Так прошла неделя. За это время я разговаривала с Борисом только один раз. После того послания на автоответчик я два дня ждала его звонка, а потом позвонила сама. Не выдержала. Лучше бы я этого не делала… Но мне стали мерещиться всякие ужасы: а вдруг он болен, лежит один и даже к телефону подойти нет сил, или автомобильная авария, или он связался все-таки с бандитами и… О господи, даже думать страшно!

Но Борис оказался жив-здоров. После моего немного сумбурного приветствия в трубке прозвучал его спокойный голос:

– А, Татьяна, это вы. Извините, я занят. Почему «вы»? Так, надо сразу объяснить, зачем я звоню.

– Борис, в Стокгольме я встретилась с людьми, которые заинтересованы в совместном бизнесе. Они готовы вкладывать деньги, это может решить все финансовые проблемы! – выпалила я, теряясь все больше.

– Я очень признателен, что вас волнует мой бизнес и мое материальное положение, но сейчас у меня нет времени и желания рассматривать поступающие от вас предложения. Если что-то изменится, я сам с вами свяжусь. Всего доброго.

Гудки.

Вот и поговорили.

Что ж, я знаю теперь, что с ним все в порядке и что я не должна звонить ему первой – он недвусмысленно дал это понять. И мои звонки ему явно неприятны…

Холодный тон Бориса выглядел почти хамским. Я представила себе, как он стоит один в своей огромной передней, прижав к щеке телефонную трубку, и говорит, что у него нет времени на мои предложения. От этой картины я чуть не расплакалась. Больше всего меня удивила язвительность, с которой Борис сказал об «интересе к материальному положению». Что это значит? Почему? Он прекрасно знает, что я никогда не стремилась завладеть его деньгами и его бизнес интересовал меня только потому, что его работа – это его жизнь… или, по крайней мере, огромная ее часть.

Или это из-за того, что я не вернула ему четыреста евро, которые он мне дал на поездку? Но ведь он сам предложил их мне, более того, предложил гораздо большую сумму и настаивал, уговаривал принять их. Я взяла с условием, что беру в долг, и чуть ли не силой вырвала у Бориса подтверждение этого… И собираюсь вернуть, как только получу гонорар за перевод! Да и сумма, откровенно говоря, не такая большая. Не маленькая, конечно, но…

Нет, не может быть, чтобы дело было в деньгах.

Меня не оставляло чувство недоумения, ощущение, что произошло какое-то недопонимание, ошибка. Если бы еще он сказал, что я – уродина и он не любит меня, а познакомился с женщиной своей мечты, я поверила бы в это. Но вот так, без всяких объяснений… Намеки на финансовую сторону… Что должно было произойти, чтобы Борис стал так холоден со мной, что он должен был услышать обо мне, чтобы забыть наши встречи?

От этих размышлений мне стало казаться, что я схожу с ума. Какой-то театр абсурда! И действие происходит на сцене, а я нахожусь далеко за кулисами и даже толком не знаю, в чем там дело. До меня доносятся только какие-то отголоски. Там, на сцене, с Борисом происходит что-то ужасное, нечто, что заставляет его так сильно измениться, и наш разговор – это всего лишь следствие происходящего. Но что я могу сделать в такой ситуации?! Только ждать, ждать…

Чтобы как-то отвлечься да и денег заработать, я согласилась переводить юридическую документацию для фирмы и с головой ушла в работу. Я не слишком хорошо владею юридической терминологией, поэтому работа продвигалась довольно медленно. Это даже хорошо: и квалификацию повышу, и голова все время занята. После семи-восьми часов за компьютером не думаешь уже ни о чем.

По вечерам я вылезала из-за стола и гуляла по Гражданке. Лето кончается… Хотя август в самом разгаре, кажется, что уже осень. На дорожке лежат первые сухие листья. По ночам уже темно, а под утро холодает.

Один раз мне позвонил Павел, и на этот раз разговор с ним меня удивил.

– Танька, здорово! Слышь, ты расскажи мне про своего хахаля, а?

– Ты номером случайно не ошибся? – ледяным голосом спросила я.

– Да я что, я ничего. Просто, понимаешь, моя нынешняя подруга к нему неровно дышит. Она вообще-то баба классная, да только вот все босс с языка не сходит. Задолбало уже! Вот и решил разобраться. Да ты ее знаешь, вы учились вместе. Алка, помнишь?

– Да я-то тут при чем?

– Будешь при чем, как склеит Алка твоего. Она, я же сказал, классная телка, мужики на таких западают, так что ты смотри!

– Я очень благодарна тебе за информацию, – я уже собиралась повесить трубку, когда Павел добавил:

– Кстати, если ты думаешь, что я шучу, то напрасно. Я сам слышал, как они с Тамаркой ваши отношения с этим твоим обсуждали.

– На то у них и языки, чтобы обсуждать. Ладно, пока, – я повесила трубку, не дожидаясь, пока Павел придумает мне еще какую-нибудь сногсшибательную гадость.

С этой минуты я не сомневалась, что Тамарка и Аллочка перемывают нам с Борисом кости. Удивило же меня то, что на Аллочку Павел действительно, как он выразился, запал. А я-то грешным делом думала, что мой бывший супруг не способен на такие эмоции.

После этого разговора во мне впервые за говорил голос ревности – «босс с языка не сходит»… А что, если Алке уже удалось, как говорил Павел, «склеить» Бориса? Может быть, объяснение нашему разрыву лежит на поверхности и оно банально и пошло до зубовной боли – измена? Просто-напросто Борис изменил мне с Аллочкой, и ему теперь стыдно со мной разговаривать.

Или нет, при чем тут стыд! Просто он понял, что был полным дураком, связавшись со мной! Ведь Аллочка – «классная телка». Как все просто!… Но нет!

Нет, сердце мне подсказывает, что дело со– всем не в измене. Вот только в чем?…

Ближе к концу месяца позвонили из школы и обрушили на мою бедную голову разные требования. Я должна появиться и согласовать расписание на грядущий учебный год, представить темы и планы уроков, а также помыть окна в моем классе…

Почему-то мытье окон в школьном кабинете иностранного языка не оставляет меня всю жизнь. Время идет, меняется мой статус, квалификация, скоро появятся первые морщинки, но каждый год – два раза! – нужно мыть окна и делать минимальный ремонт в кабинете. Я занималась этим, пока училась в школе (большинство одноклассников умудрялись правдами и неправдами избежать этой тягостной обязанности, но меня учительница всегда успевала перехватить), когда студенткой проходила педагогическую практику, потом – когда стала постоянно работать в школе… Не сомневаюсь, что если у меня будут дети, родительский комитет отрядит приводить в порядок класс именно меня… Как ни странно, на общественную нагрузку в виде мытья окон и парт никак не влияет статус школы и наличие уборщиц, технического персонала: в платном лицее эту обязанность все равно выполняла я… И никаких денег за эту работу мне не платили. И средства, позволяющие обходиться без грязных тряпок и мыль– ной воды, я всегда почему-то покупала на свои деньги.

Ладно, схожу. Заодно и дома помою – летом окна покрываются серым налетом и тополиным пухом. А возиться с ними даже приятно: сразу видишь результат своего труда. Вода блестит, образуя радужную дорожку на стекле, а сквозь свежевымытое окно весь мир кажется новым и светлым.

Вот я и убедила себя, что это занятие мне нравится. Если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним.

Сначала был педсовет, на котором постановили, что у меня останется 8 «Б», то есть уже 9 «Б», а в нагрузку мне дают еще два пятых класса и одиннадцатый – преподаватель внезапно ушел из школы, оставив выпускной класс.

Я пробовала отвертеться: «Им же поступать через год! Я не справлюсь!» Но завуч не стала меня слушать. Она резонно заметила, что в любом случае прошлого педагога уже не вернуть, а учить детей надо, и у меня это получится не хуже, чем у любого другого. Наоборот, лучше, потому что администрация и родители крайне довольны моей работой.

Я вышла из школы и медленно побрела к метро. Внезапно меня окликнули:

– Татьяна Александровна, здравствуйте! А я тут… гуляю… – передо мной стоял Арсений.

– Сеня! Здравствуй.

– Вы… свободны сейчас? Можно с вами поговорить?

– Конечно, Сенечка.

– Только не здесь, ладно?

Я с улыбкой смотрела на мальчика. Вот типичное поведение подростка: он хочет, чтобы его считали взрослым, уходит из дома и намерен жить самостоятельно, но, как маленький, боится встречи с учителями, да и самого здания школы…

Со времени нашей последней встречи Арсений, казалось, еще больше похудел и вытянулся. «Про таких говорят – долговязый» – с нежностью подумала я. А ведь я по нему соскучилась. Не просто по «сыну Бориса», а именно по этому нескладному мальчишке…

– Хочешь, зайдем в кафе?

– Ага.

Мы выбрали небольшое кафе и заказали сок. Арсений настоял на том, чтобы самому расплатиться. Он объяснил, что теперь иногда берет деньги у отца:

– После того разговора с вами я понял, что ему важно давать мне деньги, это как забота. А нужно давать другому возможность совершать доброе дело.

– Это сахаджи-йога учит?

– Ну да…

Он подумывает о том, чтобы вернуться домой. Хотя ему больше нравится жить на флэте. Там весело и всегда есть тусовка.

– Понимаете, там всегда можно с кем-нибудь поговорить и тебя выслушают. А не хочешь – можно заниматься своим делом, помолчать. А дома я сижу целый день один…

– Ты же понимаешь, что отец не может уходить с работы рано, у него много обязанностей. Но если ты вернешься, вы можете договориться о том, что в какие-то дни он будет приезжать пораньше или ты будешь присоединяться к нему на работе. Посидишь, поиграешь на компьютере в офисе, посмотришь, что собой представляет папина работа. Как знать, может, ты тоже будешь заниматься бизнесом…

– Наверное, вы правы… Татьянсанна, а я вам звонил. Вы уезжали?

– Да, в Швецию к подруге.

– Ух ты!

Мы поболтали о Стокгольме.

– Ой, Сень, я же совсем забыла: у меня для тебя и для… твоего папы есть сувениры! Поедем ко мне в гости?

– Прямо сейчас?

– Ну конечно! Поехали?

Как удачно, что я приготовила с утра грибной суп и пиццу с курицей! Сейчас покормлю ребенка нормальной домашней едой. Я сама делаю пиццу, потому что у замороженной, продающейся в упаковке, какое-то безвкусное тесто и слишком мало начинки. Да и вообще я не любитель полуфабрикатов.

Арсений ел быстро и жадно. Сказал, что его повседневная еда – быстрорастворимая китайская лапша и супы из пакетиков. Еще мороженое и «сникерсы». Я представила на миг эту «диету» и содрогнулась.

– Вкусно! А что там еще было интересного в Стокгольме, Татьянсанна?

Я задумалась. Что может показаться интересным развитому тринадцатилетнему – нет, уже четырнадцатилетнему подростку?

– Знаешь, есть такой скульптор, Карл Миллес, я была там на его выставке…

– Да я вообще-то в скульптуре не очень – скучно.

– Да ты ж и не видел! Миллес лепит человеческие фигуры, но все пропорции чуть-чуть изменены. Их странные контуры несут какую-то особую магию и эротизм.

Не погладила бы меня за это по головке наш завуч Светлана Анатольевна!

– Хотел бы я увидеть такой эротизм! Прикольно, наверное.

– Я сейчас найду альбом. – Куда же я его положила? – Знаешь, после выставки я еще долго потом бродила по городу и каждого встречного человека представляла в скульптурной группе Миллеса…

Я искала альбом и вспоминала выбранную в подарок Борису небольшую фигурку – репродукцию в бронзе одной из самых известных работ мастера: на протянутой ладони стоит человечек, задрав голову и устремив глаза в небо.

Арсений с интересом осматривал мою квартиру, как мне показалось, с некоторым удивлением. Ну да, не царские палаты.

Пока он рассматривал альбом с фотографиями скульптур, я быстро написала записку Борису:

«Борис, передаю координаты Йоргена – шведского бизнесмена, о котором я говорила по телефону. Он готов вложить деньги в совместный бизнес и заинтересован в поставках своих компьютеров в Россию, но ищет надежного партнера, а я рассказала о тебе, так что они ждут твоего звонка. Желаю тебе счастья! Таня».

В конверт с письмом я вложила визитную карточку шведа.

– Прикольный этот Миллес!

– Я рада, что тебе понравилось. Да, чуть не забыла, я же привезла тебе диски!

– Мне?

Диски со шведской музыкой лежали в дорожной сумке. Там же лежал, завернутый в серебристую упаковочную бумагу, бронзовый человечек. Я не знала, как лучше поступить, передавать Борису подарок или нет, и в конце концов решила оставить человечка у себя. Пусть пока поживет здесь, со мной.

– Держи.

– Спасибо, Татьянсанна.

Арсений повертел диски в руках, хмыкнул и засунул под мышку.

– Ну я пойду, Татьянсанна?

– Сеня, когда увидишься с отцом, передай ему, пожалуйста, эту записку.

– А разве вы не увидитесь сами с ним?

– Я… Я даже не знаю…

– Извините… – Арсений густо покраснел. – Я обязательно передам папе. – Татьянсанна, я вам позвоню еще. Можно?

– Конечно, Сенечка.

Арсений ушел. Получилось, что я невольно дала понять ему, что отношения между мной и Борисом разладились… Всему виной импульс, заставивший меня написать письмо и передать с Арсением. Что, собственно, мешало мне воспользоваться электронной почтой, не вынуждая сына возлюбленного служить почтальоном на добровольных началах? У него и без того сложные отношения с Борисом, а тут еще я лезу…

В таких неприятных, мучительных переживаниях прошел вечер. К тому же я, пытаясь достать книгу с верхней полки, уронила всю стопку, мгновенно рассыпавшуюся по полу… Ну что я за растяпа! Ничего не могу сделать по-человечески! Поднимая книги, я больно ударилась об угол шкафа. Это было последней каплей, и, сидя на полу посреди комнаты, я расплакалась от обиды на предметы, не слушающиеся меня, злости на саму себя и тоски по Борису… Я рыдала в голос как маленькая. Слезы текли и текли, а мое сердце разрывалось от жалости к себе и от любви к Борису. В последнее время я заставляла себя не думать о своих чувствах, и вот теперь они нахлынули с новой силой. Я люблю его, люблю! Несмотря ни на что. И я не могу и не хочу жить без него! Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мы снова были вместе! Молясь и размазывая по лицу слезы, я заползла на кровать и заснула, обняв подушку, на месте которой я воображалах Бориса, его крепкое, сильное тело…

Если днем, загруженная переводом и школьными делами, я запрещала себе думать о нем, то по ночам мое подсознание сметало все барьеры, и любимый заполнял мои сны. В ночном мире между нами не было обид, конфликтов и недоразумений, мы не боялись проявлять свои чувства. Потрясающие эротические сны возвращали меня в то время, когда у нас все было хорошо. Тем страшнее было пробуждение, и утро стало для меня самым ужасным временем, а первые утренние часы – каторгой.

Я погружалась в работу, отключаясь немного от мыслей о Борисе, но с наступлением вечера опять становилось невыносимо… Я гипнотизировала телефон, моля его, чтобы он позвонил, но аппарат молчал или взрывался трелью, за которой скрывался голос завуча, Катьки или незнакомых людей, перепутавших номер. Как писал Иосиф Бродский:

Правда, современные технологии сменили «щербатый диск» на кнопочки, но суть от этого не меняется… Не в силах вынести молчания телефона или судорожных метаний от звонков посторонних людей, я выходила на улицу, предусмотрительно оставив дома мобильный. Сидя на одной из бесчисленных скамеек Гражданки, я в стотысячный раз перебирала в памяти наши встречи с Борисом, его жесты, взгляды, пытаясь понять, что же я сделала не так… Вернувшись, я первым делом бросалась к дисплею мобильного, но увы. А затем снова наступала ночная пытка снами. И так повторялось день за днем.

Я поняла, что написала записку в тщетной надежде, что бумага передаст тепло моих рук, мою любовь и нежность, которые пропадают в электронной переписке, и он позвонит…

Но Борис не появился.

Я получила деньги за перевод – бухгалтерия фирмы «Юниапекс», с которой я сотрудничала, оказалась, к моему приятному удивлению, чрезвычайно оперативна и пунктуальна. Накануне вечером я отправила по электронной почте оконченную работу, а уже на следующий день мне позвонили и уточнили, могу ли я приехать за гонораром или следует прислать курьера. «Правда, – сообщил мне извиняющийся женский голос, – курьер сейчас очень занят, поручений очень много, так что, возможно, придется ждать несколько дней…» Я заверила барышню, что мне совсем не сложно приехать. Мысль, что ради меня стали бы гонять курьера, одновременно и смутила меня, и придала какое-то чувство собственной значимости.

Подсознательно я все же всегда ожидаю подвоха от работодателей, хотя никогда не сталкивалась с прямым надувательством. Правда, достаточно часто я позволяла собой манипулировать: соглашалась на отсрочку платежа, меньшие суммы, не спорила, если в последний момент из моего гонорара вычитали налоги или что-то подобное…

Я с удовольствием выехала «в город» – последнюю неделю я не выбиралась за пределы своего района. Забавно, что, поселившись на Гражданке, поездки в центр я стала называть «выездом в город», словно здесь – не город… Денег было не очень много, но вместе с остатком школьных отпускных они позволяли до– жить до начала осени и отдать долг Борису.