Глава 1

– Доброе утро, господин учитель!

Тридцать пять учеников в возрасте от шести до четырнадцати лет дружно поднялись с деревянных скамеек, хором приветствуя вошедшего в класс учителя Бракеля.

Бракель окинул взглядом их лица. На протяжении последних недель занятий не было, но тем не менее многие дети все равно не выглядели отдохнувшими, а, напротив, казались очень усталыми и изможденными. Неудивительно: наверняка дети поденщиков и крестьян на осенних каникулах занимались сбором урожая. Бракель знал, что они от рассвета до заката ползали по распаханным полям, выкапывая топинамбур. Детям малоземельных крестьян приходилось чуть легче, так же как и детям ремесленников. Семьи последних тоже владели участками, но меньших размеров, и урожай с них собирали намного быстрее, нежели с крестьянских угодий.

– Доброе утро, дети! – поздоровался в свою очередь Бракель и жестом велел ученикам занять свои места.

Он удивился, когда Карл Йенш – высокий, но тщедушный тринадцатилетний паренек – не выполнил его указание.

– В чем дело, Карл? – строго спросил учитель. – Хочешь учиться стоя?

Мальчик с несчастным видом покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Я пришел, только чтобы сказать… с завтрашнего дня меня не будет, господин учитель. Некогда мне, работать надо в поле, да и у помещика тоже. А мой отец болен, нам нужны деньги. Поэтому я не могу… поэтому я больше не могу ходить в школу… – Голос Карла звучал так, словно готов был вот-вот оборваться.

Скорее всего, отец запретил ему посещать занятия в более грубых выражениях, и в последний день учебы у мальчика было тяжело на сердце.

Учитель тоже испытывал сожаление. И пусть он предвидел это – дети поденщиков обычно посещали школу всего несколько лет, – но Карла ему было особенно жаль. Мальчик отличался умом и легко усваивал знания, и Бракель даже подумывал о том, чтобы поговорить о нем с пастором. Возможно, Карлу следовало бы продолжить обучение в духовной семинарии. Впрочем, он был еще слишком юн, да и отец его вряд ли согласится на это. Карл прав, его семье нужны деньги, которые он сможет заработать. А помещик…

Рабен-Штейнфельд входил в состав великого герцогства. Бракель мог бы попросить герцога и помещика оказать поддержку смышленому сыну поденщика. Если бы только Йенш не был таким упрямцем! Если бы только он – как и многие другие жители Рабен-Штейнфельда – не затевал ссор с великим герцогом!

Поместный дворянин был приверженцем реформатской церкви, так же как и король, и почти вся знать. Однако в Рабен-Штейнфельде подавляющее большинство населения придерживалось учения старолютеран, и община не упускала ни малейшей возможности напомнить об этом своему помещику. К счастью, он не наказывал и не преследовал за это своих подданных, как поступал до недавних пор король Пруссии. Однако разногласия с народом и священниками вызывали у него раздражение, и вряд ли он станет оплачивать обучение сына одного из этих упрямцев, чтобы в его владениях появился очередной строптивый пастор.

Бракель вздохнул.

– Очень жаль, Карл, – приветливо произнес он. – Впрочем, ты очень любезен, раз предупредил о своем уходе. – Обычно дети поденщиков просто переставали появляться на занятиях, как только им исполнялось тринадцать. – Что ж, ступай с богом, дитя мое.

Пока Карл собирал с парты карандаши, грифель и грифельную доску, учитель Бракель обернулся к своей единственной теперь любимой ученице. Ида Ланге представляла собой необъяснимую загадку природы. Бракель все время задавался вопросом, почему Господь покарал сына Ланге слабым рассудком, в то время как Ида, его старшая сестра, впитывала знания, словно губка. При этом природа не обделила ее и красотой. У двенадцатилетней девочки были блестящие темно-каштановые волосы и голубые глаза фарфоровой куклы. Ее миловидное лицо в форме сердечка выражало кротость и смирение: наверняка это было следствием строгого отеческого воспитания. Якоб Ланге, кузнец, владел совсем небольшим участком земли и мог бы позволить Иде учиться и дальше, но раз она девочка, то об этом и речи не шло. Учитель не сомневался в том, что примерно через год Ида тоже уйдет из класса.

Однако сейчас она все еще прилежно училась, в то же время украшая скучные будни Бракеля. Бракель был учителем по призванию. Такие школьники, как Карл и Ида, радовали его, хотя занятия с бестолковыми крестьянскими детьми, не интересовавшимися чтением и письмом, скорее его утомляли. Иногда ему казалось, что его главный успех заключается в том, что он не позволяет им уснуть во время занятий.

– Ты принесла нам новую книгу, Ида… э-э-э… Антон?

На парте старшего сына Ланге лежала тоненькая книжка – «Путешествие капитана Кука». Не похоже было на то, что мальчик увлечен ею. Однако учитель помнил, как Ида еще вчера, когда они встретились в церкви, с восторгом рассказывала о том, что ее отец привез из Шверина новую книгу. Иногда такое случалось. Якоб Ланге испытывал интерес к экзотическим странам и пытался привить его также и своим детям. Его любопытство не было типичным для ремесленника, к тому же правоверного старолютеранина, но Бракель полагал, что Ланге подумывает об эмиграции. Кузнец и признанный знаток лошадей, он наверняка был недоволен тем, что не может обзавестись землей здесь, в деревне, а только брать ее в наследственную аренду. Из-за этого Ланге постоянно ссорился с помещиком, рискуя тем, что тот, чего доброго, вышвырнет его из своих владений, как бы высоко ни ценил его труд. За последние годы многие старолютеране уехали в Америку. Возможно, Ланге задумал нечто подобное.

Антон, его сын, кивнул со скучающим видом и пододвинул книгу Иде. Однако девочка не схватила ее с радостью, чтобы представить всему классу, как предполагал учитель, а поглядела на Карла, который никак не мог отойти от своей парты. Книга вызвала его интерес, а он сам, судя по всему, – сочувствие Иды.

– Ида! – одернул ее Бракель.

Девочка взяла себя в руки и подняла голову.

– Это очень странная книга, – произнесла она тонким и нежным голоском, способным завладеть вниманием отъявленных лентяев, стоило Иде начать читать. – В ней говорится о капитане, который путешествует по морям и открывает новые земли! И, представляете, господин учитель, она была написана на другом языке! Для того чтобы мы могли прочесть эту книгу, ее пришлось сначала пере… перевести!

Ида ткнула пальцем в имя автора, которого звали Джон Хоксворт.

– С греческого? – послышался голос Карла.

Мальчик не смог удержаться. Ему давно пора было уйти, однако новая книга напомнила ему о другой истории мореплавателя, которую когда-то рассказывал своим ученикам Бракель. В ней речь шла о человеке по имени Одиссей, которому довелось пережить такие приключения в Древней Греции, что прямо-таки дух захватывало.

Бракель покачал головой:

– Нет, Карл. Джон Хоксворт написал историю капитана Кука на английском языке. Кроме того, это не поэма, как «Одиссея», а история, основанная на фактах. Но теперь тебе нужно решиться, Карл. Если хочешь остаться – садись. В противном случае…

Карл направился к двери. С сожалением и завистью он бросил последний взгляд на класс, а когда он посмотрел на Иду, учителю показалось, что в его глазах промелькнуло нечто похожее на нежность.

Девочка Карлу нравилась. Иногда, когда он работал в полях и ничто не мешало ему размышлять, он позволял себе помечтать. В такие моменты он видел себя взрослым молодым человеком и в своем воображении сватался к Иде Ланге, заводил с ней семью и каждый божий вечер возвращался к ней, а она ждала его. Каждый день он слышал ее нежный голос, каждое утро в школе он первым делом смотрел на ее гладкие и мягкие волосы, ее красивое и доброе лицо. Иногда у него появлялись и греховные мысли, но их Карл себе строго-настрого запрещал. В принципе, он должен был запретить себе и безобидные грезы о совместном будущем с этой девочкой, поскольку им не суждено исполниться. Даже если бы Ида однажды ответила на его чувство – а повода думать, что когда-нибудь такое случится, она ему не давала, – ее отец ни за что не одобрит союз с сыном поденщика. Это было вполне понятно, и Карл не сердился на Якоба Ланге за это. Он и сам не хотел бы, чтобы Ида жила так, как живет его мать.

Семья Йенш едва держалась на плаву. Отец Карла, его мать и вот теперь и он сам день-деньской трудились на полях помещика или брались за другую работу. Платили им пфенниг в час, но только мужчинам, а зачастую они не получали даже этих денег, поскольку с ними рассчитывались натурой. Вот и сегодня Карл вряд ли увидит звонкую монету, после того как выкопает последний картофель, проведя на этом поле десять часов. Скорее всего, нанявший Карла хозяин отправит его домой с мешком топинамбура…

Принимаясь за работу на чужой земле, Карл предавался невеселым мыслям. Наверное, Петеру Брандманну, плотнику, недосуг самому убирать урожай, а его сыновья Оттфрид и Эрих, судя по всему, не успели сделать это во время осенних каникул. Впрочем, удивительно, что они не справились: Брандманн, подобно другим малоземельным крестьянам, имел всего один морген земли. Половину его занимало картофельное поле, а другую половину – огород, который энергичная жена Брандманна обрабатывала самостоятельно. Карл выкопает весь картофель всего за пару дней. Но Эрих еще маленький, а Оттфрид и в школе не блистал. Наверное, они не слишком старались.

Подобные мысли заставляли Карла еще быстрее махать мотыгой, чтобы дать хоть какой-то выход клокотавшей в душе ярости. Он чувствовал гнев постоянно с тех самых пор, как отец приказал ему уйти из школы. А ведь Карл никогда не отказывался от отцовских поручений. Мальчик прекрасно знал, что семья нуждается в деньгах. Он проводил в школе всего несколько утренних часов, и это не мешало ему зарабатывать. Он мог бы наверстывать упущенное во второй половине дня, да и вечером тоже что-то наверняка нашлось бы! Даже грядущей зимой! Парень с размаху швырял выкопанный картофель в корзину.

Только через полчаса Карл немного успокоился, вытер пот со лба и закусил губу. Нет, он не имеет права злиться на отца. В холодное время года достаточно сложно найти работу в дневные часы. После захода солнца всякий труд в крестьянских дворах и ремесленных мастерских прекращался. Да и не требовались обычно поденщики в этих мастерских. В них вполне справлялись сами владельцы, малоземельные крестьяне, или их подмастерья, а после школы им помогали собственные дети, изучавшие также и ремесло. Он же никогда не сможет ничему научиться…

Преисполнившись разочарованием, Карл снова вонзил мотыгу в черную землю. Единственной надеждой для него оставалась духовная семинария, о которой как-то говорил учитель Бракель. Однако теперь с этим тоже покончено. Карл держался изо всех сил, но в конце концов на глаза навернулись слезы. Он решительно вытер их рукавом. Мальчики не плачут. А добрый христианин принимает свою судьбу со смирением…

Солнце поднялось уже высоко. Дети возвращались из школы, пробегая мимо поля Брандманна, – в основном это были дети крестьян, дворы которых располагались между деревней и помещичьим замком. Дома, мастерские и небольшие наделы ремесленников теснились вокруг центра деревни, где стояли церковь и школа. Однако кузница Якоба Ланге находилась на самом дальнем краю поселения. Карл поймал себя на том, что высматривает среди школьников Иду. Если она не пойдет другой дорогой, например, чтобы заглянуть в какую-нибудь лавку, возвращаться домой она будет именно здесь.

Вскоре Карл увидел ее брата и сестру: Элсбет бежала вприпрыжку, а Антон с недовольным видом следовал за ней. После обеда он тоже будет работать в поле или, если повезет, в кузнице. Ланге не поощрял безделья, его дети трудились не меньше, чем поденщики. Но они по крайней мере могли надеяться на лучшее…

Расстроившись из-за того, что Иды с ними нет, Карл отвернулся от дороги и снова принялся махать мотыгой. Он вздрогнул, когда кто-то позвал его по имени – звонким и нежным голосом.

– Ида! – Карл обернулся и с трудом сумел сдержать улыбку. Затем он взял себя в руки и постарался придать своему лицу равнодушное и мрачное выражение, свойственное всем поденщикам за работой. – Что… что тебе нужно?

Мальчик надеялся, что это прозвучало не слишком грубо. Вообще-то он с удовольствием поболтал бы с Идой, но если она взглянет на него слишком пристально, то заметит слезы на его глазах…

Ида что-то протягивала ему.

– Вот, – сказала она. – Ты забыл тетрадь.

Карл не стал подходить к ней ближе, чтобы забрать школьную тетрадку. На самом деле он не забыл ее, это была тетрадь с домашним заданием – Бракель собрал их перед началом осенних каникул. Она лежала на кафедре вместе с другими, но Карл не осмелился спросить у учителя о ней. Хотя раньше он хранил ее как зеницу ока. У него не было собственной тетради, пока учитель не подарил ему эту в прошлом году.

– Ты получил единицу, – продолжала Ида. – Это была самая лучшая работа…

Теперь уже Карл не смог удержаться. Еще хоть раз увидеть слово «отлично», написанное твердым угловатым почерком учителя Бракеля, красными чернилами… Он подошел ближе, снял шапку и машинально провел рукой по светлым взлохмаченным волосам. Перед школой он побрызгал на кудри водой, но теперь их растрепал ветер. Не в самом лучшем виде он предстал перед девочкой, к которой мысленно сватался: Карл стыдился и своей поношенной рубахи, и широких рабочих штанов.

Ида отдала ему тетрадь. В темном платье и белом переднике она выглядела замечательно. Ее одежда тоже отличалась простотой, но была чистой и не такой ветхой. Иде не приходилось донашивать вещи за старшими сестрами, и временами ей доставались совсем новые платья.

– Я сказала учителю, что отдам ее тебе, – сказала девочка, когда Карл открыл тетрадь. – Я…

Иде хотелось добавить кое-что еще, но не могла же она признаться Карлу, что после школы не спешила домой, дожидаясь, пока уйдут другие ученики. А потом попросила у учителя тетрадь Карла.

– Она мне больше не нужна, – сдавленным голосом произнес мальчик. – Могла и не приносить.

Ида теребила свою косу, доходившую ей почти до самых бедер.

– Будь я на твоем месте, мне бы хотелось забрать ее, – с несчастным выражением лица ответила она.

И тут Карл осознал, что Ида прекрасно понимает его. Ей тоже нравилось ходить в школу, и она тоже не могла надеяться на то, что будет учиться дальше, после того как ей исполнится тринадцать лет.

Несмотря на напускную мрачность, Карл все же улыбнулся ей.

– Я не это имел в виду, – пробормотал он. – Я… Спасибо, я… Мне тоже хотелось оставить ее себе.

Ида потупилась.

– Мне жаль, – произнесла она.

Карл пожал плечами:

– Ничего не поделаешь. Но… историю про капитана Кука я бы все же послушал.

Ида просияла, ее светлые глаза засверкали.

– О, это просто потрясающая история! – начала она, мгновенно заворожив Карла звучанием своего певучего голоса. – Представляешь, в Англии было общество ученых, которое снарядило корабль, чтобы на нем можно было отправиться в южные моря и наблюдать там за звездами! За звездами, ты слышишь? И ради этого они потратили столько денег!

– Но ведь звезды можно увидеть и здесь, – удивился Карл. – Зачем ради этого плыть в южные моря?

– Наверное, там они сверкают ярче, – ответила Ида. – И там, на другой стороне земного шара, наверняка видны и другие созвездия… Но это еще не все! У капитана было еще одно задание, тайное! Предполагалось, что на другом конце мира лежит новая земля, совсем-совсем новая, и он должен был исследовать ее. Вместе с ним отправились ученые, занимавшиеся растительным и животным миром… О, они открыли совершенно невероятных, потрясающих животных! А каким опасным было путешествие…

Пока Ида рассказывала, ее тонкие пальцы, покрытые мозолями из-за работы в саду, рисовали в воздухе все те чудеса, о которых она говорила. Карл с восторгом наблюдал за ней, смеялся и удивлялся, а девочка описывала огромных зайцев, которых туземцы называли кенгуру, пестрых рыб, населявших прекрасные и опасные рифы…

За разговором оба позабыли и о времени, и о безыскусном быте родной деревни, которая под осенним солнцем выглядела буднично и скучно, и о скудной земле, на которой они стояли. Рассказ Иды рисовал перед их взорами белоснежные пляжи, раскачивающиеся на ветру пальмы…

Внезапно рядом затарахтела повозка, запряженная крупным тяжеловозом, и Карл с Идой вернулись в реальный мир. Они отпрянули друг от друга, услышав низкий голос Якоба Ланге – голос человека, привыкшего отдавать приказы:

– Ида! Ради всего святого, что ты здесь делаешь? Я только что отругал Антона за то, что он питает на твой счет столь мерзкие подозрения. Моя дочь, говорил я ему, не бродит после школы где попало и тем более не общается с парнем, который…

– Она всего лишь принесла мне тетрадь! – осмелился возразить Карл, стремясь защитить девочку.

Сама Ида явно не собиралась оправдываться. Пристыженная, она потупилась, кусая нижнюю губу.

– Ей учитель… учитель велел, – добавил Карл.

Эту отговорку могла бы придумать и сама Ида, но при виде отца девочка, всегда такая веселая, словно оцепенела от ужаса.

– Учитель велел отдать тебе тетрадь? – усмехнулся Ланге. – Велел это сделать моей дочери? Да ты же сам в это не веришь, Йенш! Кроме того, сын сказал мне, что ты не ходишь в школу с сегодняшнего дня. Так зачем тебе тетрадь-то?

Ланге остановил повозку рядом с детьми, бросил сердитый взгляд на раскрытую тетрадь, лежащую на горке картофеля в большой корзине. Карл отложил ее, чтобы поболтать с Идой. Должно быть, Якоб Ланге сумел разобрать почерк учителя Бракеля, даже сидя на козлах. Он поморщился.

– Лжет, еще и нос задирает! – фыркнул он. – Выставляет свои оценки на всеобщее обозрение, как будто это может изменить то место, которое указано тебе Господом! Постыдился бы, Йенш!

Карл знал, что следует смиренно потупиться, подобно Иде. В конце концов, Якоб Ланге тоже иногда давал поденщикам работу. Лучше было не злить его. Но мальчик не сумел заставить себя смириться. Более того, он сердито сверкнул глазами на кузнеца.

– Откуда вам знать, что указано мне Господом? – упрямо поинтересовался он.

Услышав его слова, Ида, казалось, вздрогнула. Карл заметил, что она пугается даже тогда, когда ее отцу возражает кто-то другой. Несмотря на то что он занимал более низкое положение в обществе, Карл посочувствовал девочке.

Якоб Ланге не удостоил сына поденщика ответом. Вместо этого он снова обратился к дочери.

– Тебе тоже придется подумать о своих грехах, Ида, когда будешь сегодня вечером работать в огороде! – строго произнес он. – Стоишь здесь, крадешь время у Господа Бога, а у Брандманна – рабочую силу в лице этого мальчика, который из-за тебя ворон считает, вместо того чтобы выкапывать картофель. Конечно же, я сообщу об этом Петеру Брандманну. Так что заплатят тебе, парень, чуток поменьше. А теперь идем, Ида!

Ида больше не смотрела на Карла. Опустив голову, она взобралась на повозку, села и свесила с нее ноги. Карлу эта поза показалась странной, но потом он понял, зачем она уселась именно так. Когда Якоб Ланге отъехал, из складок ее юбки выпала тоненькая книжка: «Путешествие капитана Кука». Карлу оставалось лишь поднять ее. Мальчик помедлил, не зная, следует ли догнать повозку и вернуть книгу. Может быть, она действительно ее потеряла? Но тут девочка подняла голову и подмигнула ему.

 

Глава 2

– Эту – нет!

Присцилла решительно махнула рукой, прежде чем клиент успел сделать шаг к хрупкой девочке с волосами цвета меда, помогавшей вытирать столы в пабе. Полдень давно миновал, и китобои еще рыбачили на новом судне, на постройку которого их же и нанимал Джордж Хемплмен, когда они не охотились на кита. Лишь позже, воняя потом и ворванью, требуя пива, виски и женщин, они ввалятся в паб Баркера, но девочку эту они уже не увидят. Малышка и сейчас спряталась бы, повинуясь быстрому жесту Присциллы, но этот клиент появился так неожиданно… Высокий, худощавый, в потрепанном черном костюме и в рубашке со странным воротником, он выглядел пристойнее и выражался изысканнее, нежели обычная публика паба. Тем не менее он был весьма настойчив в своем выборе.

– Почему нет? – произнес он на этот раз более резким тоном. – Мистер Баркер сказал, что я могу взять любую!

Все проститутки действительно собрались по зову Баркера в его убогом заведении. Однако клиенту не на ком было остановить свой взгляд. В зале присутствовали лишь подвижная и тощая Присцилла, толстушка Нони и светловолосая стройная Сюзанна. Сюзанна тоже когда-то была красива, но теперь ее апатия так же отталкивала мужчин, как и исходивший от нее запах виски и немытого тела. Молодая женщина носила заскорузлое от грязи платье персикового цвета с блестками. Она никогда его не стирала, никогда не мылась, только если Присцилла и Нони заставляли ее сделать это. Сюзанна смотрела в никуда, и взгляд ее был пустым. Казалось, она даже не замечала клиента и, конечно же, не пыталась защитить от него свою дочь.

– Она еще слишком мала! – решительно заявила Присцилла, указывая на девочку. – Боже мой, вы же видите, преподобный Мортон…

Она скорчила насмешливую гримасу, назвав клиента этим титулом, и сверкнула взглядом на Баркера. В конце концов, владелец паба мог бы и сам отослать девочку! Малышка подняла глаза.

Она знала, что титул «преподобный» имеет какое-то отношение к Церкви, вроде бы миссис Хемплмен упоминала о чем-то подобном, но та, конечно же, называла священников пасторами. Миссис Хемплмен обычно изъяснялась на немецком и предпочитала, чтобы ее называли фрау Хемпельманн. О церковниках она всегда отзывалась с благоговением, и, похоже, ей очень не хватало общения с ними. Однажды мистер Хемплмен пообещал ей привезти священника, если таковой покажется в их краях. Но вряд ли этот человек был ответом на молитвы Линды Хемплмен. Взгляды у него были такие же похотливые, как и у всех остальных, да и вид его не внушал уважения. Как бы там ни было, его сан и должность объясняли те странные речи, с которыми он тут появился. Как заявил он мистеру Баркеру елейным голосом, ему необходимо было расслабиться перед отъездом: он собирался нести дикарям слово Божье.

Девочка после этого пришла к выводу, что он – миссионер. Это слово Линда Хемплмен тоже часто произносила, тоскуя по утешениям священника. Ее муж надеялся на то, что вскоре здесь появится миссионер, который обратит в христианскую веру племена маори, живущие на берегах залива Пераки.

– Не такая уж она и юная, – проворчал мистер Баркер, не глядя на Присциллу.

Невысокий и полный хозяин паба был единственным человеком, не считая Сюзанны, знавшим истинный возраст девочки. Он привез Сюзанну с дочерью из Сиднея в Новую Зеландию, рассчитывая обосноваться здесь и начать все заново после того, как его изгнали из портового квартала в Ботаническом заливе в результате ссоры, закончившейся потасовкой. Девочка смутно помнила кулачный бой и летающие над головой ножи, а также то, как Баркер бросил свой паб в Австралии и поспешно сбежал вместе с Сюзанной куда глаза глядят. В какой-то момент к ним присоединились Нони и Присцилла. Девочка помнила, как Присцилла поддерживала ей голову, когда ее тошнило во время путешествия на корабле.

– Ей скоро исполнится тринадцать, и тогда она начнет работать, преподобный! Но до тех пор… – произнес Баркер, который явно испытывал неловкость.

Он, скорее всего, не пощадил бы ребенка, но, судя по всему, побаивался Присциллы. Если она сбежит от него и найдет себе другого сутенера, атмосфера в его публичном доме станет еще более унылой.

Преподобный внимательнее присмотрелся к девочке, заставив ее повернуть к нему лицо с почти совершенными чертами. Орехового цвета глаза казались просто огромными… Вздохнув, миссионер почесал свой пах. Девочка понравилась ему, но, убедившись в том, что она еще совсем ребенок, он осознал, что не сможет найти приемлемой отговорки перед Богом, если возляжет с ней. И он заставил себя изобразить отеческую улыбку.

– Какая же ты хорошенькая, малышка! – ласково произнес он. – Не скажешь ли, какое имя тебе дали при крещении?

Девочка пожала плечами. Вряд ли кто-то удосужился провести над ней этот обряд, да она толком и не знала, что он имеет в виду. А имя… Даже если к моменту ее рождения Сюзанна была еще настолько вменяемой, чтобы выбрать его самостоятельно, никто не потрудился записать то, что она придумала. Все называли ее Киттен – котенок. Проститутки в борделе Баркера еще в Сиднее нарекли так запущенное, постоянно путавшееся под ногами дитя, потому что оно напоминало им вечно голодного и мяукающего уличного котенка.

– Она некрещеная, – ответил вместо девочки Баркер. – И, кажется, немного отсталая. Мать ее совсем сумасшедшая. Но покладистая, и выглядит неплохо… – Он указал на Сюзанну, тем самым давая клиенту понять, что пора делать выбор.

Тот наконец оставил Киттен в покое и выбрал Нони: не столь привлекательна, но и не столь безумна, как Сюзанна, и не такая энергичная и насмешливая, как Присцилла.

Пышная рыжеволосая женщина послушно поднялась и повела мужчину в одну из хижин, сооруженных из китовых костей и брезента за пабом: в них и жили проститутки Баркера. Кости заменяли древесину всем жителям китобойной станции в заливе Пераки: китобои сколачивали из них невысокие домики, из этого же материала были сделаны столы и стулья в пабе.

Паб представлял собой совсем примитивное строение. Четыре подпорки из не обработанной толком древесины южного бука – тот рос к северу от залива – с небрежно ободранной корой были оббиты щепой, оставшейся после постройки дома Хемплмена. Брезентовые стены плохо защищали от ветра, и тот, задувая внутрь, приносил с пляжа запах разлагающихся китовых туш. Посетители и вечно недовольные проститутки были вынуждены терпеть эту вонь, но зато крыша не протекала.

Киттен с облегчением вздохнула, когда преподобный удалился вместе с Нони, и тут же убежала прочь. К счастью, Баркер не стал возмущаться и не назначил ей время «начала работы». Но девочка заметила, как он разозлился. Всю свою ярость хозяин заведения обрушил на Присциллу.

– Это было в последний раз! – рявкнул он на потрепанную проститутку, которая стоически выдержала его гнев. – Последний раз ты помешала мне распорядиться дочерью Сюзанны! Хватит нам кормить этого котенка. Если бы я знал, во что мне это обойдется, я сразу утопил бы ее, как только эта баба принесла в подоле. Ну да ладно, она хорошенькая и рано или поздно окупит свое содержание. Если как следует посчитать, то получится, что ей уже исполнилось тринадцать. Судя по тому, что я слышал, у нее каждый месяц течка. Так что не очень-то она и мала.

Киттен, которая задержалась на пороге паба, надеясь подслушать разговор, закусила губу. Присцилла советовала ей как можно дольше скрывать от мистера Баркера тот факт, что с недавних пор у нее начались ежемесячные кровотечения. И она пыталась тайком стирать тряпки, которые давала ей Нони, чтобы удержать кровь. Киттен была отнюдь не отсталой, а очень даже смышленой девочкой, и уже давно привыкла избегать мистера Баркера. Но месяц назад ее выдала Сюзанна. Она нашла тряпку и принялась громко причитать. Кричала что-то о «проклятии Евы» и «злой женской доле». Киттен особенно не прислушивалась к ее словам, однако Баркер, судя по всему, обратил на них внимание. Поэтому он готов был осуществить свои угрозы и сделать Киттен одной из своих публичных женщин.

– После следующего крупного улова и начнет, Прис! – продолжал рассуждать Баркер. – Если в сети Хемплмена попадется что-то стоящее и у парней зазвенят деньги в карманах. Конечно, для начала придется мне ее объездить…

Киттен замерла. О чем это он? Он хочет ее… Жирный Баркер станет первым мужчиной, с которым она…

– Ты? – протянула Присцилла, и в тоне ее появилось нечто новое: ревность!

Киттен вздохнула. Она знала, что Присцилла питает некие чувства к Баркеру, хотя при всем желании не могла понять, что ее вечная заступница нашла в толстом и громогласном владельце публичного дома. Наверное, Присцилла надеется: однажды он захочет, чтобы она принадлежала только ему, и перестанет продавать ее китобоям. Присцилла как-то призналась Киттен, что ненавидит запах ворвани и крови, которым те пропитались. Тогда ей и правда было лучше с Баркером, от которого несло лишь пивом и прогорклым жиром.

– Из ума выжил, что ли? – Тон Присциллы снова изменился. Киттен хорошо ее знала: так она говорила тогда, когда хотела, чтобы люди плясали под ее дудку. – Ты же деньги потеряешь!

Баркер мерзко расхохотался.

– Сладкая моя, она от этого не сломается, – заявил он. – Я на ней еще много заработаю! Вот укрощу ее…

Присцилла фыркнула:

– Ах, она и так послушна! Девочка прекрасно знает, что ничего другого ей не остается. И, возможно, ей этого даже хочется…

Возмущенная Киттен снова закусила губу. Не думает же Присцилла на самом деле, что ей «этого хочется»! Наоборот, Киттен не желала становиться шлюхой! Она достаточно часто повторяла Присцилле, что намерена жить иначе, чем ее мать! Присцилла и Нони тоже не казались ей образцами для подражания. Да, они сами себя обеспечивали, им хватало на хлеб и выпивку, причем пили они в меру, лишь после работы позволяли себе пропустить не больше одного или двух стаканчиков виски. В любом случае они имели постоянный доход, порой неплохо проводили время и, кажется, даже веселились. У Нони был приятель, который пообещал, что женится на ней, когда заработает немного денег китобойным промыслом. А у Присциллы был Баркер…

– Так зачем трудиться? – поинтересовалась стареющая проститутка. – Или ты ее хочешь? – Этот вопрос она задала с подвохом.

Баркер хрипло рассмеялся, голос его стал слащавым.

– Вот уж нет! Разве тощий цыпленок может меня возбудить? Ты же знаешь, я люблю высоких и сильных женщин…

Киттен попыталась пропустить мимо ушей звуки, недвусмысленно свидетельствовавшие о том, что Присцилла и Баркер принялись ласкать друг друга.

– Тогда руки прочь от малышки! – пригрозила в конце концов Присцилла. – И помни о заработке! Кое-кому из ребят наверняка захочется быть первым у Киттен.

Девочка услышала хриплый смех Баркера.

– А ведь ты права… – согласился он. – Как думаешь, Прис, сколько я смогу за нее взять? Двойную цену? Тройную от обычной? – Теперь в его голосе звенела жадность. – Или нет, я придумал! Мы устроим аукцион! Кто предложит больше, тот ее и получит. Вот это будет номер, говорю я тебе, как в больших клубах в Англии! Мы все как следует организуем, выставим ее напоказ, причем парни весь вечер будут только смотреть, пока разохотятся, а потом… Ей понадобится красивое платье.

Киттен отвернулась. Дальше слушать она не желала. Уже сейчас ей становилось дурно, и не только от вони, исходившей от лежавшей на пляже туши кита.

Аукцион! И Присцилла не возражала, наоборот, она и натолкнула Баркера на эту идею… Киттен почувствовала, что ее предали. А потом вспомнила, что Присцилла никогда не сомневалась в том, что предначертано Киттен. Пока она была ребенком, Присцилла пыталась защитить ее, да и теперь она наверняка дала бы ей еще пару месяцев или даже лет. Но все же Присцилла была уверена: одинокая женщина в этой новой, почти необитаемой стране не сможет честно заработать себе на жизнь. Иной судьбы, кроме как стать проституткой, у Киттен не было.

– Ты должна выжать из этого максимум! – подбадривала ее Присцилла, когда Киттен вновь и вновь говорила ей о том, что не хочет идти путем матери. – Да это и не навечно. Ты ведь красавица, и наверняка вскоре найдется парень, который захочет жениться на тебе. Только держись подальше от выпивки и постарайся не влюбиться в первого, кто покажется тебе милым. Выбери кого-нибудь посерьезнее, человека, который будет копить деньги, чтобы однажды завести свое дело… На равнинах за Порт-Викторией осваивают земли. Если тебе немного повезет, станешь фермершей.

Похоже, фермерство казалось Присцилле весьма достойным занятием, но Киттен не имела о нем ни малейшего представления. Она никогда не видела крестьянского двора: ее мир ограничивался окрестностями китобойной станции, и она не знала бы другого дома, кроме паба, если бы не Линда Хемплмен.

Подумав о ней, Киттен сразу почувствовала себя лучше. Возможно, все же есть выход из ее ужасного положения. Джордж Хемплмен был основателем и владельцем китобойной станции. Он наверняка поможет ей, если его попросит об этом жена. Киттен достаточно будет рассказать этой даме о том, что ей угрожает. Девочка вздохнула. Конечно, ей не хотелось огорчать Линду Хемплмен подобными историями, но ничего другого она не могла придумать. Лучше всего сделать это немедленно, поскольку ей все равно пора убираться из паба. Скоро появятся первые мужчины…

Оставив пляж позади, Киттен нырнула в полутьму негустого леса. Здесь, рядом с берегом, росли ропалостилисы и искореженные ветром южные буки, растения, похожие на олеандр, и другие деревья и кустарники, названий которых Киттен не знала. Лес ей нравился. Здесь воздух был более свежим, земля – еще влажной после дождя, и аромат леса не позволял запаху разлагающейся туши проникнуть сюда с побережья. Киттен немного успокоилась, ей даже подумалось, что деревья могут стать ее друзьями…

Но она тут же отчитала себя за нелепые мысли и двинулась по тропе к дому Хемплменов. Тропа довольно круто поднималась в гору. Джордж Хемплмен построил свой дом над лесом, который опоясывал бухту и пляж узкой лентой, а затем взбирался на туссок – поросшую травой возвышенность. Посреди равнины стоял дом, из которого открывался чудесный вид на лес и побережье, и при этом до его обитателей не доносился неизбежный шум китового промысла и столь же неизбежная вонь разложения. Хемплмен следил за тем, чтобы пойманных китов потрошили там, где их не могли увидеть из дома. Паб и примыкающие к нему хижины также не портили пейзаж для Линды Хемплмен, когда той хватало сил выйти на террасу.

Однако, к сожалению, в последнее время это случалось все реже. Миссис Хемплмен постоянно болела – у нее было слабое сердце. Она страдала от частых приступов, которые надолго приковывали ее к постели. Мистер Хемплмен постоянно говорил о том, что его супругу нельзя волновать – ни при каких обстоятельствах не следовало беспокоить ее проблемами, связанными с китобойной станцией. Поначалу ему не нравились и частые визиты Киттен, но миссис Хемплмен не уставала заверять его в том, что девочка ее только радует.

Джордж и Линда Хемплмен поселились на полуострове Бэнкс в заливе Пераки два года назад, незадолго до того, как сюда приехал Баркер со своими проститутками. Тогда миссис Хемплмен чувствовала себя намного лучше. Конечно, она слышала о женщинах на берегу, приходила посмотреть на них – возможно, надеялась на их общество. Но Присцилла, Нони и тем более Сюзанна не могли составить компанию Линде Хемплмен. Невозможно было даже представить, что проститутки в своих заштопанных и зачастую грязных платьях рассядутся на ее аккуратных диванах и креслах… Как могло их грубое просторечье нарушить тишину, царящую в ее доме, заглушить те нежные приветливые слова, с которыми она обычно обращалась к Киттен?..

Вспомнив, как впервые услышала приятный тихий голос Линды Хемплмен, говорившей на тогда еще незнакомом для нее языке, Киттен улыбнулась. Они с одинокой женщиной из особняка сразу понравились друг другу и вскоре отлично поладили. А началось все с того, что Киттен недоверчиво взглянула на лакомство, которое миссис Хемплмен подарила ей, впервые встретив на пляже. Прежде никто не давал ей сладостей. Слово Plätzchen, «печенье», было первым, которое она выучила по-немецки.

– А когда его берут, то говорят danke! – сказала миссис Хемплмен после того, как Киттен засунула лакомство в рот обеими руками.

Киттен внимательно посмотрела на нее и повторила незнакомое слово. В доме Линды Хемплмен все разговаривали друг с другом вежливо. Киттен многому пришлось научиться, однако она впитывала знания, хорошие манеры и, главное, новый язык очень быстро. Вскоре милая женщина стала пускать ее к себе днем и вечером, когда открывался паб и шлюхи принимали гуляк, и девочка выучила немецкий язык очень быстро. А поскольку Сюзанна обычно засыпала пьяной в объятиях последнего клиента и для Киттен не находилось места в хижине, девочка чаще всего ночевала на конюшне при доме.

Джордж Хемплмен об этом и не подозревал: Киттен прокрадывалась из дома в конюшни, когда слышала, что он возвращается домой, и утром поднималась, чтобы уйти в паб, задолго до того, как он покидал жену. Линда Хемплмен, напротив, знала обо всем. Она каждое утро оставляла возле конюшни молоко, хлеб и мед для девочки – в те дни, когда чувствовала себя лучше. Но это было много недель тому назад… Теперь уже Киттен подавала завтрак в постель своей подруге, годившейся ей в матери.

А сегодня в ее сердце закралось дурное предчувствие, когда она открыла входную дверь и увидела, что комнаты и кухня пустуют. Бросалось в глаза, что хозяйки в доме нет, несмотря на то что мистер Хемплмен всячески старался поддерживать в доме чистоту и не беспокоить жену. Все казалось запущенным. Посуду после завтрака не помыли, подушки на диване были сложены кое-как, и, конечно же, никто не занимался уборкой.

Киттен позвала фрау Хемпельманн по имени, чтобы сообщить о своем визите, и направилась к спальне, которую Джордж Хемплмен не так давно обустроил для своей жены на первом этаже. Вообще-то комнаты супругов располагались на втором этаже, куда вела лестница, но сейчас Линда Хемплмен была слишком слаба, чтобы подниматься по ступенькам. Киттен бродила по дому, поправляя предметы и переставляя мебель, и тут ей в голову пришла одна мысль. Если теперь она официально считается взрослой, то миссис Хемплмен может взять ее в служанки! Она будет жить здесь, ухаживать за своей госпожой и заботиться об уюте семейства Хемплмен. Или нет, лучше все-таки жить не здесь…

Киттен часто мечтала о том, чтобы спать в настоящей постели, в настоящей комнате, но тем не менее она оставалась настороже. Миссис Хемплмен была больна, а ведь ее муж – тоже мужчина! Киттен часто слышала, как Баркер ворчал, мол, для шефа его шлюхи недостаточно хороши. Китобои утверждали, что он посещает бордель в Порт-Виктории.

– Котенок? – Миссис Хемплмен открыла глаза, когда Киттен вошла в ее комнату.

Та была небольшой и ранее предназначалась для занятий рукоделием. Киттен порой заставала хозяйку здесь: Линда вышивала, сидя у большого окна, откуда открывался вид на бухту.

– Очень рада тебя видеть! Ах, какие красивые цветы! Огненные…

Киттен улыбнулась худой и бледной женщине, лежащей в постели. Она знала, что та обрадуется букету ярко-красных цветов рата, которых она нарвала для нее перед домом. Эти цветы в изобилии произрастали в округе, и сами по себе, отдельными кустами, и как паразиты в кронах риму или других деревьев. Однако миссис Хемплмен любила эти цветы и придумала для них свое название.

– Нужно только поставить их в вазу, – деловито произнесла Киттен и стала менять увядшие желтые цветы ковайи, которые принесла вчера, на роскошные красные.

Девочка изо всех сил притворялась, что все в порядке, хотя то, как выглядела миссис Хемплмен, привело ее в ужас. Казалось, она слабела и старела день ото дня! Линде Хемплмен было не более тридцати лет, но даже потрепанная жизнью пропойца Сюзанна выглядела моложе. Некогда блестящие светло-русые волосы потускнели и заметно поседели. Лицо стало бледным и костлявым, глаза глубоко запали, под ними лежали темные тени.

– Вы чувствуете себя хорошо, фрау Хемпельманн? – спросила Киттен, всячески стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал искренне, хотя то, что ее взрослая подруга чувствует себя скверно, прямо-таки бросалось в глаза. – Сделать вам чаю? Принести что-нибудь?

Линда Хемплмен попыталась приподняться. Киттен поставила вазу на ночной столик и помогла ей. Казалось, это придало ей немного сил, женщина провела руками по волосам, которые не подбирала на ночь.

– Не расчешешь ли ты меня, дитя? – спросила она слабым, но очень мелодичным голосом. – А чай… чай – о, это было бы прекрасно, но чай подождет. Сначала просто посиди со мной, котенок, а потом принеси чай и хлеб с медом для нас обеих, хорошо?

Линда Хемплмен не испытывала голода, но точно знала, что сегодня Киттен еще толком ничего не ела. Присцилла и Нони готовили только для себя и своих друзей, и девочке редко что-нибудь перепадало. Сюзанна не готовила совсем, а заработанные деньги тут же спускала на выпивку, так что Киттен не могла себе ничего купить. Киттен подозревала, что клиенты недоплачивают ее матери, а из того немногого, что оставалось, Баркер еще и вычитал свою долю. Свои жалкие гроши Сюзанна тратила на виски.

Однако Киттен была терпелива. Она с детства привыкла голодать. Нет, она не станет попрошайничать у миссис Хемплмен. Вместо этого она взяла в руки щетку для волос, лежавшую на ночном столике, и принялась расчесывать редеющие волосы, а потом заколола их красивым черепаховым гребнем, который миссис Хемплмен привезла из Сиднея.

– Может быть, вы хотите умыться? – спросила Киттен и сразу же отправилась за водой, тряпкой и полотенцем, разумеется, не забыв о кусочке ароматного мыла.

– С удовольствием, но тебе придется мне помочь, – с грустью в голосе произнесла Линда.

Несомненно, ей не хотелось зависеть от кого бы то ни было. Однако Киттен нравилось заботиться о ней. Она даже помогла женщине снять сорочку и надеть чистую после мытья. Девочка подумала, что, наверное, сейчас самый удачный момент, чтобы поговорить о деле.

– Мне кажется, вам нужен постоянный помощник, – осторожно начала она. – По дому и… Особенно теперь, когда вы больны…

Линда Хемплмен с грустью кивнула:

– Конечно нужен, дитя мое. Но ведь это должна быть женщина, а служанку не так-то просто найти. Джордж собирался уже расспросить маори… Но я не хочу, чтобы рядом со мной была дикарка, которая и слова человеческого не скажет…

Она презрительно наморщила лоб, да и Киттен не представляла себе в этом доме женщину маори. Обе они побаивались полуголых полных туземок, которые временами, любопытствуя, приходили на китобойную станцию и продавали рыбакам сладкий картофель или зерно. Судя по всему, маори обрабатывали поля и растили сады, и они всегда вели себя очень приветливо, однако очень плохо говорили по-английски. И вряд ли им понравилось бы наводить порядок в доме или помогать леди одеваться. Кроме того, по мнению Киттен, они выглядели устрашающе – у женщин вокруг рта змеились странные линии, они же украшали лица мужчин. Все маори делали себе татуировки, миссис Хемплмен может напугать их вид.

– Давайте я буду помогать вам! – храбро предложила Киттен. – Я же знаю, где все лежит, что вы любите и…

– Ты ведь еще ребенок! – улыбнулась миссис Хемплмен. И добавила снисходительным тоном: – Очень мило с твоей стороны, что ты хочешь быть полезной, но ты и без того мне очень помогаешь. Однако ты слишком мала, чтобы работать по-настоящему!

– Это только вы так думаете! – вырвалось у Киттен. – Мистер Баркер считает совсем иначе. Но у него, правда, совсем иные представления о настоящей работе!

Спохватившись, девочка умолкла. Вообще-то она не собиралась выражаться столь недвусмысленно. Она с ужасом поняла, что Линда Хемплмен встревожилась. Ее бледное лицо залила нездоровая краска… Ох, Киттен наверняка взволновала ее, и, чего доброго, у нее сейчас случится приступ. Киттен бросилась искать нюхательную соль. Иногда приступ удавалось слегка ослабить.

Однако миссис Хемплмен сумела взять себя в руки. Она отмахнулась, когда Киттен поднесла к ее лицу флакончик.

– Неужели это означает, дитя, что этот тип хочет… Он хочет, чтобы ты… продавала себя?

Киттен кивнула с несчастным видом.

– Другой работы здесь нет, – вздохнула она. – По крайней мере, для девушки. Мужчина может охотиться на китов или тюленей, еще что-нибудь делать, не знаю. Но девушка может заниматься только тем, чем занимается моя мать, и выбора у меня нет. – Киттен хотела быть мужественной, но не сумела сдержать рыданий. – Если вы меня не наймете… – Она подняла голову и с надеждой поглядела на больную. – Я буду очень стараться. Я буду много работать, по-настоящему помогать вам, я…

Линда Хемплмен слабо махнула рукой.

– Но мне недолго осталось, дитя мое, – мягко произнесла она.

Киттен нахмурилась.

– Вы уезжаете? – растерялась она. – Мистер Хемплмен бросает станцию?

Киттен не поверила своим ушам. Дело Джорджа Хемплмена процветало. Каждые несколько месяцев его компаньон капитан Клейтон отплывал со станции на корабле с переполненным трюмом, а в Англии хорошо платили за ворвань и другие продукты китобойного промысла. Кроме того, если бы станцию пообещали закрыть, мужчины в пабе обязательно обсуждали бы это.

Но миссис Хемплмен покачала головой.

– Нет, – прошептала она. – Мой супруг, наверное, останется здесь. И с Божьей помощью найдет себе другую жену…

– Другую?.. Но зачем же? – ужаснулась Киттен. – Вы ведь не собираетесь оставить его, правда?..

– Собираюсь, – строго ответила Линда Хемплмен. – Хотя так нельзя говорить. Георг, – как обычно, она произнесла его имя на немецкий манер; она никак не могла привыкнуть к тому, что он переделал его на английский лад, – был мне хорошим мужем, а я была для него любящей женой. Но я… Боже мой, деточка, неужели я действительно должна сказать это? Я умираю. Я отправляюсь к Богу. Я уже слышу Его зов, котенок.

Киттен внезапно испытала жгучую ненависть к этому Богу, о котором никогда не слышала до знакомства с миссис Хемплмен, но который, судя по всему, играл важную роль в жизни верующей немки. И вот теперь Он намеревался отнять у Киттен единственную защиту, на которую она могла надеяться в этой жизни!

– Но ведь этого не может быть, фрау Хемпельманн! – возразила она. – Вы же еще совсем не старая. Конечно, сейчас вы болеете, но все будет хорошо. Ведь раньше вы всегда поправлялись после приступа. И если вы позволите мне заботиться о вас… все вмиг снова наладится, и…

Линда Хемплмен снова покачала головой:

– Не наладится, детка, поверь мне. Последний приступ был слишком тяжелым – а я устала, котенок. Я с радостью пойду на зов Господа. Вот только тебя мне жаль и, конечно же, Георга. – Она протянула руку и осторожно погладила Киттен по щеке.

– Но… но когда?..

Киттен готова была снова заплакать, голос ее стал хриплым. Хотя она прекрасно понимала, что на такой вопрос нельзя дать ответ. Миссис Хемплмен не могла знать, когда именно призовет ее к себе Господь. Может быть, это случится не так уж скоро. Может быть, через несколько месяцев… через год… Киттен станет копить заработанные у Хемплменов деньги, а потом, когда Линда умрет, отправится в другое место, сбежит с китобойной станции…

– Несколько дней, пожалуй, деточка, – тут же лишила ее последней надежды больная женщина. Голос ее звучал так, словно она уже сейчас собиралась преставиться. – Самое большее – несколько недель. И ты должна понять… Ты поймешь… Я не могу взять тебя к себе. Как это будет выглядеть? В каком положении окажется мой муж, если приведет в дом столь юную девушку за несколько дней до того, как его супруга… Мне действительно жаль, малышка…

Киттен закусила губу. Ей было совершенно наплевать на репутацию Джорджа Хемплмена. Но даже если бы миссис Хемплмен передумала, не имело смысла покидать паб всего на несколько дней или недель. Баркер снова наложит на нее свои лапы, как только умрет Линда.

– Ты приготовишь нам чай, милая? – прошептала миссис Хемплмен. – Может быть… может быть, я поговорю с Георгом о тебе. Вдруг существует какая-то возможность… Вдруг он знает семью в Порт-Виктории или еще где-нибудь, которой нужна служанка…

Больная изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал бодро, но Киттен не питала никаких иллюзий. Порт-Виктория была похожа на залив Пераки, ее тоже населяли китобои и искатели приключений. Правда, она слышала, что с недавних пор на равнине Кентербери появились переселенцы и среди них были женщины и дети. Но нужна ли им служанка, если у них еще и дома-то нет? И возьмет ли одна из этих женщин в дом такую девушку, как Киттен? Внебрачную дочь шлюхи, у которой даже имени нет, пусть ее и считают красивой? В голосе Присциллы звучала ревность, когда она говорила с Баркером о Киттен, а миссис Хемплмен до смерти боялась, что девочка может соблазнить ее супруга.

Заваривая чай и нарезая хлеб, Киттен поняла, что надежды нет, и это отбило у нее весь аппетит. Она не сможет вести честный образ жизни. Если не удастся ничего придумать, придется подчиниться желанию Баркера.

 

Глава 3

Прошла целая неделя, прежде чем в заливе Пераки показался кит, – для Киттен это стало последней отсрочкой. Во время постройки судна мужчины зарабатывали недостаточно, чтобы позволить себе много тратить на шлюх, даже Присцилле, Нони и Сюзанне работы не хватало. Однако на этой неделе Нони уже была полностью загружена. Миссионер пока не собирался ехать к «дикарям». Вместо этого он каждый день несколько часов проводил у Линды Хемплмен по просьбе ее мужа, молился вместе с ней и пытался поднять ей настроение. Но каждый вечер он появлялся в пабе и выбирал себе женщину, предпочитая обычно Нони. Было совершенно очевидно, что он все еще мечтает о Киттен. Даже встречая ее в доме Хемплменов, он пожирал ее взглядом. Киттен хотелось уйти, но она не могла оставить наедине с преподобным больную подругу. Та уже совсем не могла двигаться без посторонней помощи, и, конечно же, нельзя было ожидать от преподобного, что он станет поддерживать ее, чтобы она могла сесть, или подавать ей кружку с водой. Кроме того, будучи англичанином, он совсем не знал немецкого языка, а миссис Хемплмен плохо говорила по-английски. И женщина очень радовалась, когда Киттен присутствовала во время их беседы и переводила его слова, – а уж преподобный отец приходил в полный восторг. Он всякий раз требовал, чтобы девушка садилась на постель рядом с больной. Он все время искал повода, чтобы дотронуться до нее, временами даже обнимал Киттен, словно охваченный отеческим умилением и гордостью, если ей удавалось быстро отыскать цитату из английской Библии в немецкой и прочесть ее вслух. Впрочем, читала она не особенно хорошо, миссис Хемплмен только начала учить девочку, когда болезнь ее одолела.

– Он тоже захочет сделать ставку, – с грустью произнесла Киттен, обращаясь к Нони, которая по поручению Баркера перешивала для нее платье матери.

Владелец паба даже купил блестки, чтобы украсить его. Утром приехал Том Карпентер, бродячий торговец, который поставлял товары и белым на отдаленных фермах, и племенам маори. Туземцы любили яркие одежды, в то время как поселенцы предпочитали пополнять запасы необходимых продуктов, например муки и бобовых. И, конечно же, Карпентер продавал и виски – дешевле, чем Баркер, который обычно закупал его сам. Капитан Клейтон привозил ему целые бочонки виски из Ирландии.

Нони вздохнула:

– И, возможно, ему даже денег хватит – родная община собрала средства для его миссии. Если бы они знали, где он их тратит!

– Но я не хочу его! – возмутилась Киттен.

Нони подтолкнула ее к старому зеркалу, которым пользовались все проститутки, но Киттен демонстративно отвернулась. Она не хотела видеть себя в новом наряде. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: ее хрупкое тело в облегающем красном платье сведет мужчин с ума. Если же Баркер заставит ее распустить волосы, которые она обычно заплетала в косу, и золотистые локоны рассыплются по плечам…

– Лучше сразу смирись, – равнодушно заявила Нони, собирая ткань декольте. Теперь даже казалось, что у Киттен есть грудь. – Мы не можем выбирать мужчин. А от попа хотя бы не воняет ворванью, к тому же он не берет силой и всегда быстро кончает. С этой точки зрения бывает и хуже. Плохо, если первым становится юнец, молодой и горячий, – еще, чего доброго, вскружит тебе голову! Тогда у тебя сложится неправильное впечатление о том, что тебя ждет.

Киттен не ответила. Она не хотела молодого и горячего мужчину, она вообще не хотела мужчину! По крайней мере, такого, который заплатит деньги за право воспользоваться ее телом! Девочка отчаянно пыталась найти выход: с тех пор как Баркер объявил, что после следующей ловли состоится аукцион, почти все мужчины на станции провожали ее сладострастными взглядами. Она едва осмеливалась выходить на улицу.

Однажды солнечным утром, которое Киттен встретила в особняке, после того как провела полную ужаса ночь рядом с задыхающейся Линдой Хемплмен, раздался возглас, которого она так боялась:

– Кит в бухте! Все по лодкам!

Из дома Киттен не видела приготовлений, но слышала голоса мужчин и чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Китобои спускали на воду лодки, в каждой из которых помещалось по двенадцать гребцов и одному гарпунщику. Лодки были довольно большими, однако по сравнению с огромными существами, с которыми мужчины сражались в море, они казались крохотными. Кит мог одним-единственным ударом хвостового плавника перевернуть лодку, однако не делал этого. Эти животные вели себя миролюбиво, даже когда мужчины обстреливали их: они предпочитали бежать, а не обороняться. Снова и снова они подпускали к себе лодки на расстояние выстрела, хотя легко могли бы уплыть прочь или уйти под воду при виде людей.

И только когда крючья тяжелых гарпунов крепко застревали в их телах, киты принимались отчаянно бороться с мужчинами, которые тянули за канаты, свисающие с крючьев, чтобы вытащить их на землю, но почти всегда проигрывали эту борьбу. Боль и потеря крови лишали морских великанов сил, и в какой-то момент они сдавались – зачастую спустя много часов. В конце концов мужчины тоже чувствовали себя измотанными до предела. Но только теперь и начиналась настоящая работа, когда кит лежал на берегу. Они отрезали от его туши куски мяса – чаще всего не дожидаясь, пока животное умрет, – затем вываривали его, чтобы получить ворвань… Киттен встряхнулась. Вонь, исходящая от котлов, еще много дней будет витать над бухтой.

Сегодня вечером мужчины, наверное, будут чувствовать себя слишком усталыми, чтобы торговаться за девушку. Возможно, Баркер отложит аукцион еще на сутки. Киттен все еще не придумала, как ей спастись, разве сослаться на то, что она должна ухаживать за миссис Хемплмен. Не станет же Баркер оттаскивать ее от постели больной женщины…

– Котенок! – послышался слабый голос миссис Хемплмен.

Она проснулась – Киттен решила, что это добрый знак. Девочка заставила себя улыбнуться, оборачиваясь к ней.

– Скоро… придет преподобный. Ты не могла бы… привести меня в порядок?

Это тоже звучало многообещающе. Киттен не рассчитывала, что Линда проявит такую волю к жизни после столь тяжелой ночи. Пока она возилась с водой для мытья и щеткой, пришел мистер Хемплмен.

– Линда, дорогая! Как ты себя чувствуешь?

Он коснулся губами бледной щеки своей супруги, но тут же снова отстранился, несмотря на то что от миссис Хемплмен приятно пахло розовым мылом, которым ее только что умывала Киттен.

Однако Линда все равно улыбнулась мужу.

– Хорошо… – прошептала она. Для того чтобы повысить голос, ей давно уже не хватало сил и дыхания. – Я… Пожалуйста… Пожалуйста, посиди со мной немного… – Она протянула руку к мужу и тут же закашлялась даже после столь ничтожного усилия. – Я должна кое-что сказать тебе…

Но Джордж Хемплмен отмахнулся от нее:

– Милая, не сейчас, кит в поле зрения. Мне нужно спуститься вниз, загнать ребят в лодки, проследить, чтобы они не позволили этой твари прикончить их… – Джордж Хемплмен обычно наблюдал за лодками китобоев, сидя в своей собственной, более крупной. Он координировал их работу, выкрикивая приказы в рупор. – Смотри, вот и преподобный идет…

В коридоре возле комнаты как раз показался священник: Джордж Хемплмен не закрыл за собой дверь.

– Увидимся вечером… – Хемплмен явно хотел поскорее уйти.

– Значит, так Богу угодно… – прошептала его жена.

Она была очень бледна, и Киттен снова показалось, что за ночь она усохла еще больше. К этому моменту девушка тоже понимала, что жить Линде осталось совсем недолго.

– Преподобный, не знаю, как и благодарить вас за то, что вы делаете для моей жены, – произнес Хемплмен и уважительно похлопал священника по плечу.

Джордж Хемплмен поспешил уйти, прежде чем преподобный заведет разговор о пожертвованиях. Он все время добивался от Линды, чтобы та завещала крупную сумму его миссии, но тщетно. Киттен предполагала, что у нее просто не было денег, которые она могла бы оставить в наследство, ведь зарабатывал только ее муж. Но даже если он был щедр, на что Линда Хемплмен могла бы тратить здесь деньги?

Киттен убрала умывальные принадлежности и неохотно последовала за преподобным, который пригласил ее сесть рядом и помолиться вместе с ним и миссис Хемплмен, затем почитать Библию и послушать умирающую, которая все требовала исповеди. Киттен пришлось узнать обо всех ее мелких прегрешениях. Миссис Хемплмен казалась ей почти святой, но, похоже, Бог мог всерьез разозлиться на человека только за высокомерные мысли. Если не считать подобных мелочей, миссис Хемплмен не в чем было раскаиваться, и преподобный каждый день снова и снова спокойно отпускал ей грехи.

Около полудня Линда опять уснула, и Киттен выскользнула из душного дома и, чтобы оказаться как можно дальше от преподобного отца, углубилась в тенистый лес, раскинувшийся чуть выше пляжа. Мужчины на воде продолжали сражаться с китом, но уже подошли к берегу достаточно близко. Скорее всего, через час или два животное окажется на пляже. Киттен надеялась, что мистер Хемплмен найдет время, чтобы побыть с супругой, прежде чем отправится наблюдать за потрошением. Сегодня состояние Линды тревожило ее: с одной стороны, больная казалась менее вялой, чем в предыдущие дни, с другой стороны, ее физическая слабость просто пугала. Преподобный, который постоянно проверял ее пульс, тоже с тревогой качал головой. Если Линда хотела что-то сказать своему мужу, лучше ей поторопиться.

Киттен снова нарвала большой букет ярко-красных цветов рата, чтобы украсить ими комнату больной. Она как раз закончила и вернулась, когда Линда проснулась.

Она устало взглянула на Киттен.

– Моего мужа… – прошептала она, – и… и священника… Я… Пришло время, малышка, я… я уже слышу ангелов… А ты… ты тоже их слышишь?

Киттен услышала лишь победный клич китобоев, донесшийся издалека. Скорее всего, мужчинам все же удалось вытащить кита на сушу.

– А ты, котенок… Я… думала о тебе и решила, что дам…

Она с трудом перевела дух и хотела продолжить, но прежде, чем ей удалось собраться с силами, в комнату снова вошел преподобный. Должно быть, он выходил перекусить или берег себя от дуновений смерти, которые, как он рассказывал Нони, пронизывали комнату больной. Или же пытался развеяться в объятиях проститутки. Он любил заниматься этим и днем. Киттен содрогалась при мысли о том, что его длинные тонкие пальцы, которые держали ладонь умирающей, только что мяли грудь Нони. Не говоря уже обо всем прочем, что он делал с проститутками.

Священник бросил быстрый взгляд на лежащую на постели женщину, затем испуганно посмотрел на Киттен:

– Дитя, вот и все! Скорее беги вниз и отыщи ее мужа, он, наверное, уже на берегу. А я пока помолюсь с ней. Так хочет Господь, я могу лишь проводить ее в последний путь…

– Но… котенок…

Линда пыталась крикнуть что-то вдогонку Киттен. Судя по всему, она собиралась сказать ей что-то еще. Но Киттен не осмелилась возражать священнику. Выйдя из дома, она бросилась на берег. Между пабом и морем на песке распростерлось дрожащее тело кита, которое окружили взбудораженные мужчины, держащие ножи и крючья. Песок уже начал пропитываться кровью, загорелись первые костры… Киттен старалась не смотреть на животное. Однажды она взглянула в глаза умирающему киту и теперь никогда не сможет забыть этот миг. К счастью, Джордж Хемплмен был здесь. И Киттен не понадобилось ничего объяснять ему. Он сразу же направился к ней, едва увидев ее.

– Девочка… – Джордж Хемплмен никогда не называл Киттен по имени, и иногда та задавалась вопросом, знает ли он вообще, как ее зовут. – Что-то с…

Киттен кивнула.

– Она просила позвать вас, – ответила она и, едва поспевая, бросилась бежать вслед за Джорджем Хемплменом по дорожке к дому.

Добравшись до комнаты больной, они оба с трудом перевели дух. Они могли слышать высокий голос преподобного, читавшего молитву. Судя по всему, миссис Хемплмен была еще жива.

Однако Киттен увидела ее только мельком. Теперь, когда дело явно близилось к концу, Джордж Хемплмен хотел побыть с супругой наедине.

– Подождите снаружи, преподобный! – решительно произнес он, опускаясь на ее постель. – А ты, девочка… Большое спасибо тебе… В последнее время ты очень помогала моей жене, и мы еще поговорим о небольшом вознаграждении…

– Котенок… – прошептала Линда, но супруг не стал ее слушать и, главное, не собирался больше подпускать к ней Киттен.

– А теперь иди, пожалуйста. Для тебя наверняка найдется дело на берегу… или еще где-нибудь… Кажется, Баркер уже спрашивал о тебе. Так что, пожалуйста… – Он махнул рукой, словно прогоняя девочку.

– Я приду позже, фрау Хемпельманн! – крикнула Киттен больной.

Ей не казалось, что Линда вот-вот умрет. Может быть, преподобный отец преувеличивает и вечером она еще позовет Киттен? Так подбадривала себя девочка, выходя из дома. Но в ушах у нее отдавался последний слабый зов старшей подруги: «Котенок…»

Идти на берег Киттен не хотелось. Она решила спрятаться в лесу и не спускать глаз с дома. Может быть, Линда почувствует ее присутствие… Киттен тоже испытывала некую уверенность, находясь рядом с ней. В какой-то момент девочка подумала, что, возможно, умирающая женщина была бы рада, если бы она помолилась за нее. Киттен очень старалась, читая молитву, но ощущения, что ее кто-то слышит, не возникло. Даже деревья, в которых ей часто чудилось неземное присутствие, – и те молчали. Даже ветер не шумел в ветвях.

В доме и вокруг него не было никакого движения на протяжении нескольких часов, и только позже, когда уже сгустились сумерки и южные буки начали отбрасывать призрачные тени, Киттен услышала хриплое дыхание и раздраженный голос, звавший ее. Женский голос! Поначалу, вопреки рассудку, девочка решила, что это миссис Хемплмен, но затем узнала голос Нони. Тяжело дыша, толстая проститутка поднималась вверх по дорожке.

– Киттен! – рявкнула она, засопев. – Вот ты где! Пойдем, не то Баркер нам обеим уши надерет. Он час назад послал за тобой Сюзанну. Конечно, та сразу же забыла, куда ее отправили, если вообще что-нибудь поняла. Она сегодня весь день не в себе. Я должна одеть тебя понаряднее и отвести в паб. А тебя все нет… а Баркер…

– Мне нужно переодеться? – переспросила Киттен. – В новое платье? Но ведь… он ведь не собирается сегодня…

Нони покачала головой:

– Да нет, сегодня парни слишком устали после охоты на кита. Он просто хочет их раззадорить. Завтра эту скотину полностью разделают, они получат зарплату и захотят это отметить. И если они увидят тебя еще сегодня при полном параде, то будут думать только о тебе. Так что пойдем, Киттен, пора. Ты же не хочешь, чтобы Баркер сам пришел сюда и потащил тебя вниз за волосы?

Жирный сводник вполне был на это способен. А если он явится сюда, его могут услышать в доме. Киттен вздохнула, бросила последний, исполненный любви и тревоги взгляд на дом Хемплменов, а затем стала спускаться к пляжу вслед за Нони. Нужно как-то пережить этот вечер, а после поскорее вернуться сюда, поближе к Линде.

– Да ты хотя бы посмотри на себя! – с упреком в голосе воскликнула Нони.

Она помогла Киттен надеть красное платье, распустила ей волосы, причесала их, нанесла легкий макияж. Действительно легкий, в отличие от того, какой предпочитали проститутки. Но Киттен и не должна была выглядеть вульгарно, ее ведь собирались продать как девственницу.

Поэтому Нони лишь положила немного помады ей на губы и подчеркнула подводкой ее большие глаза орехового цвета. Сегодня они сверкали неестественно ярко, отражая замешательство Киттен, которая не могла ни смириться, ни бороться с судьбой.

– Ты такая красивая! Парни спустят на тебя все свои деньги! Ты только подумай, это же целое состояние! – Нони все пыталась приободрить ее. – Мы оставляем себе десять процентов от заработка…

– А надо наоборот! – со злостью в голосе возразила Киттен. – Вы должны получать львиную долю, ведь вы делаете всю работу, а он…

– Мы, сокровище мое! – улыбнулась Нони. – Ты теперь тоже одна из нас. Лично я не собираюсь просить у Баркера больше денег. Мы все уже пытались, ну, кроме Сюзанны, конечно, она живет в собственном мире… Но я прекрасно помню, как болел потом мой зад…

Киттен задумалась о том, бил ли Баркер и Присциллу тоже. Наверное, нет. Высокая сильная женщина наверняка сумела постоять за себя и теперь оставляла в своем кармане бóльшую часть заработка. Если, конечно, не позволила Баркеру вскружить себе голову любовными клятвами…

– А теперь пойдем, малышка!

Нони потащила Киттен за собой, прочь из убогой хижины, которую отделяли от бара лишь занавески. Женщины называли ее «примерочной». В пабе царило оживление, и при этом тут стояла удушающая вонь, а стены здания, сделанные из брезента, были откинуты. Однако запах ворвани и крови витал не только над пляжем, он въелся в одежду пировавших здесь мужчин, окутал их волосы, возможно, даже впитался в их кожу. Почти перед каждым из них стояла большая пивная кружка. После тяжелой работы они, несомненно, умирали от жажды.

Киттен испугалась, что от этой адской смеси запахов ворвани и пива ее стошнит, однако в животе у нее все равно было пусто. Под громкие возгласы наверняка уже подготовленной публики Баркер вытащил ее на расчищенное в центре паба пространство, где стояли стол и стул.

– Сначала на стул, потом на стол, малышка! – приказал он, и голос его прозвучал настолько угрожающе, что Киттен не стала сопротивляться.

Она послушно взобралась на «сцену», глядя на носки своих туфель.

– Вот она, перед вами, ребята! Котенок Сюзанны: она моложе, красивее матери и к тому же не такая чокнутая. И обойдется вам дороже, чем стакан виски. Как бы там ни было, она еще ребенок… – Баркер усмехнулся. – Но с завтрашнего дня она будет работать здесь, как и все остальные бабы, после того как один из вас ее к этому подготовит. Ребята… Не знаю, сталкивались ли вы когда-нибудь с подобным, но здесь у нас настоящая девственница! Лишь один из вас сможет первым наложить на нее лапы – да и не только лапы!

Киттен услышала хохот. Она старалась не смотреть вниз, но ее робость возбуждала мужчин не меньше, чем злобные взгляды, которыми она обычно их награждала, когда они пытались распускать руки. Киттен могла делать все что угодно, она только распаляла бы этим публику.

– Конечно, она обойдется вам недешево, – продолжал Баркер, облизнув губы. – Ох и поломал я голову, пытаясь установить цену! В конце концов я нашел соломоново решение: тот, кто хочет ее больше всех, заплатит больше всех! Завтра, незадолго до закрытия паба, на аукционе будет разыгрываться право провести первую ночь с малышкой. Да, целую ночь, парни! Это я вам гарантирую – первая брачная ночь! Тот, кто завтра купит ее, будет владеть ею один до самого рассвета!

Баркер дал мужчинам возможность обсудить его речь и заказать у Присциллы и Нони еще по бокалу пива. Тем временем он велел Киттен покружиться на столе, приподняв подол платья. Девушка постаралась вложить в это движение как можно меньше кокетства, удивляясь тому, что это так сильно возбуждает публику. Она давно уже выросла из своего старого платья, и, когда она бегала в нем каждый день по поселку, мужчины могли увидеть намного больше, чем сейчас, на этой импровизированной сцене.

– Итак, ребята! – снова заговорил Баркер. – Завтра! Завтра после работы я жду вас всех в баре.

– Нет!

Киттен испуганно обернулась на голос человека, привыкшего отдавать приказы, который только что так энергично возразил Баркеру, стоя у входа в бар. Неужели явился ее спаситель? Такое случалось только в глупых историях про принцев и принцесс. И действительно – это оказался всего лишь мистер Хемплмен. Он шагнул вперед и остановился перед притихшими мужчинами.

– Завтра, ребята, бар будет закрыт. Линда, моя возлюбленная супруга, да упокой Господь ее душу, отправилась на Небеса час тому назад. Завтра после работы мне придется исполнить печальную обязанность и похоронить ее. Я полагаю, что вы все будете присутствовать на похоронах!

С этими словами мистер Хемплмен обвел угрожающим взглядом всю собравшуюся в пабе публику и в конце концов заметил Киттен, которая пыталась съежиться и стать незаметной на импровизированной сцене. Оставалось лишь надеяться, что он не узнает ее в макияже и платье, в котором она выглядела совсем взрослой. Надеяться…

И, конечно же, надеяться напрасно.

– И ты тоже, ты… бесстыжая маленькая шлюха! – презрительно бросил Хемплмен, мельком взглянув на ее наряд. – Моя жена всегда заботилась о тебе, а теперь, в час ее смерти, ты стоишь здесь и расставляешь ноги перед своими клиентами. Омерзительно! Ты… ты не заслуживаешь… – Он осекся, быстро смахнув слезы тыльной стороной ладони. – Так вот, ребята! – Хемплмен отвернулся, собираясь уйти. – Сегодня здесь тоже все закрывается. Я не хочу, чтобы мне мешал ваш пьяный шум, когда я буду дежурить у гроба.

Киттен чувствовала себя ужасно, но, с другой стороны, ее радовало то, что благодаря похоронам у нее появился еще день отсрочки. Дрожа, она слезла со стола. Баркер оставил ее в покое и взялся за Хемплмена. Трактирщик выражал ему свои фальшивые соболезнования, утверждая, что ничуть не расстроился из-за закрытия паба.

Киттен воспользовалась этой возможностью и выскользнула на улицу. Несмотря на начавшийся дождь, она отправилась в лес и свернулась калачиком под молодым ропалостилисом. Под ним дождь ее не беспокоил, но девочка и без того не слишком обращала на него внимание. Щеки ее были влажными от слез.

 

Глава 4

На протяжении всего следующего дня мужчины продолжали разделывать кита. Из туши животного вырезали жир, а также срезали усы – знаменитый китовый ус, из которого после обработки изготавливали корсеты и кринолины для женщин. Они вынимали спермацет из черепной коробки, искали в кишечнике амбру – вещество, используемое в парфюмерии и ценившееся на вес золота. Настроение у мужчин при этом было подавленное, им казалось, что их незаконно лишили вечернего праздника. В то же время они беспокоились насчет того, когда же Хемплмен им заплатит: сразу или через несколько дней.

Киттен, продрогшая и промокшая, вернулась в бар, проведя ночь в лесу. Она проголодалась и очень устала после бессонной ночи, поэтому стоически выдержала ругань Нони из-за испачканного «подвенечного платья». Его необходимо было постирать – Нони долго рассказывала о том, какое испытывает облегчение от того, что оно не понадобится хотя бы в ближайшее время.

Вечером жители поселка собрались на похороны. Гроб сколотили быстро. Киттен хотелось украсить его цветами рата, но она не осмелилась приблизиться к Джорджу Хемплмену, который не отходил от своей мертвой супруги. Чтобы не выслушивать его упреки, во время поминок она держалась позади мужчин, проститутки тоже старались стушеваться. Сюзанна бормотала что-то невразумительное, пока преподобный отец произносил надгробную речь, и Присцилла всячески пыталась успокоить ее. Наконец священник запел гимн, и мужчины, знавшие текст, подхватили его нестройными голосами. Но большинство лишь повторяли вслух отдельные слова. Затем ирландцы затянули балладу «Мальчик Дэнни», и эта песня больше понравилась Киттен. А потом все закончилось. Гроб опустили в яму, и мужчины, которым не доверили закапывать ее, двинулись прочь.

Киттен уселась вместе с Присциллой и Нони возле хижины последней. Дождь, к счастью, прекратился, погода снова стала по-весеннему теплой. Поскольку бар был закрыт, мужчины собрались вокруг зажженных на берегу костров и принялись передавать друг другу по кругу бутылки с выпивкой. Баркер не продавал спиртное на вынос, но недавно снова приходил Том Карпентер, после того как посетил местные племена маори. Вокруг залива Пераки располагалось несколько небольших поселений, а китобойная станция служила Карпентеру опорным пунктом в торговле с туземцами. Он присутствовал на похоронах и воспользовался шансом продать получившим зарплату китобоям несколько бутылок виски, прежде чем двинуться дальше на следующее утро, как и было запланировано. Он радовался тому, что нашел возможность быстро добраться на север острова. Капитан Клейтон собирался отплыть к дельте реки Вайрау на шхуне под названием «Пчела». Там, в заливе Клауди, в самом устье реки, находилась еще одна китобойная станция. Капитан собирался забрать оттуда груз, прежде чем отправиться в длительное путешествие в Европу. И Клейтон с готовностью откликнулся на просьбу Карпентера доставить его повозку и коня к устью Вайрау. Торговец планировал посетить в заливе Тасман крупные племена маори, более известные и цивилизованные, чем здешние.

– Я никогда не остаюсь ночевать у местных маори, и на то есть причины, – поведал он миссионеру, преподобному Мортону. – Хоне Тухавайки, их вождь, продал Хемплмену землю, но это не мешает ему снова и снова нападать на поселенцев. А если его воины выйдут из повиновения, может пролиться кровь. Поговаривают даже о каннибализме…

Киттен, которой невольно пришлось все это слушать, поскольку Мортон, конечно же, старался держаться поближе к женщинам во время разговора с Карпентером, в свете пламени костра заметила, что миссионер вздрогнул. До сих пор он не торопился отправляться к жившим вокруг станции «дикарям», а теперь, похоже, это желание у него совсем пропало.

– А… на севере они более мирные? – с тревогой поинтересовался он у торговца.

– Ну, не обязательно, – спокойно ответил Карпентер. – Но там давно уже появились белые поселенцы, они с ними чаще общаются и… в некотором роде научились вести себя как подобает. Перестали убивать их, начали торговать – по крайней мере, в большинстве случаев. Лично я предпочитаю те края. Там можно больше заработать, маори очень любят то, что упрощает жизнь белых: одеяла, кастрюли, сковородки… И у них есть деньги, ведь они постоянно продают земли новым поселенцам.

Преподобный Мортон глубоко вздохнул.

– Может быть, – задумался он, – они лучше воспримут слово Божье? – И он с надеждой посмотрел на торговца.

Тот лишь пожал плечами:

– Не знаю, преподобный. На Библию спроса пока не было. Но вы можете все изменить. Если хотите, я возьму вас с собой.

– Правда? – Преподобный отец заметно оживился. – Семена моих трудов могли бы упасть на более благодатную почву, верно?

Карпентер возвел глаза к небу.

– Я скажу так: если Кровавый Джек пообедает миссионером, мне это будет невыгодно, – с безмятежным видом ответил он. Кровавым Джеком называли вождя Тухавайки. – Я стараюсь лишний раз не пробуждать аппетит у этих ребят. Конечно же, я предполагаю, что вы возместите мне дорожные расходы…

Капитан Клейтон, само собой, подвозил торговца не бесплатно.

Преподобный Мортон замялся:

– У меня очень мало средств, я…

– Ну, на шлюх-то хватало, как я слыхал, – усмехнулся Карпентер. – Не пытайтесь меня разжалобить, преподобный, не думаю, что моей душе станет легче от того, что я привезу дикарям попа. Или платите, или проповедуйте у Тухавайки.

На лице преподобного Мортона читалось, что ему легче заплатить, чем согласиться на второй вариант.

– Вы действительно собираетесь уезжать завтра же? – с несчастным видом поинтересовался он. – Я думаю, это было бы… не очень вежливо, если вспомнить, что миссис Хемплмен только что скончалась. Я намеревался поддерживать вдовца денек-другой… С капитаном наверняка можно договориться…

Карпентер, невысокий плотный человечек с хитрыми глазками, от которого не так-то просто было что-либо скрыть, звонко расхохотался:

– Поддержать вдовца? Ах, преподобный, да перестаньте вы! Вам ведь просто хочется принять участие в торгах за маленькую блондинку. Вы же сохнете по ней с того дня, как тут появились! Кстати, это идет не на пользу репутации вашей Церкви… Вам следовало бы держать себя в руках. Но, как я уже говорил, мне все равно, чем вы тут занимаетесь. И боюсь, что капитану Клейтону тоже наплевать. В том числе и на горе старины Хемплмена. Судно загружено, оно скоро отчаливает. Время – деньги.

Услышав вздох преподобного, Киттен невольно улыбнулась. Все-таки он откажется от права стать ее первым мужчиной, если не хочет, чтобы его потом съели туземцы. Но в остальном подслушанный разговор не улучшил настроения Киттен. В последнее время она подумывала о том, чтобы сбежать к маори. Может быть, они примут ее. Девочка собиралась стащить пару мешков с семенами и одеждой с повозки Карпентера, чтобы, так сказать, внести свой вклад в благополучие племени. Но… если это настолько опасно…

А потом ей в голову пришла новая идея. А как насчет того, чтобы бежать на «Пчеле»? Прежде Киттен считала, что судно отплывает прямо в Европу, как это обычно случалось. Конечно же, она часто мечтала о том, чтобы спрятаться на шхуне и удрать от Баркера по морю. Но ее пугало долгое путешествие в совершенно чужую страну, да и нельзя прятаться среди бочонков с ворванью в течение трех месяцев. Она просто умрет от голода и жажды. Но залив Клауди вряд ли находится далеко, иначе капитан Клейтон не захотел бы делать такой крюк. Можно спрятаться в повозке Карпентера. Он обычно накрывает свои товары брезентом, чтобы защитить их от дождя и солнца: идеальное убежище для Киттен! И, конечно же, среди припасов Карпентера найдется и какая-нибудь еда, пусть даже просто мука или сухари. Условия просто идеальные.

Вот только цель путешествия не слишком ей нравилась. В заливе Клауди находилась точно такая же китобойная станция. Чего доброго, она попадет из огня да в полымя. Но разве Карпентер не упоминал белых поселенцев, с которыми торговали тамошние маори? Может быть, станция расположена неподалеку от крупного поселения или даже города! Если юная девушка и сможет найти честную работу, то только в подобном поселении: в каком-нибудь доме или в магазине. Сердце Киттен громко стучало. Конечно же, существовал риск и там попасть в очередной бордель…

Но в конце концов девочка взяла себя в руки. Да, дело могло обернуться скверно, но ведь бегство – это все-таки шанс! Здесь же шансов у нее нет. Если она останется тут до завтра, судьба ее будет предрешена. Думать тут было не о чем. Киттен покосилась на Нони, которая задумчиво глядела в огонь. Возможно, она вспоминала своего жениха. Присцилла давно уже отправилась к Баркеру, чтобы утешить его, страдающего из-за упущенной прибыли, а Сюзанна сидела у другого костра, как обычно, уставившись в пустоту и время от времени делая большой глоток виски из бутылки, которую протягивал ей кто-нибудь из мужчин. Этой ночью она наверняка не останется одна и уж точно не бросится искать свою дочь.

Киттен незаметно поднялась. Нони ничего не сказала, только преподобный с тоской поглядел ей вслед, когда она украдкой отступила в тень, чтобы отправиться на поиски повозки Карпентера.

Киттен нашла телегу торговца, стоявшую чуть поодаль от китобойной станции. Карпентер наверняка не хотел, чтобы запах ворвани пропитал его товары, ведь он торговал в числе прочего и одеялами, и одеждой. Луна этой ночью, в отличие от прошлой, ненастной, озаряла все вокруг своим сиянием, как и мириады сверкающих звезд, но других источников света тут не было, царила тишина. Киттен ловко вскарабкалась на платформу и скользнула под брезент. Здесь было даже уютно, только пахло довольно странно. Киттен нащупала небольшой бочонок с кислой капустой. Вот откуда исходит этот запах! Нашинкованная, утрамбованная и забродившая белокочанная капуста высоко ценилась среди моряков, поскольку ее регулярное употребление во время длительных путешествий спасало от цинги, а еще ее очень любила Линда Хемплмен. Наверное, это национальное немецкое блюдо, Карпентер всегда привозил квашеную капусту для хозяйки дома, а теперь решил не предлагать ее мистеру Хемплмену.

Джордж Хемплмен всячески старался забыть о своих немецких корнях, наверное, он даже не умел квасить капусту. Сама Киттен с удовольствием пробовала это блюдо, которым ее угощала миссис Хемплмен, да и от сырой капусты не отказывалась. Девочка постоянно испытывала голод и поэтому ела все подряд. Кроме китового мяса. После охоты мужчины варили в котлах его жирные куски, и это считалось у них деликатесом, но Киттен даже смотреть на него не могла. Однако с квашеной капустой ей повезло. Во время путешествия на север капуста не только утолит голод Киттен, но и спасет ее от жажды, хотя вряд ли она стала бы пить разбавленную уксусом воду, в которой плавали овощи, если бы у нее был выбор.

Довольная, Киттен устроилась среди одеял, которых на повозке было много. Если Карпентеру не придет в голову заключить еще несколько сделок с китобоями, прежде чем повозку погрузят на судно, все наверняка сложится удачно.

К удивлению Киттен, она даже сумела уснуть в своем убежище. В кои-то веки насытившись, утомленная бессонной ночью в лесу, она вскоре задремала и проснулась только тогда, когда повозка тронулась с места. Значит, Карпентер не поднимал брезент, и, бросив быстрый взгляд наружу, девочка поняла, что вряд ли он станет делать это. Солнце только взошло, а в это время на берегу царила тишина. Впрочем, торговец сделал еще одну остановку и поприветствовал преподобного отца. Обычно тот не вставал так рано, но, очевидно, страх оказаться на столе у вождя племени маори вовремя вырвал его из объятий Нони. Мортон устроился на козлах, и Карпентер направил повозку к судну.

Все прошло без сучка и без задоринки. Доски для погрузки уложили еще вчера. Киттен затаила дыхание, когда повозка двинулась по скрипящим мосткам, и потом снова, когда Карпентер и преподобный отец спустились с козел, а капитан Клейтон приветствовал мужчин на палубе судна. Торговец увел лошадей, судя по всему, в трюм, и она осталась одна. Киттен боялась, что Карпентеру понадобятся одеяла или другие вещи. Например, чтобы продать их Мортону, который не имел при себе необходимого для ночевки на борту судна. Однако тревога ее оказалась напрасной. Вскоре послышались голоса капитана и матросов. Капитан отдавал приказы, матросы ставили паруса и убирали сходни.

Киттен расслабилась, ощутив, что корабль закачался на волнах. «Пчела» снялась с якоря и вышла в море. Ей удалось сбежать от Баркера! Даже если ее теперь обнаружат, вряд ли капитан Клейтон повернет обратно, чтобы вернуть владельцу бара его «товар». Киттен хотела прочитать благодарственную молитву, которой ее научила миссис Хемплмен, но потом решила этого не делать: лучше не привлекать к себе внимания Бога преподобного Мортона!

Путешествие до залива Клауди продолжалось два дня и прошло спокойно, как для команды, так и для Киттен. Девочка слышала лишь голоса матросов и шум ветра в парусах. Никто не приближался к повозке, и Киттен в конце концов даже осмелилась выбраться из-под навеса, чтобы справить нужду. Это было ночью, и ее никто не заметил. Повозка стояла в носовой части судна, принайтованная к борту между ящиками с китовым усом и другими товарами, в то время как матросы большую часть времени проводили в помещениях под палубой, где они и спали. При слабом ветре и спокойном море требовалось всего несколько человек, чтобы выполнять работу на судне.

Киттен не верила своему везению. Однако, увы, оно закончилось, как только они оказались в заливе Клауди. Для начала девочка распростилась с надеждой на то, что рядом с китобойной станцией окажется город. На берегу Киттен выглянула из-под брезента, но не увидела ничего, кроме китовых костей, лодок и обычных хижин китобоев. Станция была даже меньше той, что принадлежала Джорджу Хемплмену, хотя и появилась раньше. Киттен не питала иллюзий – здесь тоже наверняка есть такой же паб с проститутками. Трактирщик и сутенер так же обрадуются свежей крови, как и Баркер. Поэтому Киттен решила не показываться, пока это возможно.

Впрочем, вид от станции открывался прекрасный. У самого пляжа берег был не таким крутым, как в заливе Пераки, но на горизонте возвышались покрытые снегом горы, а за пляжем раскинулись зеленые холмы. Уже можно было рассмотреть и устье реки. Река Вайрау, близ которой стояла станция, судя по всему, убегала далеко в холмы. Течет ли она через то поселение, о котором упоминал Карпентер? Можно ли попасть в город, если следовать по течению? Киттен подумала, что стоило бы это проверить, но она до смерти боялась путешествовать в одиночестве в такой глуши. Кроме того, не факт, что она сможет незаметно выбраться из укрытия после того, как судно причалит. Несмотря на протесты преподобного, который, судя по всему, был не прочь задержаться на станции и, возможно, еще разок-другой «расслабиться», Карпентер сразу же повел своих лошадей прочь от пляжа, по дороге, идущей вдоль реки.

– Были у меня здесь как-то раз неприятности, – коротко пояснил он, когда Мортон поинтересовался причиной подобной спешки. – Управляющий этой станции – настоящий пройдоха. Я доставил ему целый воз провианта, но он решил, что я прошу за него слишком много. И что мне было делать? Когда он понял, что я буду упорно стоять на своем, возле него тут же появилось два десятка дикарей, каждый из которых был на голову выше меня. То, что он мне заплатил в конечном итоге, даже не покрыло закупочной стоимости, и мне оставалось только радоваться, что я ушел живым. Так что мне лучше убраться отсюда побыстрее, пока капитан Клейтон еще здесь. Иначе эти парни снова обчистят мою повозку. Вы, преподобный, разумеется, можете остаться, если хотите. Но предупреждаю вас: когда местным ребятам надоест рыба, а она им наверняка уже надоела, то они с удовольствием зажарят миссионера…

Торговец расхохотался, и Киттен легко могла представила себе выражение лица преподобного, с которым он слушал эти слова.

Теперь она не могла вылезти из повозки. Оставалось лишь надеяться, что Карпентер направится в поселение белых. Однако эта надежда быстро развеялась, когда преподобный Мортон спросил у торговца, куда тот держит путь.

– А мы сегодня попадем в город? – полюбопытствовал он. – Я хочу сказать… Вы упоминали о белых поселенцах…

Карпентер фыркнул:

– Я говорил об окрестностях залива Тасман, преподобный. Если бы вы посмотрели на карту местности, где вам теперь предстоит заниматься своей деятельностью, вы бы поняли, что на другой стороне пролива Кука живет лишь горстка белых. Город расположен ближе к западному побережью, в то время как мы очутились на восточном. То есть нам пришлось бы снова пересечь остров, чтобы попасть туда. За один день это сделать невозможно. Да и зачем? Мои клиенты – и ваша будущая паства – обитают в центре страны. Те Раупараха, знаменитый вождь, живет со своим племенем у реки Вайрау. Туда мы сейчас и едем. Понятия не имею, доберемся ли мы туда сегодня, но завтра уж наверняка. Можете составить пока парочку проповедей или выучить несколько слов на маори. Киа ора – «здравствуйте». А «добро пожаловать» – хаэре маи. Ах да, и я полагаю, что «я умираю» переводится как ка мате. Есть знаменитый хака – это ритуальный танец туземцев. Будете подпевать им, пока закипает вода…

Миссионеру уже надоели намеки на его страх перед дикарями, и он принялся возмущаться, но Киттен его совсем не слушала. Она сама умирала от ужаса. Карпентер ехал прямиком в племя маори! И он найдет ее сразу же, как только начнет предлагать свои товары! Девочка решила незаметно выскользнуть из повозки сейчас, пока они находились еще не слишком далеко от китобойной станции, а потом каким-то образом добраться до поселений на другом конце пролива. Повозка тряслась на ухабах, и Киттен надеялась, что мужчины не заметят, как она спрыгнет. Найти дорогу тоже будет несложно: выглянув из-под брезента, она обнаружила, что они по-прежнему движутся вдоль реки. Берега густо поросли лесом, растительность тут была пышнее, чем в заливе Пераки. Огромные древовидные папоротники качали листьями над рекой, железные деревья, поросшие цветами рата, устремлялись высоко в небо, а один раз Киттен показалось, что она заметила дерево каури – как она слышала, источник самой ценной древесины в Новой Зеландии. Вся мебель Хемплмена была сделана из него.

Река текла рядом, широкая и неторопливая, к тому же наверняка и судоходная, что объясняло плохое состояние дороги. Скорее всего, здесь чаще путешествовали на лодках, если было нужно добраться от побережья до поселений маори. Киттен уже собиралась спрыгнуть, но в этот самый миг дорога вдруг стала ровнее, и Карпентер воспользовался этим, чтобы пустить лошадей галопом. Похоже, он спешил добраться до деревни маори, не желая останавливаться на ночлег в открытой местности.

Киттен поняла, что спрыгнуть с повозки теперь не получится. На такой скорости она запросто могла бы пораниться. Впрочем, ей совсем не хотелось возвращаться на китобойную станцию. Девочка вздохнула и решила смириться с тем, что окажется в лагере маори, где ее и обнаружат. Это еще не самое худшее, что может случиться. Конечно, Карпентер будет возмущаться, но она наверняка сумеет уговорить его снова взять ее с собой, когда он закончит свои дела здесь. По идее, затем он отправится в ближайшее крупное поселение, чтобы пополнить запасы товаров. И вполне вероятно, что он потребует оплатить проезд, – что ж, если ничего другого не останется, будь что будет. А в поселении она снова сумеет сбежать…

Киттен примирилась с судьбой и выглянула из-под брезента, любуясь сверкающей под солнцем рекой. Русло ее было каменистым, берега – пологими, с песчаными отмелями, и часто казалось, что Вайрау не может решиться, в какую сторону ей течь, поэтому и петляет то и дело.

– Рыбы тут полно, – заметил Карпентер, обращаясь к своему пассажиру, который становился все более молчаливым по мере того, как они продвигались вглубь страны. – Маори ловят рыбу вентерями – если под рукой нет миссионера, которого можно зажарить… – В его голосе звучала насмешка. – Еще они отваривают корни и другие части папоротников, выращивают сладкий картофель, а с тех пор, как здесь появились белые, и зерновые тоже, хотя раньше этого не делали. Семена идут нарасхват. Я уже упоминал о том, что вождя Те Раупараху назвали в честь съедобного растения? Один из его предшественников, который стал вождем, сразив в поединке и съев отца Те Раупарахи, пригрозил съесть и его сына – с корнями раупарахи в качестве гарнира. На вкус они напоминают рыбу…

Судя по всему, Карпентер веселился от души, и Киттен надеялась, что его настроение не слишком испортится, когда он найдет ее чуть позже. Папоротниковый лес расступился, и вскоре Киттен увидела нечто похожее на плантации – поля, на которых росли какие-то злаки. Наверное, лагерь уже совсем рядом. Киттен пришлось опустить брезент. Пусть она ничего не увидит, зато ее не обнаружат раньше времени.

И действительно, дорога вновь стала ровнее, вскоре она услышала приветственные крики, которые все приближались. Женщины и мужчины обращались к Карпентеру доброжелательно, в их голосах звенела радость. Судя по всему, торговца здесь хорошо знали.

Наконец повозка остановилась, и маори поздоровались со своими гостями. Карпентер что-то сказал на ломаном языке маори, но Киттен разобрала только киа ора, уже известное ей слово. По меньшей мере один из туземцев ответил на его приветствие по-английски.

– Здравствовать, Ка-пин-та! – произнес низкий и приятный мужской голос. – Мы тебя ждать много лун. Мы радовать!

Карпентер рассмеялся.

– Я тоже радуюсь, Те Пуаха! – ответил он. – Особенно хорошей еде: несколько дней не ел свежей пищи.

Киттен могла себе представить, как он многозначительно покосился при этом на преподобного отца. Она тоже ощутила сильный голод. Девочка ничего не видела, сидя под брезентом, но где-то поблизости явно готовили ужин: вкусно пахло жареной рыбой.

– А ты кого-то привезти? Кто таков? – справился о миссионере Те Пуаха.

Священник Мортон, похоже, вполне владел собой.

– Меня зовут преподобный Мортон, – услышала Киттен его высокий голос, – и я принес вам Божье слово и Его благословение!

Но тут же раздались испуганные возгласы, что-то загрохотало. Киттен осторожно выглянула из-под брезента и с ужасом увидела, что миссионера, который поднял руки, чтобы благословить собравшихся, окружило множество воинов. Они нацелили на него свои копья, воткнув их древком в землю.

– Опусти руки, идиот! – рявкнул Карпентер. – Не волнуйся, Те Пуаха, он просто хотел поздороваться. Это знак, вроде киа ора, понятно?

Преподобный Мортон, дрожа от страха, опустил руки, и Те Пуаха снова улыбнулся. Это был коренастый молодой человек; как большинство мужчин маори, он казался тяжелым и неуклюжим. Темная кожа туземцев была покрыта татуировками, среди которых особенно выделялись синие линии и похожие на листья узоры на лице. Миссионер стал белым как полотно, после того как маори едва не набросились на него.

– Мы думать, булава войны, – примирительным тоном пояснил Те Пуаха. – Или огненная штука – мус-ке-та, ты так говорил, нет? Ты привозить несколько, Ка-пин-та? Ты обещать!

Киттен снова опустила брезент, поэтому не видела, кивнул ли Карпентер.

– Мы поговорим о товарах позже, – заявил он молодому маори. – Но сначала скажите хаэре маи преподобному Мортону, а то он боится. Он ведь ничего плохого вам не желает. Он не из тех, кто проповедует огнем и мечом, для этого он слишком труслив.

Миссионер что-то сказал, однако его слова утонули в громких возгласах маори.

– Друг Ка-пин-та – друг нгати тоа! – приветствовал миссионера Те Пуаха. – А теперь мы устроим праздник. Девушки станцуют хака, женщины приготовят еду, ты приносить виски, да?

Киттен упала духом. Ну вот и все. Бутылки лежали возле бочонка с квашеной капустой. Чтобы добраться до них, Карпентеру придется поднять брезент. Однако Те Пуаха сделал это вместо него. Пока снаружи смеялись и пели, приземистый маори, предвкушая выпивку, поднял брезент и тут же обнаружил под ним девочку, тщетно пытавшуюся спрятаться среди одеял и припасов.

– Эй, Ка-пин-та! Что это ты привозить? Ты продать нам девочку?

Больше всего Киттен хотелось зажмуриться и надеяться на то, что ее не заметят, но эта детская уловка, разумеется, ни к чему бы не привела. Вместо этого она широко раскрыла свои глаза орехового цвета и посмотрела на молодого маори – а затем и на Карпентера, который сразу же подошел к повозке.

– Глазам своим не верю! – в недоумении произнес он, увидев ее. – Как ты сюда попала? Ты… ты же из залива Пераки, верно? Девочка, которую собирались продать на аукционе!

– Продать девочка? – удивился Те Пуаха.

Вокруг него собрались другие маори, среди них были женщины и дети. Судя по всему, они хотели, чтобы им перевели весь разговор. Те Пуаха что-то сказал темнокожей стройной женщине с длинными черными волосами и мягкими чертами лица, которая не выглядела угрожающе, несмотря на татуировки.

– Не сердитесь, – умоляюще произнесла Киттен, обращаясь к торговцу. – Я хотела уехать из Пераки и спряталась в вашей повозке, прежде чем вы отвезли ее на судно. Я съела немного квашеной капусты… Мне… мне очень жаль… Но если вы отвезете меня в город, то я… я найду честную работу и все возмещу, и…

– Для начала вылезай оттуда! – приказал Карпентер. – Ты мне всех клиентов распугаешь.

Дрожа, Киттен выбралась из повозки. Теперь она наконец-то смогла хорошенько рассмотреть все вокруг и поразилась тому, что они оказались в настоящей деревне. Близ площади, на которой остановился Карпентер, стояли красивые деревянные дома с яркими фронтонами и похожими на веранды пристройками с причудливой резьбой. Все они были разного размера и, судя по всему, служили для разных целей. Перед одним из этих домов готовили еду – наверное, тут размещалась кухня. Перед другим стояли фигуры высотой в человеческий рост, тоже вырезанные из дерева и ярко раскрашенные. Киттен совсем не так представляла себе лагерь дикарей.

Она разглядывала их – темнокожих мускулистых людей с круглыми глазами. И мужчины, и женщины носили широкие разукрашенные пояса и юбки из развевающихся лент, которые при движении издавали звук, похожий на птичий щебет. На мужчинах не было рубашек, только плащи из чего-то похожего на перья, женщины одевались в тканые кофты. Их распущенные волосы поддерживали широкие обручи, а мужчины собирали длинные пряди в узел на затылке. Несмотря на то что маори выглядели очень непривычно, она не ощущала исходящей от них угрозы. Когда Киттен наконец посмотрела на Мортона, тот ответил ей сладострастным взглядом, и он показался ей даже более диким, чем туземцы. Без сомнения, он представлял для нее бóльшую опасность, нежели любой из членов племени.

– Ты! – Преподобный направился к ней и возвел глаза к небу, желая то ли помолиться, то ли поблагодарить своего Бога. – Пути Господни неисповедимы. Ты… и я…

Киттен обернулась к Карпентеру.

– Я не хотела, чтобы меня продали, – сказала она. – Я не хочу становиться шлюхой. Пожалуйста… пожалуйста, возьмите меня в город у пролива Кука. Я буду работать… Наймусь в служанки или…

Карпентер рассмеялся, и в смехе его прозвучало нечто похожее на жалость.

– Малышка, я не знаю, что ты себе вообразила, но тот медвежий угол и городом-то не назовешь. Живут там два-три фермера, которые привезли с собой жен и ораву детей. Им не нужны слуги. Еще там обитают всякие миссионеры и землемеры – для них есть магазин, где продают самые разные товары, и несколько пабов. В них ты точно найдешь работу – только не честную…

Киттен в отчаянии понурилась. Значит, опять ничего, снова разрушенная надежда… и этот визгливый голос преподобного:

– Каждый должен принять свою судьбу и занять место, предназначенное ему Господом!

Киттен вновь взглянула на него. Когда миссионер перекрестился, мужчины схватились за боевые дубинки. Судя по всему, этот знак показался им подозрительным. Женщина с мягкими чертами лица – Киттен обратила внимание на ее гордую осанку и то, что на плечах у нее лежала такая же накидка из перьев, как у мужчин, – снова потребовала от Те Пуахи, чтобы тот перевел слова Мортона. Однако фраза преподобного отца, по всей видимости, показалась маори слишком сложной.

– Это вы загнули, преподобный! – вмешался Карпентер. – Не может Господь хотеть, чтобы малышку продали, словно скотину какую-то! Разве вы обычно не высказываетесь о том, что женщины легкого поведения прокляты навек? И их клиенты вместе с ними? – Он снова усмехнулся.

– В том-то и дело! – воскликнул взволнованный миссионер. – Я и пытаюсь объяснить это девушке. Она не проклята. Господь в своей бесконечной милости сохранил ее девственность и прислал сюда. Ко мне! Я последую Его зову и возьму ее в жены! Мы будем жить в добром христианском браке…

В глазах у Киттен вдруг потемнело, аромат пищи, витавший над площадью, стал вызывать у нее тошноту. Все в ней противилось мысли о том, что ей придется выйти замуж за преподобного Мортона, даже если это будет единственной возможностью стать честной женщиной. Маори, ставшие зрителями непонятной драмы в своей собственной деревне, забеспокоились. Те Пуаха переводил слова белых для высокой стройной женщины.

– Христианский брак? – возмутился Карпентер. Будучи ниже ростом, чем преподобный отец, сейчас он казался выше его благодаря своему гневу. – Вы втрое старше девушки, негодяй! Только посмотрите на это дитя! Вам нужно стыдиться уже того, что вы думаете о возможности затащить малышку в свою постель!

Миссионер пожал плечами.

– Лучше юная невеста, нежели юная грешница, – заметил он и направился к Киттен. – Ну, скажи же что-нибудь на это, моя красавица. Станешь ли ты с Божьей помощью моей верной женой?

Киттен попятилась.

– Нет! – прошептала она. – Нет, я…

Она искала возможность убежать, а преподобный Мортон не сводил с нее взгляда, словно кошка с мыши. Если она попятится еще на шаг, то прижмется к стене одного из домов… В конце концов она рванулась вперед и едва не налетела на женщину маори в плаще. Киттен извинилась и хотела было бежать дальше, но тут на плечи ей легли тяжелые теплые руки. Женщина велела ей остановиться, затем махнула рукой, и между Киттен и преподобным вмиг выросли трое могучих воинов маори.

Те Пуаха обернулся к Карпентеру и вопросительно посмотрел на него.

– Друг Ка-пин-та? – поинтересовался он.

Карпентер вздохнул.

– Не совсем, – ответил он. – Но не нужно причинять ему вреда…

– Дочь вождя говорит, он должен уйти! – заявил воин маори. – А девочка пусть остается. Если ты хотеть, мы давать тебе деньги за то, что ты ее отпускать.

Киттен не поверила своим ушам и с благодарностью взглянула на свою спасительницу, а Карпентер начал переговоры. Он наверняка был не прочь избавиться от миссионера, но нельзя ведь просто так прогнать в глушь белого человека. Он, конечно, отдал бы Киттен дочери вождя бесплатно – или за очень скромную сумму, – но Мортона нужно было где-то разместить до утра.

Киттен перестала обращать внимание на мужчин, когда женщина вдруг обратилась к ней.

– Ты ингоа? – спросила она.

Киттен испуганно уставилась на нее. Это слово не входило в число тех, которым Карпентер учил по дороге преподобного отца.

– Я Те Ронга. – Женщина терпеливо показала на себя, затем на Киттен. – Ты?

– Как тебя зовут? – помог девочке Те Пуаха.

Киттен глубоко вздохнула. Она поняла жест женщины, но ей так надоело ее прозвище! Если теперь она взрослая – как бы там ни было, детство ее уж точно закончилось, – то ей понадобится взрослое имя. К сожалению, ничего подходящего на ум не приходило.

– Кэт, – наконец сказала она. Киттен вполне могло превратиться в Кэт.

Те Пуаха рассмеялся.

– Поти! – перевел он и указал на толстую трехцветную кошку, которая вылизывалась на пороге одного из домов. – Это ведь кошка, верно? Мы называем их поти.

Девочка кивнула.

– Поти, – повторила она, улыбнулась и указала на себя.

Маори захихикали и захлопали в ладоши.

– Хаэре маи, Поти! – Те Ронга нарочито поклонилась, показывая, что это формула приветствия. – Хаэре маи в племя нгати тоа.

Кэт недоуменно оглядывалась. Неужели ее действительно приглашают остаться? На правах члена семьи? Она колебалась, но ее убедили улыбающиеся лица Те Ронги и всех остальных женщин племени. Девочка вдруг вспомнила о Линде Хемплмен. Может быть, эти женщины и выглядят непривычно, их одежда и язык совсем не такие, как у изысканных немцев, но они не менее дружелюбны – и, вне всякого сомнения, совершенно честны.

Кэт сделала глубокий вдох.

– Киа ора, Те Ронга! – произнесла она.