В белоснежной комнате, в белых, из мягкого пластика креслах сидели двое. Один из них — очень плотный, лысоватый человек, с большим мясистым лицом. Общее впечатление от его внешности ассоциировалось с дородной, лоснящейся крысой. Он сосредоточенно молчал.

— Господин Крысан, — обратился к нему собеседник, которым оказался никто иной как сам Крокут, — что же вы предлагаете? Надо сказать, вы поставили меня в весьма затруднительное положение. Вы…, - голос Крокута приобрёл угрожающе зловещие нотки, — Вы настаивали на необходимости срочной трансплантации. Вы и Я, после долгого отбора, остановились на подходящем субъекте. И что же? Время на исходе, а он исчез. На такой случай, как подсказывает здравый смысл и старая добрая традиция, должен быть дублёр. Где он?

— Ваша милость. Нелепое совпадение случайностей…, если этот Арт провалился как сквозь землю, то его дублёр, как назло, — схватил жесточайшее воспаление лёгких.

— Ваше известие о воспалении лёгких я ещё кое-как могу проглотить. Но исчезновение Арта — извините. Мало того, что блестящий экземпляр, словно воплощение древнего бога красоты и силы. Силы жизни, конечно. Воли почти никакой, что в данном случае и нужно. Но его исчезновение, извините, случайностью не объяснишь. Может быть парализующие лучи, выпущенные в моего секретаря и телохранителей, — тоже случайность? Всё это похоже на организованные акции каких-то противодействующих сил. Но каких? Это предстоит выяснить. Но может быть и хуже. Я не исключаю заговор в нашей среде.

— Что Вы, Ваша милость! Такое даже трудно представить.

— Боюсь, что мышление действительно даётся вам с изрядным трудом. Тем более, я больше не могу полагаться на вас в столь ответственном деле.

— Может быть, Ваша милость. Вам лучше прибегнуть к помощи другого эксперта?

— Кретин, — тихо, но отчетливо процедил сквозь зубы Крокут, — я не прибегаю к помощи худших специалистов, когда имею в распоряжении лучших. Как эксперт для этой деликатной процедуры вы вне сомнений. Я не доверяю другому. Самой ситуации. Тому, что трансплантацию нужно совершать именно сейчас. В конце концов, почему бы нам не подождать несколько лет?

Произнося последние слова, Крокут вдруг схватился за сердце, его лицо перекосилось от боли.

Крысан солидно, но достаточно быстро поднялся с кресла и поднёс к носу своего клиента какой-то флакон. Тяжело дыша, смертельно бледный, Крокут расслабленно откинулся назад. Через минуту он приоткрыл глаза.

— Именно поэтому, Ваша милость, откладывать нельзя.

— Хорошо. Кого конкретно вы предлагаете? Небось какой-нибудь завалящий экземпляр? — Крокут болезненно подернулся.

— И кто бы мог подумать! Самому Крокуту наспех подобранное… давно отвык ругаться. Ну, ладно, где он?

— Ваша милость, случайности бывают не только в невезении, но и в удачи. Кстати, весьма удачный субъект. Думаю, ничем не хуже исчезнувшего Арта. А возможно и получше. Извольте взглянуть.

С этими словами Крысан подошёл к большому, в половину стены экрану и нажал на несколько клавишей пульта управления.

На экране, столь живо, будто сквозь открытое окно, возникла комфортабельная больничная палата. На койке сидел, облокотись на две массивные подушки… Пьер Горский.

Крокут впился в него долгим немигающим взглядом и через несколько минут, нарушив молчание, показавшееся вечностью застывшему в ожидании Крысану, произнёс:

— В нём что-то есть. Во всяком случае, собой недурён, физически сложен прекрасно. Надеюсь диагностику провели достаточно тщательно, не так ли?

— Сверхтщательно, Ваша милость. Выдам Вам небольшую тайну. Это крайне редкий экземпляр. Его организм способен ассимилироваться практически с любой психикой. Мой личный тип настолько редок, что найти для меня подходящее тело крайне затруднительно. А чтобы оно было ещё и должного качества — почти невозможно. Поэтому этого субъекта я решил оставить для себя. Мой час, правда, ещё не подошёл. Думаю, этак через двадцать-тридцать лет. Но ничего. В самое ближайшее время я предполагал его законсервировать. Несколько десятилетий в охлаждённом состоянии — сущий пустяк для такого здоровяка. Но продолжение жизни Вашей милости… что значит с этим интересы Вашего ничтожного слуги.

— Кто он и откуда?

— Из народа. Ваша милость. Браслета, удостоверяющего принадлежность к элите общества, никогда не носил. Это определённо. Его личность ещё не установлена. Дело в том, что при феноменальном физическом здоровье его психика малоразвита и чрезвычайно слаба. Видимо, он пережил какое-то потрясение, в результате чего пласты информации сдвинулись и наложились один на другой. Не беспокойтесь, мозг при этом в полном порядке. Речь идёт лишь о сугубо психологических деформациях. В частности, его речь в настоящее время, не будучи лишена смысла, представляет какой-то сумбур, невообразимый симбиоз из самых разнообразных языков Элеи. Нередко, первый слог слова из одного языка, второй из другого. При помощи компьютера мы уже составили словарь его исковерканного языка. Но, право, это не больше как нонсенс, забава.

— Странно. А как сила воли, сопротивляемость глубинной сущности?

— Не беспокойтесь. Правда, достаточным временем на положенные по традиционной программе анализы мы не располагали. Он у нас всего десятый день. Но, тем не менее, ясно, что если за треть века, ему где-то в районе тридцати пяти, он не сумел проявить себя ни в чём, чтобы попасть в каталог примечательных людей, не смог стать обладателем браслета достоинством даже в небольшой личный капитал, то о какой силе воли может идти речь? К тому же, это смещение речевых психологических пластов. Слабый и безвольный тип, только и всего. Но даже, если бы было и не так! На всей планете трудно найти людей, способных сопротивляться всемогуществу воли Вашей милости.

— Не надо заниматься столь неприкрытой лестью. Сила моей воли не только в ней самой, но и в занимаемом мной месте, в иерархии власти. Здесь же на время, я вынужден буду иметь дело с его волей — один на один. Всякие случайности и неопределенности должны быть исключены.

— Разумеется, Ваша милость. Какие будут распоряжения насчёт дальнейшего?

— Он из незаметных людей, из самой гущи масс, — начал вслух размышлять Крокут, — прекрасно. Правитель без информации — это не правитель. Кто хочет управлять людьми, должен знать, как и чем они живут. По возможности знать по собственному опыту, а не на основе сведений, получаемых от компьютеров или агентов. Мне впервые представился случай побывать в шкуре человека из низов. Пусть будет так. Десять лет я поживу жизнью, не обремененной ни властью, ни большим капиталом, ни той информацией, которая накоплена мною за многие, многие века. Вся эта информация лежит в периферийном слое памяти и вы её тщательно, с гарантией, переключите на мозг этого субъекта, после того, как он станет моим. Эту информацию законсервируйте так, чтобы она вновь открылась мне ровно через десять лет. Разумеется, первостепенной значимости информацию я захвачу с собой сам. К тому же, секретные коды Главного компьютера и Всемирного банка, помимо меня, знать не должен никто. Вот гарантия моей власти и уж её я не передоверю никому. Эту информацию я законсервирую сам. В прямую связь со мной не вступать. Раньше времени от пассивного неведения не пробуждать. Если, разумеется, не случится что-либо чрезвычайного, потребующего моего личного вмешательства. Наблюдение и охрану осуществляйте издали, осторожно и ненавязчиво. По пятам не ходить. Запомните, я хочу пожить жизнью простого человека без всяких искусственных искажений. Кто его знает, возможно, я захочу сделать карьеру. Сейчас это кажется смешно. Что значит любая карьера в сравнении с достигнутым мною положением. Но тогда я буду смотреть на жизнь иначе. К тому же, мне нужно знать, что помогает и что мешает карьере в наши дни. Потому моей карьере не помогать, но и не мешать! Короче — осторожное наблюдение издалека. Вот и всё.

— Когда приступим, Ваша милость?

— Сколько у меня времени?

— Боюсь, что не больше недели. Но чем раньше, тем лучше.

— Тогда начнём прямо сейчас.

— К такому случаю нами уже подготовлена новейшая лаборатория, где собраны самые последние технические новинки.

— Не надо. Я предпочитаю традицию. В тот зал, где я уже не один раз умирал и рождался. Там и стены помогают. А необходимую технику, в том числе и новинки, можно доставить и туда. Два часа на приготовления вам будет довольно?

— Вполне, Ваша милость.

— Тогда до скорой встречи. Пригласите сюда этого мерзавца Бэша, который дрожит от страха там, за дверью. Нет, я не ясновидящий, но его присутствие я чувствую всегда.

В этот момент, не дожидаясь приглашения, в комнату проскользнул Бэш.

— Как это понимать? Что произошло? Почему не был доставлен Арт? — эти угрожающие вопросы Крокута обрушились на секретаря. Крысан в этот момент на цыпочках удалился.

— Сам не могу понять. Я только что пришёл в себя после нервного паралича. Не приведись Вам испытать нечто подобное. Но мне уже известно, что специальная группа проводит следствие.

— Хорошо. Сейчас некогда дожидаться его результатов. У меня менее двух часов. Сейчас лишь о неотложном. К тому же, мне ещё необходимо побыть одному, собраться с мыслями. Итак, ты остаешься в течение десяти лет исполнять мою должность. Как того и требует наш Устав.

— Об этой тяжкой ноше, которая по плечу только Вам, мне известно. И почему Вы покидаете нас на такой долгий срок — целых десять лет! Умоляю, ограничьтесь несколькими днями. Ведь это же так просто. Адаптируйтесь к новому телу и нет нужды перекладывать власть на вашего бездарного слугу, каким является ваш преданный секретарь.

— Что говорит Устав о судьбе секретаря, которому временно доверена Верховная Власть и его Хозяин не смог по каким либо причинам вернуться обратно?

— Казнь через повешение вниз головой, Ваша Милость.

— Значит, у тебя нет никакого интереса узурпировать власть, ведь изменить Устав не в силах даже Я, а ты и подавно. Теперь, что есть неотложного и достаточно важного.

— Вот список некоторых служебных перемещений, составленный мной согласно Вашим указаниям.

— Не надо. Свои намерения я помню прекрасно. Есть ли какие-либо новости из подземных городов?

— Пока никаких. Всякие частные усовершенствования, мелкие изобретения, больше технологического порядка. Открытий века пока не предвидится.

— Теперь насчёт средств массовой информации. Курс поддерживай прежний. Только некоторые изменения нужно ввести. Свободный секс резко сократить. Он должен выйти из моды. Стать чем-то вроде анахронизма. Неплохо бы создать несколько шедевров-сатир на чрезмерное увлечение сексом. Акцентируйтесь на пропаганде романтической любви. Почаще воспевайте прочность семейных уз. Вырабатывайте у женщин идеалы, связанные с желанием рожать и воспитывать детей. Потом, лет через пятнадцать, когда о вольном сексе подзабудут, мы неожиданным, массированным напором пустим его в оборот широкой публики.

— Должно ли всё это каким-то образом сказаться на политике?

— В определённых рамках, несомненно. Идейную кампанию за чистоту нравов, за массовое естественное деторождение пусть возьмёт в свои руки партия традиционалистов. Пусть даже затеют что-нибудь щекочущее нервы. Например, развернут борьбу за прекращение искусственного деторождения. Но лидера этой партии на ближайших выборах в президенты планеты не проводи. Посидят один срок в оппозиции — приобретут большую общественную поддержку. Массы всегда склонны поворачивать свои глаза и уши в сторону оппозиции. Таким образом, на ближайших выборах, через два года, президентом поставишь председателя партии свободы. Пять лет пусть поцарствует. Но, кстати, лидера этой партии смени. Что-то он мне не нравится. Слишком часто прыгает от одной крайности в другую. Конечно и он управляемый, но лишние помехи нам ни к чему.

— Какие будут особые распоряжения относительно Вашего личного имущества?

— Ты прекрасно знаешь, что оно самым тщательным образом связано с общественным. А предпосылка всякой собственности, общественной и персональной одна — безопасность общества и стабильность порядка. Эти качества коренятся, прежде всего, в головах людей. Чтобы чувства безопасности и стабильности не ослабевали, о них нужно напоминать почаще. В этом отношении нет ничего лучше, чем угроза, а затем — мобилизация сил по её преодолению.

— Ваша милость, но что может угрожать безопасности и стабильности нашей системы?

— Реально — ничего, малейшая угроза отсутствует. Но тогда создай её в конце концов. Несколько теорий, ярких произведений об угрозе из Космоса. Найдите какие-нибудь сенсационные документы из прошлого. На один из астероидов пошлите, только в полном секрете, команду специалистов и рабочих. Пусть изготовят там космический корабль, размером побольше и формой поэкзотичнее. Посадите туда несколько десятков роботов, видом пострашнее. Организуйте вторжение на Элею. Когда корабль отправится, астероид вместе с командой взорвите. Лишние свидетели не нужны. Взрыв спишите на инопланетян. Красочное вторжение передайте по всем каналам. Особых жертв не нужно. Несколько десятков тысяч будет достаточно. Затем корабль впечатляюще уничтожьте. На этой основе разверните патриотическое движение по подготовке отпора возможным космическим агрессорам. Особое внимание уделите защите зданий и сооружений от возможных губительных излучений инопланетян. Эта защита должна быть весьма капиталоёмкой. Защиту же старинных зданий и сооружений нужно превратить в баснословно дорогое мероприятие.

— Понятно, Ваша милость. Можно даже организовать несколько панических продаж старинной недвижимости. Сбить на неё цену, а потом по дешёвке скупить вместе с прилегающей территорией, расширяя Вашу персональную собственность. Надеюсь, я достаточно уловил мысль моего Великого Учителя?

— Всё, что относится к коммерции, ты воспринимаешь обычно быстро и точно. В настоящее время я владею одной десятой частью суши Элеи. Почему бы мне несколько не увеличить эту долю?

— Разумеется, Ваша милость. Чуть не забыл. Один маленький вопрос. Тут список из десяти персон-претендентов на вступление в круг бессмертных.

— Оставь до моего возвращения к активным делам.

— А если кто-то из них до этого срока не доживёт?

— Тем хуже для них. До встречи через десять лет, Бэш.

Секретарь с поклоном, словно бесшумная тень, трудно ассоциируемая с его грузной фигурой, исчез.

Крокут остался один, закрыл глаза и мысленно начал считать до ста, с каждым ударом сосредотачиваясь всё глубже и глубже на мистическом центре в глубине затылка. Его сознание, при этом, погружалось в ощущение тёмной, однообразной, сжатой в тугое, сверхмощное пятно силы, стиснутой в небольшом пространстве планетарного мира, но зато плещущей морем без берегов в пространстве другом. Это сила воли Крокута находилась одновременно в двух пространствах — телесном, концентрированно ограниченном, и психическом, ограниченном лишь рамками вместимости той высшей части всякого существа, где коренится само понимание.

Теперь Крокут сам превратился в это живое пятно, из которого вырывались тонкие, но удивительно мощные отростки-щупальцы, инстинктивно ища новое седалище для своего хозяина. Тот не заметил, как его почти безжизненное тело пересадили в кресло на колёсах и повезли по длинным тоннелям и переходам в тот древний, заветный Зал.

* * *

Пьер Горский уже десятый день находился в одной и той же комнате, очень похожей на больничную палату Земли какого-нибудь госпиталя для супераристократов. Теперешнее положение было довольно курьёзным. К его телу постоянно присоединяли какие-то приборы, связанные со сложными панелями, утыканными клавишами и соединенными с видеоэкранами. Приходящие в палату, либо явно не могли, либо отказывались его понимать. Конечно, имел место языковой барьер. Но почему бы не попытаться его преодолеть. Тем более, что нечто общее в языках угадывалось довольно рельефно.

Как он сюда попал? В эту палату? Этого он знать не мог. Тогда, он на неопределённое время потерял сознание, но всё бывшее с ним накануне он помнил с удивительной отчётливостью. Вот он летит в открытом космосе по направлению к Земле. И вдруг, то ли он начинает расширяться во все стороны одновременно и равномерно со скоростью взрыва, становясь невообразимо огромным, то ли Земля начинает уменьшаться до размеров горошины, оставаясь видимой и различимой. Но вот изображение Земли заколебалось и из вибрирующих контуров горошины стали веерами, одно за другим, образовываться мириады горошин, каждая из которых имела отчётливые очертания его родной планеты. Стоило Пьеру присмотреться к какой-то одной горошине повнимательнее, она тут же увеличивалась в размерах. На одну из горошин Пьер загляделся так пристально и долго, что она через некоторое время заняла всё поле его зрения и в этот момент он обнаружил себя падающим с высоты нескольких десятков километров на поверхность планеты. Земля? Очертания континентов были очень похожи, но замечались и различия. Континент, напоминающий очертаниями Африку, был явно меньшего размера. Зато рядом с аналогом Австралии находился ещё один континент примерно такого же размера.

Стремительность падения нарастала. Пьер закрыл глаза… и очнулся в этой палате.

В этот день в комнату вошли четверо, вкатив в нее большое кресло на колёсах. В отличие от всех других, занимавшихся Пьером и бывших всегда в белом, атлетические фигуры вошедших были затянуты в чёрное трико. Они подняли Пьера, усадили его в кресло, крепко пристегнули ремнями и выкатили из палаты.

Сначала его долго катили вдоль длинного, ничем не примечательного коридора без окон, потом свернули направо в похожий, но значительно более широкий и длинный коридор. Однако его конца не достигли, остановившись у очень широких дверей, которые тут же бесшумно разошлись в стороны и они оказались в большой белой кабине лифта. Двери задвинулись так же бесшумно. Ощущения движения не было никакого. Когда двери раздвинулись вновь, его выкатили в сумрачно освещенную, весьма внушительных размеров пещеру. Из неё открывались несколько тоннелей, довольно грубо вырубленных в скале. Пьера вкатили в один из них.

Освещение было тусклым. С неровного скалистого потолка на массивных цепях свисали фонари. Их красные стёкла, стиснутые в чёрный металлический каркас, заливали тоннель каким-то зловещим, кроваво-красным светом. Неровные, шероховатые стены и потолок контрастировали с идеально гладким полом. Скальная порода напоминала серый гранит с вкраплениями других горных пород. Через некоторое время они миновали овальную нишу, в которой был установлен скелет в наручниках. Над ним фосфоресцировала какая-то надпись. Потом ещё и ещё. Пьер насчитал около двухсот ниш и сбился со счёта. Тоннель, казалось, не имел конца. Наконец впереди показалось какое-то пятно, становившееся все более отчётливым. Это была не очень большая пещера, освещаемая матово-белым стеклянным шаром, свисавшим со скалистого потолка на массивной чёрной цепи. Они остановились перед двухстворчатой дубовой дверью. Над ней висел небольшой бронзовый колокол.

Один из сопровождавших тронул его. После странного, леденящего кровь перезвона, створки двери распахнулись и перед ними открылись едва различимые в полумраке гладкие ступени широкой лестницы, теряющейся в сероватых клубах ароматичного дыма, терпко ударившего в ноздри Пьера и вызвавшего лёгкое, сладковатое головокружение.

Восемь крепких рук подхватили кресло и начался спуск в кромешную тьму. Пьер стал мысленно считать. На цифре сто они остановились.

Несколько минут он сидел в полной темноте, вдыхая ароматный дым, с которым понемногу уже стал осваиваться. Голова больше не кружилась. Во всём теле ощущалась необычная лёгкость, почти невесомость.

Послышался удар гонга. За ним ещё шесть. Откуда-то с высоты вырвалась ослепительная полоса дневного света, сконцентрировавшаяся на полированном рубиновом шаре весьма внушительных размеров. Шар переливался особым, ни с чем не сравнимым светом. Всё окружающее пространство оставалось погружённым во мрак. Через несколько секунд шар раскрылся на две равные половины, из которых медленно поплыл наверх фосфоресцирующий череп. Полоса дневного света исчезла. Излучавшийся из плавно поднимающегося черепа свет постепенно, круг за кругом, вводил в поле зрения зал древнего храма, пока он не предстал целиком во всех своих титанических размерах.

Освещённое фосфорическим светом помещение представляло собой правильный формы круг, по стенам которого, на равном друг от друга расстоянии, восседали десять каменных статуй, каждая не менее нескольких десятков метров высотой. Пять мужских и пять женских фигур. Вместо человеческих лиц, их плечи венчали головы каких-то фантасмагорических животных. Все десять монстров были одноглазы и в глазных впадинах каждого из них — сверкали и искрились невероятного размера граненые кристаллы, рубины и бриллианты.

В середине храма находилось весьма сложной формы сооружение, напоминавшее беседку с колоннами и куполом. Его можно было бы даже назвать привлекательным, не будь оно выложено из человеческих черепов. Беседку окружало подземное озеро и к ней вело шесть мостов из слоновой кости.

Всё озеро окружали, плотно стоящие друг к другу, два ряда людей, лица которых скрывали капюшоны. Все из первого ряда были облачены в чёрное, из второго — в белое. Каждый черный капюшон был украшен изображением красного квадрата с фосфоресцирующей точкой в середине. На белых капюшонах были изображены два чёрных перекрещенных треугольника.

Четверо в чёрном трико подняли кресло с Пьером и медленно, в молчаливой торжественности понесли его. Стоящие плотным кольцом образовали узкий проход, через который, а затем и через мостик, Пьер был доставлен внутрь беседки.

Весь её пол представлял собой мозаику из драгоценных камней, служивших единственным источником отраженного всеми цветами радуги света.

Через несколько минут уже другая четвёрка в чёрном трико внесла в беседку такое же кресло, как и у Пьера. В нём, не будучи стеснённая ремнями, восседала фигура, облачённая в плащ с капюшоном Одна половина плаща и капюшона была белой, другая чёрной В середине капюшона сверкающие бриллианты образовывали круг, а внутри него — два скрещенных треугольника.

Все люди в чёрных трико выскользнули из беседки.

Заиграла тихая, грустная, щемящая душу музыка.

В беседку вошли двое в красных капюшонах с белыми крестами на — груди. Подойдя к Пьеру, они намертво прикрепили его голову к спинке кресла. Потом ему, насильно раскрыв рот, вставили нечто отдалённо напоминающее вставные искусственные челюсти. Закатав рукава, в его руки вдавили, впрочем, безболезненно, четыре инъекции. Наконец, во рту Пьера, при помощи уже вставленного туда приспособления, закрепили один конец прозрачного шланга, другой конец которого исчезал под капюшоном сидящей напротив фигуры.

Затем люди в красном покинули беседку.

Вновь заиграла оборванная ранее музыка. Беседка стала интенсивно насыщаться ароматическим дымом, несколько другого свойства, чем тот, которым Пьер уже успел надышаться незадолго до этого.

Музыка опять оборвалась резко. На несколько минут храм погрузился в абсолютную тишину и темноту. Вдруг тишину взорвал ужасающе режущий ушные перепонки, скрежещущий звук. Через несколько секунд он затих. Ещё через мгновенье в переносицу Пьера ударил резкий, как лезвие ножа, узкий пучок яркого света. Инстинктивно зажмурившись, Пьер не стал открывать больше глаз, чувствуя продолжающееся давление на веки ослепительного луча. Вскоре, однако, острота светового давления притупилась. Но зато Пьер почувствовал другое давление — невидимый взгляд чужих, враждебно-жестоких глаз фигуры, скрытой под плащом с капюшоном в кресле напротив.

Через шланг в горло стал просачиваться какой-то слизисто-холодный, до омерзения противный флюид. От ощущения брезгливости и неприязни кожа покрылась мурашками.

Вдруг через эти крошечные точки в организм стали вливаться струи освежающей энергии, вымывающей из тела этот враждебный, ни с чем не сравнимый по отвращению флюид. Тело приятно отяжелело, впадая в обволакивающие его отдых и тишину. Неожиданно в глубине позвоночника, словно землетрясение, раздался толчок. Вдоль всего позвоночного столба, до макушки головы, возникла мощная вибрация. Могущественный поток, вибрирующий внутри, вырывался наверх в бесконечность, с каждой вибрацией расширяя тело Пьера до невообразимо огромных размеров. Сознание превратилось в кристально прозрачный космос и в нём, как в объёмном зеркале, отражалась каждая мельчайшая клеточка тела, светившаяся словно живой драгоценный камень. Сверкающий переливами бесчисленных огней мозг превратился во Вселенную, чудесную и живую в каждой своей мельчайшей точке. И словно крона бесконечного дерева — этот Мозг-Вселенная держались на некоем подобии короткого ствола, а точнее, на овальном яйце из кристально прозрачного хрусталя. Вокруг того яйца перекрещивались и искрились бриллиантовые грани, казалось, образуемые из полированного света.

На почти неуловимое мгновенье все эти бесчисленные вибрации Сознания-Вселенной остановились и сквозь образовавшуюся вибрационную щель внутрь светящегося и прозрачного мозга влетел ужасающего вида чёрный паук и на несколько секунд застыл в неподвижности. Затем, издавая леденящее душу и кровь шипение, медленно шевеля зловещими шупальцами, пополз в направлении хрустального яйца.

Внутренний голос беззвучно и непреклонно заговорил в Сознании Пьера: «Все знания и опыт бессильны в этой борьбе. Победит тот, у кого больше воли к жизни. Крепость воли зависит от уровня самосознания».

САМОСОЗНАНИЕ! Эта мысль молнией пронеслась через всё существо Пьера. И на крыльях этой мысли все его жизненные силы влетели в нутро хрустального яйца. На миг он увидел, почувствовал и ощутил жизнь всей Вселенной изнутри, смотря на неё как бы через самоосознание всех живущих в ней существ. В следующее мгновенье, уже чувствуя движение своих лёгких и, вдыхая полной грудью, Пьер поднял веки и увидел, как из него вылетел чёрный паук. Ещё через мгновенье на драгоценной мозаике пола он смог наблюдать чёрное, паукообразное пятно, резко контрастирующее с излучающим сиянием окружающих его драгоценных камней.

Теперь Пьер ощутил, как затекли его мышцы, скованные ремнями. Ему захотелось расправиться, раз мять оцепеневшие в долгой неподвижности конечности.

Инстинктивно, забыв о сдерживающих его ремнях, он легко поднялся с кресла и, с удивлением для себя, увидел там своё телесное отражение, по-прежнему привязанное. Сделав довольно резкое движение, что было видимо следствием непривычного отсутствия какой-либо тяжести и силы сопротивления, Пьер словно стрела пронёсся сквозь купол и выше, через толщу скалы, взмыв в вечернее небо планеты. Словно птица он парил над её огнями, наслаждаясь незнакомыми ему очертаниями.

Один из огоньков ему захотелось разглядеть попристальнее. В тот же момент он оказался внутри уютной я комнаты. В ней на диване сидели трое. Очень красивые молодые мужчина и женщина, а рядом с ними величественный, с гривой седых волос старик. На груди женщины сверкал прозрачный камень. Исходящие из него лучи рисовали на стене комнаты, во всех деталях и подробностях, картину того зала храма, который не так давно покинул Пьер.

В этот момент все находившиеся в зале люди как в белом, так и в чёрном распластались ниц на каменном полу. Четыре человека в чёрных трико подняли кресло с фигурой, закутанной в черно-белый плащ, и водрузили его между двух половинок рубинового шара. Шар захлопнулся, внутри засветились языки яростно трепещущего пламени.

Пьер попытался привлечь внимание присутствующих в комнате, но его явно не слышали и не замечали.

— Теперь я словно бесплотный дух, — подумал Пьер, — что же стало с моим телом?

В то же мгновение он оказался в больничной палате и увидел, как двое в белом усиленно растирают его распростёртое на кровати тело, дышащее глубоко и спокойно. В следующее мгновенье Пьер ощутил свой организм, наполненный бодростью и энергией, изнутри.