— Боже мой, Уильям, конечно, мы можем ее вернуть! — Голос Гвинейры звучал более чем нетерпеливо, ведь она уже не впервые вела дискуссию об этом со своим внучатым зятем. — План турне этих певцов ни для кого не тайна. Они на Северном острове, не в Тимбукту! Но вопрос в том, даст ли это что-нибудь. Вы же читали ее письмо: она счастлива. Она там, где всегда хотела быть, и занимается тем, о чем постоянно мечтала.

— Но она моя жена! — налив себе виски, вставлял Уильям, тоже уже не впервые. Не впервые за этот вечер. — У меня есть права!

Гвинейра наморщила лоб.

— Какие права? Вы хотите забрать ее силой? Теоретически вы даже можете это сделать, поскольку она еще несовершеннолетняя. Но Кура никогда не простит вам этого. Кроме того, она тут же убежит снова. Или вы собираетесь держать ее взаперти?

Услышав это, Уильям умолк. Конечно же, он не собирался держать Куру взаперти, все равно в Киворд-Стейшн не нашлось бы тюремщика. МакКензи приняли уход Куры, а маори по поводу таких вещей не переживали. Даже на помощь Тонги рассчитывать не приходилось. В конце концов, в лице Глории появилась новая наследница. Для этого поколения игра Тонги была проиграна. Зато Гвинейра ликовала и даже, похоже, радовалась за внучку. В письме Куры из Крайстчерча, переданном через Джорджа Гринвуда уже после того, как труппа уехала в Веллингтон, звучали оптимистические и очень счастливые нотки. Судя по всему, оперная труппа приняла ее с распростертыми объятиями. Конечно, писала Кура, ей еще нужно многому научиться, но импресарио, мистер Барристер, лично занимается ее обучением, и она делает большие успехи. Ее пустили на сцену в первый же вечер; она пела «Хабанеру», ей аплодировали стоя.

Впрочем, втайне Гвинейра полагала, что успех Куры основан отчасти и на ее внешних данных, ну да какая разница. Кура довольна, зарабатывает деньги. Пока ей будет сопутствовать успех, она даже думать не будет о Киворд-Стейшн.

— Дай ей хоть немного времени, парень, — урезонивая, произнес Джеймс и протянул Уильяму бокал. Похоже, Гвин не заметила этого, но Уильям влил в себя уже третий бокал виски. Джеймс, слушавший этот диспут на протяжении получаса, считал, что тоже заслужил право выпить. — Если вы побежите за ней сейчас, это ничего не даст, ведь причиной отъезда Куры, кроме всего прочего, послужила еще и ссора, если я не ошибаюсь.

О событиях той ночи, что предшествовала отъезду Куры, по-прежнему было известно только Уильяму и мисс Уитерспун, и никто из них не собирался рассказывать об этом остальным. С уходом Куры их отношения прекратились, по крайней мере Уильям больше не прикасался к гувернантке с тех пор, как жена бросила его, и не готов был поговорить по душам. В остальном же ни у кого, похоже, не было конкретных подозрений, и Уильяма вполне устраивало, чтобы все так и осталось.

— Вот именно, пусть она поучаствует в этом турне! — поддержала мужа Гвинейра. — А потом видно будет. Обратные билеты остальных музыкантов уже заказаны и оплачены, в этом меня заверил Джордж. Все путевые издержки несет организация. Если Кура все-таки захочет ехать с ними в Англию, ей придется оплачивать это из собственного гонорара или просить деньги у меня. Тогда у нас будет возможность еще раз поговорить об этом деле. Но спокойно, Уильям! Я не хочу потерять еще одну внучку!

После этого замечания все умолкли, поскольку оно касалось трагической истории Илейн, о которой недавно узнали Гвинейра и Джеймс. Гвин очень разволновалась, хотя ни капли не винила Илейн. Все это могло случиться и с ней; как бы там ни было, однажды и она стояла с ружьем против одного из Сайдблоссомов. Конечно, ситуация была иной, но Гвинейра не сомневалась, что у Илейн были веские причины для того, чтобы защищаться. Она не понимала одного: почему после этого девочка не обратилась за помощью к ней. Киворд-Стейшн была расположена уединенно; Илейн можно было спрятать и подумать о том, как решить вопрос. Можно было бы устроить ей бегство в Австралию или Англию. Бесследное исчезновение Илейн действовало Гвинейре на нервы. Она ни в коем случае не хотела потерять связь еще и с Курой!

Уильям пил свое виски мелкими глотками. Ему очень хотелось броситься вдогонку за женой как можно скорее — этот шельма Барристер наверняка не по доброте душевной позволил ей петь! По всей вероятности, на что-то надеется, раз сразу пустил Куру на сцену. И он «лично обучает ее». Какому же искусству? Уильям чувствовал, что уязвлена не только гордость, — его снедали жуткие приступы ревности.

С другой стороны, ему почти нечего было противопоставить аргументам Гвин и Джеймса. Да, роль отвергнутого мужа была весьма неприятна, но если он действительно заставит Куру вернуться, она первым делом расскажет всем, из-за чего сбежала… И тогда Уильям окончательно потеряет лицо в глазах МакКензи.

— А что мне делать? — вяло поинтересовался он. — Я хочу сказать, что…

— Будете продолжать делать то же, что и раньше, причем было бы желательно, если бы вы больше времени уделяли своему ребенку! — резко ответила ему Гвинейра. — Кроме того, активнее включайтесь в работу фермы, приносите пользу. Давайте будем считать, что Кура поехала путешествовать. Она немного познакомится с миром, покажет свой талант и через несколько месяцев вернется. Смотрите на это с такой точки зрения! Все остальное — глупости!

Гвинейре было легко говорить, но если в жизни Уильяма во время пребывания в Киворд-Стейшн до ухода Куры были свои трудности, то теперь она стала совершенно невыносимой. Пастухи, которые до сих пор шептались за его спиной о недостаточных для «овечьего барона» умениях, теперь открыто смеялись ему в лицо. Судя по всему, они шептались о том, что у «супруга принцессы» и за стенами конюшен все получается не очень, по крайней мере чтобы удержать такую роскошную женщину, как Кура Уорден.

— Освистали его! — ругался Покер Ливингстон, который снова стал чаще показываться на ферме.

Более спокойный Энди Мак-Эрон выслушивал приказы и идеи Уильяма со спокойным лицом, но потом делал только то, что считал нужным.

Но хуже всего были маори. Племя вернулось из путешествия, и мужчины снова занялись работой в Киворд-Стейшн. Однако Уильяма они игнорировали. До сих пор они хоть и с неохотой, но все же признавали в нем члена местного племени пакеха; но с уходом Куры он потерял свои права. Просил ли Уильям, кричал ли — маори по большей части просто смотрели сквозь него.

Это приводило Уильяма в бешенство, тем более что и со стороны Гвинейры он встречал все меньше понимания. Тем временем даже она заметила, что он все чаще топит свои неприятности в виски, и начала его в этом упрекать.

— Как вы собираетесь быть примером для остальных, если утром выходите на работу слишком поздно и в помятом состоянии? Мне тоже это не нравится, Уильям, но в первую очередь мне неясно, как себя вести. Если я буду защищать вас, то покажусь смешной, потеряю авторитет. Но если я признаю правоту мужчин, вы будете обижаться на меня и совершенно утонете в виски! Вы должны прекратить это, Уильям! У меня уже однажды был в хозяйстве пьяница, и этого больше не повторится, пока я пользуюсь здесь уважением!

— И что же вы сделаете, мисс Гвин? — насмешливо спросил Уильям. — Вышвырнете меня? Конечно, вы можете сделать это, но тогда потеряете Глорию. Потому что я, конечно же, заберу ее с собой!

Гвинейра заставила себя успокоиться.

— Тогда пора начинать учиться варить кашу, — спокойно ответила она, — и думать о том, кто вам даст работу вместе с ребенком. Как вы вообще собираетесь путешествовать с Глорией? Положите малышку в седельную сумку?

В тот вечер Уильям, выслушав Гвинейру, умолк, но позже она призналась мужу, что своей угрозой он ужасно напугал ее.

— А ведь верно, у нас нет прав на этого ребенка! И если он заберет ее… Да, мы должны поддерживать его, возможно, каждый месяц давать деньги, чтобы он мог оплачивать няню и квартиру…

Джеймс покачал головой.

— Гвин, любимая, только без паники, — принялся успокаивать он ее, поглаживая по волосам. — Ты очень сильно преувеличиваешь. Слава богу, что мальчик Уильям этого не понял. Но ты ведь не думаешь всерьез, что наш несостоявшийся «овечий барон» позволит тебе выгнать себя? Куда он денется с Глорией, если об этой истории говорят уже все вокруг? И что он будет делать с малышкой? Боже мой, он даже не умеет держать ее! Невообразимо, чтобы он утащил ее с собой, поскольку наша миссис Уивер не крепостная, чтобы он мог приказать ей идти с ним. Да и в худшем случае, у ребенка есть еще мать. Ты могла бы обратиться к Куре. По крайней мере она должна испытывать к дочери хоть что-то, чтобы передать заботу о ней тебе. Любой суд будет в твою пользу. Так что не сходи с ума.

Джеймс обнял Гвин, но полностью успокоиться та не могла. Она ведь уже начала чувствовать себя в безопасности! А теперь Уильям выходит из-под контроля!

В первые дни после исчезновения Куры Хизер Уитерспун ходила как побитая собака. Она не могла понять, почему вдруг Уильям отказался от нее, да еще нагрубил ей. В конце концов, не она виновата в том, что Кура застала их. Наоборот, именно она разгадала стратегию Куры в тот вечер и намекала об этом Уильяму. Но он был уже слишком пьян, чтобы понять это и не позволить своей жене манипулировать собой.

— Я не поползу к ней по первому же свистку! — пьяно возмущался он. — И… и уж точно не повезу ее в Крайстчерч. Пусть качает бедрами, пошла она… я возьму ее, когда захочу, а не тогда, когда ей это будет нужно.

Хизер не стала больше ничего говорить. Никто не может требовать этого от нее; в конце концов, она его любит. Несправедливо теперь обвинять ее во всем.

Но Хизер уже давно поняла, что жизнь не всегда справедлива к ней, и обратилась к проверенной стратегии: она будет рядом, будет ждать. Когда-нибудь Уильям одумается, когда-нибудь она станет нужна ему. В возвращение Куры она не верила. Та сначала будет наслаждаться успехом, а когда ей понадобится мужчина, она найдет себе кого-либо, кто будет находиться рядом с ней в тот момент. Кура-маро-тини не была привязана к Уильяму Мартину. И если Хизер верила в любовь, то только в свою собственную.

Кура уже нашла своего мужчину, хотя в этом случае и не стала бы говорить о любви. Но она восхищалась Родериком Барристером: он казался ей воплощением всех ее мечтаний об успехе и карьере. С одной стороны, он мог посвятить ее в тайны бельканто гораздо глубже и интенсивнее, чем мисс Уитерспун с ее тремя уроками пения, взятыми в Швейцарии. Кроме того, он обладал властью — вся труппа слушала его приказы, причем с такой покорностью, какой Кура никогда прежде не видела. Конечно, в Киворд-Стейшн тоже были господа и слуги, но своеволие и самоуверенность пастухов и маори, которые так смущали Уильяма, Кура воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Рабское повиновение было не в чести на овечьих фермах. Тот, кто работал там, должен был уметь принимать решения. А в ансамбле Барристера имело значение только одно слово, причем его собственное. Он мог осчастливить балерин, пообещав им на одно соло больше, и даже такие ученые певицы, как Сабина Конетти, не осмеливались возражать, когда такой новичок, как Кура, натягивал им нос. А благосклонность Барристера — это Кура выяснила довольно быстро — имела вполне определенное отношение к женской половине ансамбля. Балерины совершенно откровенно говорили, к примеру, о том, что Бригитте только потому разрешили петь Кармен, что она была покорна импресарио. А нежелательные последствия этой связи устранила молчаливая акушерка из Веллингтона.

После этого Бригитта несколько недель не могла танцевать и всхлипывала ночи напролет. Это раздражало Куру, поскольку пока что она делила гостиничный номер с маленькой танцовщицей. Как бы там ни было, Бригитта на нее не сердилась. Она была рада отделаться от певческих ролей, с которыми безнадежно не справлялась, и, судя по всему, Родерик ее больше не интересовал. Когда спустя несколько ночей Кура стала убегать из комнаты, чтобы навестить импресарио, девушка делала вид, будто ничего не замечает.

Куру довольно сильно тянуло к привлекательному тенору, и ей даже не пришлось притворяться, когда он начал ухаживать за ней. Впрочем, он тоже недолго удовлетворялся поцелуями и безобидными ласками. Над опасениями Куры относительно того, что она забеременеет, он лишь посмеялся.

— Чушь, малышка, я очень осторожен! У меня все всегда под контролем!

Куре хотелось верить в это, и она заметила, что, любя ее, Родерик выходил из нее быстрее, чем это делал Уильям. Но по-прежнему оставалась неясной ситуация с Бригиттой. В конце концов она с гулко бьющимся сердцем доверилась Сабине Конетти. Несмотря на свои подозрения относительно того, что певица недолюбливает ее — сейчас Родерик изучал и роли сопрано со своим новым открытием, — она полагала, что та больше всех знает о женских тайнах. Сабина с готовностью посвятила ее в те немногие премудрости, которые были известны ей самой.

— Старайся держаться от него подальше в самые опасные дни. Но полностью безопасно это никогда не бывает, — подытожила она. — И не рассчитывай на клятвенные заверения этих парней в случае чего жениться… или что там они еще обещают. Поверь мне, сейчас Родерик готов пообещать тебе даже звезду с неба, но на это надеяться не стоит. Да, Родерик наслаждается тобой, как Пигмалион, но в целом больше всех любит себя. Если ему будет нужно, он бросит тебя.

Впрочем, это предупреждение не имело для Куры особого значения. Во-первых, Кура понятия не имела о греческой мифологии, а во-вторых, была уверена в том, что Родерик добр к ней. Если он самовлюбленный эгоист, во что она вполне верила, то просто не всегда будет давать ей крупные роли и, в первую очередь, не каждый день бесплатные уроки пения. Он действительно проводил полдня у рояля вместе с Курой, в то время как остальные члены ансамбля наслаждались свободой, исследовали такие города, как Окленд и Веллингтон, или отправлялись на вылазки, чтобы насладиться чудесами природы вроде тропиков и гейзеров.

Ночью же Кура была к его услугам; но она наслаждалась и самой игрой, хотя Родерик, как любовник, сильно уступал Уильяму. Куре не хватало экстазов, пьянящих кульминаций, до которых доводил ее муж, и постепенно начинала злиться на Родерика, который не возмещал ей риск забеременеть с такой же страстью. Но она забывала обо всем, стоило ей вечером выйти на сцену и услышать аплодисменты публики. Тогда она становилась счастливой, чувствовала избыток благодарности по отношению к Родерику и позже осыпала его нежностью. А Родерик проявлял себя как совершенно не тщеславный человек. Он позволял ей блистать, снова и снова посылал ее одну за занавес, чтобы принять овации слушателей, передавал ей цветы на сцене.

— Похоже, наш петух влюбился, — однажды вечером прошептал Фред Хувер, баритон, Сабине Конетти. — А малышка действительно поет все лучше и лучше. Пока что у нее есть проблемы с дыханием, но однажды она затмит нас всех — и, в первую очередь, его.

Певцы стояли на заднем плане, в то время как Барристер в пятый раз кланялся Куре на сцене. Они образовали хор, а Кура и Родерик исполняли Кармен и ее тореро.

В ответ на слова Фреда Хувера Сабина кивнула и поглядела на сияющее лицо Куры. Сомнений нет, Барристер действительно по уши влюблен в малышку. Но спасет ли это юную певицу, когда этот день придет?

Уильям был сыт по горло. Снова наступил один из тех дней, когда ему хотелось как можно скорее сбежать из Киворд-Стейшн, — если бы у него были варианты. Гвинейра продала стадо молодняка майору Ричлэнду и попросила Уильяма согнать для него животных. Поскольку погода за день до этого была многообещающей, Ричлэнд решил поехать с ним и в ту ночь остался в Киворд-Стейшн. Конечно же, они долго пировали с Уильямом уже после того, как Гвинейра и Джеймс удалились к себе, и оба были теперь с похмелья и в самом дурном расположении духа. К тому же целое утро шел дождь, и двое пастухов-маори, которых Гвинейра откомандировала к Уильяму, не пришли. В конюшне околачивался один только Энди Мак-Эрон. Уильям потребовал от старого погонщика скота, чтобы он сопровождал их с Ричлэндом; один он боялся не найти отобранных овец. Мак-Эрон, который, судя по всему, понял, что ему не остается ничего другого, если он не хочет, чтобы все окончилось позором, согласился поехать с ними. Однако задал убийственный темп и проигнорировал Уильяма, когда тот, оглядываясь на пожилого майора, попросил его ехать помедленнее. Впрочем, Ричлэнд держался довольно неплохо на своем чистокровном жеребце, и настроение ему поднимал каждый новый глоток из фляги, которую он взял с собой. В конце концов Уильям тоже стал прикладываться, а Энди отказался, лишь покачал головой.

— Только не на работе, мистер Уильям, этого мисс Гвин не любит.

Уильям, почувствовав, что его ставят на место, после этого еще больше стал отдавать должное фляге Ричлэнда, однако оказалось, что он далеко не так устойчив к выпивке, как старый солдат. Сначала он самым жалким образом потерпел поражение, когда собирал овец. Собака не слушалась его и лишь испуганно жалась к земле, когда он кричал на нее. А потом его лошадь испугалась упрямого молодого барашка, пробившего линию загонщиков, и Уильям оказался на траве.

Энди Мак-Эрон обладал железной выдержкой и сохранял спокойствие, однако майор Ричлэнд не уставал подтрунивать над хозяином на протяжении всего обратного пути на ферму. Все это было унизительно, и, кроме того, не переставая шел дождь, мужчины давным-давно промокли до нитки. В этот вечер Ричлэнд решил не возвращаться домой, а снова переночевать в Киворд-Стейшн. Уильям, конечно же, понимал, что старик не преминет развлечь МакКензи, рассказав обо всех неудачах своего спутника, накопившихся за день. И это предвещало катастрофу. Если бы только Кура вернулась! Но она, похоже, была счастлива со своим оперным ансамблем. Время от времени она писала Гвинейре восторженные письма — Уильяму не писала никогда.

Когда мужчины вернулись обратно во двор Киворд-Стейшн, в конюшнях никого не было, поэтому Уильяму пришлось самому расседлывать лошадь. Хорошо хоть, Мак-Эрон не настоял на том, чтобы он сопровождал его еще и в загоны, где на ночь разместили овец. Впрочем, от него все равно уже несло мокрой шерстью и ланолином. Уильям пришел к выводу, что в глубине души ненавидит работать с овцами.

Гвинейра и Джеймс ждали Уильяма в салоне, но никто и не собирался приглашать их обоих пропустить по стаканчику. Вероятно, по покрасневшим лицам и неуверенной походке прибывших они и так видели, что алкоголя и без того было достаточно. Гвин и Джеймс переглянулись: никакой больше выпивки перед едой, иначе вечер станет невыносимым. Вместо этого они отправили мужчин мыться и переодеваться, и, конечно же, слуга принес горячую воду сначала в комнаты гостя…

Уильям предпочел бы лечь в постель с бутылкой виски, но когда он вошел в свою комнату, которую так любовно обставлял для жизни с Курой, его ждал сюрприз: в маленьком салоне витал ароматный запах чая; печка для согревания ног обеспечивала температуру напитка; рядом стояли два стакана и бутылка рома.

Уильям не удержался. Сначала он схватил бутылку рома и сделал большой глоток. Но кто мог приготовить для него все это? Уж точно не Гвинейра или Моана с Кири. Маори не понимают таких вещей, да и дел у домашней прислуги по горло.

Уильям недоверчиво огляделся по сторонам — и услышал звонкий смех, доносившийся из ванной комнаты.

— Ужасный день! Мне пришлось заниматься в школе для маори, и вода протекала через крышу… Как можно додуматься до того, чтобы накрыть хижину пальмовыми листьями? А потом я подумала, что ты вообще на улице… должно быть, замерз…

В дверях ванной стояла Хизер Уитерспун, на лице — сияющая улыбка, поверх темного платья — передник, как у послушной горничной. Жестом она пригласила его в ванную, наполненную горячей ароматной водой.

— Хизер, я… — Уильяма разрывало между благодарностью, желанием и сознанием того, что позволить ей соблазнить себя будет верхом безумия. Но Куры нет уже так давно…

— Ну же, Уильям! — сказала Хизер. — У нас есть час, раньше стол внизу накрывать не будут. Мисс Гвин должна присматривать за кухней, мистер Джеймс сидит у камина, а Джек занят домашними заданиями. Бояться нечего. Никто не видел, что я сюда входила.

Уильям мимоходом задумался над тем, притащила ли она сама горячую воду, и не смог себе этого представить. А потом он перестал думать. Слишком заманчивой была идея нырнуть в горячую воду, позволить ей массировать ему плечи, гладить его и наконец позволить отвести в постель.

— Я ведь тоже не хочу, чтобы кто-нибудь заметил нас, — промурлыкала Хизер. — Но нам и без того тяжело. Нельзя еще и жить, как в монастыре…

С этого вечера отношения между Уильямом и Хизер вспыхнули с новой силой. Он забывал о своем нежелании и опасениях, едва оказывался в ее объятиях, и успокаивал себя тем, что Кура наверняка тоже не целомудренна, и, кроме того, когда он овладевал Хизер в темной комнате с закрытыми глазами, перед его мысленным взором стояли только лицо и тело жены…