетиков.

Он заткнулся, когда поприветствовал своими зубами мой затылок, а затем скулой — локоть. Содрав изрезанную, кое-как держащуюся на туловище и совсем уже не защищающую броню, я понёсся на центуриона с саблей опять. Ошарашенный болью и ударами, он пропустил несколько мазков по груди, но стал осторожнее и внимательнее, в то время как я ещё больше ослеп от злости. И за это поплатился: пропустив падающую саблю у себя за спиной, Раш-Фор ловким выпадом подловил на свой клинок мою голую грудь.

Будто все солнца во Вселенной потухли навек, и не осталось ни единого лучика их прежнего света — настолько глубоким был мой обморок. Я перестал чувствовать почву под собой, усталость, слабость, ярость, прилипающую к окровавленной коже одежду — всё стало неважным. Это волнует лишь живых, а я оказался там, куда живым путь закрыт. И потому их проблемы остались позади. Сделалось очень легко. Это, наверное, крылатые девы телуат несут меня прямиком в Палаты Лезвий. Вроде бы я погиб в бою, так что проход туда должен быть мне обеспечен... И только голосок СУЗИ, звучащий издалека, из привычного мира, нарушает пьянящее спокойствие:

 — Обнаружена обильная кровопотеря. Состояние критическое. Пользователь при смерти.

Ничего, сейчас по глазам ударит вечный свет, исходящий от Саартала, и никакой тьмы не будет... Он не то чтобы ударил, но всё же стало несравненно светлее, чем в кромешном мраке, где я только что побывал. С трудом приоткрыв глаза, я увидел, что валяюсь на земле, приколотый к ней вражеским клинком, прошедшим через сердце. Основное. То, что левее и чуть выше. Всё же Раш-Фор не привык драться с синтетиками насмерть и забыл, что сердца у нас два.

 — Вот теперь ты свободен. — Его голос прозвучал как бы отовсюду сразу, очень глухо и растянуто. Это мне уже органы чувств отказывают... Но времени ещё хватит...

Неужели не добьёт? Даже не проверит, умер ли я? Оставив саблю торчать из меня, центурион неспешно поплёлся в сторону Эришкигал. Идиот! Его беспечность и самоуверенность развеселили так, что у меня даже силы нашлись. Раш-Фор услышал и заметил, как я поднимаюсь, как поднимаю свою саблю и вынимаю из груди его собственную. Заметил, но никак не смог бы защититься единственной, да ещё и пустой рукой. Я воткнул клинки поглубже и повыше — в печень и под левое ребро, а затем, чтоб уже наверняка, дёрнул ими друг к другу, как будто сомкнул две половинки ножниц. Из огромной раны ударили кровь и пар, груда органов с громким плямканьем упала на землю, а следом в них ткнулись колени центуриона. Судя по выражению его лица, он от удивления даже боли не испытал, так и не поняв, что произошло, и не вспомнив про два сердца.

 — Ты забыл, что клона мало убить. Его нужно добить.

Я успел повидать много мертвецов. В момент смерти мышцы тела расслабляются, и лица становятся спокойными — потому и говорят, что покойники как будто всего лишь уснули. Но Раш-Фор так и остался изумлённым. Даже когда его голова, срубленная с плеч ударом обеих сабель сразу, отлетела и шмякнулась в грязь рядом с моим опалённым шлемом, когда из среза шеи выглянул обрубок позвоночника и раздувающаяся от выходящего воздуха трахея, когда оставшаяся кровь разлетелась фонтаном — даже тогда глаза центуриона пучились, а губы словно хотели сказать: «Невероятно... «.

Сил хватило не только на Раш-Фора, но и на то, чтобы подойти к Эришкигал и упасть рядом с ней. Кое-как сплетённое заклятье отняло у неё последние силы, а ранение и вовсе не даёт встать на ноги. Я и сам-то плюхнулся рядом с ней с удовольствием, наконец-то расслабившись. Остаться бы здесь навсегда... Надо, конечно, бежать, но так не хочется... А нельзя сдаваться. Кровопотеря прикончит нас обоих, если с ней что-нибудь не сделать, но сделать не получится -оба наших регенератора взорвались вместе со скиммером.

 — Брах... — Эра шепнула так тихо, что даже я с трудом расслышал. — Это всё?

 — Да, солнышко. — Я провёл ладонью по её лицу, стирая с него успевшую засохнуть кровь. Словно это может помочь... — Больше тебя никто не обидит.

 — Солнышко... Никто не называл меня так...

С любопытством обнюхивая, в моё плечо ткнулся мордой Хоук. Взрыв отодрал от его бедра кусок кожи, и ногу обильно залило кровью. Бурниш сильно хромает, но, тем не менее, сумел подняться и прийти к нам, чтобы проверить. С грустным хрюканьем он пошевелил Эришкигал головой, подруга ласково погладила её, да и я провёл ладонью по мощной шее динозавра.

 — И ты здесь, малыш... — прошептала Эра Хоуку.

 — Ты уж прости, дружище, но тебе ещё предстоит поработать. — Добавил я и взялся за уздечку.

Подняться на ноги было не проще, чем победить Раш-Фора. Рука подгибалась, когда я опирался на неё, и, если бы рядом не было Хоука, вообще бы не поднялся. Но когда я думал об Эре и смотрел на неё, конечности мои наполнялись силой вновь. Я даже сумел взять на руки и усадить подругу в седло, хоть и чувствовал, что вот-вот потеряю сознание от истощения.

 — Держись, Эра. Нам ведь ещё ехать и ехать...

... Сильно припадая на раненую лапу, Хоук с рёвом несётся сквозь ничейную землю, спотыкается на кочках и неуклюже перепрыгивает ямки. Эришкигал впереди, держит поводья, я сзади, обхватил её поперёк талии, чтобы не упасть. Огни немецких позиций спасительным маяком сверкают перед нами, мы стремимся к ним, но путь ещё так далёк... За спиной свистят пули некрианцев, не желающих расставаться с нами, а в лицо летят пули немцев, не желающих нас принимать. И вот, мы зажаты меж двух этих огней, уже поздно возвращаться, но рано идти дальше. Выходит, зря я с Эришкигал планировал этот побег, только для того, чтобы остаться здесь, на середине пути? Нет, не зря! Любимая снова и снова бьёт ногами в бока динозавра, пока остаются силы, он вопит и упорно рвётся к землянам. Вот же он, свет новой жизни, но до него никак не добраться! И почему немцы по нам стреляют? Неужели не хотят понять, что мы больше не враги, что мы ищем у них спасения и убежища? Закончилась ничейная земля, закончилась половина пути, и нельзя повернуть назад, зато можно идти вперёд. Жизнь — это война, а на войне одна дорога — в атаку. И мы, оседлав измученного бурниша, несёмся в атаку на струи немецких и от струй некрианских пуль. Нас накрывает неизвестно чей артиллерийский удар, всюду вырастают взрывы, горячие осколки разлетаются опасными веерами. Зажимая кровоточащий бок, Эришкигал бессильно откидывает голову назад, на мою проколотую грудь, я перехватываю поводья одной рукой, второй держу любимую, хотя впору держаться самому — тьма глубочайшего обморока снова прячет меня под своё крыло. Мир переворачивается, время замирает, больше не свистят пули и осколки, не гремят падающие снаряды, и в этой бездвижной вечности остаёмся только мы вдвоём.

 — Ещё немного, дорогая... Я с тобой... Всё хорошо... Всё будет хорошо...

А пули свистят и свистят...

28.05.2016. 01:09.

Все имена и персонажи выдуманы, любые совпадения с реальными людьми случайны.

 

Словарь терминов и некрианских слов

Ауксилий — самый младший офицер в некрианской армии, что-то среднее между капралом и сержантом. Помогают декуриону, возглавляя боевые звенья контуберния, в специализированных командах становятся командирами пулемётных, миномётных и ракетных расчётов. В случае смерти или отсутствия декуриона один из ауксилиев на время становится исполняющим его обязанности.

Бездна — см. «Пожиратели».

Биоплащ — верхняя одежда ящеров, шинель с капюшоном и длинными рукавами. В структуру ткани, из которой она создана, включены особые синтетические волокна, которые, во-первых, препятствуют осаждению пыли и грязи на ней, а во-вторых, удерживают тепло под одеждой, дополнительно согревая тело. За это биоплащи очень ценятся пойкилотермными некрианцами.

Бурниш — разновидность двулапых динозавров, живущих на Некре, которых местное население приспособилось использовать в качестве ездовых, боевых и хозяйственных животных. В холке достигает двух с лишним метров и ценится за свою выносливость, хотя и не является самым быстрым из некрианских животных. Бурниши, в целом, всеядны, но переходят на растительную пищу зачастую не по своей воле, предпочитая охотиться.

Видящие — ящеры, владеющие паранормальными способностями. В простонародье их называют магами, а по-научному — псиониками. В процессе жизнедеятельности Видящие вырабатывают и накапливают в своём организме фермент, называемый «онаспо». Усилием воли они могут спровоцировать его контролируемый распад, сопровождающийся выделением излучения, которым маг может управлять. Магу для этого требуется читать слова заклинаний и изображать специальные жесты (чтобы настроиться на применение магии). Вырабатываемое Видящими излучение, по-разному воздействуя на окружающую среду на квантовом уровне, может менять температуру, агрегатное состояние и химический состав веществ, создавать локальные силовые поля и даже менять гравитацию, пространство и время в ограниченной зоне.

Война Последнего Дня — военный конфликт планетарного масштаба, разразившийся на Некре за триста пятьдесят лет до начала действия сюжета. Он завершился применением ядерного оружия и подписанием воюющими сторонами бессрочного перемирия. Дату окончания Войны Последнего Дня некрианцы называют Возрождением и ведут от неё новый отсчёт лет.

Гамзог — ругательство в некрианском языке, синоним слов «подлец», «сволочь», «поганец».

Дарашанки — мифический народ женщин-воительниц, якобы обитавший на Некре в древние времена. Их богиней-покровительницей была Дараш, в честь которой они себя и назвали, а первой царицей — Ненапса, чьё имя некрианцы современные дали серии своих танков.

Дараш , Мать Войн, Командующая, Копьё, Секира и Щит Саартала, Прекрасная в Крови — агрессивная, суровая и жестокая, но по-своему благородная богиня войны в некрианском пантеоне, одно из главных и наиболее почитаемых у ящеров божеств. Родилась сразу в доспехах и с оружием. Возглавляет армию Саартала. Именно она привела богов к победе в битве с демонами в начале времён. Дараш служат крылатые вечно молодые девы-воительницы телуат, которые парят над полями боёв, выискивают достойно павших воинов и переносят их сразу в Саартал, в Палаты Лезвий Дараш, позволяя этим храбрецам миновать встречу с Судьёй Дремом. Одним из атрибутов этой богини считаются её постоянно кровоточащие раны на правой руке. По легенде, во время битвы с сиамами (см. «Урса и Соргал») Дараш укусил Хизрам-Тиаш — самый безумный, могущественный и злобный из первого поколения детей Урсы и Соргала. Так как раны, нанесённые сиамами, не заживают, Дараш с тех пор вечно истекает кровью. Согласно этой версии, она потому и любит кровь, льющуюся во время битв — ею богиня восполняет собственные пустеющие запасы плазмы. В подражание своей покровительнице некрианские воины издавна делают себе татуировки в виде крупных чёрных точек на коже рук, от ладоней до подмышек — якобы следы от укусов Хизрам-Тиаша. Каждая точка соответствует одному убитому врагу. У матёрых ветеранов встречаются целые вереницы этих точек в несколько рядов, притом не только на руках, но и на ногах, туловище, горле и даже на внутренней стороне хвоста. А ещё у воинов Некра есть и другая традиция: желая разделить со своей покровительницей силу из крови, некоторые пьют кровь врагов прямо из разорванных горл. Правда, в нынешнее время этот жуткий обряд встречается редко — о том, что в крови могут переноситься болезнетворные микроорганизмы, салеу знают уже давно.

Декурион — некрианский офицер, чьё звание соответствует лейтенанту. Возглавляют контубернии, пулемётные и гранатомётные команды центурий.

«Драконова паста» — зажигательная смесь на основе легковоспламеняющихся органических соединений. Жидкость при горении даёт ярко-жёлтое пламя и температуру в две тысячи градусов Цельсия, очень летучая; образующееся при её поджоге огненное облако легко просачивается в мельчайшие щели — например, между броневыми пластинами техники. Используется некрианцами вместо традиционных напалмовых смесей ввиду отсутствия нефтепродуктов для их изготовления, а на некоторых отсталых планетах ингредиенты «драконовой пасты» служат горючим.

Дрем, Надзиратель, Судящий Молот, Безликое Слепое Правосудие — некрианский бог-судья, оценивающий дела смертных. Изображается как могучий мужчина с молотом в руке и с наглухо закрытым шлемом на голове — ему не нужно зрение, чтобы видеть человека насквозь. В подражание своему покровителю, его жрецы, а также судьи и стражи порядка носят маски, скрывающие лицо. Пробыв какое-то время в Царстве Мёртвых и дождавшись своей очереди, смертный предстаёт перед ним и, в зависимости от решения Дрема, отправляется либо в Саартал к богам, либо в Бездну к Пожирателям. Именно Дрем вынес приговор Перияту после поражения демонов в битве с Тринадцатью.

Звёздная сталь — сплав, изобретённый ящерами. Применяется ими очень широко и, в частности, при создании брони благодаря уникальному свойству: этот металл меняет структуру и увеличивает свою плотность при резком узконаправленном силовом воздействии на него. Благодаря этой особенности броня из звёздной стали буквально отражает пули, а клинки из него же никогда не тупятся, но многочисленные единовременные попадания разрушают структуру металла. К тому же, в сталь включены колонии нанороботов, которые удаляют грязь и ржавчину и постепенно залатывают все следы поверхностных повреждений. Техника и оружие, созданные из этого металла, всегда выглядят, как новые, и могут служить буквально веками; нужно приложить немало усилий, чтобы довести их до состояния непригодности.

ЗОГ — Защитная Организация Государства. Аналог ФСБ в Некрианской Империи. Занимаются т.н. «преступлениями против Родины и Расы«: контрабандой, политическими заговорами и различными военными преступлениями. Оперативники ЗОГ могут сопровождать подразделения Легиона в полевых условиях, исполняя функции офицеров по политической и идеологической подготовке.

ИКСАР — Имперская Карательная Служба Агрессивного Реагирования. Некрианская полиция, решающая широкий спектр задач: бытовые преступления, регулировка дорожного движения, борьба с распространением наркотиков, вооружённое сопровождение важных грузов и граждан, охрана и патрулирование улиц.

ИНИНКАН — Информационный Интернациональный Канал. Аналог Интернета у некрианцев.

Карад — некрианская единица длины, равная 900 метрам.

Касур — уставное обращение некрианских служащих к своим начальникам, аналог англоязычного «сэр».

Кешот — матерный досадный вскрик; в самом мягком переводе обозначает женщину, ведущую беспорядочный образ половой жизни, но при этом не является эквивалентом слова «кхотри», обозначающего просто «проститутка».

Ки, Радующая Рождением, Следящая за Здоровьем, Изгоняющая Хворь, Светлый Лик Жизни — богиня-мать, покровительница жизни, здоровья и рождения в некрианском пантеоне.

Клути — некрианский динозавр, имеющий строение, схожее со строением дейнониха. В голодном состоянии легко выжимает восемьдесят километров в час при беге, также хорошо прыгает, благодаря чему издавна используется некрианцами для передвижения по горам и другой труднодоступной местности. Бои клути — популярное развлечение салеу, также эти животные используются ИКСАР вместо служебных собак, а Легионом — для доставки мин прямо под танки и выслеживания врага.

«Кобра» — одна из силовых структур, входящих в состав ИКСАР. Просторечное название «Кобры» произошло от аббревиатуры КОБР — Карательный Отряд Быстрого Реагирования. Оперативники занимаются подавлением вооружённых бунтов, освобождением заложников, арестами особо опасных преступников, участвуют в штурмах и уличных боях.

Когорта — подразделение Некрианского Легиона, состоящее из шести центурий. Вдобавок имеет свой собственный госпиталь, штаб и ремонтную мастерскую; сопровождает когорту дивизион тяжёлой артиллерии. Командует когортой префект.

Контуберний — пехотный отряд из десяти человек. Делится на два боевых звена по пять человек, а те, в случае надобности, могут быть разделены на полузвенья.

Куру — инфекция, передающаяся через каннибализм, а именно поедание мозга болевшего этой болезнью. Главными признаками заболевания являются сильная дрожь и порывистые движения головой, иногда сопровождаемые улыбкой, подобной той, которая появляется у больных столбняком. Болезнь неизлечима и приводит к смерти через 9-12 месяцев после появления первых симптомов.

Левитаторы — воздушный транспорт, в своё время заменивший ящерам самолёты и вертолёты. На их бортах стоят миниатюрные двигатели Искажения — вроде тех, что ящеры ставят на свои космические корабли. Эти устройства искривляют пространство и время вокруг судна, позволяя ему передвигаться как в атмосфере, так и в космосе, при этом с огромной скоростью и не нарушая теорию относительности. Благодаря этому боевые левитаторы могут совершать налёты прямо с бортов космических авианосцев и тут-же улетать обратно на орбиту, избегая ответного удара.

Макен — оскорбительное жаргонное название землян и вообще бесхвостых в некрианском языке. Слово переводится как «обезьяна» и, собственно, пришло в некрианский от самих землян — из английского языка, являясь искажённым ящерами «monkey».

Малефор, Первородный Гнев, Кулаки Бездны, Хаос Сокрушающий — физически, возможно, самый сильный бог из всего тёмного пантеона. В битве с сиамами помог израненной Дараш отбиться от Хизрам-Тиаша и после этого стал её другом и напарником в тренировках, а также помогал ей ухаживать за незаживающими ранами. Встав на сторону Перията, вызвал богиню Войны на бой, полагая, что знание её сильных и слабых мест поможет ему одолеть противницу. Тем не менее, благодаря хладнокровию и продуманной тактике, практически однорукая Дараш сокрушила Малефора, и от своего позорного поражения он пришёл в неописуемую ярость. Нуску даже пришлось выковать особую цепь для него: она становится тем прочнее, чем усерднее Малефор пытается её разорвать. С тех пор последний стал покровителем безудержного желания разрушать и иступлённой ненависти; от рёва его стонет само нутро Бездны, и стены её идут трещинами, когда Малефор сотрясается от гнева. В этом контексте Дараш и её враг предстают подобием дуэта Афина-Арес из греческой мифологии: первая — покровительница благородных воинов и честной войны (насколько эти слова применимы для данного явления), тогда как второй — разрушитель по природе, не останавливающийся ни перед чем в своём безумии. Кровожадные мстители, озлобленные на весь мир — его любимцы и добыча, он втаптывает их в пол пещеры до состояния каши, пытаясь хоть как-то остудить свою голову. Единственный, кого Малефор не ненавидит (точнее, ненавидит чуть меньше, чем всех остальных) — это он сам, но даже с этим можно поспорить: его могучие руки буквально изорваны в клочья укусами.

Метаболизм — совокупность химических реакций, протекающих внутри организма и ответственных за работу всех его систем.

Мзарк — государство, занимавшее пространство нынешней Некрианской Империи и других стран, созданных ящерами на просторах Галактики. Существовало за полторы тысячи лет до начала действия книги и управлялось диктатором, которого также звали Мзарк. Неизвестно, то ли империю назвали его именем, то ли он взял себе имя в честь империи; некоторые считают, что правителей было несколько, и все они брали себе одно и то же имя. Мзарк удерживал население в узде с помощью различных зомбирующих технологий: круглосуточной пропаганды, гипнотического излучения и химических пищевых добавок, подавляющих волю и усиливающих внушаемость. Промывке мозгов не поддавались только Видящие, за что Мзарк нещадно истреблял их. В конце концов, это привело к восстанию Видящих, гражданской войне и свержению императора, а отколовшиеся друг от друга части Мзарка со временем превратились в нынешние государства ящеров.

Морага — наружные половые органы некрианок.

Налп — древняя и до сих пор популярная у ящеров игра. Представляет собой своеобразный гибрид шахмат и современных землянам варгеймов: фигуры передвигаются по разделённому на клетки полю, каждая имеет свой набор параметров, влияющих на её боевую эффективность, но при этом возможность или невозможность того или иного действия игрока определяется броском игральных костей. Также с помощью фигурок, кубиков и игральной доски издревле гадают некрианские колдуны.

Нейротрансмиттер Р — нейропептид, в организме выполняет множество функций: оказывает сосудорасширяющее действие, влияет на артериальное давление крови, увеличивает капиллярную проницаемость, вызывает сокращение гладкой мускулатуры, но одна из главных задач — передача болевых импульсов в центральную нервную систему

Нетхи — парные половые органы мужчин-ящеров.

Облитератор (лат. obliteratio — «забвение«; здесь — «уничтожение», «стирание») — разновидность энергетического оружия ящеров. Запускает интенсивный поток субъядерных частиц, которые разрушают элементарные связи в структуре цели на нуклонном уровне. При этом крупные цели нередко взрываются из-за сильного перепада давления.

Онаспо (некр. «энергия») — см. «Видящие».

Опцион — офицер, помощник центуриона. В обычное время опцион возглавляет все контубернии центурии, не считая специализированных команд, но в случае смерти центуриона берёт в свои руки управление центурией.

Паладины — боевой корпус некрианской Церкви. Раньше был рыцарским орденом, специализирующимся на борьбе с Пожирателями и их смертными слугами. Ныне является чем-то вроде церковной полиции и, в целом, продолжает заниматься тем же самым. К паладинам также относятся так называемые Чёрные Монахи — некроманты на службе Церкви, борющиеся с некромантами незаконными.

Перият, Великий Пожиратель, Покровитель Алчности и Жажды Всего, Кровавый Виночерпий — предводитель тёмных богов и, пожалуй, сильнейший из них. «Прославился» тем, что подговорил своих братьев и сестёр воевать с Тринадцатью. Демоны войну проиграли и были заточены в Бездне, а Перият — сброшен в самую дальнюю её область. Он обжился там и стал пожирать грешников, так и не раскаявшихся в своих деяниях, однако постоянно вынашивает планы по своему возвращению оттуда. День, когда это произойдёт, некрианцы считают последним. В отличие от бесхитростного прямолинейного Малефора, Перият — опаснейший интриган и трикстер. Уничтожать своими руками — это слишком просто и скучно для него; единственное удовольствие ему доставляет лишь гибель великих героев и целых народов в результате его «игр». Заговорщики, предатели, обманщики, разжигатели войн, диктаторы, пришедшие к власти в результате кровавых переворотов, и вообще те, кто сеет раздор ради личной выгоды — все они, не осознавая, своими действиями прославляют Перията. А сам он выбирает среди смертных того, кто согласился и мог бы повести армии демонов до самых краёв мира, чтобы повергнуть его во мрак и хаос, когда Великий Пожиратель вернётся.

Пириха — специфическое состояние, в которое может впасть ящер перед угрозой смерти. В опасной для жизни ситуации управление организмом передаётся не долям мозга, а лимбической системе, отвечающей за выживание любой ценой. Страх не отупляет, не парализует ящеров, а заставляет их бороться за свою жизнь ещё неистовее. Ящер может кинуться в атаку прямо на штыки, пулемёты, танковые гусеницы и колючую проволоку, инстинктивно полагая, что так быстрее избежит угрозы, вместо того, чтобы продумать план отступления или обхода врага. Во время Пирихи боль сильно притупляется, а то и вовсе перестаёт ощущаться, как и страх и чувство самосохранения. Кроме того, Пириху может вызвать не только угроза жизни, но и другие факторы, способствующие усиленной выработке адреналина: быстрая езда, звуки стрельбы, воздействие химических веществ, сильное нервное напряжение и даже просто громкая агрессивная музыка — в частности, митол, который ящеры так обожают именно из-за его специфического воздействия на их нервную систему.

Пожиратели — демоны, злые высшие существа в некрианской мифологии. Изначально, впрочем, не считались воплощением всего плохого и чуждого смертному роду. Вместе с богами демоны противостояли сиамам (см. «Урса и Соргал») и одержали над общим врагом победу, но мира не наступило: вскоре Пожиратели по наущениям Перията пошли против Тринадцати, были сокрушены и изгнаны в закрытую область времени и пространства — Бездну, где стали покровителями пороков, способных погубить все творения богов. Там же из мрака и ненависти они создали себе расу слуг и воинов, на которую впоследствии распространилось название «Пожиратели». Изначальных же восьмерых демонов и самого Соргала для удобства и во избежание путаницы называют тёмными богами. Впрочем, победа не стала для Тринадцати абсолютной: перед своим крахом демоны успели разрушить и испортить первоначальный мир, созданный богами. Нынешний мир пришлось собирать по кусочкам из обломков предыдущего, и при этом он всё равно вышел неидеальным, в нём и в душах смертных до сих пор свежи следы демонов. Поэтому все смертные способны поддаться порокам.

Кроме Соргала и тёмных богов, упомянутых в книге, к их числу принадлежат ещё Миршин (постоянно разлагающаяся и истекающая кровью и гноем богиня болезней, символизирующая страх живых существ перед своей гибелью), Уштун (бог ужаса, бессилия, апатии и отчаянья), Митрудрал (страдающая всеми психическими расстройствами одновременно богиня безумия, саморазрушения, уродливых мутации и энтропии) и Расшагал (изувеченная богиня боли и физических страданий).

ПРП (Портативный Рабочий Прибор) — электронное изделие в виде нарукавника, представляющее собой нечто вроде миниатюрного многофункционального робота. Сочетает в себе переносной компьютер, микроконвейер и различные устройства для анализа, связи и подключения к другой электронике. Нашло самое широкое применение в повседневной жизни некрианцев, от видеоигр и выхода в ИНИНКАН до самостоятельной диагностики состояния собственного организма и удалённого управления техникой, а встроенный в ПРП конвейер позволяет изготавливать небольшие и не слишком сложные предметы из пластмасс, керамики и лёгких сплавов.

Ритуал Плоти — даже могучие тела ящеров самой природой не спроектированы для той службы, которую несут космические пехотинцы Некрианского Имперского Легиона. От них требуется воевать во всех частях обитаемого Космоса; утром космопех может участвовать в уличных боях посреди мегаполиса, а уже вечером зачищать ядовитые джунгли от гигантских плотоядных жуков за половину галактики от этого мегаполиса. В попытках дать своим воинам больше шансов на выживание в течение такой службы, некрианцы придумали Ритуал Плоти — замену живых конечностей космопеха на кибернетические протезы. Руки, ноги и хвост ампутируются лазером так, чтобы остались небольшие культи; на них цепляются сами протезы, которые с помощью системы датчиков улавливают нервные импульсы и приводятся в действие синтетическими мышцами, куда более сильными, чем человеческие. По окончании службы демобилизованному воину имплантируют все конечности обратно — если он согласится расстаться с кибернетикой. Как правило же, мало кто из бывших космопехов горит желанием потерять способность одним ударом раскалывать камни и вражеские головы.

Салеу — самоназвание некрианской расы. В переводе с некрианского означает «солнечный народ», но чаще употребляется вариант «солнцерождённые», хотя в плане перевода он не совсем точен.

Салиранохи (некр. «желтоглазые») — термин для обозначения тех, кто не принадлежит к числу Видящих. Ближайшим по смыслу эквивалентом этого слова является термин «магл» из вселенной книг о Гарри Поттере.

Сат-сат — некрианская спортивная игра с мячом. Играют две команды друг против друга, в каждой по девять человек. Цель — загнать мяч во вражеские ворота. Отбивать его можно любой частью тела, передвигать по полю — только ногами или хвостом, а передавать товарищам — только руками.

Сегенмарх — древнее некрианское оружие, посох с мечевидным или саблевидным клинком на обоих концах. Воин, орудующий сегенмархом, способен удерживать на расстоянии сразу нескольких противников, но необходимо соблюдать осторожность: нанося удар одним концом, можно поранить самого себя другим.

Сенсто — некрианские жрецы и жрицы, во время богослужений исполняющие ритуальные танцы. Некоторые из танцев включают раздевание, поэтому современных исполнителей стриптиза ящеры в просторечье называют сенсто.

Скиммер — наземный (точнее, надземный) транспорт ящеров. Для передвижения эти машины используют гравитацию планеты, отражая гравитационные волны в нужные стороны и, таким образом, приподнимаясь над землёй, опускаясь обратно и меняя своё положение в горизонтальной плоскости. Модели скиммеров рознятся от дисков-глайдеров двух метров в диаметре, способных лишь невысоко приподниматься над почвой и используемых ящерами вместо скейтбордов, до тяжёлых наземных боевых машин вроде танков и самоходных пушек. Тем не менее, ящеры применяют и традиционный колёсный и гусеничный транспорт; также многие их роботы передвигаются по земле.

Строма — название изначального Хаоса, Первородной Пустоты в некрианской мифологии, из которой появились Урса и Соргал. Также этим словом называется токсин, блокирующий у Видящих работу Узлов Урсы.

Сытники — вопреки словам Брахена, вовсе не являются «таблетками от голода». Этот препарат изначально был разработан в помощь всем худеющим и представляет собой сублимированные споры микроорганизмов. Попав в желудок, они начинают стремительно размножаться, и вскоре там образуется питательная масса, абсолютно бесполезная с точки зрения обмена веществ, но на несколько часов создающая ощущение сытости. Сами по себе сытники тоже не обладают вкусом, но применяются как пищевая добавка, что позволяет наедаться меньшим количеством пищи.

Тан — шестисотая часть карада — полтора метра.

Тарук — крупные некрианские рептилии, схожие с трицератопсами. С древнейших времён приручаются салеу с теми же целями, с которыми в своё время земляне приручали слонов: перевозка тяжёлых грузов, транспорт для важных персон и участие в сухопутных сражениях в роли «живого танка».

Тринадцать — некрианские боги, создатели мира смертных, покровители и защитники расы ящеров; салеу — их любимые творения, хотя Тринадцати дороги все живые существа. Родились из крови Урсы, израненного сиамами (см. «Урса и Соргал«). Вместе с демонами сокрушили своих врагов и заточили их в Пустоте. После того, как Садора усыпила Урсу, боги принялись за создание мира смертных, ибо Урса завещал, что Тринадцать сравнятся с ним лишь тогда, когда сами дадут жизнь чему-либо и научатся ценить и любить это, а не получат могущество изначально, как сиамы. Однако демоны рассердились из-за того, что Тринадцать не позвали их создавать мир смертных вместе, и, ведомые и подстрекаемые Периятом, пошли на богов войной. Демоны потерпели поражение и были изгнаны в Бездну, но первоначальный замысел богов был разрушен. Тринадцати пришлось воссоздавать мир по кусочкам, и всё же он вышел искажённым. Проявив великое милосердие, боги не уничтожили его, а приняли таким, какой он есть. Чтобы оценивать смертных по достоинству и постепенно изгонять из них всё скверное, они создали Царство Мёртвых, где умершие дожидаются суда уДрема, и парящий в небе дворец Саартал, где поселились сами и где привечают праведников, а грешников стали отправлять в Бездну. Чтобы же наказание не становилось казнью, они позволили душам со временем переселяться в новые тела. Так установился Вечный Круговорот.

Помимо богов, упомянутых поимённо, в некрианский пантеон входят также: Гидеон (формальный лидер Тринадцати, бог солнца, тепла и светлого времени суток), Нури (богиня морей, рек и подводных глубин), Эремак (бог неба, ветров и грома), Нинлиль (богиня плодородия, сельского хозяйства, охоты и дикой природы), Энге (богиня искусств, физической и духовной любви, покровительница семьи и домашнего очага), Фо (богиня ночи и холода), Нуску (бог огня и кузнечного ремесла) и Ардаиг (бог времени и всеобщего порядка — именно он расставил планеты по орбитам, установил маршруты для всех звёздных тел и отмерил всему свой срок).

Тсич, Неведомый, Всевидящий и Всезнающий, Держатель Тайн — тёмный бог запретных тайн, безумной жажды знаний и страха перед неведомым. До войны демонов с богами был «заклятым другом» Садоры и постоянно тягался с ней силой своего интеллекта. После заточения Пожирателей в Бездне все ограничения, выставляемые совестью, для Тсича перестали существовать. Больше прочих он покровительствует тем, кто ищет знаний и мудрости, не считаясь ни с какими моральными нормами. Такие, как Йозеф Менгеле — его любимцы среди смертных и его же любимое лакомство после своего попадания в Бездну. Тсич обожает совращать смертных роковыми договорами, о которых те вскорости жалеют, так как даёт демон то, что человек просил, а не то, чего на самом деле хотел.

Тфук — нецензурное обозначение мужчины-гомосексуалиста в некрианском языке.

Узлы Урсы — особые нервные пучки. Благодаря им у магов функционируют отделы мозга, отвечающие за выработку онаспо. Узлы Урсы есть у каждого салеу, но функционируют только у Видящих. Также они есть в организмах всех поголовно септионских эльфов, и постоянно вырабатываемая ими онаспо, превращаясь в питательные вещества и новые ткани, позволяет эльфам обходиться без пищи и не даёт их телам стареть. Повреждение Узлов Урсы способно привести к потере магом своих способностей, а стимуляция — к их пробуждению. Стимуляцией в данном случае могут служить не только специальные тренировки и медитация, но и удар молнии, тяжёлая болезнь, травма или просто сильное эмоциональное или душевное потрясение.

Урса и Соргал — пара изначальных обоеполых божеств, появившихся из Первородной Пустоты. Они сошлись друг с другом, и первыми их детьми стали сиамы — практически непобедимые существа, унаследовавшие силы обоих своих родителей и сошедшие с ума от осознания открывшейся мощи. В порыве безумной и ни на что не направленной ярости сиамы искалечили родителей, но те, понимая, что детищ надо остановить, создали из своей пролившейся крови других существ: Урса сотворил Тринадцать Богов и бесчисленную армию их младших, куда более слабых слуг — хував, а Соргал — Восьмерых Демонов. Этих своих детей божества разделили на два пола, чтобы каждый из них обладал лишь половиной силы и не сошёл с ума так же, как сиамы. Даже объединив усилия, второе поколение не смогло одолеть сиамов. Тогда будущая богиня мудрости и магии Садора усыпила чудовищ и закрыла их в глубинах Пустоты. Туда же она поместила Урсу и Соргала, наслав и на них беспробудный сон, чтобы не мучились от жутких незаживающих ран. Впоследствии, после войны с демонами и воссоздания разрушенного мира смертных, оба первоначальных божества были спрятаны в нём же, подальше и от сиамов, и от Пожирателей. Легенды гласят, что Урса спит в недрах большей некрианской луны, названной именем Садоры, а Соргал — в раскалённом планетарном ядре самого Некра. К слову, Соргал был против войны с богами и сквозь сон пытался образумить своих детей. Его справедливо считают родителем демонов, но несправедливо — источником всех человеческих бед. Устав чувствовать вину за несуществующие грехи, Соргал озлобился на род божеский и человеческий и в итоге принял тот образ верховного тёмного бога, который ему приписывают. Теперь он — такой же враг смертных, что и восемь его детей и сотворённые ими Пожиратели.

Хироо Онода — младший лейтенант японской армии, участник Второй Мировой войны. В 1944 году был назначен командиром отряда диверсантов и отправлен в тыл союзных войск, на филлипинский остров Лубанг. Когда Япония в 1945 году подписала акт о безоговорочной капитуляции, Онода счёл эту новость за вражескую пропаганду и продолжил партизанскую борьбу. Он сдался только в 1974 году, после того, как получил соответствующий приказ от своего бывшего непосредственного командира, а умер 16 января 2014 года, своей смертью.

Холекс — препарат, применяющийся некрианскими военными. Гремучая смесь стимуляторов и психоактивных веществ повышает агрессивность, скорость реакций и образования новых кровяных телец, вызывает усиленный всплеск адреналина и поднимает боевой дух. Злоупотребление холексом вполне может довести до сердечного приступа, но в течение многих войн он оправдывал себя полностью.

Хувава — младшее светлое божество, слуга Тринадцати Богов, ангел в некрианской мифологии и теологии.

Центурия — пехотное подразделение из ста с небольшим человек. Состоит из шести отрядов (контуберниев) автоматчиков, усиленных специализированным вооружением, полевой кухни, бригады безопасности, команд пулемётчиков, гранатомётчиков и огнемётчиков; сопровождает их батарея полевой артиллерии, десять БТР, четыре танка и пять грузовиков, хотя обслуга техники и орудий к составу центурии не причисляется.

Шара, Нечестивый Осеменитель, Дракон Похоти, Дикий Самец — бог-демон, персонаж некрианской мифологии, покровитель похоти, гедонизма, эгоизма и гордыни. Ещё до войны с Тринадцатью признавался Энге в своей любви, но она отвергала все его ухаживания. После восстания Перията сокрушил её в поединке и попытался изнасиловать прямо на поле боя, но был ею проклят и в итоге побеждён. Шара бесплоден и, к тому же, постоянно испытывает сильнейшее сексуальное возбуждение, сводящее его с ума; ему остаётся утолять свой «голод» лишь с другими Пожирателями, сидя по плечи в огромном озере из собственного кипящего семени. Именем Шары назван созданный ящерами вирус, препятствующий образованию половых клеток. «Шарой» после вылупления искусственно заражается каждый ящер, а кратковременное санкционированное исцеление — награда, дающаяся вместе с правом на деторождение.

Шаргул — полумифический персонаж некрианской истории. Древний царь, присягнувший на верность могущественному магу-некроманту Анраху и ставший его первейшим помощником. Неизвестно, что толкнуло Шаргула на это: страх перед могуществом Анраха, желание расправиться с возможными врагами при поддержке нового союзника или искренняя симпатия по отношению к нему. Впрочем, не исключено, что некромант силой заставил его дать клятву верности. Как бы ни было на самом деле, на службе у Анраха он пролил столько крови, что его имя намертво закрепилось в умах салеу как эвфемизм Смерти. Шаргул прославился как великий полководец, храбрый воин и умелый политик, но всё же он стал таким же безмозглым монстром Анраха, как и бесчисленные орды живых мертвецов, составлявших армию некроманта. Ходили слухи, что Шаргул утратил даже собственное тело, пребывая в этом мире в облике ожившей груды доспехов, окутанных колыхающейся тьмой.

Экзегел унда экселел — «жить и служить». Девиз военнослужащих Некрианской Империи.

Эришкигал, Великая Паучиха, Хранительница Путей, Прядильщица Судьбы, Дающая Приют — страшная и мрачная богиня смерти из числа Тринадцати, но также она известна как хозяйка человеческих судеб. В её Царстве Мёртвых души усопших дожидаются своей встречи с Судьёй Дремом. На службе Эришкигал находятся шестирукие девы аруру, помогающие ей плести Паутину Судеб (сама Эришкигал также изображается как шестирукая женщина-салеу с черепом вместо головы), и хувава Утнапишти, забирающий души умирающих в Царство Мёртвых. Другой хувава — Элеб — осуществляет перевозку умерших через реку Кри и море Мурм во дворец Эришкигал.