Роды у Маллани начались, когда «Гордость хранителей» еще не вошла в гавань Гортанской Пристани.

Мне удалось найти себе местечко для отдыха — оказавшись на борту, я просто завалилась в первый же попавшийся мне на глаза гамак и тут же уснула мертвым сном, — но через некоторое время почувствовала, что меня сильно трясут за плечо. Сначала я решила, что корабль идет ко дну, и только постепенно до моего сознания дошло, что кто-то выкрикивает мое имя и требует от меня каких-то действий. Я выкатилась из гамака и последовала за взволнованным силвом, все еще окончательно не проснувшись.

Хранитель отвел меня в каюту, и только там, увидев Маллани, я полностью пришла в себя.

— Она хочет, чтобы ты была рядом, — сказала мне одна из ухаживавших за роженицей женщин.

— Да я же ничего не знаю об акушерстве, — попыталась запротестовать я. Это была правда: я много чего делала в жизни, но при родах не присутствовала ни разу. К тому же при взгляде на Маллани душа моя ушла в пятки: я вспомнила, что девять шансов из десяти за то, что ее ребенок не окажется силвом. И именно мне придется Маллани об этом сказать…

— Она просто хочет узнать, силв ребенок или нет, — сказал кто-то.

— С этим вполне можно было подождать до утра, — проворчала я, но тут же обнаружила, что происходящее чудо захватывает… К тому времени, когда ребенок появился на свет, я испытывала глубокую благодарность за то, что мне позволили при этом присутствовать.

Наверное, я должна была бы испытывать боль от знания, что никогда не смогу иметь детей, но почему-то я была способна лишь дивиться рождению новой жизни, радоваться первому вздоху и первому крику ребенка. В какой-то момент, когда головка малыша пробила себе путь на свободу, мне показалось, что дитя, как я и ожидала, не обладает магическим даром; но через несколько минут, когда ребенок выскользнул из тела матери целиком и остался связанным с ней лишь пуповиной, я обнаружила, что ошиблась. Серебристо-голубое сияние окутывало малыша; он источал такую сильную силв-магию, что ее всполохи казались почти лиловыми. Я вытаращила глаза, изумленная тем, что вижу. Потом кто-то перерезал и перевязал пуповину; поток магии, передававшейся от матери ребенку, иссяк, и сияние стало ровным и неярким.

Пока в комнате царила суматоха — хранительницы обнимали и поздравляли мать, восхищались ребенком, — я выбрала момент, чтобы осмотреть плаценту. Мне хотелось исследовать сохранившиеся в ней остатки магии. Присмотревшись, я поежилась: что-то было не так, ужасно не так. Может быть, плацента и не светилась багровым, но я не сомневалась: от нее исходило зловоние дун-магии…

Радостное возбуждение, владевшее мной во время родов, улетучилось.

Маллани прошептала мое имя, и меня подтолкнули к ее постели. Она прижимала к себе ребенка, уже обмытого и запеленатого. Она откинула одеяльце, и я увидела крошечное сморщенное личико, чмокающее губками. Дитя выглядело точно так же, как выглядят все новорожденные, если не считать того, что светилось силв-магией.

— Как он? — лихорадочно спросила Маллани. — Скажи мне, быстро!

— Он всю каюту залил серебристо-голубым светом, — ответила я.

Маллани вскрикнула от радости и прижала к себе сына. Потом она снова взглянула на меня:

— Ты уверена?

— Конечно, уверена. Он просто полон силв-магии.

Вокруг раздавался смех, слова восхищения новорожденным силвам-хранительницам не о чем больше было тревожиться. Я бочком проскользнула к двери, оставив их радоваться прибавлению их рядов.

Оказавшись на палубе, я глубоко вдохнула морской воздух. Было так хорошо ощутить его чистоту… Я знала, что если посмотрю назад, увижу дым пожарищ и всполохи магии — все, что осталось от Крида… Поэтому я предпочла не оглядываться. Мне хотелось думать о будущем, будущем, где меня ждала безопасность и чудеса, которых я никогда не знала. Дружба и любовь. Радость. Счастье. Свобода. Никаких хранителей. Никакой дун-магии. Никакого Датрика. Все радости мира должны были стать моими. Я должна была стать счастливой. Так почему же я чувствовала такое беспокойство, такую тоску?

Я сидела в комнате Флейм в «Приюте пьянчуги» и смотрела, как она складывает свои немногие пожитки в мягкую кожаную сумку. Ей было трудно и держать сумку, и складывать вещи внутрь, но я понимала, что предлагать помощь не следует. Флейм нужно было научиться справляться с такими трудностями.

Она была так же красива, как и раньше. Ничто из того, что ей пришлось пережить, не коснулось прелести ее лица, только, может быть, добавило глубины взгляду, заставило Флейм выглядеть более зрелой, что само по себе было прекрасно. Внутри остались рубцы и шрамы, и их было слишком много. Флейм не закалилась с детства настолько, чтобы остаться невредимой после всех перенесенных страданий. Иногда я замечала в ее глазах что-то, что вызывало во мне желание прижать Флейм к себе, уверить ее в том, что ее глубинная суть — единственное, что имеет значение, — не осквернена. Я не давала себе воли раньше и теперь, похоже, уже никогда не дам. Оставалось только надеяться, что Руарту хватит мудрости оказаться для Флейм той опорой, в которой она нуждалась.

— Где Руарт? — спросила я.

— О, где-то поблизости. По-моему, отправился прощаться с местной красоткой. — Она, конечно, имела в виду кого-то из птиц-дастелцев, но я не сразу поняла… Флейм улыбнулась нежной улыбкой, полной любви, и мое сердце сжалось от мысли о трагедии, которую они оба переживают, и от восхищения их мужеством.

— Разве… разве это тебя не волнует?

Флейм удивленно взглянула на меня:

— Конечно, нет. Он же птица. А я — человек. Разве можем мы сейчас позволить себе более тесную связь? У нас обоих есть… другие потребности.

— И ты не ревнуешь?

— Не больше, чем Руарт ревновал к Новиссу… наследнику Рэнсому, хочу я сказать. То, что мы с Руартом испытываем друг к другу, слишком драгоценно, чтобы обращать внимание на подобные интрижки. Руарт знает, что я живу только ради дня, когда он сможет сжать меня в объятиях. А пока я пользуюсь его именем как своим. — Флейм говорила достаточно весело, но все же в ее глазах читалась боль. Не думаю, чтобы она хоть когда-нибудь совсем бывала от нее избавлена. — Я договорилась о месте на рыбачьем судне, отправляющемся на Мекате, — добавила Флейм. — Оно отплывает на закате, как только начнется отлив. Так что… давай попрощаемся.

Она неуклюже затянула завязки сумки и выпрямилась, потом с помощью силв-магии соорудила себе иллюзорную руку и показала мне. Я, конечно, видела сквозь голубоватый туман, но иллюзия была достаточно полной, чтобы обмануть любого, кто не обладает Взглядом.

— Неплохо, а? — спросила Флейм. — Хотя… Сама не знаю, зачем это делаю. Отсутствие руки теперь не кажется таким ужасным, как вначале. — Потом она серьезно посмотрела на меня и снова прошептала: — Давай попрощаемся, Блейз.

Мне хотелось завыть от тоски.

— Да, давай, Флейм.

— Ты останешься с Тором?

Я кивнула.

— Я рада. Только… только прости меня за то, что ты лишилась двух тысяч сету. -

Я пожала плечами:

— У меня остается еще часть того, что мне заплатил наследник, — Я стояла прислонившись к стене и думала о том, как мне будет ее не хватать. Она была мне другом и сестрой, в ней было все, чего не было во мне и что я хотела бы иметь. Рядом с Флейм я каким-то образом чувствовала себя цельной.

И в этот последний момент я не сумела скрыть от нее правду, которую скрывала так долго. Не знаю, что — может быть, циничная усмешка в глазах? — выдало меня.

— Ты знаешь, да? — тихо сказала она, и это было утверждение, а не вопрос. Я кивнула.

— Давно?

— С тех пор, как ты рассказала мне про Руарта и его мать. Понимаешь, главным доказательством, из-за которого я была уверена, что ты не можешь быть Девой Замка, явилось твое умение пользоваться силв-магией. Я считала, что Дева Замка никак не могла этому научиться, даже обладая врожденным Даром. А потом ты рассказала мне о дастелцах и о том, что мать Руарта владеет силв-магией, и тогда я поняла, что она могла оказаться твоей наставницей. Она должна была считать это своим долгом. А суверену Цирказе и его придворным и знать было незачем.

Поэтому-то я и не хотела, чтобы Датрик узнал про Руарта: он мог прийти к тем же выводам, что и я. Он, конечно, познакомился с Руартом вчера, когда я послала ему записку на лоскутке, но я надеялась, что он решит: связь существует между мной и Руартом, а не между вами двоими. Как советник, он должен, мне кажется, хорошо знать историю Дастел. Будь осторожна.

Флейм уныло кивнула:

— Как бы я ни восхищалась тобой, всегда оказывается, что я тебя недооценивала, Блейз. А ты все это время посмеивалась в рукав, ты, здоровенная негодяйка полукровка!

Я ухмыльнулась:

— Чепуха! Я совсем не так хороша собой.

Не имея под рукой другого оружия, Флейм швырнула в меня своим кошельком. Я поймала его и кинула обратно.

— Конечно, как только я узнала, что ты умеешь разговаривать с дастелцами, что ты постоянно имела с ними дело с детства, многое из того, что меня озадачивало, сделалось понятным. Иногда ты бывала наивной, не знала самых простых вещей о реальной жизни — как и полагается Деве Замка, выросшей в затворничестве, — а в других случаях проявляла хитрость и сноровку осьминога, собравшегося стащить приманку из ловушки: именно такой ты должна была стать, общаясь с дастелцами, которые наверняка видят всю человеческую глупость и жестокость.

Вот только разгадать загадку с татуировкой на запястьях, которую тебе должны были сделать по достижении совершеннолетия, мне никак не удавалось. В конце концов, я решила, что татуировка должна была быть поддельной — всего лишь магической иллюзией. Каким-то образом тебе удалось избежать нанесения настоящей татуировки. Наверное, ты решила, что в замке суверена на Цирказе риск повстречать человека, обладающего Взглядом, который мог бы тебя разоблачить, невелик. Не знаю, почему у тебя возникла мысль подделать татуировку. Может быть, ты уже тогда задумала побег? Тебе ведь было тогда всего восемнадцать?

Флейм кивнула, надевая кошель на пояс.

— Понимаешь, я уже тогда влюбилась в Руарта. Я знала, что никогда не захочу выйти замуж за кого-то другого. Мы решили, что нужно избежать нанесения татуировки, и во время церемонии я прибегла к магии. Мастер-гхемф и не заподозрил, что на самом деле даже не прикоснулся к моим рукам.

Я хмыкнула:

— Ну, думаю, что на самом деле он знал. Гхемфы, по-моему, в некоторой мере обладают Взглядом.

— Правда? Черт меня возьми! Он и слова не сказал…

— Наверное, он не хотел, чтобы люди узнали об этой их способности. А может быть, просто не хотел доставлять тебе неприятности. Гхемфы ведь очень добросердечны.

Флейм бросила на меня странный взгляд: ей явно было непонятно, откуда я так много узнала о гхемфах, однако она ничего не сказала.

— Ну а после церемонии поддерживать иллюзию было легко, — продолжила она рассказ. — Все же на бегство я решилась только тогда, когда мой отец выбрал мне в супруги властителя Брета. Руарт настаивал, чтобы я оставалась в замке, пока не повзрослею, — он хотел, чтобы я была уверена в своем решении, поскольку обратной дороги у меня бы не было. В конце концов, ему нечего было предложить мне, кроме дружбы, а я, видят боги, не была привычна к материальным тяготам. Но когда этот растлитель малолеток положил на меня глаз и стал настоятельно просить моей руки, даже Руарт согласился, что время пришло. Я тогда не догадывалась, конечно, что властитель обратится к хранителям и попросит их, меня найти и что они пошлют кого-то меня выслеживать.

— Ну да, и работорговцы с самого начала знали, что ты Дева Замка. Ты и рабыней на самом деле никогда не была.

— Это было всего лишь прикрытием. Я заплатила им за то, что они меня увезут. Все устроила дворцовая служанка, моя старая няня, которая мне сочувствовала. Она отнесла к ростовщикам кое-что из моих драгоценностей, чтобы добыть денег. Работорговцы, правда, вознамерились меня обмануть и заработать еще раз, продав меня отцу, но Руарт услышал, как они сговаривались, и я отвела им глаза своей магией. В конце концов, они все-таки доставили меня на косу Гортан.

Я усмехнулась. Знали бы работорговцы, в какую передрягу попадут, связавшись с Флейм и Руартом!

— Но один из них проговорился Янко — Мортреду? — спросила я.

— Да, наше везение кончилось. Кто-то, должно быть, сказал ему, кто я такая и что я — силв.

— И тогда Янко наложил на всех, кто тебя видел, заклятие, чтобы они молчали. Он собирался превратить тебя в злую колдунью, а после этого вернуть на Цирказе.

Флейм поежилась:

— Да. Я стала бы пешкой в его руках. Через меня он в один прекрасный день получил бы власть над Цирказе и Бретом. Блейз, ты говорила, что Мортред лишился своей силы. Сколько времени пройдет до тех пор, когда он снова сможет превращать силвов в дун-магов?

— Как я могу судить? Тут даже и догадаться невозможно. В первый раз ему на это потребовалось около сотни лет. Теперь же… Недели, месяцы, годы? Могу сказать одно: я чувствую, что когда-нибудь это случится. Мортред слишком могуществен, чтобы остаться калекой навсегда. И мне кажется, что на этот раз ему столетие не потребуется.

— Значит, он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. Я никогда не буду чувствовать себя в безопасности. А, кроме того, раз он способен подчинять себе силвов, он рано или поздно захватит власть над хранителями и их островами.

Я сразу поняла, к чему она клонит.

— Ты собираешься отправиться в погоню за ним, — уверенно сказала я. — Вместе с Руартом. Ах ты, глупая, самонадеянная креветка…

Флейм кивнула:

— Ага. Все это я знаю. Но у меня нет выхода, потому что Мортреда нужно остановить. И еще потому, что, пока он жив, Руарт останется пленником своих милых перышек. — На лице Флейм отразилась ярость. — Он мне нужен, Блейз, — Руарт, я имею в виду. Он нужен мне как мужчина. Мне безразлично, если он окажется горбуном или с лицом как у медузы. Я хочу, чтобы он стал человеком. Я хочу держать его в объятиях, делить с ним ложе, родить от него детей. Ты любишь Тора, ты должна понимать, что я чувствую. — В голосе Флейм звучала храбрость отчаяния, рожденная несбыточным желанием и теми страданиями, что выпали ей на долю на косе Гортан.

Сказать на это было нечего, поэтому я просто кивнула. В душе, правда, я задавалась вопросом: так ли безоглядно я люблю Тора, как Флейм — своего Руарта?

— Что заставляет тебя думать, что Мортред отправился на Мекате?

— То, что он однажды сказал мне, — еще когда считал меня полностью покорной своей воле. У него там имеются приспешники — еще одно селение дун-магов.

— И ты думаешь, что своими силами разделаешься с чем-то вроде Крида?

— Конечно, нет. Если я их найду, я просто сообщу хранителям. Самой мне нужен только Мортред. Он мой, Блейз.

Ее свирепость была устрашающей. Потом, немного успокоившись, Флейм улыбнулась:

— Да, кстати, Руарт говорит, что если когда-нибудь дастелцы получат обратно свои острова, он позаботится о том, чтобы ты стала самой первой их почетной гражданкой.

Я была тронута.

— Передай ему, что я очень высоко ценю его предложение. Нет другого государства, гражданство которого я предпочла бы гражданству Дастел. — Я коснулась левой мочки. — Будем надеяться…

Мы обе умолкли, думая о том, как много всего должно случиться, прежде чем я получу заветную татуировку.

Вдруг Флейм нахмурилась, словно неожиданно подумав о чем-то еще.

— Ты знала, что я — Дева Замка, еще до того как мы отправились на «Гордость хранителей» просить Датрика о помощи. Ты могла выдать меня. Ты могла заработать свои две тысячи сету и спасти мне жизнь — и руку, — рассказав ему все.

Я снова кивнула.

Флейм склонила голову набок:

— Ты — настоящая леди, Блейз Полукровка. Такое решение, должно быть, нелегко было принять.

Я отвела глаза:

— Да, нелегко. И каждый раз, как я вижу твою культю, я об этом вспоминаю. Только когда дошло до дела, я не смогла продать тебя даже ради спасения твоей жизни, когда ты предпочла смерть отказу от свободы. Это было бы с моей стороны предательством. — Я посмотрела Флейм в глаза; говорить мне стало трудно. — Я отказалась от возможности заработать кучу денег — ну и что? Ты предложила Датрику Деву Замка в обмен на немедленное нападение на Крид. Ты была готова пожертвовать всем своим будущим, чтобы спасти Тора и меня, хотя отказалась сделать это ради собственной жизни. Этого я никогда не забуду. Никогда в жизни.

Флейм ничего не сказала, только подошла и обняла меня — насколько ей удалось сделать это одной рукой. Мы постояли, прижавшись друг к другу, и ни у одной из нас, по-моему, глаза не остались сухими.

Потом Флейм ушла, закинув на плечо свою сумку. Это была Лиссал, наследница престола Цирказе, но я знала, что для меня она навсегда останется Флейм Виндрайдер.