Все-таки все, что ни делается в этой жизни, – к лучшему. Приехал Торкел, и благодаря вполне объяснимой беготне и суете – как же, прием иностранного гостя! – я воспряла духом и… успокоилась.

В последний день лета – а я-то думала, что это грустное торжество закончится, как обычно, слезами и первого сентября я предстану пред ясными очами администрации и педсостава с красными глазами-щелочками – Торкел пригласил меня в ресторан в Петропавловской крепости. Все было очень мило, за исключением того, что, похоже, Катя не преувеличила и я действительно понравилась Торкелу. Под его испепеляющими взглядами я чувствовала себя не очень уютно, и на все вопросы личного характера отвечала примерно следующим образом:

– А после обеда мы обязательно посетим мусульманскую мечеть, вам это будет необычайно интересно, она находится совсем недалеко, в пяти минутах ходьбы отсюда.

А когда Торкел брал мою руку в свою и преданно заглядывал в глаза, я вспоминала о том, что меня ждет завтра.

Рано утром позвонила завуч.

– Татьяна Александровна, здравствуйте! Это завуч беспокоит, – послышался в трубке, как всегда, деловой и бодрый голос.

И сразу вместе с этим голосом пришло ощущение того, что новый учебный год – наконец– то! – начинается.

– Здравствуйте, Светлана Анатольевна! Рада вас слышать.

– Татьяна Александровна, завтра у вас будут занятия в одиннадцатом, пятом «А», а в «Б» не будет, и еще уроки в девятом «Б» – ну, это ваш класс, вы сначала еще с ними классный час проведете.

– Хорошо, тогда после линейки первым уроком – классный час…

– Потом пятый, их домой отпустить пораньше надо, и так будут бухтеть, почему в первый же день уроки, потом ваш девятый опять, а выпускники последние… Вы уж к ним присмотритесь, Татьяна Александровна. Если совсем дело швах – может, предложить родителям факультатив недорогой? И вам деньги, и им легче скинуться и доплатить за занятия в группе, чем нанимать репетиторов.

– Хорошо, я посмотрю, – я с трудом подавила зевок, разбаловалась, как же я буду вставать каждый день в семь часов? – Но не считаю возможным предлагать свои услуги за плату – это будет выглядеть так, словно я их вынуждаю ко мне ходить и платить. Могу им Илону посоветовать.

– Ладно, тогда нужно будет у Илоночки спросить. Не знаю даже, у нее и так такая нагрузка, а деньги-то ее не интересуют особо… Мы же с вами понимаем, что школьная зарплата – так, ей на булавки… – и Светлана Анатольевна сделала многозначительную паузу.

Надо пояснить, что перемывание костей Илоне, еще одному преподавателю английского в нашей школе – хобби всего коллектива. Это даже не сплетни, а светская тема для беседы в учительской, вроде разговоров о погоде. Илона – натура сложная, яркая и скандальная, поэтому у каждого всегда есть запас свежих историй о ней.

Муж Илоны – не то политик, не то бандит: то ли, внутри уголовников законы устанавливает, то ли, наоборот, лоббирует их интересы в большой политике. Илонина семейная жизнь чрезвычайно интересует общественность.

И мне неловко считать деньги в чужом кармане. Не захочет или не сможет вести факультатив, тогда будем думать. Может, и я возьмусь, что ж делать. Я собралась распрощаться, когда и завуч спохватилась:

– Да, Татьяна Александровна! Самое главное! Сколько минут займет выступление вашего класса? Ведь девятый «Б» подготовил праздничный номер?

Ну конечно, я забыла про выступление на линейке! Точнее, не знала – в моей прошлой школе ничего такого на первое сентября не делали, только в конце года, а здесь я только с весны… Нет, разумеется, мне напоминали об этом летом, но до утренника ли мне было…

Надо срочно звонить Наташе Сибиряковой – она отличница и прирожденный лидер. Вот пусть и организует выступление одноклассников. На мое счастье Наташа радостно отозвалась:

– Да, Татьяна Александровна, да, мы помним про выступление, репетируем.

Уф-ф! У меня камень с души свалился.

– А вы не посмотрите с нами сегодня еще раз? Совсем недолго! Мы хотим в два перед школой собраться.

Я оставила Торкела в кафе и примчалась к школе в полтретьего, подлетела к стайке учеников. Выступление у моего девятого «Б» получилось вполне милым. Сценка изображала Бивиса и Батхеда, оказавшихся в нашей школе. Сначала я напряглась, ожидая нецензурных грубых выражений, но дети их благоразумно избегали. Правда, сам по себе сленг был тоже не слишком понятен. Мне пришло в голову, что некоторые реплики Бивиса и Батхеда лучше оставить в английском исполнении. Например, фраза Батхеда: «Бивис! Это школа. Тут все нужно делать через задницу…» Я быстро перевела ребятам несколько реплик, надеюсь, кроме Илоны, никто в школе не поймет, что они значат.

Ребята веселились и дурачились – большинство из них не виделись после окончания года. Кстати, репетировать пришли многие, даже те, кто не был непосредственно занят в сценке. Но Арсения среди них не было, и я спросила о нем одноклассников. Несколько человек загалдели:

– Мы с ним не контачим.

– Не, я его не видела.

– Татьянсанна, а он придет завтра?

– А я его как-то встретил на сейшне, но давно, в начале лета, он с девчонкой был… Лиза, вот как ее зовут. Он познакомил, но я не въехал, это его девушка или типа так просто. Ничего такая.

Лиза явно интересовала Кирилла гораздо больше, чем Арсений. Только Филипп Захаров оказался информирован больше других:

– Он к отцу вернулся вроде. Звонил телефон знакомого узнать и сказал мне. Но без подробностей.

Ну что ж, хоть вернулся. Захочет – позвонит. Как и его отец, впрочем. Я рассталась с учениками до завтра, посоветовав не взорвать школу, войдя в образ телегероев. Ребята захихикали и как-то мечтательно переглянулись – теперь, если что случится с родной школой, я буду осуждена как подстрекатель, это точно.

Торкел грустно ждал меня в кафе за большой кружкой пива.

Вот почти и прошел последний день лета.

– Общение с учениками для меня – праздник, – бодро сказала я Торкелу. – А дети – цветы жизни.

Он согласно кивнул в ответ.

Надо хоть немного накраситься – за последние дни я побледнела и пожелтела. Отсутствие свежего воздуха, затворничество и тяжелые мысли влияют на цвет лица не лучшим образом. Хотя за последние два дня я, кажется, ожила и больше не схожу с ума. Спасибо детям и Торкелу. Какое счастье, что он уехал.

Так, надо обязательно собраться заранее. Одежда. Учебные пособия. Куда я дела их в конце мая? Как можно в однокомнатной крохотной квартирке спрятать стопку ярких учебников альбомного формата? Так, надо рассуждать логически. Как раз из-за размеров учебники и рабочие тетради с упражнениями не влезали на полки книжного шкафа, а сгибать их мне не хотелось, поэтому я складывала их на какую-нибудь поверхность, на стол например, а потом заставляла другими предметами…

Спасибо Павлу, выселившему меня в эту клетушку, – по крайней мере сократилась поверхность пространства, которое надо обыскать, чтобы найти пропавшую вещь… Учебники отыскались. Нашла я их вовсе не благодаря логическому подходу, а случайно: край одного до боли знакомого тома мигнул мне шоколадным глянцевым боком из корзины для белья. Без комментариев. Я не буду думать, как они туда попали. Нашлись, и слава богу.

Быстро глотаю завтрак, вкуса еды не чувствую – все равно есть не хочется. Почему каждое первое сентября я так волнуюсь? Ведь не я же «первый раз в первый класс»…

На улице полно первоклассников, отправляющихся со своими мамами, папами или бабушками на линейку в День знаний. Маленькие важные малыши почти не видны за большими портфелями и букетами крупных астр или гладиолусов… Астры удивительно разнообразны по цвету – сиреневые, красные, малиновые, синие, фиолетовые. Вдруг совершенно не к месту вспоминается стишок из любимой «Алисы»:

Подхожу к школе. Перед крыльцом уже гудит толпа учеников и родителей, в глазах рябит от цветов и нарядов… Пытаюсь найти свой девятый.

– Татьянсанна! Татьянсанна! Мы тут, идите к нам!

Пробираюсь. Ребята, занятые в представлении, волнуются. Те, кого вчера не было на репетиции, расспрашивают, что ставим. Все галдят. На крыльце – импровизированная сцена, на которой застыли директор, завуч, секретарь и несколько учителей – старейший педагог школы, новый учитель, учитель года и просто особо приближенные к администрации… Праздник начинается. Некоторое время все покорно слушают речи. Толпа мерно гудит, смолкая заинтересованно, лишь когда кто-то из выступающих, воодушевившись, возвышает голос до выкрика.

Я нервно кручу головой по сторонам. Втайне от самой себя я пытаюсь высмотреть Бориса. Ведь мог он прийти на первое сентября к сыну? Мог. А зачем мне это надо? Что мы можем сказать друг другу?

«Я вот вам, Татьяна Александровна, своего оболтуса привел на перевоспитание. – Большое спасибо, Борис Владимирович. – Вы уж постарайтесь, Татьяна Александровна. – Всенепременно, Борис Владимирович, сделаю все возможное…»

Но в толпе детей и родителей я не вижу не только Бориса, но и Арсения.

Погрузившись в свои мысли, выслушиваю почти весь концерт. Встряхиваюсь от аплодисментов после объявления: «Приветствуем девятый “Б” класс!»

Молодцы, мои ребята! И публике понравилось.

Все, торжественная часть наконец закончена. Всем спасибо, все свободны. Родители расходятся, а дети поднимаются на крыльцо и заходят в школу.

Вот я вижу Арсения Ровенского. Он окружен одноклассниками.

– Ну, опять журнал сопрешь?

– Арс, а ты правда, что ли, от предков смо– тал? И че?

Это Митя Соловейчик, он всегда придумывает чудные варианты имен для всех одноклассников. Фантазия его неистощима. Петя у него – Пит, Питбуль и Пат. Наташа – Татошка, Аташа-Анаша, Тату. Обычно так потом некоторое время все именуют жертву Митиных лингвистических выкрутасов. Вот теперь Арсений – Арс. Впрочем, так его называли на флэте сахаджи-йогов.

– Ничего. Я сейчас уже снова дома живу, – доносится до меня.

Арсений, похоже, не горит желанием обсуждать эту тему.

– А ты, говорят, у кришнаитов жил? В секте? «Харе Кришна, харе Кришна, харя, харя, по харе Кришне…» – гнусаво выводит Петя.

– Да пошел ты, Питбуль!

– Ну а че, я спросил только.

– Сахаджи-йога и кришнаизм – совершенно разные вещи. И то и другое – не секты.

Все зашумели разом.

– Йога? Ты – йог? Ты можешь не дышать и по стеклу ходить?

– Прикольно!

– А медитировать умеешь?

Сеня начинает что-то объяснять. Я прохожу мимо, киваю ребятам. Арсений видит меня, и внезапно лицо его меняется. Он бросается ко мне.

– Дети, встретимся, – я смотрю на часы, – через десять минут в моем кабинете.

– Татьянсанна! – Арсений хватает меня за руку. – Пожалуйста, давайте… отойдем в сторону! Я вам должен сказать… это очень важно, Татьянсанна!

– Сеня, здравствуй! У меня урок скоро начинается, давай потом!

– Нет!

Он тащит меня за угол школы. Сердце внезапно проваливается куда-то вниз и остается там. Неужели? Неужели что-то случилось с… На ватных негнущихся ногах я иду за Арсением.

– Сенечка, что с папой? – выдавливаю я из себя, не отпуская его руки.

Мне кажется, что если я сейчас отпущу его руку, то упаду замертво прямо здесь, у серой кирпичной стены с надписью «Fack!»

– Ну конечно, случилось! – тараторит Арсений, глаза его широко распахиваются. – Столько всего, Татьянсанна! Я вам звонил вчера весь день! Во-первых, я передал папе записку, и папа вчера улетел в Стокгольм по какому– то важному, он сказал, делу. Во-вторых… Татьянсанна, пока я не забыл, диски такие классные, мы вдвоем с папой слушали, ему даже больше понравилось, чем мне…

Диски? Борис летал в Стокгольм? Голова соображает очень медленно, значит… Если он летал в Стокгольм, выходит, он жив и здоров? Я осторожно делаю вдох, потом еще. Надо стереть эту ужасную надпись на стене! Тем более что написано неграмотно… О чем там, захлебываясь, говорит Арсений?

– …С ним поговорили по-настоящему, по-честному, я теперь к нему отношусь… – Арсений запнулся. – По-другому совсем, не так, как раньше. Вы, Татьянсанна, когда рассказывали мне, что он занят всегда и что ему тяжело тоже, я тогда не поверил, а теперь… Но это неважно, – он махнул рукой. – Главное, что я хотел сказать…

Я уже почти нормально дышу.

– …В общем, Татьянсанна, я так понял, что вас оболгали…

– Меня… что? Мальчик краснеет.

– Вас оболгали, оклеветали, гадости о вас говорили, вот что!

– Кто?

– Да все они, ваши знакомые, я запутался потом в именах, какая-то ваша сестра, Виталий какой-то и еще Леночка… нет, Верочка, я забыл…

Аллочка.

– …Они папе рассказали, будто вы у мужа бывшего квартиру оттяпали, что вы жадная и корыстная…

– Корыстная?

– Да, корыстная и с папой вообще спи… общаетесь только из-за денег, а папа… он не хо– тел, просто не мог, чтобы было так, но я же знаю, что все по-другому, что вы не такая, как они, и я объяснил ему, а он сперва не поверил, и мы даже поругались, но потом…

Я смотрю на часы.

– А еще… – Арсений становится пунцовым, трет переносицу. – Это папа мне сам сказал, что у него с этой… Верочкой ничего не было, правда, – от смущения мальчик, кажется, сейчас заплачет.

И я вместе с ним. Все-таки я приду на урок первого сентября зареванная!

Несмотря на то что Арсений так смущен и взволнован, я вдруг ловлю себя на мысли – а он уже давно не ребенок. Это далеко не тот мальчик, который несколько месяцев тому назад кровно обижался на то, что ему не купили велосипед.

– Это точно, Татьянсанна, – Арсений топчется на месте, не решаясь поднять глаза. – Вы должны знать, что это правда. И еще вы должны знать, – его голос внезапно становится неузнаваемым, таким сильным и уверенным, что я снова пугаюсь и вздрагиваю: – Вы, Татьянсанна, нужны ему.

– А где… где папа сейчас?

– В Стокгольме, наверное! Он расстроился, что не может прийти со мной сегодня, но я сам ему сказал, чтобы он спокойно летел, раз встреча важная, и еще, что если все получится, сказал, что мы будем часто туда ездить и что…

Арсений вдруг хитро смотрит на меня, хочет добавить еще что-то, но звенит звонок, и мы, взявшись за руки, несемся на урок.

Хорошо, что на первом классном часе говорить много не нужно – распекать подопечных пока не за что. Быстро рассказываю про школьную программу этого года, напоминаю, что надо быть особенно старательными – в конце года они получат аттестат, и для некоторых он станет итогом школы. Тем же, кто пойдет в десятый и одиннадцатый (а таких большинство), тем более надо трудиться и трудиться.

Произношу я эти назидательные речи механически. Да и дети не особо слушают. Нечто подобное они слышали уже восемь раз. Вот и отбарабаниваю в девятый. Интересно, это называется профессионализмом?

С Арсением мы друг на друга не смотрим, старательно избегаем встречаться взглядами. Звонок. Дети выходят из класса, а я принимаюсь за цветы. Часть букетов я не возьму сегодня домой, оставлю в школе, в своем классе – все не унести. Возьму только этот, вот эти… и вот эти. Я уже знаю, куда поставлю цветы: вот эти шикарные розы – в комнату, прямо у компьютера, а лилии – на кухню, от их сладкого запаха может разболеться голова. Или оставить их в классе?

Через урок я снова встречаюсь со своим девятым «Б». Я вхожу в класс и сразу говорю по– английски – на русский я перехожу только тогда, когда объясняю грамматический материал. Трудности грамматики они лучше воспринимают на родном языке. Сегодня мы повторяем модальные глаголы. Я кратко напоминаю разницу между этими глаголами и случаи их употребления, затем раздаю ксероксы задания. Мы делаем упражнение, но мои мысли далеко.

– Все, следующее занятие – послезавтра. На дом…

Я выхожу из класса и слышу, что в сумке надрывается мобильный.

– Да?

От неожиданности я не сразу понимаю, на каком языке со мной разговаривают. Оказывается, на шведском.

– Таня? Это Ингрид из Стокгольма.

– О, Ингрид! Как дела?

– Прекрасно – благодаря тебе! Ты нашла нам чудесного партнера! Он приезжал вчера, очень понравился Йоргену, так что они будут сотрудничать. Йорген позаботится о кредите под небольшие проценты. Борис обещал приехать через несколько дней со своей переводчицей подписывать бумаги – а то, знаешь, он так забавно говорит по-английски! Да и Йоргену проще было бы говорить по-шведски…

Со своей переводчицей.

– Ингрид, я так рада, что все получилось!

– Спасибо тебе, Таня! Я была бы счастлива увидеть тебя еще. Случайно не ты переводчица Бориса?

Я чувствую, что краснею как рак.

– Нет… я… Прости, Ингрид, я не знаю – никаких предложений от Бориса мне не поступало.

– Ну что ж, тогда приезжай просто так! Я же видела, что тебе понравился наш город!

– О, конечно! Обязательно! До встречи!

Я стою, сжимая в руке телефон… Господи, как мне прожить еще один урок?

Урок тянется бесконечно. Одиннадцатиклассники пишут проверочную работу. Я изображаю предмет мебели. Стрелки часов застыли – может быть, они сломались?

Одновременно со школьным звонком мой мобильный телефон снова навязчиво выводит бетховенского «Сурка». Я выхожу в коридор и смотрю на дисплей: Павел. Господи, а этому-то что еще от меня надо?!

– Ну, Танька, теперь ты мне все расскажешь! Ну конечно! Кто бы сомневался! Прямо сейчас и начну!

– Паша, я на работе.

Мимо, как табун лошадей, несется толпа пятиклассников – им еще нужно мчаться по коридорам, выбрасывая напряжение, накопленное на уроке.

– Да плевать мне на твою работу! Твой-то, слышь, Алку мою увольнять собирается. Мне– то это только на руку – не будет больше про него мне лапшу вешать, да она-то – сама не своя. Вот и думаю, дать ему, что ли, в морду…

Дверь моего класса открывается, и старшеклассники наполняют коридор. Некоторые смотрят на меня с улыбкой.

– Да что случилось-то?

На этот раз я решаю все выяснить до конца. Хватит находиться за кулисами, пора выходить на сцену!

– Алка с Томкой натрепали твоему, что ты у меня квартиру урвала и с ним только из-за его бабок трахаешься. Твой чувак и поверил, не всем же быть такими умными, как я, – довольный смешок. – А потом, не знаю уж как, но допер, что это полная х… фигня. Приехал к Алке, нахамил ей по-всякому, она до сих пор сопли утереть не может. Чуть ли не шлюхой ее обозвал. Вот я и думаю, что, как порядочный человек, должен ли вступиться за честь своей дамы? А ты как считаешь?

Он со мной советуется!

– Паш, я тебе только одно скажу. Не лезь ты к Борису, ладно? Тебе же самому мало не покажется. У него крыша крутая. – Я решила говорить с Павлом на доступном ему языке. И правильно решила – про крышу он все прекрасно понял и повесил трубку.

Вот все и встало на свои места. Господи, но как же теперь быть?! Неужели все кончено?! Может, самой поехать к Борису и все ему объяснить?

Но если он так легко поверил такому примитивному вранью, то о какой любви может идти речь? И потом, Павел сказал, что теперь Борис все понял. Почему же тогда он так и не появился? Значит, я ему просто не нужна. Но как он мог? После всего, что между нами было, поверить в такую глупость! И даже не поговорить со мной!

Нет, я не буду ему звонить. Пусть сам решает, как дальше быть. Я подожду… Если он захочет, он придет сам. Если я ему нужна, он будет со мной. Нужно просто подождать, а уж чего– чего – терпения мне не занимать.

Нет сил оставаться на празднование в учительской. Общества коллег я сейчас не выдержу. Я сейчас вообще никого не хочу видеть. Последний телефонный разговор меня подкосил. Да и устала я с непривычки. Голова гудит, в горле пересохло. Меня уговаривают остаться, завлекают гастрономическими шедеврами Светланы Анатольевны. Вру про головную боль. Или не вру? Перед глазами и впрямь все плывет. Цветов все равно получилось много, руки заняты.