Кура-маро-тини пребывала в дурном настроении. Это был последний концерт в Новой Зеландии, и она знала, что среди публики будут сидеть все ее родственники и знакомые. Однако Родерик вычеркнул из программы два ее соло-выступления. Будто бы вечер предстоит довольно утомительный; после концерта будет еще заключительный банкет, который устраивают Гринвуды для всего ансамбля. И нельзя слишком сильно затягивать.

Кура была в ярости, однако Родерик никого не подпускал к себе перед концертом — об изменениях ей сообщила Сабина. А потом еще этот заключительный банкет! Все остальные певцы и танцоры получили формальные приглашения, однако Кура осталась в стороне. Конечно, она все равно пойдет. Сабина, Бригитта и все остальные дружно заявили, что наверняка это какая-то ошибка, и, конечно же, все предложили взять с собой Куру в качестве личного гостя. Все — кроме Родерика! Тот не показывался целый день. Кура решила устроить ему сцену потом, в постели.

Однако сейчас она с любопытством глядела в зал — и снова почувствовала себя оскорбленной, увидев среди публики в первом ряду только Гвинейру и Мараму. Не то чтобы ей очень хотелось увидеть Джеймса или Джека, но после того, как она годами досаждала им своими занятиями за роялем, сейчас ей хотелось триумфа. За Глорией Кура не скучала: ей никогда не пришло бы в голову взять с собой ребенка на концерт. Еще чего доброго начнет плакать! Но где Уильям? Относительно встречи с мужем Кура позволила себе помечтать: конечно же, он приедет в Крайстчерч, чтобы снова увидеть ее. Он будет просить прощения за все, умолять ее остаться. Но она открыто бросит ему в лицо то, что написала тогда на бумаге: «Оно того не стоит!» Она не может запереть себя в Киворд-Стейшн только потому, что любит Уильяма. А потом… В мечтах Куры, которые особенно нравились ей, в этом месте он обнимал ее, говорил ей, что она для него значит гораздо больше, чем все овцы на свете, и сразу же заказывал каюту на пароходе, отплывающем в Англию. Конечно, потом начнется ревность. Ах, как будет чудесно слегка натравить Родерика и Уильяма друг на друга! Но в конце концов у нее будет все: Уильям и карьера. Так, как она всегда хотела! Вот только сегодня Уильям перечеркнул все ее планы. Концерт начнется через несколько минут, а он еще не приехал. Что ж, всегда остается Родерик… Кура отошла от занавеса. Ему сегодня будет что послушать!

Гвинейра оказалась права. Не нужно было быть музыкантом, чтобы оценить выступление Куры. В принципе, уже после первых же нот всякому становилось ясно, что молодая певица не просто ровня остальным певцам, она многократно превосходит их. Кура пела с воодушевлением, попадала во все ноты, молила, манила, плакала — все голосом. Даже Гвинейра, которая никогда не понимала смысла оперы, и Марама, впервые в жизни присутствовавшая на оперной постановке, поняли, что движет фигурами на сцене, несмотря на то, что Кура пела по-французски, по-итальянски и по-немецки.

Во время выступления квартета «Трубадур» в глазах у Марамы стояли слезы, а после «Хабанеры» Элизабет хлопала не останавливаясь. Рядом с этими партиями Родерик Барристер выглядел бледно, и Элизабет Гринвуд уже не понимала, почему пришла от него в такой восторг после первого концерта в Крайстчерче.

Наконец занавес опустился в последний раз, но публика продолжала неистово аплодировать Куре, и женщины остались на своих местах, глядя друг на друга.

Элизабет с некоторым оттенком благоговения в голосе поздравила Мараму с такой одаренной дочерью.

— Вы должны отправить девочку в Лондон! До сих пор я всегда считала, что шумиха вокруг пения Куры преувеличена. Но теперь… Ей нечего делать на овечьей ферме, ее место на оперной сцене!

Гвин кивнула, хоть и не столь воодушевленно.

— Она может поехать, если захочет. Со своей стороны я не собираюсь чинить ей препятствий.

Марама закусила губу. Она все еще испытывала некоторую робость, оказавшись единственной маори в окружении белых. Она была не такой экзотической красавицей, как Кура, скорее типичной представительницей своего народа: хрупкая, невысокая, а теперь, начав стареть, еще и стала клониться к земле. Сегодня Марама собрала свои гладкие черные волосы на затылке, надела английскую одежду, но все равно выделялась среди присутствовавших в этом зале людей. Она никогда не могла понять, стыдится ли Гвинейра своей невестки или нет.

— Но ведь вы должны послать ее в школу, мисс Гвин, — наконец заметила Марама своим красивым певучим голосом. — Как там она называется? Консерватория, правильно? Она поет прекрасно. Однако этот человек… не думаю, что он научил ее всему, что знает. Кура может петь еще лучше. И ей нужен диплом. Возможно, здесь достаточно просто красиво петь. Но среди белых можно стать тохунга только с дипломом.

Марама великолепно говорила по-английски; будучи дочерью Кири, она практически выросла в доме Уорденов и была одной из лучших учениц Хелен.

И Гвинейра не могла не согласиться с ней.

— Мы сейчас же поговорим с ней, Марама. Довольно она наездилась с концертами. Лучше всего пойти сразу за сцену, пока не пришлось стоять в очереди из двадцати человек, желающих сказать Куре, насколько она неотразима.

Кура любила слушать, что она неотразима, и уже довольно много поклонников вломилось в импровизированную гардеробную труппы, чтобы заверить ее в этом. Впрочем, Родерика на этот раз среди них не было. Он даже не дал ей ни разу выйти одной, всегда выходил вместе с ней, чтобы принять аплодисменты. Еще пару недель назад он дарил ей розы! Кура не могла дождаться момента, чтобы как следует отчитать его. Но сейчас Куру ждали мать и бабушка, ставшие в этот раз свидетелями ее триумфа. Она пригласила обеих в гардеробную. Бригитта, с которой она делила комнату, деликатно удалилась.

— Ну что, вам понравилось? — величественно поинтересовалась Кура.

Марама хотела обнять ее.

— Это было великолепно, малышка! — нежно произнесла она на родном языке. — Я всегда знала, что ты можешь.

— А вот ты не была так уверена, — заявила Кура, обращаясь к Гвинейре.

Та с трудом подавила вздох. Возможно, теперь Кура и поет лучше, чем раньше, но общаться с ней по-прежнему тяжело.

— Я ничего не понимаю в музыке, Кура. Но то, что я услышала сегодня, действительно впечатляет. Могу тебя только поздравить. Ты наверняка будешь иметь успех и в Англии. Деньги на переезд по морю и обучение в консерватории не станут проблемой. — Гвинейра тоже обняла девушку, но Кура оставалась холодной.

— Как мило с твоей стороны! — насмешливо заметила она. — Теперь, когда я добилась этого и без твоей помощи, ты, конечно же, готова поддержать меня во всем.

— Кура, это нечестно! — возмутилась Гвинейра. — Я тебе предлагала еще до замужества…

— Но только если бы я отказалась от Уильяма! Если бы мы уехали в Англию вместе… — Кура сверкнула глазами. Очевидно, она была всерьез настроена обвинить Гвинейру в том, что ее брак не удался.

— Думаешь, у тебя действительно получилось бы? — негромко спросила Марама.

Она терпеть не могла бесконечные дискуссии о том, кто прав, а кто виноват, о причинах и следствиях, которые так любили белые. Ее дочь отлично умела растягивать эти горькие бесполезные разговоры на несколько часов — и в этом Марама опять же обвиняла Гвинейру. Как бы там ни было, научилась она этому не у маори.

— Ты прекрасно поешь, но неужели и вправду думаешь, что оперные театры в Лондоне только и ждут тебя?

На лице Куры появилось выражение бесконечного возмущения.

— Я не понимаю! Ты хочешь сказать, что я недостаточно хороша?

Марама сохраняла спокойствие. Для Пола Уордена она тоже часто служила громоотводом.

— Я тохунга, Кура-маро-тини. И я слышала твои пластинки. Все великие певцы… ты наверняка можешь стать настолько же прекрасной. Но тебе еще нужно учиться.

— Я училась! На протяжении всех этих месяцев я упражнялась как безумная. Я была на Северном острове и в Австралии, мама, но я их не видела. Один рояль и ноты. Я…

— Ты научилась многому, но можешь научиться еще большему. Не ходи с этим мужчиной! Он не на пользу тебе!

— И это говоришь мне ты! Маори, которая собирается запретить дочери выбрать себе спутника!

— Я тебе ничего не запрещаю. Я…

— Вы мне все надоели! — вскипела Кура. — Я буду делать то, что захочу, и, слава богу, я ни у кого больше не обязана спрашивать позволения. Родерик возьмет меня с собой. Мы оба найдем ангажемент в Лондоне или опять сколотим труппу вроде этой и поедем в турне. Подробностей я еще не знаю. Но я не хочу твоих денег, бабушка, и не хочу твоих советов, мама! Уезжайте в свою любимую Киворд-Стейшн и пасите овец! Я буду иногда писать вам из Англии!

— Я буду скучать по тебе, — с любовью произнесла Марама. Несмотря ни на что, она хотела обнять и поцеловать Куру на прощание или потереться носами, как было принято среди ее народа, но на этот раз стоило маори приблизиться к ней, как Кура сразу же напряглась.

— Хаере ра, — прошептала Марама. — Пусть боги благословят и направят тебя на новой земле…

Кура не ответила.

— Она даже не спросила о Глории, — сказала Гвинейра, когда обе женщины, потрясенные, вышли из гардеробной.

— У нее горе, — заметила Марама. — Она напряжена. Что-то идет не так, как она надеялась. Возможно, нам не стоит оставлять ее, мисс Гвин.

Гвинейра закатила глаза.

— Как хочешь, Марама, можешь оставаться и играть роль половой тряпки. Но с меня довольно ее высокомерия, бессердечности и мужчин. Пусть едет в Лондон, если хочет. Надеюсь лишь, что она будет зарабатывать там достаточно или для разнообразия найдет себе мужчину, который будет ее терпеть. Как бы там ни было, она — последний человек, который нужен нам в Киворд-Стейшн!

Когда Кура злилась, выглядела она великолепно, и решимость Родерика едва не пошатнулась, когда он увидел ее входящей в зал, с блестящими глазами, раскрасневшимися от волнения щеками, полную клокочущей энергии. Он как раз танцевал с Сабиной, и ему больше всего хотелось освободиться, чтобы поздороваться с девушкой, коснуться ее, может быть. Слегка побаловать, чтобы потом она была более послушной. Но с этим нужно было покончить. После танца с Сабиной Родерик с некоторым сожалением обернулся к Бригитте. Но он не принял в расчет Куру. Разозленная его безразличием, она встала между ним и танцовщицей.

— Что это значит, Родерик? Ты меня избегаешь? Сначала не показываешься целый день, потом вычеркиваешь половину моих партий, а теперь делаешь вид, будто не знаешь меня. Если так будет продолжаться и дальше, я хорошенько подумаю, буду ли я делить с тобой каюту во время путешествия!

Сегодня Кура была с распущенными волосами, которые поддерживал украшенный цветами обруч. Она выбрала красное платье с глубоким декольте и ожерелье из лазурно-голубых камней. Крупные, тоже лазурные, серьги еще сильнее подчеркивали блеск ее глаз.

Действительно кошмар… Родерик напрягся.

— Какое путешествие? — приветливо поинтересовался он. — Честно говоря, красавица моя, я и в самом деле старался избегать тебя. Терпеть не могу прощаться! — И он с сожалением улыбнулся.

Кура сверкнула глазами.

— То есть это значит, что ты не хочешь брать меня в Европу? Но это было уже делом решенным…

— Ах, Кура, милочка, возможно, однажды мы говорили об этом… точнее сказать, мечтали об этом. Но ты ведь не рассчитывала на это всерьез? Послушай, Кура, у меня у самого еще нет ангажемента…

Родерик с неудовольствием отметил, что вокруг них начали останавливаться танцующие пары. Спор с Курой привлек всеобщее внимание. Вообще-то, он представлял себе все иначе.

— Но я найду ангажемент, — самоуверенно произнесла Кура. — Это не может быть настолько трудно. Ты сам говорил, что я не просто немного талантлива!

Родерик закатил глаза.

— Боже мой, Кура, за последние несколько месяцев «немного» — это слишком сильно сказано. Конечно, у тебя есть талант, вот только… Послушай, в Новой Зеландии ты действительно великолепна, но там… Одни только консерватории в Англии каждый год выпускают дюжины певиц.

— Ты хочешь сказать, что я не лучше, чем дюжины других? Но все эти месяцы… — Кура растерялась.

— У тебя действительно милый голос. В этой труппе, состоящей из скорее… нерадивых певцов… — Среди слушателей разразилась буря, но Родерик не обращал на это внимания. — В этой труппе ты, возможно, несколько выделяешься. Но опера? Правда, малышка, ты заблуждаешься.

Кура стояла одна, как остров, среди возмущенных, кричащих коллег. Если бы она была в состоянии что-либо понимать, то услышала бы, как Сабина и некоторые другие поддерживают ее и хвалят ее голос. Но она была убита словами Родерика. Неужели она так ошиблась в нем? Неужели он так беззастенчиво лгал только затем, чтобы заманить ее в постель? Неужели овации публики ничего не стоили, потому что какие-то третьеклассные певцы-дилетанты насиловали бельканто?

Кура одернула себя. Нет, этого не может быть, этого не должно быть!

— И послушай, Кура, дитя мое, ты еще очень юна, — милосердно прибавил Родерик. — Твой голос еще развивается. Если ты, может быть, для начала…

— Где же? — холодно поинтересовалась Кура. — Здесь нет консерватории.

— Ах, девочка, консерватория… кто об этом говорит? Но в рамках своих ограниченных возможностей ты способна доставлять людям много радости…

— В рамках моих ограниченных возможностей? — Кура словно выплевывала каждое слово. — А что насчет твоих ограниченных возможностей? Думаешь, я глухая? Думаешь, я не заметила, что пиано ты не можешь удержать ни единого звука, который хоть немного выше ля? И что ты слегка изменяешь каждую арию, чтобы великому Родерику Барристеру было легче ее петь?

Люди вокруг смеялись; некоторые даже аплодировали.

— Пожалуй, мои границы несколько шире! — ликовала Кура.

Барристер смиренно пожал плечами.

— Если ты так считаешь. Я не могу помешать тебе попробовать свои силы в Европе. Наверняка тебе хватит денег на билет…

Он очень надеялся, что она не станет пытаться. Шесть недель путешествия с шипящей от злости Курой на одном корабле, скорее всего, должны были превратить его жизнь в ад.

Кура задумалась. Денег, которые она заработала, не хватало. Только на путешествие; и ни пенни больше, чтобы продержаться в Англии первое время, пока найдется ангажемент.

Конечно же, можно попросить денег у Гвинейры. Если она признается, что Родерик не захотел ее брать. Если она согласится с Марамой относительно оценки ее образования. Если покается…

— Я все равно еще буду стоять на сцене, когда ты уже будешь годиться только на то, чтобы таскать реквизит! — выдавила из себя она. — В Англии, во всем мире! — Она отвернулась и бросилась прочь.

— Прекрасно, что ты ему это устроила! — прошептала ей Бригитта.

— Не позволяй себя обмануть! — заметила Сабина и думала добавить еще пару советов, но Кура не захотела ее слушать.

Она вообще никого и ничего больше не хотела слушать. Ей нужно было побыть одной. Она не могла больше видеть Родерика. Точнее говоря, она не хотела его видеть! Впрочем, корабль, отправляющийся в Англию, еще не прибыл даже в Литтелтон; труппа могла просидеть в отеле в Крайстчерче еще не один день.

Ничего не видя из-за навернувшихся на глаза слез, Кура бежала по коридору в свою комнату. Нужно собирать вещи и уходить. Как можно скорее.

На следующий день Кура ни свет ни заря была уже в конюшне, где можно было взять напрокат лошадь, и интересовалась, есть ли свободная. Карета Гвинейры еще стояла здесь; судя по всему, ее бабушка и Марама тоже ночевали в отеле «Уайт Харт», но Кура не хотела опускаться до того, чтобы обсуждать с ними сложившуюся ситуацию. Ночью она приняла решение, что с этого момента займется организацией турне, которое проведет одна, точнее, повторит. Ведь публика любила ее! Наверняка люди обрадуются возможности услышать ее еще раз. А денег ей хватит на то, чтобы взять небольшую повозку, лошадь и напечатать несколько плакатов. Для начала этого должно хватить. С этого времени она будет зарабатывать намного больше, чем до сих пор; она ведь сможет забрать себе всю выручку с концерта.

Владелец конюшни с удовольствием продал ей лошадь и двухколесную одноколку. Карета была с крышей, что имело для Куры значение, но места для багажа оказалось мало. Ей удалось разместить в ней лишь свой чемодан со сценическим гардеробом. Что до лошади, то продавец заверил ее, что это послушное животное. Кура поверила; в конце концов, ей ведь придется управлять повозкой самостоятельно. И получилось у нее на удивление хорошо.

Впрочем, продвигалась она вперед не очень быстро, поскольку маленькую каурую кобылку нельзя было сравнить с кобами Гвинейры. Поначалу это даже успокаивало Куру, потому что она боялась править лошадью. Однако полдня спустя ситуация начала действовать ей на нервы. Она попыталась заставить лошадь бежать быстрее, но безуспешно. Поэтому в первый день Кура, вопреки своим надеждам, не доехала до Рангиоры. В этом маленьком городке ансамбль несколько месяцев назад гастролировал по пути в Бленем, прежде чем отправиться на Северный остров. Но тогда они путешествовали в удобных каретах, запряженных упряжками гораздо более быстрых лошадей, и мили так и летели из-под их копыт. Неторопливая каурая кобылка Куры привезла ее только в Калапой, деревушку, в которой не оказалось даже нормального отеля. Заведение, носившее это гордое название, оказалось грязным борделем. Поэтому Кура ночевала в конюшне, свернувшись калачиком на сиденье своей повозки, чтобы не подцепить блох в сене и соломе. Зато хозяин конюшни помог ей распрячь и запрячь лошадь и даже не стал приставать. Он лишь спросил ее, куда она направляется и кто она такая. Когда Кура ответила, что является певицей, которая устроила гастроли, ей показалось, что такой ответ скорее позабавил хозяина, чем произвел впечатление.

Куре понадобилось три дня, чтобы добраться до Рангиоры. Если так пойдет и дальше, ей придется проводить в дороге целые годы, чтобы только проехать по Южному острову. В последний вечер она уже была в отчаянии, к тому же слегка подрастратилась. Лошадь и повозка оказались дорогими, и она не рассчитывала на такое количество ночевок. Поэтому она уступила просьбам хозяина отеля и развлекла его постояльцев несколькими песнями. На этот раз дом оказался приличным; несмотря на это, Кура считала ниже своего достоинства работать в баре. Здешние слушатели не умели ценить оперные арии; поэтому Кура спела несколько народных песен и мрачно, почти с презрением смотрела на публику, когда мужчины пришли в восторг и начали буянить.

Сама Рангиора тоже принесла одни разочарования. Тогда ансамбль пел и танцевал в общинном зале, и Кура была убеждена, что им предоставили зал бесплатно. Однако, судя по всему, здесь нужно было платить арендную плату. Кроме того, ей пришлось убеждать преподобного отца, что он может предоставить весь зал одной певице.

— Вы ведь ничем непристойным не занимаетесь, правда? — скептически поинтересовался он, хотя помнил Куру по прошлым гастролям. — Тогда вы пели немного, больше стояли и украшали собой сцену.

Кура заверила недоверчивого преподобного отца, что тогда она только присоединилась к певцам и у нее еще не было сценического опыта. Теперь все иначе. Ее исполнение «Хабанеры» действительно убедило преподобного отца. Но сколько денег останется у нее, когда она заплатит за аренду зала, отель и конюшню, да еще и тому мальчишке, который развешивал афиши?..

Во время первого концерта, к счастью, почти все места были заняты. Рангиора, конечно, не была культурной столицей, сюда редко приезжали музыканты. Впрочем, люди оказались не в таком восторге, как в то время, когда Кура выступала с ансамблем. Никто здесь толком в музыке ничего не понимал, но яркие костюмы, разнообразие репертуара и, в первую очередь, танцы в промежутках между оперными сценами очаровывали людей. Кура, размахивавшая кастаньетами среди хористов, была центром этого. Но девочка, сидящая одна у рояля и что-то поющая? Уже через полчаса люди забеспокоились, начали перешептываться и двигать стулья. В конце они все равно аплодировали, но скорее из вежливости, чем от восторга.

На второй концерт пришло всего десять зрителей. Третий Кура отменила.

— Может быть, если бы вы спели что-то веселое… — посоветовал ей преподобный отец. По крайней мере его Кура завоевала. Он был в восторге от ее голоса и интерпретаций различных ораторий. — Здесь у нас простые люди.

Кура не удостоила его ответом. Она поехала дальше по восточному побережью, держа курс на Вайпару. С ансамблем они давали следующие гастроли только в Кайкуре, однако она не могла себе позволить таких больших промежутков между выступлениями. Поэтому она оценивала каждое попадавшееся селение на предмет того, можно ли там выступать. Больше всего ей нравилось, когда серьезные отели предоставляли ей комнату. Тогда, по крайней мере, не нужно было платить за ночевку и аренда зала выходила дешевле, чем в общинных залах. Ведь благодаря концерту повышалась продажа напитков. Впрочем, уже к вечеру первого дня владельцы отелей начинали пытаться уговорить Куру поменять программу.

— Девушка, этот вой никто не хочет слушать, — объяснял ей владелец отеля в Кайкуре, который был еще в восторге от выступления всего ансамбля. — Спой пару песенок, может быть, что-нибудь ирландское, это всегда пользуется успехом. Еще у нас здесь много немцев. Ты ведь поешь на разных языках…

В этот раз Кура даже пошла навстречу и включила в программу несколько песен Шуберта. Часть публики была глубоко тронута, что опять же не понравилось владельцу отеля.

— Дитя, ты должна заставлять их не плакать, а пить. Боже мой, ты ведь неописуемая красавица. Почему бы тебе немного не потанцевать?

Разозленная Кура заявила ему, что она певица, а не танцовщица при баре, и на следующий день отправилась дальше. Турне проходило далеко не так безоблачно, как она себе представляла. Когда спустя три тяжелые недели она наконец добралась до Бленема, у нее давно уже не осталось денег, чтобы поехать на Северный остров.

— Ну да какая разница, останемся здесь и объедем весь Южный остров, — сказала она, обращаясь к своей лошади. Очередное падение! Раньше она всегда смеялась, когда Илейн часами разговаривала со своей кобылкой и утверждала, что Баньши понимает каждое слово. Но теперь Куре часто не хватало человека, с которым можно было бы перемолвиться словечком и который при этом не возражал, не давал ей добрых, но невозможных советов и не пытался наброситься на нее! За последние недели ей пришлось достаточно часто отбиваться от всяких владельцев пабов или мнимых «любителей музыки». Ничего подобного при выступлениях в труппе с ней не случалось. К ней всегда относились с уважением.

— Поедем дальше, в Пиктон или Хэвлок. Сгодится любой концерт…

Уильям закончил свое обучение в Бленеме и купил новехонькую швейную машинку в качестве демонстрационной модели. Будучи новичком, он не мог рассчитывать на самые популярные районы продаж, такие как Крайстчерч или Данидин и его окрестности. Он уповал на то, что ему повезет в каком-нибудь местечке на Западном побережье или в Отаго. А потом с удивлением обнаружил, что его направляют на Северный остров. В северный край, в окрестности города под названием Гисборн. Наверняка малонаселенный район, но, во всяком случае, совершенно новый в том смысле, что касается продажи швейных машинок! До сих пор никто из представителей фирмы не ездил туда.

И Уильям в прекрасном расположении духа сел на бленемский паром, направлявшийся в Веллингтон. На борту парома он героически сражался с морской болезнью и не переставал верить, что справится со всеми проблемами. Отчасти потому, что его учителя были в восторге от его необычных коммерческих стратегий. Никто из участников курсов не получил настолько хороших рекомендаций, как Уильям, относившийся к своей новой работе оптимистично. Что бы там ни было — гробы или швейные машинки — продавать он умеет!