В 2008 году, к 65-летию освобождения Харьковской области от немецко-фашистских захватчиков, Харьков получил неюбилейный подарок – «черную метку» военных историков России. «Приравняв к штыку перо» в борьбе с ревизионистами и фальсификаторами истории Второй Мировой и Великой Отечественной войн, специалисты старой формации и исследователи новой волны обрушили на головы читателей шквал печатных открытий, обобщений и откровений.
Ошеломляет даже название – убийственное, как приговор военного трибунала: «Харьков – проклятое место Красной Армии» [143] . В «вину» восточным воротам и крупнейшему мегаполису Украины, не мелочась, поставили все: от Барвенково-Лозовской операции января 1942-го до Белгородско-Харьковской августа 1943-го. Как будто не было в истории Великой Отечественной и в памяти поколений ни победных сводок, ни громких приказов «Верховного», ни слез радости на глазах жителей освобожденных городов и сел, ни блеска салютов над ликующей Москвой. Не было ни не менее «проклятой», дважды освобожденной и дважды сданной Керчи, ни позиционных тупиков Ржева и Вязьмы, злополучной Сычевки, кровавых болот Мясного Бора…
Год 1941-й авторы «исторического трибунала» удостоили всего лишь пары абзацев во вступительной статье – возможно, решив не усугублять и без того неприглядную картину военных неудач «проклятого места». Еще бы! Поспешный отвод остатков Юго-Западного фронта после грандиозного разгрома в Киевском «котле», оставление врагу четвертого по величине города СССР, крупнейшего транспортного и промышленного центра на юге страны, родины легендарных БТ и прославленных «тридцатьчетверок»!
Заблуждений и мифов об осени 1941-го и о боях 1942–1943 годов меньше от этого не станет, а «страсти по Харькову» будут лишь разгораться. Именно они, к сожалению, и будут оставаться по-прежнему стереотипным фундаментом понимания роли и содержания событий, происходивших на востоке Украины в годы Великой Отечественной войны. Для всех, кто считает себя наследниками Великой Победы, соотношение советских поражений и побед станет еще более искаженным и неутешительным.
Во избежание этого следует придерживаться не эмоциональных оценок событий, а четких и объективных критериев военной науки. Результат окажется неожиданным даже по своему определению, ибо победа понимается в военном деле как «боевой успех, нанесение поражения войскам противника, достижение целей, поставленных на бой, сражение, операцию, войну в целом» [144] .
Исходя из этого, нетрудно заметить, что события, происходившие осенью 1941 года под Харьковом, приобретают совершенно иные акценты – напрочь опровергая утверждения
о том, что «это место с 1941 года по 1943 год несло войскам Красной Армии одни только неудачи и неисчислимые потери» и «в районе Харькова войска Красной Армии потерпели поражение не только в злополучном для нас 1941 году, но и весной 1942 года, и в начале 1943-го» [145] . К происходившему в сентябре-октябре 1941-го под Харьковом эти стереотипные и внешне убедительные оценки не применимы: не было здесь у Красной Армии тогда ни глобальной «неудачи», ни «поражения»! Был боевой успех и достижение целей в крупной оборонительной операции. Была одна из забытых, неброских, но бесконечно важных в условиях 1941 года побед. Был «гамбит маршала Тимошенко».
Днепровские подступы
В массовом сознании длинная вереница боев, полыхавших летом-осенью 1941 года на Западной, Право– и Левобережной Украине, выглядит бесконечной цепью отступлений, поражений и неудач Красной Армии, следствием которых стала утрата большей части территории Украины.
В военно-исторической литературе эта вереница обоснованно делится на три этапа, центральным из которых стало катастрофическое по масштабам и следствиям поражение советских войск под Киевом. Оно же оказалось началом трагедии всей Восточной Украины – трагедии, растянувшейся на два последующих года войны.
Ласкающие слух и чувства нынешних патриотов открытия: «Несмотря на высокие потери советских войск, исследователи единодушны в том, что победа немцев в Киевском сражении носила лишь тактический характер» [146] – на поверку не стоят выеденного яйца. Какие «исследователи»! Битый гитлеровский генерал Гудериан? И какой «лишь тактический характер », если в сентябре-октябре 1941 года тьма оккупации полностью поглотила наиболее лакомую треть территории Украины: Житомирскую, Киевскую, Черниговскую, Одесскую, Херсонскую, Днепропетровскую, Запорожскую, Сумскую, Полтавскую области, а частично – Харьковскую, Сталинскую и Крым? Отбивать захваченное врагом (или оставленное по приказу советского командования) пришлось потом, за редким исключением, по полгода: Харьковскую область – с февраля по сентябрь 1943-го, Сумскую – с марта по октябрь, Днепропетровскую и Киевскую – с сентября 1943-го по март 1944-го.
В действительности имели место не оторванные друг от друга локальные неудачи и поражения РККА, а ситуация общего сентябрьского кризиса на Украине, когда рухнула оборона не только Юго-Западного фронта, но и всего Юго-Западного направления. Речь шла не о частных («тактических») неудачах под Киевом, а затем под Харьковом и в Донбассе, но о стратегическом прорыве обороны Красной Армии на юге советско-германского фронта – втором из трех, осуществленных гитлеровцами на глубину 300–500 км в ходе кампании 1941 года (первый произошел в июне на северо-западном и западном, третий – в октябре на западном направлении) [147] .0 прорыве стратегическом, и никаком ином!
Отрицать это не имеет смысла. Победы надо искать там, где они были, и в том, в чем они действительно заключались. В противном случае можно скатиться до полного абсурда: не было-де у немцев в 41-м никаких стратегических прорывов! Никогда и нигде: ни летом в Белоруссии и Прибалтике, ни осенью под Москвой. Ибо Ленинград и Москву они не взяли, а мы в мае 45-го в Берлин вошли!..
То, что СССР и Россия на Москве никогда не заканчивались, в Германии понимали:
«Для принятия решений о продолжении операций определяющей является задача лишения противника жизненно важных районов. Первая достижимая цель – Ленинград и русское побережье Балтийского моря… На втором месте по важности для противника стоит юг России, в частности, Донецкий бассейн, начиная от района Харькова . Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом неизбежно привело бы к крушению всей экономики русских». (А. Гитлер, из выступления на совещании высшего военного командования 4 августа 1941 года).
Задачи группы армий «Юг» осенью 1941-го не ограничивались разгромом советских войск в Киевском выступе, а были намного масштабнее. Ликвидация Днепровской дуги была хоть и важнейшим, но лишь одним из звеньев комплекса осенних наступательных операций вермахта, объединенных единым стратегическим замыслом (разгром южного фланга советско-германского фронта), местом (Левобережная Украина), временем (сентябрь-ноябрь 1941 года) и последовательностью проведения. Цель немецких планов осени 1941-го заключалась не только во взятии Москвы, но и в овладении всей Восточной Украиной. Прочесть об этом можно у того же Гудериана, в том же абзаце, где стратегический прорыв скромно именуется «крупным тактическим успехом»:
«Теперь все зависело от того, удастся ли немцам добиться решающих результатов еще до наступления зимы, пожалуй, даже до наступления периода осенней распутицы. Главное командование сухопутных войск ожидало, что на юге противник уже не в состоянии будет организовать сильную и стойкую оборону против войск группы армий „Юг”; оно хотело, чтобы группа армий „Юг” еще до наступления зимы овладела Донбассом и вышла на рубеж р. Дон» [148] .
Противостоять комплексу немецких наступательных операций пришлось вновь создаваемому (фактически на пустом месте, взамен сгинувшего в Киевском окружении) новому Юго-Западному фронту. Формировать, а затем и возглавить его, равно как и все Юго-Западное направление в целом, выпало прославленному сталинскому наркому обороны С. К. Тимошенко. Нелегкий выборЗа две недели пребывания Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко на посту главкома войск Юго-Западного направления на Украине (12–26 сентября 1941 года) положение, а вместе с ним и задачи армий Юго-Западного и Южного фронтов существенно изменились. Об уничтожении прорвавшихся к востоку от Киева ударных группировок гитлеровцев речи уже не было: необходимых для этого сил фронты не имели. Утратила актуальность и задача деблокирования запертых в Киевском котле советских войск: к 26 сентября они были разгромлены противником.Первоочередной оставалась задача восстановления и стабилизации фронта, только уже не на Полтавско-Харьковском, а на Сумском и Харьковском направлениях, ибо Полтава 18 сентября была взята немцами. Новой напастью стал Красноградский клин , вбитый противником к 20 сентября в глубь советской обороны на стыке Южного и Юго-Западного фронтов. С захваченного плацдарма удар мог быть нанесен как на север – в сторону Харькова, так и на юг – в Донбасс. В том, что враг готовит на Левобережной Украине новые удары, сомнений не было: противник прочно владел стратегической инициативой и прилагал отчаянные усилия для достижения основных целей войны еще до наступления зимы. Для советского командования, не успевшего опомниться от катастрофы под Киевом и неожиданной потери Полтавы, Красноградский прорыв был источником невероятной опасности: восточнее этого рубежа, вплоть до Харькова и Северского Донца, советских войск уже не было! Пути для немцев были открыты: хочешь – двигайся форсированным маршем на Харьков и через пару суток, вновь выйдя в тыл Юго-Западного фронта, с ходу бери незащищенный, неэвакуированный город-гигант; хочешь – устремляйся к изюмским переправам на Донце, перехватывай железнодорожные и автомобильные коммуникации, нависая над Донбассом и создавая опасность окружения и разгрома еще и Южного фронта Красной Армии…Ни того, ни другого – к счастью для Харькова и Донбасса, Сталина, Тимошенко и всего Советского Союза – гитлеровцы в первые дни после взятия Краснограда не предприняли. Не рискнули! На календаре был не июнь, а сентябрь 1941-го, за плечами – три месяца боев с Красной Армией. Совершить заманчивый, но авантюрный бросок, имея у Краснограда лишь вырвавшиеся вперед и не обеспеченные снабжением авангарды 17-й армии генерала пехоты Карла Генриха фон Штюльпнагеля (295-ю и 297-ю пехотные дивизии), враг не решился. После упорных боев на Кременчугском плацдарме, прорыва обороны советской 38-й армии, броска на Полтаву и Красноград дивизии вермахта были изрядно потрепаны и нуждались в пополнении людьми, вооружением и боеприпасами. Особой головной болью Штюльпнагеля были его левофланговые легкопехотные дивизии (100-я и 101-я) облегченного двухполкового состава, не имевшие в своем штате достаточного количества не только пехоты, но и тяжелой артиллерии.Воспользовавшись паузой в действиях 17-й армии врага под Красноградом и тем, что основные силы немцев (1-й и 2-й танковой группы, 2-й и 6-й армий) ликвидацией Киевского котла, Тимошенко в течение недели совершил почти невозможное – восстановил (точнее, заново создал на новых рубежах) всю линию обороны Юго-Западного фронта. Она была тонкой, зато почти сплошной. И выстроил ее Тимошенко в условиях отсутствия мобильных резервов в высшей степени верно – позиции стрелковых дивизий перемежались с участками соединений 2-го и 5-го кавалерийских корпусов: сводный отряд генерал-майора Чеснова, остатки 3-го воздушно-десантного корпуса, 293-я и 227-я стрелковые дивизии, 9-я кавалерийская дивизия, 1-я гвардейская стрелковая дивизия, 5-я кавалерийская дивизия, 295-я и 81-я стрелковые дивизии, 3-я кавалерийская дивизия, 297-я и 212-я стрелковые дивизии, 14-я кавалерийская дивизия, 300-я и 226-я стрелковые дивизии, 34-я кавалерийская дивизия, 169-я, 199-я и 304-я стрелковые дивизии. [149]Заключалась в этом чередовании не какая-то своеобразная личная логика Тимошенко, а одна из граней его полководческого чутья: за номерами испытанных в боях стрелковых дивизий, избежавших попадания в мясорубку Киевского окружения (81-я, 199-я, 212-я, 227-я, 293-я, 295-я, 297-я, 300-я и 304-я стрелковые дивизии), стояли обескровленные и утратившие большую часть штатных огневых средств остатки войск. Спешно переброшенные из полосы обороны Южного фронта и с ходу введенные в бой под Полтавой 169-я и 226-я стрелковые дивизии также понесли существенные потери, равно как и прибывшая из резерва Ставки и с ходу наносившая контрудар под Ромнами 1-я гвардейская стрелковая дивизия. А вот кавалерийские дивизии 2-го и 5-го кавалерийских корпусов (5-я и 9-я, 3-я, 14-я и 34-я) пострадали в ходе сентябрьских контрударов значительно меньше, они были мобильнее и в результате создавали своеобразный баланс в качестве тогдашних «сил быстрого реагирования». Дополнительным средством усиления войск и восстановления положения на атакуемых противником участках служили придававшиеся армиям и кавалерийским корпусам танковые бригады, формирование которых велось с августа 1941 года вне территории будущего Киевского котла (1-я, 3-я, 5-я, 7-я, 10-я, 11-я, 12-я, 13-я, 14-я, 129-я, 130-я, 131-я, 132-я, 133-я и 142-я танковые бригады).Казалось бы, Тимошенко сумел все предусмотреть. Если бы не одно «но»: грамотность принимаемых им решений и авторитет все громче заявлявших о себе боевых комдивов и комкоров (комбриг А. В. Горбатов, генерал-майор П. А. Белов, генерал-майор И. Н. Руссиянов и другие) не могли восполнить катастрофической нехватки личного состава и вооружения боевых частей, удерживавших более чем 250-километровую линию обороны Юго-Западного фронта. К 30 сентября 1941 года численность его 40-й, 21-й, 38-й армий составляла всего 147 110 бойцов и командиров [150] .Дальнейшая задача фронта состояла в скорейшем укреплении и удержании занимаемых рубежей, а также усилении войск маршевым пополнением, техникой и вооружением. Людей и лошадей, продовольствие и фураж, часть техники (танки и бронетракторы ХТЗ-16) и простейшего вооружения (ручные и противотанковые гранаты, бутылки с зажигательной смесью) Харьковщина и Донбасс предоставить могли. Численность войск восстанавливалась быстро, хотя до штатной так и не дошла. Например, в 300-й стрелковой дивизии, имевшей на 23 сентября в составе всего 300 штыков и 6 орудий [151] , она увеличилась к 1 октября до 5013 человек и 11 орудий [152] , в 199-й стрелковой дивизии – с 2349 человек до 9501 (вот только из 8 орудий к тому времени осталось всего 4) [153] .Со стрелковым, артиллерийско-минометным вооружением и боеприпасами, без которых дивизии теряли огневую мощь и не могли отражать натиск врага, дело обстояло гораздо хуже. Возможности обеспечения советских войск оружием и боеприпасами опустились в сентябре 1941 года ниже критической отметки: центральные и окружные склады РККА были фактически пусты. Для восполнения потерь и вооружения новых формирований в них оставалось всего 39 тысяч винтовок, 520 пулеметов, 251 орудие и 211 минометов – при том, что потребность составляла более 2 миллионов винтовок, 110 тысяч пулеметов, 26,5 тысячи орудий и 29 тысяч минометов) [154] . Вооружать войска было практически нечем! Такого в истории Великой Отечественной войны не было больше никогда…В сложившихся условиях об оставлении Восточной Украины, Харьковского промышленного района и Донбасса не могло быть и речи – на их промышленном, транспортном и людском потенциале держалась едва ли не половина всего советско-германского фронта [155] . 
Боевые действия на Харьковском направлении осенью 1941 года
Главной опасностью для Левобережной Украины представлялся в те дни злосчастный Красноградский выступ. Таившуюся в нем угрозу Ставка, Генштаб и находившийся в Харькове Тимошенко видели прекрасно. Понимали они и то, что в руках прочно владеющего стратегической инициативой противника угроза эта была многовекторной: выбор перспективных для развертывания дальнейших наступательных действий направлений, формирование ударных группировок, определение выгодных для их сосредоточения районов, планирование времени и порядка перехода войск в наступление – все это оставались за немцами. Задача советского командования состояла в том, чтобы верно или максимально близко к действительности определить (точнее, предугадать) планы врага, своевременно разработать и вовремя осуществить адекватные меры противодействия им. Перспективные направления действий врага на Украине Ставка назвала полутора месяцами ранее, когда не случилось еще ни Киевского разгрома, ни Кременчугского прорыва, ни образования Красноградского выступа, – в директиве главкому Юго-западного направления (копии – командующим ЮФ и ЮЗФ) № 001084 от 19 августа 1941 года. Первейшим пунктом в ней значился Киев, а затем и все остальное:
«Создавая из Правобережной Украины плацдарм для дальнейшего наступления, противник, по-видимому, поведет его: …) в направлении Кременчуг, Полтава, Харьков; в) с фронта Кременчуг, Николаев на восток для захвата Донбасса и Северного Кавказа; г) на Крым и Одессу…. Подписи: Сталин, Шапошников». [156]
О том же говорилось и в докладе оперативного отдела штаба Южного фронта 31 августа 1941 года:
«Противник, создав плацдарм для наступления, поведет последнее, вероятнее всего: а) в стыке между ЮЗФ и ЮФ в направлениях, предположительно, Пирятин, Ромны и дополнительно Полтава, Харьков с целью: …3) Овладения районом Харьков (промышленный и политический центр). 4) Одновременно обеспечения свободного выхода с северо-запада в район Донбасса…».
В августе 1941-го направления и цели действий противника определили верно. Но в конце сентября конкретизировать их, определить силы и сроки введения в бой вражеских ударных группировок не смогли. Общее так и не перешло в частное и конкретное. В таких ситуациях обычно и говорят о том, что противник «переиграл» соперника, навязав изначально неожиданный для него план игры. Но «переиграл» вовсе не означает «победил» – все зависит от дальнейшего развития шахматной партии. Беда только, что в боевых условиях платой за это становятся десятки и сотни тысяч утраченных человеческих жизней. Анализируя ближайшие возможности немцев, Ставка, Генштаб и Тимошенко отдавали предпочтение так называемому «северному варианту» – возможности маневренного 80-километрового броска немцев с Красноградского выступа на северо-восток, прямо на Харьков, полагая, что удобной возможности для захвата города враг не упустит. Не исключалась, впрочем, и вероятность фронтального наступления немцев по кратчайшему пути к городу – вдоль магистрали Полтава – Харьков. Для ее прикрытия Ставка перебрасывала сюда две свежие горнострелковые дивизии, снятые с Закавказского фронта: 47-я горнострелковая дивизия прибывала с 20 сентября из 46-й армии (с турецкой границы), 76-я горнострелковая дивизия – с 26 сентября из 47-й армии (из Ирана, занятого к тому времени советскими и английскими войсками).Еще две дивизии (и не облегченные горные, а полнокровные стрелковые: 4-я – из Ворошиловграда, 136-я – из Ростова-на-Дону) и две танковые бригады перебрасывались в состав Южного фронта (директива № 001965 от 14 сентября 1941 года). Но использовать их предполагалось не для усиления стыка фронтов у Краснограда и защиты Донбасса, а гораздо южнее – у Большого Токмака и Мелитополя [157] . Из переговоров начальника Генштаба Б.М. Шапошникова с комфронта Д.И. Рябышевым 17 сентября 1941 года:
«Обе дивизии боевые, полностью укомплектованы по штатам в 14 500 человек с двумя артиллерийскими полками в каждой, каждая имеет по дивизиону PC. Обе танковые бригады заново сформированные. Одним словом, в Ваше распоряжение передаются хорошие ударные части». [158]
К моменту их прибытия враг успел отбросить 18-ю и 9-ю советские армии от Каховки к Мелитополю, захватил крымские перешейки и «закупорил» Крым. В обоих случаях Ставка занималась «латанием дыр», укрепляя наиболее слабые участки обороны. Обеспечение стыков соединений, армий и фронтов оставалось при этом уделом комдивов и командармов, хотя стремление немцев пробивать бреши именно там заметили уже давно. Соответствующую директиву Ставка направила командующим фронтами и направлениями еще 5 августа 1941 года:
«Опыт многочисленных боев показал, что прорыв оборонительного фронта наших частей почти всегда начинался на слабо защищенных, а часто и совершенно не обеспеченных стыках частей, соединений, армий и фронтов. Командующие и командиры соединений (частей) забыли, что стыки всегда были и есть наиболее уязвимым местом в боевых порядках войск. Противник без особых усилий и часто незначительными силами прорывал стык наших частей, создавал фланги в боевых порядках обороны, вводил в прорыв танки и мотопехоту и подвергал угрозе окружения части боевого порядка наших войск, ставя их в тяжелое положение. Ставка приказала: 1) возложить полную ответственность за стыки частей на командиров соединений, которым они непосредственно подчинены; 2) вести непрерывную и особенно тщательную разведку на стыках частей (соединений); 3) создавать на стыках частей и соединений устойчивую, глубокую оборону с широким применением противотанковых и противопехотных заграждений; 4) создавать на стыках полосу сплошного огневого заграждения путем организации перекрестного пулеметного, минометного и артиллерийского огня частей, действующих на фронте и расположенных в глубине; 5) располагать за стыками резервы и их контратаками уничтожать прорвавшегося противника; 6) держать стыки боевых порядков войск под постоянным и личным контролем старших начальников. Ставка требует от командиров всех степеней исключительного внимания к стыкам, их прочного обеспечения и величайшего упорства в борьбе за них. По поручению Ставки Верховного Командования Б. Шапошников». [159]
Выполнить эти требования было сложно, да и почти нечем. Одна-две танковые бригады (подвижной резерв командармов), даже сражаясь до последнего танка, не могли остановить массированных прорывов врага. О «глубокой обороне» и «полосах сплошного огневого заграждения» оставалось лишь мечтать. Отход войск Юго-Западного фронта и правого крыла Южного фронта проходил в преддверии скорого наступления врага и имел ряд особенностей, не способствовавших цементированию советской обороны (в особенности на стыках фронтов, куда нацеливалось острие вражеских ударов). Наиболее существенными из этих особенностей были:
• несовпадение направлений отхода Юго-Западного фронта и всех входивших в него армий (40-й, 21-й, 38-й и 6-й): линия фронта отодвигалась на восток, а направления отхода армий смещались при этом на северо-восток, что осложняло управление, взаимодействие и организацию тыла отступавших войск; • снятие ряда дивизий Южного фронта с фронта обороны на Днепре с передачей участков другим соединениям и переброской войск сначала в 38-ю армию под Полтаву (169-я и 226-я стрелковые дивизии), а с 21 сентября – в 6-ю армию под Красноград (255-я, 270-я, 275-я стрелковые дивизии, 26-я кавдивизия). Целью перебросок было «удлинение (наращивание) линии фронта» [160] , а проще говоря – закрытие разрывов в обороне. Сменявшие их части вновь полученной полосы обороны и стоявшего перед ней противника досконально не знали, а времени на подготовку и проведение войсковой разведки практически не имели;• нестабильный состав армий, вызванный непрерывной переброской и переподчинением войск. Ситуация доходила подчас до абсурда: 19 сентября в 12-й армии числились всего одна дивизия (274-я стрелковая), 95-й погранотряд и два сводных полка; в 6-й армии к 1 октября – три дивизии (255-я, 270-я и 275-я стрелковые) и малочисленная кавалерийская группа генерал-майора А. Ф. Бычковского [161] . В результате боевой состав армий не дотягивал до численности довоенного неукомплектованного корпуса;• изменение задач и границ 6-й и 12-й армий. Усилия 6-й армии направлялись уже не на удержании позиций по Днепру, а на борьбу за Красноград, прикрытие образовавшегося разрыва и нейтрализацию возможного удара на Харьков с юга. Сосредоточение войск 6-й армии против острия и южного фаса Красноградского клина имело положительный момент – полоса ее действий сокращалась почти вдвое, а плотность боевых порядков увеличивалась. Но для соседей ничего положительного в этом не было: с уходом 6-й армии к Краснограду ровно вдвое удлинялась полоса находившейся южнее 12-й армии. Дополнительных войск ей при этом не выделялось, а опасность прорыва тонкой линии обороны существенно возрастала; • целенаправленное усиление обороны Юго-Западного фронта у Краснограда неизбежно вело к ослаблению обороны Южного фронта под Днепропетровском, а «группировка 12-й армии к 26 сентября не отвечала обстановке, сложившейся на ее правом фланге, ввиду явной угрозы со стороны главных сил 1-й танковой группы противника, изготовившейся для наступления» [162] . Острие вражеского удара было направлено на ослабленный стык Юго-Западного и Южного фронтов, точнее, их 6-й и 12-й армий, вновь сформированных согласно директиве Ставки № 001259 от 25 августа 1941 года взамен погибших в окружении под Уманью.
Злосчастный Красноградский выступ торчал в советской обороне, как кость в горле. Его существование создавало массу проблем, усугублявших одна другую, отвлекало массу сил и таило немало угроз. Сегодня об этом никто, к сожалению, уже не помнит, вспоминая почему-то о действиях кого угодно: 6-й немецкой армии Рейхенау, 1-й танковой группы Клейста, 2-й танковой группы Гудериана – но только не о 17-й армии Штюльпнагеля. Зато в документах Ставки ВГК, штабов Юго-Западного направления и Юго-Западного фронта красноградская «заноза» видна невооруженным глазом. Согласно директиве командующего Юго-Западным фронтом Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко № 28/оп от 27 сентября 1941 года основная часть войск фронта (40-я, 21-я и 38-я армии) должна была «организовать прочную оборону и не допустить прорыва противника на восток» [163] . И хотя решено это было не им, а Ставкой (причем не только для Юго-Западного, но и для других фронтов), войска чуть ли не впервые с начала войны избавлялись от необходимости нанесения непрерывных тактических контрударов. Проведение таких контрударов считалось непременной составляющей стратегии и тактики «активной обороны», соответствовало патриотическим установкам советской военной доктрины («Ни пяди земли не отдавать врагу!») и вменялось в обязанность командирам всех рангов и уровней. Этого требовала Ставка, на этом же упорно настаивал с первого дня прибытия на Юго-Западный фронт и Тимошенко. В ряде случаев контрудары советских войск давали тактический выигрыш, но в условиях 1941 года изматывали не столько силы противника, сколько свои собственные, и без того измотанные и немногочисленные. Примеров, когда части и соединения в считанные дни и недели просто сгорали в «боях местного значения», хватает. Приведем лишь один – незаезженный и мало кому известный.16 сентября с целью нанесения контрудара по приближавшимся к Полтаве частям 55-го армейского корпуса немцев прибыла сформированная под Харьковом 10-я танковая бригада (командир бригады – подполковник В. А. Бунтман-Дорошкевич, военком – полковой комиссар А. К. Погосов, начштаба – майор Б. Д. Супян). По словам авторов описания боевого пути 38-й армии, эшелон с танками Т-34 к началу боев в бригаду не прибыл, поэтому в ней насчитывалось всего 43 танка, из них 4 КВ и 39 легких [164] – только не Т-70, как об этом писали, поскольку их выпуск начнется лишь в 1942 году. А вот бывший командир танкового полка этой бригады, непосредственно участвовавший в описываемых событиях дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов вспоминал иное: «тридцатьчетверки» в бригаде были, и не одна или две. «2-й батальон капитана П. П. Понивага состоял полностью из танков Т-34, а 1-й батальон капитана В. Г. Богачева – из средних танков Т-34 и тяжелых КВ. Всего в полку было немногим более 100 танков» [165] . Под Полтавой в распоряжение полка поступил танковый батальон Полтавского автотракторного училища – «около 40 машин разных типов» [166] . Итого к 16 сентября – до 140 танков (количество, сравнимое с численностью танковой дивизии вермахта). Треть из них будет потеряна в ближайшие три дня. К утру 19 сентября выйдут из боя и переправятся на восточный берег Ворсклы, заняв оборону в районе Чутово, всего 92 танка [167] . К 1 октября их останется 9 [168] , к 5 октября – 3 (один Т-34 и два Т-60) [169] . За две недели боев и контрударов местного значения от бригады осталась рота, затем – взвод. Атаки деревень и высот, проводившиеся без закрепления успеха и удержания пунктов, отвоеванных ценой пролитой – и подчас немалой! – крови, с последующим их оставлением и отходом на прежние позиции, не лучшим образом сказывались на моральном духе и настроениях войск. Но отныне нанесение контрударов предполагалось проводить не «повсюду и везде», а лишь против вклиниваний противника в оборону (с целью восстановления прежнего рубежа) и для срыва подготовки врага к наступлению (правда, для этого переброску и концентрацию его войск следовало вовремя обнаружить). Армии получали хоть и запоздалую, но реальную – так, по крайней мере, тогда казалось – возможность сосредоточиться на укреплении занимаемых оборонительных рубежей.Возможность эту получили не все. 6-й армии генерал-майора Р. Я. Малиновского, переданной распоряжением Ставки 27 сентября из состава Южного фронта в Юго-Западный фронт, задача ставилась иная: отбить у немцев утраченный 20 сентября Красноград и восстановить к югу от него оборону по рекам Берестовая и Орель. Еще южнее, севернее Новомосковска, она должна была сомкнуться с 12-й армией Южного фронта. Результатом стала бы ликвидация 30-40-километрового разрыва, образовавшегося между фронтами и армиями в результате красноградского прорыва немцев, и предотвращение выхода противника к Харькову по не занятой советскими войсками территории. Командарм Малиновский с 23 сентября лично находился под Красноград ом, расположившись в Новопавловке (14 км к юго-востоку от Краснограда). Поскольку от с трудом восстанавливаемого и обескровленного Юго-Западного фронта взять было нечего, из армий Южного фронта к нему перебрасывалось все, что можно. Из-под Днепропетровска в район Краснограда к 23 сентября прибыл отряд курсантов Днепропетровского артучилища (преодолел за сутки 180 км), из 12-й армии – 270-я стрелковая дивизия (переброшена автотранспортом, преодолев за пару суток 200 км). Под Зачепиловку, пройдя 150 км, выдвигалась 275-я стрелковая дивизия, в район Губинихи – 255-я (походом и автотранспортом прошла за 1–1,5 суток около 100 км). Туда же с тяжелыми боями и большими потерями отходили 26-я и 28-я кавалерийские дивизии. От выполнения других задач Малиновского освободили, а четыре дивизии его армии, продолжавшие вести бой у Днепропетровска, передали в состав 12-й армии Южного фронта. Быстрота и организованность проведенного маневра были по тем временам уникальными и свидетельствовали о возросшем мастерстве советских войск.