Народ потихоньку расползался по домам — и чем меньше оставалось людей, тем страшнее мне становилось. Весь день в голове крутились строчки: «Боже! Решение все-таки принято, дьявол его забери».

Вчера все выглядело ясным и правильным, но теперь, оказавшись перед реальной угрозой претворения своего плана в жизнь, я заколебалась. А что, если я все же ошибаюсь? Если это не он, если мне все показалось, приснилось, придумалось?.. Что тогда скажет Снегов? Я услышала его участливый голос: «Людмила Прокофьевна, у вас крыша поехала?» Как знать, Рюрик Вениаминович, как знать — может, и поехала.

А пусть даже и он — что тогда? О чем буду я с ним говорить? Оказавшись моим виртуальным собеседником, он не перестанет от этого быть Снеговым. И еще неизвестно, между прочим, как он отреагирует, узнав, что его Тикки зовут столь прозаично: «Людмила Прокофьевна».

«Так! — оборвала я себя. — Хватит клеить отмазки! Коль скоро Снегов и есть Бродяга, он наверняка понял все гораздо раньше тебя. То есть меня. И вообще: все это ты уже говорила. Вчера. И раз уж решила — иди». Легко сказать «иди». А если мне страшно? Одно дело обличать Бродягу на форуме, когда ты надежно отгорожена своим семнадцатидюймовым монитором — и совсем другое вот так, когда нельзя в любой момент выйти из Нета, и спрятаться в случае чего тоже некуда.

Как решительна была я тогда! «Вот вы и попались, Штирлиц»; «Двойной жизнью живете, товарищ!» А сейчас? Внутри что-то непрерывно дрожит. Ах, была не была, не до утра же мне тут вести диалоги с внутренним голосом!

Остальные уже разошлись. Чувствуя себя преглупо, я зачем-то сделала вид, что собираюсь и ухожу. Заперла кабинет, строевым шагом прошагала до входа, хлопнула дверью. Подождала, затаившись (нет, идиотизм все-таки!), сделала пару шагов и снова остановилась.

Дверь кабинета Снегова полуоткрыта. «Решайся! — А вдруг это не он? — Решайся!» Я помедлила, потом тихонько подошла (хорошо, что полы у нас не скрипят) — и замерла в дверях, опершись о косяк и не в силах перебороть волнение.

Снегов не заметил моего вторжения. Он сидел за столом, неспешно что-то чертил на листе бумаги (ручаюсь, это не имело к работе даже отдаленного отношения) и вдумчиво созерцал результат. А на лице его было выражение мягкой печали… Нет, это был не Снегов — это был Бродяга… или Профессор… или они оба. И как этого я раньше не видела? Совладав с непослушным голосом, я еле слышно позвала:

— Профессор!.. — На «Бродягу» у меня не хватило смелости.

Он даже не пошевелился, просто поднял глаза:

— Здравствуй, Тикки.

Спокойный, ласковый взгляд — и затеплившаяся в глубине нежность. Несколько секунд — или минут? — не было ничего, кроме этого взгляда, заполнившего собой все. Потом я пришла в себя — и удивилась его безмятежности.

— Ты знал?! — Неведомо откуда взялось это «ты».

— Конечно.

— И… давно?

Он встал из-за стола, подошел ко мне близко-близко (я не могла шевельнуться, будто приросла к косяку), посмотрел непонятным, пристальным взглядом. Так вглядываются в знакомое до боли, но долго не виденное.

— Давно, Тикки. Очень… Очень давно.

И обнял — так, будто мы вправду сто лет не виделись. Прошептал куда-то в макушку:

— Тикки, родная… Я нашел тебя.

Я почему-то ужасно смутилась, спрятала лицо в плотную шерсть жилетки, вдохнула запах — такой знакомый и теплый… И словно наконец попала домой.

Вдруг всплыло: лес, пасмурное небо, чахлые сосенки. Тогда я так же щекой ощущала колкую шероховатость. И ничто не дрогнуло, не подсказало!..

Я тихо засмеялась: если бы весной кто-нибудь сказал мне, что осенью я буду стоять на пороге кабинета в объятиях Снегова и думать, что это счастье… Да я бы, наверное, просто отправила бедолагу… к врачам!

Внутри шевельнулось опасение: не была ли я права тогда, а не сейчас? А, неважно. Я блаженно закрыла глаза. В любом случае еще одну маленькую вечность можно ни о чем не думать, а просто ощущать тепло и покой.

И все-таки, что дальше? Снегов будто услышал мой вопрос, позвал:

— Тикки…

Я подняла лицо. Он отвел прядь с моего лба, поймал взгляд, чуть улыбнулся. Я потянулась к нему.

Как это уже было однажды, мир стал медленно заворачиваться. Оставалось только ощущение его губ и рук. Мы целовались и не могли оторваться друг от друга. Поцелуи его были нежны, а то и дело прорывающаяся страстность заставляла меня забыть обо всем на свете.

Снегов мягко отстранился.

— Пойдем, провожу тебя домой.

Всю дорогу мы шли пешком. Улицы, каналы и скверы миражами проплывали мимо. Сначала я боялась заговорить, и только исподтишка рассматривала его, стараясь не делать этого слишком нарочито (по-моему, Снегов замечал мои маневры, но не подавал вида). Прямого покроя длинный плащ и намотанный в несколько оборотов шерстяной, но тонкий и совершенно невесомый шарф делал его похожим на сказочного персонажа.

Иногда мы и заговаривали — оказалось, что «живьем» говорить с ним совсем не страшно. Уж во всяком случае, не страшнее, чем с Бродягой на форуме.

— Что же это получается? — спросила я. — Мы два года перестукивались через стенку между кабинетами, воображая, что пишем в неизвестные дали?

Снегов рассмеялся:

— Выходит, что так.

— И ты, нет, вы, вы знали все и молчали? Как не стыдно? Трое мужчин на одну беззащитную женщину…

Снегов шевельнул бровью.

— На одну?

Настала моя очередь смеяться.

— И как мне теперь всех вас называть?

Он серьезно заглянул мне в глаза.

— Меня зовут Рюрик.

— Ну уж нет, бродячий профессор Рюрик, с окончательными выводами я пока подожду.

Чуть позже Снегов заметил:

— Между прочим, Бродяга был сильно озадачен твоим подарком.

— Что такое? Ему не понравилось?

— Очень понравилось. Только показалось, что подарок пришел слегка не по адресу.

— Ну да, все правильно, — как ни в чем не бывало, пояснила я. — Леди сначала присвоила Тиккин стиш, а потом переделала и подарила Бродяге.

— Остроумно. Ну, а на самом деле?

Я приостановилась, подняла на него счастливые глаза.

— Мы писали его втроем. А… кого ты сейчас во мне видишь?

Он на секунду задумался.

— У тебя глаза Тикки, повадки Леди, а все остальное от Людмилы Прокофьевны, — сказал он, целуя меня в сомкнутые вовремя веки.

— Наверное, сложнее всего поцеловать повадки Леди, — рассудительно заметила я.

Он тихо рассмеялся.

— Я не боюсь трудностей.

Когда мы подошли к моему дому, было поздно. Уже у двери квартиры Рюрик привлек меня к себе и легонько поцеловал.

— Спокойной ночи.

Я удержала его руку.

— Уже поздно. Метро не работает.

— Ничего. Я поймаю такси.

— Куда ты сейчас пойдешь? Домой, к маменьке?

Такая мрачная тень легла на его лицо, что я больше не раздумывала.

— Ты никуда не пойдешь. Я не отпущу тебя в такой час. Уж как-нибудь найдем, где разместиться. Гостевую комнату ты уже освоил…

Я говорила, он отвечал, звучали правильные слова, но оба мы знали, что они не имеют значения, все происходит само и будет так, как должно быть. Отперев дверь, я вспомнила:

— Опять же мосты… Их наверняка развели…

До развода мостов оставалось по меньшей мере два часа, но Снегов не стал на это указывать. Он спрятал усмешку и прошел внутрь.

Закрыв входную дверь, он убедился, что замок защелкнулся, и обернулся ко мне. В следующий момент я оказалась в его объятиях, и мы неудержимо целовались.

Оторваться друг от друга было совершенно невозможно, и все же я, приподнявшись на цыпочки, потерлась щекой о его щеку, шепнула, не открывая глаз:

— Может, все-таки дать тебе тапочки?

— Непременно… — Звучавшая в его словах ирония была столь же убийственна, сколь хорошо замаскирована.

Как мы умудрились выбраться из верхних шкурок и обуви, практически не выпуская друг друга? Его шарф показался мне нескончаемым. Пытаясь размотать и стянуть, я так запуталась, что Снегов, подавив смешок, осторожно отнял хвосты («Нет, ничего личного… Просто не хочу быть задушенным») и высвободился, другой рукой придерживая меня — словно боялся отпустить даже на миг.

Чуть не зажмурившись от смущения, я потянула его в спальню. Перешагнув порог, он обвел комнату внимательным взглядом, замечая, казалось, каждую деталь, потом взял мое лицо в ладони, нежно провел пальцами по щекам, по контуру бровей, коснулся нижней губы…

Дрогнув, я прижала к щеке его ладонь. Склоненное надо мной лицо приближалось завораживающе медленно; темно-карие глаза казались нездешне огромными. Не выдержав, я сама подалась навстречу, заходясь в поцелуе. Снегов встретил мой порыв такой страстностью, что я на мгновение оробела, но тут же забыла об этом, увлекаемая жаркой волной.

Я толком не помню, как мы оказались в постели и уже без одежды; замирало сердце, сознание заволакивало пеленой. Только помню, что когда впервые целиком соприкоснулась с ним всем телом, пронзило ощущение настолько острое, что меня буквально бросило ему навстречу.

Остатки застенчивости растворились в чувственном наплыве. От его поцелуев на груди оставалось легкое покалывание, он слегка царапал кожу подбородком, ощущение было необыкновенно волнующим. Я обмирала от каждого прикосновения, изнывая от нежности, целуя его лицо, осторожно дотрагиваясь губами до бьющейся жилки на шее, прикасаясь к плечам, груди… и всему остальному.

Теперь уже не было ничего естественней, чем обнаженность — наши тела казались продолжением друг друга; прижимаясь к нему, я задыхалась не только от страсти, но и от ощущения чего-то необыкновенно родного — от резкой морщинки между бровей до кончиков пальцев ног.

Его руки то медлительно интимно бродили по моему телу, едва касаясь, то ласкали безудержно и настойчиво, так, что я плавилась в его прикосновениях; оставалось только ощущение одновременной гладкости и шероховатости кожи и силы, которую излучало его тело.

— Рюрик!.. — выдохнула я.

Он судорожно всхлипнул, прижал меня к себе так, что я едва могла шевельнуться, стал быстро целовать мое лицо: нос, щеки, губы… Шептал:

— Тикки, Тикки…

От звука его голоса я задохнулась, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

А потом меня выбило за пределы физической реальности, и я перестала ощущать себя, проваливаясь в пульсирующее пространство…

Когда я пришла в себя, Снегов смотрел почти с испугом.

— Тикки!.. Ты где?

Я потянулась к нему.

— Здесь… рядом… с тобой…

— Не пугай меня так больше!

Проснувшись, я плотнее завернулась в одеяло и долго лежала, баюкая обрывки вчерашнего сна. И совершенно не важно, что он мог присниться мне наяву — в данный момент я все равно еще сплю. Уловив несвязность в своих рассуждениях, я улыбнулась.

На столике рядом с кроватью была приколота записка: «С добрым утром. Я на работу. Не смог будить тебя — ты так сладко спала… Р.»

Я закрыла глаза. Сейчас, кажется, от счастья можно раствориться в солнечной пыли! Неужели все это — со мной?

Снова перечитала записку — материальное свидетельство приснившегося. Взгляд задержался на букве «Р». Рюрик. Рюрик Вениаминович.

Восторг переполнял меня. «Боже, какое счастье! — подумала я. — Теперь мне никогда больше не придется ломать язык о его дурацкое имя с еще более дурацким отчеством!..»

Впрочем, не выйдет: на работе придется оставить все как есть.

Не удержавшись, я села в кровати и безудержно рассмеялась. «Людмила Прокофьевна, я решительно вас не узнаю», — начала я, но тут же махнула рукой: бесполезно. Сегодня нет никакой Людмилы Прокофьевны, директора агентства недвижимости и железной леди — только незнакомая, безумно счастливая женщина, которую — не зовут — ласково называют: «Тикки».

Не помню уже, в какой момент стали сплетаться строчки, но никогда еще я такие не писала стихов. Так, словно свою душу, вынув и отряхнув, положила на всеобщее обозрение. Было жутко и отчаянно.

Стихи написались на одном дыхании.

Сама не знаю, откуда взялась отвага — но дальше я совершила, наверное, самый смелый поступок за всю свою жизнь. Я набрала текст, выйдя «в приват», зажмурилась — и отправила его.

ЛЕДИ — БРОДЯГЕ:

Я долго сидела в кресле, боясь пошевелиться. Шаг сделан, и повернуть назад невозможно.

Большего я сказать не могла — даже если бы захотела.

Вечером я получила письмо.

РЮРИК — ТИККИ:

Закрыв глаза, я медленно, про себя, повторила: «Осень, шепот мой осторожный…» Снегов, Снегов! Я отметила, кстати, что он намеренно сместил акценты: «Рюрик — Тикки». Похоже, это намек?

«Зачем бродяге имя», да?

Я задумалась. Имя, положим, действительно дурацкое — ну и что?

«Неужели ваше имя такое страшное? — Не то слово!» Стоит ли за этим что-то серьезное? Вообще-то в детстве у мальчика с именем «Рюрик» могли быть сложности. «Потому что на улице котенка по имени Гав ожидают большие неприятности…» Интересно, каким был он в детстве?

«Рюшик»! Я фыркнула: вот уж эту форму он наверняка терпеть не может — я даже и проверять не собиралась.

Лично мне собственное имя всегда казалось страшно нелепым. С таким именем нужно быть как минимум героиней былины. Вообще же оно несуразно и неудобно в применении. За всю жизнь я встречала только одну удачную форму сокращения — это «Лада», образованная отцом от «Людочки» через «Ладочку». Пожалуй, меня устраивала «Людмила Прокофьевна».

Другое дело, что имя и не мешало мне — просто не воспринималось как свое. Я существовала отдельно, оно — отдельно. В большинстве случаев это не создавало дискомфорта.

И вообще «Тикки» нравится мне гораздо больше. Даже не так… Это мое имя. Когда он говорит «Тикки», я слышу, что он обо мне говорит, меня зовет, меня произносит.

Но в отличие от меня, Снегов, похоже, воспринимает себя и свое имя как единое целое. Он так серьезно сказал мне вчера, что его зовут Рюрик. А я рассмеялась!

Пообещав себе впредь быть более внимательной, шевельнув мышью, я оживила угасший экран.

Неделя прошла как в тумане. Появившись в офисе в среду, я едва смела поднять на Снегова глаза.

— Доброе утро, Людмила Прокофьевна.

— Здравствуйте, Рюрик Вениаминович.

Никогда бы не подумала, что официальное приветствие может звучать так волнующе. Я не нашла, как заговорить о том, что было между нами, а Снегов, похоже, хотел дать мне время привыкнуть. Что ж, он был прав — перемена в наших отношениях и впрямь оказалась для меня слишком резкой.

Но в четверг я набралась храбрости и под благовиднейшим предлогом вызвала Снегова к себе. Переступив порог кабинета, он первым делом запер дверь, заключил меня в объятия и крепко поцеловал.

— Теперь я вас слушаю, Людмила Прокофьевна, — со всей возможной серьезностью сказал он, не выпуская меня из рук. Я тоже поцеловала его, и только потом начала:

— Не кажется ли вам, Рюрик Вениаминович, что за последние два года между нами возникло множество вопросов, которые следовало бы обсудить?

— Согласен полностью.

— Располагаете временем?

Снегов слегка задумался, скрывая лукавые огоньки в глазах.

— Пожалуй. Представьте себе, до пятницы я совершенно свободен!

— А меня, видите ли, как раз интересует, насколько вы свободны после пятницы.

Рюрик посмотрел ласково и насмешливо.

— Для вас, леди Тикки, у меня всегда найдется время.

— Даже сейчас?

Чувствуя себя девчонкой, я обвила руками его шею и еще раз поцеловала. Он с готовностью ответил.

Уикенд обещал быть долгим.