Осень в Питере ветреная и очень красивая. Впрочем, если по поводу первого вряд ли найдется желающий спорить, то со вторым, увы, согласится далеко не каждый. Вам укажут на утреннюю сырость, промозглые вечера и скупое солнце. Возможно, вы даже прислушаетесь. И уйдете, не обернувшись, — так и не увидев, какой редкой, резкой и больной красотой бывает она прекрасна.

Сама я люблю сочетание этого времени года и уголка планеты. Осень для меня воплощает лучшие воспоминания жизни: раннее детство, начало учебного сезона в школе, а затем и в нежно любимом институте… Словом, осенью как-то особенно хочется жить, и дрожащие от тумана улицы кажутся растворенными во времени.

Вот и сейчас, вглядываясь в легкую хмарь за окном, я невольно жалела о том, что уже ноябрь, и скоро неверный питерский снег затушует мою осеннюю сказку.

Отпуск отца обычно приходился на осень, и мы проводили его все вместе. А нынешняя осень была четвертой с тех пор, как я в последний раз видела родителей. Они звали в гости — но разве тут уедешь? Крутишься как белка в колесе…

Постойте! Белка в колесе?.. Я почувствовала какую-то неувязку — и вдруг со всей отчетливостью поняла, что постыдно живу прошлым. К этой мысли я оказалась не готова.

Поначалу, вытаскивая себя и контору из финансовой ямы, «причиняя реальную пользу реальным людям», ежедневно урабатываясь до полусмерти, я ощущала себя нужной, необходимой и незаменимой. Но сейчас, по прошествии почти трех лет, невзирая на сокрушительные успехи в работе я невольно начала казаться самой себе свадебным генералом и зампредседателем в одном лице. Ибо дело наладилось, бывшее трудовым подвигом стало рутиной, и в мое отсутствие работа в конторе шла так же споро, как при моем номинальном участии.

Размышления прервал телефонный звонок.

— Агентство «Шанс».

— Людмила Прокофьевна?

— Здравствуйте, Борис Артемьевич.

— Как прошли переговоры с «Тарой»?

— Превосходно. Думаю, они больше не рискнут к нам обращаться.

Трубка опасливо и недоверчиво произнесла:

— Вы с ума сошли?

— Нет, Борис Артемьевич.

— Вы внимательно ознакомились с их условиями?

— Полагаю, куда более внимательно, нежели вы. Надеюсь, это с вашей стороны была невнимательность, а не диверсия.

— Жду объяснений, — проговорил мой начальник так отрывисто, будто следом должно было прозвучать «считаю до трех, потом стреляю».

— Я отправила вам факсом копию договора, который вы так настойчиво рекомендовали мне подписать — обратите внимание на помеченные пункты. Думаю, вопросы отпадут сами собой.

— На их условиях да при их объеме намеченных работ…

— Вам нужен скандал многомиллионного масштаба? Препятствовать не смею. Но не через «Шанс». Эта, как вы однажды изволили выразиться, рискованная затея риском даже не отдает — здесь вас ждет верный провал. Гарантирую. Если вы любите риск — давайте поспорим. Вы какой суммой готовы пожертвовать?

Левинскис помолчал.

— Полагаю, за вашей беспримерной наглостью, Людмила Прокофьевна, что-то стоит.

— Крайнее удивление. Условия, предлагаемые этой вашей «Тарой», насторожили бы любого. Не понимаю, как вы это просмотрели? Дело даже не в том, что вы подзабыли специфику региона. Если вам не жалко своего филиала — подумайте о людях, которые на этой сделке потеряют все. Если вам кажется, что я позволяю себе лишнее, — можете меня уволить. Хоть сейчас. Но пока я здесь, контора не будет иметь ничего общего с этой строительной компанией.

— Я вам перезвоню.

— Сделайте одолжение.

Бросив трубку, я усилием воли взяла себя в руки. В солдатиков он не наигрался! Телефон на столе снова заурчал:

— Людмила Прокофьевна, тут звонит Анечка, говорит, что задерживается, там что-то с лавальским клиентом напутали. Спрашивает, приезжать ли с отчетом по результатам.

Нет, дорогие, сегодня все без меня — тем более что вы и сами справляетесь великолепно. Я нажала серую кнопку:

— Не нужно. Завтра придет на работу, тогда все и расскажет. Разумеется, если нет ничего серьезного. На всякий случай пусть ознакомит с результатами Анну Федоровну.

— Хорошо, передам. Ничего больше не требуется?

— Спасибо, Мишенька. Принесите отчет за октябрь, пожалуйста.

Мишенька у нас — «секретарша». Так уж вышло, и хотя он работает у нас больше года, должность его до сих пор служит для всех неисчерпаемым источником веселья.

По негласному правилу, царящему в «Шансе», клиентура поделена между агентами по принципу разумности — кто кого сможет обработать наиболее эффективно. Самые дотошные и недоверчивые клиенты, жаждущие, чтобы им показали и объяснили в документах каждую запятую — епархия Родиона Ивановича Козлова. Он юрист по образованию и человек старой закалки — предельно педантичен и полностью лишен чувства юмора.

Селектор снова зашевелился:

— Людмила Прокофьевна, Аня говорит, что отчет за октябрь еще утром на ваш стол положила.

— Хорошо, я посмотрю.

Ну вот, вместо того, чтобы в окна смотреть и ворон считать, лучше поинтересовалась бы, что лежит у меня под носом!

«Так поинтересуйся, — сварливо вклинился внутренний голос. — Вместо того, чтобы монологи разводить на три акта». Какие три акта? Впрочем, с этим товарищем лучше не спорить.

Я начала неспешно листать файлы. Вот они, мои сотрудники. Отчет — вещь безликая: договоры, документы, квитанции, — а между тем каждая сделка имеет свой почерк, свое лицо. Для меня это лицо агента, который ее ведет.

Вот например: сравнительно недорогая продажа, хотя район приличный — не центр, конечно, но и не дыра. Процент, впрочем, неплохой. Бывает и больше, но для Анны Федоровны это, можно сказать, норма. Дело тут не в низком качестве ее работы, а в специфике клиентуры. Анна Федоровна Лаваль у нас в основном «агент для интеллигентов».

В прошлом Анна Федоровна — преподаватель словесности. Не учитель русского языка и литературы, а именно «преподаватель словесности». Человек она мягкий и крайне благожелательный. Подозреваю, что в глубине души считает всех нас детьми — что, впрочем, позволительно, учитывая ее возраст.

Другая сделка. Тут все серьезно — район, этажность, метраж. Соответственно и проценты агентству зашкаливают. Это Мари постаралась. Маша Завадская, которую в конторе никто, кроме Лисянского, не зовет иначе чем Мари, работает преимущественно по клиентам с деньгами и с гонором. Она легко общается с ними, всегда находя варианты, которые устраивают всех.

Если Анна Федоровна олицетворяет собой век минувший, Мари — само воплощение современности.

Еще одна файловая папочка. Размен: двух- и однокомнатную на трехкомнатную с доплатой. Это, конечно, Лисянский Анатоль Эдуардович. «Агент-универсал», тоже юрист, он одинаково ловко справляется с разными требованиями, и его можно смело поставить в работу с любым клиентом.

Он знает свое дело, виртуозно умеет найти подход к клиенту и убедить его; даже оформление бумаг по его сделкам идет обычно почему-то быстрее, чем у остальных. Кроме того, у Лисянского почти всегда если не прекрасное, то по крайней мере хорошее настроение, он вечно готов шутить. В Лисянском гнездится неистребимый врожденный артистизм: он говорит, словно немного работает на публику. Признаться, поначалу меня это чуточку раздражало, но когда человек так вежлив и внимателен к людям, как наш Анатоль, на него невозможно сердиться.

Кроме агентов, по штату нам полагаются бухгалтер, замдиректора, курьер и секретарша. На должность водителя добровольно переквалифицировался бывший некогда агентом Ясенев Глеб Евсеевич. Глядя на него, можно подумать, что всю жизнь он провел за рулем — однако к тридцати шести годам Ясенев успел перепробовать неимоверное количество профессий.

Ясенев знаменит фразой: «Служебная машина — “лада”. Своя — “жигуль”».

Наш бухгалтер — Ольга Николаевна Ильина — редкий пример женщины, у которой все хорошо. Ей нравится работа, она любит мужа и детей (их у нее двое — мальчик и девочка), и в свои тридцать шесть не разучилась жить необыкновенно ясно.

Далее, а с учетом служебной иерархии даже ранее, следовало бы упомянуть моего заместителя, Снегова Рюрика Вениаминовича — как только у его маменьки язык повернулся эдак назвать сыночка!

Это человек средних лет, средней внешности и редкой работоспособности. Числясь моим заместителем, Снегов фактически совмещает это с обязанностями юриста, и в конторе о нем чаще вспоминают во втором качестве. При крайней необходимости он может работать и с клиентами, но не любит этого по причине замкнутости. Прямой до резкости, а порой даже до бестактности, Снегов, как уже говорилось, необщителен, что вкупе с некоторой угрюмостью делает его человеком довольно неприятным.

Впрочем, надо отдать ему должное, профессионализм и ненавязчивость в общении во многом сводят на нет его недостатки, попросту не оставляя им пространства для демонстрации.

К вящему моему неудовольствию, все, кроме разве что Оленьки, называют Снегова не иначе как его нелепым именем-отчеством. Хотя, боюсь, даже если б в один прекрасный день весь коллектив, как сговорившись, дружно стал величать его просто Рюриком, мне пришлось бы остаться в стороне. Ибо служебный этикет гласит: «Чем менее ты расположен к подчиненному, тем более должен быть с ним корректен и официален!» Что поделать, положение обязывает!

Такова наша «старая гвардия». Еще у нас есть курьер — Аня Тетерникова. Тихая, незаметная, патологически молчаливая, она в совершенстве умеет сливаться с ландшафтом. О ней никто ничего не знает, и ее безликие двадцать пять с легкостью могут сойти и за «около двадцати», и за «тридцать с копейками». Но в работе она незаменима.

Вот и вся моя жизнь — девять человек, которых я вижу изо дня в день. Я еще раз бегло просмотрела воображаемый список. Что ни говори, а в маленькой норушке вроде нашей многое на виду — если, конечно, вы не готовы, как Анечка, потратить полжизни на сокрытие малейшей информации.

Что, интересно, сказали бы все эти люди обо мне, доведись им так же на досуге составлять характеристики? Ладно, оставлю это на их совести. А что мне еще остается?

Я захлопнула папку. С отчетом порядок — его смело можно сдавать в архив. Итак, я вернулась к тому, с чего начала: все давно идет как по маслу.

Сбылись мечты идиотки — по крайней мере отчасти. А ведь в этих мечтах присутствовали и другие вещи. Отремонтированная квартира, например. Новый год, который я собиралась встретить лучше всех. Решено! Ремонт — это программа-минимум.

Я спохватилась: до декабря-то осталось всего ничего! Ладно, здесь я все равно не нужна. Еду домой — следует для начала оценить объем работ.

Сунув руки в рукава пальто, я подхватила сумочку и покинула кабинет.

«Секретарша» со своего рабочего места глянул вопросительно.

— Мишенька, если понадоблюсь, ищите меня по мобильнику. И вот что… Если по конторе пойдет гулять легенда: «Это было в тот день, когда директриса строила генерального» — я ни на секунду не усомнюсь, откуда дровишки. Хватит с меня уже дровишек.

Мишенька взирал с ужасом и восторгом. Безнадежно. Этого не переделать.

Выйдя на улицу, я поежилась — не май месяц — и накинула кожаный капюшон. А может… Эх, гулять так гулять! Я поймала такси. И замелькали улицы и деревья, облака, мосты, пешеходы… Так хорошо, так свободно было мне, будто САМОЕ ГЛАВНОЕ притаилось поблизости и ждет, когда я его найду. С минуты на минуту.

Я обошла родную квартиру, в первый (и, надеюсь, последний) раз разглядывая ее как «объект» — придирчиво и безжалостно.

Воспоминания обрушились разом, будто и не было шести лет, прошедших после того единственного ремонта, который мы с мужем затеяли его в крохотной московской квартирке на втором году брака.

Запах краски, побелки и клея, свежераспакованные обои, змеящиеся по всему полу, как кинопленка, комично сердитое перемазанное лицо Игоря и мой смех… Солнечные квадраты на полу, а впереди — бесконечная счастливая жизнь, полная предвкушений, жизнь, где все грядущие неожиданности будут приятными сюрпризами и невероятным приключениями… Этой вечности оставалось существовать меньше двух лет, но тогда-то мы об этом не знали. Я по крайней мере точно не догадывалась…

А ведь нет никакой необходимости снова во все это бросаться. У меня есть деньги и нет мужа-сквалыги. Стало быть, если я найму ремонтную бригаду, некому будет упрекать меня в бессмысленном мотовстве. И к Новому году вместо этих готических развалин у меня появится сверкающий чистотой и свежестью дворец. И я буду в нем королевой.