Наконец я все сделала — закончила первую рукопись. Я созвонилась с Соней, и у меня даже остался лишний вечер и лишнее утро — мы договорились с ней на завтра, на вторую половину дня. Тогда я разогнулась, посмотрела вокруг — и в ужасе пошла убираться. Запустила стиральную машину, собрала раскиданные вещи, отдраила плиту и вымыла полы. И включила компьютер, к которому не прикасалась с тех пор, как ездила в издательство — я твердо решила принести туда еще и свои рукописи и показать их кому-нибудь, а для этого надо было еще столько сделать — перечитать, отобрать, подправить, распечатать…

Ночь я спала — с наслаждением. Я очень устала, я не уставала так еще никогда. И надо в конце концов что-то делать с «цветом лица» — я уже вся зеленая. Но, видимо, это пока не фатально — если поспать как следует, все приходит в норму, остается только «интересная бледность», плюс косметика — сойдет.

Привела себя в порядок, надела тот самый хороший английский костюм, сапоги на шпильках, светлое пальто, мягкий шарф — и с аккуратно уложенной прической, в меру косметики, в меру бижутерии, с чужой рукописью в папке и своей на дискете вышла из дома.

Поехала сперва по хорошо знакомой дороге, на «Третьяковскую» — распечатывать тексты. Там меня встретил не Иван, а Леша, потому что они вдруг поменялись, нежно взял за руку, поразился тому, какая я «другая». — «Я бы не узнал!» — все распечатал, попросил разрешения почитать.

— Я никому не покажу! И Ивану не расскажу, обещаю! Ну, Маришка, ну ты просто королева Елизавета Два! Да если бы я тебя такой в первый раз увидел, я бы побоялся подойти!

— Ты же всю ночь рассказывал, какая я красивая — я боялась, что Лиза приревнует!

— Ну я же пьян был! То есть — ты красивая, ты очень красивая! А я всем всегда говорю, что они красивые, а Лиза никогда не ревнует, наоборот, сама только радуется. Но ты же сейчас совсем другая!

Вот такая «другая» я и поехала в издательство — брать его штурмом.

Работу я сдала Соне — и обещала как можно быстрее доделать вторую, более сложную и более важную. Соня уходила в отпуск, оказывается, так что надо было торопиться, у меня оставалось всего несколько дней. Про деньги я спросила, и ответ был — в середине месяца, а если Сони не будет, то вот у Юли, я вам позвоню, а если нет то позвоните Юле сами, да, по рабочему… В общем, ответ меня не сильно порадовал — но могло быть и хуже. А потом я спросила самое главное:

— Соня, мне нужен ваш совет. У меня вот тут рукопись… Моя. Я хотела бы ее кому-нибудь показать. Куда у вас обычно идут авторы, которые приносят свои рукописи?

Соня залилась смехом:

— Куда они обычно идут, я вам лучше не буду говорить. В традиционном направлении. Ну, вы же сами понимаете! Самотек никто не печатает. Хотя отдел такой есть, да. А что у вас? Если детектив или фантастика, может пройти — но у них там уже такой штат авторов…

— У меня рассказы.

— Глухо абсолютно. Рассказы никто никогда не печатает, рассказы только для журналов. Публикации были?

— Нет.

— Ну, не хочу я вас расстраивать — но, поймите, я вам ничем здесь помочь не могу. Максимум, что можно — выпустить книжку за свой счет — но у нас, например, это очень больших денег стоит, у нас обычно жен олигархов подобным образом издают. Попробуйте, отдайте им — и, мой совет, ходите к ним тогда регулярно, капайте на мозги, чтобы они хотя бы прочитали — а то так и будет валяться. То, что вы с нами сотрудничаете — это, конечно, плюс — но только в этом отношении. Один шанс из ста, что их заинтересуют рассказы.

— Хорошо, я поняла. А в какой это комнате?

— На семнадцатом. Налево от лифта, пятая комната по коридору. Редакция современной прозы.

Я прикрыла за собой дверь и невольно подслушала обрывок разговора:

— Редакция современной прозы только тем и занимается, что графоманов гоняет!

— Ну а куда ее еще послать? Наверняка тот же случай…

И я пошла на семнадцатый.

На семнадцатом меня приняли, очень удивившись правда, спросили, как я попала в здание без пропуска, и узнав, что я их корректор, несколько расслабились и, кажется, посмеялись про себя. Рукопись тоже приняли — сказав предварительно все те же слова, что сказала мне Соня: рассказы не печатают, нераскрученных авторов не печатают, печатают жанровое — детективы, фантастику, дамский роман.

«Если что-то есть такое — приносите, посмотрим, а так, можно, конечно, издаться за свои счет — но это дорого, вы же понимаете… Но вы оставьте, нет, оставьте, конечно. Да, недели через две — это минимум. Я все понимаю, и вы тоже поймите — у нас очень много работы. Мы тексты отдаем рецензентам, сначала — но я постараюсь поставить вас в первую очередь, как сотрудника…»

Я даже не догадалась написать в файле свою фамилию — ее пришлось записывать от руки, под мою диктовку, вместе с телефоном. И опять я к этому была не готова, и в последний момент, передумав, сказала девичью — все равно менять. Марианна Паклина. Да, я знаю, смешно звучит — но что поделаешь. С фамилией мужа — Марианна Коварская — звучало бы лучше. «Мари-Анна? Анна?» Опять не слышат. Тихо говорю, да, надо громче. С вызовом надо. Так впредь и буду. «Анна. Анна Паклина». Пусть это будет псевдоним.

Выйдя из редакции современной прозы, я опять чуть было не сталкиваюсь… — чуть было не сталкиваюсь с тем же самым мужчиной. Он опять летит с дикой скоростью мне навстречу, но на этот раз я уже не смотрю под ноги, и успеваю уклониться. Он тормозит в последний момент и смотрит на меня:

— А, это снова вы? Вы нарочно, что ли, все время мне под ноги кидаетесь?

Не слишком вежливо. И на сей раз уже нет причин его извинять — но он тут «босс», и привык, видимо, со всеми так разговаривать. Хотя со мной — со мной никаких оснований нет, я не должна разрешать ему мне хамить.

— Нет, не специально.

— А что там с вашим компьютером?

— Все в порядке. Ваш сотрудник все проверил, никаких проблем.

— А вы что, не наш сотрудник?

— Нет, не ваш.

— А, так вы по договору… И что, здесь, — кивок на дверь, — здесь что, тоже вам корректуру дали?

— Нет, — говорю я, зеленея от беспардонного допроса и пытаясь сложить губы в самую ледяную улыбку, — здесь я в другом качестве.

В конце концов, если он наглеет, так почему бы и мне не последовать его примеру? Я ему ничего не должна.

— Так вы все-таки автор, а не корректор?

— Здесь автор, а там — корректор. А что, — стараюсь еще раз не менее холодно улыбнуться, — что, нельзя?

— Да нет, почему нельзя. Рукопись принесли?

— Принесла.

— Приняли у вас?

— Да, спасибо, приняли.

Ох, не видать мне этого издательства как своих ушей. Ну и ладно. Все равно самотек они не печатают, места в штате у них нет, а за корректуру они платят копейки. Наплевать. Лиза поможет, Леша поможет, Светка поможет, не пропаду. Катился бы он дальше, этот директор. Что там, кстати, было у Масяни насчет директора?..

— А что вам сейчас дали на корректуру?

Я называю книгу. Это как раз та, про которую было сказано, что она «на контроле».

— Ах, эта. Ну, смотрите, не подведите.

— Я, по-моему, еще никого не подводила.

Это я знаю, что еще просто не успела никого подвести, возможностей было мало — а он-то этого знать не может. Но он улыбается:

— Вы странная женщина. Обычно корректоры не носят в издательство свои рукописи, тем более в свои же собственные издательства — если, конечно, они с ума окончательно не сошли.

— Ну, значит, я сошла. До свидания.

Вот и поговорили. Вот и ладно. Вот и закончилась история с этим издательством, очевидно.