Я не знаю, как такое могло случиться, но и дома из зеркала на меня смотрела не я. Я приблизилась к нему вплотную, пытаясь узнать себя хотя бы частями. Увидеть хоть что-то знакомое. Но то, что я видела, было для меня полнейшим сюрпризом. Теперь на чужбине я лишилась последнего родного лица.
Это было какое-то наваждение!
Мне не удавалось узнать даже мои глаза. Надо как-то запомнить, как это должно выглядеть, чтобы потом когда-нибудь повторить макияж. И как это раньше ничего подобного у меня не получалось? Черный контур по внутреннему краю был растушеван темно-серыми тенями. Ресницы казались загнутыми, как лапки у паука. А в самой середине верхнего века, едва заметно переливалась зеленовато-болотный блик. Глаза мои мерцали и зеленели, как у Машкиной кошки Глафиры.
Черная челка меняла черты до неузнаваемости. На смену бесцветной одухотворенности пришла фантастическая индивидуальность. Мне захотелось прикоснуться кончиком пальца к губам. Что-то слишком уж голографически парили они на фоне моего посмуглевшего от пудры лица. На пальце не осталось и следа помады. Чуть заметный телесный перламутр.
Я засунула руки в карманы. Там что-то лежало. Ах да. На визитке напечатан был адрес салона и вычурно написано от руки: «Бонни». Ах, Бонни, Бонни… Дорого же стоят твои услуги. Но результат превзошел мои ожидания.
Не буду жалеть о деньгах. Что-нибудь придумаю. Будет день — будет пища. Пища-то может и будет. А вот жилье…
В дверь позвонили.
С непонятным нетерпением я помчалась открывать. Мне хотелось, чтобы за каким-нибудь потерявшимся носком сюда вернулся Чургулия. Мне было бы что ему показать!
Но за дверью, утопая лицом в полумраке, стоял Джаис. Секунд десять продолжалось ужасное молчание. Потом он сказал с непонятным скорбным выражением:
— Сорри, — крутанулся на пятках и не оборачиваясь спустился по лестнице вниз, что-то насвистывая себе под нос. Я так и осталась стоять в дверях. Когда он повернул, чтобы спуститься по следующему пролету, но остановился. Перестал свистеть. И медленно выглянул из-за заслонявших его перил.
— Джаис, что-то не так? — спросила я, глядя в его округлившиеся глаза.
И не удержалась и рассмеялась, потому что он схватился руками за голову.
— Ю? Рили? Кам ан!
Дениса я вызвала по телефону. Он долго не хотел ехать. Машина была в ремонте. После репетиции он ужасно устал. Но я пообещала ему сюрприз, потом трубку взял Джаис, и в конце концов мы его уговорили.
Джаис играл очень долго, пока перед окнами наконец не остановилось такси. И я чуть не выпрыгнула из квартиры Джаиса от нетерпения. И вместе с тем мне было как-то боязно. То, что меня не узнал Джаис, меня удивило, но этому было простое объяснение. Он видел меня до этого всего пару раз: может, у него вообще плохая память на лица.
А поэтому, когда Денис поднимался по лестнице, я открыла дверь и крикнула еще до того, как он появился:
— Чего ты так долго? Я тебя уже заждалась.
Мне не хотелось ставить его в неловкое положение. Хотелось заранее сообщить, что я — это я. Голос-то у меня оставался мой. У Дениса было время понять и осознать. Нервы у него оказались покрепче, чем у Джаиса. А может быть, в театре он просто привык угадывать под гримом своих коллег и друзей. К метаморфозам он был привычен. А потому не остолбенел. Он просто сказал, поднимаясь и раскрывая объятия:
— Ты это сделала! Глазам своим не верю, Ева! — он подошел ко мне и бережно обнял. — Ты это сделала! Дай посмотрю!
И он смотрел на меня так, как будто в моем перерождении виновен был только он.
— Ну я же тебе говорил! Убойно! Я же говорил! Послушай, это надо как-то использовать! Кого-то ты мне напоминаешь… Никак не могу понять…
— Кого? — спросила я с любопытством, чуть не лопаясь от удовольствия.
— А, слушай… Как ее… «Укрощение строптивого» помнишь? Ну, с Челентано… Такая красотка… Ну, помнишь?
— Орнелла Мути, что ли? — спросила я удовлетворенно.
— Точно, — и отвечая каким-то своим мыслям, он еще раз сказал: — Это же надо как-то использовать…
В честь моего невероятного перевоплощения Дениска потащил нас с Джаисом в ночной клуб. На этот раз попытка надеть на себя полосатую маечку удалась. Все-таки их было двое. А Джаис уже однажды показал себя в деле.
…Все внутри у меня отзывалось на феерический ритм музыки. Я была в эйфории. Все моря на свете казались мне по колено. Я очень люблю танцевать. И танцую я для собственного кайфа. Обычно я не замечаю, как танцуют другие, погрузившись в свои ощущения целиком.
Но в этот раз все было иначе. Партнеры у меня были неординарные.
Говорят, что классические танцоры совершенно не умеют танцевать сами по себе. Они разучились слушать свое тело. Оно подчиняется жесткой дисциплине классической хореографии, и переломить ее невозможно. Но Денис умудрялся танцевать вопреки своему профессионализму.
Не заметить Джаиса вообще было невозможно. Я даже отошла в сторонку и прислонилась к стене. Мне казалось, что он языческое божество и ему нужно слепо поклоняться. Что заставляло его так двигаться, было непонятно. Это что же надо иметь внутри, чтобы оно тебя так вело?! Похоже было, что талант этот достался ему от африканских предков. Было что-то шаманское в его движениях. Казалось, он впадает в транс и чего-то своим танцем добивается.
И я почувствовала жгучую зависть. И непреодолимое желание научиться танцевать так же. Но увы. Так я не научусь никогда…
Я слышала где-то, что японцы считают: женщина, которая не умеет танцевать и плавать, не годится и для любви. А мужчина? На счет любви не знаю. Но если мужчина танцует так, как Джаис, мне он не подходит даже для медленного танца. Я ведь все время буду наступать ему на ноги, а от обострившегося комплекса неполноценности буду чувствовать себя коровой, смущаться, и вообще. Нет, я уже твердо решила — не надо мне прекрасных мужчин. Ни лицом, как мой бывший супруг, ни телом, как божественный Джаис.
Я вспомнила, что я похожа на Орнеллу Мути, когда увидела, как смотрит на меня один парень, одетый в фосфоресцирующую футболку. Так на меня, по-моему, еще никто никогда не смотрел. Он пожирал меня глазами. Но когда ему показалось, что ко мне можно подобраться, стражники мои, не сговариваясь, сблизились и стали передо мной могучим забором, никого не допуская.
Нам ли страдать от комплекса неполноценности?
Я стала танцевать с Джаисом. Он вдохновенно накручивал со мной какие-то пируэты. Голова у меня наконец совсем закружилась, и я чуть не упала. Он подхватил меня за плечи и зацепился своим вычурным перстнем за мою изумительную маечку.
Я не успела его остановить. Он снял руку с моего плеча и потянул за собой зацепленную петлю. И тут я услышала какой-то треск.
Теперь чуть выше моей груди была дыра величиной с теннисный мяч, в которой виднелась влажная от жары и танца кожа.
Джаис кинулся извиняться. Но я расстроилась. В рваной майке мне сразу расхотелось танцевать. Но Денис попытался остановить меня, чтобы я не уходила. И прокричал мне на ухо, перекрывая музыку:
— Ева! Смотрится просто классно! Я не шучу! Я придумал. Давай я поставлю тебе номер с раздеванием. Номер, номер! И не смотри на меня так! Ты только представь! Оденем тебя в такую же тельняшку и разорвем на глазах у изумленной публики. Давай?
Мы вышли из душного клуба и пошли домой пешком. Джаис виновато плелся сзади.
— Нет… Ну смотришься ты потрясающе. И надо же, порвалась-то там, где нужно! Точно. Поставлю тебе стриптиз. Давай, Ева, соглашайся.
— При всех? Раздеваться? Что-то, Дениска, ты загнул. Не… У меня не получится… — ответила я, все еще расстраиваясь из-за загубленной вещи. У меня ж их не так-то много.
— Ты же такая красивая, Ева! Мне давно предлагали стриптиз поставить. В Бёркли. Там такой клуб есть… Только я отказался. Не на кого ставить было. Нашим-то балеринам в труппе показывать нечего. Им не раздеваться, им одеваться нужно. А сегодня я понял — мне нужна ты. И танцуешь ты, между прочим, вполне прилично. — И добавил по-английски для Джаиса, пожав ему руку. — Здорово ты ей майку разорвал. За идею спасибо!
Не скрою. Мне льстило его предложение. В этом было чисто мужское признание моей профпригодности. Но я-то прекрасно понимала, что никогда на такое не соглашусь, хоть всегда и завидовала тайно Машке и ее однокурсникам. На сцену мне иногда тоже очень хотелось. Но не раздеваться же. Я воспитана иначе.
Денис смотрел на меня восхищенным взглядом. Я бы, наверное, не удивилась, если бы сегодня он захотел у меня остаться. И наверное… Может быть… Не знаю… Но я так и не решила для себя вопрос, что бы я сделала, потому что мы зашли в подъезд, поднялись по лестнице, и мальчики проводили меня до моей квартиры, поцеловав в обе щечки на прощание.
А потом… Потом я прислушалась и услышала, как щелкнул замок у Джаиса. Я подошла к окну, ожидая увидеть Дениса на улице. И кто знает…
Но на улице он не появился. Или я его все-таки пропустила…
* * *
Я собиралась проспать весь день. Наконец-то дожила до выходных. И тут пожалуйста! В дверь затрезвонили с настойчивостью полиции. Я пошла открывать прямо в футболке, с голыми ногами. На пороге стояла Шэнон, хозяйка моей квартиры. Вид у нее был ужасно недовольный. Губы поджаты. Во взгляде упрек.
— Сегодня уже пятое число, а деньги за квартиру никто не платит! — сказала она возмущенно.
— Сейчас, — ответила я смущенно. — Извините.
Муж мой ушел и больше делами не занимался. Я даже телефона ее не знала. Но, конечно, подозревала, что рано или поздно она ко мне заявится. Мне она не понравилась еще в первый раз, когда мы снимали эту квартиру. Собачьи щечки, поджатые губки. Это у нее такая хроническая гримаса хозяйки квартиры.
Я с трудом упросила ее взять деньги за полмесяца, а не за месяц. Я отдала ей почти все, что у меня было.
А когда она наконец ушла, спать почему-то совсем расхотелось. Расшалились нервы. Я лежала, укутавшись с головой, но все равно катастрофически замерзала. Руки и ноги никак не расслаблялись. Подступил страх. Как ужасно устроена жизнь! Пропасть — это пара пустяков. А вроде бы кругом — люди. Полный город людей. А на самом деле ты один на один со своей судьбой…
Я поднялась и пошла греться под душем. Стояла я там, наверное, целый час. Выходить не хотелось. Потом долго сидела под горячими струями, обхватив руками колени, и вслушивалась в стук собственного одинокого сердца.
А дальше на помощь пришла спасительная сила ритуалов. Высушить волосы феном. Уложить их круглой щеткой недавно освоенными движениями. Одеться зачем-то. Куда-то собраться. Куда?
Я непоследовательна. И часто иду куда глаза глядят. Может, это и означает слушать свою интуицию. Вместо того чтобы устроиться няней или официанткой и заработать каких-то денег, я пошла по безумно дорогим магазинам. Смысла в этом не было никакого.
Теперь я совершенно перестала бояться туда заходить. Казалось бы, новая прическа — а эффект как будто сменили всю голову. Неожиданный, надо сказать, эффект.
Я прошла через громадный, как Дворцовая площадь, магазин косметики. Со знанием дела стала внюхиваться в сложные ароматы известных марок. Все они мне не нравились. Я задыхалась от запахов чужих духов. На себе их вообще не переносила. Мне казалось, что должен быть на свете аромат, который бы сделал меня счастливой — запах осенней листвы и «дубовых карандашей». От этого я сходила с ума. Но почему-то такого никто еще не придумал. Все зациклились на цветочном запахе. А как же тогда тонкий аромат талого снега, когда никаких цветов и в помине нет? А пахнет весной…
Еще мне ужасно нравился запах свежевыделанной кожи. В детстве я всегда заходила в обувной магазин и вдыхала этот запах полной грудью. Но духов таких пока что не существует.
Я честно перепробовала десяток флаконов. Но после третьего ощущать что-либо вообще перестала.
Пришлось переключиться на декоративную косметику. Она была очень дорогой. Но черные волосы требовали поддержать их яркостью лица. С независимым видом я подвела глаза черным карандашом по внутреннему краю века. Накрасила ресницы тушью и, взглянув на себя в зеркало, осталась вполне довольной. Кошачий взгляд удался.
За другим стендом я взялась за помаду. Внимание мое привлекла красная, как мак. Когда я смотрю на себя в зеркало с красными губами, я первая начинаю сомневаться в своих умственных способностях.
«Еще бы губы красным намазала» — Чургулия считал это совершенно невозможным. И я с каким-то садистским наслаждением сделала то, чего терпеть не мог мой бывший супруг.
Из чувства протеста к своему прошлому я вышла из магазина с раскрашенным лицом и направилась по наитию дальше. Но все-таки я художник и, видимо, раскрасила лицо хорошо. На меня оборачивались. На меня смотрели. И спина моя от этого сама собой гордо расправилась, подбородок задрался вверх. И даже музыка в голове зазвучала. Я шла и напевала себе тихонько до боли знакомую каждому соотечественнику песню:
— Боль моя, ты покинь меня… Облаком… Сизым облаком… Где-то далеко, очень далеко, идут грибные дожди, где-то далеко… А память укрыта такими большими снегами…
И шагалось мне под эту музыку просто замечательно. Мне казалось, что я и есть Штирлиц на чужбине. Настроение становилось каким-то ностальгически-героическим. Казалось, мне тоже присвоят звание Героя Советского Союза. Дай бог, чтобы не посмертно…
В даун-тауне среди небоскребов я набрела на какую-то узкую улочку. Здесь я зашла в небольшой магазин, поначалу приняв его за антикварную лавку. За столиком в углу сидел седовласый старик и листал какую-то книгу. Как ворона, он крикнул мне свое «Хай» и остался сидеть на месте. Мне это понравилось. Не люблю, когда ходят по пятам да еще и пытаются что-то навязать. Хочется уйти сразу.
Посередине зала стояли какие-то резные стулья с высоченными спинками. В таких должны были, по моим представлениям, заседать инквизиторы. На стенах висели картины в золоченых рамах. Но внимание мое привлек старинный диван в углу. Он был украшен коваными подлокотниками. Бронзовая листва прикрывала лисью морду. Руки сами собой прикоснулись к металлу. Забытое ощущение доставило столько радости.
Почему-то сразу же вспомнился Аю-Даг. Как он там, интересно. Я уже безумно соскучилась. У него-то прошли какие-то пара месяцев. А я как будто бы жизнь параллельную прожила. Вот это да…
Я оглянулась по сторонам. Хоть посмотреть, как работают другие…
И тут я увидела ее.
Я не поверила своим глазам. Мне наверное показалось! Щеки загорелись от внезапного волнения. Я глубоко вдохнула. И опустив глаза стала пробираться туда, где была она.
Подобравшись поближе, я несмело взглянула на стену. Так и есть. Это была она, то есть я. То есть чургулиевская «Настасья Филипповна». Отделившись от нас, как повзрослевший ребенок, она зажила своей жизнью. И это было так непонятно. Теперь уже она не была на меня похожа.
Я смотрела на нее и не верила, что такая встреча возможна. А потом я перевела взгляд и увидела табличку с цифрами. Пять четыреста. Это что? Закодированное название? Или…
До меня дошло, что это цена. То, что Хойзингтон купил у Чургулии за тысячу, сейчас продавалось здесь за баснословные деньги. Как же так? Ведь они подарили картину какому-то русофилу!
Я знаю, почему ее продавали за такие деньги. Она не имела ко мне никакого отношения. Она жила, и взгляд ее был пугающе осмысленным.
Она была не моим портретом, а самостоятельной личностью, и смотрела она на зрителей так, как когда-то я смотрела на художника, который меня рисовал. Взгляд ее так и остался влюбленным. Не помню, чтобы я смотрела на Чургулию именно так. Но кто знает, как это выглядело со стороны? Если учесть, что муж мой был дотошным реалистом, то все обстояло именно так. Картина впитала в себя чувства обоих. Я еще надеялась на взаимность, но не знала о ней наверняка. И глаза мои спрашивали об этом без слов.
Этот взгляд действительно стоил таких баснословных денег. Ведь покупая эту картину, человек приобретал влюбленный взгляд, обращенный к нему днем и ночью.
Смог бы Чургулия повторить столь высокий эмоциональный накал в другой работе? Что-то сомневаюсь. Лепить такие портреты, как грибы, почти невозможно. Мне кажется, что это также странно, как выбрать профессию суррогатной матери. Нельзя продавать то, что является частью тебя и впитало твою любовь.
Я вышла из магазина, оглядываясь на портрет, как будто бы он мог помахать мне на прощание рукой. И в голове опять закрутилось:
— Боль моя… ты покинь меня… облаком… сизым облаком…
* * *
Есть мне было нечего. Поэтому помада не стерлась до вечера.
Вечером позвонил Чургулия. И как ни в чем не бывало сказал:
— Ева, встречаемся через час в красном баре гостиницы Калифорния. Только не опаздывай. Там у нас встреча с Лопахиным из консульства. Он помогает нам с документами.
Гостиница Калифорния. Я знала это место.
Мы были там однажды. Чургулия встречался там с Крисом Нортоном, пока я, чтобы не мешать им, ходила по кварталу кругами. Отель шикарный. Бар уютный. Но все это я видела только снаружи.
Честно говоря, я ужасно устала. Находилась пешком по городу. Выбираться на улицу опять не хотелось. Но есть такое слово «надо»… У Чургулии мой паспорт. С ним придет человек, который взялся помочь с документами. И потом… Может быть, в конце концов муж мой снабдит меня билетом к маме с папой. Или хотя бы покормит ужином…
Его картина продается за пять тысяч долларов, а он не может заплатить за мою квартиру! Никакой ужин еще не начался, а я уже наполнилась таким негодованием, что хотела вывалить содержимое тарелки ему на голову.
Так. Надо успокоиться. Он, наверное, и сам не имеет понятия, сколько стоит теперь его картина. И потом, я постараюсь не показывать ему, до какой степени он меня бесит. Слишком много чести. Я приду вся такая красивая, независимая и благополучная. Пусть знает!
Теперь я ломала голову над эффектностью своего появления. Заглянула в зеркало. Макияж был на месте. Глазки зеленели, как первая листва. Губы алели, как маки. Волосы блестели, как шелк. Удивительная удача. Только что бы такое надеть? Уж если убивать, так наповал… Выстрелим ему в спину!
Через пятнадцать минут я выбежала из квартирки в джинсах и кроссовках с белой сумкой через плечо. Возвращаться домой мне предстояло поздно и на своих двоих. А поэтому привлекать к себе лишнее внимание в нашем районе было просто нельзя. Все, что мне было нужно, лежало у меня в сумке. Даже последние десять долларов, чтобы с независимым видом выпить кофе.
В гостинице я оказалась немного раньше времени. Быстро, не глядя по сторонам, направилась прямо к заветным буквам WC. Забралась в просторную кабинку, сияющую чистотой, и начала превращать себя в орудие массового поражения.
Может быть, я была слишком мстительна. Не знаю. Я старалась.
Вынула из сумки аккуратно сложенное красное платье Эвелин и универсальные черные туфли на высоком каблуке, купленные в дешевом китайском магазине на распродаже по пять долларов. Может, они были и одноразовыми, не знаю. Но раз, на который они были рассчитаны, настал.
Я с трудом запихнула в объемную сумку кроссовки и скрученные валиком джинсы и футболку. Подошла к широкому зеркалу. И застыла.
Чургулия был прав. Ну что ж… Пусть теперь подавится своей правотой.
Красное платье действительно должна была носить брюнетка. Причем брюнетка голодная.
Теперь нужно было выждать в засаде, чтобы появиться вовремя, тогда когда они уже будут меня ждать. И ни в коем случае не раньше. Я нашла себе местечко в холле за мраморной колонной и кипарисом в кадке. Вход в отель был мне прекрасно виден.
Меня охватил азарт. Сердце стучало в груди в предвкушении триумфа.
Я видела, как вошел мой муж. Видела, как он нашел кого-то глазами и быстро направился к столику в углу. Я досчитала до десяти, вышла из своего укрытия и направилась в бар.
Как я шла… Это был словно первый выход на подиум в платье от кутюр! На меня обернулись все. А мне казалось, что меня снимают в кино, настолько это была не моя история. Красное платье, черные волосы, кошмарно неудобные каблуки. Только бы не упасть.
На меня обернулись все, только не Чургулия. Он с каким-то полноватым типом рассматривал бумаги, разложенные на столе. Когда я подошла вплотную, Чургулия рассеянно на меня посмотрел.
— Привет, — сказал небрежно, будто мы виделись с ним только утром. — Садись. Это Александр, познакомься.
— Очень приятно, — весело сказал Александр, протягивая мне пухлую ручонку.
— А мне-то как… — не удержалась я от сарказма.
— Саша нас сейчас разведет, — по-деловому сообщил мне мой Мавр.
— Это не больно, — радостно просиял Александр. — И очень полезно.
Процедура заняла каких-то десять минут. Я, ничего не видя, подписала энное количество бумаг. Чургулия вернул мне паспорт. Протянул Александру сложенные пополам зеленые бумажки. Тот суетливо откланялся и быстро удалился.
— Ты что, заболела? — бесстрастно спросил меня абсолютно бывший муж, вставая из-за стола. — Тебя же не выпустят из страны. Скажут, что в паспорте не твоя фотография… Ну все, Ева. Побежал. Будут деньги — позвоню.
А я так и осталась сидеть и водить пальчиком по столу.