Тетя Валя встретила меня победной улыбкой — мол, я знала, что все кончится именно так. Ничего не говоря, я прошла в свою комнату и стала распаковывать вещички. Макс радовался возвращению в родное жилище, вертелся за собственным хвостом и попискивал.

А вот мое настроение было далеко от праздничного. Если называть вещи своими именами, это был полный крах. Меркулов оказался обманщиком и бесчестным ученым… Да и Нина не оставит его в покое, а место второй жены меня не устраивало. Работа в «Аяксе» теперь тоже потеряна — после всего того, что произошло, меня там никто не оставит. Как поет Макаревич? «Замков воздушных не держит земля! Кто-то ошибся — ты или я?» Я, я ошиблась, и очень сильно!

Пробуждение на следующее утро было безрадостным. Тетя Валя трясла меня за плечо, подсовывая телефонную трубку.

— Тебе из милиции звонят, Надя!

В ее глазах стоял настоящий ужас. Испугалась, бедняжка, решила, что я преступница…

— Меня нет дома! — проговорила я и накрыла голову подушкой.

В этот момент мне было безразлично — пусть высылают наряд, пусть спецназ выламывает двери, пусть танки идут по улицам за Надей Шараповой. Мне все равно!

Позже, когда я нашла силы покинуть постель и переместиться на кухню, тетушка с содроганием в голосе сообщила, что меня вызывают к следователю на допрос:

— Они сказали, что это в твоих же интересах!

Пришлось ехать в прокуратуру. На входе мне вежливо разъяснили, в какой кабинет мне нужно пройти. В коридоре заметила Борицкого, сопровождаемого каким-то человеком в штатском, как выяснилось вскоре — следователем. Я прижалась к стенке.

— А я вам говорю, что это был поджог! — кипятился главврач, красный от волнения. — Кто-то хочет окончательно дискредитировать наш центр — у нас сильная конкуренция, а в наше время, как вы сами хорошо знаете, люди не останавливаются ни перед чем!

— Леонид Васильевич, — отвечал устало следователь, который, очевидно, выслушивал все это уже в сотый раз, — будьте благоразумны! Мы не занимаемся конкуренцией. В этом деле нет состава преступления, нет свидетелей и, откровенно говоря, если бы сверху на меня не надавили, я бы вообще ни секунды не потратил на это происшествие! Пусть этим занимается пожарная охрана, у них есть специалисты. А у меня дел по горло!

— Это возмутительно! — заявил Борицкий и, не зная, видимо, что еще сказать, ушел по-английски — не прощаясь.

Меня он не заметил. Следователь пожал плечами и вернулся в кабинет. Судя по всему, истинная причина пожара осталась между мной, Ниной и Меркуловым. Безусловно, они понимают, что в случае чего я молчать, как партизан, не стану и все про всех расскажу! Поверят ли мне — другой вопрос, поскольку доказательств никаких у меня нет. Я не думала, что Нина с Меркуловым боялись моих разоблачений, но науськивать на меня прокуратуpy им тоже было незачем. Я постучалась и вошла. Обстановка кабинета была так хорошо знакома по фильмам и сериалам, что мне показалось, будто я уже не в первый раз здесь. Села на стул и замерла, ожидая вопросов.

Следователю было под сорок. Он был недурен собой — мужественный такой профиль. Волосы редкие, черные, возможно — подкрашенные.

— Что вы знаете о пожаре? — прямо спросил он. — У нас есть свидетельства, что вы находились рядом с очагом возгорания…

— Свидетельства?

— Да — один из сотрудников сообщил, что провел вас в лабораторию доктора Меркулова!

Парнишка-ботаник — я его совершенно упустила из виду! Малыш, наверное, перепугался и выложил следователю все.

— Я ушла до начала пожара! — сказала я, состроив самую невинную физиономию, на которую была способна.

Он сощурил свои глаза цвета вороненой стали — было ясно, что мне он не верит, но также было ясно, что заниматься этим делом ему совершенно не хочется. Задав несколько дежурных вопросов, он попросил меня не уезжать из города до окончания следствия.

— Я останусь так долго, сколько вам будет нужно, — я глубоко вздохнула.

Он покраснел и насупился:

— Мы вас вызовем!

— Буду ждать! — пообещала я.

У ворот прокуратуры меня поджидал Меркулов.

— Здравствуй! — сказал он, отводя взгляд. — Нам нужно поговорить.

— Нам не о чем разговаривать! — отрезала я и прошла мимо.

— Ты не поверишь, но я даже рад, что ты обо всем узнала! — он шел вслед за мной, засунув руки в карманы пальто.

— Ты прав, я тебе не верю. Что ты хочешь от меня услышать? — спросила я, не оборачиваясь. — А что касается твоих делишек, то я не хочу взлететь на воздух, как это случилось с Ружевским, так что можете не бояться — разоблачений не будет!

— Тебя подвезти? — он совсем не обиделся на последнее замечание.

— Нет, спасибо, я как-нибудь сама.

— Что ты будешь делать?

— Вернусь в больницу, — ляпнула я наугад. — Жизнь не закончилась.

— У меня будет своя лаборатория. Ты можешь работать со мной…

— Над чем, над немецкими лекарствами для беременных? Тебе в Освенцим нужно было устроиться! Жалеешь, наверное, что его закрыли давно!

Тут я поняла, что перебрала. Но я была очень зла на него.

— Перестань, как ты можешь… — возмутился Игорь, как мне показалось, искренне. — Причем здесь Освенцим? Я не собирался выпускать это чертово средство на рынок без длительных испытаний.

— Да кто бы тебя спросил, интересно?

— Послушай! Ты сама сможешь убедиться, что все будет под контролем! Я тебя посвящу во все детали…

— Как, разве я не спалила эти проклятые разработки?

— Какая же ты наивная! — улыбнулся он. — Ты, пироманка несчастная, сожгла не мою лабораторию, я туда заглянул только, чтобы поговорить спокойно с Ниной. Но это неважно…

— Для тебя, может быть, но не для меня! Все, — я подняла руки, прекращая дискуссию, — я не хочу ничего слушать, ясно?

Он остановился и побрел назад — к своей машине. Я бросила взгляд через плечо — вид у него был понурый.

Я чувствовала себя несчастной как никогда. Может быть, и правда бывают родовые проклятия — например, чтобы женщина никогда не была счастлива в браке? Кто же меня заколдовал? Вспомнишь поневоле нашего «кремлевского поставщика» и его рассказы про сибирскую бабушку… Кого бы мне поколотить, чтобы сглаз с себя снять?

Почему Меркулов не догадался, с кем связался? Даже я сумела разгадать, а до Шерлока Холмса мне ой как далеко. Ленка надо мной в детстве любила подшучивать — спрячет что-нибудь, а я ищи. И никогда не находила…

Так неужели Игорь не смог своим ходом додуматься, что к чему. Или догадывался, но прятал голову в песок? Ученые!..

А Нина? Так и будет топтать нашу грешную землю, положив в землю мужа? Где справедливость?

Ночь прошла в кошмарах, какие и не снились на печально известной улице Вязов. Я чувствовала себя разбитой и сломленной. Завтрак сподобилась приготовить дорогая тетушка. Мое состояние внушало ей серьезные опасения. Глотая яичницу с ветчиной, я не думала ни о количестве ужасного холестерина, который сейчас осядет на стенках моих сосудов, ни о прочем вреде для моего организма.

Хотя от одного сосуда я бы сейчас не отказалась. Упиться вдрызг — впервые в жизни меня посетило такое желание. Даже когда я тянула семью с вечно пьяным супругом, и то в голову не приходило такое. Нельзя было! А вот теперь, когда судьба в очередной раз сделала мне подсечку, напиться казалось самым подходящим выходом.

— Ты мне расскажешь, что произошло? — тетушка все-таки решилась задать вопрос, который, без сомнения, мучил ее. — На тебе же лица нет. На работе что-нибудь…

— Угу, — пискнула я, чтобы не расплакаться.

Это сочувствие было сейчас, пожалуй, совсем некстати — лучше держать все в себе, это я давно уже поняла. Но ничего с собой поделать не смогла. Разревелась, как глупая корова.

— Ну, что ты? — тетя Валя прижимала меня к своей мохеровой шали. — Что ты, Надюша… — она укачивала меня, как ребенка.

Но пока мудро решила не приставать с расспросами.

— Не знаю, что там у тебя случилось, и пытать не буду, — сказала она.

Тетушка понимала, что всего я ей не расскажу, и советы давать не стала. За ними я побрела к боевой проверенной старшей подруге, которая, как я надеялась, не будет шокирована моим откровениями и всем тем, что происходит в центре «Аякс».

Оказалась права на сто процентов. Галочка восприняла мой рассказ с поистине олимпийским спокойствием.

— Хреново дело, — вынесла она вердикт и сунула в зубы новую сигарету. — Что за времена — никому верить нельзя! Знаешь, поезжай-ка ты лучше в Новгород, домой, — Галка выпустила облачко сизого дыма. — Повидаешься с ребенком, отдохнешь, тут тебе правильное решение в голову и придет. Если будешь сейчас мучиться и переживать, все равно ничего дельного не придумаешь. Так что, подруга, давай, ноги в руки, чемодан в зубы и — на вокзал.

Я обняла ее. На самом деле эта мысль уже вертелась у меня в голове. С самого утра я думала о том, как хочется уехать отсюда, из города, который так упорно не хочет стать моим домом. Назад, к корням, к родному отчему дому…

— Только про корни не надо, прошу! — сморщила она нос. — Сразу себе представляю корявые такие и сухие корешки…

— И вовсе они не корявые, — надулась я.

Но понарошку. Я никогда не могла на нее сердиться. Может быть, потому, что Галка очень напоминала мне мою дорогую сестрицу. А сестру я любила, несмотря на весь ее зловредный нрав.

И Галочку люблю со всеми ее задвигонами. Вот, пожалуйста, надела себе Марусю на шею вместо манто и тянет меня в какой-то танец.

— Мы тебя провожать пойдем! — обещает.

— Так и пойдете? — засмеялась я.

— Да, — ответила она спокойно и поправила Марусин хвост. — На улице ведь холодно!

Тем не менее Маруся осталась хозяйничать дома. Галочка проводила меня одна, изводя жалобами на плохую погоду. С ее стороны выбраться из дома так далеко — на вокзал — и в такую холодину было настоящим подвигом.

Дорога в Новгород не показалась мне долгой, может, потому, что я размышляла о своих бедах. Надо думать, Меркулов все понял и поспешил оформить мое увольнение, пользуясь своим положением. А Борицкий ему помог.

Где я теперь буду работать — вот что еще волновало. В Новгороде, конечно, можно куда-нибудь устроиться, но после великолепия «Аякса» оказаться снова в захудалой грязной больнице…

Впрочем, я и сама начинала сомневаться — правильно ли поступила, разругавшись с Игорем? Если вдуматься, ничего ужасного он не делал, да и не собирался, и в честности его сомневаться пока не приходилось. А то, что он скрывал от меня цель исследований, вполне понятно — мне как женщине могло невесть что прийти в голову. И пришло! И Нина еще масла в огонь подлила. Вернее, это я сама сделала, и огонь оказался далеко не метафорой. Я хихикнула, вспоминая, как мы втроем метались среди пламени.

Только вот к Меркулову мне дорога уже заказана. Вернуться не могу, гордость не позволит. Парадокс был в том, что накануне пожара я все же выяснила, кто Игорь по гороскопу. День рождения у моего «единственного и неповторимого» оказался в начале января, а это означало, что он — Козерог. И в соответствии с записями в моей астрологической тетрадке господин Меркулов подходил мне ну просто идеально. Мы оба были «практичны, разумны, сдержанны и помешаны на чистоте»…

Он, в конце концов, сам виноват — затянул с объяснениями, позволил этой ужасной женщине облить себя грязью, да и меня заодно. Нет, семейное счастье Надежде Шараповой явно не грозит. По крайней мере, в этой жизни.

Но стоило мне переступить порог своей квартиры и увидеть своего сына, все беды отступили куда-то на второй план.

— Мишенька, — я посмотрела внимательно в его глаза.

Вдруг испугается — что за чужая тетя с поцелуями лезет! Мишка и впрямь настороженно таращил глазенки, спрятав ручки за спину. А вырос-то как!

— Что же не предупредила, — мама вышла из кухни, на ходу вытирая руки. — Мы бы купили что-нибудь по такому случаю. Ты теперь у нас птица редкая… Так что и не угадаешь — когда появишься!

— Я уже все купила, — поспешила я ее успокоить.

Не знаю, как дальше жизнь повернется, но пока оставались деньги, я решила не скупиться и по дороге прихватила с собой всякой всячины. А для Мишки привезла из Петербурга обещанную машину с радиоуправлением, которую мы еще недавно выбирали с Игорем в «Детском мире».

— Ну, куда ему такая? — всплеснула руками мама. — Знаю я, сколько такое удовольствие стоит! Он же маленький, ему не нужно!

— Мне нужно, мама, — сказала я.

Машина — яркая и огромная, еле дотащила — Мишке понравилась и, как и следовало ожидать, всецело завладела его вниманием. Я любовалась на него, смотрела, как он ползает вокруг, пытаясь оторвать колеса. Почему у мужчин так развит инстинкт разрушения?

— Природа! — вздохнула мама. — Так уж заведено, видимо, с испокон веков! Мужчина воюет, женщина хранит домашний очаг…

— …Мужчина воюет со своими женщинами, а женщины сидят у нарисованного очага, как в каморке у папы Карло, и думают, что все еще образуется, а за холстом есть дверка, и вот-вот Буратино принесет золотой ключик… — пропела с порога только что вошедшая Ленка.

Она примчалась вместе с Толиком, как только узнала, что я приехала.

— Ну что ты? — испугалась я. — Неужели и у вас…

— Нет! — гордо сказала она. — У нас все в ажуре, не пугайся. Я тебе просто типичную картину представляю, безо всякого домостроевского бреда.

— Ну, конечно, Леночка! — сказала мама, качая головой. — Ты единственная, кто сумел найти свое счастье…

Мама редко ехидничает, Ленка даже брови подняла.

— И враги человеку домашние его?

Вечером мы все сидели за столом, даже отец уже успел вернуться с работы. Я вкратце, стараясь быть объективной, пересказала свою грустную историю.

— Ну так останешься дома, надеюсь? — мама смотрела на меня с состраданием.

— Да ты что! — изумилась Лена. — Эти крокодилы, по-твоему, будут свои зелья безнаказанно варить, травить вот таких вот малышей, а она молчать будет?!

— Я все-таки думаю, он ни в чем не виноват! — пискнула я неожиданно для самой себя.

— Виноват — хотя бы в том, что не разъяснил тебе с самого начала, чем занимается! И насчет своей этой зазнобы тоже! — рассудительно сказала Лена. — И вообще, вопреки обычному мнению — всегда виноват мужчина!

— А я вот читал недавно, — робко вставил Толик, — что в разводах обычно инициаторами выступает женщина.

— Потому что больше ничего не остается, — парировала Ленка и толкнула его в бок. — И сейчас нам нужна стопроцентная поддержка, а не всякая дурацкая объективная критика.

— Мама Лена пришла! — сказал Миша, вразвалочку входя в комнату.

Я опешила.

— Не обращай внимания, — защебетала мама. — Это он Ленку так мамой называет. Просто встретили мы как-то на прогулке Валечку Панову, помнишь, с тобой училась. У нее тоже карапуз подрастает — девчоночка такая хорошенькая, прямо хоть в рекламе снимай!

Вот ведь до чего телевидение людей доводит — по нему уже и меряют людей… Мама, как я и подозревала, проводит свободное время аналогично тетя Вале — за просмотром телесериалов.

— И что же? — спросила я нетерпеливо.

— Ну та стала хвастаться — мол, вот моя мама… Дети знаешь какие, — Миша тут же огляделся, я уже по возрасту в мамы не гожусь, так он Лену за рукав ухватил… Вот, говорит, моя мама! Что ж, естественно, Наденька…

В ее взгляде была и укоризна и ласка. Ох, мама-мама… Я обняла ее. Все будет по-другому, обещаю, но сейчас нужно было закончить с петербуржскими делами.

Выслушав мою историю, отец выбрался из-за стола и нервно заходил из угла в угол, натыкаясь попеременно то на диван, то на книжный шкаф.

— Ну, мои дорогие, — начал он, — следует сразу определиться, что у нас за картина вырисовывается! Во-первых, эта дамочка — убийца. Во-вторых, за ней наверняка стоит кто-нибудь из мэрии или еще повыше. Если бы речь шла о девчонке-бандитке, которая грабит старушек по подворотням, я бы не задумываясь позвонил в милицию. Тем более, что есть кому помочь… Но тут себе дороже может стать. Знаете эту поговорку, — папа хитро оглядел нас, — «не будите спящую собаку»? Тебе, Надя, еще очень повезло, что они оставили тебя в живых… Что же касается твоего замечательного доктора Меркулова, то скажу прямо — мне его штучки-дрючки не по душе. Если он мужчина, то должен был сразу расставить точки над «i», а доводить до такого…

Он махнул рукой.

— Словом, мой вердикт такой — все они друг друга стоят и, по-моему, тебе лучше остаться у нас!

У меня на этот счет сложилось совершенно другое мнение.

Может быть, та Надя Шарапова, что когда-то уезжала из этого города в надежде на любовь и счастье, и вняла бы отцовскому совету. Тогда я искренне верила, что родители в самом деле лучше меня разбираются в жизни. Но за несколько последних лет я сильно повзрослела и больше склонялась к тому, что права моя ненаглядная сестрица. Нужно было до конца разобраться в ситуации.

Отец, видимо, почувствовал что-то в моем взгляде, потому что посмотрел строго, как обычно глядел на Ленку, и покачал головой.

Однако наутро моя давешняя решимость растаяла, пришло похмелье и в прямом, и в переносном смысле. Я без сил валялась в кровати.

— Ох, хорошо, еще Мишка маленький — хорошенький пример подрастающему поколению подаешь, мадам! — выговаривала мама.

Я куталась в одеяло, разглядывая комнату — знакомые с детства, дорогие сердцу вещи. Желтые в цветочек занавески, которые покупали и вешали мы с сестрой. Старенький письменный стол, за которым я всю школу делала уроки. Машинка «Зингер» в углу, на которой по привычке мать до сих пор что-то там варганила — теперь уже внуку. Отец, слава богу, мог позволить приобретать самые разные технические новшества, но кое-что мать предпочитала делать по старинке.

Хорошо было представить себя снова маленькой, но Мишка, уже вставший и суетившийся возле постели, не давал забыть, что на самом деле я давно уже вышла из детского возраста.

— Мама Надя! — сказал он.

К моему лицу прижался огромный плюшевый медведь.

— Доброе утро, мама!

— Так мама или мама Надя? — спросила я.

— Нет, ты просто мама, а Лена — мама Лена!

Изумительная детская логика. Я так многого не знаю о собственном ребенке и завидую маме и Лене, которым известно все. Да, конечно, были долгие обстоятельные письма от мамы, где она передавала мне почти каждое слово, сказанное Мишкой. Но одно — читать слова на бумаге, а совсем другое — видеть его счастливые глазенки, слышать его серьезный лепет.

Он не дал мне умыться и сразу потащил показывать все свои игрушки.

— Хрюша, — Мишка сунул мне в лицо огромную розовую надувную свинью.

— Назовем ее Нина! — предложила я.

— Собака!

Я смотрела, как он суетится — белесые волосы, нос пуговкой. Интересно, каким он будет, когда вырастет? Да, вот оно счастье, нет его слаще. Поцеловала его в макушку. Мишка засопел и забарахтался, выбираясь из моих объятий. Телячьи нежности, оказывается, его раздражают. Кроме того, нужно было продолжить начатую инвентаризацию слонов и обезьянок.

Родители завалили его игрушками. Я выбралась из кучи мишек и машинок, а чтобы Мишка не расстроился, взяла на руки и закружила по комнате. Он прижался ко мне, обхватил ручками мою голову и прошептал:

— Я тебя очень люблю!

Милый, милый. Я тебя тоже очень люблю.

Я возвращалась в Петербург. Мишка цеплялся за меня, обливая слезами.

— Я вернусь, мой хороший, — пообещала я и крепко-крепко прижала к себе теплое родное существо.

— Лучше бы все-таки я поехала с тобой! — мрачно сказала Лена на вокзале. — Зря отбрыкиваешься!

— Тебя нельзя выпускать на простор — ты от города камня на камне не оставишь… Сиди и лелей планы.

Странное дело, но возвращению в Петербург я радовалась едва ли не меньше, чем поездке домой, в Новгород. Если бы еще Мишка был со мной! Но сейчас тащить его сюда было не время. Этот город стал мне родным несмотря на все горести, которые мне довелось здесь пережить. И подходя к тетушкиной хрущовке, я ощутила волнение. Как бы там дальше ни сложилось — это моя жизнь, и решать ее мне самой.

Максик едва не ошалел от радости. Бедняга, наверное, решил, что нам уже не суждено никогда свидеться.

— Быстро возвратилась! — нахмурилась тетя Валя, хотя я видела, что на самом деле она рада моему возвращению. — Что так? Сидела бы спокойно в Новгороде. Тут тебя со всех сторон разыскивали…

— В смысле?

— Бывший твой приходил, поддавший… Просил у меня за что-то прощения. И прогнать совестно, и слушать невозможно. Обещал трубу сменить у батареи. Еле дождалась, пока уйдет. Хорошо хоть, соседи не видели.

Надо же, совесть проснулась. Впрочем, это ведь так — пьяные бредни!

— Потом звонил твой доктор, этот ничего не сказал, но тон был жалостливый. Спрашивал, что ты да как! Пришлось сказать телефон…

Я промолчала.

— И еще, — она замялась, — звонил еще следователь…

Телефоны были записаны аккуратной тетей Валей в записную книжечку. Бывшего супруга я решила пока не беспокоить. Его раскаяние меня не очень беспокоило, и я не сомневалась, что стоит его потревожить, начнет тут же выпрашивать деньги. Не будите спящую собаку, как сказал папа.

Что касается следователя, то, пожалуй, следовало сначала поговорить с Игорем — выяснить обстановку. По словам тетки, звонили утром, я еще была на вокзале. Следователь наверняка звонил в Новгород, но меня не застал — я уже выехала обратно. Следовательно, сейчас он снова будет звонить сюда.

Раздался звонок.

— Тетенька, милая, скажи, что я еще не приехала или с собакой вышла!

— Ну вот, — проворчала она недовольно, — на старости лет еще в тюрьму загремлю за пособничество особо опасной преступнице.

Шутила, конечно. Тете Вале и на миг не пришло в голову, что я могу быть замешана в каком-нибудь деле. Она вздохнула и взяла трубку.

— Это — твой! — сказала она, протягивая мне трубку.

— Коля? — я сделала большие глаза.

— Нет — Игорь!

На ловца и зверь бежит. Удивленная, я взяла трубку. Впрочем, подумала тут же — чему удивляться? Наверняка он тоже догадался позвонить мне домой, в Новгород, и узнал, что я возвращаюсь.

— Меня подозревают! — сообщил Игорь, даже забыв поздороваться.

— В смысле?

— Это не телефонный разговор! — сказал он. — Боюсь, меня могут прослушивать, и тебя тоже, кстати!

Хотелось сказать, что меня прослушивать могут сколько угодно. У меня секретов нет, я честная. Но по голосу Игоря поняла, что он здорово напуган.

— Хорошо, — вздохнула я, — чего ты от меня хочешь? Прятать тебя я не стану, так и знай…

— Нет! — сказал он. — Просто давай встретимся и поговорим. О нас и о том, что произошло.

— Ты уверен, что это нужно?

— Мне нужно! — выкрикнул он с каким-то отчаянием. — Моя жизнь катится под откос, сумасшествие какое-то… Они считают, будто это я взорвал Ружевского и поджег лабораторию.

— Кто «они»?

— ГУВД!

— Подожди, подожди… Я что-то не поняла, ты что — из тюрьмы звонишь?

— Нет, еще не оттуда, — мрачно пошутил Игорь. — У них нет достаточных доказательств, но я дал подписку о невыезде!

— Они же не могли предъявлять обвинения без доказательств? — я старалась рассуждать объективно.

— Они и не предъявляли ничего. Но и так все было ясно! У них просто нет других подозреваемых…

— А как же… — начала было я, но он спешно меня оборвал.

— Остальное при встрече… Ты ведь встретишься со мной? Пожалуйста!

Все ясно, боится называть имена. Ладно.

— Да, — сжалилась я. — Но встреча будет чисто деловая! Давай там, где мы были… в первый вечер. На мосту!

И повесила трубку, весьма довольная собой. Конспирация что надо. Если Игоря и правда подслушивают, им нипочем не догадаться — о каком месте идет речь. В Петербурге мостов прорва, так что на каждый по человеку не поставишь. Конечно, за ним могут следить, но это уже его проблемы.

Я волновалась. Волновалась, пока собиралась, волновалась, пока добиралась до места и шла через парк к мосту. Кафе по-прежнему функционировало, но я поборола искушение заглянуть туда и согреться чашечкой кофе. Контингент, как я помнила, там был своеобразный, а я сейчас была не в настроении выслушивать неуклюжие комплименты и отделываться от нежелательных ухажеров.

По замерзшей воде прыгали воробьи.

Ну и где же он? Неужели забыл наше первое романтическое свидание? А может, его задержали? Я представила себе — Игорь выходит из парадного, и тут его окружают и заламывают руки. Сердце предательски дрогнуло.

Нет, все-таки дорог он мне, дорог! Ничего не могу с собой поделать. Но главное — не выдать себя… Наконец его силуэт появился на тропинке.

— Привет! — Меркулов выглядел запыхавшимся.

Он сделал движение, будто намеревался привлечь к себе для поцелуя, но я пресекла это желание. Так взглянула, что он застыл на месте.

— Я торопился! — пробормотал он. — Но тут пришлось…

— Отрываться от слежки? — предположила я.

— Ну да!

— Хорошо, — сказала я и отвернулась, чтобы скрыть обуревавшие меня чувства.

Представила вдруг себе своего несостоявшегося жениха рядом с Мишкой. Вот Игорь, стройный и уверенный, в своем длинном пальто ведет под руку моего малыша, а тот, размахивая ручонками, о чем-то ему увлеченно рассказывает…

Сглотнула комок в горле. Как обидно, прямо до слез. Зря я сюда приехала, ничего меня не ждет, кроме унижений.

— …Я хотел успокоить совесть, связался с представительством компании, чтобы уточнить ситуацию с препаратом, ну и в интернете покопался, — возбужденно говорил Меркулов. — К тому же у меня есть несколько знакомых в Германии — коллеги, и не последнее место занимают в нашей индустрии. Так вот….

А теперь, теперь он стоит передо мной и что-то объясняет, будто между нами ничего не произошло. Хоть бы цветы купил — для приличия. Вот Коля, хоть и самый настоящий балбес, часто мне приносил букетики. Особенно ландыши любил покупать, стимулируя старушек у метро, или просто сирень ломал. Правда, сейчас был не сезон для сирени, да и в любом случае отягчать свою участь мелким хулиганством Меркулову сейчас не следовало.

— …Ничего криминального нет, ты можешь сама убедиться… — продолжал Игорь. — Я тебя познакомлю со знающим человеком. Он в машине ждет, я его с самолета прямо вырвал. Японец, между прочим, для него это почти все равно что похищение! У него все расписано по секундам. Я его еле уговорил. На коленях стоял, клянусь! Он не станет лгать, чтобы угодить мне…

Японец? Я отвлеклась от горестных раздумий и прислушалась к тому, о чем он уже битый час мне толковал.

— Подожди-подожди… — попросила я. — Ну-ка еще раз, а то я не все поняла!

— С какого места? — спросил он терпеливо.

— С начала, — сказала я и улыбнулась.

Он, не говоря больше ни слова, взял меня за руку и повел к машине.

На мгновение мелькнула бредовая мысль: Игорь хочет меня похитить. Но тут же отмела страхи прочь. Я должна была выяснить — в чем дело. Ну а если он и вправду такой мерзавец, тогда незачем и жить.

С таким оптимистичным настроением я влезла в салон, где ждал загадочный господин Хирамото.

Два часа спустя, когда мы отпустили на родину несчастного самурая и переместились в китайский ресторанчик, настроение мое несколько улучшилось.

Кое-что со слов господина Хирамото мне стало ясно. Общались мы на немецком, который я со школы подзабыла, а Игорь сидел между нами и водил головой направо и налево, как болельщик на теннисном поле. Хорошо, что кроме него нас больше никто не слышал, еще неизвестно, чей акцент — русский или японский — звучал смешнее.

Работа доктора Меркулова вполне могла увенчаться успехом. Но немецкий препарат наделал слишком много шуму в Европе, и скрывать его требовалось в коммерческих интересах.

— Почему же они тебя подозревают? — спросила я. — Мотива, получается, нет никакого!

— Как это нет? Ружевский меня шантажировал. Шантаж, конечно, преступление, но убивать за него никому не позволено, — объяснил Игорь. — И потом, я думаю, это Нина постаралась… У нее своя рука в ГУВД, вот она мне и напоминает, что в любой момент может сделать со мной что угодно, если попытаюсь сорваться с крючка!

Я уже поняла, что причиной для встречи было не упомянутое расследование, а желание Меркулова оправдаться в моих глазах.

— Я так боялся, что ты приедешь из Новгорода уже после того, как этот чертов японец отчалит!

— И вовсе он не чертов, а очень даже милый, — заметила я. — Кстати, мне тоже звонили из органов.

— Это плохо! — он помрачнел. — Значит, она и тебя не намерена оставить в покое! Кстати, ты сейчас удивишься — похоже, в смерти Томилина виновата наша бывшая бухгалтерша, как ее…

— Тюленина.

— Да, Тюленина. Во всяком случае, после той ночи в центре она не объявлялась, и найти ее не удалось. Скорее всего, ее уже и в живых не было… Похоже, ее любовник на «Вольво» просто использовал ее, чтобы пробраться к нам, и потом… — Игорь многозначительно замолчал.

— Послушай, — спросила я после паузы. — Что тебе дороже — я или твои разработки?

— Ты, — ответил он, не раздумывая.

— Тогда так!

План, только что родившийся в голове, показался мне гениальным — если натравить на «Аякс» европейский Интерпол, предоставив органам информацию об афере с лекарствами, то ниточки непременно выведут на нашу злодейку.

— В Петербурге есть отделение Интерпола? — спросила я.

— Понятия не имею, — по хмурой физиономии Игоря я поняла, что мой план ему совсем не нравится.

— В чем дело? — спросила я, постаравшись вложить в эту простую фразу максимум холода.

Он поежился и закутался поплотнее в свое стильное пальто.

— Может, решим проблему без разрушения «Аякса» и этого многострадального проекта? — робко попросил он.

— Твоего проекта! — уточнила я.

— И моего, — признал он.

— Мне все ясно!

Я встала и пошла к выходу.

— Подожди! — он беспомощно разводил руками, следуя за мной. — Это же абсурд! Интерпол… Ты вообще понимаешь, что предлагаешь?

Официантка перехватила его, требуя оплатить счет. Он так и застыл с бумажником в руке, глядя, как я исчезаю в дверях. Я шагала по вечерним улицам, глотая слезы. Может быть, проект с Интерполом был слишком фантастичен, но главное я выяснила — его пробирки ему дороже, чем я, и надежда, вспыхнувшая после поездки в Новгород, угасла безвозвратно.