Исторический очерк М. Зуева-Ордынца
Рисунки Ив. Ткаченко
Текст и рисунки по материалам
Революционного отдела
Центрального Военно-Морского Музея
I. «Люди смекалистые и со сноровкой».
История революционного движения в России неразрывно связана с историей нашего военного флота. Начиная с эпохи декабристов и кончая нашими днями, морской флот и моряки были всегда наиболее деятельными участниками в революционной работе.
Активное участие моряков военного флота в мятежах, бунтах, направленных против царского правительства, во всей вообще революционной борьбе, объясняется тем, что всегда для службы во флоте отбирались «люди смекалистые и со сноровкой». Многие моряки ходили в «дальний вояж», как тогда назывались кругосветные плавания, знакомились с чужими странами, народами, их обычаями, порядками, непохожими на жандармские порядки тогдашней царской России. Это способствовало развитию в моряках, людях и без того смекалистых, свободомыслия, отвращения к рабскому палочному режиму своей родины. На кораблях, приходивших; из-за границы, незаметно провозился страшный для царей груз — революционная зараза.
Первые открытые «матросские бунты» имели место при Александре I. До этого же имеются сведения лишь о. случаях неповинования начальству отдельных лиц из числа военных моряков. А при «благословенном царе», несмотря на железную дисциплину во флоте, на зверскую порку линьками), мордобитие, разгул шпицрутенов), впервые опора трона — военные корабли — выступили против царей, и выступления эти, возникая по разным причинам, все же имели определенную революционную окраску.
II. «Тасманийский бунт».
Тихим майским вечером 1823 года в порт Дервент, на острове Тасмания, вошел русский военный фрегат) «Крейсер».
Генерал-губернатор колонии Сарель радушно принял редких гостей — русских, которые для него были не менее загадочны, чем его же подданные, темнокожие австралийцы. Губернатора приятно поразили порядки на фрегате этих «северных медведей», — чистота, дисциплина. Но ему вскоре и очень горько пришлось разочароваться.
Старый английский чинуша, конечно, не мог знать, что на русском судне не все благополучно. На борту «Крейсера» уже давно назревал матросский бунт. Экипаж фрегата решил, наконец, свести счеты со своим смертельным врагом, старшим лейтенантом Кадьяном.
Капитан-лейтенант И. Кадьян (о котором придется упоминать еще несколько раз) славился во всем Балтийском флоте своей неуживчивостью, скряжничеством, зверской жестокостью, способностью сбивать матроса с ног одним ударом и употреблением при ругани мифологических имен. Матросы, не понимавшие выражений, вроде «Венера лопоухая» или «длинноногий Меркурий», особенно озлоблялись, видя в этом желание оскорбить их и выказать презрение. Во время плавания на «Крейсере» Кадьян и без того суровую дисциплину исказил самым бесмыссленным произволом. Он придирался к любой мелочи, чтобы беспрестанно подвергать людей наказаниям.
На третий день стоянки «Крейсера» в Дервенте большая часть команды была свезена на берег и направлена вглубь острова, вверх по реке Дервент, для рубки дров, заготовки угля, вязки голиков и т. д. А еще через два дня на фрегат примчался сам губернатор Сарель. На трапе он уже кричал, требуя командира фрегата Лазарева. Губернатор привез ужасную весть. Высаженные на берег русские моряки взбунтовались и двигаются к порту с целью захватить фрегат и вздернуть на нок) ненавистного Кадьяна. К русским присоединились английские каторжники и отбывавшие на острове наказание дезертиры. А так как у губернатора, кроме полуроты, вооруженной силы не было, то он уже видел свою колонию целиком во власти бунтовщиков. У капитана Лазарева тоже было безвыходное положение. С оставшейся командой он не мог даже выйти в море, чтобы спасти фрегат.
Неизвестно, чем кончился бы «тасманийский бунт», если бы в дело не вмешался лейтенант Д. И. Завалишин), любимый матросами за доброту, постоянные заступничества и братское к ним отношение. Он предложил капитану успокоить бунтовщиков.
— Возьмите хоть кортик, — сказал Завалишину Лазарев, видя, что тот, отправляясь на берег, оставляет все свое оружие.
— Не надо, — ответил лейтенант. — Я вашими способами не пользуюсь. Не запугивать их еду…
Матросы, действительно, послушались уговоров любимого начальника и вернулись на фрегат. Через неделю «Крейсер», к великой радости губернатора, покинул порт Дервент. А едва вышли в море — на мостике появился снова Кадьян и снова загремел на весь фрегат:
— Шевелись, Апполон губошлепый!
Матросы стиснули зубы и затаили злобу до случая.
III. «Крейсер» опять бунтует.
Случай скоро представился. В ноябре того же года «Крейсер» бросил якорь на рейде Ситхи) в Аляске.
Команда безропотно выполнила все трудные работы по очистке кузова фрегата от морских ракушек и водорослей. Фрегат опять был нагружен, оставалось распустить паруса и выйти в море. Но «Крейсер», к удивлению других русских судов, стоявших в Ситхе, не снимался с якоря. Поползли тревожные слухи о матросском мятеже. И действительно, бунт на фрегате был в полном разгаре. Команда заявила:
— Лучше уберите Кадьяна, а не то мы его за борт выбросим!..
Капитан Лазарев снова пустил в ход Завалишина. Но матросы твердо ответили Завалишину:
— Ваше благородие, мы вас любим, и нам больно будет вас ослушаться. Поэтому просим вас не вмешиваться в это дело…
Завалишин, мрачный, заперся в своей каюте.
Лазарев вынужден был капитулировать. «Крейсер» вышел в море, но уже без Кадьяна… Любитель мифологии был списан на другое судно.
Характерно, что по прибытии в Кронштадт Лазарев, боясь нагоняя со стороны Морского министерства, даже не донес о двух бунтах на «Крейсере». Так первые матросские бунты кончились полной победой восставших. Но не так было в последующие разы.
IV. «Страмовское дело».
Никогда портсмутские лодочники не зарабатывали такие бешеные деньги, как в пасмурный день 13 октября 1827 г. Весь город бросился в порт «смотреть на русских бунтовщиков». Газеты, пользуясь случаем, трубили:
— Бунт в русском военном флоте! Бриг «Усердие» из числа русской эскадры, стоящей на Портсмутском рейде, взбунтовался. Команда отказывается итти в море и, покинув судно, самовольно перешла на английский блокшив).
Английские мещане трусливо останавливали лодки около Модербанки и отсюда, словно диковинного зверя, со страхом рассматривали бунтовщика. Красавец бриг), тихий, загадочный покачивался на воде. Но напрасно портсмутские клерки) и приказчики так пугливо рассматривали бриг. На нем остались лишь офицеры, часть унтер-офицеров, да по мостику в бешенстве метался командир… Это был все тот же пресловутый Кадьян.
Кадьян не унялся. Ему не пошли впрок тасманийский и аляскинский уроки. Перед отправкой «Усердия» в плавание, еще в Кронштадте, он зверски выпорол двух матросов.
Чуть выше по реке виднелся инвалид-блокшив, куда целиком перебралась команда «Усердия».
Вдали — бриг «Усердие». (Восстание в Портсмуте, 13 октября 1827 года). На первом плане — корабль «Александр Невский». (Восстание на Валетском рейде, на острове Мальта, 20 декабря 1827 года).
А на флагманском бриге «Ревель», между тем, шло совещание всех судовых командиров эскадры. Флагман, капитан-лейтенант Селиванов, буквально рвал на себе волосы. И было отчего. Его эскадра бригов должна была спешить в Средиземное море. В воздухе пахло порохом… Может быть, турецкий флот уже разгромил русскую Средиземноморскую эскадру… А теперь, из-за 160 человек бунтовщиков, приходится стоять в Портсмуте, пропуская все попутные ветра. И кроме того, вся эта скандальная история происходит на глазах англичан. Что скажет Европа?
Под вечер, когда густой, как сметана, туман, начал уже затягивать рейд, мимо лодок глазеющих ротозеев бесшумно промчался щегольской офицерский вельбот).
Это заместитель флагмана, капитан-лейтенант Никольский, ехал на блокшив уговаривать мятежников…
Команда «Усердия», узнав о прибытии начальства, выстроилась во фронт и на приветствие Никольского ответила заученным рявканьем:
— Здрав… желам… вашскродь!..
— Чем недовольны, ребята? Почему бунтуете? — спросил Никольский.
Молчание. Лишь 160 грудей дышат прерывисто и взволнованно.
— Согласны вернуться на бриг?
Опять молчание. Никольский вскипел и затопал ногами.
— Не вернемся!.. Здесь останемся!.. Довольно измываться!.. — донеслось из рядов.
Лейтенант Никольский буквально отчалил ни с чем. Всю эту тревожную ночь окна кают-компании флагманского брига бросали снопы света на черную водную поверхность рейда. А на палубе блокшива мелькали тени… Моряки-бунтовщики с тревогой смотрели издалека на эти яркие огни. Что-то будет завтра?..
Назавтра сам флагман Селиванов, совместно с несколькими офицерами, прибыл к бунтовщикам на блокшив. Что произошло потом — осталось тайной. Пристрастный рапорт № 545, от 15/Х — 1827 года кап. — лейт. Селиванова, хранящийся в Морском архиве, нисколько не освещает дальнейших событий, разыгравшихся на английском блокшиве. Но даже из этого рапорта можно заключить, что все уговоры бунтовщиков Селивановым заключались в фразе:
— К вечеру всем быть на бриге! А не то…
Что подразумевалось под этим многозначительным «а не то…» — понять не трудно. И бунтовщики поняли, что их всего лишь полторы сотни безоружных людей против целой эскадры с ее артиллерией и вооруженными командами. А англичане едва ли вмешались бы в «домашние дела» своих союзников — русских.
Вечером 14 октября между блокшивом и бригом «Усердие» засновали лодки. То команда «Усердия» возвращалась на судно. Матросы, сознавая свое бессилие, были мрачны и подавлены. Утром следующего дня «Усердие» принял на борт лоцмана, подтянулся к остальной эскадре и вскоре вместе с ней вышел в море.
Император Николай I на рапорте о бунте команды «Усердия», положил следующую характерную для него резолюцию — «Надо будет взять строжайшие меры, чтобы подобное сему не повторялось. Дело страмовское, и видно, что начальники поступили, как дураки…»
Дураками начальники оказались потому, что ни один из бунтовщиков не был расстрелян. Но так как бриг «Усердие» отличился в Наваринском сражении 8/20 октября 1827 г., то командующий Средиземноморской эскадрой адмирал Гейден нашел возможным дело «предать забвению», приписав его «невежеству матросов и незнанию ими своих обязанностей». Однако, через два месяца новый бунт, вспыхнувший на глазах самого адмирала, доказал ему обратное.
V. «Расстрелять через десятого!»
20 декабря 1827 года. Валетский рейд у острова Мальты, в Средиземном море. На рейде — русская эскадра, два месяца тому назад разгромившая турок у Наварина.
Глухая ночь. На кораблях недавно пробили четыре склянки (два часа пополуночи). Эскадра спит. Бодрствуют лишь вахтенные.
Вдруг меж спящими судами понеслась стрелой легкая шлюпка. От бешеного разгона сердито журчала под носом вода. Но гребец только один, — офицер. Луна играла на галуне эполет.
По эскадре, от судна к судну, перекличкой понеслись окрики вахтенных:
— Кто гребет?
А с двойки в ответ:
— Мимо!
Лишь у флагманского фрегата затормозила шлюпка и с разбегу ткнулась в борт.
— Кто гребет? — встрепенулись вахтенные и на флагмане.
— Офицер с корабля «Александр Невский»! К адмиралу!
Поднявшись на фрегат, прибывший офицер взволнованно подбежал к вахтенному начальнику:
— Господин лейтенант, я — мичман Стуга с «Александра Невского». У нас на корабле бунт! Разбудите адмирала!..
Когда перепуганный сонный Гейден выбежал в кают-компанию, там был уже и начальник штаба эскадры, капитан 1 ранга Лазарев. Тотчас же началось совещание, на которое были приглашены некоторые командиры судов, поднятые с постелей. Эскадра проснулась, заволновалась. Но офицеры загнали всех подвахтенных матросов опять вниз. А виновник переполоха, трехдечный) 120-пушечный корабль «Александр Невский» по внешнему виду был так же тих и спокоен, как и остальные суда эскадры.
Ночь связывала адмиралу Гейдену руки. Он решил выждать утра. Между тем, нач. штаба Лазарев, собрав сведения о причинах бунта на «Александре Невском», сообщил подробности адмиралу.
Брожение экипажа началось тотчас же по выходе корабля из Кронштадта. А длительный, тяжелый поход и затем военная обстановка только подлили масла в огонь недовольства. Кроме мордобойства офицеров (особенно отличался мичман Стуга), команду без стеснения обворовывали в продуктах в пользу офицерского камбуза). 20 декабря 1827 г. экипаж, выведенный из терпения, взбунтовался— и в виде протеста отказался брать койки. Боцман Астафьев взял было свою, но у него ее вырвали и выбросили за борт. Увещания командиров никакого результата не дали. Команда отказывалась покинуть верхнюю палубу…
Рано утром, тотчас после подъема флага, от флагманского фрегата отвалила и понеслась к мятежному кораблю белоснежная гичка) адмирала. Поднявшись на палубу «Александра Невского», старый «волк» Гейден с одного взгляда оценил серьезность положения. Команда, сбившись на юте), как стая затравленных зверей, угрюмо и злобно глядела на адмирала и его блестящий штаб. Гейден понял, что эти, доведенные до отчаяния люди, готовы на все. И он решил пойти на хитрость, на предательство. Какое было дело ему, наемному кондотьеру) — голландцу на русской службе — до страданий крестьянина-матроса! Ласково полилась речь адмирала. Он обещал сейчас же, не сходя с корабля, ознакомиться с их жалобами и сейчас же наказать виновных офицеров.
— Спускайтесь спокойно в свои кубрики) и жилые палубы, — ворковал адмирал, — и будьте уверены, что я накажу ваших обидчиков.
Полуобезумев от злобы и страха, издерганные бессонной, тревожной ночью, матросы попались на удочку старого хитреца. Но лишь только они спустились вниз, выходы были заняты офицерскими караулами. Командир корабля подал, между тем, адмиралу список на 14 человек, «подозреваемых быть зачинщиками». Когда зачинщиков вывели наверх и посадили на гребные суда, остальная команда корабля, в количестве 500 человек, бросилась к выходам.
— Мы их не отпустим!.. Они не виноваты!.. — бесновались у дверей матросы. Но, натолкнувшись на дула офицерских пистолетов, попятились назад. В результате этого второго возмущения наверх вывели еще 6 человек.
Когда лодки с «зачинщиками» отчалили от «Александа Невского», товарищи их бросились к люкам и плача кричали: — «Братцы, не выдадим!.. Пусть всех забирают… Вместе погибать!..»
Вся эскадра, затаив дыхание, следила за шлюпками, увозившими смелых мятежников на «Азов». Матросы остальных кораблей, не обращая внимания на брань и удары офицеров, облепили люки и пушечные порты. Что пережили они, видя как братьев их везут на смерть?..
1 апреля 1828 года по Валетскому рейду раскатился пушечный выстрел. Это начали читать приговор по делу бунтовщиков с «Александра Невского». Приговор был таков:
«Наказать смертью, по жребию, каждого десятого человека по именному списку всех нижних чинов команды «Александра Невского»…
Но, к счастью, этот варварский приговор не был приведен в исполнение. Команда корабля тоже отличилась под Наварином и даже захватила турецкий флаг. Поэтому смертная казнь была заменена битьем шпицрутенами и ссылкой в Нерчинск на вечную каторгу, то-есть смерть мгновенная была заменена медленным гниением заживо в рудниках Сибири.
VI. Буревестники революции.
Восстанием на корабле «Александр Невский» закончим историю матросских мятежей в русском флоте парусной эпохи. Но и позже мятежи во флоте, конечно, не прекращались; правда, они не были уже такими сплоченными, но зато носили несомненно революционную окраску. Перейдем к событиям 1905-6 года, которые ознаменовались рядом восстаний на кораблях как Балтийского, так и Черноморского флотов.
Русско-японская война, начатая царским правительством в 1904 году, привела страну к ряду позорных поражений; достаточно вспомнить хотя бы разгром японцами русского флота у Цусимы. Из-за этих поражений царская власть окончательно потеряла всякое доверие у широких масс населения. Повсюду росло революционное настроение. И моряки, вместе с передовой частью рабочего класса, были первыми буревестниками революции. Они вписали в историю первой русской революции неизгладимые и красивейшие страницы.
Первым и наиболее серьезным событием во флоте было «потемкинское» восстание.
VII. Трагедия в Тендровском заливе.
В понедельник 13 июня 1905 года, рано утром, один из самых крупных броненосцев Черноморского флота «Князь Потемкин-Таврический» пришел в бухту острова Тендер для практической стрельбы. Броненосец провел ночь в бухте, а во вторник 14 июня на борту его разыгрались исторические события.
Броненосец 1-го ранга «Князь Потемкин-Таврический».
От мелочей до великого один шаг. Все дело началось из-за червивого мяса, привезенного на броненосец для матросских котлов. Команда отказалась есть червивый суп, и, когда настал час обеда, никто не пошел за своим баком (чашкой).
Так началась потемкинская трагедия…
Через несколько минут вся команда броненосца была уже выстроена на юте.
— Вы, кажется, недовольны супом? — обратился к матросам командир Голиков.
— Ешь сам, дракон! — бросил кто-то из задних рядов.
— Кто согласен есть суп, пусть станет сюда! — продолжал командир.
Лишь кондуктора да несколько унтер-офицеров выступили вперед. Остальные матросы остались на месте.
— Позвать караул! — закричал Голиков. Матросы увидели, что начальство шутить не собирается, и заколебались.
— Ребята, отходите к орудийной башне, — сказал уже задумавший что-то Афанасий Матюшенко, впоследствии главарь восстания.
Матросы лавиной бросились к башне 12-дюймового орудия. На месте остались лишь человек 20–30 из задних рядов, замешкавшихся и не успевших присоединиться к товарищам. Но едва они тоже двинулись к башне, дорогу им заступил старший офицер броненосца Гиляровский.
— Стойте на месте! Караул, вперед! Боцман, принесите брезент!..
Брезент на судах заменяет саван. Им прикрывают перед расстрелом осужденных. Гиляровский решил, видимо, вырвать с корнем дух мятежа. Хотел ли он действительно расстрелять матросов, или же думал разыграть комедию, чтобы напугать их, — неизвестно. Эту загадку он унес с собой на дно моря.
Кучка приговоренных к смерти замерла. На одну секунду воцарилась могильная тишина. И вдруг раздался крик матроса Вакулинчука, полный предсмертной тоски и отчаяния:
— Братья, отчего вы нас покидаете?..
VIII. Юнгой к адмиралу Макарову!
Наступил решительный момент тендровской драмы.
Гиляровский вырвал у караульного матроса винтовку и, погнавшись за крикнувшим Вакулинчуком, выстрелом в упор смертельно ранил его. Это было сигналом ко всеобщему восстанию. Матюшенко с большей частью команды уже разбил двери патронных погребов и захватил оружие. Началось избиение матросами ненавистных «драконов»-офицеров. Это был страшный, неудержимый ураган классовой мести и давно затаенной ненависти. На юте встречаются два смертельных врага — старший офицер Гиляровский и главарь восстания Матюшенко. Обмениваются выстрелами, но оба дают промах. Тогда Матюшенко ударяет Гиляровского в спину штыком. Смертельнораненый офицер кричит:
— Ты убежишь теперь, каналья! Но я сумею тебя найти!
— Не успеешь, болван! — ответил Матюшенко. — Я прежде отправлю тебя юнгой к адмиралу Макарову…)
Труп убитого Гиляровского выбросили за борт. Перебита была большая часть офицеров, в том числе и командир Голиков. Сдавшихся офицеров пощадили. Командные должности были распределены между матросами.
К «Потемкину» присоединился и миноносец «№ 267», бывший при нем На общем собрании команды решено было итти в Одессу для поддержки восставших там рабочих.
IX. Пять выстрелов с «Потемкина».
В 10 ч. ночи 14 июня «Потемкин», в сопровождении миноносца «№ 267», пришел в Одесский порт. Стальной гигант встал на рейде. Страшные 12-дюймовые орудия молча уставили на город свои жерла. Огромные толпы народа сбежались в порт поглядеть на первый корабль революции. Тело убитого Вакулинчука свезли на берег, где вскоре состоялись торжественные его похороны.
Команда «Потемкина», по прибытии в Одессу, связалась с местной организацией РСДРП (большевиков). Чтобы поддержать восстание рабочих и вывести из нерешительности колеблющийся одесский гарнизон, решено было обстрелять городской театр, где заседал военный совет.
15 июня, в 5 часов вечера на «Потемкине» труба горниста заиграла боевую тревогу. Через три минуты орудия броненосца подняли длинные свои морды и замерли… Грянули первые три холостых выстрела, предупреждавшие жителей об опасности. Перед стрельбой боевыми сделали некоторую паузу. Начало темнеть. Корабль-революционер готовился к первому в истории русского флота залпу по ненавистному царизму. Вот как очевидец описывает это событие:
«…Я сидел на четвертом этаже у своего знакомого, на Нежинской улице, когда раздался осушительный гул, как бы от взрыва. Казалось, над головой пронеслось что-то с грозным свистом, и тут же невдалеке послышался звук удара. Явилось тотчас же подозрение, что это выстрел с «Потемкина». Я взглянул на небо, в ту сторону, где иногда среди бледных звезд, топя их в своем голубом блеске, вспыхивал сильный луч прожектора с броненосца. Долго ждать не пришлось. Медленно пробиваясь сквозь тьму, на небо ложился кровавый отблеск зарева. В порту вспыхнул пожар. Ночь дышала огнем и ужасом…»).
Но, благодаря измене сигнальщика, оба снаряда сделали перелет. А вскоре кораблю-мятежнику пришлось подумать о бое с вдесятеро сильнейшим врагом.
X. Один против эскадры.
Ясно, что царские адмиралы не могли спать спокойно, пока по волнам Черного моря носится мятежный броненосец. Против него была выслана целая эскадра. Два раза эта эскадра подходила к «Потемкину», вступала в переговоры и, ничего не предприняв, трусливо уходила обратно в море. Наконец, адмирал Кригер, собрав в кулак сильнейшие суда Черноморского флота, пошел травить мятежника. В боевой колонне двигались пять броненосцев, минный крейсер и шесть контр-миноносцев. «Потемкин» вышел против эскадры один, если не считать малютки-миноноски № 267. Она жалась к правому борту броненосца, как перепуганный утенок к матери-утке. Около 12 часов дня 17 июня враги встретились лицом к лицу (см. схему). Происходит любопытный обмен сигналами между эскадрой и «Потемкиным»:
Адмирал: Сдайтесь, безумные потемкинцы, или примите бой.
«Потемкин»: Мы готовы к бою.
Адмирал: Я не могу принять его здесь, так как при перелете снарядов может пострадать город…
«Потемкин»: Иду к вам.
И, подняв боевой флаг, «Потемкин» двинулся на эскадру. Матрос Лыдзер с флагманского броненосца «Ростислав» после рассказывал:
…«Потемкин» уже близко. Вот он идет между «Ростиславом» и «Тремя Святителями». Ужас, восторг смешались вместе, и я, ухватившись за стойку, оцепенел от этих ощущений. На «Ростиславе» все затихло, притаилось и томительно ждет чего-то страшного, таинственного. А на «Потемкине» ни души не видать, как будто это волшебное, заколдованное судно, как будто это корабль-призрак. «Потемкин» — мощный, грозный и сильный — полным ходом идет против эскадры в пять броненосцев. Это было величественное зрелище, достойное кисти художника. Это было что-то фантастическое, невероятное. Казалось, что это сон, а не действительность…»
Находившийся же на борту «Потемкина» инженер А. Коваленко так описывает напряженные минуты встречи эскадры с мятежником:
«Каждая минута быстро сближала нас с эскадрой. Вот она уже настолько близко, что можно различать суда. Все суда шли по направлению к нам, выстроившись в две колонны; впереди были броненосцы и минный крейсер, позади контрминоносцы. «Потемкин», сопровождаемый миноносцем, который держался все время у самого борта, направлялся прямо в середину первой колонны… Скоро можно было различить, что суда эскадры, как и «Потемкин», шли по-боевому: с выставленными по бортам орудиями. Но вот, мы уже сошлись с эскадрой. «Потемкин» врезывается в самую середину ее… «Потемкин» медленно направляет свои орудия на проходящие суда… «Ростислав» и «Три Святителя» в мрачном безмолвии отвечают ему тем же, а на палубах остальных броненосцев в явном смятении толпится команда… Вдруг на верхней палубе «Потемкина» раздается: «Да здравствует свобода! Ура!»
И в ответ на это восклицание с трех броненосцев, как гром небесный, грянуло могучее и дружное «Ура!»
«Потемкин» без вреда для себя прошел между судами эскадры, повернулся и снова пересек ее фронт. Наконец адмиральские нервы не выдержали, и мощная эскадра на всех парах бросилась уходить. «Потемкин» недолго преследовал ее, а затем снова вернулся в одесскую бухту.
Победа в этом «молчаливом бою» осталась за ним.
XI. Стальная легенда свободы.
Как известно, «Потемкин» остался одиноким в своем гордом мятеже против царя. Одесские рабочие были задавлены карателями-генералами, а остальной Черноморский флот не поддержал мятежника. Забитые матросы не нашли еще в себе сил и классовой смелости восстать.
Команда «Потемкина» решила уйти в Румынию и там интернироваться. Вот что переживали люди, сочувствовавшие революции, прощаясь с кораблем-революционером:
«Часа в четыре дня 18 июня я стоял на обрыве около своей дачи и смотрел в море, ожидая, что вот-вот на горизонте появятся суда черноморской эскадры из Севастополя и, в конце концов, взорвут «Потемкина». И вдруг слева, из-за мыса, где белел маяк, я увидел его. «Потемкин» шел вдоль берегов, одинокий и гордый. Черный дым, как траурный султан, колебался над ним и далеко тянулся в воздухе, не сливаясь с ним и не тая…
Было душно… Парило… И лиловая туча шла из-за моря навстречу отважному и несчастному кораблю, в этой стальной легенде свободы, которая не забудется никогда»…
Схема встречи броненосца «Потемкин» с эскадрой вице-адмирала Кригера (момент около 12 часов дня, 17 июня 1905 г.). На чертеже нарисованы со всеми подробностями (трубами, пушками, минными аппаратами и пр.) все крупные суда, миноносец № 267 и один контр-миноносец; остальные контрминоносцы эскадры (помечены 1, 2, 3, 4, 5, 6) точно такого же устройства. (Заимствовано из книги С. Игната.)
Так закончилось восстание «Потемкина». 25 июня он прибыл в румынский порт Констанцу. Команда разбрелась кто куда. А броненосец, выданный румынами царским властям, был снова отведен в Севастополь.
Но славные одиннадцать дней, в течение которых корабль-скиталец, этот «летучий голландец» революции, бороздил Черное море, останутся в памяти потомков, как сивая легенда, как вечный призыв к свободе, к мятежу против царского насилия и произвола…
XII. Красная эскадра.
Традиции славных потемкинцев не умерли. В ноябре того же 1905 года разыгрались в Севастопольской бухте революционные события, носившие невиданный еще для русского флота широкий размах. После октябрьского манифеста о «свободах», в Севастополе, как и всюду в России, начались расстрелы, избиения и погромы. Матросы некоторых стоявших на рейде судов восстали, поддержанные саперами и крепостными артиллеристами. Начались аресты офицеров. Вечером 13 ноября руководить военными операциями восставших приглашен был П. П. Шмидт, отставной лейтенант флота. Шмидт, не колеблясь, согласился. Бросая вызов царскому правительству, он поднял красный флаг на только что отстроенном крейсере I ранга «Очаков» и дал сигнал:
«Командую черноморским флотом. Гражданин Шмидт».
К «Очакову» тотчас же присоединился броненосец «Св. Пантелеймон». Это был прежний бунтовщик «Потемкин». Однако имя святого, данное броненосцу после июньского мятежа, не помогло. Этот несчастный для царя корабль-революционер первым присоединяется к «мятежному, «Очакову». А к утру 15 ноября вокруг «Очакова» и «Пантелеймона» сгруппировались под красными флагами: минный крейсер «Гридень», контрминоносец «Свирепый», два миноносца под номерами, учебное судно «Днестр» и др., в общем одиннадцать судов. У Шмидта, таким образом, была уже целая красная эскадра.
Но рядом с красной эскадрой, на рейде, под царскими андреевскими флагами стояли мощные враги. В грозном безмолвии высились громады «Ростислава», «Чесмы», «Памяти Меркурия», «Синопа».
А между тем на берегу не дремал известный палач-усмиритель, генерал-барон Меллер-Закомельский. Им уже был вынесен смертный приговор судам-революционерам.
15 ноября, в 3 часа дня, начался безжалостный расстрел несчастного «Очакова».
XIII. Стальной ливень.
Первый предательский выстрел дан был с канонерки «Терец», по катеру, перевозившему революционеров с берега на «Очаков». Катер, пораженный в самую середину, тотчас же пошел ко дну. Это послужило как бы сигналом. Тотчас началась стрельба со всех сторон. На «Очаков» буквально обрушился стальной ливень снарядов. Стреляли с судов, стреляли из орудий крепостной и полевой артиллерии, пулеметы с Исторического бульвара, стреляла залпами пехота.
Одним из первых орудийных залпов на «Очакове» была разрушена электрическая машина. Едва дав шесть выстрелов, «Очаков» вынужден был замолчать.
На нем начался пожар. Но красный крейсер еще в течение долгого времени служил мишенью озверевшим палачам.
Куда хуже вышло с «Пантелеймоном». Здесь не успели даже приладить к орудиям ударники и замки. Страшные 12-дюймовые пушки броненосца были беспомощны. Не дав ни одного выстрела, «Пантелеймон» поднял белый флаг.
Истинным героем вел себя контрминоносец «Свирепый». Он один пошел в атаку на великанов-броненосцев и крейсеров «Память Меркурия», «Ростислав» и «Капитан Сакен». Но, встреченный их огнем, начал тонуть. Однако «Свирепый» красного флага не спускал и стрелял до тех пор, пока не потерял способность двигаться, при чем были разрушены все надстройки его палубы.
XIV. Последние минуты «Очакова».
Свидетель расстрела «Очакова» Д. Вдовиченко рассказывал:
«Не было сил оторваться от жуткого зрелища. На крейсере поминутно вспыхивали огоньки и взвивались столбы дыма. Это разрывались попадавшие в него снаряды. Одиннадцати-, восьми-, шести- и трех-дюймовые снаряды один за другим сыпались на наш гордый крейсер. Видно мне его было, как на ладони. Вот на «Очакове» забегали люди, из носовой его башни грянул выстрел 6-дюймового орудия. Затем второй. Оба по направлению к дворцу главного командира. Больше выстрелов с «Очакова» не было»…
Озверевшие царские палачи не дали почти никому из «взбунтовавшихся» очаковцев перебраться с горевшего крейсера на берег. По катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью, бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами, карабкавшихся на берег приканчивали штыками. Поэтому многие моряки сгорели на крейсере заживо. По словам очевидцев, это было жуткое, потрясающее зрелище:
«Посредине бухты — огромный костер, от которого слепнут глаза, и вода кажется черной, как чернила. Три четверги гигантского крейсера — сплошное море огня. Остается целым только кусочек корабельного носа. Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы видим, как на бронированной башне крейсера вдруг выделяются маленькие черные человеческие фигурки. До них полторы версты, но глаз видит их ясно.
Пожар крейсера «Очаков» (в Севастопольской бухте, в ночь с 15 на 16 ноября 1905 года).
Вдруг в толпе раздается тревожный, взволнованный шопот:
— Тише!.. Там кричат!..
И стало тихо, до ужаса тихо… Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несется протяжный, высокий голос:
— Бра-а-тцы!..
Пришли солдаты — маленькие, серенькие, жалкие — Литовский полк. Кто-то из нас сказал ближайшему:
— Ведь это, голубчик, люди горят!
Но он глядел на огонь и лепетал трясущимися губами:
— Господи, боже мой. Господи…
А гигантский трехтрубный крейсер горел. И опять этот страшный, безвестный, далекий крик:
— Бра-а-тцы!
И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это все оттуда…
Больше не слышно криков. Душит бессильная злоба. Мы уезжаем. Крейсер горит до утра…»
Севастопольское восстание было подавлено с неслыханной жестокостью. Шмидт, пытавшийся бежать переодетый— в матросском платье, — был задержан. Он и еще трое матросов с «Очакова» были расстреляны на острове Березани 6 марта 1906 г. Они умерли героями. Шмидт был убит лишь вторым залпом…
XV. Восстание на «Памяти Азова».
Адмирал Чухнин, после подавления очаковского восстания, телеграфировал царю: «Военная буря затихла, революционная — нет». И он был прав. На помощь своему собрату — черноморскому флоту — поднимается флот Балтийский.
В тихой, красивой бухте Попон-Гвик (у Ревеля) мирно стоял учебно-артиллерийский отряд судов: крейсер I ранга «Память Азова», минный крейсер «Воевода» и миноносцы. На судах шла обычная работа, по зеркальной глади бухты скользили катера, шлюпки: ничто не предвещало мятежа. А он грянул в ночь с 19 на 20 июля 1906 года.
Команда «Памяти Азова» получила известие о восстании гарнизона на Свеаборгских островах. Решено было поддержать его, для чего и захватить в первую очередь крейсер.
Началось дело так. На крейсере вдруг погасло электричество. А затем раздался голос главаря восстания, матроса Лобадина:
— Выходи за мной! Ну, братцы, не зевай!..
Матросы бросились к винтовкам. Началась перестрелка с офицерами, во время которой был ранен шпион и доносчик, судовой священник отец Клавдий. Офицеры спустились в баркас и пошли к берегу. По ним командой был открыт огонь из винтовок и 47-мм орудия. Но они успели скрыться.
На «Памяти Азова» взвились красные флаги. Но названные суда эскадры не поддержали восстания. «Азов» поднял сигнал:
«Воеводе» и миноносцу «Ретивый» следовать за мной»!
Последовал ответный сигнал:
«Ясно вижу».
Но названные суда не присоединились. Возмущенный «Азов» повернул пушки правого борта на предателей. Тогда «Воевода» и «Ретивый» бросились к берегу. Команды их, во главе с офицерами, высадились и, оставив суда, убежали в лес. «Азов» один покинул рейд и пошел в Ревель.
Крейсер «Память Азова», под красными флагами, выходит с Попол-Гвикского рейда, утром 20-го июля 1906 года. Вдали — брошенные командами минный крейсер «Воевода» и миноносец «Ретивый».
Во время этого перехода среди команды начались разногласия. Часть несознательных матросов-новобранцев, сагитированная унтер-офицерами, оставшимися на корабле, внезапно подняли контр мятеж.
В 7 часов вечера на палубе «Азова», стоявшего уже около Ревеля, завязалась горячая схватка. Полтора часа шел кровопролитный бой с переменным успехом. Революционеры начали уже одерживать верх, но в это время из Ревеля подоспели два парохода с жандармами и солдатами.
Жандармы взяли «Азов» на абордаж. Рукопашный бой закипел с еще большей силой. В этой неравной схватке предателем писарем Евстафьевым был убит глава восстания Лобадин.
После смерти вождя борьба продолжалась недолго. Вскоре красный флаг пополз вниз. Снова засвистела боцманская дудка. Мятежников схватывают жандармы и отправляют в Вышгородский замок, где их садят в страшную старинную башню «Маргарита».
Суд приговорил 18 человек азовцев на разные сроки каторжных работ. Четверо были расстреляны. Тела их выбросили в море.
XVI. У берегов Африки.
Отголоски революционной бури докатились даже до берегов знойной Африки. 3 октября 1906 года в Алжире (французский порт на африканском побережьи Средиземного моря) на русском военном транспорте «Кронштадт» должен был начаться матросский мятеж. Транспорт «Кронштадт» был старый мятежник. Он принимал участие в кронштадтском восстании моряков в сентябре 1905 года, он бунтовал при отправке в дальнее плаванье. А это был уже третий по счету революционный мятеж «Кронштадта».
Но за несколько часов до начала восстания заговор матросов был раскрыт офицерами. Главарь восстания, матрос Шуляк, спасаясь от преследовавших его офицеров, прыгнул через борт и поплыл к берегу. Мичман Максимов стрелял в него из револьвера, но не попал. Проходившая мимо, случайно или заранее подговоренная — неизвестно, парусная шлюпка подобрала Шуляка. Сидевшие в ней арабы подняли паруса и понеслись к берегу. Офицеры побоялись их преследовать. Дальнейшая судьба Шуляка неизвестна.
«Кронштадт» же был спешно уведен офицерами обратно в Россию, поближе к царским виселицам.
XVII. На далекой окраине.
Последним аккордом революции пятого года было исключительное по своей дерзкой красоте восстание миноносца «Скорый» из состава Дальневосточный эскадры.
17 октября, 1908 год. Владивостокский рейд. В 8 час. 30 минут утра миноносец «Скорый», к ужасу всей эскадры, выбрасывает красный революционный флаг, снимается с бочки, подходит к стенке, где и начинает грузить топливо. Задымили трубы. Миноносец разводит пар во всех четырех котлах и идет к Гнилому углу, месту расположения 2-го армейского полка. Полк, выстроенный на плацу, вдруг панически разбегается. Тогда «Скорый», словно ястреб, полным ходом начинает кружить по бухте, обстреливая при этом казарменные помещения. Стрельба продолжалась до 12 часов дня…
Суть этих событий в следующем. Владивостокский гарнизон тайно подготовлял восстание. Кроме моряков, согласились восстать и пехотные части—10 и 12 сибирские стрелковые полки и 2-й армейский. «Скорый» начал восстание. Командир миноносца, капитан Штер, был убит. Команду на себя взял унтер-офицер Пайлов, совместно с эсэркой Аней Маслениковой. Когда же «Скорый» увидел, что 2-й армейский полк не поддерживает восстания, разбегается, — он начал обстреливать казармы предателей.
Эскадра, стоявшая в гавани, сперва была безучастной свидетельницей событий. Но около часу дня миноносец «Грозный» выпускает по «Скорому» мину, которая, не задев его, прошла под кормой.
Вслед за этим, канонерка «Мандчжур», а также миноносцы «Смелый», «Сердитый» и «Грозный» открыли по «Скорому» огонь. Стреляли офицеры, так как матросы все поголовно отказались убивать своих товарищей.
«Скорый», предполагая прорваться, пошел полным ходом к выходу из бухты. Но снаряды загородили ему путь и заставили вернуться обратно. Затравленный мятежник закрутился по бухте, не находя спасения.
Миноносец «Скорый», обстреливаемый Дальневосточной эскадрой (Владивостокский рейд, 12½, час. дня 17 октября 1908 года).
К часу дня все было кончено. Снаряд перебил паровые трубы «Скорого» и заклинил руль. Миноносец рванулся круто влево и лег на мель у Штабной пристани. Взрывом была убита и часть команды, в том числе и руководители восстания — Пайлов и Масленикова.
Много моряков было сварено паром, вырвавшимся из перебитых труб. Они были обезображены до неузнаваемости, представляя из себя бесформенные куски мяса, которые были перевезены затем в госпиталь в мешках и чехлах от прожекторов.
Восстание продолжалось 4 часа. Оставшиеся в живых из команды «Скорого» были судимы военно-полевым судом. Приговор был самый жестокий: 26 человек— к расстрелу, 92 чел. — на каторжные работы, остальные — в дисциплинарные батальоны и тюрьмы.
XVIII. Лево на борт!
Отгремела первая русская революция (1905 г.). Победа временно осталась за царем. Ушли в Румынию потемкинцы, сгорел «Очаков», сдался растерзанный снарядами «Скорый», спустил красный флаг мятежный «Азов». Было много геройских подвигов, безумной дерзости, тяжелых страданий. Но разрозненность действий, их эпизодичность погубили революцию.
Наступила пора черной реакции. Флот-мятежник временно затих, замолчал, но не побежденный окончательно, копил силы для новых революционных боев. Годы затишья сменило кровавое похмелье Европейской войны. И вот, несмотря на «осадное положение», первым грозным сигналом грядущего Октября послужило возмущение в 1915 году на линейном корабле Балтийского флота «Гангут». Но, не поддержанное остальными судами Балтфлота, оно окончилось кровавой расправой того же царя над мятежниками.
А затем Февральская революция, в которой флот принимает самое активное участие, керенщина, бурные июльские дни, когда Петроград услышал на своих улицах железные шаги «скитальцев морей» — матросов. После этого бешеная травля флота Временным правительством. Но красный кормчий уже повернул влево руль истории. И флот, тоже ему послушный, положив руль «лево на борт», понесся полным ходом к Октябрю.
XIX. «Аврора» идет на выручку.
Временное правительство дышало на ладан. Но, надеясь отвести грозный удар, оно первое начало военные действия. 24-го октября 1917 года Керенский отдал приказ развести мосты через Неву. Этим он хотел отрезать рабочие районы от их штаба — Смольного. Военно-революционный Комитет немедленно приказал районам не допускать разводки мостов, для чего выслать вооруженных красногвардейцев. Районы выполнили приказ, и мосты были заняты красными отрядами. Подкачали лишь василеостровцы, — на Николаевском мосту уже щетинились штыки юнкеров. Громадный рабочий район был лишен удобного сообщения со штабом Ильича — Смольным. Что делать? Однако, выручила «Аврора». Комиссар «Авроры» получает исторический приказ от 24 октября 1917 г. № 1253:
Военно-Революционный Комитет Петроградского Совдепа постановил: поручить вам всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами восстановить движение на Николаевском мосту.
«Надо было выполнить приказание, — рассказывает Ал. Холодняк. — Огромное значение переправы через Неву для наступающих войск было для всех очевидно. Однако, командный состав крейсера, не противившийся активно, но и не стоявший явно на стороне Советов, отказался вести корабль вверх по Неве, ссылаясь на рискованность перехода, на возможность посадить «Аврору» на мель.
Не видя поддержки со стороны командного состава, комиссар арестовал офицеров в кают-компании, приставив к ним часовых, а тем временем старшина, сигнальщик С. Захаров, быстро со шлюпки промерил глубину реки по пути крейсера к мосту. Результат оказался удачным, возражать больше не приходилось, командир поднялся на мостик.
Крейсер медленно отделился от стенки завода) и двинулся вверх по Неве, к цитадели Временного Правительства с предостерегающе развернутыми орудиями на верхней палубе…
Мост охранялся юнкерами. Но, когда якорь «Авроры» коснулся грунта реки и тяжело загрохотал канат, когда в непосредственной близости с мостом обрисовался грозный силуэт революционного корабля, юнкера поспешно отступили.
Моряки принялись за дело: зашумели, завертелись со стуком колеса, разводная часть поползла к неподвижной. Мост был сведен, а недалеко от него, сливаясь серым корпусом с надвигавшимися сумерками, верным часовым застыла «Аврора», чуткая, настороженная, готовая к бою».
XX. Славные ребята-моряки,
А между тем, не дремлет и остальной революционный флот. Из Ревеля на помощь питерскому пролетариату выходит крейсер «Олег» и несколько миноносцев. Приходят миноносцы из Гельсингфорса, с рассветом входят в Неву и выдвигаются вперед для обстрела Зимнего дворца. В три часа дня прибыл из Кронштадта транспорт «А м у р» и высадил недалеко от Николаевского моста десант. Одно учебное судно «Океан» (теперь «Комсомолец») дало около 1.000 человек своих учеников-машинистов, в большинстве бывших питерских рабочих.
Прибытие моряков подняло дух питерского пролетариата, готовившегося к решительной схватке с Керенским. Тов. Антонов- Овсеенко в своих воспоминаниях так описывает высадку моряков с транспорта «Амур»:
«Быстро несет меня катер мимо нахохлившегося Зимнего дворца. На набережной какое-то движение. Оказывается, выдвигают орудия на «Авроре» славные ребята-моряки. Условливаюсь, что по сигнальному выстрелу с Петропавловки «Аврора» даст два холостых выстрела из шестидюймовки. Передаю миноносцам, чтобы прошли за Николаевский мост и развернулись по сигналу для обстрела Зимнего. Ну вот, кронштадтцы едут, — изрядно запоздали. Несколько тысяч молодых. стройных парней с винтовками в надежных руках заполняют палубу транспорта. Говорю им краткое приветствие, именем Советской власти указываю им цель: вот Зимний дворец — последнее прибежище керенщины, его надо взять. Сейчас они высадятся у Конногвардейского бульвара, войдут в связь с первым флотским экипажем, и после артиллерийского обстрела атакуют Зимний. Я говорю им, гляжу на эти энергичные, нетерпеливые лица. Нет, этих нечего агитировать. Могучий молодой вал докатился из Кронштадта до Питера. Держись, Керенский! Да здравствует революционный Кронштадт! — невольно взволнованно и радостно заканчиваю я. «Ура-а!»
Решительный момент наступил».
«Аврора» на посту (ночь с 24 на 25 октября 1917 года.
XXI. Залп «Авроры»,
Холодный, серый, бессолнечный день. Затих, притаился Питер. Изредка пробежит трусливой рысцой одинокий прохожий, продребезжит где-то за углом извозчичья пролетка. Катит темные, свинцовые волны Нева. А на ее пенящихся волнах за Николаевским мостом серая громада «Авроры». Выше по реке, ближе к Зимнему дворцу — хищные силуэты миноносцев.
Исстеганный дождями Зимний дворец тоскливо смотрит темными впадинами окон. В этой огромной мышеловке кучка обреченных, перепуганных людей — Временное правительство. Подходят к окнам, глядят на пушки Петропавловской крепости, на орудийные башни «Авроры», глядят в серую полумглу октябрьского дня, в будущее, в неизвестность…
В 6 час. в вечера был послан первый ультиматум Временному правительству о сдаче. Ответа нет. Темнело. С запада, с моря ползли на город сумерки. В 8 часов повторный ультиматум. Тоже без ответа.
И тогда-то началось… На улицах царской столицы загремели, впервые после мятежа декабристов, пушки. Но стреляли уже не в народ, как сто лет тому назад. Нет. Стрелял народ, восставший пролетарий — по царскому дворцу. Цель — Зимний — ярко освещен. Прожектора «Авроры» распилили тьму октябрьской ночи, выдернули из темноты последний оплот Керенского, облегчили прицел для винтовок восставших.
Но вот, в дискантовую трескотню винтовок и в теноровые вскрики трехдюймовок вплелись мощные, басовые ноты… Это заговорила языком своих шестидюймовок «Аврора»…
«У носового орудия крейсера «Аврора», — рассказывает Ал. Холодняк, — стоят наготове артиллеристы. На мостике комиссар, члены судового комитета, сигнальщики напряженно, взволнованно прислушиваются к разгорающейся перестрелке там, где чернеется громада дворца с его почти потухшими, редко освещенными окнами».
Сигнал!
Ослепительно яркая вспышка у дула орудия молнией озарила белую палубу, защитную броню орудия и замерших на своих местах матросов.
Гулко по поверхности воды и по граниту набережных прокатился первый звук орудийного выстрела, неся осадившим дворец бодрящую весть о том, что боевой корабль, революционный крейсер «Аврора», поддержит всеми своими пушками восстание рабочих, моряков и солдат.
Аврорские выстрелы прозвучали не даром. Среди осажденных началась паника. Наступавшие с новой силой пошли на приступ»…
Зимний пал. Сгоревшие заживо очаковцы, расстрелянные азовцы, изорванные в клочья шрапнелями и обваренные паром страдальцы со «Скорого» — были отомщены.
Залп «Авроры» был последним гвоздем в гроб ненавистного, проклятого прошлого. «Аврора» отмстила за погибших сотоварищей и одновременно ревом своих орудий приветствовала рождение уже не отдельных кораблей-революционеров, а красного революционного флота!
XXII. Ледяной поход.
История кораблей-революционеров будет неполной, если не рассказать о последнем их подвиге, об историческом ледяном походе из Гельсингфорса в Кронштадт.
По Брестскому мирному договору, мы должны были очистить Гельсингфорский порт, где зимовал почти весь наш Балтийский флот. Перед моряками встала задача: либо отдать родные суда на разгром немецким империалистам, либо пробиться через сплошной лед к Кронштадту. Моряки решились на последнее, хотя к этому времени на судах был большой некомплект команд, находившихся на революционных фронтах.
14-го апреля 1918 года флот начал свой небывалый в истории поход. Предоставим слово участнику похода И. Шпилевскому:
«По выходе на Большой рейд, уже очистившийся от льда, мы увидали вдали, у Терре-Хесте, наш караван, идущий кильватерной колонной. При проходе через торосы (горы нагромождающегося друг на друга льда), суда, не приспособленные к такой работе, тотчас оборвали почти все буксиры на корме, клепки, шпильки и т. д.
Летом, в свободных водах, миноносцы носятся, рассекая волны подобно чайкам, а теперь они были жалки и беспомощны. Пробивая лед своими острыми носами, миноносцы гнули их, борта получали вмятины. Но никто этим не смущался. Думали:
«Только бы пробиться. Залечим свои раны».
На далекое пространство, насколько хватал глаз, везде дымились суда, везде шла усиленная, адская работа. Ледоколы и «Кречет», точно непобедимые гиганты, ходили взад и вперед, проталкивая суда.
Вот две подводные лодки «Змея» и «Рысь», затертые торосами. Кажется, им, отставшим от своего каравана, нет спасения. Поворачиваем и идем на выручку. После обкалывания льда лодки опять ожили и продвигаются вперед.
Вот в другом месте на мачте поднимается сигнал о помощи. Миноносец, затертый льдами, просит помощи, хотя и идет на буксире. Маленькое нежное суденышко во льдах подобно ребенку, только что начинающему ходить.
Вот пробиваются вперед стройной кильватерной колонной родные братья, красавцы эскадренные миноносцы «Новики».
А 19 апреля, в 15 часов 20 мин., после тяжелого пятидневного похода, мы увидали вдали передовые форты Кронштадта.
— Ура! Суда спасены!..
В Кронштадт и Питер прибыло в нескольких караванах около 167 вымпелов. Были спасены все суда, даже самые маленькие, вроде крошки-буксира «Сент-тенкарри»…
Под красным флагом революции пришли эти суда-революционеры. Они не захотели спустить знамя, развевавшееся на «Потемкине» при встрече с эскадрой, развевавшееся также на «Очакове» под стальным ливнем снарядов, и снова поднять ненавистный им рабский андреевский флаг»…
Учебное судно «Комсомолец» (быв. «Океан». Команда его участвовала во взятия Зимнего Дворца.